Правовые идеи – 5. Политике-правовые идеи европейского социализма XVI—XVII вв.. История политических и правовых учений: Учебник для вузов

Правовые идеи «в праве».. Философия права

Правовые идеи «в праве».

Теперь — о третьем, наи­более глубоком слое права — о правовых идеях.

В принципе правовые идеи (представления, понятия, концепции и др.) в содержание того явления, которое обозначается термином «право» и тем более «позитивное пра­во», не входят.

Правовые идеи во всем своем многообразии — это глав­ное содержание иного явления в юридической сфере — правосознания.

Правовое же сознание отделено от собственно права весьма строгой гранью, довольно четкой, зримой. Если пра­восознание — область сугубо духовной, субъективной жиз­ни людей, существующая независимо от того, получила она или нет внешнюю, «предметную» объективизацию, то поло­жительное, позитивное право — явление внешне объекти­вированное, находящее свое собственное бытие через язык, письмо, документ, а затем и через практическую опредмеченную деятельность людей[56] и поэтому существующее в виде институционного образования (что и находит свое выраже­ние в «догме права»).

По мнению Б.А. Кистяковского, реальность права «сле­дует поставить приблизительно посередине между реаль­ностью произведений скульптуры и живописи, с одной стороны, и произведений литературы и музыки — с дру­гой. Но все-таки ее придется признать немного более близ­кой к реальности первого вида культурных благ, чем второго…»[57]. Словом, с точки зрения знаменитого русского правоведа, — и это вполне обоснованно, — внешняя объек­тивизация, «предметность» права представляет собой явле­ние более высокого порядка (приближенное к вещам материального мира), чем реальность просто письменных источников, в том числе литературных. Он отмечает в этой связи, что «право не может существовать без субстанцио­нальных элементов общественной организации»[58].

Проводя строгие различия между правом и правосоз­нанием, следует в то же время видеть, что правосознание как явление субъективного порядка не только тесно и мно­гообразно взаимодействует с правом как объективированным (институционным) образованием, но и нередко в процессе регуляции как бы выходит с ним на одну плоскость и даже проникает в самую его плоть, содержание.

Этим, помимо иных причин, вызвана необходимость выработки более широкого понятия «правовая система» которое наряду с собственно правом, деятельностью правоохранительных органов (правосудием), включает активные формы правосознания — господствующую в данном обществе правовую идеологию, то есть те элементы правовой действительности, которые так или иначе активно воздействуют на жизнь общества.

Более того, в юридической науке известное распространение получил взгляд, в соответствии с которым правосоз­нание и объективное право (сторонники такого взгляда именуют его «законом») вообще представляют собой еди­ное, целостное явление, охватываемое одним термином — «право», или во всяком случае — явления одного качест­венного порядка[59]. Едва ли такой взгляд может быть принят: все же право и правосознание относятся к качественно раз­личным пластам правовой действительности, что образует между ними значительную дистанцию и препятствует тому, чтобы охватить их одним понятием или сблизить их до уров­ня качественно однопорядковых явлений (в этом случае, помимо других минусов, «теряются» важные особенности того и другого явления).

Тем не менее в настоящее время становится все более ясным, что если не все правосознание данного общества, то определенные формы господствующего правосознания (пра­вовой идеологии) в виде основополагающих идей глубоко проникают в содержание права, в саму его плоть, органику, да так, что становятся глубинным цен­тральным звеном всей правовой материи.

Каковы эти идеи — предмет дальнейшего рассмотре­ния. Сейчас же важно обратить внимание вот на что. Можно уверенно предположить, что упомянутые основополагающие правовые идеи потому и прорываются в иную, инородную для них среду — в само объективное право, что они предна­значены для «захвата» в объективном праве центрального места, его «командного отсека». И происходит подобный за­хват по той причине, что идеи известного рода либо как бы аккумулируют, переводят на язык правовых категорий и представляют в концентрированном виде материальные, духовные, нравственные начала данного общества заложенные в его строе интеллектуально-ценностные установки и тенденции, либо выражают узкоклассовые, групповые, этнические установки или даже — как это, увы, случилось в области коммунистической идеологии — узко-доктринерскую философскую концепцию, которая нацелена на то, чтобы подчи­нить себе всю правовую материю, а через нее и реальную действительность.

Указанные правовые идеи становятся своего рода ви­зитной карточкой права данного общества. Они и реально выступают в качестве определяющего фактора для всех других слоев правовой материи, прежде всего для правово­го содержания юридической системы, влияют на характер, состав и содержание субъективных прав, их соотношение с обязанностями, запретами, ответственностью, на их место во всей правовой инфраструктуре, их реальность, обеспе­ченность, защищенность и т. д.

Примечательно, что центральные правовые идеи юри­дической системы оказывают влияние даже на догму права (например, на то, в какой мере распространены и на каких участках права используются неопределенные по содержа­нию правовые установления, насколько широко включают­ся в юридические тексты декларативные «нормы», какова направленность оценочных норм и др.).

В ряде же случаев, прежде всего в критических ситуа­циях социально-политического характера, когда для разре­шений проблем, связанных с такой ситуацией, необходимо правовое решение, основополагающие правовые идеи (как это случилось в России в 1994—1996 годы в связи с войной в Чечне) как бы напрямую обнажаются, выступают на первый план и становятся — явно или завуалировано — ос­новой для указанного правового решения.

И вот момент, на который бы хотелось обратить вни­мание. Именно здесь, в области центральных правовых идей, в юридической сфере начинает напрямую «работать» наша, казалось бы, в высшей степени абстрактно-отвлечен­ная дисциплина мировоззренческого профиля — филосо­фия права. Выводы и положения философии права, целью которых как раз является обоснование центральных право­вых идей, становятся в данном случае непосредственной регулирующей силой, притом — решающей (к этой стороне проблемы, особенно при рассмотрении двух полярных направлений философии права, гуманистического и коммуни­стического, мы в дальнейшем еще вернемся).

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

fil.wikireading.ru

Идея права — это… Что такое Идея права?

ИДЕЯ ПРАВА — наиболее общее, абстрактное выражение сущности права, его «проект» или задание («регулятивная идея»). В основе идеи лежит природа человека, разум, объективный порядок ценностей, социальные отношения, общая воля, согласованный интерес и т.д. Выбор этих субстанций зависит от субъекта, формирующего идею права. Идея права составляет идеальный аспект бытия права, его форму (в аристотелевском понимании).

В структурном плане идея права предполагает наличие: а) субъективной (антропологической) компоненты, т.е. содержит информацию о том, кто способен быть субъектом права, на кого она ориентируется. Таким субъектом является тот, кто умеет отличать ценное от неценного; б) аксиологической составляющей, которая представляет собой систему ценностей, которые реализуются в праве интегрально в понятии справедливости; в) деонтологической компоненты, которая выступает в виде идеи долженствования, выражающей единство прав и обязанностей.

Право, будь-то в форме закона, принципа или нормативного договора, не рождается «самопроизвольно», без участия социального субъекта, обладающего правотворческими возможностями (полномочиями). Субъекты правотворчества, осознавая, что люди не могут или не хотят подчиняться религиозным, моральным и даже наиболее простым культурным нормам, формируют тот минимум требований, который можно поддержать при помощи организованного легитимного принуждения. Этот минимум и является идеальным содержанием права. Если рассматривать его за идею права, то идея предшествует праву, т.е. вначале появляется представление, которое необходимо институционально закрепить и поддерживать силой этого института, а уже потом формируется реальная правовая система.

Правовая идея есть данность нашего сознания, она имеет определенное содержание, которое выражает в наиболее общем плане момент долженствования. Идея права имеет лишь потенциальную действительность в отличие от позитивного права, однако эта потенциальность настолько существенная, что задает нормативную силу позитивному праву.

elementary_law.academic.ru

Современные политические правовые идеи

⇐ ПредыдущаяСтр 55 из 59Следующая ⇒

Нормативистская теория права Г. Кельзена

Ганс Кельзен(1881-1973 гг.) родился в Праге. Учился в Венском, Гейдельбергском и Берлинском университетах. Получив степень доктора, Кельзен приступил к преподаванию публичного права в Венском университете. В 1919 г. стал профессором университета, участвовал в разработке конституционных законов Австрии после Первой мировой войны: был советником по юридическим вопросам первого республиканского правительства и одним из создателей Конституции Австрии 1920. Член Высшего Конституционного суда (1920-1929 гг.), в создании которого он принимал активное участие. Затем Кельзен переехал в Германию и с 1930 — профессор Кельнского университета. В 1934 опубликовал книгу «Чистая теория права». После прихода к власти нацистов эмигрировал в Швейцарию. С 1933 – профессор Женевского университета, но вскоре переехал в Прагу. После того как Германия оккупировала Чехословакию Кельзен в 1940 эмигрировал в США. С 1942 г. — профессор Калифорнийского университета, где работал в отделении политологии вплоть до выхода на пенсию.

Основные произведения:«Чистая теория права», «Общая теория норм» (осталась незавершенной).

Г. Кельзен является представителем юридического (легистского) неопозитивизма, являющегося вместе с классическим юридическим позитивизмом частью юридического позитивизма.

Юридический неопозитивизм – направление правовой мысли, объясняющее право «в чистом виде», не прибегая к объяснению через социологическое понятие государства и другие социальные явления.

Под «чистой теорией права» Кельзен понимал доктрину, из которой устранены все элементы, чуждые юридической науке: социология, психология, этика, политология, происходит как бы «очищение» права от всего, что не есть право.

Иногда теорию Кельзена называют нормативистской.

Нормативизм – одно из направлений в правовой науке ХХ в., рассматривающее право исключительно как объективную логическую форму, абстрагируясь от социальных условий его существования и развития.

Право.

Происхождение права. Кельзен считал, что право старше государства: оно возникло еще в первобытную эпоху, когда появилась система различных принуждающих запретов и табу, когда общество, в одних случаях разрешало, в других запрещало людям самим совершать акты принуждения (например, такие, как месть). В процессе исторического развития общество переросло в государство, где функции принуждения перешли к органам власти.

Система права. Важнейшей особенностью права, по Кельзену, является согласованность образующих его норм. Эту согласованность праву придает «основная норма». Основная норма –выражается формулой: «Должно вести себя так, как предписывает конституция».

Кельзен представляет право как замкнутую иерархическую систему правовых норм в виде пирамиды во главе с «основной нормой», где каждая верхняя ступенька обусловливает нижнюю, а нижняя вытекает из верхней и ей подчиняется. Высшая ступень права – конституция «черпает свою обязанность» непосредственно в основной норме. Далее следуют «общие нормы», установленные в законодательном порядке или путем обычая, нижняя ступень – индивидуальные нормы, создаваемые судом или административными органами применительно к отдельным правовым ситуациям.

Право – это принудительные нормы, составляющие в совокупности иерархическую систему предписаний, обеспеченных санкциями.

Международное право. Из этой конструкции верховенства «основной правовой нормы» выводится идея примата, верховенства международного права над национальным (внутригосударственным), рассмотрения его в качестве исходной нормы всякого национального права. Национальный правопорядок не должен противоречить международному правопорядку утверждает Кельзен. Если же возникают коллизии между международным и национальным правом, то это будет конфликт между высшей и низшей нормами и разрешается он в пользу вышестоящей, т.е. в пользу нормы международной.

Государство.Кельзен отождествлял государство и право. Государство – это «единство всех правовых положений», т.е. понятия правопорядка и государства тождественны. Государство в его трактовке представляет собой урегулированную, упорядоченную, нормативную систему принуждения.

Правовое государство. С этих позиций отождествления государства и права он полагал, что такое понятие, как правовое государство, представляет собой плеоназм, что «всякое государство есть правовое государство», поскольку с юридической точки зрения любое государство предполагает наличие принудительных норм. Но все же, подчеркивал Кельзен, термин «правовое государство», являясь теоретически избыточным, используется для обозначения такого типа государства, «который отвечает требованиям демократии и правовой безопасности». Эти требования сводятся к следующим:

· правосудие и управление основываются на законах, принимаемых парламентом, с участием или без участия главы государства;

· члены правительства ответственны за свои акты;

· суды независимы;

· гарантированы определенные гражданские свободы (свобода вероисповедания, совести, слова).

В понятие правового государства входит то, что считается и признается ценным для человека и общества в европейской культуре, а не любой принудительный порядок централизованного насилия над людьми.

35. Школа «свободного права» Е. Эрлиха

Евгений Эрлих(1862-1922 гг.) родился в г. Черновцы, учился в семинарии (нынешняя Украина), где его отец работал адвокатом. Окончил Венский университет, получил степень доктора права. Занимался в Вене адвокатской практикой. Но основной его работой была научная деятельность по изучению проблем теории права. В 1900 г. ему было присвоено звание профессора. В том же году Эрлих возвращается на родину в г.Черновцы, где продолжает преподавательскую деятельность в местном университете: с 1906 – ректор университета. В 1903 выходит его книга «Свободное нахождение права и свободная наука права» — работа, послужившая основой для зарождения школы «свободного права». В ноябре 1918 после захвата Северной Буковины Румынией Эрлих как «решительный представитель немецкой нации» был уволен из университета. Со временем румынское правительство все же разрешило ему преподавать в Черновицком университете. Но чтобы избежать нападок, которым он продолжал подвергаться, Эрлих в конце 1921 переехал в Бухарест, там он и скончался в мае следующего года.

Почти все его работы издавались в Германии, в связи с чем его считают представителем немецкой правовой науки.

Основные произведения: «Молчаливое волеизъявление», «Принудительное и непринудительное право в гражданском кодексе Германской империи», «Свободное нахождение права и свободная наука права».

Концепция Эрлиха получила название «свободное право», поскольку для нее характерен, так называемый, «свободный подход к праву», который можно обнаружить в практике судебного разбирательства, где имеет место «свободное судейское усмотрение». Этим он пытался показать непосредственную связь права с обществом, доказать, что помимо законодательства реально существует подлинное, живое право, действующее на практике. Эрлих полагал, что закон – это еще не действующее право, более того, в законе неизбежны пробелы, поэтому право надо искать в жизни, общественных отношениях.

Живое право создается «союзами», где союзы – это семья, корпорация, торговое товарищество, государство. В связи с этим он выделяет: право союзов, право юристов (судей, адвокатов, ученых) и право государства (законодательство).

Право союзов формируется внутри общественных союзов (семья, церковь, партии, хозяйственные объединения). Каждая организация создает свое право, свои правила поведения, которые обязательны для исполнения, они разнообразны и включают в себя нормы этики, трудовой деятельности, внешнего поведения, правовые нормы. Основа этих норм – обычаи, уставы различных союзов. Право союзов – это совокупность норм спонтанно устанавливающегося порядка общества. То есть этим Эрлих отождествляет право и правопорядок.

Право юристов возникают, как судебная и административная практика по защите социального порядка. Право юристов – это нормы-решения, которые фиксируют складывающиеся в обществе правила поведения.

Право государства — это законы, возникающие в процессе правотворческой деятельности государства — это самый верхний слой социального порядка, но они (законы) зачастую не отражают реальной жизни. При этом Эрлих ссылается на то, что, будучи единой, государственная воля не может отразить в законодательстве многообразие общественных мнений, поэтому законы всегда будут лишь частью плюралистического по своей природе права.

Проведя различие между этими видами права, Эрлих делает вывод: в данной системе (право союзов, право юристов, право государства) основным регулятором общественных отношений является «живое право». Отсюда следует, что суды не должны быть жестко связаны государственными предписаниями, если последние устарели. Судьи обязаны отыскивать нормы «живого права» в повседневной практике и на их основе выносить решения. Вместе с тем судья не может «создавать» нормы, он лишь подтверждает их наличие.

Живое право –это совокупность норм, которые отвечают насущным потребностям людей и складываются независимо от государства.

Право. Право Е.Эрлих определял не только в традиционном для юриспруденции смысле, согласно которому право есть система правил поведения, установленных государством, но и полагал, что «каждая семья, деревня, община», имеют свое специфические «право», равно как и «религию, мораль, кодекс внешнего приличия».

Государство.

Происхождение государства. По своему происхождению государство является «военной ассоциацией». Так, самое раннее социальное образование «есть союз воинственной знати родственных по языку племен». Причем этот союз «при поддержке остальных свободных людей» племен «избирает военного лидера не только для чрезвычайных обстоятельств», но и как постоянного правителя.

Признаки государства:

· территория,

· «единый народ» (включающий единые системы вооруженных сил, налогообложение, таможенный контроль),

· общегосударственный язык,

· единое законодательство и судопроизводство,

· столица государства.

 

 

mykonspekts.ru

§ 5. Правовые идеи юридических памятников Киевской Руси

§ 5. Правовые идеи юридических памятников Киевской Руси

Первыми по времени своего возникновения письменными источниками права Киевской Руси являлись договоры Руси с Византией 912 и 945 гг. Наиболее же значительными были «Русская Правда» и церковные уставы великих князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого. Кроме того, правовое наследие Киевской Руси включает в себя уставы и уставные грамоты ряда других русских князей, а также переведенные на русский язык и приспособленные к общественным условиям Руси сборники византийских правовых установлений, такие, как, например, «Номоканон».

Названные акты содержат правовые нормы, действовавшие в Киевской Руси. Эти нормы формулируются в большинстве своем путем описания какого-либо случая правонарушения с указанием соответствующего наказания. В юридических документах Киевской Руси отсутствуют определения правовых институтов, нет здесь и прямо выраженных теоретических положений. Тем не менее конкретное, казуистичное содержание их текстов таит в себе совершенно определенные представления о праве, законе, законности, суде, преступлении и наказании — представления, которые вполне можно выразить в виде правовых идей.

Идейный смысл имеет уже сам факт появления рассматриваемых юридических документов. Очевидно, что их создание было ответом на определенные общественные требования. Однако возникнуть они могли только после того, как в русском обществе утвердилась идея о князе-законодателе, мысль о том, что властитель может регулировать общественную жизнь, приводить ее в порядок посредством издания собственных законов.

Как показывает исторический опыт, отсутствие такой идеи в общественном сознании не препятствует развитию законодательства. Но государственная власть вынуждена в этом случае происхождение собственных законов приписывать какому-либо мифическому существу или богу, изображая себя в глазах общества в качестве не творца, а всего лишь оракула данных законов.

Законодательство Киевской Руси предстает как результат законотворческой деятельности конкретных властителей. Имена князей-законодателей содержат и «Русская Правда», и церковные уставы. «Се яз, князь Василии, нарицаемы Володимир, сын Свято-славль, внук Игорев…», — говорит ст. 2 первого русского Устава о церковных судах. Статья 5 продолжает: «И яз, съгадав с своею княгинею с Анною и с своими детми, дал есмь ты суды церквам, митрополиту и всем пискупиям по Русьскои земли».

Русские князья открыто выставляли себя в качестве законодателей, творцов законов для всей Руси. Однако, как показывают юридические тексты, законодательные полномочия князей не давали им возможностей для произвола. Законотворчество было для русского князя не правом, возвышавшим его над своими подданными, а обязанностью, возложенной на него богом. Не случайно княжеские уставы начинаются, как правило, со слов: «Во имя отца, и сына, и святаго духа».

Возлагая на князя обязанность законодательствовать, бог предписывал совершенно определенные рамки этой деятельности. Содержание издаваемого князем закона должно было соответствовать духу христианской религии, т.е. быть проникнуто милосердием и любовью.

Самое раннее выражение данной идеи встречается в Договоре Руси с Византией, заключенном в правление великого князя Олега. Текст его приводится в «Повести временных лет» под 6420 (912) г. Вот слова, с которых начинается основное содержание данного Договора: «Суть, яко понеже мы ся имали о Божьи в?ре и о любви, главы таковыа; по первому убо слову да умиримся с вами, грекы, да любим друг друга от всеа душа и изволениа, и не вдадим, елико наше изволение, быти от сущих подь рукою наших князь св?тлых никакому же соблазну или вин?; но потщимся, елико по сил?, на сохранение прочих и всегда л?т с вами, грекы, исповеданием и написанием со клятвою извещаемую любовь непревратну и непостыжну. Тако же и вы, грекы, да храните таку же любовь ко княземъ нашим св?тлым рускым и ко вс?м, иже суть под рукою св?тлаго князя нашего, несоблазну и непреложну и всегда и во вся л?та».

Русь на момент заключения цитируемого Договора не приняла еще христианства в качестве своей официальной религии — русский противопоставляется в тексте договора христианину как другой стороне правоотношения, — однако христианскую этику Русь уже признала как свою. Очевидно, что проповедовавшиеся христианством этические ценности соответствовали духу русского общественного сознания, находились в гармонии с общим его настроем.

Законодательство Киевской Руси отличается от законодательства других государств, пребывавших на аналогичной ступени исторического развития, своим гуманизмом. Для него характерна сравнительная мягкость наказаний, которые, как правило, выражаются в денежном штрафе. Предписывая кары за нарушение правовых норм, русский законодатель исходил из идеи святости человеческой жизни и не предусматривал смертной казни в качестве меры наказания. При этом термины «казнь», «казнить» довольно часто употреблялись в законодательных актах, но подразумевали они не лишение жизни, а простое телесное наказание. Это ясно видно из контекста тех статей законов, которые назначают «казнь» в качестве кары за правонарушение. Так, ст. 31 Устава князя Ярослава о церковных судах определяет: «Аще кто пострижеть кому голову или бороду, митрополиту 12 гривен, а князь казнить». Статья 38 данного Устава предписывает: «Аще жена будеть чародеица, наузница, или волхва, или зелейница, муж, доличив, казнить ю, а не лишиться».

Митрополит Иоанн II (1080—1089 гг.) в одном из своих наставлений разъяснил суть кары, называвшейся на Руси «казнь». Он рекомендовал людей, занимающихся волхвованием, сначала отвращать от греха словесным увещанием, а затем, если они не послушаются, «яро казнити, но не до смерти убивати, ни обрезати сих телесе».

Развитие начал гуманизма в русском правосознании было связано с распространением на Руси православной христианской веры. Однако главные предпосылки этих начал коренились все же в самом русском обществе, в его экономическом и социально-политическом строе и духовном складе.

На эту мысль наводит прежде всего характер законодательства Византии — государства, где православное христианство являлось господствующей религией. Этому законодательству были свойственны самые жестокие наказания за преступления, как-то: отсечение руки или носа, выкалывание глаз, оскопление и т.п. На Руси нормы византийского законодательства, предусматривающие такие кары, были хорошо известны, однако они не были восприняты русскими законодателями.

Более того, как свидетельствуют летописи, редкие случаи применения отдельными князьями практиковавшихся в Византии наказаний встречали резкий протест со стороны других русских князей. Характерна в этом плане реакция последних на ослепление в 1097 г. Василька Ростиславича, заподозренного в заговоре против великого князя Святополка Изяславича. Владимир Мономах, услышав, как ослеплен был Васильке, ужаснулся и, заплакав, сказал: «Се не бывало есть в Русьск?й земьли ни при д?д?х наших, ни при отцихъ наших, сякого зла». То же самое сказали и князья Давыд и Олег Святославичи. Вместе с Владимиром Мономахом они послали мужей своих к Святополку с вопросом: «Что се зло отворил еси в Русьст?й земли, и вверглъ еси ножь в ны??»

Вывод о том, что гуманистические начала русского правосознания коренились в самом русском обществе, а христианство, распространяясь на Руси, не привносило эти начала с собой, но лишь придавало им более определенную форму, вытекает из целого ряда и других фактов. Вместе с христианской религией на Русь пришла христианская церковная организация, в рамках которой доминировало, естественно, византийское правосознание. Из летописей хорошо видно, что первые служители русской христанской церкви, прибывавшие, как правило, на Русь из Византии, были склонны скорее к ужесточению наказаний за правонарушения, нежели смягчению. В яастности, именно по их настоятельной рекомендации великий князь Владимир Святославич ввел смертную казнь за разбои, пусть и на короткое время. Иначе говоря, утверждавшееся на Руси в качестве господствующей религии христианство несло с собой одновременно два прямо противоположных типа правосознания: одно — проникнутое духом милосердия к правонарушителям и другое — отягощенное духом жестокости. Уже по одной этой причине христианство не могло стать главным фактором в формировании гуманистических начал русского правосознания. Оно оказывалось не инструментом для выработки русского правосознания, а материалом, из которого последнее черпало соответствующие духу русского общества мировоззренческие постулаты, понятия, образы.

Характерной чертой законодательства Киевской Руси было представление о преступлении как о деянии, причинившем материальный вред другому человеку. Наказание мыслилось при этом как возмещение данного вреда. Поэтому оно выражалось обычно в уплате самим преступником или его родичами какой-либо денежной суммы, размер которой устанавливался законом. Сумма эта уплачивалась потерпевшему либо его родственникам либо князю или митрополиту.

С усвоением русским обществом христианского мировоззрения к этому представлению о преступлении добавилась мысль о нем как о грехе. И соответственно усложнилось представление о наказании. Последнее стало мыслиться, помимо прочего, и в виде духовной кары.

Тексты юридических документов Киевской Руси дают нам возможность проследить, как по мере распространения христианства на Руси углублялось идейное содержание концепции духовной кары и менялось словесное выражение данного рода наказания.

Первое ясное воплощение этой идеи встречается в Договоре Руси с Византией 945 г. «Аще ли же кто от князь или людий руских, ли хрестеянъ, или не хрестеянъ, преступить се, еже есть писано на харатьи сей, будеть достоинъ своимъ оружиемъ умрети, и да будеть клять от Бога и от Перуна, яко преступи свою клятву». В Другом месте данного Договора (хартии) говорится, что в случае, если князь или еще кто, крещенный или некрещенный, преступит ее, то не будет он иметь помощи от Бога и «да будеть рабъ въ весь въкъ в будущий, и да заколенъ будеть своимъ оружьемъ».

Примечательно, что духовная кара за нарушение норм Договора предназначается в рассматриваемом юридическом документе и христианам, и нехристианам (язычникам). И это не случайно — идея духовной кары возникла на Руси еще в рамках язычества. Однако благодаря христианству она получает новое, более глубокое содержание и более богатое понятийное и образное выражение.

В Уставе Святого князя Владимира о церковных судах идея духовной кары выражается уже следующими словами: «Кто преступить си правила, яко же есмы управили по святых отець правилом и пьрвых царев управленью, кто иметь преступати правила си, или дети мои, или правнучата, или в котором городе наместник, или тиун, или судья, а пообидть суд церковный, или кто иныи, да будуть прокляти в сии век и в будущий семию зборов святых отець вселеньскых».

В Уставе князя Ярослава Мудрого о церковных судах (в ст. 55 пространной редакции Устава) нарушителей Устава и тех, кто вступит в суд митрополичий, предписывается «казнити по закону». Но после этого Ярослав добавляет в следующей (56) статье: «А хто иметь судити, станеть съ мною на страшнем суде пред богом, и да будеть на нем клятва святых отец 300 и 18, иже в Никии и всех святых. Аминь».

На Руси рано осознали высокую ценность права в общественной жизни. Оно мыслилось в русском обществе не только в качестве орудия управления, инструмента для поддержания порядка, но и в виде средства воспитания души. Это представление о праве хорошо выражало понятие «правда», которое со времен Ярослава Мудрого стало все чаще использоваться в качестве замены понятию «закон». Впрочем и последнее употреблялось более для обозначения нравственно-религиозных заповедей, нежели для названия нормативного акта, изданного властителем.

В современной историко-правовой науке получила распространение тенденция называть «правдами» сборники правовых норм, возникшие в западноевропейских странах в эпоху раннего феодализма, утвердилось даже такое словосочетание, как «варварские правды» («Салическая правда», «Бургундская правда» и т.п.). Употребляя термин «правда» применительно к юридическим памятникам Западной Европы, необходимо, однако, понимать, что он является термином сугубо русского происхождения, выражающим представление о праве, которое было присуще русскому правосознанию.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

history.wikireading.ru

Правовые идеи в философии нового времени

В работе выявлено значение философско-правовых идей нового времени. Автор показал процесс правовой подготовки и последующей реализации правового государства. Сегодня в условиях развития правового государства философско-правовая мысль нового времени существенно обогащает представления о справедливости прав, законности и правопорядке.

Ключевые слова: новое время, философско-правовые идеи, человек, общество, справедливость права, свобода, естественное право, Государство, закон, волеустановленное право.

 

Именно в философии нового времени интенсифицируется теоретическая разработка правовых идей, с течением времени воплотившихся в возникновение существования и развития правового государства, являющего в современном мире весомую значимость и безусловную ценность. В разработке правовых идей философия нового времени исходила из признания того что законы упорядочивают повседневную жизнь государства и все формы практической деятельности людей. Справедливые по своей сути законы побуждают людей к деятельности, предостерегают от противоправных деяний. Принятые в обществе законы направлены на достижение общей пользы. Справедливые по своей сути законы разрабатываются наиболее интеллектуальными и авторитетными членами общества, пользующимися всенародной поддержкой, общественным уважением и признанием их заслуг. Исполнению закона предшествует знание о его наличие и содержании, поэтому соблюдение закона требует его обнародования с тем, чтобы каждый член общества был осведомлен о законных вариантах своего поведения, о том, что должно и границах дозволенного.

Согласно мировоззренческой ориентации человек способен различать добро и зло, причем разумный по своей природе человек предпочитает стремиться к добру, как нельзя лучше соответствующего как благу всего общества, так и благу отдельных людей. Справедливость естественного права одинакова для всех людей, различных по своему социальному положению, финансовым возможностям, чертам характера, образу жизни и т. д. Неисчислимы и многообразны жизненные обстоятельства людей, поэтому само осуществление естественного права требует разработки и принятия волеустановленных законов, т. е. позитивного права. Волеустановленные законы необходимы для того, чтобы установить равную меру для разных людей, проживающих в несхожих обстоятельствах. Соблюдение волеустановленных законов предусматривает наличие системы принудительных санкций, направленных против нарушителей закона, отличающихся порочными наклонностями преодолеть которые помогает страх наказания и принуждения. Добродетельные люди следуют естественному праву и соответствующем ему волеустановленным законам. Только непротиворечащий естественному праву волеустановленный закон способствует достижению общего и личного блага, что собственно говоря, и является целью любого государства. Правовой закон дает возможность каждому человеку разумно пользоваться своей свободной волей, формирует и укрепляет привычку жить в соответствии с законом, позволяет человеку соразмерять свои интересы с интересами других людей и общества в целом, стремиться к общему благу. Чтобы регламентировать жизнь людей, закон должен содержать посильные для любого человека требования, выполнение которых вовсе не требует чрезмерных усилий, героических трудов, самопожертвования. Социальная стабильность жаждется на том, чтобы закон содержал равенство в форме применения равной меры и одинакового масштаба требований ко всем гражданам, т. е. все граждане должны быть равны перед лицом закона.

Общего блага людей можно достигнуть посредством таких законов, которые соответствуют естественному праву людей. Целью законодателя поэтому и является принятие именно таких волеустановленных законов. Закон регламентирует поведение и деятельность членов общества в соотнесенности с общественным благом, формируя и укрепляя привычку граждан жить и действовать законно, сообразуясь с разумом. Закон, выражая общие правила для всех живущих в обществе людей, должен содержать такие требования, следование которым по силам любому члену общества, не требует чрезмерных усилий. Закон обеспечивает применение равного масштаба к разным людям, в силу чего он способен укрепить социальную сплоченность и консолидацию общества в целом. Законы, принятые с целью достижения частного интереса т частного блага законодателя, игнорирующие общее благо или противоречащие ему, не являются справедливыми, а значит, и правовыми. Исполнение таких законов не является обязательным, но и не возбраняется, с целью укрепления привычки жить в соответствии с законом.

Философско-правовая мысль исходила из того, что существует закон волеустановленный и закон божественный. Закон волеустановленный регулирует внешнее поведение и различные виды деятельности людей, а закон божественный касается внутренних движений души, он говорит о том, что должно, что справедливо, о достоинствах и недостатках. Божественный закон искореняет злое, не подвластное волеустанвленным законам. В таких случаях действие права является доказательством божественной справедливости, которая распространяется на повседневную деятельность людей. Естественное право определяется самой природой человека, а оно одинаково для всех людей, а позитивное же право применяет равный масштаб требований соответственно человеческому волеустановлению. Естественное право является неотъемлемой частью жизни людей и животных. Степень справедливости волеустановленных законов определяется их соответствием естественному праву. Существенная заслуга средневековой мысли стала постановка проблемы соответствия права и закона, а также соотношения справедливости права с правом позитивным, волеустановленным. Все философские школы и направления исходили при этом из признания превосходящей значимости естественного права по отношению к праву позитивному и государственной власти.

Разработка поставленных средневековой мыслью проблем связана с именами выдающихся философов Гуго Гроция, Френсиса Бэкона, Томаса Гоббса, Джона Локка и др.

Так, Френсис Бэкон утверждал, что обществе может господствовать либо закон, либо насилие. При этом особую общественную опасность Бэкон усматривал в том, что насилие вполне может принимать форму закона. Он утверждал, что бывают законы, которые больше говорят о насилии, чем о правовом равенстве. Ф.Бэкон указывал три источника несправедливости. Таковыми могут быть жестокость самого закона, насилие, зло, прикрываемое законом. Ф.Бэкон высоко ценил справедливые законы. Он именовал их якорями государства, поскольку наличие справедливых законов способно обуздать насилие и справиться с ним. Справедливый закон являются воплощениями правового равенства граждан, они содержат требования всеобщей          справедливости права. Неправовые законы всегда являются несправедливыми, да и в качестве законов их можно идентифицировать исключительно по названию и форме. Благодаря естественному свету разума и естественному праву люди способны осуществлять различение добродетели и порока, справедливости и несправедливости и т. д. Правовые законы являются непременным условием достижения счастья граждан, удовлетворенности жизнью, упрочения настроений социального оптимизма, укрепления государственной власти.

При этом важно, чтобы смысл закона был ясен, точен, не допускал многозначного истолкования, содержал посильные и легко исполняемые требования, соответствовал менталитету населения, условиям его жизни, исторически укоренившимся привычкам и традициям. Правовые законы должны порождать и укреплять добродетельность в гражданах и нравственные устои общества. Философско-правовая мысль нового времени охарактеризовалась существенным отличием от римского права. Дело в том, что римские юристы имели право в сложных случаях давать сои истолкования закона от имени императора. Ф.Бэкон полагал такую практику неоправданной, он считал необходимым осторожное отношение к судебным прецедентам ка источнику права. Согласно Ф.Бэкону, если в деле есть обстоятельства, не предусмотренные ни одним из действующих законов, то такое дело должно рассматриваться в суде более высокой инстанции, ибо расширение границ толкования закона с целью его уточнения или смягчения мало чем отличается от создания закона. Философско-правовая мысль нового времени придавала большое значение просветительской деятельности, направленной на распространение информации о принятых в обществе законах, их смысле и сути требований, предъявляемых ими к каждому члену общества. Философы и общественные деятели настаивали на максимально широком распространении сборников законов и толкований к ним, всевозможных сумм, т. е. кратких и точных сведений и обобщений о существующих законах и механизмах их применения, описании судебных процессов, курсов по наиболее сложным вопросам права и т. д.

Правовая справедливость, утверждал Г.Гроций, должна господствовать в отношениях между людьми, народами и государствами. Без справедливости права просто не существует. Источник справедливости заключается в самой природе людей, как существ, наделенных разумом. Естественный свет разума требует справедливости. Само естественное право является критерием для различения дозволенного и недозволенного. Государство призвано обеспечить господство правовых норм и достижение общей пользы. С изменение условий жизни отдельных людей и общества в целом, законы изменяются, но остается неизменным приоритет естественного права как наиболее соответствующего самой природе человека и потому объективно существующему в любых обстоятельствах. Закон имеет правовую природу. Любое право, как естественное, так и волеустановленное характеризуется обязывающей силой, поэтому наличие права предполагает также наличие средств, обеспечивающих его исполнение. Право и средство его осуществления различны по своей природе, форме и содержанию. К примеру, насилие может быть использовано в качестве средства осуществления права, но само по себе правом быть не может. Право тесно связано с нравственностью. Так, неукоснительное соблюдение закона позволяет человеку жить с чистой совестью, ощущать спокойствие и уверенность, в то время как нарушение закона, даже оставшееся безнаказанным, порождает беспокойство с, страх и тревогу. Большой вклад в соблюдение законности может внести общественное мнение. Если общественное мнение осуждает любое проявление несправедливости, то тем самым оно содействует осуществлению права, законности и правопорядка.

Томас Гоббс был первым мыслителем, который противопоставил состояние естественное состоянию гражданскому. По природе все люди равны. Природа наделила людей определенной физической конституцией, физическими возможностями и разумом. Свои возможности люди используют либо для достижения пользы, либо для причинения вреда. Поскольку в естественном состоянии нет государственной власти, распространяющихся на всех законов, а значит нет и справедливости, вполне возможна война всех против всех, когда, движимые соперничеством люди способны систематически причинять вред друг другу, вступать в непрекращающийся конфликт, испытывать недоверие ко всем и каждому.

В лице Т.Гоббса философско-правовая мысль нового времени впервые поставила проблему различения естественно права и естественного закона. Естественный закон состоит в том, что благодаря естественному разуму человек ищет и находит наиболее благоприятные условия и возможности для собственного самосохранения, безопасности жизни и ее улучшения. Естественный закон выступает как общее правило, предписывающее человеку устраивать свою жизнь наилучшим образом, что, собственно говоря, и является основной целью разумных поисков и устремлений человека. Обладающий правом человек свободен делать что-то, или воздержаться от действия, в то время как закон всегда имеет императивный, обязывающий характер, предписывая совершенно определенные действия. Таким образом, право предполагает свободу, а закон всегда воплощает в себе обязательство. Возникает проблема совместимости обязательства и свободы. Разум предписывает человеку удовлетвориться такой степенью свободы, какую он потерпел бы со стороны других людей по отношению к себе.

Справедливость права предполагает «исполнение заключенных людьми соглашений» [2, с. 59]. В естественном состоянии люди заключают соглашения, основанные на доверии, поэтому часто возникают сомнения в их выполнении, т. е. сомнения в их действительности. В гражданском состоянии, предполагающим наличие государства, нарушение договорных отношений предполагает такое наказание, которое делает крайне невыгодным нарушение договорных обязательств. В лице государства справедливость таким образом, получает надежную защиту. По мысли Гоббса, справедливость предполагает наличие собственности. Сохранение собственности, равно как и ее возникновение, возможно там, где есть государство, способное осуществить принудительную власть. Благодаря принудительной власти государство направляет деятельность людей к достижению общей цели, каковой выступает общее благо, оно сплачивает все социальные группы общества для достижения отношений доброжелательности, взаимопомощи, взаимовыгодной поддержке. Т.Гоббс отстаивает договорную теорию происхождения государства, которая организует жизнь общества с целью сохранения его устоев и улучшения всех сфер общественной жизни в направлении их наиболее благоприятного развития.

Впервые в истории развития человеческой мысли Т.Гоббс заявил о неотчуждаемых правах человека и гражданина, таких как право на жизнь, безопасность и здоровье. Это заявление существенным образом повлияло на состояние правовой мысли, вобравшей в себя такие постулаты, которые сохранили все свое значение и в современном мире. Среди них такие, как: никто не может обязать человека обвинить себя свидетельствовать против себя и соглашаться с предъявленным обвинением, убить или ранить себя или другого, воздерживаться от пищи, лечения и т. д.

Возникла мысль о том, что многие свободы граждан проистекают «из умолчаний закона». В случаях, не предусмотренных ни одним законом, человек волен поступать по собственному разумению на основе анализа наличной жизненной ситуации и собственных представлений о целесообразности. Законы позволяют человеку отличать правильное от неправильного, поэтому государство обязано довести информацию о них до каждого гражданина.

Характеризуя догосударственное состояние человека как естественное, Джон Локк связывал его с разумной природой человека. Естественный закон, даруемый природой, дает человеку возможность сохранить свою жизнь и свободу, избегать причинения вреда другим людям. В естественном состоянии люди имеют равные права и равную власть. Только государство и политическая власть опираясь на принудительную силу закона, способно обеспечить жизнь и свободу граждан, сохранность собственности, законные права и интересы каждого члена общества. Естественное право сохраняет все свое значение в условиях государства. Оно определяет границы дозволенного и недозволенного, пределы полномочий государства и самой политической власти.

Государство обязано установить постоянное правило для жизни, независимое от самовластной воли отдельных лиц. Это дает человеку возможность действовать свободно в тех случаях, которые не регламентированы законом. «Свобода человека первична по отношению к государственным и общественным структурам» [2, с.61], поэтому оптимальное управление обществом требует разделение законодательной, исполнительной и судебной власти. Поскольку народ является источником власти и учредителем государства, он вправе сопротивляться незаконным проявлениям государственной власти. Договорные отношения народа и государства с течением жизни обновляются, что проявляется в правовом обеспечении наиболее безопасной и благополучной жизни, соблюдении неотчуждаемых прав и свобод человека.

Согласно Ш.Монтескье, дух закона определяется духом народа. Дух народа определяет разумность и справедливость созданных этим народом законов. Закон должен соответствовать характеру народа и его менталитету, поэтому каждый народ создает свои законы. Справедливые законы и разумное государственное устройство обеспечивают соблюдение гражданских свобод и неотчуждаемых прав человека. Справедливые законы выражают разумную составляющую общественных и личных отношений. С изменением жизни меняются волеустановленные законы, но постоянной остается проблема соотношения свободы и закона. Закон определяет меру свободы государства и гражданина, т. е. «в обществе, где есть законы, свобода может заключаться лишь в том, чтобы иметь возможность делать то, чего должно хотеть, и не быть принуждаемым делать то, чего не должно хотеть» [1, с. 289]. Свобода есть право делать все, что дозволено законами.

В целом можно сказать, что философско-правовые идеи нового времени послужили надежной основой формирования гражданского общества и правового государства, сохранив тем самым все свое значение в современном мире.

 

Литература:

 

1.      Монтскье Ш. Л. Избраннные произведения. М.:Изд-во социально-экономической литературы, 1960–350 с.

2.      Черногорцева Г. В. Справедливость как основа социального партнерства // Вестник РУДН, серия Философия. 2013 — C. 55–62.

moluch.ru

§3. Философско-правовые идеи в наследии И.А. Ильина

§3. Философско-правовые идеи в наследии И.А. Ильина

Ильин И.А.- философ, правовед, политический и религиозный мыслитель. Его кредо: быть, а после действовать. Осуществленное бытие – база для философствования, как мучительного деяния на пути преодоления сомнения.

С точки зрения Ильина, весь рационализм Гегеля покоится на отказе иметь дело с чем-нибудь иным, что не имманентно мысли, что не имеет прямого смысла. Отсюда неадекватность всех построений немецкого мыслителя, в том числе и его философии права.

В качестве пропедевтики своей концепции права и государства А. Ильин берет правосознание. С православно-христианской позиции он рассматривает естественное право как тайну божественного творения и замысел Бога обустроить общество. По Ильину, закон – это норма, правило поведения. При выборе способа поведения человек всегда «прав», если он придерживается установленного закона. В этом смысле любой произвол обречен на неудачу.

Закон предполагает неукоснительное соблюдение трех аксиом: духовного достоинства, автономии и признании другого. Осуществление этих аксиом позволяет гражданину сохранять чувство собственного достоинства; переводить свою свободу в состояние самодисциплины; быть субъектом права, претендуя на доверие и уважение как на уровне отношения с другими, так и на уровне отношения с государством; и заявлять о способности и готовности к сопротивлению злу силою.

В работе «О сопротивление злу силою» Ильин делает религиозно-нравственную попытку оправдать применение силы, объясняя, что не всякое насилие является злом. Насилие может быть внутренним на уровне самозаставления, а может быть внешним «психическим или физическим понуждением и пресечением зла». И первое и второе может быть добром, если можно избежать зла или пресечь зло, внешнее или внутреннее. И чем ниже общий уровень развития человека, тем большая необходимость применять физическое воздействие. Но соблюсти меру и правильно решить вопрос о сопротивлении злу силою можно, только приняв во внимание следующие условия:

   ? если мы имеем дело с подлинным злом как проявлением злой воли;

   ? если есть восприятие реального зла и его неприятие;

   ? если есть подлинная любовь к добру;

   ? если есть готовность и способность пресечь зло;

   ? если исчерпаны все формы и способы психического заставления и понуждения.

И.А. Ильин затрагивает еще один вопрос: «Я вижу зло, следует ли мне «умыть руки» и отойти в сторону или я обязан вмешаться, пресечь зло, сознательно избрав путь опасности, а может быть и смерти». На этот вопрос может ответить только тот, у кого болит душа и кто не может жить в условиях проявления зла. Но как согласовать необходимость противостоять злу с заповедями Христа о любви к ближнему своему, о прощении врага? И мыслитель предлагает уточнить предмет любви. Призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов. Но есть сверхличная сторона, которая ведет преступника на суд общества, закона, и Бога. И в этом случае человек не вправе прощать или не прощать зло, подменяя Бога.

В самом деле, кто дал мне право прощать злодея, совратившего малолетку, предавшего Родину, поднявшего руку на жизнь другого?

Человек может рассуждать: «Я не осуждаю и не обвиняю. Но кто дал ему право быть милостивым судьей?»

Позиция безразличия, безволия – это только повод, условие приумножения зла. Поэтому по Ильину есть только одно правило: «Противиться злу из любви, отдавая все свое, где это нужно; понуждая и пресекая, где это нужно; уговаривая и казня; не отдавая ничего своего, если это «твое» больше чем твое, если оно есть в то же время божие: святыня, церковь, Родина или их вещественное воплощение».

При таком личностном и надличностном понимании предмета любви, все рассуждения о том, что сопротивление злу противоречит любви, являются вредным моральным предрассудком.

Опираясь на свою волю, приняв решение бороться со злом до конца, человек выбирает средства борьбы по обстоятельствам. Убежденный борец со злом не имеет права закрывать глаза на необходимость пресекать зло силою. Путь непротивления имеет «приличную» внешность, но не следует забывать о цене этого «приличия». На уровне человека – это может быть предательством, а на уровне государства – политической капитуляцией, торжеством вседозволенности. Деспот невозможен без пресмыкающихся. Непротивление равносильно попущению. Отказ от пресечения зла можно толковать как соучастие.

Конечно не всякий может подняться на духовную высоту борьбы со злом. Не всякий и правитель способен проявить надлежащую мудрость, чтобы найти оптимальные пути и средства борьбы со злом. Но это уже проблемы либо одного (в первом случае), либо несчастье всех подданных (во втором случае).

Пока в человеческой душе может селиться зло, меч будет необходим и востребован для пресечения его внешнего действия, принимая истину, что взявший меч может от меча и погибнуть.

Но за правое дело имеет смысл идти до конца, так как умирающий за него отдает меньшее за большее, личное за сверхличное, смертное за бессмертное. Поднявший меч против зла-совершает подвиг.

Религиозное осмысление служения добру рождает уверенность, убежденность в правоте добра, а посему вопрос надо ставить с точки зрения Ильина, не об отделении церкви от школы и от государства, а об их соучастии.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

fil.wikireading.ru

история идей и современность. Философия права. Учебник для вузов

1. Правовое государство: история идей и современность

Правовое государство — как определенная философско-правовая теория и соответствующая практика организации политической власти и обеспечения прав и свобод человека — является одним из существенных достижений человеческой цивилизации. Его общечеловеческая ценность определяет и современные установки, устремления и усилия по формированию и развитию начал правовой государственности в посттоталитарной России, в других бывших социалистических странах.

Становление теории и практики правового государства имеет долгую и поучительную историю.

Сам термин «правовое государство» сформировался и утвердился довольно поздно — в немецкой юридической литературе в первой трети XIX в. (в работах К.Т. Велькера, Р. фон Моля и др.)[44]. В дальнейшем этот термин получил широкое распространение, в том числе и в дореволюционной России, где среди видных сторонников теории правового государства были Б.И. Чичерин, Б.А. Кистяковский, И.И. Новгородцев, И.А. Покровский, В.М. Гессен, И.И. Палиенко и др. В англоязычной литературе данный термин не используется — его эквивалентом в известной мере является термин «правление права» (rule of Law). Но суть дела, конечно, не в терминах и не во времени их появления.

В содержательном смысле ряд идей правовой государственности появился уже в античном мире, а теоретически развитые концепции и доктрины правового государства были сформулированы в условиях перехода от феодализма к капитализму и возникновения нового социальнополитического строя. Исторически это происходило в общем русле возникновения прогрессивных направлений буржуазной политической и правовой мысли, становления и развития нового (антифеодального, светского, антитеологического и антиклерикального) юридического мировоззрения, критики феодального произвола и беззаконий, абсолютистских и полицейских режимов, утверждения идей гуманизма, принципов свободы и равенства всех людей, неотчуждаемых прав человека, поисков различных государственно-правовых средств, конструкций и форм (разделение государственных властей, конституционализм, верховенство закона и т. д.), направленных против узурпации публичной политической власти и ее безответственности перед обществом и т. д.

При всей своей новизне теоретические концепции правовой государственности (разработанные в трудах Д. Локка, Ш.Л. Монтескье, Д. Адамса, Д. Мэдисона, Т. Джефферсона, И. Канта, Г.В. Гегеля и др.) опирались на опыт прошлого, на достижения предшествующей социальной, политической и правовой теории и практики, на исторически сложившиеся и апробированные общечеловеческие ценности и гуманистические традиции.

Значительное влияние в этом плане на формирование теоретических представлений, а затем и практики правовой государственности оказали политико-правовые идеи и институты Древней Греции и Рима, античный опыт демократии, республиканизма и правопорядка.

Различные аспекты античного влияния на последующую теорию правового государства группируются вокруг тематики правового опосредования и оформления политических отношений. Эта тематика включает в себя, прежде всего, такие аспекты, как справедливость устройства полиса (античного города-государства), его власти и его законов, разумное распределение полномочий между различными органами государства, различение правильных и неправильных форм правления, определяющая роль закона в полисной жизни при организации взаимоотношений государства и гражданина, взаимосвязь права и государства, значение законности как критерия классификации и характеристики различных форм правления и т. д.

Уже в древности начинаются поиски принципов, форм и конструкций для установления надлежащих взаимосвязей, взаимозависимоетей и согласованного взаимодействия права и власти. В общем русле углублявшихся представлений о праве и государстве довольно рано сформировалась идея о разумности и справедливости такой политической формы общественной жизни людей, при которой право благодаря признанию и поддержке власти становится властной силой (т. е. общеобязательным законом), а публично-властная сила (с ее возможностями насилия и т. д.), признающая право, упорядоченная и, следовательно, ограниченная правом и одновременно оправданная им, — справедливой (т. е. соответствующей праву) государственной властью.

Символическим выражением подобных представлений стал образ Богини Правосудия, олицетворяющей единение силы и права; охраняемый богиней правопорядок в равной мере обязателен для всех. По представлениям древних этот образ Правосудия (остающийся, кстати говоря, и сегодня наиболее подходящим символом для правовой государственности) выражает смысл и идею не только справедливости суда как специального органа, но и справедливости вообще, включая и идею справедливой государственности (справедливой организации власти в человеческом обществе). Юстиция — это суждение по праву (т. е. осуществление справедливости) не только по особым спорам в суде (при судоговорении), но и по всем делам государственноорганизованной жизни.

Идею единения силы и права в организации Афинского государства на демократических началах сознательно проводил в своих реформах уже в VI в. до н. э. Солон, один из знаменитых семи греческих мудрецов.

Мысль о том, что государственность вообще возможна лишь там, где господствуют справедливые законы, последовательно отстаивали Сократ, Платон и Аристотель.

В своем проекте идеального государства Платон говорит о разделении труда между тремя сословиями (философами, стражами и ремесленниками). Очевидно, что теория разделения властей нового времени подразумевает в качестве одного из необходимых своих моментов развитые представления о разделении труда в области государственной жизни, хотя, конечно, не сводится лишь к этим представлениям. И платоновская трактовка разделения труда как принципа строения идеального государства является, несомненно, важным теоретическим моментом, оказавшим влияние, в частности, и на формирование теории разделения властей в Новое время, то у самого Платона такой теории нет.

Более того, с точки зрения теории разделения властей в платоновской конструкции разделения труда между различными сословиями идеального государства как раз отрицается, а не признается разделение властей. Это ясно уже из того, что именно первое сословие (философы-правители) обладает всей той совокупностью государственных, властных полномочий, сосредоточение которых в руках одной правящей прослойки как раз и свидетельствует об отсутствии разделения властей.

Данное обстоятельство нисколько не меняется от того, что правители поочередно то законодательствуют, то управляют, то судят. Это разнообразие их функций — лишь показатель широты тех властных полномочий, единство (а не разделение!) которых они олицетворяют и осуществляют. Против подобной монополии всей власти в руках одной правящей элиты как раз и нацелена теория разделения властей, тогда как Платон идеализирует концентрацию власти в руках узкой правящей прослойки.

Кстати говоря, весьма примечательно, что платоновский коммунистический проект, как и последующие варианты коммунизма (от утопических версий до реального социализма XX в.), предполагает монополизацию власти и отвергает идею разделения властей. Характерно и то, что в подобных построениях вместо господства права и идей правовой государственности обосновываются представления о государстве законности, о господстве законов, которые мелочно и жестко регламентируют все стороны жизни людей — членов «счастливого» строя.

Заметные шаги античная политико-правовая мысль сделала в направлении типологизации органов власти с учетом специфики осуществляемых ими функций.

Так, Аристотель отмечал, что во всяком государственном строе имеется «три элемента: первый — законосовещательный орган о Делах государства, второй — магистратуры (именно: какие магистратуры должны быть вообще, какие из них главные, каков должен быть способ их замещения), третий — судебные органы» {Аристотель, Политика, IV, 11, I, 12, 97 в 30). Эти три элемента, по его оценке, составляют основу каждого государства, и «само различение государственного строя обусловлено различной организацией каждого из этих элементов» (там же). При всей своей значимости эти мысли Аристотеля, однако, еще не содержат концепции разделения властей в духе теории правового государства, в плане которой было бы принципиально важно показать, что различие отдельных форм государственного строя обусловлено не только различной организацией каждого из названных им элементов, но и (что весьма существенно именно для теории и практики правового государства) характером отношений между этими элементами, формой их взаимосвязей, способом разграничения их полномочий, мерой их соучастия в реализации всей совокупности властных полномочий государства в целом.

Для последующей теории разделения властей (в плане теоретических истоков, преемственности в истории политической мысли и т. д.), скорее, значимы те положения античных мыслителей (Аристотеля, Полибия, Цицерона), где речь идет о различении «правильных» (с господством правовых законов) и «неправильных» (произвольных) форм правления и о «смешанной» форме правления, преимущество которой видится им в сочетании достоинств различных простых «правильных» форм правления. Причем принципы простых форм правления объединяются в рамках одной («смешанной») формы по сути дела в качестве различных начал властвования, верная комбинация и надлежащее соотношение которых обеспечивают, по мысли античных авторов, не только стабильность политического строя, но и его соответствие требованиям права, справедливую меру и разумную форму участия всех слоев свободного населения (демоса, богатых, знатных) в государственной жизни и отправлении общегосударственных функций.

Таким образом, нечто аналогичное тому, что по теории разделения властей достигается посредством надлежащего распределения единой власти среди различных слоев, классов и органов,; в рамках античной концепции смешанного правления осуществляется путем сочетания в некое единство принципов разных форм правления.

Значительной развитостью, с точки зрения теории разделения властей, отличается концепция смешанного правления в разработке Полибия. Отмечая наличие смешанного правления в Спарте, Карфагене и Риме, он выделяет такое преимущество этой формы, как взаимное сдерживание и противодействие друг другу ее различных составных элементов, что в целом позволяет достичь надлежащей стабильной организации политического строя. Это —; одна из важных идей также и для последующей теории разделения властей.

По поводу современного ему положения дел Полибий в своей «Всеобщей истории» отмечал, что наилучшим устройством отличается римское государство. В этой связи он анализировал полномочия «трех властей» в римском государстве — власти консулов, сената и народа, выражавших соответственно царское, аристократическое и демократическое начала. «В самом деле, — писал Полибий (Всеобщая история, VI, 11, 12), — если мы сосредоточим внимание на власти консулов, государство покажется вполне монархическим и царским, если на сенате — аристократическим, если, наконец, кто-либо примет во внимание только положение народа, он наверное признает римское государство демократией».

Показав, каким образом правление государством у римлян распределяется между тремя властями, Полибий далее освещает те устоявшиеся политические процедуры и способы, с помощью которых отдельные власти могут при необходимости мешать друг другу или, наоборот, оказывать взаимную поддержку и содействие. Возможные претензии одной власти на несоответствующее ей большее значение встречают надлежащее противодействие других властей, и в целом государство сохраняет свою стабильность и прочность.

Наличие смешанного правления Полибий отмечает и у карфагенского государства.

Невысоко оценивает Полибий демократические государственные устройства Фив и Афин, которые лишь на короткое время словно по капризу судьбы блеснули, но тут же стали клониться к упадку, так и не обретя необходимой устойчивости. Афинский народ в этой связи он сравнивает с судном без кормчего.

Легко заметить, что при всех исторических и социально-политических различиях между античной концепцией смешанного правления и последующей теорией разделения властей у них есть и существенно важные общие моменты. Так, в смешанной форме правления (особенно четко у Полибия) полномочия представителей различных форм правления, как и полномочия различных властей в теории разделения властей, не сливаются в одно единое начало и не теряют своей специфики и особенностей, а остаются разделёнными и относительно самостоятельными, взаимодействуют, сочетаются и сосуществуют, взаимно сдерживая и уравновешивая друг друга в рамках стабильного целого — государственного строя. Цель в обоих случаях одна — формирование такой конструкции государственной власти, при которой полномочия правления не сосредоточены в одном центре (начале), не сконцентрированы у одного органа (одной из властей), а справедливо распределены (в виде сфер ведения и правомочий разных властей) между различными, взаимно сдерживающими, противодействующими и уравновешивающими началами — составными частями общегосударственной власти.

Политико-правовые концепции древнегреческих мыслителей, в том числе значимые в плане предистории теории разделения властей и правового государства, были восприняты и развиты дальше Древнеримскими авторами. Весьма значительным представляется вклад римских авторов (стоиков, юристов, особенно Цицерона) в разаработку проблем взаимосвязей права и государства, правовой Характеристики полномочий государственных органов, их взаимоотношений с гражданином как субъектом права и т. д.

Весьма плодотворным и перспективным стало такое достижение древнеримской теории и практики, как разграничение права на частное и публичное (Дигесты, I, I, 1). Сфера публичновластных отношений тем самым была сознательно вовлечена в правовое пространство и стала рассматриваться под углом зрения правовой регуляции, соблюдения всеобщих принципов, норм и требований права. Ключевое значение в данной связи имело утверждение принципа правового равенства в области публично-властных отношений.

Характерная для древнегреческой мысли идея взаимосвязи политики и закона получила развитие и новое выражение в трактовке Цицероном государства как публично-правовой общности. Государство в его трактовке предстает не только как выражение общего интереса всех его свободных членов, что было характерно и для древнегреческих концепций, но одновременно также и как согласованное правовое общение этих членов, как определенное правовое образование, «общий правопорядок» (О государстве, I, XXXII, 49). Таким образом, Цицерон стоит у истоков той юридизации понятия государства, которая в последующем имела много приверженцев, вплоть до сторонников идеи правового государства и конституционализма.

В цицероновской трактовке государства (республики) как правовой организации дела народа присутствуют идеи как республиканизма, так и народного суверенитета (по естественному праву). Это очень существенное достижение на пути к уяснению правового источника и правового смысла государственности.

Идеи античных авторов по затронутому кругу проблем оказали заметное влияние на последующие концепции разделения властей.

Примечательны в данном контексте суждения Монтескье, чье учение о разделении властей сыграло существенную роль в становлении концепций правового государства и конституционализма в форме конституционной монархии. При этом не следует упускать из виду, что исторически концепции разделения властей были впервые теоретически развиты применительно к задачам конституционно-правового преобразования феодальной монархии в конституционную монархию нового времени.

Для ранних теоретиков разделения властей (Локка, Монтескье и др.) речь прежде всего шла о правовом ограничении власти монарха, о поисках такой формы монархического правления, власть в которой была бы рассредоточена среди различных социальных слоев общества (между монархом, аристократией и третьим сословием) и представляющих их интересы властных государственно-правовых институтов. С этой точки зрения, античные политико-правовые концепции относительно монархической формы государства не могли служить подходящим образцом для искомой модели правления. Помимо существенного различия между монархиями древности и нового времени (и особенно конституционной монархией), дело еще состояло в том, что наиболее перспективные (в плане предистории конституционализма, разделения властей и правового государства) политико-правовые идеи античных авторов относятся по преимуществу к характеристике не монархии (и задач ее преобразования), а к смешанному правлению, политии.

Данное обстоятельство четко формулирует в работе «О духе законов» Монтескье, оценка которого тем более значима, что он не упускает случая объективно воздать должное своим античным предшественникам. «Греки, — пишет он, — не составили себе правильного представления о распределении трех властей в правление одного; они дошли до этого представления только в применении к правлению многих и назвали государственный строй такого рода политией»[45]. Поскольку, отмечает Монтескье, древние греки не знали распределения трех властей в правление одного, они не могли составить себе верного представления о монархии. Лучше, по его характеристике, обстояло дело с распределением трех властей в истории древнеримского государства, опыт которого используется в политико-правовом учении Монтескье.

Существенная новизна позиции буржуазных мыслителей — приверженцев конституционной монархии и разделения властей (Локка, Монтескье, Канта, Гегеля и др.) состоит, в частности, в том, что в отличие от античных авторов они, говоря словами Монтескье, рассматривают проблему политической свободы в ее отношениях как к государственному строю, так и к отдельной личности, гражданину[46]. Первый аспект этих отношений политической свободы, находящий свое выражение в правовом (и конституционно-правовом) оформлении распределения трех властей (законодательной, исполнительной и судебной), выступает в качестве необходимой институционально-организационной формы обеспечения второго аспекта свободы — гражданских прав и свобод, безопасности личности.

Без сочетания этих двух аспектов политическая свобода остается неполной, нереальной и необеспеченной.

Учения раннебуржуазных мыслителей, и прежде всего о неотчуждаемых правах и свободах человека и разделении властей, оказали заметное влияние не только на последующие теоретические представления о правовой государственности, но и на конституционное законодательство и государственно-правовую практику. Это влияние отчетливо проявилось, например, в конституционно-правовых документах Англии, в конституции США 1787 г., во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г., в целом ряде других правовых актов. Примечательна в этой связи, в частности, статья 16 французской Декларации 1789 г., которая гласит: «Общество, где не обеспечена гарантия прав и не проведено разделение властей, не имеет Конституции»[47]. Большой интерес в плане нашей темы представляет и статья 5 этой Декларации: «Закон вправе запрещать лишь деяния, вредные для общества. Все, что не запрещено законом, то дозволено, и никто не может быть принужден делать то, что не предписано законом»[48]. Это первое официальное закрепление данного правового-принципа.

Важной вехой в развитии идей правовой государственности стала их философская разработка в трудах Канта и Гегеля. При этом Кант выступил с философским обоснованием либеральной теории правового государства. Благо государства, по Канту, состоит в высшей степени согласованности государственного устройства с правовыми принципами, и стремиться к такой согласованности нас обязывает разум через категорический императив. Реализация требований категорического императива государственности предстает у Канта как правовая организация государства с разделением властей (законодательной, исполнительной и судебной)[49]. В соответствии с наличием или отсутствием принципа разделения властей он различает и противопоставляет две формы правления: республику (это и есть по существу правовое государство) и деспотию.

Если у Канта правовые законы и правовое государство — это долженствование, то у Гегеля они — действительность, т. е. практическая реализованность разума в определенных формах наличного бытия людей.

В XX в. многие либеральные авторы выступили против гегелевской философии права и государства как одного из теоретических оснований идеологии и практики фашизма, национал-социализма и вообще всех разновидностей современного деспотизма и тоталитаризма. Однако подлинное содержание гегелевской концепции правового государства свидетельствует об ошибочности и несостоятельности подобных обвинений.

Государство, согласно Гегелю, это тоже право, а именно — конкретное право, т. е., по диалектической трактовке, наиболее развитое и содержательно богатое право, вся система права, включающая в себя признание всех остальных, более абстрактных прав — прав личности, семьи и общества. С тем обстоятельством, что в этой диалектической иерархии прав государство как наиболее конкретное право стоит на вершине правовой пирамиды, связано гегелевское возвышение государства над индивидами и обществом, восхваление его в качестве «шествия Бога в мире»[50]. Все это подтверждает, что Гегель — этатист (государственник). Но Гегель — правовой этатист, он обосновывает, восхваляет и обожествляет именно правовое государство, он подчиняет (не отрицая их!) права индивидов и общества государству не как аппарату насилия, а как более высокому праву — всей системе права. А «система права есть царство осуществленной свободы»[51]. Иными словами, Гегель философски восхваляет государство как наиболее развитую действительность свободы.

В конкретно-историческом плане Гегель как мыслитель начала XIX в. полагал, что идея свободы достигла наибольшего практического осуществления именно в конституционной монархии, основанной на принципе разделения властей (государя, правительства и законодательной власти). Надлежащее разделение властей в государстве Гегель считал «гарантией публичной свободы»[52]. С этих позиций он защищал суверенитет государственно-правового целого и резко критиковал деспотизм — «состояние беззакония, в котором особенная воля как таковая, будь то воля монарха или народа (охлократия), имеет силу закона или, вернее, действует вместо закона, тогда как суверенитет, напротив, составляет, в правовом, конституционном состоянии момент идеальности особенных сфер и функций и означает, что подобная сфера не есть нечто независимое, самостоятельное в своих целях и способах действия и лишь в себя углубляющееся, а зависима в этих целях и способах действия от определяющей ее цели целого (к которому в общем применяют неопределенное выражение благо государства)”[53].

В целом вся гегелевская конструкция правового государства прямо и однозначно направлена против произвола, бесправия и вообще всех внеправовых форм применения силы со стороны частных лиц, политических объединений и властных институтов. Гегелевский этатизм радикально отличается от тоталитаризма всякого толка, который видит в организованном государстве и правопорядке своих прямых врагов и стремится вообще подменить правовой закон — произвольно-приказным законодательством, государственность — своим особым властнополитическим механизмом, а суверенитет государства — монополией политического господства той или иной партии и клики. И в гегелевском этатизме правомерно видеть не идеологическую подготовку тоталитаризма, а авторитетное философское предупреждение о его опасностях. Ведь тоталитаризм XX в., рассмотренный с позиций гегелевской философии государства и права, — это антиправовая и антигосударственная форма организации политической власти, рецидив механизма насилия деспотического толка, правда, в исторически новых условиях и с новыми возможностями, целями и средствами.

Осмысление гегелевской концепции государства в контексте опыта и знаний XX в. о тоталитаризме позволяет понять враждебную и взаимоисключающую противоположность между государственностью и тоталитаризмом. В этом смысле можно уверенно сказать: этатизм против тоталитаризма[54].

Отсюда, конечно, вовсе не следует отрицания недостатков гегелевского этатизма (чрезмерное возвышение государства над индивидами и обществом в целом и т. д.). Однако с точки зрения идей правовой государственности существенно отметить как правовую природу гегелевской концепции государства, так и то, что признаваемый этатизмом (как утверждением всеобщего государственного начала и верховенства) принцип суверенности государства и государственных форм выражения, организации и действия публичной власти является по существу одновременно и правовым требованием, необходимым условием для любой концепции и практики господства права и правового государства.

Либерально-демократическая концепция правового государства (в отличие, скажем, от гегелевской недемократической концепции правового государства, исходящей из идеи суверенитета монарха) может быть лишь определенной системой принципов, институтов и норм, выражающей идею народного суверенитета. Именно суверенитет народа — основа и источник государственного суверенитета (как внутреннего, который здесь нас интересует, так и внешнего).

Суверенитет либерально-демократического правового государства как формы выражения народного суверенитета — это концентрированное единство полномочий и правомочий, силы и права, распространяющихся на все население и всю территорию страны и определяющих законы и публично-политический порядок общественной жизни. Государственный суверенитет означает верховенство, независимость, полноту, всеобщность и исключительность власти государства, т. е. государственно-организованной формы политической власти. Государственность — это не голая монополия силы и насилия в общественной жизни, а определенная форма (система и порядок) организации и применения этой силы и насилия. Эта форма определяется правом данного государственно-организованного общества.

Правовая обоснованность и оформленность придают государственному применению силы характер правового принуждения. Право государства на такое (оправданное, определенное и ограни-, ценное правом) применение силы — его исключительная прерогатива и существенный показатель его суверенитета. Все другие (негосударственные) субъекты такого права иметь не могут.

Очерченность силы правом (как принцип всякой цивилизации) означает также, что в любом государстве (а не только в правовом) полномочия государства, его органов и должностных лиц подразумевают соответствующие правомочия и действительны лишь в их рамках. В этом смысле любое государство связано правом в меру его цивилизованности, развитости права у соответствующего народа и общества. Специальная же концепция правового государства предполагает достаточно высокий уровень развитости права и государственности как исходную базу для сознательной разработки, конституционного закрепления и практической реализации социально-исторически подходящей модели (конструкции) правовой государственности. Здесь, кроме субъективных пожеланий, необходимы и объективные социально-исторические, правовые, экономические, политические, духовные и культурные предпосылки.

Укрепление суверенности государственной власти и утверждение господства права представляют собой два тесно взаимосвязанных процесса на путях к правовой государственности. Одно без другого невозможно.

Подобно тому, как публично-политической властью в государственно-организованном обществе могут и должны быть наделены лишь государственные органы (различные ветви и звенья системы суверенной государственной власти), так и общеобязательный характер (посредством государственного признания и защиты) может и должно иметь лишь право (правовой закон). Все общеобязательные акты (конституция, закон, подзаконные акты и т. д.) должны быть правовыми и по содержанию, и по порядку, и процедуре своего принятия и действия. На пути к правовой государственности необходимо не только легализировать (посредством правовых законов) все правовое, но и делегализовать (лишить легальности) и антилегализовать (запретить законом) все противоправное.

Из сказанного ясно, что требования господства законов и законности, при всей их важности, все же недостаточны для концепции правового государства, для которой необходимо господство именно правовых законов и правовой законности. Надо, чтобы не только по названию, но и по своему содержанию законы и соответствующая законность выражали идеи господства права, не нарушали правовые начала и требования.

Правовое государство и правовой закон — необходимые всеобщие формы выражения, организации, упорядочения и защиты свободы в общественных отношениях людей. Содержание и характер этой свободы, ее широта и объем, ее субъектная и объектная структуры (субъекты и сферы свободы) и т. д., словом, ее количество и качество определяются достигнутым уровнем развития общества. Свобода относительна в смысле ее фактической незавершенности, исторического изменения и развития ее содержания и т. д., но она абсолютна как высшая ценность и принцип и поэтому может служить критерием человеческого прогресса, в том числе и в области государственно-правовых норм, общественных отношений, положения личности.

При освещении истории учений о правовой государственности необходимо остановиться и на таком теоретически и практически влиятельном направлении в подходе к этой теме, как юридико-позитивистские концепции правового государства. Это направление в XIX и XX вв. представлено различными течениями и вариантами юридического позитивизма. К его известным приверженцам относятся, в частности, К. Гербер, А. Дайси, Г. Еллинек, Р. Иеринг, И.М. Коркунов, И. Лабанд, А. Эсмен и др. Суть их концепций правового государства (при всех имеющихся между ними различиях) состоит в попытке создать ту или иную конструкцию самоограничения государства им же самим созданным правом. При этом отрицается различение права и закона, и право сводится к установлениям государства.

Права и свободы личности, общественных союзов и общества в целом с позиций такого подхода лишаются объективного и самостоятельного смысла и оказываются октроированными, дарованными сверху «благами». Так же по усмотрению властвующих эти «блага» могут отбираться обратно.

Внутренняя противоречивость и несостоятельность различных юридико-позитивистских конструкций правового государства очевидны. С одной стороны, государство в виде силы, творящей право, возвышают над правом, а с другой стороны, в самом этом праве усматривают средство для ограничения, обуздания и «связывания» произвольной силы его собственного творца (т. е. государства), причем реализация этого благопожелания зависит опять-таки от прихоти самой власти, ее «самоограничения». Возможность нового произвола со стороны государства, следовательно, пытаются предотвратить его «связанностью» со своим старым произволом. Кроме того, уверяют, что произвол действий властей можно удержать в границах произвола их нормативных установлений. Одни формы произвола должны, по этой юридико-догматической логике, пресечь другие его проявления. Гарантии против произвола, таким образом, в самом произволе!

Позитивистские концепции правовой государственности вращаются в порочном кругу тавтологии, где сила определяет, что есть право, и вместе с тем сама становится правовой, т. е. тем, что зависит от ее собственного определения. В этих позитивистских концепциях речь идет по существу не о правовом государстве, а, скорее, о «государстве законов» или «государстве законности» (как нередко именуют их и сами авторы соответствующих конструкций). Причем этим законам и законности, как и порождающему их и ими же «связанному» государству, не хватает как раз главного — объективного критерия их правомерности и правового характера, их отличия от форм произвола и несвободы. Между тем теоретически ясно, и практика это убедительно подтверждает, что законы могут исполняться, законность соблюдаться и в том случае, когда они вместе с установившими их властями носят антигуманный, антиправовой характер. Какой толк от таких законов и такой законности, которые легализуют произвол властей и бесправие подвластных?

У представителей юридического позитивизма нет и по существу не может быть убедительных, не противоречащих принципам их подхода ответов на подобные вопросы теории и практики.

Правовой закон и правовое государство внутренне взаимосвязаны: в обоих случаях речь идет о различных формах выражения (нормативной и институциональной формах) идеи и принципа господства права. Правовое государство невозможно без утверждения верховенства правового закона, а правовой закон для своего установления и последовательной реализации нуждается в правовом государстве с соответствующим разделением властей, с конституционно-правовым контролем и иными средствами обеспечения господства права в человеческих отношениях.

История философско-правовых учений о правовой государственности — богатый арсенал идей и концепций, без знания которых, учета их сильных и слабых сторон, достоинств и недостатков невозможна сколько-нибудь серьезная современная теоретическая разработка и практическая реализация идей правового государства.

История развития философско-правовой мысли свидетельствует о том, что для правового государства необходимы не только господство права и правовых законов (нормативно-правовой аспект), но и надлежащая правовая организация самой системы государственной власти, учреждение различных государственных органов, четкое определение их компетенции, места в системе, характера соотношения между собой, способов формирования, форм деятельности и т. д. (организационный, властно-институциональный аспект). Причем оба аспекта тесно взаимосвязаны и один без Другого невозможен. Так, без надлежащей организации государственной власти, должного разграничения задач, функций и полномочий различных органов власти, определенного порядка их взаимоотношений и т. д. не может быть ни господства права, ни правовых законов, ни тем более их верховенства. С другой стороны, без соответствия праву и соблюдения требований правового закона невозможна сама организация системы власти правового государства. А без этого невозможна и реализация прав и свобод человека.

Для правового государства, конечно, необходимо, но далеко не достаточно, чтобы все, в том числе и само государство, соблюдали законы. Необходимо, чтобы эти законы были правовыми, чтобы законы соответствовали требованиям права как всеобщей, необходимой формы и равной меры (нормы) свободы индивидов. Для этого необходимо такое государство, которое исходило бы из принципов права при формулировании своих законов, проведении их в жизнь, да и вообще в процессе осуществления всех иных своих функций. Но все это возможно лишь в том случае, если организация всей системы политической власти осуществлена на правовых началах и соответствует требованиям права. Таким образом, правовое государство предполагает взаимообусловливающее и взаимодополняющее единство господства права и правовой формы организации политической власти, в условиях которого признаются и защищаются права и свободы человека и гражданина.

В соответствии с этим правовое государство можно определить как правовую форму организации и деятельности публично -политической власти и ее взаимоотношений с индивидами как субъектами права, носителями прав и свобод человека и гражданина.

К числу отличительных признаков правового государства, как минимум, относятся: признание и защита прав и свобод человека и гражданина, верховенство правового закона, организация и функционирование суверенной государственной власти на основе принципа разделения властей. В содержательной плоскости данным признакам соответствуют три взаимосвязанных компонента правового государства. Эти компоненты (элементы теории и практики) правового государства условно можно назвать так: гуманитарно-правовой (права и свободы человека и гражданина), нормативно-правовой (правовой характер закона, конституционно-правовая природа и основа источников действующего позитивного права) и институционально-правовой (система разделения и взаимодействия властей, включая их взаимные сдержки и противовесы).

Ключевой момент теории и практики правового государства и, можно сказать, его конечная цель состоит в утверждении правовой формы и правового характера взаимоотношений (взаимных прав и обязанностей) между публичной властью и подвластными как субъектами права, в признании и надлежащем гарантировании формального равенства и свободы всех индивидов, прав и свобод человека и гражданина. Причем предполагается, что правосубъектность индивидов, их права и свободы, правовой характер их отношений с властью — это не продукт воли и усмотрения политической власти, не ее «дар» или уступка людям, а существенная составная часть объективно складывающегося в данном обществе права, соблюдение которого является юридической обязанностью всех, и прежде всего публичной власти и ее представителей. В этом состоит смысл традиционного для идей правового государства противопоставления неотчуждаемых прав человека авторитарным и тоталитарным представлениям об их октроированном (дарованном, пожалованном) характере.

При этом, конечно, не следует забывать, что права человека — явление не раз и навсегда определенное и завершенное, а исторически возникающее, изменяющееся, развивающееся.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

fil.wikireading.ru