Скептицизм юм: Скептицизм Д.Юма

Скептицизм Д.Юма

Поможем написать любую работу на аналогичную тему

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту

Узнать стоимость

Давид Юм (1711 – 1776)-шотландец «Трактат о человеческой природе»;«Исследование человеческого познания»;Опыты моральные и политические; «Диалоги о естественной религии»

Субъективный идеализм: Гносеологическая версия Поскольку, согласно принципам эмпиризма, единственным источником наших знаний являются чувственные ощущения, вопрос о причинах ощущений не имеет смысла, так как такие причины должны быть или чем-то ощущаемым (иначе говоря – просто другим ощущением; но в этом случае вопрос остаётся без ответа), или какими-то сверхчувственными сущностями (которые чувствами не воспринимаются и, следовательно, остаются непознанными). И в том, и в другом случае субъективный (идеальный) мир чувственных ощущений остаётся единственном доступной нам реальностью.

Два вида восприятий: впечатления (получаются в процессе чувственного восприятия, более живые и сильные, связаны в опыте), идеи (остаются в уме после прекращения ощущений или предвосхищают их, менее живые и сильные, соединяются умом по его усмотрению).  Принципы ассоциации идей: сходность, смежность, причинность. Субъективность причинности: умозаключение о наличии каузальной связи на основании последовательности во времени – результат логической ошибки. «После» не значит «вследствие». (Post hoc non est propter hoc.)

Скептицизм Д.Юма

. Скептицизм (рассматривающий, исследующий), философская позиция, в основе которой лежит сомнение в существовании какого-либо надёжного критерия истины. Крайняя форма скептицизма., основанная на утверждении, что в наших знаниях нет ничего соответствующего действительности и достоверное знание в принципе недостижимо, есть агностицизм.

Юм  сформулировал основные принципы новоевропейского агностицизма. Наиболее последовательно в истории философии агностицизм проведён в системе Юма. Утверждая, что единственным источником познания — опыт. Опыт  трактовался как единственный источник знания. Представители идеалистического эмпиризма (Дж. Беркли, Д. Юм) ограничивали опыт совокупностью ощущений и восприятий, отрицая, что в основе опыта лежат законы, сформулированные с помощью знания. Юм исходил из невозможности подвергнуть его проверке => невозможность установить адекватность между данными опыта и объективным миром.

Например: понятие причинности возникает как результат многократного повторения следования одного явления за другим. Обобщая эту повторяемость, мышление делает вывод о существовании причинно-следственной связи между соответствующими явлениями. Однако в действительности, полагал Юм, такой вывод есть лишь продукт мышления. Аналогичным образом и всё познание имеет дело лишь с опытом и принципиально не может выйти за его пределы, а потому не может судить о том, каково отношение между опытом и реальностью.

Теория познания Ю. сложилась в результате переработки им субъективного идеализма Дж. Беркли в духе агностицизма. Первичными восприятиями Юм считал впечатления внешнего опыта (ощущения), вторичными — впечатления внутреннего опыта (аффекты, желания, страсти). Считая проблему отношения бытия и духа теоретически неразрешимой, Ю. заменил её проблемой зависимости простых идей (т. е. чувственных образов) от внешних впечатлений. Отвергая отражение в сознании объективных закономерностей бытия, Ю. толковал образование сложных идей как психологические ассоциации простых идей друг с другом. Все простые идеи происходят прямо, или косвенно, от соответствующих им впечатлений (снимает вопрос о врожденных идеях). Задача знания быть руководством для практической ориентации. При этом единств. предметом достоверных знания считает объекты математики. Все другие объекты исследования касаются только фактов, которые не могут быть доказаны логически, а выводятся исключительно из опыта.

Опыт понимается идеалистически. Действительность — поток впечатлений. Причины, порождают эти впечатления — непознаваемы. Мы не можем даже знать, существует ли вешний мир. Существуют впечатления наших чувств (ощущений) и впечатлений внутренних деятельностей души (рефлексии) От этих 2 видов первоначальных ощущений зависят идеи памяти и воображения. Ни одна идея не может быть образована без предшествующего ей впечатления.

Отношение между причиной и действием не может быть выведено ни интуитивно, ни путем доказательства. Возможно, причинная связь существует. Возможно, что из 2 событий, следующих одно за другим, предыдущие событие действительно причина, а последующие — следствие. Люди склонны делать заключения от наблюдений в прошлом действий к подобным же действиям этих объектов в будущем (за весной следует лето) Они действуют исходя из уверенности, что та же последовательность будет и будущем. Почему люди действ подобным образом? привычки. Однако действие привычки никогда не может превратить наше ожидание известного порядка в достоверность истинного знания — скептицизм. Поток впечатлений все же не хаотичен. Впечатления не равноценны и этого вполне достаточно для ориентации в мире.

Сам Юм считал себя умеренным скептиком, что полезно- «ограничивает наши исследования тольок такими вопросами, которые больше подходят к ограниченным возможностям человеческого разума». Все его скептические заключения можно свести к единому основанию, а именно- к отрицанию онтологического значения принципа причинности (причинами впечатлений являются объекты, представления вызываются причиной впечатлени). Насколько далеко ушел юмовский эмпиризм от локковского, прекрасно иллюстрирует 2 следующих, поистине символических, утверждения. Если, по мнению Локка, «разум должен быть нашим последним судьей и поводырем в любых вещах», то Юм утверждает диаметрально ротивооложное: «разум есть и должен быть рабом аффектов и не  может претендовать на какую-либо другую должность, кроме служения и послушания им».

Дэвид Юм поднял эмпиризм до уровня, как говорится, геркулесовых столбов, исчерпав все возможности его развития. Освободившись от онтологических предпосылок, занимавших важное место у Гоббса, от заметного влияния картезианства и рационализма-у Локка, от поглощавших мысли Беркли религиозно-апологетических интересов и почти всех остаточных принципов метафизической традиции, юмовский эмпиризм отнимает у философии ее специфическое содержание. От скептического способа рассуждения теперь может спасти только неодолимая первобытная сила природы. Юм откровенно говорил, что природа сильнее разума; человек-философ должен уступать человеку-рироде: «Ты философ, но по ту сторону философии, ты всегда-человек». Доведенный до логического предела, эмпиризм, в конце концов, придет к отрицанию философии.

Внимание!

Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.

Скептицизм Юма — Русская историческая библиотека

Философия Юма считается одним из самых ярких выражений крайнего скептицизма. Подобно Локку и Беркли, Юм придает чисто субъективный характер психологической связи представлений и не считает возможным истолковывать эту связь объективно, как адекватную объективным, реальным соотношениям вещей. Иными словами, строгого подтверждения истинности наших представлений, по Юму, быть не может. И для него, как для Беркли, существование чего-либо равносильно восприятию его. Вне наших восприятий говорить о существовании чего-либо мы не вправе.

Эту теорию субъективности познания, как процесса переработки чисто психических продуктов, впечатлений и идей, Дэвид Юм доводит до её последних следствий. Еще в XVII столетии скептик Джозеф Гленвиль, в противоположность натуралистическому догматизму философии Гоббса, выставил сомнение в возможности познания объективной причинной связи явлений и предметов в мире, независимо от привычной последовательности наших представлений. Проявляя известный скептицизм, и Локк усомнился в познаваемости субстанции («материи»), как неизвестного носителя свойств, чувственно познаваемых нами в опыте. Но Гленвиль не отрицал причинной связи вещей, которую считал только непознаваемой, а Локк не отвергал бытия субстанций. Беркли сомневался в существовании субстанций материальных, но допускал необходимость духовных субстанций, как вместилищ представлений; он отвергал видимые причинные отношения материальных тел, но верил в некоторое взаимодействие субстанций духовных. Философия Дэвида Юма в скептицизме пошла дальше и подвергла сомнению существование каких-либо реальных субстанций и причинных отношений, причем старался найти

психологические источники этих ошибочных и произвольных, по его мнению, идей человеческого ума.

Портрет Дэвида Юма. Художник А. Рэмзи, 1766

 

Скептическое убеждение в том, что эти идеи произвольны и фиктивны, Юм вынес из того наблюдения, что во внешнем опыте нет никаких данных для их обобщения. Мы познаем во впечатлениях своих о вещах только их свойства и состояния, но не самое их бытие или сущность, точно так же мы познаем последовательность и смежность этих свойств во времени и пространстве, но не внутреннюю связь действий вещей, не их взаимодействия. Откуда же мы знаем о субстанциальности и причинной зависимости вещей? Иными словами, задаёт вопрос Юм, отражением

каких впечатлений являются идеи «субстанции» и «причинности», если они не соответствуют впечатлениям, данным во внешнем опыте?

Соотношение впечатлений по сходству, контрасту, смежности в пространстве и времени, мы усматриваем непосредственно. Таково свойство нашей мысли, отсюда и образуются ассоциации впечатлений сообразно с указанными только что соотношениями. Но эмпирическое сходство впечатлений мы произвольно истолковываем, как «метафизическое тождество» объективной природы вещей. Юм, как чистый скептик, считает, что на это мы не имеем никакого права. Идеи субстанции есть только отражение чисто субъективного впечатления постоянства, сходства наших представлений. Значит, идея субстанции есть лишь продукт «психологического опыта», повторения наших представлений. Этот опыт известного постоянства наших представлений, по мнению Юма, не только не уполномочивает нас к заключению о единстве и неизбежности «субстанции» или сущности материальных вещей, но не дает нам права и на утверждение единства и неизменности нашей собственной, внутренней, духовной субстанции, «нашего я», души, ибо где гарантия, что сходство и постоянство наших представлений вполне и навсегда обеспечено? Они могут изменяться и изменяются. Следовательно, само метафизическое тождество субъекта, наше убеждение в цельности и стройности нашей собственной личности – предмет веры, а не знания. В этом пункте Дэвид Юм расходится с Беркли, и восстает против научной состоятельности учения Беркли о духовных субстанциях. И этот крайне скептический пункт в его первом сочинении был главною причиною непопулярности последнего в английском обществе, так что в «Исследовании о человеческом познании» Юм счел нужным его удалить.

Идея причинности также всецело основана на более или менее «постоянном преемстве» наших представлений во времени, и, стало быть, опять наше убеждение в действительной, существующей вне представлений, объективной связи вещей, незаконно. Вновь строго следуя началам скептицизма, Юм настаивает на том, что идея причинности базируется лишь на «субъективном впечатлении постоянства самих представлений». Но где гарантия необходимости и неизменности их преемства? Её, по Юму, нет. Можно только ожидать с известной «вероятностью», что прежние преемства и последовательности представлений будут повторяться, но не более. Доказать необходимость таких преемств невозможно. Таким образом, знаменитая критика идей Юмом субстанции и причинности приводит его к признанию этих идей за отражения субъективных впечатлений нашей обычной психологической деятельности,неизменность которой, впрочем, ничем не гарантирована.

Философия Дэвида Юма представляет собой, таким образом, явный скептицизм, последовательно выведенный из основных посылок эмпирической доктрины знания. Если все наше познание сводится к впечатлениям или ощущениям и их комбинациям по законам ассоциации, то в объективных условиях этих комбинаций и лежат, очевидно, единственные корни наших идей о реальном бытии и реальном взаимодействии вещей. Ясно, что скептик Юм должен быть отъявленным противником догматической метафизики, и действительно он признает только две области знания: математику и эмпирическое описание фактов опыта, т. е. естествознание в обширном смысле слова. Математика есть «аналитическая наука», основанная на непосредственном усмотрении отношений сходств и различий между впечатлениями. Естествознание, согласно Юму, – наука, так сказать, синтетическая, но не идущая далее синтеза впечатлений, по их смежности в пространстве и во времени. Законы природы не что иное, как обобщения обычных и более или менее вероятных для будущего преемств наших психических впечатлений и идей, при соприкосновении нашем с действительностью.

 

3. Скептицизм д. Юма

Видное место в британской философии занимает Давид Юм (1711-1776). Он автор ряда крупных работ, среди которых наиболее важными являются «Трактат о человеческой природе» (1740), «Исследования о человеческом познании» (1748), «Исследования о принципах нравственности» (1751). В 1763-1766 годах он был секретарем английского посольства во Франции, где близко познакомился с выдающимися французкими энциклопедистами Дидро, Даламбером, Гельвецием, Гольбахом, Руссо.

Д.Юм в своей творческой деятельности уделил внимание многим проблемам истории, этики, экономики, философии, религии. Но центральное место в его исследованиях занимали вопросы теории познания. В процессе разработки этой теории он, прежде всего, опирался на исследования своих непосредственных предшественников в британской философии: Д. Локка и Д.Беркли. Влияние этих двух крупных мыслителей на творчество Д.Юма можно отмечать повсеместно. Тем не менее следует признать, что Д.Юм создал свою оригинальную концепцию познания, которая оказала большое влияние на весь процесс развития философской мысли.

Как и другие представители британской философии XVII-XVIII вв., Д.Юм был сторонником эмпиризма. Основой всего процесса познания, с точки зрения шотландского мыслителя, является опыт. Трактовка опыта в учении Юма в значительной мере совпадает с берклианской. Юм, также как и Беркли, исключает из понятия опыта объект, существование материального мира вещей, независимых от нашего сознания. Юм утверждает, что человеческому уму недоступно ничего, кроме образов и восприятий. То, что стоит за этими образами и восприятиями, с точки зрения Юма, не поддается рациональному обоснованию. Но это совсем не означает, что Юм вообще отрицает существование материального мира, о котором свидетельствуют данные органов чувств. По его мнению, люди, в силу природного инстинкта или предрасположенности, готовы верить своим чувствам. Вполне очевидно и то, что люди, следуя этому слепому и могучему природному инстинкту, всегда считают, что образы, доставляемые чувствами и суть внешние объекты, но не подозревают, что первые -не что иное, как представление вторых. Таким образом, отказавшись от признания, а вместе с тем и от познания объекта, Юм сводит всю задачу философии к исследованию субъективного мира человека, его образов, восприятия, определение тех отношений, которые складываются между ними в человеческом сознании.

Вслед за Локком и Беркли, Юм осмысливает опыт, в значительной мере, как процесс. Однако структура опыта в концепции Д.Юма имеет ряд особенностей. Основными элементами опыта, по Юму, являются восприятия (перцепции), которые состоят из двух форм познания: впечатлений и идей. При этом под восприятием подразумевается всякое содержание сознания независимо от источника его формирования. Различие же между восприятиями и идеями Юм устанавливает по чисто психологическому признаку: степени живости и яркости, с которой они поражают наш ум. Впечатления — это такие перцепции, которые входят в сознание с наибольшей силой и неудержимостью и охватывают «все наши ощущения, аффекты и эмоции при первом их появлении в душе». Под идеями же подразумеваются «слабые образы этих впечатлений в мышлении и рассуждении».

Следуя разработанной Локком терминологиии, Д.Юм делит все впечатления на «впечатления ощущения» и «впечатления рефлексии». Причина появления впечатления ощущений, по Юму, неизвестна. Ее должны выявлять не философы, а анатомы и физиологи. Именно они могут и должны определить, какие из органов чувств дают человеку наибольшую и достоверную информацию о мире. Философию же интересуют впечатления рефлексии. По Юму, они возникают в результате действия на ум некоторых идей ощущений (т.е. копии впечатлений, ощущений). Все впечатления сохраняются и перерабатываются в уме в идеи с помощью способностей памяти и воображения. Память сохраняет порядок последовательности идей, а воображение свободно перемещает их. Однако, деятельность ума, по мнению Юма, ничего нового не превносит в исходный материал. Вся творческая сила ума, по его словам, сводится лишь к способностям соединять, перемещать, увеличивать или уменьшать материал, доставляемый нам внешними чувствами и опытом.

Поскольку Юм отрывает содержание сознания от внешнего мира, вопрос о связи между идеями и вещами для него отпадает. Существенным вопросом дальнейшего исследования познавательного процесса становится для него вопрос о связи между различными идеями. В постановке Юма эта проблема формулируется как проблема ассоциации идей. Юм утверждает, что «человеческой природе» изначально присуще некоторое важное свойство или «принцип». Таким принципом он объявляет принцип ассоциации. Сущность этого принципа, по его мнению, непознаваема. Но его внешние проявления обнаруживаются в трех типах ассоциации идей.

Первый тип — ассоциация по сходству. По этому типу ассоциации мы познаем подобное так, как если бы мы увидели портрет какого-либо человека, то мы сразу оживим в памяти образ этого человека.

Второй тип — ассоциации по смежности в пространстве и времени. Юм считает, что, если находишься недалеко от дома, то мысль о близких значительно ярче и живее, чем в случае, если бы ты находился от дома на значительном расстоянии.

Третий тип — ассоциации причинности. На этом типе ассоциаций мы остановимся подробнее, поскольку разработка учения о причинно-следственных связях и отношениях является одним из главных достижений Д.Юма. Следует отметить, что согласно Юму, все эти типы ассоциаций или принципы не являются врожденными свойствами человеческого сознания, а получены из опыта. И поскольку Юм понимает опыт как совокупность восприятий, то отношения пространства и времени, равно как и причинности зависимости для него не объективно существующие, присущие самим вещам отношения, а лишь результат причинной связи восприятий. Идея причинности, по Юму, возникает в результате определенных отношений между объектами. Во-первых, это отношения смежности в пространстве и во времени. «Ни один объект не может произвести действие в такое время и в таком месте, которые хоть сколько-нибудь отдалены от времени и места его существования» (Юм Д. Соч. В 2-х тт. Т. 1.— М.— С.171). Во-вторых, идея причинности обязательно предполагает отношение предшествования причины действию во времени. «Ибо, если бы одна причина была одновременно со своим действием, а это действие — со своим действием и т.д., то ясно, что вообще не существовало бы последовательности и все объекты должны были бы быть сосуществующими» (Там же.— С. 172). В-третьих, причинность подразумевает постоянную и регулярную связь причины и действия, а, стало быть, эта связь носит необходимый характер. Если первую, вторую и первую часть третьего признака причинной связи Юм считает действительно существующими и постоянно обнаруживаемыми посредством наблюдения, то необходимость этой связи представляется ему только воображаемой, то есть порождаемой нашим умом.

Таким образом, поставив проблему объективного существования причинно-следственных связей, Юм решил ее с позиций агностицизма. Он полагал, что существование причинно-следственных связей недоказуемо, так как то, что считается следствием не содержится в том, что считают причиной. Следствие логически не выводимо из причины и не похоже на нее. Юм расскрывает психологический механизм такого, на его взгляд, превратного представления о причинности.

Наши представления о причинности, утверждает шотландский мыслитель, имеют опытное происхождение. Вначале люди опытным путем фиксируют многократное появление объекта В после объекта А. На этой основе складывается ассоциация восприятия этих объектов. После впечатления, полученного от объекта А, в сознании всплывает идея объекта В. Многократное действие этой ассоциации приводят к образованию в нашем уме устойчивой привычки ожидания того, что за появлением А обязательно последует В. В результате люди впадают в логическую ошибку, которая формулируется в суждении: «после этого значит по причине этого». В дальнейшем данная привычка превращается в постоянное воображение, что объект В будет появлятся после объекта А в будущем. Наконец это воображение перерастает в веру, то есть устойчивую склонность нашего разума считать, что многократное появление В после А и есть именно причинная связь на основе веры в существовании единичных случаев причинно- следственной связи люди начинают верить во всеобщность и необходимость действия закона причинности. На самом же деле, подчеркивает Юм, наше заключение относительно причинной связи объектов А и В основано единственно на связи между идеями, то есть на психологической ассоциации идей.

Учение Юма о причинности содержало для своего времени ряд положительных моментов. Юм был прав, отстаивая опытное происхождение этой категории. Верно и то, что последовательность событий во времени еще не означает наличия причинно-следственной связи. Анализ психологического механизма возникновения причинности также является заслугой Юма. Однако Юм впадает в серьезное противоречие, когда, с одной стороны, утверждает, что понятие причинности мы можем получить и действительно получаем только из опыта, а с другой стороны, он заявляет, что опыт, якобы, совершенно ничего не говорит нам о порождении действий причинами, то есть не доказывает объективности причинных отношений. Такое феноменологическое решение проблемы причинности используется Юмом для обоснования скептицизма как особой юмовской системы агностицизма. Мы об этом уже вели речь вначале данного раздела, когда освещали вопрос о трактовке Юмом опыта. Сейчас мы хотели бы обратить внимание на то, что этот скептицизм находится в русле субъективно-идеалистической концепции и принципиально не отличается от позиции Беркли. Принципиальное отличие от Беркли начинается у Юма при истолковании субстанции. В какой-то мере, а именно, в борьбе против материализма Юм продолжает линию Беркли в объяснении субстанции. Он спрашивает: извлекается ли эта сложная идея из впечатлений, ощущений или рефлексии? И отвечает: нет. Ибо субстанция не есть ни цвет, ни вкус, ни запах, а также ни страсть или эмоция, то есть ни один из возможных в его учении элементов чувственного опыта. «Идея субстанции, равно как и идея модуса, не что иное, как совокупность простых идей, объединенных воображением и наделенных особым именем, с помощью которого мы можем вызвать эту совокупность в собственной памяти или в памяти других людей» (Там же.— С. 105). Таким образом, субстанция, по Юму — это удобная фикция воображения.

Последовательно придерживаясь субъективно- идеалистических взглядов, Юм, в противоположность Беркли, распространяет скептицизм и на духовную, в том числе и на божественную, субстанцию. По его мнению, с помощью опыта невозможно обнаружить особое восприятие духовной субстанции. Отдельные впечатления сами являются субстанциями и не нуждаются в поддержке со стороны чего-то еще. Если бы имелась духовная субстанция, то она была бы постоянной. Но ни одно впечатление не бывает постоянным. На основе всех этих размышлений Юм подвергает критике рационалистические доказательства бытия Бога, отвергает чудеса и полагает, что религия всегда была в человеческом обществе источником раздоров между людьми. Подробно рассматривая вопрос о происхождении религиозных верований, Юм приходит к выводу, что источник религии находится в фантазиях людей, стимулируемых чувствами страха и надежды. Вместе с тем, Юм не отвергает религию, а считает необходимым сохранить религиозную мораль как важный источник человеческого общежития.

Таким образом, Юм, в определенном смысле, продолжает эволюцию британского эмпиризма. Этот эмпиризм начинается гносеологическим оптимизмом и материализмом Ф.Бэкона и заканчивается скептицизмом и субъективным идеализмом Д.Юма. Скептицизм Юма, связанный с его отказом от сведения восприятий, с одной стороны, к внешнему миру, а с другой — к духовной субстанции, Богу, является одной из форм агностицизма. Юмовский религиозный скептицизм был использован французскими просветителями. Агностические установки в теории познания Юма послужили исходным пунктом для формирования кантовского критицизма, заложившего основы немецкой классической философии.

Философия иррационализма

Подобное стремление к рационализации всего сущего, которая во многих случаях приобрела форму сциентизма, теоретическая недостаточность спекулятивно-умозрительной немецкой классической философии вызвали критику со стороны других философов, названных иррационалистами. Видными представителями иррационалистического направления в философии были А. Шопенгауэр и Ф. Ницше.

Философия Артура Шопенгауэра исходит из первичности воли и вторичности всех остальных проявлений человека. «Я мыслю…» Декарта он перефразировал на «Я желаю, я хочу, следовательно, существую».

Желание — первичнее и фундаментальнее, чем мышление и тем более доброта или сострадание. Воля всеобща, универсальна для всего живого. Именно воля воплощается в силе и двигает миром. Воля не только универсальна, но и бессмертна. Она единственная реальность, не нуждающаяся в более прочном фундаменте, поскольку волею все движется и она — ключ к объяснению всего происходящего. Согласно Шопенгауэру, «воля — сама по себе бессознательна и представляет собой лишь слепой, неудержимый порыв, — такой она проявляется еще в неорганической и растительной природе и ее законах, как и в растительной части нашей собственной жизни» [1]. Воля самодостаточна. С ее помощью можно все объяснить, но ее саму нельзя понять, разумно постигнуть. Вот почему наука беспомощна в объяснении тех процессов, которые происходят в природе и обществе. С этих позиций Шопенгауэр критиковал предшествующие философские концепции, особенно Гегеля, называя его «великим бумагомарателем», который ищет в потоке человеческих страстей некие закономерности.

1 Шопенгауэр А. Собр. соч. Т. 1. М., 1992. С. 296.

В этом же направлении шли и философские рассуждения Фридриха Ницше, поставившего вопрос о переоценке всех фундаментальных ценностей. Действительно, в концепции Ницше имеет место пересмотр таких понятий и идей, как разум, мораль, религия, прогресс в культуре, добро, зло и т.д. Ницше считал себя «динамитом», который опровергает все и оказывается нужным человечеству в моменты кризиса. В начале третьего тысячелетия можно сказать, что Ницше оказался пророком. Многие его предсказания сбываются. Во-первых, современная философская мысль подвергает сомнению понятие прогресса в принципе. Во-вторых, тезис Ницше «Бог — умер» подходит к миру, который не может жить в согласии с собой и с природой. Ницше, как и ранее Шопенгауэр, считал опасной мысль о рациональности всего сущего. Он считал, что жизнь иррациональна, слепа и жестока. Современная философия также не отрицает того обстоятельства, что в мире далеко не все рационально и существуют такие сферы бытия, которые не поддаются рациональному постижению.

В целом Ницше критикует все достижения рационалистической традиции за их стремление к вневременным, вечным истинам. В этой связи особенно резко он относится к христианству как дегенеративному явлению, насаждающему «рабскую мораль». Христианство по своей сути представляет собой бунт «недоделанных и неполноценных» людей, взывающих к состраданию и жалости. Наоборот, утверждает Ницше, может быть, следует превозносить зло и порицать добро. Все ведь зависит от того, что считать добром, а что злом. На фоне подобной критики традиционной морали и христианской религии становится понятной его концепция «сверхчеловека», опирающаяся на иррациональную и доминирующую над всем остальным «волю власти». Новый человек должен сбросить старые предрассудки и стать хозяином жизни, солью земли. Если «все боги мертвы; так восславим сверхчеловека», лишенного слабостей, не сгибающегося перед трудностями, лишенного иллюзии и творящего мир по своему усмотрению.

Начиная с Нового времени социальные и культурные процессы детерминируются в европейской социокультурной традиции человеком дела. Глубинные метафизические вопросы несколько отходят на второй план. Люди больше действуют, нежели задумываются над тем, к чему эти действия могут привести и зачем вообще надо действовать. Разум инструментализируется и становится орудием достижения конкретных целей. Возникают философские системы, оправдывающие подобную мировоззренческую установку. Таковы многочисленные варианты позитивистской философии, прагматизма, сциентистски-ори-ентированных теоретико-методологических концепций.

Позитивизм, стремясь стать инструментально значимой ценностью, ограничивает философию практически важными, но частными проблемами, что особенно проявилось в неопозитивизме, который свел философию преимущественно к анализу языка науки или методов получения нового знания. Тем самым формируется мировоззренческий климат, в котором традиционные экзистенциально-метафизические проблемы считаются второстепенными и недостойными особого внимания. Возникает высокомерие к традиционным философским проблемам. Пренебрежение глубинными вопросами становится формой мысли. Начинается «диктатура лабораторий» (X. Ортега-и-Гассет).

Подобное отношение к глубинным, метафизическим вопросам оправдывается тем, что они объявляются псевдопроблемами. Все, что не работает на решение конкретных проблем, считается метафизическим пережитком прошлого.

Однако уже сам тезис о том, что поиск сущности бытия есть псевдопроблема, приводит к сложнейшим проблемам, поскольку влечет отказ от понимания бытия, человека, Бога, возможностей и границ разума, продуктов деятельности. Ведь человек — вечная тайна. Он не исчерпывается его конкретными проявлениями. Человека возвышает мысль, хотя живет он не только мыслью.

Следует признать, что мысль не исчерпывает себя только в науке. Мысль столь же многообразна и противоречива, как и сама жизнь. Поэтому философия не может и не должна ограничить себя изучением сути одной, даже такой важной формы проявления мысли, как наука. Философия как «священный светоч» (Г.В.Ф. Гегель) должна вести человека выше, дальше, глубже, чем этого требуют непосредственная практика, повседневность. Важно не дать потушить этот «священный светоч» Истины, ибо чем меньше он горит, тем меньше в человеке нравственного, высокодуховного. Если можно легко и быстро его погасить, значит, в обществе неблагополучный духовно-нравственный климат. В конечном счете какова философия, таков и человек. Духовная эволюция человека идет в естественной связи с эволюцией его философских представлений о себе и мире. Потому пока человек не осознает узость чисто утилитарно-экономического подхода к миру и другим людям, он не сможет решить экологические и другие глобальные проблемы.

Чем больше развивались наука и технология, которые увеличивали экономическую мощь индустриального общества, тем более острыми становились нерешенные экзистенциально-антропологические проблемы культуры. Впервые было осознано, что не только «сон разума рождает чудовищ», но и бодрствующий разум может привести человеческую культуру к катастрофе. В попытках решить эти проблемы возникли мощные интеллектуально-философские концепции — феноменология, философия жизни, экзистенциализм, герменевтика, оказавшие огромное влияние на ценностно-мировоззренческий климат XX в. Истоками этих философских концепций были сложные внутренние проблемы человека и общества, остававшиеся вне поля зрения сциентистски-ориентированных течений. Именно в полемике с неопозитивизмом и марксизмом утверждали себя названные философские концепции.

Показательна в этом плане феноменология Эдмунда Гуссерля. Сначала Гуссерль выступил против психологизации логики и выдвинул идею чистой логики как науки об абсолютных сущностях, об истинах, содержание которых не зависит от субъекта, высказывающего те или иные суждения. Гуссерль подверг критике психологизм Липпса, Милля, Маха, Авенариуса и других, для которых мышление, суждение, умозаключение, доказательство — это психическая деятельность познающего субъекта или продукты этой психической деятельности. По мнению Гуссерля, подобная позиция ведет к субъективизации и релятивизации познания. Это не случайно, поскольку в основе подобной релятивизации и субъективизации лежат психологизация познания, игнорирование возможности интерсубъективности. Концепция чистой логики как науки об абсолютных сущностях, сформулированная Гуссерлем в первом томе «Логических исследований», была пересмотрена им во втором, где Гуссерль отходит от «абсолютного логицизма» к феноменологии сознания, которая, собственно, и прославила имя Гуссерля как основоположника нового направления в европейской философской мысли.

Феноменология многопланова, имеет сложную структуру и множество интерпретаций. Если кратко, то суть ее сводится к выделению и изучению в сознании некоторых существенных черт. Сознание — бесконечный и необратимый поток переживаний. Вместе с тем это не сплошной, однородный поток, в нем есть самостоятельные феномены, имеющие свои особенности, поток имеет направленный характер, т.е. сознание интенционально, направлено на предметы. Нет ненаправленного сознания. Сознание всегда есть сознание о чем-то более или менее определенном. Неважно, существует ли реально то, о чем говорит сознание, главное, что сознание направленно. Феноменология стремится не к объективному знанию, а к «первоначальному», недискурсивному опыту. Это «жизнь духа», которая постигается интуитивно и выступает подлинным источником всякого существования.

Тем самым философия имеет дело с «чистой субъективностью». Феноменология не ставит своей задачей что-то объяснить на языке законов, она описывает данные непосредственного опыта. Задача философа состоит в том, чтобы в хаотическом потоке переживаний найти такие акты, которые бы переживались нами с полной очевидностью. Проблема в том, чтобы найти первоначальный, беспредпосылочный, очевидный акт сознания. Подобная процедура получила название «феноменологической редукции». Пытаясь понять бесконечное многообразие жизни сознания, феноменология предложила методы учета особенностей переживания в зависимости от изменения точки зрения, горизонта, модальности видения и применила эти подходы к социологии, религии и эстетике.

Попытку проникнуть в субъективный мир человека продолжили и экзистенциалисты (М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ж.П. Сартр и др.), для которых человек — его экзистенция, бытие, могущее быть. Человек для экзистенциалистов, например Мартина Хайдеггера, — это «существо, которое в состоянии поставить вопрос о бытии». Человек как существо, вопрошающее о смысле бытия, не может быть редуцирован к чистому объекту. Хайдеггер пишет: «Только человек существует. Скала есть, но она не существует. Дерево есть, но оно не существует. Лошадь есть, но она не существует. Ангел есть, но он не существует. Бог есть, но он не существует» [1]. Тем самым существование — это исключительно человеческое существование. Основной его признак — переживание человеком своего собственного бытия. Есть подлинное и неподлинное существование, экзистенция — именно подлинное существование. Подлинность отличается осознанием временности человека, учитывающим страх смерти, возможность не быть. Только существование, осознающее свою временность, является подлинным. Такая постановка вопроса способствовала проблематизации «заботы», «страха» и других форм «бытия-в-мире».

1 Мотрошилова Н.В. Феноменология // История философии. Запад — Россия — Восток. Кн. 3. М., 1999.

Если для неопозитивиста философия — это деятельность по нахождению значений терминов, то для экзистенциалиста Карла Ясперса «поиск истины, а не обладание истиной является сущностью философии». Отсюда открытость бытия, принципиальная значимость новых вопросов, касающихся его смысла и сути. При этом экзистенциализм рассматривает философию как «преодоление мира и аналог спасения». Философия сродни вере, но это не религиозная вера, а вера в интеллектуальном измерении. Философия помогает осознать суть происходящего и тем самым не только дает надежду, как это делает вера, но и способствует рационализации этой веры.

Ясперс, понимая опасность универсализации позитивистского идеала философии в самых разных его вариантах, пытался преодолеть две крайности европейской мысли — трактовки философии как служанки теологии или науки. Задача философии — обрести самостоятельность, опираясь на философскую веру: «Перед лицом грозящих уничтожением опасностей мы должны, философствуя, быть готовы ко всему, чтобы, мысля, способствовать сохранению человечества в своих высших возможностях» [1].

1 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994. С. 42.

10

Философ Давид Юм кратко

Давид Юм – выдающийся английский философ-эмпирик. Основной задачей философии считал всестороннее изучение человека с позиции эмпиризма. Он видел в философии руководство для практической деятельности. Юм развил учение об опыте как потоке впечатлений.

Проблему отношения бытия и духа считал неразрешимой. Философии Юма присущи идеи сомнения и скептицизма.

Одно из центральных мест в его философии занимает проблема причинности.

Основные произведения Давида Юма

• «Трактат о человеческой природе»
• «Исследования о человеческом познании»
• «Исследование о принципах морали»

Предмет и смысл философии по Юму

По мнению Юма, предметом философии должна быть человеческая природа. В одном из главных произведений «Исследование о человеческом познании» Юм писал, что «философам следует сделать человеческую природу предметом умозрения и изучать ее тщательно и точно с целью открыть те принципы, которые управляют нашим познанием, возбуждают наши чувства и заставляют нас одобрять или порицать тот или иной частный объект, поступок или образ действий».

Он убежден, что «наука о человеческой природе» является более важной, чем физика, математика и остальные науки, потому что все эти науки «в различной мере зависят от природы человека». Если бы философия смогла бы полностью объяснить «величие и силу человеческого разума», то люди сумели бы добиться огромного прогресса и во всех других областях знания.

Юм считал, что предметом философского познания является человеческая природа. Что включает в себя этот предмет? По Юму, это исследование, во-первых, познавательных способностей и возможностей человека, во-вторых, способностей к восприятию и оценке прекрасного (эстетическая проблематика) и, в-третьих, принципов морали. Так, главный труд Юма называется «Трактат о человеческой природе» и состоит из трех книг: «О познании», «Об аффектах», «О морали».

Давид Юм о познании

Исследуя процесс познания, Юм придерживался основного тезиса эмпириков о том, что опыт является единственным источником наших знаний. Однако Юм предложил свое понимание опыта. Опыт, считает философ, описывает лишь то, что непосредственно принадлежит сознанию. Другими словами, опыт ничего не говорит об отношениях во внешнем мире, но относится лишь к освоению восприятий в нашем сознании, т. к., по его мнению, причины, порождающие восприятия, непознаваемы. Так, Юм исключил из опыта весь внешний мир и связал опыт с восприятиями.

По мнению Юма, познание основано именно на восприятиях. Восприятием он называл «все, что может быть представлено умом, пользуемся ли мы нашими органами чувств, или проявляем нашу мысль и рефлексию». Восприятия он делит на два вида – впечатления и идеи.

Впечатления – это «те восприятия, которые входят в сознание с наибольшей силой». К ним относятся «образы внешних объектов, сообщаемые уму нашими чувствами, а также аффекты и эмоции». Идеи же являются слабыми и тусклыми восприятиями, поскольку образуются из размышлений о каком-либо чувстве или объекте, которого нет в наличии. Также, Юм отмечает, что «все наши идеи, или слабые восприятия, выводятся из наших впечатлений, или сильных восприятий, и что мы никогда не можем помыслить о какой-либо вещи, которую никогда ранее не видели и не чувствовали в нашем собственном уме».

Следующим шагом в исследовании процесса познания Юмом является анализ «принципа соединения различных мыслей, идей нашего ума». Таким принципом он называет принцип ассоциации. «Если бы идеи были совершенно разрозненными, только случай соединял бы их, одни и те же простые идее не могли бы регулярно соединяться в общие (как это обычно бывает), если бы между ними не существовало некого связующего начала, некого ассоциирующего качества, с помощью которого одна идея естественно вызывает другую».

Юм выделяет три закона ассоциации идей – сходство, смежность во времени или пространстве и причинность. При этом он отмечал, что законы сходства и близости являются вполне определенными и могут фиксироваться чувствами. Тогда как закон причинности не воспринимается чувствами, поэтому его необходимо подвергнуть строгому испытанию эмпиризмом.

Давид Юм и проблема причинности

Одно из центральных мест в философии Юма принадлежит проблеме причинности. В чем суть этой проблемы? Научное познание преследует цель объяснить мир и все в нем существующее. Объяснение это достигается через исследование причин и следствий; объяснить – это и означает познать причины существования вещей. Уже Аристотель в «учении о четырех причинах» (материальной, формальной, действующей и целевой) зафиксировал условия, необходимые для существования всякой вещи. Убеждение в универсальности связи причин и следствий стало одним из оснований научного мировоззрения. Это прекрасно осознавал Юм, заметив, что все наши рассуждения относительно действительности основаны на «идее причинности». Лишь с помощью нее мы можем выходить за пределы нашей памяти и чувств.

Однако Юм считал, что «если мы хотим удовлетворительно решить вопрос о природе очевидности, удостоверяющей нам существование фактов, нужно исследовать, каким образом мы переходим к познанию причин и действий». Давайте предположим, писал Юм, что мы явились в мир неожиданно: в таком случае на основании текучести и прозрачности воды, мы не можем заключить, что в ней можно захлебнуться. Поэтому он делает вывод: «ни один объект не проявляет в своих доступных чувствам качествах ни причин, его породивших, ни действий, которые он произведет».

Следующий вопрос, который ставит Юм, – что лежит в основании всех заключений о существовании причинно-следственных связей между вещами? Опыт в том, что касается причинности, свидетельствует лишь о связи явлений во времени (одно предшествует другому) и их пространственно-временной смежности, но ничего не говорит и не может сказать в пользу действительного порождения одного явления другим. Причину и следствие нельзя обнаружить ни в отдельно взятом объекте, ни во многих одновременно воспринимаемых объектах, а потому у нас нет «впечатления причинного отношения». Но если связь причин и следствий не воспринимается чувствами, то, по убеждению Юма, ее никак нельзя доказать теоретически.

Поэтому идея причинности имеет исключительно субъективное, а не объективное значение и обозначает собой привычку ума.

Итак, причинная связь, в понимании Юма, – это всего лишь представления о таких объектах, которые в опыте всегда оказываются соединенными вместе в пространстве и во времени. Многократное повторение их соединения закрепляется привычкой, и все наши суждения о причинах и следствиях основаны исключительно на ней. А вера в то, что в природе и впредь будет сохраняться тот же порядок, служит единственным основанием для признания причинной связи.

Социальные взгляды Юма

По мнению Юма, в самой природе человека заложено тяготение к социальной жизни, одиночество мучительно и невыносимо. «Люди не могут жить без общества, а вступить в состояние ассоциаций не могут помимо политического правления».

Юм выступил против теории «договорного» происхождения государства и учения о естественном состоянии людей в период их дообщественной жизни. Учению Гоббса и Локка о естественном состоянии Юм противопоставил концепцию, согласно которой людям органически присущи элементы общественного состояния, и, прежде всего, семья.

В одном из разделов «Трактата о человеческой природе», озаглавленном «О происхождении справедливости и собственности», Юм писал, что переход к политической организации человеческого общежития был вызван необходимостью образовать семью, которая «может быть рассмотрена именно как первый и первичный принцип человеческого общества. Эта необходимость есть не что иное, как естественное взаимное желание, соединяющее [разные] полы и поддерживающее их союз, пока не появятся новые узы, связанные с их отношением к своим отпрыскам. Новые отношения становятся, таким образом, принципом связи между родителями и потомством и образуют более многочисленное общество, в котором правят родители, опираясь на свое превосходство в силе и уме, но в то же время сдерживают себя в применении своего авторитета естественным аффектом родительской заботы».

Так, с точки зрения Юма, к возникновению общественных связей ведут родительские, родственные отношения между людьми.

Давид Юм о происхождении государства

Происхождение государства Юм связывал, во-первых, с необходимостью организованно защищаться или нападать в условиях военных столкновений с другими обществами. Во-вторых, с осознанием выгоды от наличия более прочных и упорядоченных социальных связей.

Юм предлагает такое понимание социального развития. На первой его ступени складывается семейно-общественное состояние, в котором действуют определенные нормы морали, но нет органов принуждения, нет государства. Второй его ступенью является общественно-государственное состояние. Оно возникает в результате «увеличения богатств и владений», которое вызывало столкновения и войны с соседями, что в свою очередь придало военным вождям особо важную роль и значение.

Правительственная власть возникает из института военных вождей и с самого начала приобретает монархические черты. Правительство, по мнению Юма, появляется как инструмент социальной справедливости, орган порядка и гражданской дисциплины. Оно гарантирует неприкосновенность собственности, упорядоченную передачу ее на основе взаимного согласия и исполнение своих обязательств.

Лучшей формой правления государством Юм считал конституционную монархию. При абсолютной монархии, рассуждает он, неизбежны тирания и обнищание нации, а республика ведет к постоянной нестабильности общества. Соединение наследственной королевской власти с узкими прерогативами и буржуазно-дворянского представительства – это, по взглядам Юма, лучшая форма политического управления, которую он определяет как середину между крайностями (монархией и республикой) и как соединение деспотизма и либерализма, но с «преобладанием либерализма».

Специфика эмпиризма Юма. Значение его философии.

Юм в своей философии показал, что знание, основанное на опыте, остается всего лишь вероятностным и никогда не может претендовать на необходимость и общезначимость. Эмпирическое знание истинно лишь в границах прежнего опыта, и нет никаких гарантий, что будущий опыт не опровергнет его. Всякое знание, по Юму, может быть лишь вероятностным, но не достоверным, а видимость его объективности и необходимости есть следствие привычки и веры в неизменность опыта.

«Нужно сознаться, – писал Юм, – что природа держит нас на почтительном расстоянии от своих тайн и предоставляет нам лишь знание немногих поверхностных качеств объектов, скрывая от нас те силы и принципы, от которых всецело зависят действия этих объектов».

Общий итог философии Юма можно определить как скептицизм относительно возможности объективного познания мира, раскрытия его законов.

Философия Юма имела большое влияние на дальнейшее развитие европейской философии. Выдающийся немецкий философ Иммануил Кант со всей серьезностью воспринял многие из выводов Юма. Например, что весь материал знания мы получаем из опыта и что методы эмпирического познания не в состоянии обеспечить его объективность и необходимость и тем самым обосновать возможность теоретических наук и философии. Кант задался целью ответить на вопросы: почему вообще существует наука? как она может производить такое мощное и действенное знание? как возможно всеобщее и необходимое знание?

На скептицизме Юма основывались идеи Огюста Конта о задачах науки, которые связаны лишь с описанием явлений, а не их объяснением, а также ряд других позитивистских выводов.

С другой стороны, дальнейшее развитие науки и философии подтвердило опасения Юма относительно абсолютизации любых философских заключений. И, если выйти за рамки абсолютизаций самого Юма, то ясно, насколько важен разумный скептицизм и разумное сомнение для достижения истины.

 

Скептицизм Юма.

Философия Давида Юма (1711—1776) обнаружила критическое и скепти­ческое отношение к выводам догматических систем, исходящих из эмпи­ризма. Юм выводит все идеи из чувственных впе­чатлений. Юмовский принцип, согласно которому идея отличается от впечатления только по степени интенсивности и яркости, по необходимости влечет за собой утверждение, что всякая идея является всего лишь «образом», «отражением» и в качестве такового — индивидуальным и частным.  Но он отклоняет, как неоправданную, всякую попытку вывести из этих предпосылок метафизические следствия. Поэтому поня­тие Бога для Юма является настолько же недока­занным допущением, как и понятие объективной материи, существую­щей независимо от нас. Нам даны исключительно только ощущения и их разнообразные сочетания. Поэтому для Юма единственная задача фило­софии — найти условия, при которых мы выводим эти сочетания, и по­том определить фактическое содержание понятий, свойственное таким сочетаниям наших идей, как субстанции, причинности или в моральной области — симпатии, благосклонности, справедливости. Юм пытается доказать, что субстанция и причин­ность — не объективно существующие сущности, не априорные идеи, но что они по своему эмпирическому содержанию представляют собой исключительно ассоциации, которые образуются благодаря привы­чным сочетаниям впечатлений. Среди постепенно появляющихся идей о вещах мы начинаем замечать определенное сходство, которое позволяет дать этим понятиям одно и то же название, оставляя в стороне возможные качественные и количественные различия, и приобретаем «привычку», благодаря которой, услышав данное название, имя или слово, мы оживляем в памяти одно из частных понятий, но так как то же самое слово, часто применяется и к другим единичным объектам, во многих отношениях отличным от той идеи, которая непосредственно дана нашему уму, и так как слово это не может оживить идеи всех этих единичных объектов, то оно лишь оживляет ту привычку, которую мы приобрели путем рассмотрения этих идей. Последние не реально, не фактически, а лишь в возможности наличии в уме. Мы не рисуем их отчетливо в воображении, а держим наготове, чтобы обозреть любые из них. Это осуждение принципа привычки, затруднение хорошо заметно: «необычным» характеризуется то, что жесткие рамки эмпиризма не позволяют объяснить полностью. Таким образом, субстанция для него комплекс впечатлений, непрерывно связанный в общее единство, при­чинность же — последовательность впечатлений, причем мы постоян­но предшествовавшее называем причиной, последующее — действием. Подобно этим основным понятиям теоретического познания, основой морали является чувство, мораль­ные мотивы, по мнению Юма, опираются также на прочность привы­чных ассоциаций.  Юм считал, что в основе морали лежит  особое чувство удовольствия и боли. Моральное удовольствие (или боль) своеобразно. Оно развивается действительно совершенно отличным от других типов удовольствия образом. Существеннейший моральный мотив — симпатия к нашим ближним; она возникает тогда, когда мы проникаем путем ассо­циации в душу ближнего. Относясь скептически ко всякой метафизике, Юм, таким образом, предначертывает философии в существенных чертах критическую зада­чу как в области теории познания, так и в области морали, задачу, которая в каждой из этих областей покоится на психологических законах ас­социации. Через это Юм занимает положение скептика-критика, кото­рый, проводя последовательно чисто эмпирическое направление, глав­ным образом, работает над уничтожением догматической метафизики; однако, вместе с тем, своей попыткой обосновать происхождение фунда­ментальных понятий теории познания и морали он подготовляет крити­ческую философию.

2014 год №6 | Философский факультет

БЫЛ ЛИ ДЭВИД ЮМ СКЕПТИКОМ?

Васильев Вадим Валерьевич — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-23-15; e-mail: [email protected]

Was David Hume a Skeptic?

Vasilyev V.V.

Аннотация

В статье выдвигаются аргументы против общепринятого представления о том, что Д. Юм считал невозможным теоретическое опровержение скептицизма и, соответственно, что он сам был скептиком. Автор пытается показать, что Юм верил в возможность разрешения когнитивных противоречий и что в течение всей свой жизни он стремился так или иначе избежать крайнего скептицизма. Кроме того, рассматривается одобряемый Юмом «умеренный скептицизм» и кратко обсуждаются некоторые аспекты его позитивной методологии.

Ключевые слова: ЮМ, СКЕПТИЦИЗМ, УМЕРЕННЫЙ СКЕПТИЦИЗМ, ПИРРОНИЗМ

Summary

The author advances arguments against a common view image that D. Hume found it impossible to disprove skepticism theoretically, and, accordingly, that he was a true skeptic. The author tries to show that Hume believed in the possibility of resolving cognitive contradictions, and that during all of his life he sought in any case to avoid real skepticism. Besides the author considers the “mitigated skepticism”, which Hume approved, and briefly discusses some aspects of his positive methodology.

Key words: SKEPTICISM, MITIGATED SKEPTICISM, PYRRHONISM

 

БЫЛ ЛИ МАРТИН ХАЙДЕГГЕР «РЕАЛИСТОМ»? (О НЕДАВНЕЙ ПОЛЕМИКЕ МЕЖДУ К. ЛАФОНТ И Х. ДРЕЙФУСОМ)

Фалёв Егор Валерьевич — кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-23-15; e-mail: [email protected]

Was Martin Heidegger a “realist”? (On the controversy between C. Lafont and H. Dreyfus)

Falev E.V.

Аннотация

В статье рассматриваются упреки Кристины Лафонт в адрес М. Хайдеггера, который, по ее мнению, не смог сохранить предпосылку единого для всех мира, независимого от того, что мы о нем знаем или не знаем, а также ответы на эти упреки со стороны Хуберта Дрейфуса и других защитников Хайдеггера, а также полемика, развернувшаяся по этому поводу в зарубежных философских журналах. В этой связи формулируются некоторые принципы метода М. Хайдеггера, непонимание или непринятие которых как критиками, так и большинством защитников Хайдеггера и стало поводом для данной полемики. Прежде всего, это метод «формального указания», согласно которому философские понятия должны использоваться не для тематического схватывания предмета познания, а для «понимающего приближения», избегающего опредмечивания исходного дорефлексивного опыта, а также метод «перспективизма», который стал развитием метода «формального указания» в более поздних работах Хайдеггера.

Ключевые слова: ХАЙДЕГГЕР, ЛАФОНТ, ДРЕЙФУС, РЕАЛИЗМ, ФОРМАЛЬНОЕ УКАЗАНИЕ, ПЕРСПЕКТИВИЗМ, ОБЪЕКТИВНОСТЬ, НЕСОКРЫТОСТЬ

Summary

The article considers C. Lafont’s criticism in respect of M.Heidegger, who, in her opinion, failed to maintain the premise of the world common for all, independent on what we might know or not know about it, and also responses to this criticism from H.Dreyfus and other Heidegger’s defenders, as well as the controversy on the topic taken place in philosophical journals. In this connection the author gives some methodological principles of Heidegger’s philosophy, which are scarcely understood or accepted both by critics and defenders of Heidegger, that became the reason for this polemic. This is first of all Heidegger’s method of “formal indication”, supposing philosophical concepts to be used not for the thematic conceiving of the object of cognition, but for “understanding approaching” without any objectification of the initial pre-reflexive experience. In Heidegger’s later works this method was developed in the method of “perspectivism”.

Key words: HEIDEGGER, LAFONT, DREYFUS, REALISM, FORMAL INDICATION, PERSPECTIVISM, OBJECTIVE REALITY, UNCONCEALMENT

 

ДЖОН ЛЕСЛИ МЭКИ О НАПРАВЛЕНИИ ПРИЧИНЕНИЯ

Голосной Денис Андреевич — соискатель степени кандидата философских наук кафедры истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (985) 112-73-62; e-mail: [email protected]

John Leslie Mackie about direction of causation

Golosnoy D.A.

Аннотация

В статье рассмотрены взгляды австралийского философа Джона Лесли Мэки на проблему направленности причинения и его отношение к темпоральной направленности. Затрагиваются вопросы каузальной асимметрии, каузальной приоритетности и обратного причинения. Оценивается также роль обратной каузации как концептуальной основы существования каузальной приоритетности, несводимой к темпоральной приоритетности.

Ключевые слова: НАПРАВЛЕНИЕ ПРИЧИНЕНИЯ, КАУЗАЛЬНАЯ ПРИОРИТЕТНОСТЬ, ОБРАТНАЯ КАУЗАЦИЯ, ФИКСИРОВАННОСТЬ, КАУЗАЛЬНАЯ АСИММЕТРИЯ, РАССЕЯННЫЙ ПОРЯДОК

Summary

The article discusses views of Australian philosopher John Leslie Mackie of a problem of direction of causation and his attitude towards temporal directedness and issues of causal asymmetry, causal priority and backward causation. The author considers the role of backward causation as a conceptual basis of existence of causal priority which cannot be reduced to temporal priority.

Key words: DIRECTION OF CAUSATION, CAUSAL PRIORITY, BACKWARD CAUSATION, FIXITY, CAUSAL ASYMMETRY, DISPERSED ORDER

 

ТОТАЛЬНЫЙ, НАРРАТИВНЫЙ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫЙ ПОДХОДЫ К ПРОБЛЕМЕ ИГРЫ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ: Й. ХЕЙЗИНГА, Ф.Г. ЮНГЕР, А. ГУТТМАН

Нишуков Владимир Сергеевич — аспирант кафедры онтологии и теории познания философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-14-21; e-mail: [email protected]
Попик Ольга Юрьевна — аспирант кафедры логики философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-18-46; e-mail: [email protected]

Total, narrative and instrumental approaches to the problem of game in modern philosophy: J. Huizinga, F.G. Junger, A. Guttman

Nishukov V.S., Popik O.Yu.

Аннотация

Статья посвящена теме игры в современной философии. Авторы реконструируют два малоизвестных подхода к данной проблеме, изложенных в работах Ф.Г. Юнгера «Игры: Ключ к их значению» и А. Гуттмана «От ритуала к рекорду: Природа современного спорта», и сравнивают их с популярной трактовкой феномена игры Й. Хейзинга. Эти три подхода предлагается обозначать как «тотальный» (Хейзинга), «нарративный» (Юнгер) и «инструментальный» (Гуттман), комбинирование которых может позволить успешно исследовать новые игровые практики.

Ключевые слова: ИГРА, ФИЛОСОФИЯ СПОРТА, ОНТОЛОГИЯ ИГРЫ, ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ

Summary

This article is dedicated to the theme of play/game in modern philosophy. The authors reconstruct two little-known approaches to this problem, stated in the works of F.G. Junger «Die Spiele. Ein Schlüssel zu ihrer Bedeutung» and A. Guttman «From ritual to record. The nature of modern sport». These two reconstructions are compared with the popular treatment of similar phenomenon by J. Huizinga. These three approaches are proposed to designate as the «total» one (Huizinga), the «narrative» one (Junger) and the «instrumental» one (Guttman), the combining of which can help successfully to study new play/game practices.

Key words: GAME, PHILOSOPHY OF SPORT, ONTOLOGY OF GAME, PHILOSOPHY OF CULTURE, PLAY

 

ФРЕЙМОВЫЙ ПОДХОД: ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Терехов Михаил Дмитриевич — аспирант кафедры философии и методологии науки философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (910) 604-54-18; e-mail: [email protected]

Frame-based approach: a philosophical and methodological aspect

Terekhov M.D.

Аннотация

В статье анализируются междисциплинарные исследования в рамках фреймового подхода. Рассматриваются ключевые моменты, основные конкретно-научные импликации фрейм-подхода и его философские проблемы.

Ключевые слова: КОГНИТИВНАЯ НАУКА, ФРЕЙМ, ФРЕЙМОВЫЙ ПОДХОД, ИНЖЕНЕРИЯ ЗНАНИЙ, СОЦИОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Summary

The author analyzes some interdisciplinary investigations within the framework of the «frame-based approach». He considers the centres and scientific implications of the frame-based approach and its philosophical problems.

Key words: COGNITIVE SCIENCE, FRAME, FRAME-BASED APPROACH, KNOWLEDGE ENGINEERING, EVERYDAY LIFE SOCIOLOGY

 

ПРОБЛЕМА СОЗНАНИЯ: АНАЛИТИЧЕСКИЕ И ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНЫЕ АСПЕКТЫ

Яковлев Владимир Анатольевич — доктор философских наук, профессор, профессор кафедры философии естественных факультетов философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 423-04-97; e-mail: [email protected]

The problem of consciousness: analytical and natural-scientific aspects

Yakovlev V.A.

Аннотация

Анализируются современные научные когнитивные программы. Обосновывается предположение об универсализации антропного принципа в современной физике и возможной переинтерпретации философской категории сознания в качестве ключевого понятия теории информационной реальности. Предлагается информационно-синергетическая модель сознания, в основе которой лежит метафизический принцип онтологической реальности информации — первичности информации по отношению к реальности вещественно-энергетической (физической) и реальности семантическо-смысловой (идеальной).

Ключевые слова: СОЗНАНИЕ, ИНФОРМАЦИЯ, КРЕАТИВНОСТЬ, СУБЪЕКТИВНОЕ, ФИЗИКА, РЕАЛЬНОСТЬ, МЕТАФИЗИКА

Summary

The author analyzes modern scientific cognitive programs, grounds the supposition of universalization of an anthropic principle in modern physics and possible reinterpretation of philosophical category of “consciousness” as a concept of theory of information reality. He suggests an information and synergetic model of consciousness in the base of which there is metaphysical principle of ontological reality of information — the primacy of information in relation to material and energetic (physical) reality and semantic-notional (ideal) reality.

Key words: CONSCIOUSNESS, INFORMATION, CREATIVITY, PHYSICS, REALITY, METAPHYSICS, SUBJECTIVE

 

ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИИ У АРИСТОТЕЛЯ

Вевюрко Илья Сергеевич — кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (926) 538-03-14; e-mail: [email protected]

Philosophy of religion by Aristotle

Vevyurko I.S.

Аннотация

Религиозный язык, употребляемый Аристотелем для пояснения его воззрений, скуп, но достаточно содержателен, и может сказать нам о его взглядах на религию больше, чем принято предполагать. В статье предпринята попытка обозначить основные опорные пункты для изучения Аристотеля как философа, который активно рефлексировал над религиозными понятиями, что делает его важным источником по истории философии религии в Античности.

Ключевые слова: РЕЛИГИЯ, ФИЛОСОФИЯ, АРИСТОТЕЛЬ, АНТИЧНОСТЬ

Summary

The religious language used by Aristotle for explaining his view is poor but rich in content, and can tell us about his attitude towards religion more than we usually think. The author makes an attempt to show the main reference points which can help to study Aristotle with his real contribution to history of philosophy of religion in Antiquity.

Key words: RELIGION, PHILOSOPHY, ARISTOTLE, ANTIQUITY

 

КЛАССИФИКАЦИЯ ЭПИКЛЕЗ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИХ БОГОВ

Осипова Ольга Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел. 8 (495) 939-27-94; e-mail: [email protected]

Classification of the Ancient Greek gods’ epiclesis

Osipova O.V.

Аннотация

Статья посвящена вопросам классификации эпиклез — культовых эпитетов, отражающих «местные формы» почитания богов в полисах Древней Греции. Классификация и систематизация эпиклез, особенно функциональных, имеют большое значение для исследования древнегреческого политеизма.

Ключевые слова: ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ, РЕЛИГИЯ, ПОЛИТЕИЗМ, ПАНТЕОН, ЭПИКЛЕЗЫ

Summary

The article deals with the issue of the classification of epicleses — cult epithets reflecting local forms of the worship of gods in Ancient Greek poleis. Classification and systematization of epicleses, especially of the functional ones, are of great importance for researching the Ancient Greek polytheism.

Key words: ANCIENT GREECE, RELIGION, POLYTHEISM, PANTHEON, EPICLESES

 

АНДЖЕЙ ВАЛИЦКИЙ КАК ИСТОРИК РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

Маслин Михаил Александрович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой истории русской философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 733-37-97; e-mail: [email protected]

Andrzej Walicki as a historian of Russian philosophy

Maslin M.A.

Аннотация

В статье представлен интеллектуальный портрет Анджея Валицкого — всемирно известного историка русской философии, члена Польской академии наук, автора более двадцати книг на польском и английском языках. Его работы переведены на русский, итальянский, японский, испанский, украинский языки.

Ключевые слова: РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ, ПРОСВЕЩЕНИЕ, РУССКИЙ РЕЛИГИОЗНЫЙ РЕНЕССАНС, РУССКАЯ ИДЕЯ, СЛАВЯНОФИЛЬСТВО, НАРОДНИЧЕСТВО, МАРКСИЗМ

Summary

The article presents an intellectual portrait of Andrzej Walicki who is the world-famous historian of Russian philosophy, the member of Polish Academy of Sciences, the author of more than twenty books in English and Polish languages. His works are translated into Russian, Italian, Japanese, Spanish, Ukrainian languages.

Key words: RUSSIAN PHILOSOPHY, ENLIGHTENMENT, RUSSIAN RELIGIOUS RENAISSANCE, RUSSIAN IDEA, SLAVOPHILISM, POPULISM, MARXISM

философия юма амавпыкрв — Docsity

red255;Министерство образования РФ Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Владимирский государственный университет имени А.Г. и Н.Г. Столетовых Колледж информационных технологий и предпринимательства Реферат По дисциплине: философия На тему: “Скептицизм философии Юма” Студента группа Рсп111 Жукова Евгения Преподаватель: Сергей Александрович Зубков Владимир 2012 Размещено на http://www.allbest.ru Содержание Введение Скептицизм Д. Юма и правильная его трактовка Учение Юма о “человеческой природе” Проблематика рациональной психологии в учении Д. Юма «Моральная достоверность» по Юму Заключение Список используемой литературы если бы его принципы приобрели всеобщее и прочное господство. Правда, такого рокового конца вряд ли можно опасаться, ибо природа всегда гораздо сильнее принципов. Пирроник неизбежно должен рано или поздно пробудиться от своего скептического сна. Негативное отношение Юма к пирронизму возрастает от “Трактата о человеческой природе” (1739) к “Исследованию о человеческом познании”, а ведь именно последняя работа объявляется им изложением своей окончательной позиции. 2) Методический скептицизм Декарта. Это сомнение, развиваемое с целью отыскания несомненного. Конечно, такая установка не может быть названа скептической в строгом смысле слова. Скорее, это единственное противоядие скептицизму. Юм одобряет такой подход и вообще принимает рационалистический метод Декарта, что, кстати, не позволяет бездумно причислять его к эмпиристской традиции. Вот что он говорит о своем отношении к методическому сомнению Декарта: “Надо, однако, признать, что, будучи более умеренным, такой вид скептицизма может быть очень разумным и оказаться необходимой подготовкой к изучению философии, ибо он способствует сохранению должной беспристрастности в суждениях и освобождает наш ум от всех предрассудков, которые могли укорениться в нас вследствие воспитания или необдуманно принятых мнений. Нужно начинать с ясных и самоочевидных принципов, продвигаться вперед осторожными и верными шагами, часто пересматривать наши заключения и точно анализировать все их следствия … Это единственный способ, с помощью которого мы можем надеяться достичь истины, а также добиться надлежащей устойчивости и достоверности в наших выводах” Размещено на http://www.allbest.ru 3) Академическая философия, или “смягченный” скептицизм. Он “отчасти является результатом пирронизма, или чрезмерного скептицизма, когда неограниченные сомнения последнего оказываются до известной степени исправлены с помощью здравого смысла и размышления”. Академический скептицизм сводится к требованию осторожности в рассуждениях. Он, по сути, является разновидностью картезианского скептицизма? со всеми вытекающими отсюда последствиями. 4) Консеквентный – последовательный скептицизм, т.е. скепсис в отношении возможности решения ряда философских вопросов, наступающий в результате тщательного исследования человеческих способностей познания. Опять-таки, эта позиция не имеет ничего общего с традиционным скептицизмом. Если считать ее скептической, то тогда скептиком можно назвать и Канта, и Локка, да и вообще чуть ли не всех философов. Что же в итоге? Юм отвергает скептицизм в том единственном смысле, который соответствует исконному значению этого термина, а принимает его в таком облике, который не имеет отношения к реальному скептицизму. Получается, что терминологически Юм скептик, по сути же? нет. И это не просто слова. В своих работах Юм достаточно убедительно реализует эту антискептическую установку. Вопрос о скептицизме имеет важное значение для понимания юмовской философии в целом. Его правильная трактовка позволяет сменить привычные установки при чтении юмовских текстов и настроиться на понимание позитивной сути его философской программы. Наука Юма о “Человеческой природе” Задачи “науки о человеческой природе”, или, как называет ее Юм в “Исследовании”, “истинной метафизики” следующие: Юм различает положительные и отрицательные задачи этой дисциплины. Отрицательная, или ограничительная задача состоит в том, чтобы в результате точного исследования познавательных способностей очертить границы возможного знания, раз и навсегда закрыв для философского любопытства определенные сферы. Это позволит покончить со спорами и разногласиями между философами. “Единственный способ разом освободить науку от … туманных вопросов – это серьезно исследовать природу человеческого ума и показать на основании точного анализа его сил и способностей, что он вовсе не приспособлен к столь отдаленным и туманным темам” Кроме “отрицания самой недостоверной и спорной части науки после продуманного исследования ее, результатом точного изучения сил и способностей человеческой природы является еще немало положительных выгод”. Положительные задачи метафизики двояки. Первая заключается в точной классификации душевных способностей и устранении присущей им запутанности и беспорядка. “Немалую часть науки составляет простое распознавание различных операций духа, отделение их друг от друга, подведение под соответствующие рубрики и устранение того кажущегося беспорядка и запутанности, в которых они находятся, когда предстают в качестве предметов размышления и исследования”. Этот раздел метафизики Юм называет “ментальной географией” Душевные способности рассматриваются Юмом не в их абстрактном схематизме, а в том виде, как они обнаруживаются в Размещено на http://www.allbest.ru относительно “науки о человеке”. Впечатления ощущения, полагает он, разбирать нет необходимости. Это дело, говорит Юм, не философов, а физиологов; кстати, именно поэтому учение Юма о механизмах познания не имеет ничего общего с популярными в XVIII веке “физиологическими” рассуждениями о познании Д. Гартли и его последователей. Начинать, стало быть, нужно с анализа идей и законов их соединения, а затем переходить к исследованию впечатлений рефлексии (аффектов). Первую часть Юм называет “логикой”, вторую по аналогии можно было бы назвать аффектологией. Эти две дисциплины составляют базис “науки о человеческой природе”, и именно от них зависят все остальные, в частности, учение о морали, изложенное в третьем томе “Трактата” Юм планировал написать пять томов “Трактата”, но этот замысел остался нереализованным. Юм выделяет два типа идей: идеи памяти и воображения. Фактически он добавляет к ним еще и идеи ожидания или веры. Самыми яркими из всех разновидностей идей являются идеи памяти. Они несут в себе остаточную силу впечатлений. Юм даже говорит о них как о “чем-то среднем между впечатлением и идеей”. Вера в появление определенных представлений в будущем также связывается Юмом с яркими идеями. Причем, яркость ожидаемых представлений черпается как из впечатлений (через ассоциацию), так и из памяти. Здесь работают сложные когнитивные механизмы, о которых будет в дальнейшем сказано. Среди множества впечатлений, говорит Юм в “Трактате”, нам не удается найти впечатление духовной субстанции, или Я. Субстанция всегда домысливается нами. Понятие субстанции представляет собой фикцию воображения, суть которой в объединении разнородных представлений под знаменем какого- нибудь слова. Итак, Юм полагает, что сколь бы мы ни всматривались в себя, мы всегда видим какое-то конкретное впечатление, внешнее или внутреннее, ощущение или желание. Но мы никогда не видим само “Я” в изоляции от всех других перцепций. Это наблюдение позволяет Юму в первой книге “Трактата” сделать вывод о том, что душа есть “пучок или собрание различных перцепций”. Юм решительно отрицает возможность усмотрения реальной связи между идеями. Однако он не хочет признавать и возможности их единого носителя. Так и возникает противоречие. Ведь связь идей имеет место (она базируется на трех принципах ассоциации: по сходству, смежности и причинности), хотя оказывается вроде бы невозможной. Сам Юм так обобщает возникшие трудности: “Говоря коротко, существуют два принципа, которые я не могу согласовать друг с другом, и ни одним из которых в то же время не в силах пожертвовать, а именно «наши отдельные перцепции суть отдельные предметы» и «наш ум никогда не воспринимает реальной связи между отдельными предметами». Если бы наши перцепции были присущи чему-нибудь простому и единому, или если бы наш ум воспринимал между ними какую-нибудь реальную связь, никакого затруднения этот вопрос не представлял бы. Юм обещает вернуться к данной проблеме, если ему удастся прийти к решению. Но возвращения так и не происходит. В “Исследовании о человеческом познании” эта тема совсем не затрагивается. Впрочем, некоторые косвенные данные свидетельствуют о том, что Юм все же склонялся к признанию единой духовной субстанции. Размещено на http://www.allbest.ru Некоторую информацию по вопросу о природе духа можно получить и из эссе Юма “О бессмертии души”. Юм весьма спокойно рассматривает здесь гипотезу о единой духовной субстанции, не называя ее нелепой. В любом случае, тезис о невозможности представления внутренней связи различных идей имеет аподиктический характер, тогда как положение о единой духовной субстанции не заключает в себе никаких неразрешимых противоречий. Из этого следует, что Юм обязан был принять эту теорию, хотя субъективно это было для него очень непросто – поэтому, вероятно, он публично так и не высказал свое окончательное мнение. Вот и получается, что Юм, выступая, на первый взгляд, критиком теории духовной субстанции, продумывает ее настолько глубоко, что объективно дает аргументы в ее пользу. Проблематика рациональной психологии в учении Д. Юма Вопрос о природе и сущности души вводит нас в проблематику рациональной психологии. Посмотрим, как Юм относится к традиционным задачам этой науки. Главный вопрос рациональной психологии – проблема бессмертия души. Как уже упоминалось, Юм написал специальную работу на эту тему. Нетрудно догадаться, что общий пафос его сочинения – критический. Юм различает три типа возможной аргументации в пользу бессмертия души: метафизические, моральные и физические доказательства. Ни по отдельности, ни все вместе они, считает Юм, не могут дать достоверности в этом вопросе. Далее приведены эти доводы и юмовские возражения более подробно. Метафизические доказательства. предвосхищением нашего будущего интеллектуального существования. Юм, однако, словно предчувствуя это возражение, добавляет, что разум с его проблемами имеет четко определенную практическую направленность (правда, это возражение весьма спорно; ясно, к тому же, что предел совершенствования за короткий жизненный срок недостижим, так что кажется, что без бессмертия целесообразность природы все равно нарушается). На сколько человек в этом смысле превосходит животных, продолжает Юм, на столько же больше его потребности, так что равновесие сохраняется. Это значит, что коль скоро мы лишаем животных бессмертия, мы должны отнять его и у людей. Еще один момент, связанный с вопросом о воздаянии. Разделение на рай и ад предполагает деление всех людей на добрых и злых. Но Юм считает, что в мире нет крайностей. Люди, чаще всего, и плохи, и хороши одновременно. Заметим, правда, что это не очень точное рассуждение, так как все равно можно говорить о перевесе доброго над злым, или наоборот, в том или ином человеке и т.п. Юм подчеркивает, что аргументы физических доказательств основаны на “аналогии природы”, и что они должны были быть единственными, которые могли бы претендовать на убедительность. Но они также не достигают цели и свидетельствуют скорее об обратном. Душа и тело тесно связаны друг с другом. Изменение тела приводит к соответствующему изменению души. Скажем, когда тело слабеет, душа также утрачивает активность и т.п. По аналогии можно заключить, что разрушение тела должно приводить к прекращению существования души. Юм опять вспоминает о животных. Тела животных сходны с человеческими. Сходными должны быть и Размещено на http://www.allbest.ru судьбы их душ. Единственная теория, говорит Юм, которая “заслуживает внимания”, есть теория метемпсихоза. Другой довод: в природе все меняется, возникает и уничтожается. Удивительно, если бы эти всеобщие законы не затрагивали душу. Страх перед смертью Юм объясняет чисто биологически. Если бы его не было, человеческий род не смог бы сохраниться. Итог “популярного” обсуждения Юмом проблемы бессмертия души таков. Единственное, как полагает Юм, на что можно уповать при вере в бессмертие, – это Откровение. Эту веру не надо замутнять ложными умствованиями. Кстати, Юм не раз подчеркивал (к примеру, в “Письме джентльмена”, в “Диалогах о естественной религии” и т.д.), что ограничение притязаний разума может способствовать истинной вере. Считал ли он сам так или нет, остается не вполне ясным. Но факт, что, скажем, в Германии его воспринимали именно таким образом. Загадочный немецкий мыслитель И. Гаман, переводя юмовские работы (он перевел на немецкий “Диалоги о естественной религии”, а также итоговую “меланхолическую” главу первой книги “Трактата”), писал, что делает это именно с целью замены ложного религиозного знания непосредст-венным отношением к Богу, так как работы Юма оказывают в этом деле существенную помощь. Обсуждая “физическую” часть юмовского опровержения, мы затронули тему соответствия душевных и телесных изменений. Как мы знаем из вольфовской психологии, эта проблема может трактоваться как в эмпирическом, так и в рациональном учении о душе. В упомянутом фрагменте эссе “О бессмертии души” Юм просто констатирует это соответствие, оставаясь тем самым в рамках эмпирической психологии. В “Трактате”, однако, он пытается объяснить соответствие между душой и телом. Юм предлагает весьма оригинальное решение в свете традиционных подходов второй половины XVII–XVIII веков. Почему, спрашивает он, мы сомневаемся в том, что телесные изменения могут быть причиной перцепций, душевные – телесных действий? Из-за явной неоднородности души и тела. Но Юм уверен, что это ложное основание: “Очень немногие оказались в состоянии устоять перед кажущейся очевидностью этого аргумента, а между тем нет ничего легче, как опровергнуть его”. Причина и действие не обязаны быть однородными. Более того, дав точное определение причины как такого события, появление которого всегда влечет за собой другое событие, и взглянув на отношение души к телу, мы можем вполне определенно сказать, что волевые акты души являются причинами телесных изменений, равно как телесные движения – перцепций души: “посредством сравнения соответствующих идей мы убеждаемся, что мышление и движение отличны друг от друга, из опыта же узнаем, что они постоянно связаны друг с другом; но поскольку этим исчерпываются все обстоятельства, которые входят в идею причины и действия, то мы, несомненно, можем заключить, что движение может быть и действительно является причиной мышления и восприятия”. Тем самым Юм по существу объявляет старый метафизический вопрос о взаимодействии души и тела псевдопроблемой. Впрочем, его решение мало отличается от декартового видения данного вопроса. Кстати, и Кант разрешал его в том же духе. А как Юм относится к важнейшей задаче рациональной психологии – редукции душевных сил к общим основаниям? Мы Размещено на http://www.allbest.ru представление не о тождестве, а о сходстве прошлого и будущего: “Видя похожие друг на друга чувственные качества, мы всегда предполагаем, что они обладают сходными скрытыми силами, и ожидаем, что они произведут действия, похожие на те, которые мы ожидали раньше”. «В действительности все аргументы из опыта основаны на сходстве, которое мы замечаем между объектами природы, и которое побуждает нас к ожиданию действий, похожих на те, которые, как мы видели, вытекали из данных объектов”. Дело в том, что Юм исходит из структуры обыденных ожиданий, в которых, на первый взгляд, действительно нет такого строгого ограничения. Однако впоследствии, в полном соответствии с задачами “истинной метафизики”, проясняющей смутные перцептивные формы обыденной жизни, он уточняет, что здесь предполагается именно тождество. Это уточнение особенно очевидно в одной из глав “Исследования”, посвященной вероятностным выводам. Исследуя природу вероятностных ожиданий, Юм приходит к заключению, что они также основаны на перенесении прошлых впечатлений на будущее, причем в “такой же пропорции, в какой они появлялись в прошлом Юмовскому уточнению можно дать чисто логическое обоснование, некоторые замечания по поводу которого будут высказаны в дальнейшем. Возникает очередной вопрос: на чем основана уверенность в тождестве прошлого и будущего хода событий? A priori опять-таки нельзя доказать, что будущее должно быть тождественно прошлому (мы можем представить, что “порядок природы” изменится). Эмпирические заключения тоже не могут привести нас к данному выводу, так как сами они основаны на предположении такого тождества, так что в этом случае мы с необходимостью попадаем в логический круг: “Сказать, что это – заключение из опыта, не значит решить вопрос, так как всем заключениям из опыта предпосылается в качестве основания то, что будущее будет похоже на прошлое”. Аргументативные “тиски” не оставляют нам иного выбора, как принять, что перенос прошлого на будущее – фундаментальное свойство нашей познавательной способности, своего рода когнитивный инстинкт. Юм называет это качество “привычкой”, трактуя ее как “постоянное” и “всеобщее” свойство воображения, “оживляющее” определенные идеи и порождающее моральную уверенность. Привычка – именно инстинкт, т.е. она врождена человеческой природе. Она инициируется опытом, но не возникает из него в смысле простого отвлечения. Вообще, неправильно думать, будто привычка проявляет свои действия только в случае единообразного опыта. Каким бы ни был опыт, пусть даже хаотичным, привычка перенесет его характеристики на будущее (при другой трактовке совершенно непонятно, почему Юм связывает с действием привычки не только каузальные, но вероятностные заключения, предполагающие неоднородность прошлого опыта). Термин “привычка” крайне неудачен. Юм использует его для того, чтобы читатель мог хоть как-то сориентироваться в этих сложнейших эпистемологических вопросах. Если вспомнить знаменитое высказывание Цицерона и сопоставить с ним юмовские дефиниции, то окажется, что привычка, по Юму, вовсе не “вторая” натура, как говорил Цицерон, а “первая” (это и значит, что термин плох). “Привычка” составляет одну из основ человеческой природы. Если убрать ее, говорит Юм, человеческая природа моментально распадается: принципы, подобные привычке, равно как и сама она, т.е. “привычный переход от причин к действиям”, “являются основанием всех наших мыслей и действий, так что при их Размещено на http://www.allbest.ru устранении человеческая природа должна немедленно прийти к гибели и разрушению”. Мы имеем уже некоторый промежуточный итог нашей редукции. Результаты не столь уж тривиальны. Оказывается, что в самых что ни на есть обычных операциях нашего познания нами руководит не разум, а своего рода инстинкт. Возьмемся теперь вместе с Юмом за другой кончик нити инстинктивных онтологических установок обыденной жизни и попытаемся проследить, куда она приведет. Не исключен ведь вариант, что все (или по крайней мере многие) волокна основных форм перцептивной жизни сходятся к одному-единственному когнитивному центру. Забегая вперед, скажем, что Юм не подтверждает однозначно это решение, но и не отрицает такой возможности, сохраняя в этом вопросе некоторую плодотворную неопределенность. Невозможно оспорить тезис, что одной из основных форм перцептивной жизни является наша убежденность в том, что каждое событие имеет причину. Вопрос ставится во всей его всеобщности с целью установить истинную взаимосвязь между принципом причинности и привычкой. Юм тщательнейшим образом исследует этот вопрос. В первой книге “Трактата” он вообще представляется ведущей темой всего анализа. Первое, что делает Юм после предвари-тельного определения понятия причины, так это пробуждает философскую Европу от гипнотического сна, навеянного Декартом, который считал принцип причинности интуитивно ясным и достоверным. Юм дает аподиктическое доказательство того, что принцип причинности не является ни интуитивным, ни демонстративным. Прием юмовского доказательства нам уже хорошо известен: мы можем отчетливо говоря, теперь я придерживаюсь совершенно противоположного мнения и скорее чувствую склонность совсем не верить своим чувствам или, вернее, своему воображению, чем полагаться на него столь безотчетно” Так или иначе, но в любом случае Юм считает возможным точно установить механизмы возникновения веры в сущест-вование мира – неважно, насколько они отлажены и совершенны. Обрисовав проблему, Юм переходит к уже знакомому нам способу обсуждения. Он словно чертит один за другим некие аргументативные круги, сжимая до точки возможные решения. Прежде всего, надо выяснить, какая познавательная способность отвечает за наше убеждение во внешнем существовании тел. Во-первых, это не чувства. Чувства не способны выйти за пределы наличного. Соприкоснуться в опыте с внешними (в онтологическом смысле) предметами невозможно. Разум тоже не в состоянии помочь в решении этих вопросов: a priori мыслимо как то, что наши впечатления порождаются похожими на них вещами, так и то, что за ними вообще ничего не стоит и т.д. Значит, рациональное доказательство в этих вопросах невозможно. Остается опять воображение. Именно в его недрах возникает экзистенциальная вера. Юм рисует сложный механизм ее порождения. С одной стороны, в нем участвует знакомая нам привычка. Юм, правда, не считает ее роль определяющей. В “Трактате” он увлечен другой идеей (мы, считает он, смешиваем малые изменения вещи с ее неизменностью, признаем вследствие этого ее тождественной во времени и заполняем промежутки в ее восприятии гипотетическим существованием этой вещи вне восприятия) и поэтому несколько искусственно отводит привычку на задний план. В “Трактате” Юму очень хочется показать, что Размещено на http://www.allbest.ru основания нашей экзистенциальной веры не вполне законны. Он сознательно усиливает скептическую тональность даже там, где без этого можно обойтись. Он даже пробует доказать глубинные противоречия в вопросе о вере во внешнее существование. Изначально, полагает Юм, мы склонны считать внешними именно те предметы, которые предстают нам в чувствах, не проводя различия между объектами и перцепциями, но нетрудно показать, продолжает он, что представления и объекты – не одно и то же. Скажем, отходя от предмета, мы видим, что он уменьшается, и в то же время считаем его неизменным. Согласовать эти два убеждения можно, лишь предположив различие вещей и перцепций, причем воображение заставляет нас считать вещи похожими на вызываемые ими впечатления. Но тут вступает в дело разум и доказывает, что все, что похоже на наши перцепции, может иметь лишь субъективное существование. Разум и воображение вступают в открытое противоречие. В “Трактате” для Юма это повод заявить о неизбежности скептицизма, всегда вырастающего из антиномий. В “антискептическом” “Исследовании о человеческом познании” Юм находит некий компромисс: во внешнее существование вещей верить все равно можно, но только надо мыслить его нечувственным, как некое “неизвестное, необъяснимое нечто”, как причину наших восприятий (прообраз кантовской “вещи в себе”). Юм поднимает вопрос убеждения человека в существовании внешних вещей. Совпадают ли его начала с источниками каузальной веры? Юм дает понять, что связь здесь имеется, но, по указанным выше причинам, четких доказательств на эту тему у него найти невозможно. Впрочем, подобное доказательство представить совсем нетрудно. Для этого даже не надо вдаваться в тонкости нашего восприятия внешних предметов. Проведем небольшой мысленный эксперимент. Представим, что мы отвернулись от предмета, на который только что смотрели. Мы верим, что он продолжает существовать. Но ведь возможна ситуация, когда вера не возникает. Скажем, если мы оставляем кусочек льда на раскаленной сковородке, то через минуту веры в существование этого кусочка у нас не останется. Другими словами, мы верим в существование невоспринимаемого предмета, только если мы уверены в отсутствии уничтожающих его причин. Но как же быть с возможностью беспричинного уничтожения предмета? Ясно, что она просто исключается нами. Иначе веры бы не было. Это и означает, что условием веры в существование невоспринимаемых предметов является каузальная вера, которая, в свою очередь, основана на фундаментальном свойстве нашего воображения – переносе прошлого на будущее. По поводу приведенного примера можно, правда, возразить, сказав, что в действительности мы не исключаем возможность беспричинного уничтожения, а лишь считаем ее маловероятной. Однако на основе юмовских разработок можно ответить и на этот вопрос. Вероятностные заключения основаны на опыте и переносе прошлого на будущее. Если даже допустить, что в прошлом опыте мы редко встречали примеры беспричинных событий (хотя это утверждение не вполне корректно), то все равно вера в тождество прошлого и будущего (вытекающая просто из “когнитивной механики” нашего воображения), как уже показано, имплицирует (имплицировать – подразумевать) не вероятность, а всеобщую веру в причинность. Поэтому мы не можем считать беспричинные события маловероятными, мы просто не верим в них, т.е. считаем невероятными, хотя и возможными с абстрактной точки зрения. Размещено на http://www.allbest.ru

Философ Дэвид Хьюм: сбалансированный скептицизм

Если вы судили Дэвида Юма как человека по его философии, вы можете счесть его неприятным.

Он был шотландским философом, который олицетворял то, что значит быть скептиком — сомневаться как в авторитете, так и в самом себе, подчеркивать недостатки в аргументах как других, так и своих собственных.

По всем параметрам, однако, несмотря на его яростные нападки на все формы догм и определенности, кажется, что в его личной жизни он был добрым, вдумчивым и достойным восхищения характером.Если мы проследим за словами тех, кто его знал, почти у всех было что сказать.

Юм сумел достичь чего-то редкого в своей философии: она не только была прочной теоретической основой для частичного осмысления реальности, но и помогла ему жить хорошо.

Не обязательно, что он не сталкивался со своими собственными проблемами или что ему всегда было легко (на самом деле он был наказан в свое время за свои нерелигиозные идеи), но каким-то образом он сумел выйти наружу. другая сторона как человек, который мог подняться над такими вещами.

Относительно редко можно найти исторические личности, демонстрирующие такого рода синергию в своей интеллектуальной и личной жизни, и еще реже они оказываются столь же исторически важными, как Юм.

Некоторые люди утверждают, что примененный им философский скептицизм был крайним, но если мы присмотримся внимательнее, становится ясно, что Юм знал, когда нужно уравновесить его практичностью. Его жизнь показывает, как мы можем научиться делать то же самое:

• Видя пределы разума и логики
• Жизнь с концептуальными противоречиями
• Судить как зритель

Скептицизм тесно связан с идеей прогресса, но зависит от определенного баланса.

Увидеть пределы разума и логики

Со времен древнегреческих философов, так или иначе, многие последующие мыслители распались на два лагеря мысли: рационалистический и эмпирический.

Это различие стало более очевидным с тех пор, как Рене Декарт помог возродить современную философию, но конфликт всегда существовал в основе нашего исследования. Проще говоря, это спор о том, приобретаются ли знания посредством разума или чувственного опыта.

Хотя есть убедительные аргументы в пользу одного, другого и даже обоих одновременно, Юм, который был эмпириком, был первым, кто показал недостатки чисто рационалистической модели.1

Он понимал наше ментальное восприятие мира как создается двумя вещами: идеями (мыслями) и впечатлениями (ощущениями и чувствами). Но он утверждал, что идеи могут быть выведены только из наших впечатлений, и поэтому они вообще никогда не были независимыми.

Помимо этого, различные умственные способности переводят наши впечатления в идеи, и довольно часто это делается таким образом, что приводит нас к противоречиям и логическим ошибкам.Он утверждал, что даже принцип причины и следствия (основа разума) может быть поставлен под сомнение простым аргументом.

Мы никогда не наблюдаем и не делаем вывод о том, что вызывает эффект, а, скорее, впадаем в привычки мысли, которые укрепляются в нас, потому что они предполагают вероятностную связь.

Хотя Юм понимал, что на практике принцип причины и следствия был достаточно устойчивым, чтобы полагаться на него, как и он сам, его аргумент прояснил, что разум и логика — это еще не все.

Фактически, продолжая это дело, он показал, как можно усомниться даже в его собственной философии и насколько невозможно получить какую-либо определенность в отношении нашего концептуального знания.

Он по-прежнему придерживался своего эмпиризма, но его суть заключалась в том, чтобы показать, как скептицизм может пробить дыры во всем и насколько мы действительно не уверены во всем.

Живите с концептуальными противоречиями

Если скептицизм так силен, естественно возникают очевидные вопросы: как именно мы должны жить, если мы ни в чем не можем быть уверены? В чем смысл всего этого расследования?

Дело в том, что скептицизм помогает нам разрушать плохие идеи, чтобы мы могли их немного улучшить.В то же время, однако, наступает время, когда этот вид скептицизма делает свое дело, и именно тогда мы подходим к здравому смыслу идеала «достаточно хорошего».

В своем шедевре «Исследование человеческого разума» Юм, как известно, высказал именно эту мысль, сказав: «Будь философом; но среди всей своей философии оставайся мужчиной ».

Это обычно ассоциировалось с ранним типом прагматизма (философия, зародившаяся примерно через столетие после времен Юма), который выступает против идеи поиска абсолютных истин о реальности и ее содержании и просто жизни таким образом, который работает практически и осмысленно.

Конечно, в этой интерпретации есть свои достоинства, но важно отметить, что Юм по-прежнему ценил концептуальное и философское. Он просто знал, когда и где провести черту.

Используя абстрактные рассуждения, не оторванные от реальности, и уважая определенные факты, мы можем различать правильное и неправильное и жить в союзе с ними.

Но, в конце концов, всем нам приходится иметь дело с миром перед нами, который требует внимания, выходящего за рамки концепций и идей, о которых мы тратим время, размышляя.

Философия может дать нам представление о том, как лучше всего мыслить, и даже некоторое представление о том, какой вид жизни предпочтительнее, но повседневная жизнь выходит за рамки простой философии.

Неумолимый скептицизм обречен на провал. Однако его сбалансированная версия имеет место. Это напоминает нам проявлять осторожность и скромность, чтобы мы действительно могли стать лучше.

Делайте суждения как зритель

Единственная область философии, в которой концептуальное значение имеет ценность и которая постоянно способствует тому, как мы живем, — это область этики: изучение правильного и неправильного поведения.

Естественно, Юм много говорил об этике. Несмотря на то, что в некоторых сферах своей жизни он был в порядке с невинным прагматизмом, он действительно думал, что существует моральный способ жить2.

Его аргументы, опять же, начались с точки зрения эмпирика. Он рассматривал разум как связанный с входом ощущений и чувств, а это означало, что он отрицал, что рациональность сама по себе может побудить нас действовать таким образом, который можно считать поистине нравственным.

Согласно Юму, корень нашей морали — это наши моральные чувства: у нас есть врожденные запрограммированные чувства, которые говорят нам, когда мы действуем добродетельно или порочно.

У нас есть побуждение найти баланс между нашими личными интересами и интересами группы, с которой мы себя идентифицируем. И поскольку мы заботимся о своей группе, мы можем чувствовать сочувствие и, таким образом, действовать морально.

Учитывая, что мы живем в мире, в котором мы взаимодействуем не только с нашими близкими друзьями и семьей, проверка на моральное действие относится к общей точке зрения.

Например, если вы взаимодействуете с другим человеком, и есть объективный наблюдатель, который видит это, то ваши действия могут быть оценены как добродетельные или порочные на основе того, как этот сочувствующий зритель чувствует, что произошло между ними. люди.

Юм, по сути, утверждает, что этот обычный беспристрастный наблюдатель существует и внутри нас, и поэтому чисто эгоистичное поведение, даже с незнакомцем, не в наших собственных интересах.

Если бы мы не были корыстолюбивы, наша способность выжить пострадала бы. Но в то же время, если мы слишком эгоистичны, мы игнорируем тот факт, что мы не можем выжить и без других людей.

Все, что вам нужно знать

Часто говорят, что философия учит мыслить.Но чего он не учит, так это тому, как жить. И на практике это две очень разные вещи с двумя очень разными целями.

Даже сегодня Дэвид Хьюм — мыслитель, с которым, по мнению большинства современных философов, лучше всего себя отождествляют. Он проявлял скептицизм, но при этом не боялся не дать ему встать у него на пути3.

Некоторые из его великих идей можно резюмировать следующим образом:

1. Увидьте пределы разума и логики. Независимо от того, отождествляете ли вы себя с рационалистом или эмпириком, или с тем и другим, есть хороший случай, когда впечатления предшествуют идеям, а когда первые переводятся во вторую, возникают противоречия и заблуждения.Это напоминание о том, что у мыслей есть границы, а скептицизм — позиция по умолчанию.
2. Живите с концептуальными противоречиями. Скептицизм заключается в том, чтобы исправить проблемное мышление, ведущее к сомнительным выводам. Однако в определенный момент, особенно когда дело доходит до повседневной жизни, иногда что-то оказывается достаточно хорошим, даже если мы можем концептуально противоречить этому. Философия имеет широкий охват и может многому научить нас о том, как жить, но в конечном итоге жизнь выходит за рамки мысленных игр.
3. Судите как зритель. Область, в которой философия действует наиболее эффективно, — это область этики. И если впечатления предшествуют идеям, тогда рациональность сама по себе не может побудить нас действовать морально. Скорее, это наши моральные чувства, которые проявляются как своего рода совесть (беспристрастный наблюдатель), которые напоминают нам о том, когда мы действуем добродетельно, а когда поступаем порочно.

Сомневаться — значит быть человеком. Мы учимся, когда принимаем неопределенность, и растем, когда исправляемся.Скептицизм — это состояние ума, позволяющее процветать правильному виду сомнения.

Легко увидеть мир таким, каким вы его хотите. Но требуется смелость, чтобы попытаться увидеть все как есть.

Хотите думать и жить умнее? Зат Рана издает бесплатный еженедельный информационный бюллетень для более чем 30 000 читателей Design Luck.

% PDF-1.6 % 119 0 объект > эндобдж xref 119 42 0000000015 00000 н. 0000002017 00000 н. 0000002109 00000 п. 0000002131 00000 п. 0000002543 00000 н. 0000002794 00000 н. 0000003052 00000 н. 0000003310 00000 н. 0000003580 00000 н. 0000003842 00000 н. 0000004104 00000 п. 0000004379 00000 п. 0000004652 00000 н. 0000004926 00000 н. 0000005195 00000 н. 0000005469 00000 н. 0000005743 00000 н. 0000006012 00000 н. 0000006285 00000 п. 0000006559 00000 н. 0000006828 00000 н. 0000007101 00000 п. 0000007268 00000 н. 0000007521 00000 н. 0000008170 00000 н. 0000008303 00000 н. 0000008704 00000 п. 0000009354 00000 п. 0000010007 00000 п. 0000010189 00000 п. 0000010362 00000 п. 0000010535 00000 п. 0000010713 00000 п. 0000014122 00000 п. 0000018568 00000 п. 0000039690 00000 н. 0000041189 00000 п. 0000045350 00000 п. 0000048922 00000 н. 0000057216 00000 п. 0000061033 00000 п. 0000061568 00000 п. трейлер ] >> startxref 0 %% EOF 120 0 объект > эндобдж 121 0 объект > эндобдж 122 0 объект > / XObject> / ProcSet [/ PDF / Text / ImageC] >> / Group> / Annots [141 0 R 123 0 R 124 0 R 125 0 R 126 0 R 127 0 R 128 0 R 129 0 R 130 0 R 131 0 R 132 0 R 133 0 R 134 0 R 135 0 R 136 0 R 137 0 R 138 0 R 139 0 R 140 0 R] >> эндобдж 123 0 объект >>> эндобдж 124 0 объект >>> эндобдж 125 0 объект >>> эндобдж 126 0 объект >>> эндобдж 127 0 объект >>> эндобдж 128 0 объект >>> эндобдж 129 0 объект >>> эндобдж 130 0 объект >>> эндобдж 131 0 объект >>> эндобдж 132 0 объект >>> эндобдж 133 0 объект >>> эндобдж 134 0 объект >>> эндобдж 135 0 объект >>> эндобдж 136 0 объект >>> эндобдж 137 0 объект >>> эндобдж 138 0 объект >>> эндобдж 139 0 объект >>> эндобдж 140 0 объект >>> эндобдж 141 0 объект >>> эндобдж 142 0 объект > эндобдж 143 0 объект > эндобдж 144 0 объект > / W [1 [190 302 405 405 204 204 455 476 476 476 476 476 269 840 613 573 673 709 558532 704 748 322550 853 746 546 612 483 705 876 ​​555 406 489 405 497 420 262 438 495 238 448 231 753 500 492 490 324 345 294 487 421 639 431 387 1015 561]] / FontDescriptor 149 0 R >> эндобдж 145 0 объект > эндобдж 146 0 объект > эндобдж 147 0 объект > эндобдж 148 0 объект > эндобдж 149 0 объект > эндобдж 150 0 объект > эндобдж 151 0 объект > транслировать х \ [о \ ~ _ jyh8bv \ w6svWrc; А / V: ecm ߾ xuF, & Ia1b_7 = Aa ^ o ^ | 9 و EFuaG1zC` ޼ | s-Ro ~ ٜ | w / ‰ ᵓsow R-V.} Mnr48 \ P # w W7YX`P \ XȮ2% 4 \ P1a0NZ7xuKtXov qw Ɇz ~, _ #> # `X {` = ‘`tP`VnYOl’% = 1 @E (

Эдинбург | География, история и достопримечательности

Эдинбург , гэльский Дун-Эйдеанн , столица Шотландии, расположена на юго-востоке Шотландии с центром около южного берега залива Ферт-оф-Форт, рукава Северного моря, который протекает на запад в Шотландскую низменность. Город и его ближайшие окрестности составляют независимую муниципальную территорию.Город и большая часть муниципальной территории, включая оживленный порт Лейт на заливе Ферт-оф-Форт, находятся в историческом графстве Мидлотиан, но муниципальная территория также включает территорию на северо-западе, вокруг Южного Куинсферри, в историческом графстве Западный Лотиан.

Британская викторина

Викторина по странам и столицам

Насколько хорошо вы знаете столицы мира? В этой викторине вам будут представлены названия 195 столиц.Вам нужно будет сопоставить их с их странами.

Физически Эдинбург — город мрачной театральности, во многом благодаря его расположению среди скал и холмов, а также его высоким зданиям и шпилям из темного камня. Эдинбург был военным оплотом, столицей независимой страны и центром интеллектуальной деятельности. Несмотря на то, что он неоднократно переживал превратности судьбы, город всегда обновлялся. Сегодня это резиденция шотландского парламента и исполнительной власти Шотландии, и он остается крупным центром финансов, права, туризма, образования и культуры.Площадь районного совета, 102 квадратных мили (264 квадратных км). Поп. (2001) город, 431 393; муниципальный район — 476 626 человек; (2011) город, 459 366; муниципальный район, 482 640.

Характер города

Хотя между 1856 и 1920 годами Эдинбург поглотил окрестные деревни и порты Ферт-оф-Форт, его эстетическое и политическое сердце по-прежнему находится в небольшом историческом центре, включающем Старый город и Новый город. Старый город, застроенный в средние века, когда страх нападения был постоянным, ютился высоко на Замковой скале, откуда открывается вид на окружающую равнину.Новый город, напротив, раскинулся великолепной чередой улиц, полумесяцев и террас. Средневековый Старый город и Новый город в неоклассическом стиле были внесены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО в 1995 году.

Эдинбург, Шотландия.

© Hemera / Thinkstock

«Это изобилие эксцентричностей, эта мечта о каменной кладке и живом камне — не пустяковая сцена в театре», — писал Роберт Луи Стивенсон, шотландский писатель, эссеист и поэт XIX века, родившийся в Новом городе, « но город в мире реальности.«Контрасты, которые делают Эдинбург уникальным, также делают его типично шотландским, потому что, несмотря на его сдержанный внешний вид, это также город, способный к большой теплоте и даже веселью. Исторически сложилось так, что его граждане также были способны на большие страсти, особенно в вопросах королевских или религиозных. В 1561 году, например, толпа, подстрекаемая пламенным протестантским проповедником Джоном Ноксом, пыталась ворваться в частную часовню во дворце Холируд, где Мария, королева Шотландии (1542–1567 гг.), Недавно вернувшаяся из Франции, посещала римскую церковь. Католическая месса.В 1637 году бунт в соборе Сент-Джайлс в знак протеста против новой служебной книжки спровоцировал шотландское восстание против Карла I и ускорил войну Трех Королевств, которая охватила всю Британию в 1640-х годах и закончилась казнью Чарльза (). см. Bishops ‘Wars; English Civil Wars). В 1736 году бург чуть не утратил свою королевскую хартию после линчевания Джона Портеуса, капитана городской стражи. Беспорядки и линчевание в Портеусе были типом жестов насилия, характерных для истории большинства старых городов.Но даже в этот момент безумной страсти город проявлял свой сложный характер: нуждаясь в подвешенной веревке, толпа напала на магазин и купила его.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишись сейчас

Город, издавна известный своей непреклонной респектабельностью — когда в 1876 году сады Вест-Принсес-стрит были переданы широкой публике, курение было запрещено — Эдинбург одновременно поддерживал захватывающий преисподнюю грубости и пьянства.Поэт, юрист или романист, обладающий достаточными знаниями, мог бы преуспеть в насилии в обоих мирах. Совершенно очевидно, что это сделал Уильям Броди, член респектабельного общества — дьякон Инкорпорации Райтов и Масонов и член городского совета, — который по ночам был вдохновителем банды грабителей. Броди был осужден и повешен в 1788 году за свои преступления, и его двойная жизнь, как считается, была частью вдохновения Стивенсона Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (1886). Brodie’s Close, трактир на Королевской Миле в Эдинбурге, назван в его честь.Таких «эдинбургских персонажей» было много в период расцвета неоклассицизма XVIII и XIX веков, известный как эпоха Августа, когда городские авторы, критики, издатели, учителя, врачи и ученые составляли интеллектуальную элиту мирового влияния. С последующим возвратом города к более провинциальной роли такие известные чудаки практически исчезли.

Блейк Эрлих Арчи Рул Тернбулл Майкл Линч

Пейзаж

Городской участок

Эдинбург занимает около 7 миль (11 км) северного склона между холмами Пентленд и широким устьем залива Ферт-оф-Форт, где он сливается с некогда независимым морским портом Лейт.Этот склон пересекают надвиги лавы. Одно из них, под названием «Престол Артура», центральное место в королевском парке, находится на высоте 823 футов (251 метр) и возвышается на юго-восточном фланге города. Долины между этими поразительными холмами были глубоко вымыты ледниками в эпоху плейстоцена. Эдинбург был построен на вершине и вокруг этих препятствий, так что чем ближе вы подходите к центру города, тем более впечатляющим становится сопоставление естественной и искусственной среды с каменными террасами, противостоящими стремительному натиску.

В центре города находится Замковая скала Старого города, пробка из черного базальта, закрывающая жерло потухшего вулкана. Он находится на высоте 250 футов (76 метров) над дном долины и венчает знаменитый Эдинбургский замок, который каждую ночь тонко освещен прожекторами и будоражит даже привычных горожан. Когда-то ледниковый лед тек с запада и вокруг флангов Касл-Рок, откладывая накопившиеся обломки боковой морены к востоку от скалы, создавая образование утеса и хвоста. Вдоль гребня этого хвоста и вниз по его крутым склонам Старый город строился с XII века.

Примерно в 180 метрах к северу от Касл-Рок, через долину, которая сейчас является Садами Принцесс-стрит, находится Новый город, район, который планировался и строился последовательно между 1767 и 1833 годами. интернациональный вкус Просвещения и съемочная площадка. Вначале его дизайн был чрезмерно регулярным, но в более поздних разработках — как это видно на западном конце Принцесс-стрит — уделялось больше внимания естественным контурам и смягчалось оформление прямого угла с помощью кривых и полумесяцев.Северо-западная граница Нового города примерно проходит по линии единственного значительного ручья Эдинбурга, Уотер оф Лейт. Короткое течение ручья от Пентлендса к морю обеспечивало энергией мельницы ряда деревень — Далри, Дин, Стокбридж, Сильвермиллс и Канонмиллс, — которые с начала 17 века пережили значительный рост. Эти деревни, которые возникли в основном как промышленные центры с бумажными и текстильными фабриками, теперь встроены в матрицу города 19-го века, предлагая модные бижутерии.

Англия | История, карта, города и факты

Англия , основная составная единица Соединенного Королевства, занимающая более половины острова Великобритании.

Encyclopædia Britannica, Inc.

Британская викторина

Английская культура и обычаи: факт или вымысел?

Возможно, вы знаете, что британцы любят пить чай, но разве в Англии со средневековья люди ездили по левой стороне дороги? В этой викторине по английской культуре отсортируйте факты от вымысла.

За пределами Британских островов Англию часто ошибочно считают синонимом острова Великобритании (Англия, Шотландия и Уэльс) и даже всего Соединенного Королевства. Несмотря на политическое, экономическое и культурное наследие, которое обеспечило увековечивание ее имени, Англия больше не существует официально как правительственная или политическая единица — в отличие от Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии, которые все имеют разную степень самоуправления во внутренних делах. дела.Редко, когда учреждения работают только в Англии. Заметными исключениями являются Англиканская церковь (Уэльс, Шотландия и Ирландия, включая Северную Ирландию, имеют отдельные отделения Англиканской общины) и спортивные ассоциации по крикету, регби и футболу (футболу). Во многих отношениях Англия, казалось, была поглощена большей массой Великобритании после Акта об объединении 1707.

England Encyclopædia Britannica, Inc.

Англия, окаймленная большими реками и небольшими ручьями, является плодородной землей, и Щедрость его почвы на протяжении тысячелетий поддерживала процветающую сельскохозяйственную экономику.В начале 19 века Англия стала эпицентром всемирной промышленной революции и вскоре стала самой промышленно развитой страной мира. Привлекая ресурсы со всех оседлых континентов, такие города, как Манчестер, Бирмингем и Ливерпуль, превращали сырье в промышленные товары для глобального рынка, а Лондон, столица страны, превратился в один из выдающихся городов мира и центр политической и экономической жизни. и культурная сеть, простирающаяся далеко за пределы Англии. Сегодня столичный район Лондона охватывает большую часть юго-востока Англии и продолжает служить финансовым центром Европы и центром инноваций, особенно в популярной культуре.

Одна из основных характеристик английского языка — разнообразие в пределах небольшого компаса. Ни один город в Англии не находится на расстоянии более 75 миль (120 км) от моря, и даже самые дальние пункты страны находятся не более чем в одном дне пути по дороге или по железной дороге от Лондона. Сформированная в результате союза небольших кельтских и англосаксонских королевств в период раннего средневековья, Англия долгое время состояла из нескольких отдельных регионов, каждый из которых отличался диалектом, экономикой, религией и расположением; действительно, даже сегодня многие англичане идентифицируют себя по регионам или графствам, из которых они прибыли, т.е.г., Йоркшир, Западный Кантри, Мидлендс — и сохраняют прочные связи с этими регионами, даже если они живут в других местах. Однако общие черты важнее этих различий, многие из которых начали исчезать в эпоху после Второй мировой войны, особенно с преобразованием Англии из сельского в высокоурбанизированное общество. Островное положение страны имело решающее значение для развития английского характера, который воспитывает, казалось бы, противоречивые качества откровенности и сдержанности наряду с конформностью и эксцентричностью, и который ценит социальную гармонию и, как и многие островные страны, хорошие манеры. которые обеспечивают упорядоченные отношения в густонаселенной местности.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишись сейчас

После потери Британской обширной заморской империи в середине 20-го века Англия пережила кризис идентичности, и много энергии было посвящено дискуссиям об «англичаности», то есть не только о том, что значит быть англичанином в стране. в котором сейчас проживает большое количество иммигрантов из многих бывших колоний, и это гораздо больше космополитично, чем островитяно, но также отражает то, что значит быть англичанами в отличие от британцев.В то время как английская культура опирается на культуры мира, она совершенно не похожа на другие, хотя ее трудно идентифицировать и дать определение. Об этом английский писатель Джордж Оруэлл, «революционный патриот», описавший политику и общество в 1930-40-х годах, заметил в Лев и единорог (1941):

В английской цивилизации есть что-то особенное и узнаваемое. … Это как-то связано с плотными завтраками и пасмурными воскресеньями, дымными городками и извилистыми дорогами, зелеными полями и красными столбами.У него есть собственный аромат. Более того, он непрерывен, он простирается в будущее и прошлое, в нем есть что-то, что сохраняется, как в живом существе.

Для многих Оруэлл, как и все остальные, уловил суть того, что Шекспир назвал «этим благословенным заговором, этой землей, этим царством, этой Англией».

Земля

Англия ограничена на севере Шотландией; на западе — Ирландское море, Уэльс и Атлантический океан; на юге проливом Ла-Манш; и на востоке у Северного моря.

Рельеф

Топография Англии невысока, но, за исключением востока, редко бывает плоской. Большая часть его состоит из холмов, самые высокие возвышения находятся на севере, северо-западе и юго-западе. Этот ландшафт основан на сложных нижележащих структурах, которые образуют замысловатые узоры на геологической карте Англии. Самые старые осадочные породы и некоторые магматические породы (в изолированных холмах из гранита) находятся в Корнуолле и Девоне на юго-западном полуострове, древние вулканические породы лежат в основе некоторых частей Камбрийских гор, а самые современные аллювиальные почвы покрывают Болота Кембриджшира, Линкольншира и Норфолк.Между этими регионами пролегают полосы песчаников и известняков разных геологических периодов, многие из которых являются реликтами первобытных времен, когда большие части центральной и южной Англии были затоплены теплыми морями. Геологические силы подняли и сложили некоторые из этих скал, чтобы сформировать хребет северной Англии — Пеннины, которые поднимаются на 2930 футов (893 метра) в Кросс-Фелл. Камбрийские горы, включающие знаменитый Озерный край, достигают 3 210 футов (978 метров) в Скафелл-Пайк, самой высокой точке Англии.Сланец покрывает большую часть северной части гор, а толстые слои лавы находятся в южной части. В других осадочных слоях образовались цепи холмов от 965 футов (294 метра) в Норт-Даунсе до 1083 футов (330 метров) в Котсуолдсе.

Encyclopædia Britannica, Inc.

Холмы, известные как Chilterns, North York Moors, Yorkshire и Lincolnshire Wolds, были округлены в характерные плато с западными откосами в течение трех последовательных ледниковых периодов эпохи плейстоцена (примерно от 2600000 до 11700 лет назад).Когда таял последний ледяной покров, уровень моря поднялся, затопив наземный мост, соединявший Великобританию с материковой частью Европы. Глубокие отложения песка, гравия и ледниковой грязи, оставленные отступающими ледниками, еще больше изменили ландшафт. Эрозия дождем, рекой, приливами и оседанием в некоторых частях восточной Англии впоследствии сформировала холмы и береговую линию. Плато из известняка, песчаника и угленосных пластов связаны с крупными месторождениями угля, некоторые из которых существуют в виде обнажений на поверхности.

Геологическая сложность Англии ярко иллюстрируется скалистой структурой ее береговой линии. Вдоль южного побережья от древних гранитных утесов Лендс-Энд на крайнем юго-западе находится череда песчаников разного цвета и известняков разного возраста, кульминацией которых является белый мел от острова Уайт до Дувра. Разнообразная панорама скал, заливов и устьев рек отличает английское побережье, длина которого с его многочисленными выемками составляет около 2 000 миль (3200 км).

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика На главную

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальные продления
• Библиотекари
  • Тарифы, заказы
  • Пакет для Чикаго
  • Полный цикл и охват содержимого
  • Файлы KBART и RSS-каналы
  • Разрешения и перепечатка
  • Инициатива развивающихся стран Чикаго
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы библиотекарей
• Агенты
  • Тарифы, заказы, и платежи
  • Полный пакет для Чикаго
  • Полный охват и содержание
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы об агенте
• Партнеры по издательству
  • О нас
  • Публикуйте у нас
  • Недавно приобретенные журналы
  • Издательская часть tners
• Новости прессы
  • Подпишитесь на оповещения eTOC
  • Пресс-релизы
  • Медиа

• Книги издательства Чикагского университета
• Распределительный центр в Чикаго
• Чикагский университет

• Положения и условия
• Заявление об издательской этике
• Уведомление о конфиденциальности
• Доступность Chicago Journals
• Доступность университета

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

• Свяжитесь с нами
• Медиа и рекламные запросы
• Открытый доступ в Чикаго

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

Юм о практическом разуме: насколько он скептичен? Выпускник Брэд Григгс

Брэд Григгс окончил Государственный университет Огайо в 2015 году, получив двойную специализацию в области философии и психологии и дополнительную специализацию в области когнитивных наук.Брэд начал свою карьеру в штате Огайо в качестве специалиста по психологии, когда он начал посещать уроки философии для выполнения требований общего образования. На уроках философии он быстро почувствовал себя как дома и был вынужден добавить философию в качестве второстепенного, а затем и второго специалиста.

Брэд вспоминал: «Возможно, моим лучшим опытом изучения философии были моменты во время лекции или чтения, когда что-то противоречащее интуиции внезапно показалось невероятно правдоподобным — например, когда я впервые прочитал рассказ Юма о причинно-следственной связи.”

Статья

Брэда «Юм о практическом разуме: насколько он скептична?», Воспроизведенная ниже, получила премию Бингема в 2015 году за выдающееся эссе для студентов. Первоначально он составил статью для старшего курса «Трактата о человеческой природе » Юма , преподаваемого профессором Эйбом Ротом.

Эйб размышляет: «Брэд написал две работы для моего старшего курса. Обе статьи были красиво написаны, и их приятно читать. То, как Брэд обработал текст Юма и придерживался определенной линии мысли, отражало уровень изощренности, который можно было бы увидеть на семинаре для выпускников.”

Хотя изучение Хьюма и получение премии Бингема были одними из самых ярких моментов в философском образовании Брэда, он также назвал занятия с профессорами Алланом Сильверманом и Тамар Рудавски особенно полезными. Брэд провел то, что он описывает как «удивительно хорошо принятую» дискуссию в классе о существовании Жан-Поля Сартра для себя, в курсе феноменологии, который преподавал Рудавский, и его хорошо принятая письменная работа для Сильвермана сыграла важную роль в его убеждении. заниматься философией.

В настоящее время Брэд работает в Колумбусе, готовясь к поступлению в магистратуру и докторантуру по философии. В свободное время он любит путешествовать, когда это возможно (в том числе, в начале этого года, двухнедельное пребывание в Японии), сочиняет и слушает музыку, а также читает комиксы.

Юм о практическом разуме: насколько он скептичен?

Одним из наиболее заметных философских рассуждений Дэвида Юма является его отчет о практическом разуме в «Трактат о человеческой природе ».Здесь Юм критикует традиционное изображение разума, противопоставляющего страсть воле к действию. Он общеизвестно утверждает, что такого противостояния никогда не может быть, потому что цели человека определяются исключительно его страстями, а единственная функция разума — находить средства, которые помогают достичь целей. Большинство рассуждений Юма довольно прямолинейны. Однако в его скептическом описании роли разума в действии есть некоторая двусмысленность. А именно, не совсем ясна степень, в которой Юм скептически относится к практическому разуму.Некоторые ученые предлагают нормативное прочтение, которое предполагает, что Юм придерживается инструменталистского подхода к практическому разуму, который провозглашает, что человек должен использовать необходимые средства для достижения своих целей. Другие интерпретаторы предположили, что в учении Юма о практическом разуме вообще нет нормативности, что разум лишь очерчивает средства, которые можно использовать, , для достижения своих целей. В этой статье я сначала рассмотрю инструменталистское прочтение, показав, что подтверждающие его доказательства неоднозначны и неубедительны.Затем я рассмотрю более скептическое прочтение, показав, что подтверждающие его доказательства относительно ясны и убедительны. Наконец, я закончу одобрением скептического прочтения Юма о практическом разуме.

Как уже упоминалось, обсуждение практического разума Юмом вложено в его аргумент о том, почему разум никогда не может противостоять страстям, направляя волю к действию. И инструменталистские, и скептические интерпретации юмовского описания практического разума в первую очередь полагаются на утверждения, содержащиеся в первой части этого аргумента, цель которого — доказать, что один только разум никогда не может повлиять на волю.Поэтому для того, чтобы получить твердое понимание обоих чтений, было бы целесообразно, чтобы отслеживать этот аргумент, пока он не достигнет своего спорного вопроса. Как только проблема возникает, большинство подтверждающих доказательств для каждой интерпретации уже будет доступно для рассмотрения, и каждый случай может быть оценен.

Чтобы показать, что разум сам по себе не может вызвать действие, Юм очерчивает функции разума, утверждая, что ни одна из этих способностей не включает в себя мотивацию воли к действию.Он отмечает: «Понимание проявляется двумя разными способами, судя по демонстрации или вероятности; что касается абстрактных отношений наших идей или тех отношений объектов, о которых опыт только дает нам информацию »(T 2.3.3.2; SBN 413). Другими словами, разум может делать только две вещи: выносить суждения (как очевидные, так и вероятные) и обнаруживать отношения между идеями и объектами. Понятно, что Юм не прилагает особых усилий, чтобы показать, что ни доказательные, ни вероятные рассуждения не могут мотивировать действия, потому что такое утверждение вряд ли является спорным.Однако он отмечает, что такие формы рассуждения касаются только области идей и что воля к действию связана с миром объектов, которые существуют вне нашего разума. Следовательно, утверждает Юм, предполагать, что взаимодействие между двумя способностями бессмысленно (Т 2.3.3.2; SBN 413). Однако второй вид рассуждений — тот, который обнаруживает отношения между объектами в мире — действительно заслуживает немного большего внимания.

Рассматривая способность разума обнаруживать отношения между объектами, Юм пытается доказать, что даже эта рациональная способность не способна мотивировать действие.Интересно, что это та часть дискуссии, которая приводит к разделению между инструментальными и чисто скептическими интерпретациями описания Юма. Позволяя своему гедонизму сиять, Юм провозглашает: «Отвращение или склонность к какому-либо объекту возникает из-за перспективы боли или удовольствия: и эти эмоции распространяются на причины и следствия этого объекта, как на них указывает нам разум и опыт »(Т 2.3.3.3; СБН 414). То есть наши цели определяются страстями, которые соответствуют перспективам боли и удовольствия.Функция разума состоит в том, чтобы обнаружить средства, которые позволят достичь этих целей, путем определения причинно-следственных связей, связанных с этими целями. Юм предполагает, что один только разум никогда не может повлиять на волю к действию, потому что самое большее, что может сделать разум, — это обнаружить такие причинные связи. Он продолжает знаменитую фразу: «Разум есть и должен быть только рабом страстей и никогда не может претендовать на какую-либо другую должность, кроме как служить и повиноваться им» (T 2.3.3.4; SBN 415). Однако даже при таких решительных заявлениях о подчинении разума страстям все еще остается немного неясным, как именно разум соотносится с действием.В частности, можно задаться вопросом, следует ли применять необходимые, обоснованные средства для достижения своих целей (и, если да, то является ли эта нормативная сила каким-то рациональным влиянием на действие).

Инструменталистский портрет Юма предполагает, что на самом деле у человека есть рациональное обязательство следовать необходимым средствам для достижения своих целей. Киран Сетия характеризует традиционный инструментализм Юма как отстаивающий утверждение о том, что «когда у нас есть [обусловленные страстью] желания, практический разум диктует, что мы принимаем надлежащие средства для их удовлетворения» (Setiya, 1).Ключевое слово в этом определении — «диктует». Если разум диктует , что мы используем средства для достижения наших целей, тогда кажется, что на самом деле может существовать некоторая нормативная сила, с которой разум воздействует на нашу волю к действию. Юм никогда прямо не поддерживает эту точку зрения. В его тексте нет прямых ссылок на инструментализм или рациональных требований к действию любого рода. Однако кажется, что инструменталистская линия мысли может согласовываться по крайней мере с одним из отрывков Юма о способности разума обнаруживать причинные связи.

Потенциальная поддержка инструментализма Юмом косвенная, но определенно правдоподобная. Он утверждает, что, когда разум обнаруживает причины и следствия, связанные с нашими целями, «наши действия получают последующее изменение» и что, хотя импульс к действию не определяется разумом, он «направляется им» (Т 2.3.3.3; СБН 414). Тот факт, что действия человека различаются в зависимости от описания разума и что действия каким-то образом «направляются» разумом, по-видимому, подразумевает наличие некой исполнительной силы, связанной с открытием разумом причинно-следственных связей.Возможно, разум так или иначе подсказывает своему агенту, что означает, что следует преследовать. Однако Юм спешит опровергнуть такую ​​интерпретацию, поскольку он завершает тот же абзац, говоря: «Ясно, что, поскольку разум есть не что иное, как открытие этой связи, с его помощью объекты не могут влиять на нас »(Т 2.3.3.3; СБН 414). Юм, кажется, хочет сказать, что, хотя страсти могут распространяться на объекты, которые разум обнаруживает как причинно связанные с его целями, разум ничего не делает, кроме как раскрывает эти объекты своему агенту, и он никоим образом не может привлечь агента к этим объектам.Юм, по-видимому, имел в виду, что разум «направляет» волю к действию только в самом мягком смысле — этот разум просто предлагает варианты того, как действовать с заданными целями — и что каждый может выбрать, использовать средства для достижения своих целей или не использовать средства для достижения своих целей. заканчивается без каких-либо нормативных последствий. Учитывая эти соображения, кажется, что если инструменталистское прочтение Юма имеет какой-либо вес, ему следует искать поддержку в другом месте.

К счастью для интерпретатора-инструменталиста, позже в дискуссии Юма появляется отрывок, в котором прямо рассматриваются последствия неприменения соответствующих средств для достижения своих целей.Фактически, Киран Сетьия определяет этот отрывок как основное подтверждающее свидетельство в пользу инструменталистского прочтения (Сетьия, 2). Юм утверждает, что «страсть ни в каком смысле нельзя назвать необоснованной, но если она основана на ложном предположении или когда она отвергает, значит, недостаточно для завершения замысла» (T 2.3.3.7; SBN 416). Можно быстро предположить, что если Юм считает страсть «неразумной», когда она каким-то образом преследует недостаточные средства для достижения своей цели, тогда Юм также думает, что следует, исходя из некоторого рационального требования, использовать соответствующие средства для достижения своих целей.Если это правда, то у Юма определенно есть инструменталистская концепция практического разума. Однако, похоже, нет никаких текстовых свидетельств, подтверждающих это предположение. Нигде в своем обсуждении Юм не говорит, что один должен быть разумным или что один не должен быть необоснованным. Он просто заявляет, что использование недостаточных средств на самом деле неразумно. Более того, Юм также говорит, что «страсть должна сопровождаться каким-то ложным суждением, чтобы она была необоснованной; и даже тогда «не страсть, собственно говоря, неразумна, а суждение» (Т 2.3.3.6; СБН 416). Для Юма быть неразумным означает не что иное, как ложное суждение. Это не означает, что кто-то не смог удовлетворить рациональное требование или что нужно было действовать иначе. Быть неразумным означает лишь то, что разумные способности человека не выносили истинных суждений. Кажется, что даже самые лучшие подтверждающие доказательства инструменталистской интерпретации не могут служить убедительным аргументом в пользу собственной точности.

После того, как наиболее убедительные аргументы в пользу инструменталистского прочтения Юма были развеяны, пора сместить фокус этой статьи на скептическую интерпретацию и оценить ее утверждения.В некотором смысле скептическое прочтение — это отрицание инструментального прочтения. Его центральное утверждение состоит в том, что просто не существует нормативности, связанной с разграничением средств разумом. Вместо того, чтобы объяснять средства, которые должен использовать для достижения целей, скептическая интерпретация утверждает, что разум предоставляет только средства, которые может использовать для достижения целей. Кристин Корсгаард определяет эту скептическую интерпретацию как «мотивационный скептицизм», который выражает «сомнение в масштабах разума как мотива» для действия (Korsgaard, 1).С этой точки зрения, разум никогда не может до переписывать или каким-либо образом побуждать к действию; он может только de записывать способы, которыми можно действовать для достижения своих целей. Приведенные ранее аргументы против инструментального прочтения, кажется, подтверждают эту мысль. Однако вместо того, чтобы просто повторять предыдущие контраргументы, в данном случае было бы более убедительно искать дальнейшую, более явную поддержку скептической интерпретации в тексте Юма.

Поддержка мотивационного скептицизма широко распространена на протяжении всего обсуждения Юмом практического разума. Такие фразы, как «один только разум» никогда не может быть мотивом для какого-либо действия воли »(T 2.3.3.1; SBN 413), похоже, недвусмысленно отстаивают мотивационный скептицизм. Юм утверждает, что у самого разума просто нет ресурсов для мотивации действий. Более того, Юм характеризует разум как не имеющий никаких аффективных способностей. Он утверждает: «Разум, например, проявляет себя, не вызывая каких-либо чувственных эмоций» (Т 2.3.3.8; СБН 417). Юм не только отрицает мотивационную способность разума; он также отрицает, что разум может когда-либо вызывать какие-либо эмоции (такого рода явления, действительно, побуждают к действию). Наконец, и, возможно, наиболее поразительно, Юм провозглашает: «Это не противоречит разуму, когда я предпочитаю свою полную гибель … или предпочитаю даже мое собственное признание меньшего блага моему большему и испытываю более пылкую привязанность к первому, чем последнее »(Т 2.3.3.6; СБН 416). Эта цитата, очевидно, поддерживает точку зрения, согласно которой разум не может указывать агентам, чего следует добиваться.Однако, как указывает Корсгаард, это также, кажется, предлагает еще одно утверждение о том, что разум не может даже ранжировать наши цели таким образом, чтобы подсказывать, какие цели следует предпочесть другим (Korsgaard, 7). Нет никаких сомнений в том, поддерживает ли текст Юма скептическое прочтение. Как показывают приведенные выше примеры, он действительно скептически относится к способности разума нормативно предписывать или каким-либо образом мотивировать действия.

Несмотря на общепринятое приписывание инструментализма описанию практического разума Дэвида Юма, кажется, что нет достаточных текстовых свидетельств, чтобы убедительно поддержать это прочтение.Скорее, похоже, что Юм совершенно скептически относится к способности разума мотивировать волю к действию. Максимум, что он позволяет разуму, — это обрисовывать возможные средства, которые можно использовать для достижения своих целей. Считается, что такое разграничение не предъявляет никаких требований к агенту и никоим образом не мотивирует его к действию. Причина только предоставляет список возможных действий, которые можно или нельзя предпринимать. Однако следует отметить, что, несмотря на очевидную неспособность разума потребовать от агентов использовать средства для достижения своих целей, вовсе не обязательно, что такое требование вообще не существует.Возможно, какая-то другая способность разума (или даже источник вне разума) действительно предъявляет такие нормативные требования к воле к действию. Кто-то может задаться вопросом, может ли существование такого нормативного авторитета в отношении действия согласовываться с непоколебимой эмпирической философией Юма. Это тема, достойная рассмотрения, но, к сожалению, нет ни времени, ни возможности заниматься ею здесь. На данный момент кажется достаточным удовлетвориться более ясной концепцией объяснения практического разума Юмом.С лучшим пониманием того, какие мысли в действительности выражаются в тексте Юма, дальнейшие исследования как юмовских исследований, так и практического разума в целом должны проходить более плавно.

Список литературы

Хьюм, Дэвид. Трактат о человеческой природе . Эд. Л. А. Селби-Бигге и П. Х. Ниддич. Оксфорд: Кларендон, 1978.

Корсгаард, Кристин М. «Скептицизм по поводу практического разума». Философский журнал 83.1 (1986): 5-25. Ajjulius.net .10 апреля 2007 г. Интернет. 16 декабря 2014 г.

Сетьия, Киран. «Юм о практическом разуме». Философские перспективы 18.1 (2004): 365-389. Ксетия.net . 16 июня 2006 г. Интернет. 15 декабря 2014 г.

Юм: эпистемология

Юм: эпистемология

Юм: эмпирик-натурализм

Дэвид Хьюм

Позднее, в восемнадцатом веке, шотландский философ Дэвид Хьюм стремился более полно раскрыть последствия Локк осторожный эмпиризм, применяя научные методы наблюдения к изучению самой человеческой природы.Мы не можем полагаться на здравомыслящие утверждения народных суеверий, которые иллюстрируют человеческое поведение, не предлагая никакого освещения, полагал Юм, и мы не можем достичь подлинного прогресса с помощью абстрактных метафизические рассуждения, вносящие ложную ясность в глубокие вопросы. Альтернатива — отказаться от всех простых ответов, используя отрицательные результаты философский скептицизм как законное место для начала.

Говоря более позитивно, позиция Юма состоит в том, что, поскольку люди действительно живут и действуют в мире, мы должны попытаться наблюдать, как они это делают.Таким образом, ключевой принцип, который следует применять к любому исследованию наших познавательных способностей, — это попытка обнаружить причины человеческой веры. Эта попытка не является ни популярным проектом наблюдения и каталогизации человеческих верований, ни метафизической попыткой предоставить им безошибочное рациональное оправдание. Согласно Юму, истинная цель философии — просто объяснить , почему мы верим в то, что делаем. Его собственная попытка достичь этой цели была в центре внимания Книги I Трактата о человеческой природе и всех первых Запрос .

Идеи

Анализ человеческих убеждений Юмом начинается с тщательного разграничения нашего ментального содержания: впечатлений — прямые, яркие и убедительные продукты непосредственного опыта; идей — всего лишь жалкие копии этих оригинальных впечатлений. ( Запрос II) Так, например, цвет фона экрана, на который я сейчас смотрю, — это впечатление, в то время как мои воспоминания о цвете волос моей матери — это просто идея.Поскольку каждая идея должна быть получена из предшествующего впечатления, полагал Юм, всегда имеет смысл исследовать происхождение наших идей, спрашивая, из каких впечатлений они получены.

К этому началу добавьте тот факт, что каждая из наших идей и впечатлений полностью отделимы друг от друга с точки зрения Юма. Очевидная связь одной идеи с другой неизменно является результатом ассоциации, которую мы сами создаем. ( Запрос III) Мы используем наши мыслительные операции, чтобы связать идеи друг с другом одним из трех способов: сходство, смежность или причина и следствие.(Это животное похоже на это животное; эта книга находится на том столе; перемещение этого переключателя, например, выключает свет.) Опыт дает нам как сами идеи, так и наше понимание их связи. Все человеческие убеждения (включая те, которые мы рассматриваем как случаи знания) являются результатом многократного применения этих простых ассоциаций.

Далее Юм различал два типа верований. ( Запрос IV i) Отношения идей — это убеждения, полностью основанные на ассоциациях, сформированных в уме; они способны демонстрировать, потому что у них нет внешнего референта. Факты — это убеждения, которые утверждают, что сообщают о природе существующих вещей; они всегда случайны. (Это юмовская версия различения a priori / a posteriori .) Математические и логические знания основаны на отношениях идей; это бесспорный, но неинформативные. Интересные, но проблемные положения естествознания зависят от фактов. Абстрактная метафизика ошибочно (и безуспешно) пытается добиться достоверности первого с помощью содержания второго.

Факты

Поскольку подлинная информация основывается на нашей вере в факты, Юм особенно постарался объяснить их происхождение. Такие убеждения могут выйти за пределы содержания нынешних чувственных впечатлений и памяти, считал Юм, только путем обращения к предполагаемым причинно-следственным связям. Но поскольку каждая идея отлична и отделима от другой, самоочевидной связи нет; эти связи могут быть получены только из нашего опыта аналогичных случаев.Итак, ключевой вопрос в эпистемологии — спросить, как именно мы можем учиться на опыте. ( Запрос IV ii)

Здесь, предположил Юм, наиболее очевидным является отрицательный момент: причинное рассуждение никогда не может быть оправдано рационально. Чтобы учиться, мы должны предположить, что наш прошлый опыт имеет какое-то отношение к настоящим и будущим случаям. Но хотя мы действительно верим, что будущее будет похоже на прошлое, истинность этой веры не очевидна.Фактически, природа всегда может измениться, поэтому выводы из прошлого в будущее никогда не могут быть рационально однозначными. Таким образом, с точки зрения Юма, все представления о фактах в основе своей нерациональны. ( Запрос V i)

Рассмотрим любимый пример Юма: наша вера в то, что солнце взойдет завтра. Ясно, что это факт; он основан на нашем убеждении, что каждый восход солнца является следствием вращения Земли. Но наша вера в эту причинную связь основана на прошлых наблюдениях, и наша уверенность в том, что она сохранится завтра, не может быть оправдана ссылкой на прошлое.Итак, у нас нет рациональных оснований полагать, что солнце взойдет завтра. Но мы верим в это!

Вера как привычка

Скептицизм совершенно правильно запрещает нам строить предположения, выходящие за рамки нашего нынешнего опыта и памяти, однако мы считаем совершенно естественным верить гораздо большему, чем это. Юм считал, что эти неоправданные убеждения можно объяснить ссылкой на обычаи или привычки. Вот как мы учимся на собственном опыте. Когда я наблюдаю постоянное сочетание событий в моем опыте, я привыкаю связывать их друг с другом.( Запрос V ii) Хотя многие прошлые случаи восхода солнца не гарантируют будущее природы, мой опыт их действительно помогает мне привыкнуть к этой идее и вызывает во мне ожидание, что солнце снова взойдет завтра. Я не могу доказать, что это произойдет, но я чувствую, что это должно быть.

Помните, что объединение идей — это мощный естественный процесс, в котором отдельные идеи объединяются в уме. Конечно, они могут быть связаны друг с другом рациональными средствами, поскольку они находятся в отношениях идей, составляющих математическое знание.Но даже там, где это возможно, утверждал Юм, разум — медленный и неэффективный проводник, в то время как привычки, приобретенные в результате частого повторения, могут вызвать сильное убеждение независимо от разума. Хотя истина «9 × 12 = 108» в принципе может быть установлена ​​рационально, большинство из нас фактически усвоили ее, читая наши таблицы умножения. Фактически, то, что мы называем относительной вероятностью, с точки зрения Юма, есть не что иное, как мера силы убеждения, порожденной в нас нашим опытом регулярности.

Таким образом, наши представления о фактах возникают из сантиментов или чувств, а не из разума. Для Юма воображение и вера различаются только степенью уверенности, с которой предвосхищаются их объекты. Хотя этот положительный ответ может показаться разочаровывающим, Юм утверждал, что обычай или привычка — великий путеводитель по жизни и основа всей естествознания.

Необходимое соединение

Согласно Hume , наша вера в то, что события причинно связаны, является обычаем или привычкой, приобретенной опытом: Наблюдая за регулярностью, с которой события определенного рода происходят вместе, мы формируем ассоциацию идей, которая порождает привычку ожидать следствия всякий раз, когда мы испытываем причину.Но кое-чего в этом описании не хватает: мы также считаем, что причина каким-то образом производит следствие. Даже если это убеждение неоправданно, Юм должен предложить какое-то объяснение тому факту, что мы его придерживаемся. Его техника заключалась в поиске исходного впечатления, из которого копируется наше представление о необходимой связи между причиной и следствием. ( Запрос VII)

Идея не возникает из нашего объективного опыта самих событий.Все, что мы наблюдаем, — это то, что события типа «причина» происходят поблизости и незадолго до событий типа «следствие», и что это повторяется с регулярностью, которую можно описать как «постоянное соединение». Хотя этот образец опыта действительно способствует формированию у нас привычки ожидать, что следствие будет следовать за причиной, оно не включает впечатления о необходимой связи.

И мы не получаем этого впечатления (как предполагал Локк) от нашей собственной способности к произвольным движениям.Здесь редко встречается объективный элемент постоянного соединения, поскольку действия нашего разума и тела не всегда подчиняются нашему произвольному контролю. И даже если бы воля всегда производила намеченное движение, утверждал Юм, это не дало бы никакого представления о связи между ними. Так что здесь тоже нет никакого впечатления о причинной силе.

Тем не менее, у нас есть представление о необходимом соединении, и оно должно откуда-то исходить. В качестве (необоснованного) объяснения Юм отсылает нас к формированию обычая или привычки.Наше (нерациональное) ожидание того, что следствие будет следовать за причиной, сопровождается сильным чувством убежденности и именно впечатление от этого чувства копируется нашей концепцией необходимой связи между причиной и следствием. Сила причинной необходимости — это просто сила нашего настроения в ожидании эффективных результатов.

Самость

В печально известном отрывке из Трактата , Юм предложил аналогичное описание веры в реальность «я».Здесь есть обычное человеческое предположение, которое лежит в основе использования нами местоимений первого лица. На этом относительно простом основании философы построили представление о нематериальной субстанции, разуме или душе, которые сохраняются во времени сами по себе. Вопрос Юма заключается в следующем: «Из какого предшествующего впечатления возникает идея самости?»

Хьюм указал, что у нас , а не , есть впечатление о себе. Независимо от того, насколько внимательно я обращаюсь к своему собственному опыту, насколько полно я замечаю мыслительные операции, происходящие в настоящее время «в моем уме», я никогда напрямую не осознаю «Я».» То, что я действительно переживаю, — это последовательность отдельных и индивидуальных идей, связанных друг с другом отношениями сходства и причинности. Хотя эти отношения могут быть продлены во времени с помощью памяти, нет никаких доказательств того, что они являются основанием для их согласованности. Настойчивое «я» и бессмертная душа — это философские фикции.

Предположить обратное, придерживался Хьюм, значит совершить категориальную ошибку: «я» — это просто связка восприятий, как вагоны в поезде; искать себя за пределами идей — все равно что искать поезд за вагонами.Наша идея постоянного «я» — это просто результат человеческой привычки приписывать непрерывное существование любому набору связанных частей. Подобно нашей идее о необходимой связи причины и следствия, вера в нашу собственную реальность как субстанциальную сущность естественна, но неоправданна.

Внешний мир

Еще одна совершенно обычная черта человеческого познания — это наша вера в реальность внешнего мира. Когда я пишу этот урок, я с готовностью предполагаю, что мои пальцы касаются клавиатуры, что на улице светит солнце и что радио играет песню Клэптона.Каков статус этих убеждений в скептической философии Юма ?

Первобытная человеческая вера, заметил Юм, состоит в том, что мы действительно видим (и слышим и т. Д.) Сами физические объекты. Но современная философия и наука убедили нас, что это не совсем так. Согласно репрезентационалистам, мы непосредственно осознаем идеи, которые, в свою очередь, должны причинно порождаться в нашем сознании внешними объектами. Проблема в том, что с этой точки зрения мы никогда не узнаем, что действительно существуют физические объекты, которые производят наши чувственные идеи.

Мы не можем полагаться на причинные рассуждения, чтобы убедить нас в существовании внешних объектов, утверждал Юм, поскольку (как мы только что видели) такое рассуждение возникает из нашего наблюдения постоянной связи между причинами и следствиями. Но согласно репрезентативной философии, у нас нет прямого опыта предполагаемой причины! Если мы знаем объекты только с помощью идей, то мы не можем использовать эти идеи для установления причинной связи между вещами и объектами, которые они должны представлять.

На самом деле, предположил Юм, наша вера в реальность внешнего мира совершенно нерациональна. ( Запрос XII i) Его нельзя поддерживать ни как отношение идей, ни даже как факт. Хотя это совершенно неоправданно, однако вера во внешний мир естественна и неизбежна. Мы привыкли предполагать, что наши идеи имеют внешние референты, даже если у нас нет реальных доказательств этого. Таким образом, репрезентационализм рушится: идеи, первоначально представленные как посредники между воспринимающими и вещами, в конечном итоге поглощают и то, и другое, делая излишним все, кроме самих себя.

Смягченный скептицизм

Что это нам дает? Юм считал, что выполняет программу эмпириков со строгой последовательностью. Локк честно предлагал возможность извлекать знания из опыта, но не зашел достаточно далеко. Bayle и Berkeley заметили дальнейшие последствия. Юм показал, что эмпиризм неизбежно ведет к полному и тотальному скептицизму.

Согласно Юму, знание чистой математики надежно, потому что оно основывается только на отношениях идей, без каких-либо предположений о мире.Экспериментальные наблюдения (проводимые без каких-либо предположений о существовании материальных объектов) позволяют нам использовать наш опыт для формирования полезных привычек. Любые другие эпистемологические усилия, особенно если они предполагают получение полезных абстрактных знаний, бессмысленны и ненадежны.

Самая разумная позиция, по мнению Юма, — это «смягченный» скептицизм, который смиренно принимает ограничения человеческого знания, преследуя законные цели математики и естествознания.( Запрос XII 3) В наши нефилософские моменты, конечно, мы будем отброшены назад к естественным убеждениям повседневной жизни, независимо от того, насколько нам не хватает рационального обоснования.