Русская православная церковь и идеология самодержавия – , , —

Идеология самодержавия

Идеология самодержавия

Воззрения русских консерваторов первой четверти XIX века

Идеология официальной народности получила окончательное оформление стараниями министра просвещения графа С.С. Уварова в начале 30-х гг. XIX века. Ныне достаточно хорошо известны немецкие источники, которые обусловили появление формулы Уварова: «православие — самодержавие — народность»1, однако до сих пор историками недостаточное внимание уделяется русским предшественникам Уварова, которые сформулировали основные постулаты указанной идеологии уже в царствование Александра I. Речь идет о работах А.С. Шишкова, Н.М. Карамзина и М.Л. Магницкого.

 

Именно указанные идеологи и практики русского консерватизма в период его зарождения начали разработку таких основополагающих для зрелого консервативного сознания понятий как «православие», «самодержавие», «народность». Однако можно говорить о том, что отдельные упомянутые категории разрабатывались каждым из них более подробно, нежели другие. Так, в работах А.С. Шишкова, таких как «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» (1803)2 и «Рассуждение о любви к Отечеству» (1811)3 содержится развернутая трактовка прежде всего понятия «народность» с православно-консервативных позиций, в «Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1811)4 Н.М. Карамзина содержится целая концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанной с православием и Православной Церковью, в «Кратком опыте о народном воспитании» (1823)5 М.Л. Магницкого сформулирована консервативная программа, стержневой категорией которой является православие и самодержавие.

 

Хронологически первой, в трудах Шишкова, приобрело относительно четкие контуры понятие «народность» (в его разработку внесли определенный вклад С.Н. Глинка и Ф.В. Ростопчин, но в данном случае они выступали как последователи Шишкова, популяризаторы и пропагандисты его идей). Оно появилась на свет в конкретно-исторических условиях, когда лидер русских консерваторов того времени А.С. Шишков повел борьбу с галломанией и космополитизмом, характерными для большей части русского образованного общества в начале XIX в. Известная его полемика «о старом и новом слоге» с Н.М. Карамзиным носила отнюдь не только лингвистический и филологический характер, но и имела четкую политическую подоплеку.

 

Наплыв галлицизмов в русский язык, неумеренное заимствование иностранных слов и обычаев, а главное — попытки реализации на русской почве либеральных политических проектов, расценивались Шишковым как своеобразная подрывная акции со стороны «западнического лагеря». «Ломка» языка, с его точки зрения», неизбежно вела к размыванию того, что ныне назвали бы национальной ментальностью — основ веры, традиций, устоев, наконец, самой монархической государственности. Язык выступал в понимании Шишкова как субстанция народности, квинтэссенция национального самосознания и культуры. Естественно, для того, чтобы отстоять свою позицию, Шишков должен был обратиться к русской языковой (ее он связывал почти исключительно с церковно-славянским языком), культурной и религиозной традиции. Таким образом, Шишков неизбежно обращался к апологии русского допетровского прошлого, которое он, подобно позднейшим славянофилам, явно идеализировал и противопоставлял современности. Забвение этого прошлого, попытка заменить «предания старины» новейшими идеалами заграничного происхождения, почерпнутыми почти исключительно из просветительской, масонской и мистической литературы были с точки зрения Шишкова чрезвычайно опасны, поскольку это вело к нравственному релятивизму, опасному вольнодумству, атеизму, волевой, моральной и интеллектуальной расслабленности, и, соответственно, к упадку нации, политической зависимости ее от западноевропейских стран, в первую очередь, Франции. Увлечение западноевропейской культурой, считал Шишков, приводит русского образованного человека (прежде всего дворянина) «к тому, что он не способен быть ни воином, ни судьею, ни другом, ни мужем, ни хозяином, ни гостем…»

 

Недопустимость подражательства западноевропейским образцам и отказа от собственных традиций, необходимость опоры на собственные традиции (языковые, религиозные, политические, культурные, бытовые (например, в одежде, еде, повседневных поведенческих стереотипах), изучения русского языка во всех его ипостасях (любопытно, что Шишков, при всей своей приверженности «высокому стилю» церковно-славянского языка, одним из первых начал собирать народные песни, видя в них потенциальный источник для литературного языка), патриотизм, включающий культивирование национального чувства и преданность самодержавной монархии, борьба с галломанией и космополитизмом («граждан света» Шишков причислял «к роду животных», «извергов», по его словам, космополиту «один ад стал бы … рукоплескать») — таковы основные составляющие понятия «народность» в православно-консервативной трактовке, данной А.С. Шишковым.

 

В «Записке о древней и новой России…» Н.М. Карамзина, которая по сей день, с нашей точки зрения, анализировалась крайне мало, тенденциозно и односторонне, впервые в истории русской консервативной мысли была сформулирована оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию концепция, самодержавия.

 

С точки зрения Карамзина, самодержавие представляло собой «умную политическую систему», прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Эта система была «великим творением князей московских», начиная с Ивана Калиты, причем, основных своих элементах, она обладала качеством объективности, то есть слабо зависела от личных свойств, ума и воли отдельных правителей, поскольку не была продуктом личной власти, а довольно сложной конструкцией, опирающейся на определенные традиции и государственные и общественные институты. Система эта возникла в результате синтеза автохтонной политической традиции «единовластия», восходящей к Киевской Руси и некоторых традиций татаро-монгольской ханской власти. Большую роль также сыграло сознательное подражание политическим идеалам Византийской империи.

 

Возникшее в условиях тяжелейшей борьбы с татаро-монгольским игом самодержавие было безоговорочно принято русским народом, поскольку не только ликвидировало иноземную власть, но и внутренние междоусобицы. «Рабство политическое не казалось в этих условиях чрезмерной платой за национальную безопасность и единство.

 

Вся система государственных и общественных институтов была, по Карамзину, «излиянием монаршей власти», монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавная власть была предпочтительнее власти аристократии. Аристократия, приобретающая самодовлеющее значение, могла стать опасной для государственности, например, в удельный период или в период Смуты XVII века. Самодержавие «встраивало» аристократию в систему государственной иерархии, жестко подчиняло ее интересам монархической государственности.

 

Исключительную роль в данной системе, по Карамзину, играла Православная Церковь. Она являлась «совестью» самодержавной системы, задающей нравственные координаты для монарха и народа в стабильные времена, и, в особенности, когда происходили их «случайные уклонения от добродетели». Карамзин подчеркивал, что власть духовная действовала в тесном союзе с властью гражданской и давала ей религиозное оправдание. Оправдание самодержавной власти мистическими мотивами было несвойственно для Карамзина, вероятно, в силу того, что он прошел солидную школу рационального мышления, и апеллировал в своих теоретических построениях, при объяснении роли и значения православия и Православной Церкви, к таким категориям как «нравственность», «нравственное оправдание» и т.д.

 

Самодержавная система политической власти, по Карамзину, зиждилась также на общепризнанных народом традициях, обычаях и привычках, того, что он обозначал как «древние навыки» и, шире, «дух народный», «привязанность к нашему особенному».

 

Карамзин категорически отказывался отождествлять «истинное самодержавие» с деспотизмом, тиранией и произволом. Он считал, что подобные отклонения от норм самодержавия было обусловлено делом случая и быстро ликвидировалось инерцией традиции «мудрого» и «добродетельного» монархического правления. Эта традиция была столь мощной и эффективной, что даже в случаях резкого ослабления или даже полного отсутствия верховной государственной и церковной власти (во время Смуты), приводила в течение короткого исторического срока к восстановлению самодержавия.

 

В силу всего вышеперечисленного, самодержавие явилось «палладиумом России», главной причиной ее могущества и процветания. С точки зрения Карамзина основные принципы монархического правления должны были сохраняться и впредь, лишь дополняясь должной политикой в области просвещения и законодательства, которые вели бы не к подрыву самодержавия, а к его максимальному усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения являлась бы преступлением перед русской историей и русским народом.

 

В наиболее концентрированной и отчетливой степени взгляды на такие составляющие консервативной идеологии как православие и самодержавие, были развиты М.Л. Магницким. 7 ноября 1823 г. Магницкий отправил Александру «записку о народном воспитании», которое является с нашей точки зрения одной из этапных вех в истории русского консерватизма александровской эпохи. Начиналось это «собственноручное всеподданнейшее письмо» в характерной для Магницкого манере: «сей плод моего усердия к Церкви и Царю, в обыкновенном служебном порядке не вмещающийся, куда понесу. Государь, ежели не к ногам Вашим?»6

 

В этой записке Магницкий предлагал царю проект создания целостной системы «народного воспитания», которой, по его словам, покуда еще нет ни в одном из существующих христианских государств: «самоважнейшая часть управления как бы брошена везде на произвол исполнителей и ежели получила некоторое устройство, то как бы случайно и от обстоятельств». Напротив же, «люди злонамеренные» (в их число Магницкий относил Талейрана, Наполеона и Вейсгаупта), целенаправленно «занялись составлением полной системы народного воспитания». Это привело к тому, что «большая часть лучших учителей», которые должны учить наследника престола «заражены опаснейшими началами неверия идей возмутительных». Мало того: «Нет книги, по которой бы безопасно можно было учить его истории всеобщей и Российской. Нет курса прав, который можно было преподать царевичу Российскому в истинном его смысле. Нет истории систем философских, которая бы не развратила мыслей».

 

Созданная антихристианская система народного воспитания является плодом реализации «правильного, обширного и давно втайне укоренившегося плана и заговора». Судя по некоторым деталям, Магницкий имеет в виду, прежде всего масонство, но прямо не говорит об этом, предпочитая возлагать ответственность за происходящее в мире зло прежде всего на «князя тьмы века сего».

 

В записке содержится религиозно-философская трактовка Магницким тех процессов, которые происходят в мире и таких характерных явлений нового времени как «общественное мнение», «свобода книгопечатания», «конституции». В его изображении всё вышеперечисленное есть ни что иное, как порождение дьявольских сил: «Князь тьмы века сего производит большую часть влияний своих на мир и миродержителей гражданских чрез общее мнение, которое есть как бы труба, коею он, как в древности оракулы, произносит свои заключения, суды и приговоры, сеет лжи и клеветы, распространяет нелепые предсказания и нечестивые понятия. У большей части народов, и в том числе у нас, гул сей, совершенно вопреки истине, почитается гласом Божиим (глас народа — глас Божий). В конституциях, сем неистовом порождении бунта народного, главным их основанием положена свобода книгопечатания, или, что одно и то же, беспрепятственное волнение и необузданность мнения общественного, т.е. труба для глаголов князя тьмы, как можно более широкая, громкая и всегда отверзтая; а как он знает, что доброе воспитание народное, улучшая сердце и образ мыслей падшего человека, составить может и общее мнение доброе, т.е. из трубы, для него нужной, может сделать проток благодати не только на поколение настоящее, но и на будущие; то он, отвлекая всеми способами внимание правительств и людей благонамеренных от сего важного предмета, указывает его одним своим чадам и последователям, как рычаг, которым можно потрясти весь мир гражданский «.

 

Магницкий явно переходил за границы дозволенного, когда утверждал, что предлагаемые им планы можно осуществить лишь вопреки «духу времени», которым ранее руководствовался Александр I: » Духу времени сие не понравится, но если бы вы знали, кто этот дух времени, которому вы служите, то старались бы не делать ему угодного». Подобного рода напоминания о былых либеральных увлечениях не могли не вызвать у монарха сильное раздражение.

 

В обоснование вышеизложенного Магницкий ссылается на революционные события, которые прокатились по Европе в 1820-21 гг.: «Единомыслие разрушительных учений в Мадриде, Турине, Париже, Вене, Берлине и Петербурге не может быть случайным».

 

Исходя из своего видения общеевропейских процессов, в которых главную роль играют разрушительные силы, Магницкий предлагал Александру воспользоваться «тактикой и указаниями врагов монархии и христианства, поскольку из них же можно, как кажется, почерпнуть и противуядие, как то делается в медицине, когда кровью бешеной собаки исцеляется ее укушение», то есть составить на определенных началах план «народного воспитания», который бы охватывал все учебные заведения Российской империи.

 

В качестве «основного начала» народного воспитания Магницкий называл православие. На мистической стороне православия Магницкий не заостряет внимание. Оно интересует его главным образом с точки зрения политической, как учение, освящающее царскую власть: «Верный сын Церкви Православной, единой истинной веры Христовой, знает, что всякая власть от Бога, и посему почитает он всех владык земных, Нерона и Калигулу; но истинным помазанником, Христом Божиим, не может признавать никого, кроме помазанного на царство Церковью Православною. Итак, мы одни, по слову Оригена, исповедуем обе религии: и первого и второго величества. У нас одних корона самодержавия лежит на алтаре Божием, неприкосновенна для рук черни, но приемлется в таинственном священнодействии, из рук Церкви. Над нею крест, над державою крест, над скиптром крест. Тут нет ничего человеческого. Нашего Государя мы открыто во всяком училище отечества нашего называем и должны называть помазанником Божиим, и все знают и веруют, что это правда. Пусть скажут сие училищах Пруссии, Нидерландов, Англии о их государях, там рассмеются».

 

Однако понимание православия Магницкого отнюдь не было «казенным», в духе позднейшего С.С. Уварова а, напротив, «оппозиционным». Его высказывания на этот счет явно отражали позицию тех православных кругов, которые были недовольны «петровской революцией». Так, поминая недобрым словом «Лефортов и Биронов» он утверждал, что «дух времени» «более ста уже лет» нападает на православие: «Пусть заглянут в акты Синода и Тайной канцелярии от начала 18 столетия до конца его и между прочим в дела о Феофилакте, епископе Тверском, и члене синода Арсение». Однако, несмотря на то, что православие оказалось ослабленным борьбой с «духом века сего», оно остается единственной верой истинной, «в которой Слово Божие не только сохранено во сей чистоте непрерывной иерархиею Апостольскою; но и засвидетельствовано, подписано кровью мучеников всех веков прошедших и даже ежедневных» (Магницкий ссылался на то, что в Греции был напечатан мартиролог в котором перечислялись сотни современных мучеников за веру, погибших от рук турок).

 

Понимаемое таким образом православие теснейшим образом связано с самодержавием. Без первого невозможно второе. Более того, «самодержавие вне православия есть одно насилие», утверждал Магницкий. Православие и самодержавие, таким образом, «два священных столпа, на которых стоит империя». Говоря о том, что «православие и благоговение к помазаннику Божию должны быть основанием русского народного воспитания», Магницкий уже в 1823 г. приближался к триединой формуле, представленной впоследствии С.С. Уваровым.

 

Таким образом, в условиях явного кризиса идеологии «просвещенного абсолютизма», то есть той идеологической доктрины, которой российская монархия придерживалась в течение весьма длительного времени, русские консерваторы фактически дали идеологическое обоснование и выражение консервативному повороту в политике самодержавия, причем с православно-патриотических, а не с господствующих в то время мистико-космополитических позиций. Однако их взгляды не разделялись в то время верховной властью.

 

Впоследствии, С.С. Уварову лишь оставалось придать теоретическим построениям эпохи царствования Александра I характер чеканной формулы, явно противостоящей главному лозунгу противостоящего консерваторам лагеря: «Свобода, равенство, братство».

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Зорин А.Л. Идеология «православия — самодержавия — народности» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX веку) / Отв. ред. Е.Л. Рудницкая. М., 1996. С. 105-128.

2 Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. СПб., 1803.

3 Рассуждение о любви к Отечеству // Шишков А.С. Собрание сочинений и переводов: в 17 т. Т.4. СПб., 1825.

4 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991.

5 Собственноручное всеподданнейшее письмо действительного статского советника Магницкого, с поднесением записки о народном воспитании// Сборник исторических материалов, извлеченных из архивов I Отделения с. е.и. в. к. СПб., 1876. Вып.1. С. 363.

6 Сборник исторических материалов, извлеченных из архивов I Отделения с. е. и. в. к. СПб., 1876. Вып.1. С. 363. Далее все ссылки идут по этому изданию: С.363-374.

 

 


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

www.portal-slovo.ru

Идеология самодержавия

Идеология самодержавия

Идеология самодержавия

Воззрения русских консерваторов первой четверти XIX века

Минаков А. Ю.

Идеология официальной народности получила окончательное оформление стараниями министра просвещения графа С.С. Уварова в начале 30-х гг. XIX века. Ныне достаточно хорошо известны немецкие источники, которые обусловили появление формулы Уварова: «православие — самодержавие — народность»1, однако до сих пор историками недостаточное внимание уделяется русским предшественникам Уварова, которые сформулировали основные постулаты указанной идеологии уже в царствование Александра I. Речь идет о работах А.С. Шишкова, Н.М. Карамзина и М.Л. Магницкого.

Именно указанные идеологи и практики русского консерватизма в период его зарождения начали разработку таких основополагающих для зрелого консервативного сознания понятий как «православие», «самодержавие», «народность». Однако можно говорить о том, что отдельные упомянутые категории разрабатывались каждым из них более подробно, нежели другие. Так, в работах А.С. Шишкова, таких как «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» (1803)2 и «Рассуждение о любви к Отечеству» (1811)3 содержится развернутая трактовка прежде всего понятия «народность» с православно-консервативных позиций, в «Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1811)4 Н.М. Карамзина содержится целая концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанной с православием и Православной Церковью, в «Кратком опыте о народном воспитании» (1823)5 М.Л. Магницкого сформулирована консервативная программа, стержневой категорией которой является православие и самодержавие.

Хронологически первой, в трудах Шишкова, приобрело относительно четкие контуры понятие «народность» (в его разработку внесли определенный вклад С.Н. Глинка и Ф.В. Ростопчин, но в данном случае они выступали как последователи Шишкова, популяризаторы и пропагандисты его идей). Оно появилась на свет в конкретно-исторических условиях, когда лидер русских консерваторов того времени А.С. Шишков повел борьбу с галломанией и космополитизмом, характерными для большей части русского образованного общества в начале XIX в. Известная его полемика «о старом и новом слоге» с Н.М. Карамзиным носила отнюдь не только лингвистический и филологический характер, но и имела четкую политическую подоплеку.

Наплыв галлицизмов в русский язык, неумеренное заимствование иностранных слов и обычаев, а главное — попытки реализации на русской почве либеральных политических проектов, расценивались Шишковым как своеобразная подрывная акции со стороны «западнического лагеря». «Ломка» языка, с его точки зрения», неизбежно вела к размыванию того, что ныне назвали бы национальной ментальностью — основ веры, традиций, устоев, наконец, самой монархической государственности. Язык выступал в понимании Шишкова как субстанция народности, квинтэссенция национального самосознания и культуры. Естественно, для того, чтобы отстоять свою позицию, Шишков должен был обратиться к русской языковой (ее он связывал почти исключительно с церковно-славянским языком), культурной и религиозной традиции. Таким образом, Шишков неизбежно обращался к апологии русского допетровского прошлого, которое он, подобно позднейшим славянофилам, явно идеализировал и противопоставлял современности. Забвение этого прошлого, попытка заменить «предания старины» новейшими идеалами заграничного происхождения, почерпнутыми почти исключительно из просветительской, масонской и мистической литературы были с точки зрения Шишкова чрезвычайно опасны, поскольку это вело к нравственному релятивизму, опасному вольнодумству, атеизму, волевой, моральной и интеллектуальной расслабленности, и, соответственно, к упадку нации, политической зависимости ее от западноевропейских стран, в первую очередь, Франции. Увлечение западноевропейской культурой, считал Шишков, приводит русского образованного человека (прежде всего дворянина) «к тому, что он не способен быть ни воином, ни судьею, ни другом, ни мужем, ни хозяином, ни гостем…»

Недопустимость подражательства западноевропейским образцам и отказа от собственных традиций, необходимость опоры на собственные традиции (языковые, религиозные, политические, культурные, бытовые (например, в одежде, еде, повседневных поведенческих стереотипах), изучения русского языка во всех его ипостасях (любопытно, что Шишков, при всей своей приверженности «высокому стилю» церковно-славянского языка, одним из первых начал собирать народные песни, видя в них потенциальный источник для литературного языка), патриотизм, включающий культивирование национального чувства и преданность самодержавной монархии, борьба с галломанией и космополитизмом («граждан света» Шишков причислял «к роду животных», «извергов», по его словам, космополиту «один ад стал бы … рукоплескать») — таковы основные составляющие понятия «народность» в православно-консервативной трактовке, данной А.С. Шишковым.

В «Записке о древней и новой России…» Н.М. Карамзина, которая по сей день, с нашей точки зрения, анализировалась крайне мало, тенденциозно и односторонне, впервые в истории русской консервативной мысли была сформулирована оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию концепция, самодержавия.

С точки зрения Карамзина, самодержавие представляло собой «умную политическую систему», прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Эта система была «великим творением князей московских», начиная с Ивана Калиты, причем, основных своих элементах, она обладала качеством объективности, то есть слабо зависела от личных свойств, ума и воли отдельных правителей, поскольку не была продуктом личной власти, а довольно сложной конструкцией, опирающейся на определенные традиции и государственные и общественные институты. Система эта возникла в результате синтеза автохтонной политической традиции «единовластия», восходящей к Киевской Руси и некоторых традиций татаро-монгольской ханской власти. Большую роль также сыграло сознательное подражание политическим идеалам Византийской империи.

Возникшее в условиях тяжелейшей борьбы с татаро-монгольским игом самодержавие было безоговорочно принято русским народом, поскольку не только ликвидировало иноземную власть, но и внутренние междоусобицы. «Рабство политическое не казалось в этих условиях чрезмерной платой за национальную безопасность и единство.

Вся система государственных и общественных институтов была, по Карамзину, «излиянием монаршей власти», монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавная власть была предпочтительнее власти аристократии. Аристократия, приобретающая самодовлеющее значение, могла стать опасной для государственности, например, в удельный период или в период Смуты XVII века. Самодержавие «встраивало» аристократию в систему государственной иерархии, жестко подчиняло ее интересам монархической государственности.

Исключительную роль в данной системе, по Карамзину, играла Православная Церковь. Она являлась «совестью» самодержавной системы, задающей нравственные координаты для монарха и народа в стабильные времена, и, в особенности, когда происходили их «случайные уклонения от добродетели». Карамзин подчеркивал, что власть духовная действовала в тесном союзе с властью гражданской и давала ей религиозное оправдание. Оправдание самодержавной власти мистическими мотивами было несвойственно для Карамзина, вероятно, в силу того, что он прошел солидную школу рационального мышления, и апеллировал в своих теоретических построениях, при объяснении роли и значения православия и Православной Церкви, к таким категориям как «нравственность», «нравственное оправдание» и т.д.

Самодержавная система политической власти, по Карамзину, зиждилась также на общепризнанных народом традициях, обычаях и привычках, того, что он обозначал как «древние навыки» и, шире, «дух народный», «привязанность к нашему особенному».

Карамзин категорически отказывался отождествлять «истинное самодержавие» с деспотизмом, тиранией и произволом. Он считал, что подобные отклонения от норм самодержавия было обусловлено делом случая и быстро ликвидировалось инерцией традиции «мудрого» и «добродетельного» монархического правления. Эта традиция была столь мощной и эффективной, что даже в случаях резкого ослабления или даже полного отсутствия верховной государственной и церковной власти (во время Смуты), приводила в течение короткого исторического срока к восстановлению самодержавия.

В силу всего вышеперечисленного, самодержавие явилось «палладиумом России», главной причиной ее могущества и процветания. С точки зрения Карамзина основные принципы монархического правления должны были сохраняться и впредь, лишь дополняясь должной политикой в области просвещения и законодательства, которые вели бы не к подрыву самодержавия, а к его максимальному усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения являлась бы преступлением перед русской историей и русским народом.

В наиболее концентрированной и отчетливой степени взгляды на такие составляющие консервативной идеологии как православие и самодержавие, были развиты М.Л. Магницким. 7 ноября 1823 г. Магницкий отправил Александру «записку о народном воспитании», которое является с нашей точки зрения одной из этапных вех в истории русского консерватизма александровской эпохи. Начиналось это «собственноручное всеподданнейшее письмо» в характерной для Магницкого манере: «сей плод моего усердия к Церкви и Царю, в обыкновенном служебном порядке не вмещающийся, куда понесу. Государь, ежели не к ногам Вашим?»6  

В этой записке Магницкий предлагал царю проект создания целостной системы «народного воспитания», которой, по его словам, покуда еще нет ни в одном из существующих христианских государств: «самоважнейшая часть управления как бы брошена везде на произвол исполнителей и ежели получила некоторое устройство, то как бы случайно и от обстоятельств». Напротив же, «люди злонамеренные» (в их число Магницкий относил Талейрана, Наполеона и Вейсгаупта), целенаправленно «занялись составлением полной системы народного воспитания». Это привело к тому, что «большая часть лучших учителей», которые должны учить наследника престола «заражены опаснейшими началами неверия идей возмутительных». Мало того: «Нет книги, по которой бы безопасно можно было учить его истории всеобщей и Российской. Нет курса прав, который можно было преподать царевичу Российскому в истинном его смысле. Нет истории систем философских, которая бы не развратила мыслей».

Созданная антихристианская система народного воспитания является плодом реализации «правильного, обширного и давно втайне укоренившегося плана и заговора». Судя по некоторым деталям, Магницкий имеет в виду, прежде всего масонство, но прямо не говорит об этом, предпочитая возлагать ответственность за происходящее в мире зло прежде всего на «князя тьмы века сего».

В записке содержится религиозно-философская трактовка Магницким тех процессов, которые происходят в мире и таких характерных явлений нового времени как «общественное мнение», «свобода книгопечатания», «конституции». В его изображении всё вышеперечисленное есть ни что иное, как порождение дьявольских сил: «Князь тьмы века сего производит большую часть влияний своих на мир и миродержителей гражданских чрез общее мнение, которое есть как бы труба, коею он, как в древности оракулы, произносит свои заключения, суды и приговоры, сеет лжи и клеветы, распространяет нелепые предсказания и нечестивые понятия. У большей части народов, и в том числе у нас, гул сей, совершенно вопреки истине, почитается гласом Божиим (глас народа — глас Божий). В конституциях, сем неистовом порождении бунта народного, главным их основанием положена свобода книгопечатания, или, что одно и то же, беспрепятственное волнение и необузданность мнения общественного, т.е. труба для глаголов князя тьмы, как можно более широкая, громкая и всегда отверзтая; а как он знает, что доброе воспитание народное, улучшая сердце и образ мыслей падшего человека, составить может и общее мнение доброе, т.е. из трубы, для него нужной, может сделать проток благодати не только на поколение настоящее, но и на будущие; то он, отвлекая всеми способами внимание правительств и людей благонамеренных от сего важного предмета, указывает его одним своим чадам и последователям, как рычаг, которым можно потрясти весь мир гражданский «.  

Магницкий явно переходил за границы дозволенного, когда утверждал, что предлагаемые им планы можно осуществить лишь вопреки «духу времени», которым ранее руководствовался Александр I: » Духу времени сие не понравится, но если бы вы знали, кто этот дух времени, которому вы служите, то старались бы не делать ему угодного». Подобного рода напоминания о былых либеральных увлечениях не могли не вызвать у монарха сильное раздражение.

В обоснование вышеизложенного Магницкий ссылается на революционные события, которые прокатились по Европе в 1820-21 гг.: «Единомыслие разрушительных учений в Мадриде, Турине, Париже, Вене, Берлине и Петербурге не может быть случайным».

Исходя из своего видения общеевропейских процессов, в которых главную роль играют разрушительные силы, Магницкий предлагал Александру воспользоваться «тактикой и указаниями врагов монархии и христианства, поскольку из них же можно, как кажется, почерпнуть и противуядие, как то делается в медицине, когда кровью бешеной собаки исцеляется ее укушение», то есть составить на определенных началах план «народного воспитания», который бы охватывал все учебные заведения Российской империи.

В качестве «основного начала» народного воспитания Магницкий называл православие. На мистической стороне православия Магницкий не заостряет внимание. Оно интересует его главным образом с точки зрения политической, как учение, освящающее царскую власть: «Верный сын Церкви Православной, единой истинной веры Христовой, знает, что всякая власть от Бога, и посему почитает он всех владык земных, Нерона и Калигулу; но истинным помазанником, Христом Божиим, не может признавать никого, кроме помазанного на царство Церковью Православною. Итак, мы одни, по слову Оригена, исповедуем обе религии: и первого и второго величества. У нас одних корона самодержавия лежит на алтаре Божием, неприкосновенна для рук черни, но приемлется в таинственном священнодействии, из рук Церкви. Над нею крест, над державою крест, над скиптром крест. Тут нет ничего человеческого. Нашего Государя мы открыто во всяком училище отечества нашего называем и должны называть помазанником Божиим, и все знают и веруют, что это правда. Пусть скажут сие училищах Пруссии, Нидерландов, Англии о их государях, там рассмеются».

Однако понимание православия Магницкого отнюдь не было «казенным», в духе позднейшего С.С. Уварова а, напротив, «оппозиционным». Его высказывания на этот счет явно отражали позицию тех православных кругов, которые были недовольны «петровской революцией». Так, поминая недобрым словом «Лефортов и Биронов» он утверждал, что «дух времени» «более ста уже лет» нападает на православие: «Пусть заглянут в акты Синода и Тайной канцелярии от начала 18 столетия до конца его и между прочим в дела о Феофилакте, епископе Тверском, и члене синода Арсение». Однако, несмотря на то, что православие оказалось ослабленным борьбой с «духом века сего», оно остается единственной верой истинной, «в которой Слово Божие не только сохранено во сей чистоте непрерывной иерархиею Апостольскою; но и засвидетельствовано, подписано кровью мучеников всех веков прошедших и даже ежедневных» (Магницкий ссылался на то, что в Греции был напечатан мартиролог в котором перечислялись сотни современных мучеников за веру, погибших от рук турок).

Понимаемое таким образом православие теснейшим образом связано с самодержавием. Без первого невозможно второе. Более того, «самодержавие вне православия есть одно насилие», утверждал Магницкий. Православие и самодержавие, таким образом, «два священных столпа, на которых стоит империя». Говоря о том, что «православие и благоговение к помазаннику Божию должны быть основанием русского народного воспитания», Магницкий уже в 1823 г. приближался к триединой формуле, представленной впоследствии С.С. Уваровым.

Таким образом, в условиях явного кризиса идеологии «просвещенного абсолютизма», то есть той идеологической доктрины, которой российская монархия придерживалась в течение весьма длительного времени, русские консерваторы фактически дали идеологическое обоснование и выражение консервативному повороту в политике самодержавия, причем с православно-патриотических, а не с господствующих в то время мистико-космополитических позиций. Однако их взгляды не разделялись в то время верховной властью.

Впоследствии, С.С. Уварову лишь оставалось придать теоретическим построениям эпохи царствования Александра I характер чеканной формулы, явно противостоящей главному лозунгу противостоящего консерваторам лагеря: «Свобода, равенство, братство».

Список литературы

1 Зорин А.Л. Идеология «православия — самодержавия — народности» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX веку) / Отв. ред. Е.Л. Рудницкая. М., 1996. С. 105-128.

2 Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. СПб., 1803.

3 Рассуждение о любви к Отечеству // Шишков А.С. Собрание сочинений и переводов: в 17 т. Т.4. СПб., 1825.

4 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991.

5 Собственноручное всеподданнейшее письмо действительного статского советника Магницкого, с поднесением записки о народном воспитании// Сборник исторических материалов, извлеченных из архивов I Отделения с. е.и. в. к. СПб., 1876. Вып.1. С. 363.

6 Сборник исторических материалов, извлеченных из архивов I Отделения с. е. и. в. к. СПб., 1876. Вып.1. С. 363. Далее все ссылки идут по этому изданию: С.363-374.


diplomba.ru

Особенности, идеология самодержавия, место церкви в государстве

Количество просмотров публикации Особенности, идеология самодержавия, место церкви в государстве — 61

Усиливающиеся социальные катаклизмы показывали, что общественная система в России нуждается в глубоком реформировании. При этом такое реформирование должно было начаться в духовной сфере, так как Россия продолжала оставаться глубоко религиозным обществом. В серединœе XVII века в Русской православной церкви началась реформа культовой системы. Замысел реформы состоял в устранении различий в богослужебной практике между Русской церковью и остальными православными церквами, введение единообразия церковной службы по всœей России.

Внешняя подоплека этой реформы состояла в следующем: в Киеве открылась духовная школа, в которой можно было научиться древним языкам и грамматике. Несколько питомцев этой школы были допущены к изданию богослужебных книг на Московском печатном дворе — единственной тогда государственной типографии. Сличая по своим служебным обязанностям рукописные и печатные тексты издаваемых книг, они кашли, что печатные издания неудовлетворительны, а рукописные полны разночтений. Единственным средством установить правильный и однообразный текст — было обратиться к греческим оригиналам. Выписали греков и греческие оригиналы, стали сличать и, помимо ошибок перевода и описок переписчика, заметили в русских книгах оригинальные русские вставки, соответствовавшие национально-обрядовым особенностям. Вставки эти предстояло выбросить из исправленного текста.

Избранный на должность патриарх Никон лично отправился в патриаршую библиотеку и, насколько умел, сличил там книги московской печати с древними греческими рукописями и убедился в существовании разногласий. Он созвал Поместный собор.
Размещено на реф.рф
И на этом соборе в богослужебные книги и богослужебную практику были внесены необходимые изменения. Эти изменения для православного вероучения и культа были несущественны, так как они не затрагивали основ православия, его догматики и таинств, а касались некоторых грамматических и культовых новшеств. Вместо ʼʼИсусʼʼ стали писать ʼʼИисусʼʼ, вместо ʼʼпевцыʼʼ — ʼʼпеснопевцыʼʼ и т.д. Двуперстное крестное знамение было заменено на трехперстное, наряду с восьмиконечным крестом был признан четырехконечный и т.д. Земные поклоны заменены поясными, изменено направление движения во время службы (ʼʼпосолоньʼʼ), ᴛ.ᴇ. движение по ходу Солнца, на движение против Солнца и т.д.

При этом эти изменения вызвали огромные последствия. Все русское общество раскололось на приверженцев старой и новой веры. Этот раскол имел свои как идеологические, так и социально-политические мотивы. Сторонники ʼʼстарой верыʼʼ, ʼʼстарого обрядаʼʼ отстаивали идею самобытности Русского православия, его превосходства над другими православными церквями, в т.ч. и над своей прародительницей — Константинопольской, которая, по их мнению, заключив Флорентийскую унию с Римской католической церковью, впала в ересь. Более того, факт подписания Флорентийской унии якобы свидетельствует о слабости веры Константинополя. Значит истинной, то есть православной веры у него и не было. По этой причине при разнице церковных форм и обрядов всœе предпочтения должны принадлежать национальным русским формам. Только они Должны считаться истинно православными. Поскольку греческое православие испорчено, то высшая и важнейшая задача русского благочестия должна заключаться в сохранении всœего, что не походило на греческое.

Сторонников старого обряда принято представлять как инœертных людей, не способных принять несущественные формальные и обрядовые нововведения. При этом, по мнению известного русского историка Костомарова, раскольники — это наиболее активная часть православной церкви. В старинной Руси мало кто размышлял о религии, раскольники не только размышляли о религии, но на ней сосредоточивалась вся их духовная жизнь. В старинной Руси обряд был мертвой формой и исполнялся плохо. Раскольники искали в нем смысла и стремились исполнять его свято и точно. Сознание национально-религиозной самобытности и вытекавшая из него твердая вера во всœемирно-историческую миссию русского православия (Москва — третий Рим) составляло идеологическую основу раскольнического движения. Отступление государства и официальной церкви от этих установок в ходе церковной реформа и послужило главной причиной раскольнического движения. К этой причинœе присоединились социальные мотивы, связанные с закреплением крепостнических отношений и усилением эксплуатации крестьянства и городского населœения.

Противники реформы были преданы церковному проклятию — анафеме на Поместном соборе 1666-1667 гᴦ. С этого времени они подверглись жестоким репрессиям. Спасаясь от преследований, защитники ʼʼстарой верыʼʼ бежали в глухие места Севера, Поволжья, Сибири, на юг России. В знак протеста они сжигали себя живыми. В 1675-1695 гᴦ. было зарегистрировано 37 коллективных самосожжений, во время которых погибло не менее 20 тысяч человек. Идейным руководителœем старообрядцев был протопоп Аввакум, который также осуществил акт коллективного самосожжения в срубе строящегося дома.

Жестокие репрессии со стороны царского правительства, в результате которых тысячи сторонников старообрядчества были казнены, десятки тысяч подверглось пыткам, заключены в тюрьмы и сосланы, не поколебали наиболее ярых приверженцев в их убеждениях. Οʜᴎ объявили существующие власти ставленниками Антихриста и отказались от всякого общения с мирским (в еде, питье, молитве и т.д.).

При этом официальная церковь победила. Церковная реформа была проведена в жизнь. Собор признал православными всœех греческих патриархов и греческие богослужебные книги, Русская православная церковь сблизилась с остальным православным миром. На соборе был также утвержден принцип разделœения светской и духовной власти. Царь имеет преимущество в решении гражданских дел, а церковь — в решении духовных. За чрезвычайные претензии на светскую власть собор осудил патриарха Никона и лишил его патриаршего сана.

referatwork.ru

Особенности, идеология самодержавия, место церкви в государстве.

Русская церковь была носителем национально — православной идеологии, которая сыграла важную роль в образовании могущественной Руси, чтобы построить независимое государство и ввести инородцев в ограду христианской церкви, для этого русскому обществу должно было укрепить свои нравственные силы. Этому посвятил свою жизнь Сергий. Он строит троичный храм, видя в нём призыв к единству земли Русской, во имя высшей реальности. В религиозной оболочке своеобразную форму протеста представляли еретические течения. На церковном соборе 1490 году еретики были прокляты и отлучены от церкви. Они связывали свои идеи с задачами централизации. Еретики выступают против церковного землевладения, существования сословия церковнослужители и монашества. Тесный союз церкви с государством — такова главная цель, поставленная иосифлянами. Воззрения «нестяжателей» были во всём противоположны взглядам Иосифа. Они требовали строгого разделения церкви и государства, их взаимной независимости. Таким образом, Милюков уделяет большое внимание развитию религиозной идеологии, в рамках которой формируется теория «Москва — Третий Рим», которая обеспечивала компромисс царской власти и церкви. Автор указал на то, что развитие этой теории шло в условиях острой идейной борьбы внутри самой церкви между иосифлянами и нестяжателями. Последние наиболее активно использовали эту концепцию для упрочения материального и политического могущества церкви.

Используемая литература.

1. С.Ф.Платонов. Учебник русской истории. Курс систематический в 2-х частях. Москва, прогресс 1992г.

2.К.Валишевский. «Первые Романовы», Москва, 1993г.

3.П.Х.Гребельский, А.Б.Мирвис. Дом Романовых. Редактор. Москва,1992г.

4.Л.М.Пятецкий. «История России с древнейших времен до наших дней», Москва, 1995г., в 2-х томах.

5.Н.М.Карамзин. «История государства Российского», Москва,1993г.

6. А.С.Орлов, В.А.Георгиев, Н.В.Наумов, Т.А.Сивохина. ‘’Пособие по истории СССР’’ для подготовительных отделений вузов, Москва, 1988г.

7.Россия под скипетром Романовых 1613 –1913, Москва, 1991г.

10

studfiles.net

Влияние православия и ислама на формирование государственной идеологии России


В России до XVII в. сохранялся осколок империи Чингисхана – Касимовское царство, глава которого – мусульманин – был уравнен в правах с православными грузинскими царевичами, высшими иерархами Православной Церкви, а временами считался равным князьям-рюриковичам. Во многих городах Руси правили татарские князья-воеводы, имелись мечети. До XVIII в. официальным знаком русских царей наряду с печатью с двуглавым орлом оставалась тугра с поименованием Аллаха. Попытка патриарха Никона во второй половине XVII в. насильно крестить татар нанесла ущерб государству и была отвергнута. Сами мусульмане воспринимали власть московского царя с точки зрения ислама как законную, унаследованную от монгольских ханов. В определенной степени это было правдой, потому что Иван Грозный по матери принадлежал к династии Чингисидов. Отсюда произошло татарское наименование царя – Акпадишах, т.е. Белый царь, или, как называли русские, Золотой Орды. Поэтому татары, башкиры и другие народы, исповедовавшие ислам, активно шли на службу к царю. Они составляли опору легкой конницы, служили военачальниками и чиновниками. Только в Ливонии во второй половине XVI века служило более 50 тысяч мусульман. Взаимопонимание русских (православных) и мусульман помогло при присоединении Сибири, а затем и Северного Кавказа.

Основой этого взаимопонимания была определенная близость православных и мусульманских верований. Обе религии относятся к ветви «авраамистических», признающих единобожие и Авраама (Ибрахима) как основателя традиции почитания Бога. Православные и мусульмане утверждают рациональную непознаваемость Бога, придают большое значение обрядам, посвященным спасению души. Для обеих культур характерен фатализм и долготерпение, традиция соединения духовной и светской власти, воинское мужество, значительная роль культа святых, их могил и языческих верований в народном восприятии религии.

Развитие православного богослужения было многим обязано веротерпимости ранних мусульман, сохранивших наследие античности. Один из почитаемых на Руси отцов Церкви, Иоанн Дамаскин, был сыном чиновника Багдадского халифа, его родовое имя было Мансур. Некоторые течения ислама, в частности мусульманский мистицизм – суфизм, возникли под прямым влиянием христианского аскетизма и римско-византийской философии. Стремление путем умерщвления плоти и созерцания добиться непосредственного общения с Аллахом роднит суфизм и исихазм – наиболее распространенную в России форму православного мистицизма. Для многих суфиев разница между исламом и христианством практически стиралась. Для них имела значение только сосредоточенная устремленность верующего к Богу. Близость православных и мусульман усиливалась по мере восприятия русскими идеи самодержавия и сопутствующего ей идеала абсолютного повиновения власти, восточных форм прославления владык, государственности и национально-государственной идеологии. В результате центром культурного притяжения для мусульман очень рано стала не только Казань, но и Москва.

Идеология самодержавия в России в XVI веке подчас прямо опиралась на восточные образцы. Идеолог самодержавия И. Пересветов, посетивший Османскую империю, переживавшую расцвет, представил свой идеал правителя – турецкого султана. Пересветов убеждал Ивана IV, что опираться нужно лишь на преданных ему служилых людей, отстранив от власти корыстных вельмож. Центральной идеей И. Пересветова было установление деспотической, всеобъемлющей, непререкаемой власти царя. «Государство без грозы, что конь без узды», – писал он.

Предметом дискуссий идеологов самодержавной и ограниченной царской власти становится древнее русское понятие «правда», которое после принятия христианства связывали с религиозными ценностями христианства. Ближайший соратник, а затем противник Ивана Грозного князь А.Курбский настаивал на традиционной трактовке понятия «правда», в котором он видел отражение идеи справедливости, милосердия, соборного, т.е. коллегиального характера власти. В трактовке И.Пересветова понятие «правда» отождествлялось с самодержавием царя, отрывалось от культурной традиции Руси. Идеалом для него была «правда турецкая», то есть «правда» самодержца, дополнением которой являлась «правда христианская», то есть вера в Бога. Это был революционный подход к системе политических ценностей в России, ставивший царя выше Церкви. Пересветов настаивал на том, что если этой самодержавной правды нет, то и «всего нет», т.е. вера в его системе представлений играет второстепенную роль, а свобода выступает как антиценность, проявление духовной деградации.

Иван Грозный активно вмешивался в дела Церкви. В 1551 году он предоставил Церковному собору длинный список недостатков в церковной жизни, для исправления которых собор предпринял меры, изложенные в 100 главах («Стоглав»). «Стоглав» авторитетом Церкви поддержал идею божественного происхождения великокняжеской и царской власти. Формула самодержавной власти в «Стоглаве» во многом совпадает с древневосточной традицией, например с законами вавилонского царя Хаммурапи. Царю повиновались как охранителю православной веры, представителю Бога на земле. Иван Грозный рассматривал препятствие в проведении своей политики не просто как сопротивление своей власти, свидетельство безнадежной испорченности мира и скорого пришествия Страшного суда, а как угрозу государственности России как единственного независимого православного государства в мире.

В период Смутного времени окончательно сложилась идеология самодержавия, освещенного авторитетом Православной Церкви. Авторитет патриарха Филарета, долгое время находившегося в польском плену, во многом способствовал избранию царем его сына Михаила Романова, связанного с прошлой династией Рюриковичей родственными узами. Родство с патриархом символически утверждало священный характер власти царя Михаила и сделало его выразителем не только частных, сословных интересов, а общих интересов всего православного народа. Власть царя все больше приобретала надправовой характер, становилась непосредственным выразителем Божьей воли, возвышалась над обществом, закрепляли деспотический характер политического строя.

Во второй половине XVII века, в период правления Алексея Романова, остро встала задача укрепления при учете интересов сословий. В 1649 году на Земском соборе было принято Соборное уложение царя Алексея Михайловича, в котором провозглашалась самодержавная власть царя, укреплялось централизованное государственное управление, ликвидировался ряд традиционных феодальных иммунитетов, был ограничен рост монастырского землевладения и учрежден Монастырский приказ, ставивший владения монастыря и Церкви под контроль государства. Были подавлены претензии на власть со стороны Церкви, авторитет которой сильно вырос после Смутного времени и правления царя Михаила, во всем подчинявшегося своему отцу патриарху Филарету. Ту же роль пытался играть новый патриарх Никон. Идее национальной Церкви он противопоставил идею вселенской Церкви, обладающей большим авторитетом, чем государство. С целью преодоления разночтений в русских и греческих богослужебных книгах и обрядах он пошел на изменение церковных традиций. Это вызвало недовольство населения. Однако Церковный собор 1666 года, одобрив реформу, вместе с тем осудил претензии Никона на власть и отстранил его от патриаршества. Тем самым был вновь подтвержден принцип верховенства светской власти над Церковью.

До конца XVII века Россия пыталась дать ответ на вызов Европы, не выходя за рамки отечественных культурных традиций, лишь при необходимости заимствуя что-то на Западе. Преобразования в России совершались как бы против воли: они не укладывались в традиционную систему ценностей. Однако долго таким положение оставаться не могло. Анархичная политическая, финансовая и военная система Российского государства не позволяла добиваться во внешней политике ощутимых результатов. Огромные внешнеполитические усилия России в XVII в. привели к весьма скромным итогам. Для того чтобы на равных бороться с европейскими державами и Османской империей, нужно было не просто заимствовать отдельные достижения Европы, а сделать европейскую политику, экономику и культуры, европейский образ жизни особой ценностью. Эта ценность должна была стоять выше тра диционных ценностей русской культуры. Только тогда модернизация жизни России приобрела бы действительно широкие масштабы, страна могла бы войти в круг европейских держав. Эти задачи взял на себя сын царя Алексея Петр I.

Источник: Богослов.ру

Вольтер Ольга Владимировна

Влияние Русской Православной Церкви и ислама на развитие национально-государственной идеологии и государственной целостности России X–XVII веков

iov75.livejournal.com

«ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ И НАРОДНОСТЬ». История религий. Том 1

«ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ И НАРОДНОСТЬ»

Со времен Петра церковью управлял Синод во главе с обер-прокурором — светским чиновником. В состав Синода входили некоторые местные епископы, созывавшиеся на заседания по специальному разрешению царя. Хотя все вопросы на этих заседаниях решались большинством голосов, однако последнее слово всегда принадлежало обер-прокурору, который в особо ответственных случаях передавал участникам обсуждения царское повеление, в соответствии с которым вопрос окончательно решался.

И формальным и фактическим главой церкви был царь. Первый том «Свода законов Российской империи», изданный в 30-х годах XIX в., содержал статью, которая гласила: «Император яко христианский государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в церкви святой благочиния» 48. Царь являлся, таким образом, высшим авторитетом в вопросах не только церковного устройства, но и самой веры. Для православного человека вера была своего рода государственной повинностью, а вопрос о том, во что и как ему верить, в последней инстанции решался царем. Это было продолжением традиций византийского цезаре-папизма, воплощенных в специфических условиях новейшей истории России. Царь, по закону, должен был обязательно принадлежать к православной церкви, его благонадежность в этом отношении гарантировалась тем, что церемония коронации должна была начинаться с публичного прочтения им полного текста Символа веры 49.

Сводом законов провозглашалось «первенствующее» и господствующее положение православной веры на территории Российской империи 50. Вступление в эту веру всячески поощрялось, а выход из нее считался уголовным преступлением, причем карался не только отступивший от христианской веры православного или другого исповедания и вступивший в веру нехристианскую51, но и тот, кто способствовал такому отпадению 52, а также «совращению» из православного в иное христианское вероисповедание53. Монопольное положение православной церкви не поколебалось и после того, как по указу 17 апреля 1905 г. гражданам России была предоставлена некоторая свобода в выборе религии.

Церковь располагала многочисленными кадрами белого и черного духовенства. В 1912 г. в Российской империи насчитывалось 110 472 человека приходского клира 54; численность его обнаруживала тенденцию к росту — еще в 1905 г. она составляла 103 437 человек. В составе черного духовенства в 1912 г. насчитывалось 91 660 монахов и послушников обоего пола 56. Монастыри владели огромными земельными угодьями, причем размеры этих владений непрерывно росли: в 1890 г. 697 монастырям принадлежало 496 308 десятин земли, а в 1905 г. только лишь в Европейской России за монастырями числилось уже 739 777 десятин. Один только Соловецкий монастырь владел в конце XIX в. «земельным наделом» в 66 000 десятин 57. Доходы церкви составлялись также из других многообразных источников: производство и продажа свечей, всевозможные сборы, плата за требы и т. п. Помимо доходов, которые церковь получала сама, она еще имела внушительные дотации от государства по смете Синода. В общем это было мощное экономическое и политико-идеологическое учреждение, покровительствуемое буржуазно-помещичьим государством и служившее ему.

Православная церковь обладала громадными, предоставленными ей самодержавием средствами для поддержания влияния проповедуемой ею религии в массах. В ее руках находилась сеть церковноприходских школ и епархиальных училищ. В высших учебных заведениях одним из обязательных предметов было православное богословие. В армии и на флоте религиозную проповедь обеспечивали кадры военного и военно-морского духовенства. Печать в значительной мере находилась в руках духовной цензуры. В общем царское правительство предоставляло церкви широкие полномочия и возможности.

При содействии со стороны властей церковь вела активную миссионерскую деятельность по двумя разделам: внешнему и внутреннему (официальная терминология церкви). Внешнее миссионерство имело своей целью обращение в христианство «язычников» — мусульман, буддистов, шаманистов, а также евреев. Внутреннее миссионерство было направлено к вовлечению в лоно православной церкви приверженцев «инославных» христианских вероисповеданий, и в особенности сектантов, в том числе старообрядцев. В миссионерской работе среди иноверцев широко применялись методы подкупа. Так, кавказские горцы в 20-х годах XIX в., принимая православное крещение, получали в «подарок» десять аршин холста на душу. Известны случаи, когда некоторые из них крестились в связи с этим несколько раз. Что касается «внутренней миссии», то здесь больше применялись методы принуждения — телесные наказания упорствовавших в своих «забуждениях», тюремное заключение и т. д.

На протяжении большей части XIX в. определяющими явлениями всей социальной жизни в России были существование крепостного права и та классовая борьба, которая кипела вокруг него. Главным же идеологическим оплотом крепостного права была православная церковь. Царизм и возлагал на нее эту функцию, время от времени напоминая Синоду, а через него всему духовенству об обязанности стоять на страже покорности крестьян своим хозяевам, на страже неприкосновенности устоев крепостного права. Указ Павла I, изданный в январе 1797 г., обязал духовенство «утверждать духовных чад своих в спокойствии, послушании и добрых поступках», а Синод в свою очередь обратился к духовенству с указанием о том, что оно должно «всемерно стараться предусматривать и упреждать возмущения крестьян» 58.

Главный идеолог церкви XIX в. митрополит московский и коломенский Филарет, вхожий в самые высокие правительственные сферы, вел активную борьбу против ликвидации крепостного права. В этих целях он мобилизовал авторитет святого Сергия Радонежского, приписывая последнему мнение о необходимости и богоугодности крепостнического строя; у раки Сергия в Троице-Сергиевой лавре по распоряжению митрополита служили молебны о предотвращении «поспешных» шагов в деле освобождения крестьян. И во всяком случае, настаивал Филарет, уж если никак нельзя обойтись без того — дать крепостным волю, а землю оставить в руках помещиков. Он пугал правительство: «При решительном отчуждении от помещиков земли, прежде их согласия… помещики не найдут ли себя стесненными в праве собственности?..» 59

И все-таки Филарету пришлось принимать участие в деле, представлявшемся ему и церкви даже нехристианским. Царь Александр II счел, что никто лучше этого хитрого реакционного митрополита не сможет отредактировать манифест о ликвидации крепостного права. Филарет забраковал представленный проект и написал свой, который с некоторыми несущественными изменениями был принят. Мероприятие, по которому крестьянство было ограблено и обмануто, церковный сановник облек в форму ханжеских лицемерных фраз, придавших ему видимость благочестивого христианского дела 60.

Акт «освобождения» и ограбления крестьян получил религиозное освящение и тем, что он провозглашался в церквах представителями духовенства, а оглашение это сопровождалось торжественным богослужением и проповедью на тему о великом христианском значении освобождения крестьян, о благородстве и братолюбии помещиков, согласившихся дать своим рабам свободу, о великом милосердии и мудрости, проявленных благочестивейшим и самодержавнейшим царем.

По мере того как с конца XIX в. стало развертываться рабочее движение, революционная борьба в деревне соединялась с ним в общий поток.

Перед церковью возникли новые задачи небывалых ранее масштабов и особой сложности, вытекавших из самого характера рабочего движения, его мощи и организованности. Старых, испытанных средств митрополита Филарета было уже недостаточно.

Еще в XIX в. официальной идеологией были провозглашены в качестве незыблемых основ Российского государства три принципа: «православие, самодержавие и народность». Важнейшим из них, имевшим непосредственное практическое значение, был принцип самодержавия, и именно к верности самодержавию призывала церковь всех русских людей.

Главной заботой церкви в сложившейся обстановке было найти те формы и методы проповеднической и прочей деятельности, которые дали бы ей возможность с наибольшей эффективностью помогать самодержавию и буржуазно-помещичьему строю устоять во все более разгоравшейся в стране борьбе.

Прежде всего требовалась максимальная интенсификация всех специфически церковных средств борьбы против все более обострявшегося крестьянского, а тем более рабочего движения. Это понимали и руководители церкви, и царь, и те буржуазно-помещичьи круги, которые находили в охранительной деятельности духовенства своего рода идеологическую страховку от революционных потрясений.

Материальные средства отпускались на эту деятельность во все более возраставших масштабах. Было предпринято строительство большого количества новых церквей, оно продолжалось в последние годы XIX в. и в первые десятилетия XX в. Усилилась проповедническая деятельность духовенства, причем она была актуализирована и связана с происходившими событиями; с церковных амвонов произносились политические речи, направленные против «смутьянов», «инородцев», которые мутят православный народ и бунтуют против установленной богом власти.

Помимо богослужебных проповедей имело значение в указанном плане усиление преподавания закона божьего в школах, чтение специальных курсов богословия в высших учебных заведениях. Главным содержанием религиозно-православной пропаганды к этому времени стало опровержение социалистического учения. Чтобы духовенство могло выполнять эту задачу, в духовных семинариях и академиях было введено преподавание специального курса «Разбор и опровержение социализма» 61.

Кроме проповедничества в церквах, а также в духовных и светских учебных заведениях церковь уже в начале века стала все более широко практиковать и другие формы воздействия на массы в контрреволюционном духе. Все большее распространение получали крестные ходы по различным случаям, сопровождавшиеся обычно оголтелой погромной агитацией, призывами к истреблению всех, выступающих против самодержавия. Нередко эти «благочестивые» мероприятия тут же переходили в массовые акты разнузданного насилия с убийствами и повальным грабежом.

Получил в это время новое и широкое распространение культ чудотворных икон и особенно культ святых, связанный с канонизацией новых, «воссиявших» на Руси угодников, с обретением и прославлением их мощей. Именно к этому времени относится канонизация Серафима Саровского, Феодосия Черниговского, Анны Кашинской, Дмитрия Ростовского, Иоасафа Белгородского. Не обходилось, правда, без скандальных провалов с мощами того или иного из вновь производимых в святые.

Когда была затеяна в 1903 г. канонизация Серафима Саровского, Тамбовский архиепископ Дмитрий доложил, что никаких нетленных мощей Серафима не обнаружено. Он был немедленно смещен, а на его место был назначен более покладистый архиерей Серафим, бывший гвардейский полковник, по-солдатски дисциплинированно отрапортовавший начальству все, что было приказано. Митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) разъяснил, что мощи не должны быть обязательно нетленными. Признаком, по которому можно отличить святой скелет или его часть от обыкновенной трупной трухи, следовало считать то, что при мощах происходят чудеса, в особенности исцеление болящих 62. А сочинить любую басню о якобы происшедшем у того или иного гроба чуде было не так уж трудно.

Так, умерший в 1833 г. монах Саровской пустыни в Тамбовской губернии Серафим, в миру купец Прохор Мошнин, был канонизирован и фактически объявлен святым покровителем дома Романовых. С большой помпой, при непосредственном участии царя и царской семьи, в присутствии огромной массы войск, полиции и многотысячных толп «народа», согнанных из окрестных местностей, был разыгран спектакль с «прославлением» мощей новоявленного святого. Рекой лились проповеди о божественной сущности самодержавия, о благочестии их императорских величеств, о необходимости для простого народа беспрекословно повиноваться властям предержащим.

Церковь активизировала еще одну старую форму религиозного влияния на массы — культ юродивых, «старцев», «блаженных». Среди них были и психически больные, но чаще это были люди, эксплуатировавшие в свою пользу легковерных людей, с одной стороны, и фактическое покровительство церкви — с другой. Матренка-босоножка, странник Александр, разные «братцы» и «сестрицы», наконец, проходимцы по существу того же типа, но более высокого ранга — протоиерей Иоанн Кронштадтский и Григорий Распутин. Далеко не во всем их подвиги соответствовали нормам православного благочестия, но церковь смотрела на это сквозь пальцы, ибо в услугах этих людей она нуждалась в интересах наиболее успешного обслуживания сил реакции и царизма. К тому же нередко по своей реальной силе в существовавшей политической системе они превосходили церковь. Наиболее ярким примером служит «старец» Григорий Распутин, который пользовался безраздельным влиянием на царскую семью. Высшие иерархи православной церкви не смели перечить этому проходимцу, поскольку он был в состоянии сместить любого из них с занимаемого им поста. В течение ряда лет Распутин был хозяином в православной церкви 63.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

history.wikireading.ru

§ 2. Идеология самодержавия. Формирование либерализма. Славянофилы и западники

§ 2. Идеология самодержавия. Формирование либерализма. Славянофилы и западники

После поражения восстания декабристов в стране началась полоса реакций. Пришедший к власти в декабре 1825 г. Николай I за годы своего тридцатилетнего правления (1825–1855) постоянно стремился укрепить самодержавную власть, подавить всякое вольнодумство. Николаевский режим опирался на определенную социальную базу — помещиков и бюрократию всех чинов и рангов. Яркое представление о мировоззрении привилегированных сословий дают заметки одного из крупнейших деятелей николаевской эпохи — управляющего III отделением Леонтия Васильевича Дубельта. В своих заметках Л. В. Дубельт писал, что «первая обязанность честного человека: любить выше всего свое Отечество и быть самым верным подданным своего государя». У Дубельта понятия Отечества и самодержавия сливались совершенно: без царя, по его мнению, не могло быть и России. Залогом процветания России наряду с самодержавием Дубельт считал крепостничество. «Не дай Бог, — пишет он, — отменить крепостное право: «мужичок» сначала, может, и обрадуется, но потом, потеряв голову от магического слова «свобода», захочет попытать счастья в другом месте, пойдет шататься по городам, где потеряет свою святую нравственность, — и погибнет…» Вместе с тем он признавал необходимость просвещения. Истинное просвещение, по его мнению, должно быть основано на религии.

Одну из важнейших задач верховной власти Дубельт видел в безжалостной борьбе с любыми проявлениями «ложного» западного просвещения, предлагал отгородиться идейно, установить непроходимый карантин для «чужих учений», стремящихся проникнуть в русское общество и развратить его.

В начале 30-х гг. XIX в. появилось на свет идеологическое обоснование реакционной политики самодержавия — теория «официальной народности». Автором этой теории был министр народного просвещения граф С. А, Уваров. В 1832 г. в докладе царю он выдвинул формулу основ русской жизни: «Самодержавие, православие, народность». В основе ее точка зрения, что самодержавие — исторически сложившийся устой русской жизни; православие — нравственная основа жизни русского народа; народность — единение русского царя и народа, ограждающее Россию от социальных катаклизмов. Русский народ существует как единое целое лишь постольку, поскольку сохраняет верность самодержавию и подчиняется отеческому попечению православной церкви. Любое выступление против самодержавия, любая критика церкви трактовались Уваровым как действия, направленные против коренных народных интересов.

Уваров доказывал, что просвещение может быть не только источником зла, революционных потрясений, как это случилось в Западной Европе, но может превратиться в элемент охранительный. Поэтому всем «служителям просвещения в России предлагалось исходить исключительно из соображений официальной народности». Таким образом царизм стремился сохранить и укрепить существующий строй.

В николаевской России становилось практически невозможно бороться за социально-экономические и политические преобразования. Попытки русской молодежи продолжить дело декабристов успеха не имели. Студенческие кружки конца 20-х — начала 30-х гг. были малочисленны, слабы и подвергались разгрому.

В условиях реакции и репрессий против революционной идеологии широкое развитие получила либеральная мысль. В размышлениях об исторических судьбах России, ее истории, ее настоящем и будущем родились два важнейших идейных течения 40-х гг. XIX в.: западничество и славянофильство. Представителями славянофилов были И. В. Киреевский, А.С.Хомяков, Ю.Ф.Самарин, К. А. Аксаков и многие другие. Наиболее выдающимися представителями западников были П.В.Анненков, В.П.Боткин, А.И.Гончаров, И. С. Тургенев, П.А.Чаадаев и др. По ряду вопросов к ним примыкали А. И. Герцен и В. Г. Белинский.

И западники, и славянофилы были горячими патриотами, твердо верили в великое будущее своей Родины, резко критиковали николаевскую Россию.

Особенно резко славянофилы и западники выступали против крепостного права. Причем западники — Герцен, Грановский и др. подчеркивали, что крепостное право — лишь одно из проявлений того произвола, который пронизывал всю жизнь России. Ведь и «образованное меньшинство» страдало от беспредельного деспотизма, тоже было в «крепости» у власти, у самодержавно-бюрократического строя.

Сходясь в критике российской действительности, западники и славянофилы резко расходились в поисках путей развития страны. Славянофилы, отвергая современную им Россию, с еще большим отвращением смотрели на современную Европу. По их мнению, западный мир изжил себя и будущего не имеет (здесь мы видим определенную общность с теорией «официальной народности»).

Славянофилы отстаивали историческую самобытность России и выделяли ее в отдельный мир, противостоящий Западу в силу особенностей русской истории, русской религиозности, русского стереотипа поведения. Величайшей ценностью считали славянофилы православную религию, противостоящую рационалистическому католицизму. Например, А. С. Хомяков писал, что Россия призвана стать в центре мировой цивилизации, она стремится не к тому, чтобы быть богатейшей или могущественной страной, а к тому, чтобы стать «самым христианским из всех человеческих обществ». Особое внимание славянофилы уделяли деревне, считая, что крестьянство несет в себе основы высокой нравственности, что оно еще не испорчено цивилизацией. Великую нравственную ценность видели славянофилы в деревенской общине с ее сходками, принимающими единодушные решения, с ее традиционной справедливостью в соответствии с обычаями и совестью.

Славянофилы считали, что у русских особое отношение к властям. Народ жил как бы в «договоре» с гражданской системой: мы — общинники, у нас своя жизнь, вы — власть, у вас своя жизнь. К. Аксаков писал, что страна обладает совещательным голосом, силой общественного мнения, однако право на принятие окончательных решений принадлежит монарху. Примером такого рода отношений, могут быть отношения между Земским собором и царем в период Московского государства, что позволило России жить в мире без потрясений и революционных переворотов типа Великой французской революции. «Искажения» в русской истории славянофилы связывали с деятельностью Петра Великого, который «прорубил окно в Европу» и тем самым нарушил договор, равновесие в жизни страны, сбил ее с начертанного Богом пути.

Славянофилов часто относят к политической реакции в силу того, что их учение содержит три принципа «официальной народности»: православие, самодержавие, народность. Однако следует отметить, что славянофилы старшего поколения истолковывали эти принципы весьма своеобразно: под православием они понимали свободное сообщество верующих христиан, а самодержавное государство рассматривали как внешнюю форму, которая дает возможность народу посвятить себя поискам «внутренней правды». При этом славянофилы защищали самодержавие и не придавали большого значения делу политической свободы. В то же время они были убежденными демократами, сторонниками духовной свободы личности. Когда в 1855 г. на престол вступил Александр II, К Аксаков представил ему «Записку о внутреннем состоянии России», в которой упрекал правительство в подавлении нравственной свободы, приведшей к деградации нации, Крайние меры, указывал он, могут только сделать в народе популярной идею политической свободы и породить стремление к ее достижению революционным путем. Ради предотвращения подобной опасности Аксаков советовал царю даровать свободу мысли и слова, а также возвратить к жизни практику созыва земских соборов. Идеи предоставления народу гражданских свобод, отмены крепостного права занимали важное место в работах славянофилов. Неудивительно поэтому, что цензура часто подвергала их преследованиям, мешала свободно выражать свои мысли.

Западники в отличие от славянофилов русскую самобытность оценивали как отсталость. С точки зрения западников, Россия, как и большинство других славянских народов, долгое время была как бы вне истории. Главную заслугу Петра I они видели в том, что он ускорил процесс перехода от отсталости к цивилизации. Реформы Петра для западников — начало вхождения России во всемирную историю.

В то же время они понимали, что реформы Петра сопряжены со многими издержками. Истоки большинства самых отвратительных черт современного ему деспотизма Герцен видел в том кровавом насилии, которым, сопровождались Петровские реформы. Западники подчеркивали, что Россия и Западная Европа идут одинаковым историческим путем. Поэтому Россия должна заимствовать опыт Европы. Важнейшую задачу они видели в том, чтобы добиться освобождения личности и создать государство и общество, обеспечивающие эту свободу. Силой, способной стать двигателем прогресса, западники считали «образованное меньшинство».

При всех различиях в оценке перспектив развития России западники и славянофилы имели схожие позиции. И те и другие выступали против крепостного права, за освобождение крестьян с землей, за введение в стране политических свобод, ограничение самодержавной власти. Объединяло их также и негативное отношение к революции; они выступали за реформистский путь решения основных социальных вопросов России. В процессе подготовки крестьянской реформы 1861 г. славянофилы и западники вошли в единый лагерь либерализма. Споры западников и славянофилов имели большое значение для развития общественно-политической мысли. Они являлись представителями либерально-буржуазной идеологии, возникшей в дворянской среде под влиянием кризиса феодально-крепостнической системы хозяйства.

Либеральные идеи западников и славянофилов пустили глубокие корни в русском обществе и оказали серьезное влияние на следующие поколения людей, искавших для России пути в будущее. Их идеи продолжают жить и сегодня в спорах о том, чем является Россия — страной, которой уготована мессианская роль центра христианства, третьего Рима, или страной, которая является частью всего человечества, частью Европы, которая идет путем всемирно-исторического развития.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

history.wikireading.ru