Периодизация и общая характеристика античной философии: Реферат на тему периодизация античной философии выполнила студентка 211 группы д/о мартысюк людмила

Периодизация – это разделение времени с целью его описания. Историк Марк Блок (1953, 28) заметил, что, поскольку время представляет собой одновременно и континуум, и процесс бесконечных изменений, любое описание времени должно подчеркивать непрерывность в одних точках и различия в других. Именно эти акценты преемственности и различия соответственно перерастают в периоды и границы между ними. Период объединяет моменты времени в рамках объединяющей концепции или непрерывного процесса и подчеркивает различия между этими моментами и теми, которые не включены в период.Периодизация — это форма → классификации: это процесс различения и распределения времени на разные фазы.

Большая часть научных рассуждений о периодизации сосредоточена на периодизации человеческой истории. Но не только человеческая история подлежит периодизации. Любой процесс можно разделить на этапы. Космологические модели происхождения и структурного развития Вселенной делят это развитие на эпохи (Smeenk and Ellis, 2017). Геологи и палеонтологи работают над достижением консенсуса в отношении разделения истории Земли путем определения стандартных ориентиров в геологических пластах (Коэн и др.2013). Джадсон (2017) предложил альтернативную периодизацию истории Земли, основанную на расширении форм энергии, используемых живыми существами. Griesemer (1996) исследовал варианты периодизации онтогенеза биологами развития, процесс созревания и развития, который разворачивается на протяжении всей жизни биологического индивидуума. Ученые, как и историки, выбирают периодизации, чтобы облегчить описание и объяснение, и конкретные периодизации, которые они выбирают, будут различаться в зависимости от природы процессов, которые они пытаются описать и объяснить.Мандельбаум (1977, 33) рассматривал «специальные истории» культурных феноменов, таких как французская литература, готическая архитектура или химия. Такие истории не должны сосредотачиваться на человеческой деятельности и вместо этого могут прослеживать контуры чисто формального развития в «произведениях», таких как литературные тексты, соборы или научные теории. Как и в биологии развития, развертывающийся процесс развития строится из некоторых прерывистых серий наблюдений, а затем делится на фазы, чтобы описать и объяснить эти наблюдения.

[верхняя часть]

2. Возникновение научного дискурса о периодизации

Практика деления исторического времени на периоды так же стара, как повествование. Мифы о сотворении мира часто перечисляют периоды, чтобы установить повествовательную преемственность между мифическими событиями и политическими правителями (Cajani 2011). С появлением письменности у историков появилась возможность давать отчеты о прошлом на основе изучения сохранившихся следов, но они продолжали использовать политические правила для разграничения исторического времени.Обе тенденции очевидны в двух последовательностях периодов, которые стали доминировать в средневековой европейской историографии: шесть эпох, разграниченных такими событиями, как библейский потоп и жизнь патриарха Авраама, и последовательность четырех империй, как пророчествует в Книге Даниила. Бессерман, 1996; Каджани, 2011).

В то время как разделение прошлого на части может быть древней практикой, размышления о периодизации как аспекте исторического метода, по-видимому, не появлялись до относительно недавнего времени.Оксфордский словарь английского языка (2019) прослеживает первое печатное появление слова периодизация до статьи 1898 года в American Historical Review , который был основан всего тремя годами ранее. Сознательное размышление о периодизации возникло с консолидацией историографии как → дисциплины с общими стандартами методологии. Это размышление выдвинуло на передний план вопрос, знакомый любому исследователю классификации: связана ли периодизация с распознаванием онтологических типов или с созданием эпистемологических инструментов? Периодизации, основанные на библейских пророчествах или на спекулятивной философии истории как развертывании божественного плана, можно понимать как первое: объективно существующие структуры изменений, выявляемые благодаря исследовательской работе историков. Но с появлением дисциплинарного дискурса об историческом методе появились аргументы в пользу понимания периодизации как последней: концептуальных инструментов или стратегий, изобретенных историками, чтобы сделать прошлое понятным и не имеющим независимого существования вне исторического нарратива. Этот сдвиг открыл пространство для историографических дебатов о принципах периодизации.

[верхняя часть]

3. Критерии диверсификации периодов

Как отмечалось выше, периодизация часто фокусируется на преемственности империй и королей, божественных или иных.Блох (1953, 183) заметил, что такие политические события, как приходы к власти и революции, служат удобными и, по-видимому, точными демаркационными точками для периодизации. Но он предостерег от «ложной точности» политических событий: «Метаморфозы социальной структуры, экономики, верований или ментальных установок не могут без искажения соответствовать чрезмерно точной хронологии» (Блох, 1953, 184). Движение, за которое выступали такие историки, как Блох, от истории, сосредоточенной на политических событиях, к более широкой социальной истории, поднимает вопрос о том, как еще можно разграничить периоды.

Преемник Блоха в школе социальной истории Annales Фернан Бродель (1980) классно выступал против «истории событий», призывая историков обращать внимание на долгосрочную динамику исторических изменений. Из экономики он позаимствовал концепцию конъюнктуры, такой тенденции, как цикл подъема-спада, который объединяет ряд корреляций, наблюдаемых в нескольких количественных временных рядах. Из социологии он заимствовал понятие longue durée как шкалы времени, необходимой для обнаружения очень долгосрочных изменений в структурах, ограничивающих человеческое развитие.

Аргументы Броделя часто всплывают на поверхность в критике периодизации, отдающей предпочтение политическим событиям. Географ Дэвид Уишарт (David Wishart, 2004, 313), отвечая на истории индейцев Равнин, которые «складывают свою этнографию в периоды, происходящие из американских, а не местных реалий», предложил в качестве альтернативы периодизации, основанные на экономических циклах или закономерностях изменения населения. Литературовед Вай Чи Димок (2001, 758) предложил отказаться от шкалы «десятилетий и столетий» обычных литературных периодов в пользу «глубокого времени» «расширенной и нестандартной продолжительности».

[верхняя часть]

4. Периодизация как форма историографического теоретизирования

Могут ли историки делать объективные заявления о связности и характере периодов, которые они воспринимают? Философский анализ периодизации часто мотивировался желанием защитить историческое объяснение от утверждений, что оно чисто субъективно или неинформативно. Одним из таких анализов является историзм, идея о том, что «мысли, действия и институты лучше всего описываются и объясняются как соответствующие друг другу в эпоху, в которой они, как говорят, происходят» (Беркхофер 2008, 76).Зародившись среди историков и философов Германии XIX века, историзм подчеркивает внутреннюю связь периодов, состоящих из взаимосвязанных явлений, близких друг к другу в пространстве и времени. Вместо того, чтобы идентифицировать ключевые события в трансисторических процессах, движимых политическими или социальными силами, историцист ищет уникальные качества периода и пытается определить «всеобъемлющий характер» или «доминирующую ноту» этих качеств. С историцистской точки зрения периодизации отражают изменения этих «доминирующих нот».

Более поздний анализ периодизации сосредоточился на том, как историки используют письменность для создания связных периодов. Философ Артур Данто (2007) проанализировал, как письменная история использует повествовательные предложения — предложения, которые описывают прошлые события с точки зрения их более поздних последствий — для построения временных структур, таких как периоды. Он утверждал, что эти структуры создают «организацию прошлого», и конкретный выбор схемы организации зависит от того, какие аспекты прошлого интересуют историка (Danto 2007: 111).Однако он считал это не чисто субъективным выбором, а аналогом того, как научная теория навязывает организующую схему эмпирическому исследованию.

Историк и философ Гордон Лефф (1972) аналогичным образом охарактеризовал периодизацию как основу для организации исторического исследования. Он противопоставил периоды научным понятиям, утверждая, что в то время как последние носят чисто обобщающий характер, первые являются как частными, так и обобщающими, что позволяет использовать их как для выделения различий, так и для объединения этих различий под общим термином [1].Такой термин, как период Тюдоров , обеспечивает «искусственно установленные» критерии для группировки различных особенностей — «Генрих VIII, Елизавета I, роспуск монастырей, Спенсер, Шекспир, Таллис, Армада» — под общим названием, которое может быть связано до и по сравнению с тем, что было до и после, например ланкастерский период или период Стюартов (Leff 1972, 156).

Философ Джеймс Гриземер (1996) сосредоточился на роли периодизации в исторических науках, таких как эволюционная биология, особенно на том, как биологи развития периодизируют процесс онтогенеза. По его мнению, периодизация делит время на «объяснительно однородные» этапы. Каждая из этих стадий объяснительно однородна, поскольку может быть объяснена с помощью единой каузально-механической модели. Разрывы между периодами указывают точки, в которых объяснение должно перейти к другой модели. Ученые-историки могут размышлять, какие модели имеют смысл при заданной фиксированной периодизации, или они могут размышлять о том, как альтернативные периодизации формируют во времени данный набор моделей. Таким образом, периодизация связывает неисторическое каузально-механическое объяснение с историческим нарративным описанием: «периоды структурируют наши взгляды на данные, представленные в моделях, и в то же время организуют термины нарратива» (Griesemer 1996, 24).

Библиотекарь Кнут Торе Абрахамсен (2003, 149) исследовал, как периодизации, используемые историками музыки, отражают объяснительные традиции, в рамках которых они работают. Историки, работающие в рамках традиции, сосредоточенной на формальном развитии музыкальных произведений, выбирают периодизации, подчеркивающие стилистические различия. Напротив, историки, придерживающиеся традиции, рассматривающей музыку как неразрывную связь с другими культурными и социальными явлениями, выбирают периодизации, подчеркивающие различные функции музыки в разное время и в разных местах, влияние экономических интересов и влияние неравенства сил.Здесь различия в периодизации отражают не только различия во временном построении моделей, используемых для объяснения феноменов, но и более фундаментальные различия в том, как явления «музыки» концептуализируются и отличаются (или нет) от других социальных и культурных явлений.

[верхняя часть]

5. Институционализация периодизаций

Рассматривая периодизацию как методологический инструмент, мы подчеркиваем свободу исследователей определять свои собственные периодизации.Но следователи не совсем свободны в этом отношении. Успешные периодизации становятся организующими принципами не только исторической науки, но и культуры в целом (Джорданова 2000, 122). Периоды, как и другие понятия, полезны в той мере, в какой они стабильны и в какой мере получают признание. Общие периодизации отражены в организации факультетов истории университетов, академических журналов и конференций, а также в учебниках и учебных программах по истории. Одна группа разработчиков учебных программ по истории утверждала, что стандартизация периодизации, используемой в музеях и популярных средствах массовой информации, позволит учащимся легче соотносить информацию извне с тем, что они изучают в школе (Vereniging voor Leraren Geschiedenis, 1999).

Таким образом, успешные периодизации обладают своего рода инерцией, которая сопротивляется попыткам ученых вытеснить их. Это видно из устойчивости периодизаций, организованных вокруг политических событий, которые до сих пор доминируют в массовом сознании истории, а также в формальных системах КО. Историк Людмила Йорданова (2000, 124) отмечала, что «события как организаторы периода […] поддаются символизации. Поскольку их можно представить как единые, простые, дискретные единицы, они легко овладевают нами, вписываются в более крупные схемы и творят чудеса всеми средствами, которые им предоставляет культура». Широко распространенные периодизации в любой данный момент времени составляют часть контекста, в котором проходят исторические исследования, и даже попытки изменить или заменить эти периодизации отчасти служат укреплению их положения.

[верхняя часть]

6. Аргументы против периодизации

Некоторые ученые, не довольствуясь простой заменой преобладающих периодизаций новыми, выступают за полный отказ от периодизации. Литературовед Рассел Берман (2001) противопоставил периодизацию в истории литературы установлению литературных канонов, утверждая, что периодические границы скрывают модели литературного восприятия, включающие влияние далекого прошлого или предвосхищение предполагаемого будущего.Литературовед и историк Лиза Брукс (2012, 309) рассматривала возможность того, что цифровые медиа нарушат линейную концепцию времени, подразумеваемую периодизацией, так что «рулетка времени будет становиться все менее полезной и, возможно, все более (само) разрушительной». Литературовед и информатик Тед Андервуд (2013) предположил, что склонность литературоведов к периодизации проистекает не из желания аккуратно рассортировать историю по стандартизированным ячейкам, а из дисциплинарной идентичности, основанной на теориях прерывности и разрыва.Он также считает, что цифровые медиа бросают вызов этой идентичности, предоставляя инструменты и словарь для описания постепенных, непрерывных изменений.

Возможно, наиболее амбициозную попытку разработать альтернативу периодизации для осмысления исторического времени можно найти в работе историка Рейнхарта Козеллека. По Козеллеку, историческое время следует понимать не как единый континуум, подлежащий разделению на периоды, а как состоящее из слоев разных видов времени, каждое из которых имеет свой ритм и скорость (Jordheim 2012).Козеллек был особенно заинтересован в том, как общий язык связывает индивидуальный, конкретный опыт с коллективным, накопленным опытом, каждый из которых имеет свою собственную временную структуру: событие может быть индивидуально новым, но также укреплять коллективную память. Еще больше усложняет эту картину тот факт, что язык имеет свою собственную темпоральность — явление, которое Козеллек подробно исследовал в своей работе по истории понятий ( Begriffsgeschichte ) [2]. Теория Козеллека о сталкивающихся слоях временного опыта ставит под сомнение саму возможность установления стабильных периодизаций.

Все эти аргументы против периодизации предостерегают от овеществления периодов, подчеркивая, что они являются продуктами дискурса. Эти предупреждения заслуживают внимания, но мы не можем полностью отказаться от периодизации. Даже если бы человеческое мышление об изменении с течением времени вышло за рамки периодизации, периодизация по-прежнему была бы важным ключом к пониманию мышления об изменении с течением времени, отраженного в письменных источниках. Более того, именно тот факт, что периоды являются продуктами дискурса, делает их полезными.Периоды, как и другие названные понятия, позволяют говорить, несмотря на разногласия по деталям. Философ Джон Серл (1958) утверждал, что «уникальность и огромное практическое удобство имен собственных в нашем языке заключаются именно в том факте, что они позволяют нам публично ссылаться на объекты, не принуждая себя поднимать вопросы и приходить к соглашению о том, какие описательные характеристики точно составляют тождество объекта» [3]. Периодизации — это временные структурирующие рамки, в рамках которых мы можем осмысленно не соглашаться.

[верхняя часть]

7. Периодизация в КОС

Надеюсь, из приведенного выше обсуждения ясно, что периодизацию можно рассматривать на двух разных уровнях. На одном уровне находится индивидуальная научная практика. Ученые привносят в свои схемы организации данных, которые одновременно структурируют их взгляды на эти данные и устанавливают условия того, как они будут сообщать о своих выводах. Одной из таких организационных схем является периодизация (Shaw 2013). На другом уровне находится овеществление этих схем в системах институциональной организации и коллективного понимания.Ученые находятся под влиянием институционализированных периодизаций и реагируют на них, точно так же, как эти институционализированные периодизации находятся под влиянием и реагируют на работу ученых. Институционализированные периодизации — это не просто успешные научные периодизации; вместо этого они отражают общие модели научной периодизации с течением времени.

→ Системы организации знаний (КОС) являются частью институционального аппарата на этом втором уровне, поэтому они в первую очередь имеют дело с моделями периодизации, а не с конкретными временными подразделениями.Прекрасным примером является Тезаурус искусства и архитектуры Исследовательского института Гетти (AAT), который широко используется для каталогизации ресурсов культурного наследия. AAT включает в себя сотни терминов периодов, но с этими терминами не связаны никакие конкретные временные протяженности — они рассматриваются как предметы, а не как части времени. Причины этого просты: временная протяженность периода, подобного железному веку, будет широко варьироваться от места к месту (поскольку производство железа развивалось в разных местах в разное время), и даже в одном и том же месте разные ученые могут утверждать разные временные границы периода.AAT стремится контролировать словарь периодизации, но не разрешать споры по поводу конкретных определений.

Еще одна стратегия, позволяющая избежать споров по поводу периодизации, состоит в том, чтобы отдавать предпочтение чисто хронологическим подразделениям. Например, в предметных рубриках Библиотеки Конгресса (LCSH) такие заголовки, как Телевидение — История , можно сделать более конкретными, добавив произвольное хронологическое подразделение, такое как 20 век . Произвольные, но регулярные подразделения времени, установленные конкретной системой датирования, обеспечивают способ ссылаться на временные протяженности таким образом, который лишает их какого-либо особого значения.Такое использование «нейтральной» системы отсчета является временным аналогом использования систем пространственной отсчета для определения произвольных географических местоположений и протяженности с точки зрения широты и долготы.

В дополнение к произвольным хронологическим подразделениям, LCSH также демонстрирует другие стратегии организации времени. Предметные заголовки включают в себя множество терминов периода, но, как и в ААТ, они обычно не связаны с временными экстентами. Отсутствие временных границ, возможно, ограничивает полезность этих предметных заголовков. Например, невозможно создать временную визуализацию библиографических записей, связанных с терминами периода LCSH, если не выполняется некоторая обработка для связывания «канонических» временных экстентов с этими терминами (Petras, Larson and Buckland 2006). Однако для некоторых политически обособленных периодов, таких как империи и войны, — перечисленных Библиотекой Конгресса в различных изданиях LC Period Subdivisions Under Names of Places (Library of Congress and Quatlebaum 1975), — LCSH действительно предоставляет временные экстенты.Как правило, это случаи, когда временные следы всеобъемлющего исторического периода или события различаются в зависимости от места, примером чему служат заголовки Япония — история — союзная оккупация, 1945–1952 , Австрия — история — союзная оккупация, 1945–1955 , и Берлин (Германия) - История - 1945–1990 . Здесь временная протяженность оккупации союзниками варьируется в зависимости от занятого места. Это можно рассматривать как форму периодизации, при которой названия периодов строятся посредством комбинации стандартизированных элементов.

Некоторые специализированные KOS сосредоточены исключительно на периодизации и включают представление временной протяженности. Информатик Мартин Доерр и его сотрудники создали многоязычный тезаурус названий периодов времени с целью помочь разрешить разногласия по поводу определений периодов времени между различными сообществами археологов (Doerr, Kritsotaki and Stead 2010). Эта цель была более полно реализована Немецким археологическим институтом в его проекте ChronOntology, который также пытается дать канонические определения терминов периодов для разрешения разногласий, но проводит различие между определениями со значительно отличающимися критериями индивидуации или временными протяженностями (Schmidle et al.2016). Вместо определения канонических определений проект PeriodO пытается каталогизировать все официально и неофициально опубликованные научные и институциональные периодизации, которые включают в свои определения периодов как временную протяженность, так и указание на пространственный охват (Rabinowitz et al. 2016). Каждая периодизация связана с конкретным научным источником, в котором она была определена. PeriodO позволяет увидеть, что термины периода имеют свою собственную историю, видимую как изменение моделей периодизации с течением времени.

Если оставить в стороне политические периодизации, временные рамки периодов часто неопределенны — неизбежно так, утверждал бы Серл. Блох (1953, 189) заметил, что «реальность требует, чтобы ее измерения соответствовали изменчивости ее ритма и чтобы ее границы имели широкие пограничные зоны». Разработчики KOS, которые включают временные экстенты для своих концепций периода, должны выбрать, как представлять эти широкие маргинальные зоны. Одним из распространенных подходов является использование четырех моментов времени: самое раннее начало, самое позднее начало, самое раннее окончание и самое позднее окончание.Начало и конец временного экстента представлены в виде интервалов. В некоторых KOS используются более сложные подходы к представлению неточных временных экстентов, такие как использование теории нечетких множеств (Kauppinen et al. 2010).

[верхняя часть]

8. Заключение

Периоды напоминают регионы, такие как Средний Запад Соединенных Штатов, границы которых разные люди в разное время проводят по-разному (Wishart 2004). Разделение пространства на области часто предполагает определенные периодизации и наоборот.Переплетенные периоды и регионы вместе напоминают другие понятия, такие как культуры, которые также понимаются как имеющие как пространственное, так и временное измерение. Стандартные представления таких понятий в KOS можно дополнить пространственными и временными границами, чтобы обеспечить более сложные запросы и визуализацию. Это может быть полезно для таких приложений, как описание археологических данных или агрегирование периодических данных по учреждениям. Более детальное моделирование временной и пространственной протяженности понятий также имеет интересные возможности для интеграции КО на уровне отдельного ученого с КО на уровне учреждения (Shaw 2010; 2013). Для многих целей не стоит вкладывать средства в такое дополнительное моделирование времени и пространства, и периодизации будут рассматриваться так же, как и другие виды классификаций.

Независимо от того, играют ли периодизации важную роль в производстве конкретных знаний, которые они стремятся организовать, разработчики KOS могут учиться на периодизациях как на примерах более общих вопросов организации знаний. Периоды в том виде, в каком они появляются в KOS, составляются из большого количества счетов, которые могут сильно различаться в том, как они индивидуально определяют и характеризуют период.Но это также верно и для многих других концепций, встречающихся в KOS (Shaw 2013). Как и периоды, эти другие понятия также служат рамками, которые одновременно поддерживают и ограничивают дискурс. Создавая KOS на основе таких схем, дизайнеры рискуют материализовать их способами, против которых предостерегают критики периодизации, возможно, слишком сильно ограничивая дискурс. Одним из способов хеджирования этого риска является разработка KOS, которые не утверждают безмолвно «нейтральный» выбор схемы, а сами по себе являются хорошо обоснованными аргументами в пользу конкретного выбора схемы, учитывая характер организуемых знаний и интересы тех, кто для кого это организуется.

1 . Идея о том, что научные концепции носят чисто обобщающий характер, не уникальна для Леффа. Карнап (1967) классно утверждал, что наука занимается структурой и формой отношений, а не какими-либо конкретными людьми, участвующими в этих отношениях. Гемпель (1942) считал, что исторические нарративы о конкретных событиях могут функционировать только как «наброски» для объяснений, поскольку истинные объяснения требуют обобщающих законов науки. Подобные позитивистские взгляды подвергались широкой критике со стороны философов науки.Но даже если мы примем позитивистскую трактовку научных теорий, все равно будет так, что любое применение этих теорий для объяснения наблюдаемых явлений не только подчеркнет истинность этих явлений в целом, но и неизбежно подчеркнет различия между ними. эти явления, теперь вновь выделяющиеся на общем фоне, установленном теорией. Мы могли бы задаться вопросом, можно ли на практике проводить полезное различие между понятиями, которые являются «чисто» обобщающими, и теми, которые таковыми не являются.

2 . Begriffsgeschichte — это название, данное ряду немецкоязычных ученых систематическим усилиям по написанию истории культурных и политических концепций. Основную часть этих усилий составил многотомник Geschichtliche Grundbegriffe (Основные концепции истории), опубликованный в период с 1972 по 1997 год, третьим редактором которого был Козеллек (Christians 2020).

3 . Прагматическая привлекательность имен собственных как способа избежать сложной работы по точному определению описательных характеристик отражена в различии между КОС, такими как → тезаурусы, и классификационными схемами, которые перечисляют и связывают первые, и КОС, такими как онтологии, которые фокусируются на последних. .

Абрахамсен, Кнут Торе. 2003. «Индексирование музыкальных жанров. Эпистемологическая перспектива». Организация знаний 30, нет. 3/4: 144–169.

Беркхофер-младший, Роберт Ф. 2008. История моды: современная практика и принципы . Нью-Йорк: Пэлгрейв Макмиллан.

Берман, Рассел А. 2001. «Политика: разделяй и властвуй». Modern Language Quarterly 62, вып. 4: 317–30.

Бессерман, Лоуренс. 1996. «Вызов периодизации: старые парадигмы и новые перспективы».В Проблема периодизации: старые парадигмы и новые перспективы , под редакцией Лоуренса Бессермана, 3–27. Нью-Йорк: Гарленд.

Блох, Марк. 1953. Ремесло историка . Перевод Питера Патнэма. Нью-Йорк: Кнопф.

Бродель, Фернан. 1980. «История и социальные науки: долгое время». В «История » в переводе Сары Мэтьюз. Чикаго: University of Chicago Press, 25–54.

Брукс, Лиза. 2012. «Примат настоящего, примат места: движение по спирали истории в цифровом мире». PMLA 127, №. 2: 308–16. .

Каджани, Луиджи. 2012. «Периодизация». В г. Оксфордский справочник по всемирной истории г. под редакцией Джерри Х. Бентли. Оксфорд, Великобритания: Издательство Оксфордского университета, 54–71. .

Карнап, Рудольф. 1967. Логическая структура мира . Беркли: Калифорнийский университет Press.

христианина, Хайко. 2020. «Концептуальная история как история использования». Современный (9). .

Коэн, Ким М., Стэн С.Финни, Фил Л. Гиббард и Цзюнсюань Фан. 2013. «Международная хроностратиграфическая таблица ICS». Эпизоды 36, вып. 3: 199–204. .

Данто, Артур С. 2007. Повествование и знание . Нью-Йорк: Издательство Колумбийского университета.

Даймок, Вай Чи. 2001. «Глубокое время: американская литература и всемирная история». История американской литературы 13, вып. 4: 755–75. .

Дорр, Мартин, Афина Крицотаки и Стивен Стед. 2010. «Какой сейчас период? Методология создания тезаурусов исторических периодов».В За пределами артефакта: цифровая интерпретация прошлого под редакцией Франко Никколуччи и Сорина Хермона. Будапешт: Археолингва.

Гриземер, Джеймс Р. 1996. «Периодизация и модели в исторической биологии». В г. Новые взгляды на историю жизни: очерки систематической биологии как исторического повествования г. под редакцией Майкла Т. Гизелина и Джованни Пинна. Сан-Франциско: Калифорнийская академия наук, 19–30.

Гемпель, Карл Г. 1942. «Функция общих законов в истории». Философский журнал 39, вып. 2: 35–48. http://www.jstor.org/stable/2017635.

Жорданова Людмила. 2000. История на практике . Лондон: Издательство Оксфордского университета.

Йордхейм, Хельге. 2012. «Против периодизации: теория множественной темпоральности Козеллека». История и теория 51, вып. 2: 151–71. .

Джадсон, Оливия П. 2017. «Энергетическое расширение эволюции» Nature Ecology & Evolution 1, номер статьи: 0138..

Кауппинен, Томи, Глауко Мантегари, Пану Пааккаринен, Хейни Куиттинен, Ээро Хивонен и Стефания Бандини. 2010. «Определение релевантности неточных временных интервалов для поиска информации о культурном наследии». Международный журнал исследований человека и компьютера 68, вып. 9: 549–60. .

Лефф, Гордон. 1972. «Модели, присущие истории». В «Правила игры: междисциплинарные очерки моделей научной мысли» под редакцией Теодора Шанина.Лондон: Тависток, 148–60.

Библиотека Конгресса и Маргарита В. Кватлбаум. 1975. LC Подразделения периода по наименованиям мест . Вашингтон: Библиотека Конгресса.

Мандельбаум, Морис. 1977. Анатомия исторических знаний . Балтимор: Издательство Университета Джона Хопкинса.

OED Online, с.в. «периодизация, н». по состоянию на 14 декабря 2019 г. Издательство Оксфордского университета. .

Все животные, кроме людей, живут в непрерывном настоящем , не ощущая временных различий прошлого, настоящего и будущего.Таким образом, наше сознание времени является одной из наиболее важных отличительных черт человечества и одной из вещей, которая действительно отличает нас от низших животных. Поэтому неудивительно, что с незапамятных времен философы, учителя и богословы размышляли об истинной природе времени . Есть ли у времени субстанция, и если да, то из чего она состоит? Откуда мы знаем, что время действительно существует? Есть ли у времени начало и конец? Это прямая линия или круг?

Среди философов существует общее мнение, что время непрерывно (т.е. мы не воспринимаем его как останавливающееся и начинающее или скачущее наугад), и что он имеет внутреннее направление или порядок (т. Существует также более или менее общее согласие в том, что это объективное , а не субъективное или зависящее от его сознательного переживания, что подтверждается почти всеобщим согласием относительно временного порядка многих событий, как психологических, так и физических, и тот факт, что так много различных физических процессов имеют постоянные временные отношения друг к другу (т.г. вращение Земли, частота колебаний маятника и др.). Однако даже с учетом этого на протяжении веков выдвигалось множество различных мнений и подходов к тому, что на самом деле — это .

Древняя философия Индии и Греции была одной из первых, кто столкнулся и поставил под сомнение истинную природу многих вещей, которые считались само собой разумеющимися (например, материи, пространства, природы, изменения и т.  д.), а время было одним из многих загадочных понятий. они долго спорили.Одним из главных споров среди древних было то, является ли время линейным или циклическим , и является ли оно бесконечным или конечным . («Античной философией» для этих целей считается философская мысль вплоть до позднего Средневековья.)

В эпоху Просвещения 17 и 18 веков ранняя современная философия вновь начала рассматривать вопросы о том, является ли время реальным и абсолютным или просто абстрактным интеллектуальным понятием, которым пользуются люди. упорядочивать и сравнивать события.В 19 ^-м -м веке философы начали задаваться вопросом, действительно ли настоящее было мгновенным понятием или длительностью, и конвенционалисты и феноменологи все внесли свой вклад в дебаты вовремя.

В последнее время современная философия продолжает спорить о том, является ли время реальным или « нереальным ». Но также возник целый ряд других философских вопросов, связанных со временем, в том числе, является ли время напряженным или безвременным , является ли настоящее мгновенным или длительным, могут ли прошлое и будущее говорят, что они действительно существуют, способ, которым объекты сохраняются во времени и т. д.Некоторые новые идеи современной физики также породили новые философские идеи и гипотезы о природе времени.

>> Древняя философия

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФИЛОСОФИИ СТУДЕНТАМ ПЕРВОГО КУРСА [Учебный документ]

ФИЛОСОФСКИЕ ПОДХОДЫ

Сейчас мне кажется важным подчеркнуть, что окончательной периодизации истории философии не существует. Каждый раскол является результатом определенного взгляда на историю философии в целом, в зависимости от рамок и методологии ее понимания.«Как» вы рассказываете историю, имеет решающее значение для содержания самой истории. Это происходит и с философией. То, как смотрит философ, также зависит от того, как вы подходите к философу. У нас есть три основы и методологии для понимания средневековой мысли: нео-схоластика или неотомизм, аналитическая философия и герменевтика. Я быстро представлю эти подходы, чтобы усилить вашу критическую совесть. Это вам очень пригодится, когда вы будете читать справочники и учебники по средневековой философии, которые я вам порекомендую.Во-первых, неосхоластика. Историки-неосколастики считают философию Фомы Аквинского истинной даже для современности. По этой причине в прошлом веке такие ученые, как Этьен Жильсон, Жак Маритен и Карл Ранер, внесли вклад как в область средневековой философии, так и в область современной философии. Многие неотомисты также вели диалог с современной наукой (см. Hoger Instituut voor Wijsbegeerte в Левене). Их исследования имеют системный характер и концептуальную основу.Они сыграли значительную роль в недавних исследованиях по продвижению критических изданий средневековых текстов (не только Аквинского). Второй – это аналитический подход. В основном его можно определить как философский стиль, который «стремится к точности и тщательности в отношении узкой темы и преуменьшает значение неточного или бесцеремонного обсуждения широких тем». Аналитики используют современную логику и семантический анализ, чтобы лучше понять средневековых философов; их исследовательские центры особенно в США и Канаде (Торонто).Существует респектабельная часть аналитической философии, посвященная рациональному богословию. Некоторыми известными учеными являются Элвин Плантинга, Ричард Суинберн и «Аналитический томизм», Элизабет Анскомб и Энтони Кенни. Вместо этого герменевтика — это европейский путь. Основная идея этого подхода состоит в том, что для понимания философских дебатов Средневековья необходимо признать и уважать исторический контекст. Историк должен заняться собой: вы должны осуществить слияние своих культурных горизонтов с горизонтами средневековых философов.Будучи таковым, он предлагает ответ на ограничения аналитического подхода. В этом году я постараюсь аккуратно подчеркнуть различия этих трех подходов в понимании одного и того же философа.

ТЕМЫ, ИСТОЧНИКИ И ГРАНИЦЫ

Теперь мы можем дать обзор основного содержания средневековой философии. Сейчас я перечислю их, чтобы предложить вам панорамный взгляд на вопросы, обсуждавшиеся в Средние века. Позже в этом году он сможет лучше объяснить содержание каждой области обучения.Тревога, говорящая вам, что вы находитесь перед средневековым философом, это если вы нашли в его трудах доказательство существования Бога. Это типично для Средневековья. Еще одна актуальная средневековая тема — споры об универсалиях. Я покажу вам конкретно, как зародилась эта дискуссия, как она развивалась и в каких новых институтах XII века. Что касается философии разума, то мы имеем в Средние века противопоставление взглядов на человека, вдохновленных святым Августином Гиппопотамским, и взглядов Аристотеля. Эта проблема также позволяет нам обратиться к исламской и еврейской философии. Что касается Метафизики и Этики, то мы имеем в Средние века разработку старых проблем о единстве и множественности, о добре и о свободе, пришедших из античной философии. Говоря об древности, кратко перечислим источники средневековой мысли: Библия и комментарии к Библии, Боэций, Порфир, Дионисий Ареопагит, Кальцидий, тот же Августин Гиппопотам и, наконец, начиная с XII века, Аристотель.Но философы Средневековья часто читали эти источники лишь отрывочно или при посредничестве других философов. Например, Альберт Великий в XII веке познакомился с неоплатонической мыслью Прокла через латинский перевод текстов арабских философов, таких как Авиценна. На самом деле Авиценна цитировал мышление Прокла, поэтому латиняне знали Прокла через Авиценну уже в 12 веке. Но оригинальные версии сочинений Прокла стали доступны для латинского Запада только в 15 веке.Это типичная динамика передачи текстов в средние века. Он получил название «перевод исследований» или «translatio studiorum». На самом деле мы знаем, что Средневековая Философия есть результат бесконечного ряда передачи идей и текстов древних мыслителей с Запада на Восток и затем с Востока на Запад. Эта динамика определяет тот факт, что средневековая философия имеет транскультурные и транснациональные корни. Нельзя изучать философию латинского Средневековья, если не учитывать развития арабской философии на Востоке, а затем и на Западе.Или без учета еврейской философии. В течение года я познакомлю не только с европейско-латинскими философами Средневековья, такими как Августин Гиппопотам, Боэций, Эриугена, Ансельм Кентерберийский, Альберт Великий, Фома Аквинский, Николай Кузанский, но и с арабскими философами, такими как Аль-Кинди, Ал -Фараби, Авиценна, Аль-Газали, Аверроэс и еврейские философы, такие как Соломон ибн Габироль, Авраам ибн Дауд и Моисей Маймонид.

БИБЛИОГРАФИЯ

Гилсон, Э. 1955. История христианской философии в средние века.Нью-Йорк: Случайный дом

Де Либера, А. 2014 [1993]. Средневековая философия. Париж: PUF

Грасия, Дж.Дж.Э. и Ноун, Т.Б. 2002. Спутник философии в средние века. Оксфорд: Блэквелл

Маренбон, Дж. 2007. Средневековая философия: историческое и философское введение. Лондон: Рутледж

Gunche: История философии: периодизация западной философии

1) Древний век: Период простирается с 600 по 400 г. до н.э. В развитии древней философии у нас есть два отдельных периода: период спонтанного творения и период скептического размышления и воспроизводства.Проблема, доминирующая в период Спонтанного творения, — это проблема происхождения вещей: проблема становления. Он состоит из двух школ: ионийской и итальянской философов. Ионийцы пропагандировали материалистический пантеизм. Век критической рефлексии открывается девизом софистов, что человек есть мера всех вещей. В нем подчеркивалось, что человеческое понимание является коэффициентом в производстве явления.

2) Средневековье: охватывает период с 400 г. до н.э. примерно до 15 века.Хотя развитие философии в средние века менее прозрачно, мы замечаем две эпохи, которые идут параллельно эпохам античной философии. Один, платонический, реалистически обращенный к прошлому (от св. Августина к св. Анслему), другой, перипатетический, номиналистический к будущему.

3) Современная философия: восходит к научному и литературному возрождению в пятнадцатом веке. Его история представляет собой:
i) период расширения и онтологического синтеза (Бруно, Декарт, Спиноза, Лейбниц)
ii) период критического осмысления и анализа (очерки о человеческом понимании: Локк; Юм; Кант)
iii) период метафизической реконструкции (Фихте, Гегель, Шопенгауэр и др. )
iv) Период различных критических и конструктивных тенденций.

Симптоматическое чтение «Истории философии», или Мысли о сетевой историографии философии

Декартовы плоскости: это не сетеология (иллюстрация из «Оптики» Декарта)

Историю философии пора запутать. И научиться немного забывать. В последних нескольких постах я описывал некоторые контуры того, как могла бы выглядеть сетевая история философии, но в этом посте я хотел бы попытаться собрать все это воедино и немного описать общую картину, а в процесс, сформулируйте симптоматическое прочтение некоторых из доминирующих историй современной философии.

С такой точки зрения мы можем начать рассматривать философии индивидуального доступа (например, Декарта, Локка, Канта) как аберрации в сетевом контексте, который в значительной степени начинается с Плотина, мутирует через исламский, еврейский и раннесовременный христианский контексты, снова немного мутирует с ренессансным платонизмом, а затем заканчивается возвращением вытесненного Декарта (через Спинозу и Лейбница), Канта (через Гельдерлина, Шеллинга, Гегеля, Маркса), феноменологии (через ренегатов изнутри вроде Бергсона), семиотики (через Пирса), науки двадцатого века (через Уайтхеда) и т. д.Конечно, были и некоторые окольные системы (кибернетика, например), но в любом случае, философия сети кажется мне отражением глобализированных времен, будь то Плотин в эллинистическую эпоху или постструктурализм в обществе зрелище. Философии индивида, однако, кажутся мне в таком случае странными симптомами капитала, которые затемняют даже больше, чем это могут сделать сетевые модели.

Но это немного забегает вперед, поэтому давайте начнем с симптоматического перечитывания некоторых стандартных историй философии и посмотрим, как это может помочь нам добраться до того места, где мы можем начать говорить о построении таких сетевых историй философии.

Современные истории философии, рассматриваемые как симптом

Большинство из нас, изучавших философию на «Западе» (сомнительная концепция, ставшая реальностью только благодаря силе геополитической власти), скорее всего, познакомились с ней через одну из двух моделей, а именно через так называемую аналитическую/англоязычную модель. -американский или континентальный подходы. Довольно легко сказать, кто из них познакомил вас с философией.

Если ваши вводные курсы были основаны на проблемах (например, эпистемология, онтология) и состояли из множества коротких эссе, в основном написанных в прошлом веке, с явным предпочтением звучания как социально-научные, научные, логические или математические тексты, скорее всего, вы учились в аналитической традиции.Если ваши вводные курсы были основаны на периодах или мыслителях (например, Кант, средневековая философия), а класс в основном состоял из расширенного чтения нескольких текстов, часто написанных до этого века, то, скорее всего, вы проходили континентальную программу.

Конечно, аналитические программы делают историю философии, как они ее называют, но часто путем систематизации этих мыслителей прошлого способами, которые им не совсем подходят, то есть используя влияние социально-научных , научные, логические или математические типы строительных лесов.И континентальные философы, называемые так потому, что они доминируют на европейском «континенте», действительно имеют дело с социальными науками, научными, логическими или математическими вопросами, но часто на своих собственных условиях, искажая эти влияния в процессе.

Но оба эти подхода, когда они имеют дело с историей философии, имеют любопытную хронологию своего взгляда на эту историю. История «Философии» выглядит примерно так. Можно начать, возможно, с нескольких тибдитов от так называемых «досократиков», таких как Парменид и Анаксимандр, быстро перейти к Сократу, Платону и Аристотелю, затем перейти к Декарту, Локку, Юму, Канту и XIX веку.Несколько слов можно сказать о темных веках, может быть, добавить несколько слов Аквинского, просто чтобы показать, насколько глупой и религиозной философия стала на какое-то время, а авантюрная история может даже добавить «восточный» текст, возможно, немного лаосского. « Дао Дэ Цзин » Цзы в досократический период просто для того, чтобы показать, насколько ранняя западная философия была похожа на восточную, после чего мы научились обращаться с настоящей, немистической философией. И хотя многие из вовлеченных мыслителей писали не только «чисто» философские тексты, эти другие тексты, будь то по вопросам, которые сегодня обычно называют наукой или магией, обычно исключаются.

Тому, кто не вырос в рамках этой странной системы, повествование, которое ее обрамляет, может показаться очень, очень странным. Во-первых, и, пожалуй, наиболее симптоматично, куда делись почти 2000 лет между Аристотелем и Декартом?! Люди перестали заниматься философией?! О, это стало религиозным. Это мешает ему быть философией? Да, возразят некоторые, но есть много тех, кто изучает эти тексты и называет их философией, и считает это дисциплинарно отличным от теологии и других областей религии.

Таким образом, специалисты по средневековой христианской, исламской и позднеантичной философии обычно попадают на факультеты религиоведения, ближневосточных исследований и/или классики соответственно. Так что, скорее всего, если вы пройдёте курс на философском факультете, вы просто не услышите об этих типах «философии» на базовых вводно-исторических обзорных курсах. В лучшем случае вы можете получить упоминание, но весьма вероятно, что ваш профессор также мало что знает об этих областях и, вероятно, не обучался в них.

Более того, «восточные» философии часто изучают в таких местах, как факультеты Восточной Азии, Южной Азии, Африки и т. д. Я знаю, что когда я был студентом, мне приходилось посещать единственный курс по китайской философии, который предлагался в моей школе. на факультете истории. И профессор, хоть и сочувствовал мне как плохому специалисту по философии, продолжал советовать мне попробовать писать работы по истории, а не по философии.

И, несомненно, никто не учил Канта Антропологии в связи с его Первой критикой , работами Лейбница по механике, Аристотеля о небесах и т. д.Эти работы считались маргинальными, выходящими за рамки философии или просто плохой наукой и мало связанными с философией. Все это действительно очень проблематично.

Индивидуум как симптом современности, или Почему история философии обычно скачет от Аристотеля к Декарту

В то время как доминирующая история философии восходит к Аристотелю, а затем к Декарту, это в большей степени симптоматично для нашего нынешнего века, чем что-либо другое. Мы живем в эпоху того, что Джеймисон назвал «поздним капитализмом», когда доктрина об индивидуальном, изолированном, атомизированном человеческом субъекте, гражданине национального государства и субъекте индивидуализированной психологии и экономики (агента рационального выбора, максимизирующего полезность в вакууме, конечно!) — пожалуй, основная идеология.Хотя эта формация всегда была в лучшем случае слабой и явно подвергалась нападкам в наш сетевой постмодернистский век, большинство историков утверждали, что «индивидуум», каким мы его знаем, в значительной степени является продуктом раннего Нового времени. Большинство теоретиков «подъема личности» прослеживают его раннее формирование во внутренних психологизирующих текстах таких фигур, как Монтень и Кастильоне, и сравнивают это с работами Декарта и Локка. Конечно, большая часть такого рода сравнительной работы выполняется на факультетах литературы или истории, поскольку все мы знаем, что философия имеет дело только с понятиями, вырванными из контекста, чтобы они не были очищены в процессе.

Идя дальше, мы видим, что этот период раннего Нового времени на самом деле является не только периодом возникновения личности (какая случайность!), но и тем же периодом времени, который дал нам и Декарта, и капитализм, и линейную перспективу. в изобразительном искусстве, ноль в западной математике, начало современных национальных государств в политике, колониализм и так называемая «эпоха исследований», а также современная наука, а также «запад», каким мы его знаем. Возможно, все эти несчастные случаи связаны между собой?

Есть много историков, которые точно показывают, как «Запад» был вылеплен из остального мира во время того, что мы сейчас часто называем «Возрождением».Конечно, если вы читали большинство традиционных «западных» историй «Возрождения», все просто «спали» в течение тех долгих темных веков, но потом по какой-то причине решили проснуться утром и иметь Ренессанс! Давайте вернемся в Грецию и немного смягчим религию, давайте поторгуемся и повеселимся!

Зеркальное отражение: Согласно психоаналитической теории кино, смотрение на объект желания, вылепленный нашей социальной властью на нашем фотонегативе, является отношением «зеркального отражения». Пример можно увидеть в большинстве мейнстримных фильмов, в которых мужчины созерцают свой собственный образ, перевернутый, который они заставляют женщин воплощать, в садмазохистской игре, в которой одна сторона явно получает больше удовольствия, чем другая. То же самое и с историей: мы переделываем прошлое по образу настоящего и любим притворяться, что на самом деле это не мы в одежде. Конечно, в квир-кинематографе или историографии мы, возможно, могли бы начать видеть человека и в образе, и лишь притворяясь, что это не так, фикция, дозволенная его социальной властью (изображение из фильма Рене Клемана 1964 года «Les Felins»). ’, отражая Джейн Фонда и Алена Делона).. .

Такой резкий, немотивированный набор переходов между движениями происходит только тогда, когда история рассказывается прямыми линиями, а не в виде меняющихся созвездий сетей. Например, если вы посмотрите на литературное движение изолированно, может показаться, что люди по всей Европе просто однажды начали идеализировать нарциссы и природу (заглавная «Н») без какой-либо реальной причины и решили назвать это романитизмом. Но в контексте промышленной революции и возникновения того, что Блейк назвал «темными сатанинскими мельницами», ограждения земель и сдвигов в политической экономии в глобальном масштабе, которые ведут к возникновению грязных, сырых перенаселенных городов, внезапно романитизм кажется симптомом более значительных сдвигов в культуре.

Философия почти не отличается. Однако ни один из них не должен сводить один набор изменений к другому. Чрезмерно механический подход к марксистскому экономическому детерминизму ни к чему нас не приведет. Хотя кажется, что изменения действительно переходят от более материальных экономических и политических интересов к более абстрактным аспектам культуры (например, к изобразительному искусству, философии, математике), они затем формируют большую часть исходного материала, с помощью которого культура считывает материальные сдвиги и вызывает новые.Если и есть какой-то приоритет, который должен быть отдан материалу, то он действительно мал. Хотя кажется, что физические потребности и технологические изменения часто кажутся причиной крупномасштабных сдвигов, они немедленно покрываются культурой, как песчинки, превращающиеся в жемчуг.

Вот почему любую историю движений, в философии или за ее пределами, нужно рассматривать как насильственный жест периодизации, который говорит нам столько же о периодизаторах и их желаниях, сколько и о рассматриваемом периоде.То же самое можно сказать и о разграничении дисциплины и вовлеченного пространства. Традиционно изучать романтизм, возвращаясь к нашему примеру, означает разграничить не только временной период (начало XIX века), но и пространственную область (Евро-Америку), и дисциплинарный круг интересов (литература, изобразительное искусство, а не машиностроение). Зачем кому-то вырезать такой кусочек из истории и ее артефактов для изучения? Как любопытно!

Такая модель по-разному формулировалась такими разными теоретиками, как Вальтер Беньямин (его «констелляционный» подход к истории сформулирован в его знаменитом «Эпистемо-критическом прологе» к его « Trauerspeilarbeit »), генеалогия эпистем Мишеля Фуко, идущая от от пастырского к суверенному, дисциплинарному и биовластному, или замечательные метаисторические работы Хейдена Уайта (т. е.: Содержание формы, Метаистория ) или Мишеля де Серто (преступно недочитанный, вдохновленный психоанализом Написание истории ).

Привнося идеи таких теоретиков в дискуссию с сетевым подходом к этим вопросам, мы можем начать понимать, что история представляет собой набор сетевых созвездий, и когда мы разделяем ее, чтобы понять некоторые из них, мы используем некоторые из наших сетей в настоящем, создавая сеть сетей в процессе. Хорошая историзация должна осознавать эту творческую активность своего собственного акта производства в процессе. Ибо то, что производится таким образом, есть не что иное, как дисциплины, пространства и периоды.Это, в свою очередь, новые сети, каждая из которых обеспечивает сырьё для следующего подобного цикла производства, воспроизводства, мутации и т. д. Если использовать замечательные метафоры Феликса Гваттари (т. е. его замечательное Машинное Бессознательное ), всё это конкретные сборки. , на всем пути вниз и потенциально бесконечные уровни масштаба, желающие производить все.

И везде, где есть производство, есть и желание, то есть ожидания, надежды и страхи, связанные с деятельностью в настоящем, которые направляют деление, деформацию и сборку продуктов культурного мусора вокруг нас в нечто вроде исторические темы , узлы или единицы, которые затем могут быть собраны в сети, линейные или иные, которые помогают нам связать наш настоящий момент с прошлым и тем самым наметить траектории для нашего будущего.Ибо если настоящее является местом производства, то в нашем производстве прошлого мы создаем зеркала, обращенные в будущее. Наши сети прошлого связаны с нашими желаниями будущего в настоящем, так что история — это просто один из инструментов, с помощью которых будущее строится в настоящем, создавая сети по ходу дела.

К сетевой истории философии: начиная с религии, науки и возвращения неоплатонизма

После этого краткого экскурса в историографические вопросы давайте теперь вернемся к конкретному вопросу истории философии. С сетевой точки зрения имеет смысл хотеть историзировать сетевой проект, искать предшественников и их антагонистов, сетевологически структурировать историю философии. И, конечно же, это акт производства, желания и созидания, ибо я считаю, что сетевой подход к нашему будущему благотворен, но для этого мне нужно переплести этот подход к миру с различными аспектами мира. вокруг него одни взяты из философии, другие из областей вне философии, одни из прошлого, другие из настоящего, все настоящее является «кейсом» для этого мировоззрения.Производство сетевой истории философии — это просто часть этой попытки «диалектизировать» прошлое (если использовать лакановский термин), заставить его работать на сетевой проект в настоящем.

Как тогда выглядела бы такая сетевая история философии в миниатюре? Конечно, все зависит от того, что вы понимаете под философией! Взятые в самом широком смысле попытки осмыслить мир с помощью абстрактных сетей, применяемых к более конкретным, различные формы человеческого предпринимательства, по-видимому, функционируют в этом качестве как попытки структурировать мир в наиболее абстрактном смысле, возможном внутри конкретной культуры. .И определенно кажется, что философии, какими мы их знаем сейчас, будь то из индийской, китайской, «западной» или других традиций, все находят свой первоначальный генезис в двух основных смыслообразующих действиях, которыми являются религия и наука. И поскольку большинство ранних культур не разделяли их, связывая то, что на Западе называлось «натурфилософией», со всем, от теологии до различных практик, которые сегодня ученые могли бы назвать формами магии, нам необходимо изучить, как абстракция как процесс смыслообразования, проявляется во всех его разнообразных формах.

Прото-наука: неоплатонические медиалогии Роберта Фладда (дополнительную информацию см. в замечательных медиаархеологиях Зигфрида Зелински)

Ибо если философия есть самые абстрактные формы мира, которые производит культура, место, где она размышляет об абстракции как таковой, то она должна относиться к различным формам абстракции, из которых она возникла и по отношению к которым она остается в постоянном диалоге. Мы можем назвать эти различные практики, связанные с физической и материальной деятельностью, практиками , а когда они размышляют о своей собственной деятельности практиками , так что когда практики размышляют о своей собственной рефлексивности и условиях этой, они становятся философией.

Итак, кажется, что если мы хотим наметить историю «западной» философии, нам вряд ли следует начинать с Древней Греции. Как показали Мартин Берналь и полемика вокруг Черной Афины , есть веские основания полагать, что древняя Греция была просто идеальным штормом для влияний со всего древнего мира, черпающим свои источники из Египта, Месопотамии, Фонкии, Персии и Индия, если не больше. Из этих источников обширные исторические записи Египта представляют собой сокровищницу вдохновения для историка философии, если они знают, что искать.Как показали историки религии (и здесь я думаю, что превосходная книга Ричарда Райта «Эволюция Бога » дает несколько замечательных ориентиров), пантеоны часто формируются, когда местные боги объединяются под властью других, когда один город завоевывает другой, и по мере того, как эти системы становятся все более сложные, они часто используются для представления понятий так же, как и людей.

Постоянное абстрагирование богов в идеи ведет к формированию систем, которые во всем, кроме названия, являются философиями. Любой, кто изучал роль Тота и Маат в Древнем Египте, знает, что разработанная грамматология почти так же сложна, как описанная Деррида в « грамматологии », и приводит к системе уравновешенных сил, которая предвосхищает многие из наших самых сложных фрактальных явлений. генераторы (то есть: повторяющиеся функциональные системы или IFS).Подобные модели можно найти в различных формах африканской мысли к югу от Сахары, как прекрасно описывает Рональд Эглаш в отношении различных центральноафриканских религиозных систем и того, как они порождают фрактальные паттерны во всех видах материальных продуктов, от предметов домашнего обихода до текстиля и архитектуры. его книга Африканские фракталы .

Только в рамках этих более широких параметров следует понимать древнегреческий взрыв. И оттуда его необходимо контекстуализировать в рамках изменяющихся параметров позднеантичного мира. Эллинистический период, часто упускаемый из виду как падение философии в религию, мистику и магию, следует рассматривать как мутацию, а не падение. Ибо на самом деле попытки понять мир через абстракцию множились, а не сокращались! Конечно, тот факт, что центр вдохновленной греками философии вскоре переместился из все более отсталых латиноязычных стран в арабоязычный мир, даже несмотря на то, что он продолжал мутировать в своих индийских и китайских расцветах, во многих отношениях обеспечивая два основных параллельных пути. которая развивалась вместе с тем, что в конечном итоге стало называться «западной» мыслью.

К сожалению, по причинам, описанным Джаредом Даймондом в его удивительном тексте Ружья, микробы и сталь , культуры Северной и Южной Америки, Африки к югу от Сахары и Австронезии просто не смогли выйти далеко за пределы стадии концептуализации богов в способом, описанным выше, в основном по причинам, связанным с материальными условиями, существующими в этих частях мира. Тем не менее, каждая из них разработала концептуальные системы богов способами, которые по сложности очень похожи на те, что наблюдались, например, в Древнем Египте.Все это, возможно, заставляет задуматься о том, возникает ли философия с возникновением городов-государств, рынка, обмена и т. д.

Парадигмы и исчезающие посредники исторических зеркал философии

Но, возвращаясь к причудам вдохновленной греками мысли, представляется, что период, широко известный как неоплатонизм, который длился в той или иной форме примерно с зарождения так называемой «нашей эры» до подъема капиталистического индивидуализма и именно «современная» наука (о людях, проводящих разрозненные, но воспроизводимые эксперименты, которые могут быть индивидуально воспроизведены) оказывается «исчезающим посредником» современной мысли.Как я утверждал во многих других текстах, исчезающий посредник (термин, заимствованный у таких мыслителей, как Фредрик Джеймисон и Славой Жижек), — это то, что нужно забыть («исчезнуть»), чтобы парадигма стала доминирующей, ибо она образует конститутивные исключения.

Эти конститутивные исключения имеют тенденцию периодически возвращаться на поверхность в виде кризисов в данной парадигме («возвращение вытесненного»), а в периоды, когда парадигма вот-вот должна измениться, исчезающий посредник, кажется, возвращается в в полную силу, пока не возникнет новая парадигма, которая займет место предыдущей.Таким образом, по обе стороны данной парадигмы, которая по существу является мировоззрением, этот временно исчезающий набор понятий «опосредует» отношение парадигмы к тому, что предшествует ей и после нее.

Например, западная демократия должна была «забыть» о том, что рабство было недемократическим, поскольку оно формулировало понятие гражданства в национальном государстве, точно так же, как кажется, что с тех пор наиболее решающая критика демократии заключается в том, что ее понятие гражданства абстрагирует экономическое и социальные проблемы из уравнения равенства.Если мы хотим когда-либо решить проблемы, которые преследуют западные капиталистические демократии, нам нужно смириться именно с тем, что оно должно было исключить из рассмотрения в рамках компетенции государства, чтобы сформировать себя в качестве господствующей парадигмы.

Неоплатонизм — великий исчезающий посредник в истории того, что в конечном итоге будет названо «западной» философией. И это потому, что он антииндивидуалистичен, индивидуум является просто следствием гигантской сетевой системы, называемой Богом, которую можно читать как абстрактное зеркальное отражение условий многоэтнических империй поздней античности.Резонансы с современностью очевидны, поскольку атомизированный индивидуум все чаще рассматривается как первичная фикция, позволившая капитализму и его различным аналогам стать господствующей парадигмой. И поэтому вполне логично, что неоплатонические сетевые мировоззрения нужно было забыть! А также все, что является посредником между субъектом и миром, следовательно, очистите философию, избавьтесь от религии и магии (поистине предшественников более эффективных методов практического вмешательства в мир, которые сегодня называются «наукой»), экономики или искусства, оставьте только предмет и его мир! Платон и Аристотель прекрасно умеют гармонировать с Декартом и Локком, а Плотин не очень, а Гегель, Спиноза, Лейбниц — это возвращение вытесненного, сетевой неоплатонический синтез, пытающийся заглянуть сквозь идеологию атомизированного индивида. которая стала доминирующей парадигмой для таких, казалось бы, разрозненных дисциплин, как неоклассическая экономическая теория, аналитическая философия, функционалистская социология и т. д.

И, конечно же, не помогает то, что неоплатонизм был сформирован Плотином и его преемниками (т. культуры, а именно арабоязычного мира. Неудивительно, что «запад» хочет забыть об этом! Но именно из этого неоплатонического синтеза и появился «запад». Ибо именно это сетевое мировоззрение создало тот сырой материал, который мутировал у еврейских мыслителей средневекового периода и у раннехристианских схоластов.

Затем неоплатонизм находит свой последний расцвет в период раннего Нового времени в так называемом ренессансном платонизме, в таких фигурах, как Пико делла Мирандола, Марцелл Фичино, Николай Кузанский и т. д. Поскольку Платона все чаще переводили с греческого, его тексты, тем не менее, читались. через неоплатоническую и часто герметическую призму, поскольку эти ранние «маги» экспериментировали с соответствиями, алхимическими методами, числовой магией и различными другими методами воздействия на физический мир, явными предшественниками современной науки. И на самом деле, многие ранние «ученые» были так же погружены в эти методы, как и те, которыми мы пользуемся сегодня, и почему бы и нет? Как мы могли исключить влияние планет, пока не смогли наблюдать за ними более внимательно? Даже сегодня невозможно полностью исключить роль планет, их магнитных и других сил, даже если для этого мало достоверных доказательств.

Но нам нужно начать восстанавливать эти протонаучные технологии, от магии чисел до алхимии и им подобных, как исчезающих посредников истории науки.Ибо именно благодаря отделению их от истории науки наука способна поддерживать фасад объективности, отдельного ученого в лаборатории, в отличие от действительно объединенного в сеть и коллективного предприятия, которым она является (и так ловко описанным Бруно). Латур и его акторно-сетевая теория в таких работах, как «Наука в действии» и «Пастеризация Франции» ).

Конечно, великая ирония здесь заключается в том, что как только сети капитализма начали сшивать мир воедино, сетевые философии ушли в тень, ибо именно идеология изолированного, атомизированного индивидуума позволила сетям капитала закрепиться, когда они сделал. Вот почему я в другом месте утверждал, что нам нужно смотреть на ренегатов-сетелогов, таких как Спиноза и Лейбниц, как на двойников Декарта и Канта, если мы хотим попытаться найти выход из идеологий настоящего, то есть мы нам нужно вернуть исчезающих посредников прошлого, чтобы помочь нам представить себе новое будущее.

И если Спиноза и Лейбниц — современные воплощения сетевого мышления, развитого на заре капитализма, симптомы зарождающейся сети (голландская торговая республика Спинозы и «республика литературы» Лейбница) на заре ее существования, то они — лишь самые недавние наследники сетевой традиции, которая почти не прерывается и восходит почти за 1500 лет до них.Вот почему, если Лейбниц и Спиноза кажутся нам сегодня новыми, мы просто не выполнили домашнее задание. Хотя они явно обеспечивают мастерскую, содержательную и последовательную систематизацию, они оба являются синтезаторами различных разработок неоплатонизма, видоизменявшихся в течение почти тысячи лет еврейских, мусульманских и, в конечном счете, христианских мутаций. Это одна из многих сетевых теорий, поскольку неоплатонический период в истории философии представляет собой комбинацию возможных сетевых мировоззрений, широкий спектр 90 562 философем, 90 563 которых можно использовать, видоизменять, деформировать и рекомбинировать с аспектами. других в наших попытках разработать сетевые технологии для будущего.

При всем этом представляется важным никогда не отделять философию и ее историю от того, что ее окружает. Как мы можем понять картезианский индивидуализм в отрыве от его оптики, его связи с радикальными сдвигами в визуальной перспективе в искусстве, или его математики и ее отношения к новым картографиям империи, или того и другого к новым «рациостям», которые были быстро объединяются во всем, от тригонометрии, используемой для картирования океанов и начал, до тех, которые используются для приравнивания валют?

Философия всегда является лишь абстракцией от этих переплетенных сетевых процессов, и мы описываем ее истории, ее парадигмы и исчезающих посредников, ее кризисы, взаимодействия и мутации всегда только по отношению к другим. Кажется, что только когда мы поймем эти взаимосвязанные вопросы, мы сможем начать писать историю философии, которая действительно может говорить о потребностях нашего все более сетевого будущего.

Нравится:

Нравится Загрузка…

~ Крис, 11 января 2012 г.

Posted in Uncategorized
Теги: исламская философия, лейбниц, теория медиа, неоплатонизм, сетевая наука, спиноза

Теория периодизации: перед лицом неудобной правды

Развитие науки о стрессе всерьез началось в первые десятилетия двадцатого века.Известно, что в 1920-х годах Уолтер Кэннон из Гарварда, повторяя более раннюю концепцию Бернара о сбалансированной среде interieur , предположил, что возбуждение смещает набор внутренних устойчивых состояний животного, который он назвал гомеостазом , в сторону от стабильных привычных установок []. 5]. Это нарушение равновесия, в свою очередь, стимулировало секрецию катехоламинов, особенно адреналина, тем самым приводя в действие экстренную реакцию «бей или беги», предназначенную для облегчения наложенного вызова, подавления биологического нарушения и облегчения возврата к нормальному гомеостатическому состоянию [6].

Десять лет спустя Ганс Селье, переключив внимание с катехоламинов мозгового слоя надпочечников на глюкокортикоиды коры надпочечников, начал работу, призванную произвести революцию в этой области. В начале своей карьеры Селье заметил, что грызуны, которые испытывали различные физиологические неудобства, демонстрировали удивительно схожие стереотипные реакции. Независимо от того, были ли крысы поражены электрическим током, утомлены, голодали или подвергались воздействию экстремальных температур, наблюдаемая дезадаптация имела общую неспецифическую траекторию.В своем знаменательном письме 1936 года в Nature Селье описал триаду симптомов: увеличение надпочечников, изъязвление желудочно-кишечного тракта и атрофию тимуса, которые, как он утверждал, были предсказуемо вызваны множественными биологическими повреждениями [7].

Очевидная универсальность этой патологической триады побудила Селье сформулировать общий адаптационный синдром (ОАС). GAS заключает в себе основной тезис Селье о том, что все биологические вызовы противостоят предсказуемым образом, проходя через одни и те же последовательные фазы: сначала тревога, затем сопротивление, и, если вызов был непреодолимым, приводил к одному и тому же конечному результату — истощению. Селье применил инженерный термин для описания реакции животного на такое возмущение, переопределив стресс как « не — специфический ответ организма на любое требование, предъявляемое к нему », а стрессор как любой вредный агент. стимуляция ГАС-ответа [8].

Когда двадцатый век вступил в свою последнюю четверть, наше понимание стресса и связанного с ним словаря — гомеостаза, бей или беги , главной надпочечниковой железы, ГАС — формировалось этими пионерами.Хотя поверхностно признавая, что у каждого из нас есть индивидуально отличные пороги, установки, сильные стороны и уязвимости, Селье представлял реакцию на стресс как стереотипное общевидовое явление. Неявный подтекст заключался в предполагаемом соответствии навязанным требованиям, посредством чего адаптивные реакции, вызванные стрессом, были тесно связаны с предсказуемой траекторией реакции ГАС.

Воздействие на мир коучинга

Селье однажды заметил, что никогда не рассматривал возможность применения своего исследования в сфере спорта [9]. Тем не менее проницательные тренеры быстро осознали ее актуальность [9, 10]. Влиятельными ранними переводчиками работ Селье в спортивный контекст были австралийский тренер по плаванию Форбс Карлайл в 1955 году, легкоатлет Фред Уилт в начале 1960-х годов, а затем легендарный советник по плаванию Джеймс «Док» Коунсилмен в 1968 году [9,10,11].

Сегодня наследие Канона и Селье остается закрепленным в науке о периодизации, о чем свидетельствует постоянное цитирование гомеостаза и ГАС в качестве теоретических платформ, на которых основана современная теория планирования [12,13,14].Крупнейший в мире орган по сертификации силы и физической подготовки, Национальная ассоциация силовой и физической подготовки, например, отмечает важность GAS и гомеостатических принципов в публикациях этой организации, заявляя: обучение было разработано » [15]. Точно так же в академической литературе единственные обзоры периодизации, опубликованные на сегодняшний день в высокорейтинговых рецензируемых журналах, цитируют Кэнона и Селье, отмечая, например, что биологическая основа периодизированных планов использует гомеостатическую регуляцию и адаптацию к стрессу в качестве фундаментальных теорий адаптации человека [16, 17].

Путаница и споры

Сразу после войны учение Селье доминировало в академическом и популярном понимании феномена стресса. Однако в то же время исследовательская традиция, в большей степени подверженная влиянию психологии, начала двигаться по собственной эволюционной дуге. С течением века, когда эти пути пересекались, неизбежно возникали идеологические конфликты [18].

Гомеостаз и ГАС были прочно укоренившимися биологическими понятиями, и Селье признал это в конце жизни, отметив, что долгое время рассматривал стресс как «чисто физиологическое и медицинское явление » [19].Напротив, психологи интерпретировали реакцию на стресс в первую очередь как когнитивное событие, возникающее непосредственно из « несоответствия между восприятием индивидами требований задачи и их восприятием своих ресурсов для того, чтобы справиться с ними» [20].

Центральное место в этих дебатах занимало происхождение неопознанного сигнала, ответственного за первоначальное срабатывание тревожной реакции, так называемого первого посредника . Селье предсказал и безрезультатно искал первого биологического посредника.Однако более психологически ориентированные исследователи утверждали, что первый медиатор имел психоэмоциональное происхождение, по сути предполагая, что события стимулируют стрессовую реакцию только тогда, когда они оцениваются как «угрожающие» [18, 21, 22].

Возможно, наиболее примечательно то, что на протяжении 1960-х и 1970-х годов Джон Мейсон, работавший в новаторской междисциплинарной группе Джозефа В. Брейди в Мемориале Уолтера Рида, продемонстрировал, что реакция на стресс существенно различается в зависимости от ситуации, индивидуума, и история личности.В работе Мейсона, например, подчеркивалось, что когда вредных психологических сопутствующих физических стрессов уменьшались или устранялись, ГАС либо рассеивалась, либо исчезала [18, 23]. В то же время классическая теория, вдохновленная Селье, стремилась приспособить доказательства, демонстрирующие, что ни гомеостаз, ни реакция на стресс не являются статичными, а динамически меняются под влиянием истории жизни и колеблющихся биологических ритмов. Традиционная теория, например, не могла красноречиво объяснить, почему артериальное давление заметно колеблется в течение дня и часто остается повышенным еще долго после устранения стрессоров [24].

Когда двадцатый век вступил в свою последнюю четверть, объясняющие ограничения парадигмы Селье стали все более очевидными. В частности, представление о стрессе как о предсказуемом биологически опосредованном явлении было подорвано (1) очевидным влиянием нефизических факторов на физиологические реакции на стресс и (2) все более убедительными доказательствами того, что реакции на стресс не были генерализованными и неспецифическими. но очень индивидуализированы и зависят от контекста [25].

Революция к эволюции

По мере того, как объединяющая объяснительная сила парадигмы Селье ослабевала, поле распадалось.В этом концептуальном вакууме были предложены различные теории, но не получившие широкого признания [26]. Таково было положение дел, когда Стерлинг и Эйер (1988), опираясь на междисциплинарные взгляды, предложили концепцию аллостаза [27]. Аллостаз предполагает, что организмы поддерживают физиологическую стабильность, предвосхищая «потребности» до того, как они возникнут, и мобилизуя разнообразные неврологические, биологические и иммунологические приспособления для противодействия этим возникающим проблемам [26, 28, 29].Чтобы облегчить этот прогноз, потоки информации из нескольких источников смешиваются с ожиданиями и предыдущим опытом для оценки «угрозы», создаваемой предстоящими проблемами. Вслед за этим прогнозом рефлекторно запускаются множественные упреждающие действия по исправлению, откалиброванные с учетом этой предполагаемой угрозы, для защиты текущей и будущей функции, тем самым способствуя живучести.

Аллостаз, соответственно, представляет собой не конкретный набор строго контролируемых гомеостатических условий, которые необходимо защищать, а набор совместных процессов, которые стратегически распределяют ресурсы для сохранения функциональности в непредсказуемой и динамично меняющейся среде.Следовательно, и в отличие от модели Селье, аллостаз признает, что нейробиологический императив состоит не в том, чтобы искать гомеостатическое постоянство (« стабильность через постоянство »), а в том, чтобы чутко упреждать возникающие проблемы и реагировать на них, организуя многоуровневые общесистемные процессы. согласованные компенсации (« стабильность через изменение ») [24, 28].

Аллостатическая аккомодация и нагрузка

Когда аллостатическое состояние нарушается, широкий спектр неврологических и биологических подсистем совместно модулирует выходные данные, чтобы приспособиться к предъявляемым требованиям.Резкие или стойкие аллостатические приспособления , однако, налагают бремя: аллостатическая нагрузка [29]. При эффективной работе хорошо откалиброванная аллостатическая аккомодация чувствительно возникает в ответ на текущие и ожидаемые возмущения. Эти приспособления облегчают положительную адаптацию к минимальной накапливающейся аллостатической нагрузке и повышают устойчивость к подобным стрессовым воздействиям в будущем. Напротив, когда аллостатические реакции неадекватны, перегружены или постоянно активированы, чрезмерные аккомодационные сдвиги приводят к накоплению аллостатической нагрузки [28, 29, 30].

Хотя бремя накопленной нагрузки можно постепенно облегчить, наследие повторяющихся циклов аккомодации сохраняется в виде остаточных следов нейропластического износа . Неизбежно, что постепенное накопление этих пластиковых остатков влечет за собой штрафы. Соответственно, постоянная или чрезмерная аллостатическая аккомодация приводит к накоплению нагрузки, тем самым увеличивая износ и разрушая устойчивость к будущим аллостатическим воздействиям. Этот прогрессирующий нейробиологический износ в конечном итоге проявляется в виде некоторой смеси психоэмоциональных, физиологических, неврологических, иммунологических и/или поведенческих нарушений [30].

Таким образом, аллостатическая теория предполагает, что при провокации организм рефлекторно не запускает биологически опосредованный ГАЗовый ответ, основанный на действиях отдельных семейств химических мессенджеров — катехоламинов Кэнона; Глюкокортикоиды Селье, поскольку он стремится восстановить условно оптимальный набор стационарных условий. Вместо этого запутанные сети нейронных и биологических партнеров организуют согласованные ответы, развертывая массивы системных медиаторов, модулируемых посредством тесно взаимосвязанных нелинейных связей обратной связи и прямой связи [29,30,31]. Соответственно, аллостаз представляет собой сложный набор интегрированных эмоциональных, физиологических, иммунологических и психологических процессов, тесно взаимодействующих друг с другом для установления нового набора внутренних условий, наилучшим образом соответствующих текущим обстоятельствам [26]. Благодаря этим гибким адаптивным механизмам функциональная надежность на макроуровне сохраняется за счет постоянной синергетической совместной модуляции на микроуровне. Феномен, ранее красноречиво описанный как « прекрасный парадокс кажущегося постоянства, несмотря на непрерывные изменения » [32].

Мозг как главная железа

Селье предполагал, что биологический стресс в значительной степени не зависит от мозга. Аллостаз, напротив, прочно позиционирует мозг как главный орган, ответственный за координацию всех центральных и периферических реакций на навязываемые вызовы [27, 33]. Быстрое развитие методов нейровизуализации недавно подтвердило это утверждение. Важно отметить, что современные исследования показывают, что именно основные эмоциональные области мозга — высокоразвитые области в миндалевидном теле и базальных ганглиях — первыми регистрируют вызов, опосредуют аккомодационные реакции и являются первыми сетями, демонстрирующими нейропластическое изнашивание и нейропластичность. разрыв после неослабленной нагрузки [30, 34].

В совокупности эти модули среднего мозга функционируют как плотно взаимосвязанные узлы обработки, служащие для интеграции познания, спускающегося из высших областей коры, с сенсорной информацией, исходящей из периферических и зрительных центров. Такое понимание подтверждает, что когда воспринимаемое изменение обстоятельств изменяет сенсорный вход, это изменение оценивается схемой обработки эмоций (в диапазоне от «благоприятного до угрожающего») и эмоциональным резонансом, связанным с событием.Эта эмоциональная оценка впоследствии корректирует циркулирующие уровни нейротрансмиттеров, нейромодуляторов, нейрогормонов и факторов роста нервной системы. Эти локальные нейрохимические изменения впоследствии настраивают каскад нижестоящих биохимических и гормональных реакций, мобилизованных для решения ожидаемой проблемы [30, 33, 35]. По сути, эмоции калибруют химию реакции на стресс в зависимости от воспринимаемого контекста.

Современные данные, таким образом, показывают, что долгожданный первый медиатор является не биологическим событием, а изменением эмоционального резонанса, вызванным интерпретацией сенсорных событий и/или когнитивных обстоятельств [30]. Эта эмоциональная оценка впоследствии усиливает или ослабляет ощущения и восприятия, считающиеся непосредственно важными для выживания, тем самым модулируя поведение и мотивационные побуждения. Важно отметить, что эти эмоционально индуцированные нейрохимические изменения напрямую не зависят от интенсивности наложенных стимулов, а обусловлены эмоциональным резонансом, вызванным стрессогенным событием [28, 30, 33]. Следовательно, даже когда стрессоры кажутся далекими от эмоционального значения, такими как воздействие холода или вызванные лабораторией гистаминовые реакции, биологические реакции можно легко модулировать, а время заживления резко увеличить или сократить, просто манипулируя эмоциональным контекстом [36,37,38]. .С этой точки зрения, реакция на стресс — на самом фундаментально непреодолимом уровне — является общесистемной нейробиологической подготовкой, способствующей выживанию, чтобы справиться с ожидаемой угрозой, движимой эмоциональной оценкой.

В частности, в отношении теории планирования тренировок, бесспорно, механические и энергетические проблемы, связанные с физической подготовкой, являются главными инициаторами последовательности нейронных и биологических событий, которые впоследствии приводят в действие адаптацию физической формы.