Культурология предмет и объект: 15 ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ И МЕТОДЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ. Культурология. Шпаргалка [litres]

Содержание

15 ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ И МЕТОДЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ. Культурология. Шпаргалка [litres]

Объект, предмет, задачи культурологии — презентация онлайн

1. Объект, предмет, задачи

КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Объект, предмет, задачи
Культурология
(лат. cultura — возделывание, земледелие,
воспитание, почитание; др.-греч. λόγος —
мысль, причина)
наука, изучающая культуру, наиболее
общие закономерности её развития.
Культурология оформилась в
самостоятельную дисциплину в XX веке.

3. Объект культурологии

Объектами изучения
культурологии являются
общество и
человек,
взятые в их отношениях по
поводу культуры, её
возникновения, развития и
изменения в будущем.

4. Предмет культурологии

это совокупность нескольких элементов:
все явления материальной и духовной
культуры;
механизмы формирования, сохранения и
трансляции явлений культуры;
условия и предпосылки, определяющие
форму феноменов культуры;
законы развития культурных явлений,
взаимодействующих между собой.
В зависимости от целей и
предметных сфер, уровня знания и
обобщения выделяют
фундаментальную
и
прикладную
культурологию

6. Фундаментальная культурология

Изучает культуру с целью
теоретического и
исторического познания
этого феномена, занимается
разработкой
категориального аппарата и
методами исследования; на
этом уровне можно
выделить философию
культуры.

7. Прикладная культурология

Опираясь на фундаментальные
знания о культуре, изучает
отдельные её подсистемы
(экономическую,
политическую, религиозную,
художественную) с целью
прогнозирования,
проектирования и
регулирования актуальных
культурологических процессов.

8. Задачи культурологии

• Осмысление культуры
как целостного
явления
• Определение
наиболее общих
законов её
функционирования
• Анализ феномена
культуры как системы

Культурология

КУЛЬТУРОЛОГИЯ

Теория культуры

Лекция 1

Предмет изучения и основные задачи культурологии

В широкое употребление термин культурология ввел американский ученый Л. Уайт (1900-1975) как синоним науки о культуре. Именно ему принадлежит попытка создания общей теории культуры.

Культурология – комплексная социогуманитарная дисциплина, стремящаяся к созданию системы знаний о культуре как целостном явлении. Культурологическое исследование нацелено на эмпирическое описание культуры, сравнительный анализ культур, изучение межкультурной коммуникации, объяснения истоков общего и специфического, устойчивого и изменчивого в культуре.

Культурология сегодня – наука становящаяся, не выделившаяся полностью из тех дисциплин, на стыке которых она формируется. Культурология предстает интегративной областью знания. Ее базисом выступают отдельные науки о культуре – археология, история, этнография, искусствознание и т. п. В рамках социогуманитарного знания культурология может рассматриваться в качестве методологической основы для остальных, изучающих культурные явления, научных дисциплин, так как определяет общее значение феномена культуры и способы его исследования. Целью культурологического исследования является понимание как своей, так и иной культуры, а предметом становится содержание общественной жизни. Таким образом, культурология изучает взаимодействие элементов культуры: традиций, норм, ценностей, обычаев, социальных институтов, культурных кодов, технологий, идеологий и пр.

, т. е. небиологическую форму существования человека и смыслы, которыми для него наполнен мир.

Культурология опирается на единство теоретического и эмпирического знания, т. к. рассматривает и предельные абстракции, и конкретные культурные явления и процессы. Современная культурология включает в себя как фундаментальные, так и прикладные исследования.

В качестве основных задач культурологического исследования можно назвать следующие:

· анализ культуры как системы культурных феноменов;

· исследование ментального содержания культуры;

· выявление типов связей между элементами культуры;

· исследование типологий культур и культурных единиц;

· разрешение проблем социокультурной динамики;

· исследование культурных кодов и коммуникаций.

Практическое значение культурологических исследований определяется возможностью их применения в сфере массовых коммуникаций и управления.

Потребность в культурологических знаниях особенно возросла в ХХ в. – в период интенсивных изменений социокультурной реальности.

В культурологической науке используются различные методы:

· эмпирический, основанный на сборе и описании фактического материала, особенно важен при полевых исследованиях;

· сравнительно-исторический, позволяющий сравнивать в историческом разрезе самобытные явления культурного комплекса;

· структурно-функциональный, предполагающий разложение изучаемого культурного объекта на составные части и выявление их внутренних связей;

· генетический, позволяющий понять интересующий нас феномен с точки зрения его возникновения и развития;

· семиотический – исходит из понимания культуры как внебиологического знакового механизма передачи опыта от поколения к поколению, как символической системы, обеспечивающей социальное наследование.

В культурологии выделяют несколько разделов.

Философия культуры выполняет методологическую функцию по отношению ко всей культурологии, т. к. она определяет общий смысл явления культур, представляет различные трактовки культуры, обеспечивает выбор познавательных ориентиров культурологических исследований.

Теория культуры определяет сущность, место и значение конкретных культурных явлений.

История культуры описывает конкретно-исторические особенности культурного развития. Прошлое культуры изучается для понимания ее настоящего.

Социология культуры изучает функционирование культуры в конкретной исторической ситуации.

Культурная антропология фиксирует и анализирует образ жизни и свойства различных культурных объектов: регионов, поселений, областей культуры, социокультурных слоев и групп, индивидов и т. д.

Таким образом, культурология является комплексной социогуманитарной наукой. Возникновение культурологии отражает общую тенденцию современного научного знания к междисциплинарному синтезу для получения целостных представлений о человеке и его культуре. Вместе с тем культурология представляет самостоятельную область знаний.

Можно констатировать, что культурология стремится не просто к описанию «материальных и духовных ценностей, накопленных человечеством», а к осмыслению всего мира человеческой культуры как системного единства. На это направлены основные задачи культурологии и ее методы. Трудности в становлении культурологической науки обусловлены многоплановостью феномена культуры и сложностью его определения.

Вернуться к оглавлению

Культурология как наука: объект, предмет, особенности определения

Вопрос 1. Культурология как наука: объект, предмет, особенности определения

Будник Г.А., Королева Т.В. Культурология: Учеб.-метод. пособие / ФГБОУВО «Ивановский государственный энергетический университет имени В.И. Ленина». – Иваново, 2018. – 152 с.

Словарь

Культурология – это комплексная область гуманитарного знания, синтезирующего в себе философские, исторические, антропологические, этнографические, социологические и другие исследования культуры.

Культурология – эта система знаний о сущности, принципах, закономерностях существования и развития, способах постижения культуры. Происхождение термина Культурология принято связывать с именем американского культурного антрополога Л. Уайта, в России впервые этот термин стал использовать академик Д.С. Лихачев.

Объект культурологии – культура как исторический и социокультурный опыт людей, закрепленный в традициях и нормах, обычаях и законах, представлениях, оценках и действиях.

Предмет культурологии – совокупность вопросов происхождения, функционирования и развития культуры как специфически человеческого социокультурного опыта, отличного от мира живой природы. Культурология изучает наиболее общие закономерности развития культуры, формы ее проявления.

Впервые термин был предложен немецким философом Освальдом в 1909 году, который под «культурологией» понимал науку, изучающую культуру, общие закономерности культурноисторического процесса и специфики человеческой культуры

2. Хрестоматия

1) Л. Уайт о культурологии и культуре

Определяющей особенностью концепции Л. Уайта является утверждение принципа эволюционизма в науках о культуре. Эволюция, согласно Л. Уайту, означает процесс, в котором одна форма вырастает из другой в хронологической последовательности. Формы образуются из слияния элементов культуры. По мнению ученого, если проследить развитие топоров, ткацких станков, письменности, законодательств, общественных организаций, то можно увидеть последовательную смену их форм существования.

Л. Уайт приходит к выводу о том, что давно назрела необходимость в создании новой науки, предметом изучения которой стала бы человеческая культура. Может ли выполнить эту роль антропология? Нет, – полагает ученый, – поскольку эта наука занимается исследованиями в самых различных областях, не только в области культуры. Существует также психология. Однако в ее ведении, по мнению автора, находится «особый класс явлений: реакции организмов на внешние стимулы». Таким образом, психология не ставит перед собой цель отличить то, что относится к культуре, от «некультурного». Возможно, главную роль в исследовании культурных явлений следует отвести социологии? Однако и эта наука также не лишена определенных недостатков. Социологии свойственен «фатальный недостаток». Эта наука не в состоянии отличить культурное от социального. В глазах социолога, согласно Л. Уайту, культура становится либо аспектом, либо продуктом социального процесса взаимодействия. На самом же деле те процессы и структуры, которые мы можем наблюдать в человеческом обществе, представляют собой функции культуры.

Л. Уайт не первый, кто вводит в научный оборот термин «культурология». Однако его важная заслуга состоит в том, что он отстаивает позиции культурологии как самостоятельной науки, разрабатывает ее методологию и обосновывает ее необходимость в системе наук.

В общетеоретическом аспекте Л. Уайт определяет культурологию как «отрасль антропологии, которая рассматривает культуру (институты, технологии, идеологии) как самостоятельную упорядоченность феноменов, организованных в соответствии с собственными принципами и существующих по собственным законам».

Предметный мир как объект культурологии

[57]

Предметный мир — совокупность искусственно созданных для выполнения самых разных функций вещей и сооружений. Эту совокупность артефактов также называют предметной средой, материальной культурой, «второй природой» или предметной культурой (каждое из приведенных понятий имеет свои нюансы и свои более широкие смыслы).

Названный грандиозный объект и его фрагменты рассматриваются множеством естественных, технических, гуманитарных и общественных наук в самых разных срезах. При этом каждая дисциплина имеет свою плоскость рассмотрения общего объекта — свой предмет. В результате бесчисленные источники, сливаясь в реки, образуют сегодня океан информации, не имеющий четких очертаний. Данное обстоятельство делает такие односторонние представления не только обрывочными, но зачастую и деформированными.

Построение общей модели предметного мира — функция философии, ее практического крыла. Это крыло с античных времен простиралось над областями социальной философии и теоретической социологии, этики, политологии и т.п. Однако его прикосновения к миру предметов были весьма мимолетными. Приблизительные представления о сущности материальной культуры, достигнутые философией, когда она была, по выражению Аристотеля, «сама себе госпожой», вовсе ушли из поля ее интересов, когда она оказалась в роли «служанки богословия». В XV и XVI веках философия постепенно выходит из монашеской кельи на белый свет. В предметной проблематике следует отметить особый интерес мыслителей к соотношению пользы и красоты, сохраняющийся и по сей день. Капитальным вкладом классической философской мысли, включая Маркса, в понимание мира искусственно созданных предметов явились суждения о его осмысленной целесообразности, об отражении в нем родовой сущности человека, о языке предметных форм, о формировании человека посредством предметного окружения. Что касается «практического» крыла современной философии (прежде всего философии техники и философии дизайна), то оно затрагивает грешную землю лишь вскользь, не опускаясь до рассмотрения практических вопросов. Сегодня философская рефлексия над предметным миром [58] осуществляется главным образом в культурологическом «поле». Что же это за поле?

По убеждению одного из первых отечественных исследователей культуры Э.В. Соколова, «…сегодня систематизация обширного культурологического материала возможна лишь в виде некоторой «мозаики» теорий…». Тем не менее, большинством специалистов культурология интерпретируется как комплексная дисциплина. Л.Н. Коган использует понятие комплекса культурологических наук: культурология «…синтезирует и интегрирует их. И философия, и теория, и история, и социология культуры выступают ее составными частями». С.Н. Иконникова еще более расширяет это представление. Для нее культурология — дисциплина, «…возникшая на «пересечении» или стыке таких наук, как история, этнология, философия, социология, семиотика, искусствознание и других… Она выражает общую тенденцию к интеграции наук о культуре, но имеет свой предмет (выделено мной — М.К.) исследования».

Мысли по поводу «составных частей» культурологии, как бы объединяемых ею, представляются лишь мечтаниями. Такие «глыбы», как история мировой культуры, или даже поуже — история науки, история религии, история техники, история искусства и т.д., археология, этнография, социология культуры и т.п. являются самостоятельными сложившимися дисциплинами, которые по отношению к культурологии выступают не как части или разделы, а как источники, поставляющие материал для осмысления и раскрытия общих закономерностей устройства, функционирования и развития культуры в целом или ее фрагментов. В этом, видимо, и состоит «свой предмет», свой угол зрения культурологии как философской науки, о котором упомянула С.Н. Иконникова.

Под таким углом зрения мы и обращаемся к сферам познания, так или иначе изучающим предметную культуру. Здесь существует ряд исследовательских срезов: антропологический, исторический, социологический, информационный, аксеологический, эстетический и т.п., многие из которых пересекаются, перетекают друг в друга — диффундируют.

К широкому философскому взгляду на созданную человеком предметную среду ближе других антропология — сегодня столь же всеобъемлющая и многогранная дисциплина, как и культурология. Последний представитель британской классической — и пионер современной научной антропологии Дж. Фрэзер своей концептуальной интерпретацией широчайшего материала доказал, что первичные потребности человека удовлетворяются посредством изобретений, орудий, оружия и других материальных приспособлений в руках группы сотрудничающих индивидов, которые живут и работают вместе, опираясь на традиции. Фрэзер развивал эволюционные взгляды на культуру. Немецкий географ и этнолог Ф. Ратцель сделал главным объяснительным принципом диффузию — таким термином начали обозначать передачу культурных признаков от одной общности к другой. Профессор [59] Э. Хантингтон из Йейла развил экологический подход и неоспоримо доказал, что климат и природные ресурсы окружающей среды налагают глубокий отпечаток на историю и развитие культуры, существующей в данных природных условиях. Наконец, выдающийся британский антрополог Б. Малиновский развивал функциональный взгляд на природу культуры, увидев в ней не просто совокупность составляющих ее элементов, а систему, соответствующую фундаментальным природным потребностям человека.

Среди дисциплин, изучающих мир вещей в историческом срезе, прежде всего должна быть названа археология. Она все глубже проникает в толщу времен, проясняя представления об ушедших цивилизациях, воссоздавая фрагменты предметной среды. Археологи в буквальном смысле слова накопали горы материалов. Добываемые ими фонды удваиваются каждые 10 лет. Сегодня перед учеными все неотступнее встает задача осмысления и систематизации накопленного материала, выявления закономерностей предметогенеза как части культурогенеза. Решение подобной задачи требует культурологического подхода.

Вторая историческая дисциплина, тесно связанная с археологией, но изучающая материальную культуру народов мира преимущественно путем непосредственного наблюдения, в контексте целостного бытования, экономического уклада, живой деятельности — этнография. Материальные памятники здесь уже не являются единственным объектом изучения. Упомянутый бытовой контекст позволил полнее ощутить их духовное значение, но одновременно отодвинул их, особенно технику, на периферию исследовательских интересов. В море этнографической литературы существуют лишь единичные островки, специально посвященные предметности, типа книги Ю. Липса «Происхождение вещей».

В обширнейшей сфере исторического рассмотрения предметного мира значительное место занимают дисциплины, изучающие его отдельные мощные пласты: история техники и ремесел, история строительства и архитектуры, история прикладного искусства. Как в исследовательской, так и в музейной практике эти пласты культуры в целях изучения дробятся, конкретизируются по различным основаниям. Наиболее распространено, естественно, временное деление на исторические периоды. Также популярно географическое расчленение. В производственной плоскости объекты названных пластов обычно делятся по материалам, по технологии, по конструктивным признакам. В плоскости потребления они делятся по назначению (на «жанры»), по социальной адресованности различным сословиям, по возрасту и половой принадлежности потребителя, по средам потребления: бытовая, производственная, досуговая, культовая, походная, военная и т.п.

Однако в конкретно исторической литературе (также как в археологической или этнографической) отсутствует, казалось бы, основная, сущностная плоскость рассмотрения объектов, раскрывающая различные методы [60] формирования вещей и сооружений, методы в философском смысле как совокупности исходных принципов. А ведь эти методы различны, и зависят они, видимо, не от эпохи или региона, не от материала или конструкции и тем более не от пола или возраста потребителя. Понимать их сущность очень важно, т.к. именно они определяют характер формирования предмета и оптимальную позицию его оценивания.

Данная проблематика косвенно затрагивается в социологическом срезе исследований объектов предметной культуры. Здесь в центре внимания оказываются вопросы потребностей общества, социального заказа, целей хозяев производства и, соответственно, принципов формирования продукции. Эта проблематика особенно актуализировалась в связи с развитием дизайна как проектирования продукции для рынка в условиях жесткой конкуренции. Она профессионально рассматривалась в работах отечественных и западных авторов. Однако в их задачи входило раскрытие социально-экономических пружин рыночного механизма, но не проникновение в существо процессов формирования вещи. Аналогично и социальную психологию интересуют процессы, происходящие уже с готовой вещью, в разных рыночных и потребительских ситуациях, их пересечение с различными группами потребителей, манипулирование потребностями и т. п.

Также в основном на материале дизайна и архитектуры базируются современные исследования предметного мира в информационном срезе, хотя присутствие в предметах информационной, или семиотической, или знаковой функции осознанно человечеством очень давно. Семиотические исследования в области архитектуры ведутся с конца 60-х годов. Однако аналогии языка предметных форм с вербальным языком не идут далее самых общих признаков, ибо визуальный, а тем более неизобразительный архитектонический язык принципиально отличается от вербального. Во-первых, он бесконечно более сложен, поскольку включает ряд слоев: языки пространства и структур, масс и пропорций, языки членений и ритмов, пластики и фактур, цвета, текстур и т.п. Во-вторых, все эти языки оперируют не определенными понятиями, а впечатлениями, ассоциациями; поэтому они подвижны, субъективны. Наконец, они «звучат» не последовательно, как в речи, а одновременно и в самых разных соотношениях, создавая бесчисленные полифонические образы.

Многообразные смыслы, таящиеся в предметных формах, объективированные в них, как бы вызываются к жизни в процессе восприятия этих форм и одновременно окрашиваются ценностным отношением, зависящим от воспринимающего субъекта — вещи обретают человеческие значения. Из всего круга ценностных отношений в мире предметов основными являются утилитарное и эстетическое; последнее оказалось в центре аксеологической рефлексии теоретиков архитектуры и дизайна.
[61]

Любая теория обретает реальный смысл, лишь давая выходы в сферу практики, способствуя решению существующих там проблем. Исследования во всех рассмотренных направлениях не дают выходов в практику создания вещей, а также их оценивания, не обнажают требований, принципов, критериев. Дело, видимо, в том, что исследования, как правило, осуществляются специалистами, далекими от непосредственного предметосозидания, для которых предметный мир — это готовый уже сформированный изначально загадочный объект изучения. Отсюда отсутствие потребности вскрыть механизм деятельности по созданию вещей, понять процессы и факторы, определяющие их содержание и форму, их дифференциацию и эволюцию.

Но существует еще рефлексия созидателей предметов — мыслящих инженеров и архитекторов, дизайнеров и художников, которым кровно близки названные вопросы. Они в своем творчестве с неизбежностью опираются на некие объективные закономерности, но делают это интуитивно, неосознанно; их рефлексия никогда не достигала уровня теории в строгом смысле слова.

Так в общих чертах выглядят результаты осмысления «второй природы». Они свидетельствуют о наличии разрыва между потребностью практики в знании закономерностей предметного мира и ответом философской мысли на эту потребность, т.е. о наличии проблемной ситуации, разрешить которую призвана общая теория материальной культуры, формирующаяся сегодня (см. работу М. Коськова «Предметное творчество», кн.1, СПб., 1996).

Что изучает культурология? / TeachMePlease

В XX веке культурология стала самостоятельной наукой, которая состоит вне рамок философии, но остается связанной с ней через философию культуры. Связь эта имеет характер сложного взаимовлияния и взаимодействия.

Таким образом, культурология сложилась как гуманитарная наука о наиболее общих законах развития и функционирования культуры. В ее структуре выделяют следующие составляющие: объект, предмет, содержание, принципы, категории, законы, методы и функции.

Что же такое культурология? Это наука о культуре. Дисциплина, интегрирующая в себе проблематику и категории социологии, философии, психологии, истории и антропологии.

Объектом культурологии являются: культурные аспекты областей общественной жизни; тенденции и процессы в современной социокультурной среде.

Под предметом понимают совокупность понятий, с помощью которых культурология описывает объективную реальность:

культурные процессы и явления, связанные отношениями в обществе;
специфика региональных культур, связь и зависимость культур различных народов и эпох;
специфика и особенности современной цивилизации, а также тенденции ее развития;
структура, закономерности, сущность развития и функционирования культурного процесса человека.

К изучению культуры относят два принципа:

Принцип культурно‑исторического подхода. Он означает, что все явления, события и факты культурного процесса рассматриваются в контексте соответствующего периода и тех условий, в которых они происходили.
Принцип целостности. Изучение какого‑либо периода в развитии культуры должно включать в себя все многообразие явлений, фактов, событий культурного процесса.

В культурологии применяется множество методов изучения культуры. Мы рассмотрим наиболее традиционные и распространенные:

— диахронический метод. Позволяет исследовать культурные процессы и явления в их хронологической последовательности.

— синхронический метод. Состоит в совокупном анализе двух и более культур на протяжении определенного времени их развития.

— сравнительно‑исторический (компаративный) метод. Его суть состоит в том, что он позволяет сравнивать в историческом разрезе многие явления культуры и проникать в их сущность.

— структурно‑функциональный метод. Заключается в разложении изучаемого объекта культуры на составные части и выявлении внутренней связи внутри между ними.

— системный метод. Позволяет выявлять задачи, связанные с обобщающей способностью видеть за конкретными явлениями культуры ее глубинные смыслы.

В культурологии широко используется также эмпирический метод. В его рамках применяются традиционные полевые антропологические методы – описание, классификация, наблюдение, интервью.

Основные культурологические школы и направления:

Общественно‑историческая школа

Общественно‑историческая школа имеет «классические» традиции и восходит к Канту, Гегелю и Гумбольдту. Главными особенностями общественно‑исторической школы являются органицизм культур (в культуре есть периоды зарождения, роста, расцвета, увядания и гибели), локальность, деление на типологии.

Натуралистическая школа

Главная черта — стремление подчеркнуть биологическую составляющую культуры. Это направление объединяет в основном медиков, психологов и биологов, которые, при объяснении культуры, отталкиваются от психо‑биологической природы человека. Основные представители: Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Бронислав Малиновский.

Социологическая школа

В центре внимания представителей данной школы находится само общество, его структура и социальные институты. Идея данной школы заключается в том, что культура есть продукт общественный. Основные представители: Томас Элиот, П. А. Сорокин, Альфред Вебер.

Символическая школа

Самая молодая и одна из самых влиятельных современных школ. Здесь все культурные процессы рассматриваются как коммуникационные. Культура понимается как знаковая система, созданная человеком, так как только он обладает способностью к символизации, а через неё — и к взаимной информации. Основные представители: Фердинанд де Соссюр, Эрнст Кассирер, Клод Леви‑Стросс.

В целом культурология как наука способствует выявлению тенденций и законов развития культуры, что позволяет понять прошлое и настоящее конкретной культуры, дает возможность научно подходить к решению проблем управления культурными процессами в обществе, прогнозировать развитие культуры, оценивать результаты культурной деятельности общества.

Новости факультета

Руководитель образовательной программы «Культурология», заведующая кафедрой теории и истории культуры и искусства исторического факультета ГАУГН Елена Сайко.

Елена Анатольевна, скажите, близки ли такие направления, как культурология и философия?

Елена: Все науки в социогуманитарной сфере знания (в том числе и культурология) тесно связаны с философией, в их основе находятся философские (универсальные) методы познания. Различия состоят в том, что и как изучает та или иная наука. Культура для культурологии — это и объект, и предмет изучения. В процессе исследования культуры используется, наряду с философскими, множество других подходов и методов. В целом освоению философии в образовательной программе «Культурология» уделяется большое внимание. Кроме базового курса, в ней существуют дисциплины, преемственно связанные с философией: на уровне бакалавриата — «Философия культуры», «Социальная и культурная антропология», в магистратуре — «История и методология науки», «Введение в современную философию», «Основы герменевтики».

Какие наиболее интересные дисциплины изучают будущие культурологи?

Е.: В образовательной программе «Культурология» не существует «неинтересных» дисциплин, поскольку в ней содержится все необходимое и достаточное для современного специалиста в сфере социокультурной деятельности, а это очень широкое поле для профессиональной самореализации. Вопрос лишь в том, что привлекает самого студента с точки зрения его будущей профессии. Абитуриент, как известно, приходит с убеждением: «Я в культурологи пойду. Пусть меня научат». На третьем и четвертом курсах бакалавриата в процессе освоения специальных дисциплин у обучающихся уже появляются другие вопросы, связанные с профессиональной идентичностью. На многие из них студенты находят ответы в процессе преддипломной практики, в период подготовки и защиты выпускной квалификационной работы, затем — обучаясь в магистратуре. А когда наши студенты начинают работать по специальности, то необходимость всего, чему их учили в университете, становится очевидной.

Чем программа обучения на культурологии ГАУГН отличается от программ других университетов? В чем заключаются преимущества университета?

Е.: Опыт общения с абитуриентами свидетельствует о том, что одно из преимуществ образовательной программы «Культурология» в ГАУГН обусловлено ее профилем: «Коммуникации в социокультурной сфере» (бакалавриат) и «Культура массовых коммуникаций» (магистратура). Сегодня все, что связано с коммуникациями, массмедиа, медиакультурой, вызывает особый интерес. Другое преимущество состоит в том, что в основе образовательного процесса в ГАУГН — тесное взаимодействие с научно-исследовательскими институтами Российской академии наук. Студенты, в том числе и культурологи, проходят практику в институтах РАН, обретают навыки, необходимые для будущей профессиональной деятельности в соответствии с профилем образовательной программы. Уже только эта возможность уникальна сама по себе.

Скажите, получают ли студенты практический опыт в процессе обучения?

Е. : Опыт профессиональной деятельности студенты-культурологи получают в учреждениях культуры (культурные центры, театры, музеи, арт-центры, библиотеки и др.), СМИ, научно-исследовательских институтах РАН во время практик (учебной, производственной, научно-исследовательской). ГАУГН также предоставляет широкие возможности для стажировок, ориентированных на профиль подготовки обучающихся, в том числе и за рубежом.

Кем в дальнейшем работают выпускники факультета, и оказывается ли им помощь в трудоустройстве?

Е.: Важно отметить, что выпускники-культурологи востребованы в различных сегментах деятельности в области культуры. Многие из них становятся менеджерами в сфере культуры и искусства, журналистами, редакторами в СМИ (печатные и интернет-издания, радио, телевидение), экспертами в организациях и учреждениях культуры, специалистами по маркетинговым коммуникациям, преподавателями, занимаются PR-деятельностью и рекламой. Вероятность того, что организация, в которой студент в процессе обучения проходил практику, станет местом его работы по окончании университета, достаточно высока. Кроме того, исторический факультет, на базе которого реализуется образовательная программа «Культурология», дает рекомендации выпускникам для трудоустройства в соответствии с запросами работодателей. Часть выпускников бакалавриата продолжают обучение в магистратуре, а затем — в аспирантуре ГАУГН, защищают диссертации, получают ученые степени и работают в Университете. Это одна из лучших традиций ГАУГН, на мой взгляд.

Благодарим Елену Сайко за беседу!

Справочно: В 2020 году на историческом факультете ГАУГН по профилю «Культурология» выделено следующее количество мест: 30 контрактных в бакалавриате, 7 бюджетных и 20 контрактных в магистратуре. Подать документы можно онлайн через портал или лично по предварительной записи.

Культурология: Предмет и характеристики

Культурология

Культурология – интересная и «горячая» область обучения. Это стало яростью среди прогрессистов всех мастей — не в последнюю очередь потому, что культура как тема или тема изучения заменила общество как общий предмет исследования среди прогрессистов. Культурные исследования дали о себе знать в академической работе в области искусства, гуманитарных наук, социальных наук и даже науки и техники.Кажется, что это везде, и все, кажется, говорят об этом. Но что такое «культурологические исследования»? Термин «исследования» предполагает широкую область исследований, например бизнес-исследования или исследования в области менеджмента. Так является ли культурология просто изучением культуры? Ну это совсем другое.

Что является предметом культурологии?

Неудивительно, что культурологические исследования не имеют четко определенной предметной области. Его отправной точкой является очень широкое и всеобъемлющее понятие культуры, которое используется для описания и изучения целого ряда практик.Это коренным образом отличает культурологию от таких традиционных дисциплин, как физика, социология или философия, каждая из которых имеет свою четко разграниченную предметную область или объект изучения. Помимо неоднозначности предметной области, культурология также не имеет собственных принципов, теорий и методов. Но у него есть своя очень яркая и самобытная история. Если у культурологических исследований нет собственных теорий или методологии, то как они на самом деле функционируют?

Культурология функционирует путем свободного заимствования из социальных дисциплин и всех отраслей гуманитарных наук и искусства.Он использует теории и методологии из антропологии, психологии, лингвистики, литературной критики, музыковедения, философии, политологии и теории искусства. Практически любой метод, от текстового анализа, этнографии и психоанализа до опросных исследований, может быть использован для проведения культурологических исследований. Культурология берет из любой дисциплины все, что ей нужно, и приспосабливает ее к своим собственным целям.

Все это делает очень трудным, если не невозможным, согласование какого-либо основного определения природы зверя, то есть культурологии.Культурология — это не одно, это много. Он охватывает интеллектуальный и академический ландшафт от старых устоявшихся дисциплин до новых политических движений, интеллектуальных практик и способов исследования, таких как марксизм, постколониализм, феминизм и постструктурализм. Он движется от дисциплины к дисциплине, от методологии к методологии, в соответствии со своими интересами и мотивами.

Вот почему культурологические исследования часто называют «антидисциплиной» — способом исследования, который не подчиняется смирительной рубашке институционализированных дисциплин.

Характеристики культурологии

Тот факт, что культурологическим исследованиям практически невозможно дать определение, не означает, что культурологическими исследованиями может быть что угодно или что культурологические исследования могут быть чем угодно. История культурных исследований наделила их определенными отличительными характеристиками, которые часто можно идентифицировать с точки зрения того, к чему стремятся культурные исследования.

1. Культурные исследования направлены на изучение своего предмета с точки зрения культурных практик и их отношения к власти.Его постоянная цель — выявить властные отношения и изучить, как эти отношения влияют на культурные практики и формируют их.

2. Культурология — это не просто изучение культуры как отдельной сущности, оторванной от своего социального или политического контекста. Его цель — понять культуру во всех ее сложных формах и проанализировать социальный и политический контекст, в котором она проявляется.

3. Культура в культурологии всегда выполняет две функции: она является и объектом изучения, и местом политической критики и действия.Культурология стремится быть как интеллектуальным, так и прагматичным предприятием

4. Культурология пытается выявить и примирить разделение знаний, преодолеть раскол между неявными (т. е. интуитивными знаниями, основанными на локальных культурах) и объективными (т. н. универсальными) формами знаний. Он предполагает общую идентичность и общий интерес между познающим и познаваемым, между наблюдателем и наблюдаемым.

5. Культурология стремится к нравственной оценке современного общества и радикальной линии политического действия.Традиция культурных исследований — это не ученость без ценностей, а традиция социальной реконструкции путем критического политического участия. Таким образом, культурные исследования стремятся понять и изменить структуры господства повсюду, но в особенности в индустриальных капиталистических обществах.

Культура

Понятно, что культурологические исследования включают в себя изучение культуры, что может быть не столь очевидно, так это то, что такое культура. Двусмысленность понятия культуры общеизвестна.Некоторые антропологи считают культуру социальным поведением. Для других это вообще не поведение, а абстракция от поведения. Для некоторых каменные топоры и гончарные изделия, танцы и музыка, мода и стиль составляют культуру; в то время как никакой материальный объект не может быть культурой для других. Однако для других культура существует только в уме.

Одно определение, данное британским антропологом сэром Э. Б. Тайлором (1832-1917) в первых строках его книги «Примитивные культуры» (1871):

«Культура — это сложное целое, которое включает в себя знания, веру, искусство, мораль, закон, обычаи и другие способности и привычки, приобретенные человеком как членом общества» (Введение в культурологию, стр. 4)

Что такое культура по другим определениям?

Американский антрополог Маргарет Мид (1901-1978) говорит, что:

«Культура — это усвоенное поведение общества или подгруппы»

Рэймонд Уильямс (1921-1988), один из основоположников культурологии говорит, что

«Культура включает организацию производства, структуру семьи, структуру институтов, которые выражают или регулируют социальные отношения, характерные формы, посредством которых общаются члены общества»

Клиффорд Гирц (р.1962), профессор социальных наук Принстонского университета говорит, что

«Культура — это просто набор историй, которые мы рассказываем себе о себе»

Мы заключаем, что:

Культура представляет собой совокупность социальных процессов, посредством которых значения производятся, циркулируют и обмениваются .

Исходя из этих определений, культура кажется (почти) всем, а культурология изучает (почти) все!

Культура есть тот аспект социального, который связан с значениями .Есть много других аспектов социального, вызывающих множество вопросов, но в некоторых случаях культура может показаться очень простой. Культура — это место производства смыслов, а не их выражения, которые существуют где-то еще. Значение возникает в социальных отношениях и через них, между людьми, группами, классами, институтами, структурами и вещами. А поскольку они производятся, циркулируют и обмениваются в социальном мире, эти значения никогда не фиксируются полностью.

Некоторые значения, конечно, могут быть весьма стабильными, но другие могут сильно и быстро меняться.Это означает, что, хотя значения всегда возникают в социальном контексте, мы должны также сказать, что они никогда полностью не определяются первоначальным контекстом.

Значения мигрируют из одного контекста в другой, иногда оказываясь очень далеко от того места, где они были изначально. Они всегда смещаются, отклоняются, перерабатываются и обмениваются. Это не то, что идет не так в передаче смыслов. Скорее, это сам процесс смысла. Таким образом, смысл всегда свободен от контекста.Все это означает, что знание автора или натурщиков обеспечивает другой вид контекста.

В заключение следует добавить, что культура — это не единый единый процесс, а совокупность процессов. Они могут тесно сотрудничать, но в других случаях они могут находиться в значительном конфликте друг с другом. По ходу дела нам придется четко помнить о разрозненной природе культурных процессов.

Добро пожаловать в мир культурологии!

Нравится:

Нравится Загрузка…

Родственные

Введение: Исследования материальной культуры: реакционный взгляд

Стр. из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОКСФОРДСКИХ РУКОВОДСТВ ОНЛАЙН (www.oxfordhandbooks.com). © Издательство Оксфордского университета, 2018 г. Все права защищены. В соответствии с условиями лицензионного соглашения, отдельный пользователь может распечатать PDF-файл одной главы книги Oxford Handbooks Online для личного использования (подробности см. в Политике конфиденциальности и Официальном уведомлении).

Дата: 15 января 2022 г.

Аннотация и ключевые слова

Область материальных культурных исследований, разделенная на четыре части, сосредоточена на культурных исследованиях с особым упором на историю, археологию и антропологию.В этой книге отмечается разнообразие подходов к «исследованиям материальной культуры» в антропологии, археологии и смежных областях культурной географии и исследований в области науки и техники. В этой статье исследуются ключевые аргументы, выдвинутые в пяти разделах книги: дисциплинарные точки зрения; материальные практики; предметы и люди; ландшафты и застроенная среда; и изучение конкретных вещей. Часть I исследует ряд различных дисциплинарных взглядов на идею изучения материальной культуры.Часть II рассматривает шесть видов «материальной практики». Часть III исследует различия между материальными объектами и человеческими субъектами различными способами. В части IV тома исследуется, как идея изучения материальной культуры может быть использована для изучения крупных объектов, а не отдельных или портативных объектов. В данной статье объединяются географические подходы к «культурным ландшафтам» и «экологическим ландшафтам».

Ключевые слова: материальная культура, культурология, история, археология, антропология, культурная география

Четыре года назад мы вместе работали над другим редакционным проектом — The Cambridge Companion to Historical Archeology (Hicks and Beaudry 2006a).В то время историческая археология зарождалась как область антропологической археологии, которая была свидетелем новых дискуссий, энергии и инноваций; это все еще более яркое сегодня. Исследователи, использующие археологические методы для изучения современного мира, оказались в центре более широкого течения междисциплинарного интереса к материальным измерениям мира. Поэтому, собирая эту книгу, мы начали обдумывать, почему археология современного и современного мира — давняя заводь антропологической теории и практики — могла переживать такое возрождение. Во введении к этой книге мы предположили, что историческая археология может представлять собой одно из мест, где антропология может внести свой вклад в текущие междисциплинарные дебаты о материальных вещах. Нас особенно интересовала идея о том, что эти дебаты и течения могут перерасти в более широкий «материальный поворот» в гуманитарных и социальных науках и выйдет ли такой материальный поворот за пределы прежнего «культурного», «лингвистического», «литературного». ‘, или «текстовый» поворот, связанный с наукой 1980-х гг., или же представляют собой просто (п.2) расширение его репрезентативной логики (Hicks and Beaudry 2006b: 6–7; см., например, Preda 1999; Pickett 2003: 5). Несомненно, период с конца 1980-х годов был отмечен быстрорастущей литературой по «исследованиям материальной культуры», в которых археология и антропология играли центральную роль. Но все чаще эта литература характеризовалась неудовлетворенностью тем, что мы могли бы назвать чисто культуралистскими исследованиями материальной культуры, которые служили просто для сведения вещей к значениям или же к социальным отношениям (Pinney 2005). Нас, археологов-антропологов, беспокоила идея изучения материальной культуры как новой междисциплинарной области исследования, а не как места для разговора, в котором археология и антропология могли бы внести более отчетливый, более конкретный и более скромный вклад. Итак, когда мы решили снова работать вместе над Справочником по изучению материальной культуры , на то были две причины. Один заключался в том, чтобы исследовать, собрать вместе и отпраздновать разнообразие подходов к «исследованиям материальной культуры» в антропологии, археологии и смежных областях культурной географии и исследований науки и технологий (STS).Другой заключался в том, чтобы попытаться выяснить, откуда взялись наши опасения по поводу идеи такого «материального поворота».

Материальная культура, объекты, материальность, материалы, вещи, материя: прочное, прочно обоснованное поле для междисциплинарных исследований, по-видимому, обеспечивается исследованиями, которые рассматривают (используя обязательный каламбур) то, что «имеет значение». Таким образом, идея изучения материальной культуры представляет собой прототип постдисциплинарности (например, Miller and Tilley, 1996; Tilley, 2006b). Цель этого тома — поставить эту идею под сомнение.При этом мы излагаем то, что, возможно, является реакционным взглядом на исследования материальной культуры, который включает в себя выявление культуралистского использования материалов, разработанного в 1980-х и 1990-х годах. В этом введении мы хотим исследовать этот аргумент и объяснить редакционную направленность тома, рассмотрев некоторые из ключевых аргументов, выдвинутых в пяти разделах книги: (1) дисциплинарные точки зрения; (2) материальная практика; (3) предметы и люди; (4) ландшафты и застроенная среда; и (5) изучение конкретных вещей.

Дисциплинарные перспективы

Мнение о том, что обращение к материалу представляет собой жизнеспособную альтернативу чистому культурализму, который по-прежнему позволяет избежать грандиозных нарративов структурализма или традиционного марксизма, за последнее десятилетие стало все более распространенным. Но означает ли «впустить вещи» в исследования одно и то же для различных дисциплинарных традиций и практик? Допускают ли разные дисциплины одни и те же вещи?

Сегодня в социальных и гуманитарных науках дела есть везде: от истории и географии до литературоведения, философии и социологии.В книжных магазинах (стр. 3) и библиотеки, отчеты о конкретных товарах заполняют полки раздела современной истории: исследования трески (Курланский, 1997) и соли (Курланский, 2002), шоколада (Коу и Коу, 1996), опиума (Бут, 1996), чая (Моксхэм, 2003), или табака (Burns 2007). В своих академических журналах географы охватывают новые словари: культурные географии «большего, чем человеческий мир» (Whatmore 2006), гуманитарные географии, учитывающие «нечеловеческих социальных партнеров» (Мердок 1997: 328), и призывают к более общему «повторная материализация» географической мысли и практики (Jackson 2000; Lees 2002).В литературоведении Билл Браун (2001, 2003) предлагает «теорию вещей». В философии Джейн Беннетт (2001: 92) развивает идею «зачарованного материализма» для критики веберианских нарративов о современном разочаровании. В социологии Момин Рахман и Энн Витц (2003) исследуют «неуловимое качество материала в феминистской мысли».

Интеллектуальные точки отсчета при изучении вещей в разных дисциплинах всегда в большей или меньшей степени пересекаются. Но ключевые тексты читаются в соответствии с дисциплинарными традициями, и их восприятие расходится по мере того, как конкретные дисциплинарные методы применяются на практике.Поэтому все не так просто, как может показаться.

Подумайте, что включает в себя идея изучения материальной культуры в пяти дисциплинах, которые мы привели в качестве примеров выше. Историки работали в интеллектуальных традициях, которые включают целый ряд форм материальной истории — будь то «материалистическая концепция истории» Маркса (Engels 1999: 79), исторический материализм Фердинанда Броделя (1973) или Аса Бриггс (1988). к «Викторианской вещи». Обычно их объединяет понимание объектов как «альтернативных источников», которые могут дополнять документальные материалы при ответе на вопросы, поставленные экономической и социальной историей (Harvey 2009). Интерес географов к вещам связан с давними попытками понять устройство живого пространства. Эти интересы были, возможно, более сильно поляризованы между, с одной стороны, использованием определенных форм марксизма для сосредоточения внимания на «материальных и социальных условиях» (Harvey 1989: 327) и потребительскими и товарными цепочками (Jackson 2000), а с другой — более недавнее расширение «человеческой» географии на изучение нечеловеческих животных, или новых технологий, или экологии: в «гибридных» исследованиях, населенных киборгами и «видами-компаньонами», и «имплозии тропа и плоти», о которой говорила Донна Харауэй (1991a, 2008: 383n11; см. Whatmore 2002), в головокружительной смеси идей о материалах, пространстве, политике и аффекте, почерпнутых у Жиля Делёза, Мишеля де Серто, Баруха Спинозы и Альфреда Норта Уайтхеда в нерепрезентативной теории (Бережливость 2007), или в географических дискуссиях о «материальном воображении» (Anderson and Wylie 2009: 318).Неудивительно, что социологические исследования сосредоточены на вовлечении объектов в социальные отношения. Аналогичным образом они принимали различные формы: от конструктивистских исследований научного знания (SSK) (Latour and Woolgar 1979; Knorr-Cetina 1981; см. Preda 1999) до модели материальных ограничений Мишеля Фуко (1977a) и Энтони Гидденса. (1981) (стр. 4) критике исторического материализма и исследованиям потребления 1980-х годов (Campbell 1987). В культурологии эти интересы простираются от «культурного материализма» Рэймонда Уильямса (1958) до идеи «заниматься культурными исследованиями», изучая Sony Walkman (du Gay et al .1997). «Теория вещей» Брауна требует прочтения эссе Мартина Хайдеггера (1971 [1949]) о «Вещи». Представление Беннета о современных чарах опирается то на «привязанность к дикой природе» Генри Торо, то на описание Ильей Пригожиным и Изабель Стенгерс нестабильности физических систем (Bennett 2001: 14, 101; ср. Prigogine and Stengers 1984). Рахман и Витц используют Джудит Батлер, чтобы установить связь между «перформативностью пола» и «вопросом материальности тела» (Butler 1993: 1).

Маркс, Бродель, Делёз, Гидденс, Харауэй, де Серто, Спиноза, Вильямс, Хайдеггер, Фуко, Стенгерс, Батлер. Эти перекрывающиеся теоретические отправные точки для изучения материальной культуры различными дисциплинами, конечно же, внутри каждой дисциплины являются предметом споров и споров (Buchli 2002a). Но на практике, в интеллектуальных триангуляциях, посредством которых историки, социологи и другие специалисты направляют свои исследования в области материальной культуры, — в различных способах применения социальной теории или философии — дисциплинарность по-прежнему оказывает сильное влияние.Поэтому особенно важно с самого начала обратить внимание на различные дисциплины, которые ведут диалог друг с другом в этом томе об «исследованиях материальной культуры».

В этой книге собран ряд различных точек зрения на материальные вещи, вытекающих из археологии и социокультурной антропологии, а также из дополнительных работ по географии и СС. Главы были составлены таким образом, чтобы дать представление о широком спектре подходов к материальным вещам, возникающих в результате применения различных методов на практике и работы в рамках определенных традиций практики и исследования. Они варьируются от археологических методов изучения материальной культуры — в лаборатории (Jones 2002a) или музее (Edwards et al. 2006) до ландшафтных исследований (Hicks and McAtackney 2007) или раскопок (Edgeworth 2003) — до качественных количественные подходы в социокультурной антропологии (Epstein, 2002; Bernard, 2005) и методологические проблемы постколониальной музейной этнографии (Henare, 2005a), ряд исследовательских методов, используемых в гуманитарной географии (Cloke et al. 2004), и то, что Аннемари Мол называет «праксиографией» СС (Mol 2002; также см. Law 2004). Для каждой из этих четырех дисциплин идея материальной культуры понимается как в рамках конкретных интеллектуальных траекторий, проблем и дебатов, так и как возникающая в результате ответов на конкретные исследовательские вопросы в мизансценах полевой практики. Так же как и полевые науки, археология, антропология, география и СТС могут дать особое понимание того, как исследование выполняет объекты: как вещи возникают в результате исследовательской практики, а не просто связаны социальными отношениями или паутиной значений. Мы полагаем, что статус объектов как предварительных эффектов случайных практик точно такой же для других дисциплин, а также для народных материальных практик, изучаемых антропологами и другими специалистами: однако эти случайности особенно отчетливо проявляются в практиках полевой работы. . Осознание дисциплинарных (стр. 5) методов и дисциплинарных историй, является важным первым шагом в любом адекватном описании современных исследований материальной культуры.

Часть I этого тома исследует ряд различных дисциплинарных точек зрения на идею изучения материальной культуры.Проводя «раскопки» идеи материальной культуры в британской археологии и социальной антропологии, Дэн Хикс (глава 2) утверждает, что эта область развивалась в два основных этапа: появление идеи «материальной культуры» во второй четверти ХХ века, особенно в музеях, как противовес дюркгеймовской социальной антропологии; и появление идеи «исследований материальной культуры» как способа объединения структурализма и интерпретативных/семиотических подходов в 1970-х и 1980-х годах. Этот второй процесс, который он называет «материально-культурным поворотом», обеспечил предварительное решение критики чисто культурного поворота в этих областях, очевидно примирив релятивизм и реализм, особенно с помощью практических теорий Бурдье и Гидденса. Однако в последнее время ряд критических замечаний в рамках исследований материальной культуры, особенно касающихся ограничений текстовой аналогии материальной культуры, и аргументов о расширении «действия» от людей к материальным вещам, привели к развертыванию идеи. «материальной культуры».Хикс утверждает, что новейшее мышление в археологии и исторической антропологии обеспечивает основу для сохранения согласованности идеи изучения материальной культуры путем понимания вещей, а также знания, которое генерируется при их изучении, как событий и эффектов . Подобно изучению участия вещей в исторических процессах или их влияния на человеческую жизнь, такая перспектива разрушает различие между исследователем как субъектом и объектом исследования. Последствия такого шага, который Хикс описывает как переход от идеи «смирения вещей» к идее скромного свидетельствования (после Haraway 1997), должны поставить под сомнение идею изучения материальной культуры как пост-культуры. дисциплинарное поле. Вместо этого Хикс утверждает, что осознание случайности и пристрастности нашего знания о мире не является ограничением изучения вещей с помощью определенных методов или дисциплинарных линз: вместо этого именно в этом его сила. Мы вернемся к этому аргументу в заключении этой главы в связи с отношениями между акторно-сетевой теорией (АСТ) и исследованиями материальной культуры.

Наряду с археологией и социальной антропологией, Часть I книги также объединяет дисциплинарные истории и точки зрения из культурной географии, фольклорных исследований, исторической антропологии и СТС. В своем анализе «материальной географии» Ян Кук и Дивья Толия-Келли (глава 3) анализируют недавние призывы к «рематериализации» культурной географии. Они обнаруживают, что идея материальности в географии охватывает очень широкий спектр вопросов и теоретических подходов. Поэтому Кук и Толия-Келли решили сосредоточить свое обсуждение на конкретном современном событии: крушении контейнеровоза MSC Napoli у юго-западного побережья Англии и последующих спорах о судьбе товаров. (стр. 6) выброшенные на берег: последовательность событий, которые разворачивались, пока они писали главу. С помощью трех тем — ландшафта, товаров и творчества — авторы демонстрируют сложность, которая раскрывается, как только абстрактные вопросы материальности претворяются в ситуативную практику.

В главе 4 Роберт Сент-Джордж прослеживает развитие часто игнорируемой области исследований материальной культуры: изучения народного быта. Этот исторический отчет прослеживает исследования «народных» артефактов в девятнадцатом веке, исследования географического распространения обычаев и архетипических форм домов или ремесел в начале двадцатого века, появление музеев под открытым небом и появление исследований фольклора как «трансатлантического исследования». интеллектуальное образование» после того, как его практика была введена в Соединенных Штатах, часто как средство детализации передачи и адаптации европейских традиционных культур в новых условиях: таких как пенсильванский немецкий, пенсильванский голландский и т. д.Рассматривая работу по изучению материальной культуры в исследованиях фольклора с 1970-х годов и особенно опираясь на работы Генри Гласси, Сент-Джордж дает новый отчет о появлении самобытной традиции этнографических исследований материальной культуры на Восточном побережье Америки.

В главе 5 Энн Шталь рассматривает место материальной культуры в исторической антропологии. Рассматривая идею материальных историй, она начинает с демонстрации Джеймса Дитца о том, что исследования материальной культуры могут дать гораздо больше, чем просто новый набор источников, дополняющих исторические документы, для нашего понимания прошлого (Дитц, 1977).Шталь исследует, как антропологи основываются на исследованиях Сиднея Минца (1985), Игоря Копытоффа (1986) и Энн Столер (2001), особенно с помощью идей биографии, показаний и генеалогии. Используя примеры из истории Западной Африки, она демонстрирует, как материальные истории могут предоставить отчетливые отчеты о «глобальных запутанностях», выходящих за рамки обычного понимания смысла вещей. Следуя за объектами во времени и через часто обширные географические пространства, Шталь утверждает, что историческая археология и историческая антропология раскрывают «материальные моменты»: как в прошлом, так и, в ее примере с фрагментированной банкой с вазелином, дисциплинарное настоящее.

Область STS, возникшая из социальных конструктивистских подходов социологии научного знания (SSK) с начала 1990-х годов, стремилась приспособить нечеловеческие вещи к социологическим исследованиям. Бруно Латур классно сравнил отношения между социологией и СТС с отношениями между социокультурной антропологией и физической антропологией или между человеческой географией и физической географией: как разновидность «физической социологии», «которая заставляет коллег погрузиться в «социальное» и «символические» должны серьезно отнестись к огромной трудности учета объектов, которые вынуждают их принять радикальную гибридность их тем» (Latour 2000a: 121).В Главе 6 Джон Ло рассматривает, как STS обращается с материалами. Сосредоточившись на том, как материя становится «материей», он противопоставляет подходы SSK тому, что он называет осознанием «материальной семиотики» и «формированием практик». Этот сдвиг включает в себя переход от понимания объектов как устойчивых к пониманию объектов (как в социальном конструктивизме) как созданных. (стр. 7) чисто человеческими субъектами, к ощущению нестабильной и изменчивой природы материалов. Используя аргументы Аннемари Мол о множественности (Mol 2002), Ло работает с проблемами «онтологического различия» и сложности (см. Лоу 2004) и вводит идею «онтологической политики».Ло заключает, что понимание материальной культуры, возникающее из СТС, основывается на представлении об объектах как об «реляционных эффектах» и о взаимодействии с множественностью и сложностью как практик, так и материалов.

В главах части I показано, как материальные вещи по-разному возникают из различных дисциплинарных проблем и традиций мышления. Это побуждает нас отойти от понимания исследовательских практик как онтологически отличных от изучаемых народных практик. Во второй части более подробно рассматриваются различные подходы к «материальным практикам»: как исследовательские, так и существующие в мире.

Материальные практики

В части II рассматриваются шесть видов «материальных практик»: посредничество, потребление, работа на местах/коллекционирование, обмен подарками, искусство (как форма действия) и депонирование. В Главе 7 Энди Пикеринг рассматривает последствия сосредоточения внимания на практике и производительности в литературе по СС. Опираясь на свою более раннюю концепцию «увечья практики» (Пикеринг, 1995; Пикеринг и Гузик, 2008), Пикеринг использует идею «танца человеческой и нечеловеческой деятельности» как способ показать, что сосредоточенность на делании ведет к уничтожению. «лингвистического поворота» в социологии, поскольку свобода действий больше не является исключительной прерогативой людей.Более радикально, чем Лоу (глава 6), Пикеринг понимает перформативную направленность СС как увод от гуманистической озабоченности смыслом или семиотикой. Переходя от эпистемологии к онтологии, Пикеринг использует ряд примеров — окружающую среду, животных, здания и технологии «я» — как места для идентификации таких танцев свободы воли. Он, как и Ло, озабочен новыми политическими формациями, возникающими в результате перехода от чисто гуманистической направленности к исследованиям «на уровне земли», которые могут выявить альтернативные способы организации мира, предлагающие альтернативы субъектно-объектному различию модернистских эпистемологий.

В главе 8 книга обращается к классической теме в исследованиях материальной культуры: к теме потребления и консьюмеризма (см. Miller 1987). Поворот к потреблению, как показывает Майкл Дитлер, был частью критики исследований, ориентированных на производство, которые не учитывали способы, которыми люди записывают вещи в повседневную социальную практику. Рассматривая меняющиеся подходы к потреблению в археологии и социокультурной антропологии, Дитлер отмечает, что, хотя ранние исследования подчеркивали символические качества товаров, более поздние работы признают, что материальная культура (п. 8) делает больше, чем просто символизирует. Используя примеры, взятые из изучения колониализма, продуктов питания, алкоголя и наркотиков, Дитлер приводит веские доводы в пользу важности методов в исследованиях потребления. Осознание метода означает, что можно выделить ряд различных уроков для исследований потребления из археологии и антропологии, первым из которых является критика предположений об уникальности современных или западных практик потребления. Дитлер заключает, что археология и антропология внесли заметный вклад в более общий переход от интереса к потреблению как чисто области символического выражения или значения к его роли практики с особыми последствиями.

Вопросы метода и практики также находятся в центре внимания главы 9, в которой Гэвин Лукас представляет обзор истории изменения практики сбора и проведения полевых исследований среди антропологов и археологов. Анализируя развитие исследований истории коллекционирования в музееведении (Pearce, 1995) и этнографии (O’Hanlon and Welsch, 2000), а также полевых исследований в археологии (Lucas, 2001a), Лукас отмечает растущее осознание важности полевых методов в определение места исследований материальной культуры в археологии и антропологии — и особенно осознание смещения акцента с коллекционирования с изобретением современных этнографических полевых исследований, которые сопровождали подъем функционалистской антропологии в начале двадцатого века. Лукас показывает, как совсем недавно развилось самоосознание связи археологических и антропологических знаний с полевыми практиками, часто благодаря идее «рефлексивности» (Hodder 1997, 1999). Такое осознание привело в антропологии к проблематизации определения этнографического поля как незападного по местонахождению, а в археологии — к новым видам полевых методов, включая феноменологию. В заключение Лукас рассматривает развитие «этнографий археологической практики» (Edgeworth 2006a), но категорически сопротивляется предложениям, таким как предложение Криса Госдена, об исключении археологических и антропологических полевых практик, например, в фокусе на материальную культуру.Вместо этого Лукас определяет археологические полевые исследования как отличающиеся своей интервенционистской и преобразующей природой, а также центральной ролью научных методов в анализе материальной культуры, которые объединяются в воссоздании материальных миров прошлого в настоящем. Таким образом, утверждает Лукас, различное обращение с объектами в полевых исследованиях проводит границу между археологическими и антропологическими исследованиями материальной культуры.

Классическая антропологическая тема практики обмена подарками исследуется Хиро Миядзаки в главе 10.Прослеживая долгую историю дебатов в антропологии по поводу классического эссе Марселя Мосса «Дар: форма и причина обмена в архаических обществах (1923–1924)», Миядзаки исследует последствия положения Мосса о том, что вещи, обмениваемые как дары, содержат в себе некоторую часть дающего, особенно через обязательство взаимности. Проблема взаимности — какая сила заключена в даре, который требует возмездия, — прослеживается в дебатах, начиная с критики Леви-Строссом того, что Мосс ошибочно принял коренного (п.9) концепция («дух» ( hau ) дара) для общей теории обмена с точки зрения Пьера Бурдье, Маршалла Салинса, Аннет Вайнер, Джонатана Парри, Нэнси Манн и Уэбба Кина. Стремясь выйти за рамки этих дебатов с точки зрения «проблемы и решения», Миядзаки затем исследует феминистскую критику модели обмена подарками Мосса, изложенную в книге Мэрилин Стратерн «Пол подарка » (1988), которая, он утверждает, понимает отношения между людьми и вещами как «ни проблему, ни решение». Вместо этого, утверждает Миядзаки, подход Стратерна к реляционной личности предлагает новые способы построения дискуссий об обмене подарками, которые выходят за рамки двусторонних различий между субъектами и объектами.

Включение главы об антропологии искусства в раздел о «материальных практиках» может на первый взгляд показаться странным редакционным решением. Однако в последние годы изучение произведений искусства в антропологии сместилось от семиотических исследований (например, Layton 1981) к интересам к практическому вовлечению произведений искусства в социальные отношения, особенно благодаря модели Art и Agency Альфреда Гелла (1998), которая утверждала, что что произведения искусства числились второстепенными агентами общественной жизни.Применяя подход, совершенно отличный от подхода Гелла, Говард Морфи в главе 11 утверждает, что межкультурное антропологическое исследование произведений искусства должно включать понимание их не как объектов в общепринятом смысле, а как «формы преднамеренного человеческого действия». Критикуя игнорирование Геллом полезности идеи эстетики и стремясь выйти за рамки идеи об объектах, имеющих «социальную жизнь» (Appadurai 1986a), Морфи подчеркивает необходимость обращать внимание на «когнитивные и выразительные аспекты объектов», чтобы понять, «как они видны и что они означают».Морфи утверждает, что социальные акторы иногда верят, что объекты обладают действием и что они оказывают влияние на мир, но подчеркивает, что цель антрополога состоит не в том, чтобы сделать вывод о том, что объекты действительно обладают действием, а в достижении понимания того, как возникает вера в действие объектов. Для этого антрополог должен сначала определить, как объект функционирует в контексте, а затем попытаться объяснить, почему объекты принимают те или иные формы.Предлагая тематическое исследование живописи с обрезанием Йолнгу в Австралии, Морфи призывает к этнографически ориентированным и детальным исследованиям, которые сохраняют отличительную категорию искусства (как действие), а не рассматривают произведения искусства как просто еще одну форму материальной культуры и анализируют их использование в социальной жизни человека. .

Заключительный вклад в часть II посвящен археологическим исследованиям практики захоронения (глава 12). Розмари Джойс и Джош Поллард прослеживают развитие археологической концепции комплекса и различные способы интерпретации археологами отложений, которые являются результатом целенаправленного отложения.Джойс и Поллард работают с процессуальной моделью депонирования Майка Шиффера, постпроцессуальной идеей прочтения собраний как «структурированного депонирования» и более поздними исследованиями практики депонирования как свидетельства человеческих действий (как церемониальных, так и повседневных). С помощью тематического исследования, взятого из полевых работ в Мантекалесе, Гондурас, они показывают, как при изучении скоплений и отложений археологи (стр. 10) все больше переходили от интерпретации смысла или социальной структуры к интересам к роли материалов в повседневной практике, исполнении и памяти.

Objects And Humans

Как уже будет ясно, работы в этом томе ставят под сомнение априорные различия между материальными объектами и человеческими субъектами различными способами. В части III такие различия исследуются в пяти тематических главах: изучение технологии, материальная деятельность, личность, воплощение и использование материалов нечеловеческими приматами.

Кейси Холленбак и Майк Шиффер открывают раздел эссе о современном состоянии поведенческой археологии — программы археологических исследований, разработанной Шиффером с 1970-х годов (Schiffer 1976, 1995a, 2008a).Для Холленбака и Шиффера опора на материальную культуру и технологии — это то, что отличает людей от других животных. Рассматривая изучение техники в археологии и антропологии до и после изобретения идеи «материальной культуры», авторы вводят ряд понятий — «рабочие характеристики», изучение «историй жизни» артефактов и «поведенческие факторы». цепочки», которые занимают центральное место в их поведенческом подходе к материальной культуре. Интерес к долгосрочным изменениям и «старению» (смерти) технологий отличает этот археологический подход от социологических исследований СТС.На основе двух тематических исследований, посвященных отказу первого электромобиля в 1920-х годах и взаимосвязи между распространением оспы и упадком традиционной гончарной технологии среди мандан и хидатса на северных равнинах Северной Америки, авторы утверждают, что поведенческая археология предлагает отчетливую точку зрения на то, что человеческая жизнь всегда неотличима от «материальной жизни».

В главе 14 Энди Джонс и Ники Бойвин подводят итоги текущих дебатов по поводу идеи «материального агентства».Один из недавних подходов к изучению объектов и людей с помощью материальной культуры заключался в распространении социальной активности на материальные вещи: будь то понимание объектов как полностью агентивных (Latour 1993a) или как «показателей» человеческой деятельности (Gell 1998). Для Джонса и Бойвина такие аргументы представляют собой центральный элемент археологии, выходящей за пределы озабоченности материальной культурой как носителя смысла и идеи о том, что материальная культура аналогична «тексту» (Hodder 1986). Однако, в отличие от распространения чисто социальной деятельности на объекты, Джонс и Бойвен сосредотачиваются на том, как действия вещей могут выйти за пределы ограничений человеческой деятельности или расширения человеческой интенциональности.Обсуждая этнографические идеи анимизма и фетишизма, а также опираясь на работы СТС и АСТ, авторы показывают, сколько археологов (стр. 11) выходят за рамки различия между релятивизмом и реализмом, которое характеризует традиционные «исследования материальной культуры». Используя примеры позднего неолита с Оркнейских островов и из Раджастхана, Индия, они приходят к выводу, что идеи материальной деятельности выходят за рамки интереса к социальному и что идеи из ANT могут быть использованы в археологии для отслеживания «образов действий, [которые] опосредованы и артикулированы». со временем» как людьми, так и материалами.

Еще один способ критики различий между людьми и объектами в археологии и антропологии заключается в переходе от проблем с «идентичностью» к идее о том, что материальные вещи причастны к возникновению «личности». В главе 15 Крис Фаулер представляет обзор истории изучения материальной культуры как рефлексивной или активно участвующей в выражении идентичности в археологии в качестве фона для своего обсуждения более поздней критики предположения, что «личности» существуют как универсальные. , ограниченные сущности. Опираясь, в частности, на меланезийскую этнографию (например, Strathern 1988), Фаулер использует идеи распределенной и относительной личности, а также идею «индивидуального», чтобы показать, как фокус на материальной культуре может быть использован для критики западных представлений о строго ограниченных и неделимых понятиях. себя. Фаулер утверждает, что этнографические наблюдения о разнообразии представлений о человеке имеют особое значение для археологов, изучающих общества прошлого, особенно потому, что они делают это через материальные останки, которые могли быть задействованы в создании личности.Используя примеры как из доисторической, так и из исторической археологии, Фаулер показывает, как недавние работы в области археологии сосредоточены не просто на отношениях между объектами и людьми, но на проницаемости между ними, а также на исторических и этнографических случайностях идей людей и объектов.

Еще одна ключевая область исследований, в которой исследовалась проницаемость между людьми и материалами, — это археология воплощения. В главе 16 Зои Кроссленд прослеживает растущий с конца 1980-х годов интерес к археологии пола и сексуальности наряду с интересами к археологии тела и идентичности, например, посредством изучения одежды и личных украшений.С помощью двух тематических исследований Кроссленд показывает, как археологи все чаще показывают тесную связь между телом и материальной культурой через идею воплощения и как артефакты могут представлять собой продолжение тела. Рассматривая, как «ведьмины бутылки» семнадцатого века как апотропные устройства действовали как антропоморфные телесные метафоры, она показывает, как эти объекты наводят на мысль о теле как ограниченном и хрупком сосуде, но также представляют через «чрезвычайную избыточность символизма» как ведьму, так и жертву. как «переплетенные и зависимые биографии».Затем, обсуждая судебную археологию как современное выражение меняющихся представлений о теле и о восприятии разделения между мертвыми и живыми, Кроссленд утверждает, что судебная археология — это практика, которая приписывает мертвым свободу действий таким образом, что это якобы делает эмпирическое усилие как дискурс, посвященный не только науке, но и эмоциям и субъективности. В заключение Кроссленд утверждает, что (стр. 12) археологические исследования материальной культуры могут предоставить «альтернативные рассказы о возникновении ограниченного тела», в которых материалы и люди изучаются вместе через объекты.

Вопрос о пределах человека по отношению к материалам сделан еще на один шаг вперед путем рассмотрения отличительных особенностей человеческих манипуляций с материалами и использования инструментов по сравнению с нечеловеческими приматами (ср. Strum and Latour 1987) . Таня Хамл (глава 17) утверждает, что некоторые нечеловеческие приматы — обезьяны-капуцины, орангутаны и шимпанзе, а, возможно, также гориллы и бонобо — можно с пользой рассматривать как обладающих «материальной культурой» и, возможно, также более общей «культурой», если мы применить антропологическое определение культуры как «системы социально передаваемого поведения».В обзоре современных представлений об использовании приматами материальной культуры Хамл проводит различие между врожденным использованием орудий и переустройством материальной среды за пределами приматов (в которое мы могли бы включить использование колючек кактуса для удаления членистоногих с коры дятловыми вьюрками или птицами). гнезда и ульи), от физических объектов, используемых в качестве средства для достижения цели, что включает использование камней в качестве молотков и наковальней, строительство укрытий и использование палок для извлечения насекомых или меда из деревьев приматами.Центральным вопросом здесь является социальное измерение материальной культуры приматов, которое включает усвоенное поведение посредством наблюдения, подражания и обучения; Поэтому Хамл подчеркивает важность изучения использования приматами материальной культуры в дикой природе, а не в лабораториях. Посредством этих дискуссий она демонстрирует ограниченность традиционных различий между биологической антропологией и культурной антропологией. В главе содержится призыв к развитию «культурной приматологии» как объединению элементов, взятых из целого ряда дисциплин — антропологии, биологии, археологии, поведенческой экологии и психологии, — и подчеркивается безотлагательность изучения уязвимых и находящихся под угрозой исчезновения культур приматов. Хамл также красноречиво доказывает важность выхода за рамки изучения идеи «материальной культуры» у нечеловеческих приматов в отрыве от идеи существования «культуры» среди них.

Ландшафты и антропогенная среда

Часть IV тома исследует, как идея изучения материальной культуры может быть использована для изучения крупных объектов, а не отдельных или переносных объектов. Главы этого раздела объединяют географические подходы к «культурным ландшафтам» и «экологическим ландшафтам» с изучением долгосрочных изменений в городской застроенной среде и двумя контрастирующими традициями изучения архитектуры и «домашних культур».

(стр. 13) Идея «культурных ландшафтов», отмечает Лесли Хед в главе 18, восходит к работе географа Карла Зауэра 1920-х годов, которая на протяжении нескольких поколений ученых привела к традиционному разделению труда в географии между «человеком» или «человеком». культурное» и «физическое». Хед прослеживает, как «культурный поворот» в географии способствовал активному пониманию человеческого культурного и осмысленного формирования ландшафтов, а затем как в последнее время географы перешли к признанию сложности и гибридной природы культурных и природных ландшафтов, особенно в распространение идеи «агентства» на растения, животных и другие элементы «природного» мира. В этом контексте Хед критически исследует, как идея «культурных ландшафтов» претворялась в жизнь в последние годы, уделяя особое внимание категории «культурных ландшафтов» Конвенции о всемирном наследии, используя примеры управления землей и наследием в Австралии. Опираясь на аргументы философа-феминистки Вэл Пламвуд, Хед оценивает, является ли идея культурных ландшафтов «безвозвратно антропоцентричной». Вместо априорной дискредитации идеи культурных ландшафтов в пользу стирания различий между природным и культурным Хед утверждает, что в определенных ситуациях идея культурных ландшафтов может иметь положительные результаты, особенно в отношении политики коренное наследие.Этот аргумент напоминает нам о важности нашей концепции человеческих и материальных ландшафтов как исторически случайных и о том, что использование таких концепций, а также любая попытка преодолеть их всегда ситуативны и политизированы.

В отличие от главы 18, Сара Уотмор и Стив Хинчлифф (глава 19) используют идею «экологических ландшафтов», пытаясь избавиться от любых различий между культурной и материальной географией. Понимая, что материалы, из которых состоят ландшафты, являются «энергетическими составляющими при их изготовлении», они работают с аргументами феноменологии, аффекта и биофилософии, чтобы создать реконфигурацию представлений о ландшафте и экологии, позволяющую ощутить ландшафт как процесс, как аффективную материальность и как «оживленную», более чем пространственную сущность.Уотмор и Хинчлифф рассматривают ландшафты как «сложные ансамбли», в которых люди расположены на основе их отношений с человеческими и нечеловеческими другими. Изучая два общественных пространства в современной городской экологии Бристоля — участки парка Тингволл и виадук-заповедник Ройат-Хилл — Уотмор и Хинчлифф призывают к изучению «живых городов» (а не «застроенной среды»). Используя концепции народной экологии и дружелюбия, они призывают к переосмыслению ландшафтов как «достижений, выходящих за рамки человеческих возможностей», в которых живут до того, как они будут созданы, которые возникают не в результате существовавшего ранее человеческого видения и дизайна, а в результате взаимодействий между людьми. , нечеловеческие и сверхчеловеческие агенты.Они утверждают, что такие подходы повышают потенциал «нечеловеческой политики ландшафтного дизайна», которая может дать информацию для различных подходов к городской политике и планированию.

Городские пространства и городская материальность также находятся в центре внимания работы Роланда Флетчера (глава 20), но внимание Флетчера сосредоточено на эффектах аккреции материальности городской среды во времени и пространстве. (стр. 14) Опираясь на свои предыдущие исследования городской материальности (особенно Fletcher 1995), он начинает с обсуждения того, как ученые различных дисциплин подошли к материальности, чтобы сформулировать свое собственное отношение к городской материальности с точки зрения межкультурных обобщений о роль городских мест в человеческом опыте на протяжении всей истории.Его цель — обратиться к вопросам слов и представлений, величин и материалов во времени. Флетчер утверждает, что подходы к материальности, основанные на тексте, не смогли задействовать явный вес и силу городских материалов. Сам размер городов, как предполагает Флетчер, приводит к тому, что он называет «самоповреждением» в результате перенаселенности и отсутствия инвестиций в инфраструктуру, в то время как военные действия, особенно в промышленно развитых городах, привели к крупномасштабным, асимметричное разрушение городских мест.На множестве примеров, взятых из древних, ранних и современных городских контекстов, он утверждает, что археологи должны более адекватно рассматривать материальную продолжительность и постоянство городских мест как центральный элемент любого понимания непредвиденных обстоятельств и последствий городской истории. Точка зрения Флетчера явно гуманистична в том смысле, что он во всех случаях возводит этические аспекты роста городов, расцвета, упадка и разрушения к человеческим агентам: даже разрушение городов природными силами Флетчер считает «виной» непредусмотрительных людей.Таким образом, его подход отличается от презентизма некоторых географических призывов к нечеловеческой географии городских ландшафтов и от местного контекста такой работы, который контрастирует с его ощущением «мегамасштаба», который, как он утверждает, может обеспечить археология. особый доступ. Таким образом, Флетчер переосмысливает городские пейзажи как источники понимания «макромасштаба привычной общественной среды», а также «микромасштаба личной жизни».

Заключительные материалы этого раздела знакомят с двумя противоположными традициями взглядов на искусственную среду.В главе 21 Карл Лаунсбери переносит нас от грандиозных городов во времени и пространстве к меньшим масштабам зданий. Точка зрения Лаунсбери как историка архитектуры пропитана идеями, почерпнутыми из социальной истории и декоративно-прикладного искусства, и на нее сильно повлияли материалы американистских традиций культурологии. Он фокусируется на изучении зданий как источников дизайна и культурных артефактов, используя примеры, взятые в основном из Северной Америки, прослеживая историю архитектуры от ориентированных на дизайн и антикварных подходов до ее превращения в социальную науку, с большим вниманием к вопросам окружающей среды, ресурсов, а также местной и незападной архитектуры.В отличие от исследований эстетики и стиля архитектуры или работ конкретных архитекторов, Лаунсбери опирается на традиции американской антропологии и изучения народной жизни, которые рассматривают народные и вежливые здания как свидетельство изучения власти, класса, пола и расы. в прошлом. Приводя примеры исследований ландшафтов плантаций и жилья для порабощенных африканцев, постколониальных архитектурных форм и «культурных ландшафтов», сосредоточенных вокруг коммеморативной и общественной памяти, Лаунсбери дает интегрированный обзор изучения (п.15) архитектура как материальная культура в традициях, сложившихся на востоке США.

В главе 22 Виктор Бухли исследует, как исследования материальной культуры способствовали антропологическим исследованиям домов и домашних хозяйств. Опираясь на свою предыдущую работу по идее «домашних культур» и свое наблюдение о том, что дома представляют собой «контекст, в котором используется, помещается и понимается большинство других материальных культур» (Buchli 2002b: 207), Бухли рассматривает широкий спектр антропологических исследований. и археологические исследования бытовой сферы.Опираясь на ряд социальных антропологических исследований домохозяйств и на традицию изучения материальной культуры, развитую в Университетском колледже Лондона, Букли дает обзор антропологии домашней сферы, прослеживая появление интересов в домах как процессы, а не как типов или физических форм. Букли объясняет, как эти события повлияли на взгляды археологов на домашнюю жизнь и как археология и антропология могут использовать дома и жилища в качестве мест для изучения пола, сексуальности и потребления; методы управления; влияние новых технологий; и новые концепции тела и опыта личности.Вместо того, чтобы фетишизировать жилище как объект исследования, Бухли демонстрирует, что дома и жилища представляют собой динамичную, изменчивую и живую среду, в которой можно проводить исследования материальной культуры.

Изучение конкретных вещей

Во многих материалах, представленных в этом томе, есть одна общая черта: приверженность ценности детальных, углубленных исследований отдельных предметов или тел материальной культуры: то, что слишком часто теряется в теоретических дебатах о материальных культура или материя.Точно так же, как в Части IV представлен ряд ситуаций, в которых могут быть предприняты исследования материальной культуры (от городской экологии до домашней сферы), так и наш последний раздел направлен на демонстрацию некоторой аналитической силы, которой обладают такие исследования вещей: позволяя теоретическим позициям возникают в конкретных материальных отношениях — с каменными орудиями, пейзажными садами, керамикой, зданиями и «волшебными вещами».

В главе 23 Родни Харрисон обращается к одному из самых почтенных археологических объектов: каменным орудиям.Однако конкретный объект, изученный Харрисоном, представляет собой копию каменного острия, сделанного из стекла коренными жителями региона Кимберли в западной Австралии в девятнадцатом веке и собранного и переданного в музей Питта Риверса в Оксфорде. Рассматривая альтернативные подходы к изготовлению артефактов и анализируя историю изучения каменных орудий в археологии, Харрисон обсуждает необходимость учитывать социальную роль (стр. 16) коренных народов, понимая точку Кимберли как артефакт колониального столкновения.Он также использует рассуждения Альфреда Гелла об очаровательных качествах материальной культуры в социальной жизни (Gell 1998), чтобы представить идею материальной деятельности. Блеск стеклянного кимберли-пойнта и мастерство, связанное с его изготовлением, способствовали Харрисону его статусу «захватывающего объекта», агентивные качества которого повлияли на историю его коллекционирования. Но Харрисон признает, что любой отчет о сохранении объекта в современном мире включает в себя больше, чем признание его включения в человеческую социальную деятельность.Это особенно очевидно, утверждает он, при учете политики в отношении наследия коренных народов в Австралии в дебатах о репатриации культурных памятников, таких как виды каменных орудий, копиями которых были наконечники Кимберли. Через этнографические интервью с аборигенами, работающими в области управления археологическим наследием, Харрисон обсуждает использование людьми материальной культуры для выражения «довольно консервативной или старомодной ассоциации между расой, культурой и материальными артефактами».Этот «стратегический эссенциализм» предполагает использование материальной культуры группами меньшинств в чисто культурных целях. В этом нюансированном аргументе, касающемся многих из тех же вопросов, что и Лесли Хед в главе 18, Харрисон показывает, как при объяснении материальной деятельности объектов мы также должны учитывать их современную политическую силу. Такое использование материальной культуры в культуралистских целях имеет огромную силу и бросает вызов археологу объяснить те формы современной политики, которые затрагивают не только людей, но и вещи.

В главе 24 Чандра Мукерджи дает подробный отчет об изучении французских пейзажных садов как материальной культуры. Она утверждает, что ценность изучения ландшафтов раннего Нового времени заключается в их роли в качестве мест «постоянных экспериментов» в отношении человеческого управления вещами и демонстрации контроля над природой, а также в качестве части политической жизни. Мукерджи обсуждает сады Людовика XIV семнадцатого века в Версале, которые были спроектированы как микрокосм королевства Франции.Она объясняет, как 90 125 circulades 90 126 на юго-западе Франции действовали как утопическое выражение надежды против угрозы потенциальной потери сельскохозяйственных излишков. Признание связи между ландшафтным управлением, политикой и религией дает возможность понять, как во Франции символические аспекты ландшафтных садов со временем трансформировались в гораздо более широкую традицию землепользования и управления землей: достигаемое с помощью определенных материальных методов и в соответствии с конкретными моральные обоснования, эти пейзажи служили для демонстрации, подтверждения и подчеркивания «материального порядка» французских политических и социальных режимов. В отличие от многих объектов, изучаемых в рамках исследований материальной культуры, таких как, например, серебряная ложка, сады никогда не питают иллюзии, что они «всецело продукт человеческого замысла». Таким образом, Мукерджи показывает, что изучение спроектированных ландшафтов раскрывает значение как природного, так и культурного в надеждах и амбициях раннего Нового времени, моделях моральной реформы и идеях территориального управления. Таким образом, их исследование демонстрирует, что социальные режимы всегда (стр. 17) как «материальные, так и политические порядки» — реализуемые через нечеловеческий, а также чисто человеческий мир.

Глава 25 представляет диалог между двумя археологами, изучающими архитектурное строительство во время европейского неолита. На основе четырех тематических исследований Дуг Бейли и Лесли Макфадьен выдвигают четыре предложения об археологическом исследовании конструкции «построенных объектов». Во-первых, они используют изучение практических и материальных аспектов строительства длинных курганов в южной Англии, чтобы доказать, что археологи должны рассматривать строительство как практику и избегать думать о зданиях как о кристаллизации идей, как о фиксированных объектах. Строительство таких памятников было процессом, который Макфадьен описывает как «быструю архитектуру», имея в виду как разную скорость, с которой происходят этапы строительства, так и то, как строительные технологии и материалы влияют на строителя. Этот подход подчеркивает динамическую природу здания, а не интерпретацию архитектурных свидетельств с точки зрения завершенной формы. Во-вторых, при обсуждении неолитических домов-землян из Юго-Восточной Европы они утверждают, что общепринятые различия между надземными прочными жилищами и жилищами меньшего размера, построенными путем рытья ямы в земле, бесполезны.Используя идеи движения американского ленд-арта, они рассматривают преобразующие аспекты создания и ограждения негативных пространств. В-третьих, проинформированные теоретиком архитектуры Бернардом Чуми об идее Architecture and Disjunction (1996), Бейли и Макфадьен задаются вопросом, полезно ли или возможно ли общепринятое разграничение дискретных этапов строительства английских памятников эпохи неолита. Идея строительной последовательности подразумевает непрерывность и регулярность строительной деятельности, трактует структуру как фиксированную и постоянную.Авторы утверждают, что неолитические постройки не были чем-то подобным, а были результатом прерывистой и эпизодической деятельности и часто были «мобильными» способами, которые соответствовали образу жизни неолитических людей. Наконец, возвращаясь к Юго-Восточной Европе и к домам, четвертое положение требует изучения форм домов в масштабах, отличных от обычных мелких деталей археологических раскопок. Здесь основное внимание уделяется домам как объектам, которые позиционируют людей в пространстве и создают определенные интеллектуальные и физические обязательства, потому что, согласно философии минималистского искусства, они становятся «окружающими» в самом широком смысле.Развивая эти четыре утверждения из четырех различных археологических контекстов, Бейли и Макфэдиен нарушают общепринятое археологическое представление о доисторических сооружениях. Благодаря идеям темпов и прерывистости строительства, а также сосредоточению внимания на раскопках, а также на строительстве и на домах как на части более широкой жизненной среды, они призывают «отучиться тому, как мы смотрим на археологические свидетельства домов, зданий и архитектуры». ‘. Этот подход выходит далеко за рамки традиционной интерпретирующей археологии и переходит к новым видам учета материалов и практики.

Изучение керамики является архетипической археологической темой, когда ставится вопрос об «изучении конкретных вещей». Однако исследование Карла Кнаппета, (стр. 18) Ламброс Малафурис и Питер Томкинс (глава 26) о пифосе (сосуд для хранения) и ритон (церемониальный сосуд) из раннего бронзового века в Эгейском море поднимают вопросы, выходящие далеко за рамки традиционных исследований керамики, в которых основное внимание уделяется артефактам как свидетельство экономии или изменения керамической технологии.Вместо этого их внимание сосредоточено на том, что эти объекты делают, а не на том, что они означают: они утверждают, что их функции в качестве контейнеров означают, что их следует рассматривать как часть более широких технологий содержания, включая корзины, тыквы или металлические сосуды, а не просто в последовательности керамической типологии. В этом новом подходе к типологии, основанном на предметах материальной культуры как на «возможностях действия», авторы объединяют исследование Жан-Пьера Варнье «контейнеров и поверхностей» (Warnier 2006) с идеями «воплощенного разума» и «концептуальной теории метафор». взято из когнитивной психологии (Lakoff and Johnson, 1999).Их внимание к категориям практики, уделяя внимание материальности керамики, инновационным образом основывается на идее Колина Ренфрю (2001) о «материальном взаимодействии». Они связывают свое обсуждение с долгосрочным развитием керамических сосудов в Европе с момента их первоначального появления в мезолите через неолит и бронзовый век. Смысл этого исследования двух артефактов бронзового века заключается в том, что археология может внести заметный междисциплинарный вклад, перейдя от «артефактов как категорий» (Miller 1985) к новому пониманию формы и типа артефактов, основанному на значении конкретного материала. технологии практики как в познавательном, так и в материальном измерениях человеческой жизни.

В последней главе этого раздела эти два пересекающихся аспекта человеческой жизни рассматриваются совсем по-другому. Через свое антропологическое исследование фетишей, товаров и современных технологий в главе 27 Питер Пелс обращается к категориям объектов, которые связаны с представлениями о магии. Волшебные предметы лежат в основе этнографических проблем с идеей материальной деятельности. Пелс показывает, как антропологическое столкновение с верой в то, что вещи могут «что-то делать» с людьми, привело к тому, что в исследованиях магии акцент был сделан на иррациональном и невозможном, на кажущихся ошибочными убеждениях, психологических недостатках и неуместных субъективностях.Он исследует, как на протяжении девятнадцатого века идеи о магии и материальном отделялись друг от друга. Но, сопоставляя исследования Уильяма Питца о появлении фетиша в Западной Африке раннего Нового времени с антропологическими исследованиями товаров, Пелс изящно помещает марксистскую идею товарного фетишизма в более широкий исторический контекст. Он утверждает, что антропологические исследования материальной культуры все больше преуменьшают важность фетишизма. Антропоцентрические модели материальной культуры потребительства не допускали более радикального приписывания товарам агентности.С помощью серии тематических исследований о двадцатом веке и современной рекламе Пелс выстраивает аргумент, который имеет некоторое сходство с «заколдованным материализмом» современной жизни, выдвинутым Джейн Беннетт (2001), но более четко показывает, как западный капитализм использует «магию». ‘ и чары, чтобы построить и захватить свои рынки. Пелс видит эти элементы связанными с технологиями, с первичным (стр. 19) Примером конца двадцатого и начала двадцать первого веков является компьютерная технофилия и появление в хакерской субкультуре сверхопределенного образа программирования как магической деятельности, выполняемой практикующими, которых называют «волшебниками» и «мастерами-волшебниками».Таким образом, компьютерные технологии — это область, в которой фетишизм не отвергается, а принимается; технология волшебным образом превращает современный товар в высоко материализованную, волшебную вещь. В заключение Пелс утверждает, что западное отрицание распределенной или материальной деятельности как раз и является источником магической природы определенных технологических объектов в современном мире: аргумент, который заставляет нас переосмыслить исторические и этнографические случайности и сложности, в которых идеи материальной деятельности обсуждаются или отклоняются.

Исследования материальной культуры: реакционный взгляд

Вместе главы этого тома демонстрируют, что общего между четырьмя собранными здесь дисциплинами — археологией, антропологией, географией и СС. Каждая глава работает по-разному в рамках определенных интеллектуальных традиций, чтобы ответить на определенные дисциплинарные вопросы, с помощью подходов, которые связаны, а иногда и погружаются в сложную среду людей и не-людей, от садов до керамики и шимпанзе.Вопросы метода более или менее формализованы в зависимости от дисциплины. По мере того, как методы применяются на практике, эти исследования регулярно сталкиваются и должны учитывать жизнь как нечеловеческих, так и чисто человеческих существ. Во всех четырех областях этот опыт все больше подталкивает исследователей к тому, чтобы выйти за рамки приоритетов лингвистического или культурного поворота, которые были сфокусированы на антропоцентрическом интересе к значениям или значению материальной культуры для людей, и одновременно за пределы интереса к простому использованию людьми. люди объектов в социальных отношениях.Все четыре дисциплины стремятся перестроиться, чтобы приспособиться к роли не-людей. Эта потребность, возможно, особенно очевидна, когда анализ выходит за пределы этнографического настоящего и имеет дело с трансформацией и изменением с течением времени.

Почему же тогда после редакционной работы, затраченной на сборку этих исследований, мы воздержались от призывов к материальному повороту, который пришел бы на смену антропоцентрическому лингвистическому или культурному повороту 1980-х годов? Собранные здесь исследования содержат много идей для изучения материальной культуры — от онтологической политики до дебатов о материальном действии, до последствий выхода за рамки литературных и текстовых аналогий для материальной культуры, до рисков сведения материалов к антропоцентрическим объяснениям социальной жизни. .Без сомнения, путем редактирования этого (стр. 20) коллекция наша твердая вера в важность изучения материальных вещей в гуманитарных и социальных науках, а также наша приверженность междисциплинарному сотрудничеству стали еще сильнее. Но на каких условиях? Исследования, собранные в этом томе, ведут к оценке не только эффектов вещей, но и вещей как результатов материальных практик (как народных, так и академических). Материальная культура не представляет собой простой объект исследования, она просто требует новых словарей для интерпретации или абстрактного теоретизирования.Наоборот, если мы серьезно относимся к критике любого априорного различия между субъектом и объектом, то это также должно охватывать академического исследователя и его объект исследования. Как и все остальное, для дисциплин, собранных здесь, знание является эмерджентным и зависит от материальной практики. Мы полагаем, что это должно быть отправной точкой любого междисциплинарного обсуждения материальной культуры.

Здесь становится ясно различие между исследованиями материальной культуры и АСТ. Будучи «симметричной антропологией» (Latour, 1993a), которая может представить «социологию нескольких обыденных артефактов» (Latour, 1992), ANT предоставила мощную модель того, как антропологическое осмысление места материальных вещей в социальной жизни может достичь кросс-культуры. дисциплинарное воздействие.Мы могли бы предположить, что прежде всего в трансдисциплинарном восприятии ANT развивается самая сильная возможная модель того, как мог бы выглядеть «материальный поворот». Но такой материальный поворот просто расширил бы посредством риторической инверсии культурный поворот 1980-х годов. В то время как мы разделяем ощущение того, что мы оставляем позади, собранные здесь вклады (включая наши собственные) представляют собой серию перекрестков, а не новую серию «поворотов»: поворот за поворотом, которые складывались бы только в академическую болтовню.

Антропология была здесь раньше: с дюркгеймовской моделью социального и со структурализмом. Трансдисциплинарное восприятие репрезентативного импульса в АСТ — его статус третьей теории двадцатого века, созревшей для применения в различных ситуациях, — делает ее законным преемником дюркгеймовской и структуралистской моделей антропологического мышления. Но хотя мы многому учимся у ANT, собранные здесь вклады не составляют нового междисциплинарного пространства, в котором можно примирить или связать культурное и материальное, человеческое и нечеловеческое.Вместо этого они побуждают нас выдвигать на передний план пристрастность знаний о мире, возникающих из «полевых наук», таких как археология, антропология, география и СС, по мере их появления. В отличие от идеи рефлексивности, в которой ситуативность человека-исследователя в интерпретации и репрезентации мира выдвигается на передний план, чтобы связать метод и теорию, мы хотим предположить, что подходы к изучению вещей в этих полевых науках могут предоставить особые ресурсы для онтологического исследования. , а не гносеологический, переоснащение на практике.

Итак, мы возвращаемся к дисциплине. Действительно реакционный аргумент: сохраняющаяся актуальность модернистских моделей дисциплинарной чистоты. Но это не то, что нам нужно. Наоборот, наше сопротивление идее постдисциплинарного материального поворота проистекает из нашего собственного глубокого понимания, с точки зрения антропологической археологии, сложности, беспорядка и разнообразия практик, из которых мы исходим. (стр. 21) появляется знание. Междисциплинарное сотрудничество играет центральную роль в будущем исследований материальной культуры.Но мы не должны забывать, что вещи, которые мы изучаем, являются следствием нашей практики, которая всегда исторически случайна. Когда Бруно Латур говорит о плоских онтологиях, они должны простираться между исследователем и объектом исследования, а также просто между людьми и не-людьми. В противном случае мы просто будем продолжать играть взад и вперед по категориям культурного и материального: критикуя, разрушая, связывая. Представим, что мы представляем мир, который мы можем держать на расстоянии вытянутой руки, а не представляем наши знания о вещах.Именно в этом смысле — в чувстве радикальной пристрастности нашего знания о мире, которое мы могли бы приветствовать, а не уклоняться от него, — исследования материальной культуры, как предполагает Найджел Трифт в своем послесловии, достигнут зрелости.

Предметы-объекты истории и их истории – Лаборатория искусствознания и культурологии

Раффи Давтян (Иран и Армения)
Куратор: Сусанна Гюламирян
Центр креативных индустрий «ПРОЕКТ ФАБРИКА»
Москва, Россия
16 июня – 30 июля 2009 г.

Раффи Давтян, армяно-иранский художник, родился в Исфахане, Исламская Республика Иран.Окончил Ереванскую государственную академию художеств, отделение скульптуры. Раффи получил постоянное место жительства в Армении, но часто ездил в Иран, чтобы продолжить свои «культурно-археологические исследования», как он их называет, направленные на осмысление культурного и социально-политического контекста двух совершенно разных стран, Ирана и Армении. В Иране он столкнулся со среднестатистическими законопослушными иранцами, которые как уникальные «рассказчики» сочиняли мифы, аллегории и метафоры, избегая идеологии и консервативных принципов теократической страны, где гражданские права воплощены в исламском праве.В Армении он столкнулся с постсоветской светской реальностью страны, которая наряду с другими бывшими советскими республиками прошла через печь социалистической модернизации, получив соответствующие формы включения в глобальную систему.

Арт-проект «Предметы-объекты истории и их истории» включает в себя две разбросанные в пространстве инсталляции Раффи Давтяна, которые отдельно экспонировались в культурно-художественных центрах в 2007 и 2008 годах в Ереване. Каждая инсталляция была представлена своим названием: «Человеческие двери» и «Меню «Последнего Супера».Здесь куратор и художник объединили коллекции в один выставочный проект.

На первый взгляд установки не имеют ничего общего. В действительности же они связаны друг с другом более широкими общественными отношениями, и их сходство существенно как в монументально-поэтической форме изложения произведений, так и в идеологии, затрагивающей вопросы пересечения, взаимопроникновения, самоидентификации, с все их многообразие ценностей в национальных и гендерных системах.

Объединив два отдельных художественных произведения в один проект, художник и куратор хотели выразить свое убеждение в том, что в постсоветском контексте вопрос конструирования национальной идентичности постсоветского народа наряду с вопросами гендерных ролей является наиболее актуальным. драматические, наиболее болезненно воспринимаемые с редкими кровавыми исходами. Такая ситуация связана с тем, что постсоветские времена позволили таким вопросам, как постколониальный, тоталитарный режимы, этноменьшинства, сексизм, гендер и феминизм, стать темами общественных дискуссий.

Все это расширяло идею тождества, а затем и обогащало субъектно-объектные (субъективные) взаимоотношения как в локальных контекстах, так и в глобальных процессах по мере их инкорпорации. В инсталляции «Меню «Тайной вечери»» шатко и неустойчиво представлена проблема национальной идентификации бывших советских республик. Здесь первоначальная национально-освободительная эйфория и возможность «истинной» демократической ориентации наряду с видением инкорпорации мирового общества превратились в личное объективное сознание перед развитыми западными странами.

Инсталляция состоит из «предметов» человеческих фигур, сделанных из ископаемой ткани, напоминающей одеяния христианских апостолов, абсолютно полых внутри. Модели-фигуры, количество которых совпадает с количеством республик в составе Советского Союза (художник «выделяет» Россию из этого состава, водружая Государственный флаг на круглый стол в окружении фигур вместе с флагами мировых государств и страны) представляют себя бестелесными, как бы частично материализованными символами или «частичными объектами», если пользоваться психоаналитическим языком.Если раньше статус советских республик строился с одним центром: во взаимоотношениях с Москвой, то теперь установка представляет множественность нынешних центров для постсоветских стран. Размещенные на круглом столе, они представлены в виде флагов-символов более сильных государств по сравнению с постсоветскими странами. Фигуры-предметы, вытянутые в длину и оттесненные толпой к центру стола, захватываются в круг без входа и выхода. С другой стороны, фантомные фигуры также отчуждены друг от друга: эти фигуры, ранее находившиеся в братско-национальных отношениях, теперь представлены в инсталляции в разных весовых группах: их размеры (большие, малые), женские и мужские формы также указывают на существующие вертикальные отношения, субъектно-объективная асимметрия.

В следующей инсталляции «Человеческие двери» художник хочет придать смысл границам тела и социального класса. Здесь также установлены человеческие фигуры, но «анимированные» в фотографическом поле. Приверженность художника этому фотографическому полю (характеризуемому как «studium») постоянно выстраивалась в его работах в виде объектов для фотографий и превращалась в персонажей его разнообразных нарративов, выражающих драму телесных страданий, выражалась в упомянутый проект
в виде специфического мировоззрения – истории секса.Сама инсталляция превращается в модель «большинства» фигур-объектов, оказавшихся окутанными собственной субъективностью и пойманными «гендерной бедой».

Каждый фотообъект прижимает к своим половым органам странный для зрителя объект. Это механическая металлическая дверь кубе (персидское слово, обозначающее предмет, которым стучат в дверь). В прошлом эти кубы использовались, чтобы стучать в двери и узнавать пол посетителя. Кубехи имели форму полового члена или вагины.Их устанавливали на ворота и двери частных и общественных зданий в Иране. Их все еще можно увидеть в стране, хотя сегодня они утратили свое первоначальное назначение, уступив место новым технологиям. При стуке они издавали разные звуки. Мужской звук был низким и глубоким, тогда как женский звук был высоким и громким. Принимающий дом узнал пол посетителя по звуку, издаваемому кубе.

На первый взгляд кажется, что в инсталляции через бесконтрольное расположение фигур-объектов художник стремится достичь некой «анархической» космической аллегории абсолютной свободы, предполагая ее как открытое поле «побега» за пределы стремительной гонки, угнетение и субъективность.С другой стороны, проект ставит вопрос о том, можно ли освободиться от административно-нормативной обусловленности и барок, подавляющих личность, когда «центр» угнетения тяжело висит в виде половых кубов, символизирующих упомянутый гетеросексуальный закон власти. как фаллоцентризм. В проекте тела представляют проблему субъективности, которая проблематизирует идею новой совместимости каждого «субъекта», представленного художником в «истории секса», с институционализированной коллективностью.

Проблематизированы также идеи самоидентификации и возможности индивидуального эмоционального механизма Я, когда последнее вынуждено постоянно иметь дело с системой ограничений, угнетений, дискурсивной гендерной политики, сексуальных исключений и всех других культурных и социальных табу, вытекающих из их. Видеоработа, являясь частью инсталляции, представляет собой уникальную виртуализацию межличностного общения. В Глобальной паутине происходит мощное движение по переформированию и реинкарнации Я (могут меняться пол, возраст и национальность).Художник помещает коды невежественного мира в мир машин, сводя гендерное отображение реального мира и многообразие воплощений виртуального мира к стандартизированному коду «молодости и красоты» и предлагая более предпочтительную модель «счастливого» существования. не только для несведущих, но теперь и для виртуального пространства. Здесь любая попытка проблематизировать понятие секса сводится к простому сведению к «оптимистическому» призыву СМИ «назад к молодости, фитнесу, шейпингу и прочим оздоровительным и антивозрастным занятиям!» Совершенно эфемерные электронные фигуры-оттенки. стереотипизированы в подобии и сопротивляются любому виду индивидуализма.

Поднятые вопросы в рамках проекта поддерживают пространство для размышлений как о национальной, так и о гендерной идентичности, а также о тех «здоровых» действиях для идентичности, которые были репрезентированы средствами массовой информации и доминирующими дискурсами по преимуществу. Художник создает другие «истории» для достижения «другого» уровня мышления.

Цели обучения — Магистр искусств в области культурологии

Знания и навыки

Магистр искусств в области культурных исследований в Вашингтонском университете Ботелла (UW Bothell) предназначен для того, чтобы предоставить вам возможность развивать знания и навыки, необходимые для вашего успеха в одной или обеих из двух основных областей:

Профессиональная карьера в сфере искусства, культуры, обслуживания на уровне сообщества в коммерческих и некоммерческих секторах;
дальнейшее академическое обучение в области междисциплинарных искусств, гуманитарных и социальных наук.

С этой целью учебная программа по культурологии делает упор на интеграцию навыков, способностей и областей знаний, лежащих в основе культурологии как междисциплинарной области (критические теоретические подходы, возможности постановки и решения проблем, методологии критических исследований, и творческое и эффективное письмо и устная речь), а также опыт сообщества, прикладные исследования и возможности экспериментального обучения.

Цели обучения

Это уникальное сочетание теоретического и практического обучения дает студентам профессиональные навыки, необходимые для работников культуры в быстро меняющемся разнообразии социальных, культурных и художественных сфер.Как выпускник факультета культурологии, вы сможете:

определить, проанализировать и решить конкретное структурное положение культурных вопросов и дебатов, а также предложить творческие и эффективные меры;
признавать, критически рассматривать и совместно обсуждать культурное разнообразие и различия в различных образовательных и институциональных объектах;
эффективно переходить от концепции проекта к его реализации за счет использования как критических, так и иммерсивных методов, привлекающих определенную аудиторию;
создать динамическое портфолио работ, которое дает возможность для размышлений и демонстрирует примеры исследований и сотрудничества;
занимают профессиональные должности исследователей, педагогов, активистов, художников и специалистов по решению проблем в различных культурных и организационных областях.

Прогресс в изучении и применении этих навыков и способностей отслеживается посредством работы, связанной с отдельными курсами, полевыми работами и продуктами индивидуального обучения. Общая оценка вашего прогресса и результатов обучения в отношении этих целей основывается на портфеле культурологических исследований , который ведется каждым учащимся и обсуждается на двух официальных обзорах программы (т. е. в весенние четверти 1-го и 2-го классов).

Что такое культурология? — Магистр культурологии

Культурология прослеживает отношения между эстетическими, антропологическими и политико-экономическими аспектами культурного производства и воспроизводства.Ученые и практики в области культурологии часто начинают свои исследования с вопроса об общих представлениях, убеждениях и историях, формирующих наш мир. Этот тип исследования предполагает, что культура не является фактом, который нужно понять и объяснить. Внимания требует то, как культура образует разнообразные миры и как ее можно мобилизовать, чтобы изменить эти миры.

Культурология опирается на междисциплинарные исследования формирования знаний, власти и различий. Ученые и практики культурологии исследуют конструкции расы, класса, способностей, гражданства, пола и сексуальности, пытаясь понять структуры и практики господства и сопротивления, которые формируют современные общества.В рамках этого исследования всплывает множество различных тем: повседневные практики, которые структурируют создание и восприятие культурных артефактов; отношения между производителями и потребителями в обращении мировых товаров; притязания на членство в тех или иных сообществах по мере их трансформации.

Наш магистр культурных исследований в Вашингтонском университете Ботелл подчеркивает локальное и глобальное расположение области и стремится развивать способности, необходимые для работы как в университете, так и за его пределами.Студенты программы занимаются академическими исследованиями и общественными проектами, которые критически связаны с искусством и гуманитарными науками, социальными и естественными науками, а также с культурными практиками, которые формируют отношения власти в местных и глобальных сообществах. Мы понимаем этот подход к культурологическим исследованиям как предоставление области новой формации, которая реагирует на работу, которую культура делает и может делать в современном мире.

Было бы упущением закончить этот ответ на вопрос «Что такое культурология?» не указывая на проблему в самом вопросе.Культурология — это много разных вещей, и форма поля обязательно меняется в зависимости от местоположения, давления и возможностей. В результате мы считаем, что первоначальный вопрос следует переформулировать. Чем должны стать культурные исследования, учитывая их прошлое, настоящее и возможное будущее, и что мы можем с ними сделать? Это вопрос, для решения которого мы разработали нашу программу магистра искусств в области культурологии.

— Факультет и сотрудники факультета культурологии

Веб-ресурсы

Вот несколько дополнительных ресурсов, которые помогут вам узнать больше о культурологии:

Культурология: определение, теория и методология — видео и стенограмма урока

Теории

Поскольку это академическая область исследования, культурологические исследования строятся на определенных теориях и концепциях, которыми ученые руководствуются в своей работе.Среди них наиболее значимой является концепция культурной конструкции , которая представляет собой теорию о том, что многие влиятельные социальные и культурные характеристики не присущи людям, а конструируются ими. Например, с точки зрения культурологии такие вещи, как раса, пол или инвалидность, на самом деле не существуют, а являются концепциями или убеждениями, которые люди создали для организации своей культуры или общества. Это не означает, что между мужчинами и женщинами нет биологических различий или что не существует различий в пигментации кожи; скорее, это просто означает, что вне социальных систем эти вещи не имеют значения.

Другой важной теорией культурных исследований является гегемония , термин, используемый для описания доминирования или авторитета одной группы или культуры над другими. Например, в Соединенных Штатах гегемонистская культура — это та, которая контролируется в основном белыми людьми и обслуживает или представляет большинство, а не включает разнообразие, которое более точно отражало бы население страны. В культурных исследованиях гегемония является важной теорией для изучения того, как доминирующая культура влияет на другие группы, особенно в построении идентичности или соответствии социальным нормам.

Эти две теории имеют решающее значение в данной области, но существует множество теорий и концепций, которыми руководствуются в культурологических исследованиях. Во многих случаях эти теории пересекаются или включают концепции из других дисциплин, но в целом они направлены на изучение того, как люди создают культуру и как эта культура формирует людей.

Методология

В отличие от областей науки или медицины, которые используют строго контролируемые и тщательно разработанные методы сбора информации, культурологические исследования, как правило, используют более гибкие или произвольные методологии.В большинстве случаев исследователи в области культурологии будут использовать метод качественного исследования , что означает, что они заинтересованы в понимании того, почему что-то происходит, или в ответах на вопросы, а не в сборе больших объемов данных. Например, вместо того, чтобы просто узнать, сколько людей пережило определенное событие, которое может быть выражено в числах, качественные методы больше интересуются тем, почему это событие произошло и что оно значило для тех, кто его испытал.

Поскольку исследователи обычно собирают информацию для анализа культуры, они могут использовать определенные исторические методы, такие как герменевтика, чтобы получить представление о прошлом. Герменевтика — тип качественной методологии, использующей анализ или интерпретацию важных литературных текстов для понимания конкретной культуры или общества. Хотя изначально он использовался для анализа конкретно религиозных текстов, с тех пор этот метод стал применяться более широко к ключевым литературным текстам, выходящим за рамки религий.

В рамках качественного исследования существует широкий спектр методологий (этнография, ориентированное на действие исследование, наблюдение и т. д.), которые можно использовать.Но независимо от того, какая методология используется для сбора данных, с точки зрения культурологических исследований цель, как правило, состоит в том, чтобы понять, как рассматриваемая проблема влияет на отдельных людей или группы в определенной культуре.

Краткое содержание урока

Давайте повторим. Возникнув в Англии в конце 1960-х годов, культурные исследования представляют собой междисциплинарную область академических исследований, основанную на других дисциплинах, таких как история, антропология и политология. Цель культурологических исследований состоит в том, чтобы проанализировать и понять, как создаются культуры и как они развиваются с течением времени.В первые годы развития многие ученые внесли важный вклад в развитие этой области; однако Стюарт Холл широко известен как самая влиятельная фигура в области культурных исследований.

Как академическая дисциплина, культурология опирается на определенные важные теории и концепции, направляющие исследования, такие как концепция культурного строительства и теория гегемонии . Используя эти теории в качестве основы для своих исследований, ученые используют методологии качественного исследования методологии, такие как герменевтика , которая использует анализ или интерпретацию важных литературных текстов для понимания конкретной культуры или общества, для сбора и анализа данных, которые информируют их работа.

Результаты обучения

Когда вы закончите просмотр видеоурока, вы должны попытаться:

Дать определение культурологии
Разработка некоторых теорий культурологии основана на
Интерпретировать методологию, используемую в культурологических исследованиях

Обзор программы | Бакалавриат | Департамент гуманитарных и культурных исследований USF

Обзор программы

Что такое гуманитарные науки?

Гуманитарные науки – это академические дисциплины, изучающие состояние человека с использованием методов которые в первую очередь аналитические, критические или спекулятивные, в отличие от в основном эмпирические подходы естественных наук.«Гуманитарные науки» происходит от латинского Слово «humanus» означает человека, культурного и утонченного. Культура включает в себя речь, знание, убеждения, искусства, технологии, идеалы и социальные правила. В нашем отделе три Концентрация гуманитарных наук: американистика, гуманитарные науки и киноведение. Каждая концентрация разделяет основную цель, чтобы изучить социальную жизнь через искусство. Но каждая концентрация фокусируется на разных географических точках и культурных эпохах.См. человека страницы для получения дополнительной информации о каждой концентрации.

Почему важны гуманитарные науки?

Изучая гуманитарные науки, мы учимся мыслить творчески и критически, рассуждать и задавать вопросы. Потому что эти навыки позволяют нам получать новые идеи во все, от поэзии и живописи до бизнес-моделей и политики, гуманистических предметы были в основе гуманитарного образования со времен древних греков. впервые использовали их для просвещения своих граждан.

Исследования человеческого опыта расширяют наши знания о мире. Через работа ученых-гуманитариев, мы узнаем о ценностях разных культур, о том, что входит в создание произведения искусства, о том, как делается история. Их усилия сохранить достижения прошлого, помочь нам понять мир, в котором мы живем, и дать нам инструменты, чтобы представить будущее.

Какие навыки приобретаются на факультете гуманитарных наук?

Один из ключевых способов осмысления того, к чему вас готовит специальность «Гуманитарные науки». после выпуска — сосредоточиться на навыках, которые человек приобретает как студент-гуманитарий.Эти включают:

Эффективные навыки чтения и письма — жизненно важные для любой работы, для которой требуется высшее образование является необходимостью, эффективное письмо означает способность успешно и точно передавать свои мысли в тексте. Гуманитарные специальности уделяют особое внимание языку, и иметь возможность формировать убедительные аргументы.
Навыки критического анализа — жизненно важны для процесса принятия решений для любой работы, критической анализ означает способность анализировать ситуацию и придумывать творческие и практические решения. решения.
Исследовательские навыки — жизненно важны для любой работы, исследовательские навыки означают способность понимать прошлые практики и политики, а также проследить корни любой проблемы, чтобы найти новую информацию которая имеет отношение к этому вопросу, и включить эту информацию в свой анализ проблемы.
Междисциплинарное мышление и обучение – жизненно важны для любой должности, междисциплинарные мышление и обучение означает способность обдумывать проблему во множестве способами, анализировать его с помощью нескольких инструментов и предлагать решения, основанные на различные традиции мышления.Гуманитарные специальности обладают широким спектром исторических знания, и обучены мыслить творчески, понимать идеи и ценности с чувствительность к культурным различиям.
Любознательность и любознательность — жизненно важны для любого положения, любознательности и любознательности означают желание узнать больше и продолжать учиться, исследовать причины, лежащие в основе вопросы, и прийти к пониманию их как часть непрерывного, на протяжении всей жизни, образования процесс.

Каковы некоторые из карьерных путей, по которым обычно идут специалисты по гуманитарным специальностям?

Многие специалисты по гуманитарным наукам становятся преподавателями, уделяя особое внимание общению их идеи. Педагоги включают учителей начального и среднего образования. Они также включает высшее образование на многих уровнях, в том числе преподавание в сообществе и младшие колледжи, студенческие колледжи и университеты.Но педагоги тоже важных членов других учебных заведений, о которых вы, возможно, не сразу подумали как школы. К ним относятся исторические места и музеи, где могут стать доценты, директора по образованию, кураторы, гиды и переводчики. Кроме того, там другие формы обучения, кроме стояния перед классом. К ним относятся работать в качестве исторических консультантов, контрактных архивариусов, общественных историков, писателей и даже кинематографистов.

История является важной частью гуманитарных наук, и многие гуманитарные дисциплины помогают сохранить историю, став музейными кураторами. Кураторы музеев приобретают и хранят картины, скульптуры, исторические артефакты и другие произведения искусства, выставленные в музеях. Они связаться с коллекционерами, посетить аукционы или распродажи недвижимости и посетить исторические достопримечательности получить предметы, совпадающие с тематикой их музеев.Многие кураторы отвечает за административные и маркетинговые обязанности, такие как обеспечение финансирования, планирование специальные мероприятия или краткосрочные тематические выставки, разработка образовательных программ и прием на работу музейного персонала. Об этом сообщает Бюро статистики труда США (BLS). в то время как большинство кураторов работают в государственных или частных музеях, некоторые работают в государственных учреждениях, высших учебных заведениях, парках и садах, зоопарки или обозначенные исторические места.

Многие специалисты в области гуманитарных наук продолжают карьеру исследователей, уделяя особое внимание своим навыкам в оценка и анализ документальных доказательств. Ученые-гуманитарии как исследователи включать общественных историков, а также советников по вопросам политики, которые выполняют функции планировщиков, оценщиков, и политические аналитики, часто для государственных, местных и федеральных правительств. Кроме того, Ученые-гуманитарии часто находят работу исследователями музеев и исторических организаций или пройти дополнительное специализированное обучение, чтобы стать профессионалами в управление культурными ресурсами и сохранение исторического наследия.

Поскольку успех на гуманитарном факультете зависит от умения эффективно писать, многие специалисты по гуманитарным наукам становятся писателями и редакторами. Они зарабатывают на жизнь как авторы исторических книг, или, чаще, они работают редакторами в издательстве. Многие специалисты по гуманитарным наукам становятся журналистами печатных и радиовещательных компаний, а другие — документалистами. редакторы, которые контролируют публикацию документов, таких как документы, подготовленные правительством агентства.

Поскольку гуманитарии должны научиться работать с документами, многие выбирают одно- или двухлетняя программа магистратуры по библиотечному делу (обычно магистр библиотечного дела, или MLS, степень) или архивный менеджмент и начать карьеру в качестве информационных менеджеров. Благодаря этому дополнительному обучению они входят в области управления архивами, информацией управление, делопроизводство и библиотечное дело.

РубрикаРазное