Культурология культура и общество: 24 КУЛЬТУРА И ОБЩЕСТВО. Культурология. Шпаргалка [litres]

Конспект по культурологии

Понятие культуры восходит к античным временам. Первоначально культурным считался человек, который знал, как возделывать землю. От возделывания почвы человек поднимается к возделыванию своего разума. Далее культура восходит к культу (почитание бога). В дальнейшем развитии культура связывается с оккультным (тайным, непознаваемым). Культура — это образование, как говорили древние пайдейя (Платон). Каждой эпохой выработано понятие культуры. Культурология — наука, которая является ресурсом национального развития. Культурология как наука обладает рядом своих теорий (например, игровая теория, эволюционная теория и др.). Культурология как наука обладает законами: 1. Чем примитивнее культура, тем больше ее субъекты похожи друг на друга и тем больше уровень принуждения в данной культуре. 2. Чем больше культурного разнообразия, тем более темпераментным и культурным является ее субъект. Каждая культура имеет своих великих людей: Рафаэль, Пушкин, Чайковский, Сахаров и др. Культурология как наука имеет свои методики познания (методы добычи знаний): 1. Контекстный анализ. 2. Ассоциативный анализ. Актуальность культурологии обусловлена причинами:1. Изменение основной экономической ориентации. Раньше общество было ориентировано на массовое производство товара, сейчас — на производство услуг. 2.Расширяется номенклатура услуг.3. Общество становится более открытым.4. Сегодня основным фактором является профессионализм и нравственность. 5.Широкие контакты. Современные технологии требуют более культурного человека. 6. Культура выходит из музеев, библиотек. Она является частью профессионализма. Предметом культурологии является культура в единстве и уникальности различных культурных миров и происходящих в них процессах. Культурология является наукой изучающей основополагающие законы становления и функционирования различных культурных миров. В отличии от философии, культурология оперирует не только абстрактными понятиями но прежде всего артефактами. Артефакты — образование искусственного происхождения. Артефакты являются как зримые памятники культурного творчества, так и процессы, происходящие в той или иной культуре. Таким образом, культурология стоит между философией и оперирующими наиболее общими понятиями науками изучающими конкретные процессы социальной действительности: социология, политология

Культура включает теорию культуры, прикладную культурологию, историческую культурологию. Теоретический уровень исслед включает те формы научного познания культуры, кот обеспеч разработку и построение научной теории культуры. К важнейшим проблемам теории культуры относят: 1. проблемы её сущности, 2. структуры, 3. генезиса, 4. исторической динамики, 5. типологизации. В наст время культурология ещё полностью не отделилась от философии культуры и др наук. Она формир на основе этих наук, многое перенимает у них. На современном этапе культурология предстаёт, как наука, изуч культуру как сложную систему, находящуюся в постоянном развитии и во взаимосвязях с другими системами и обществом в целом.

Культурология как наука начала формироваться 300 лет назад в 18 веке. В основном сформировалась в конце 19 в. и тогда появилось впервые слово культурология. Окончательно название науки закрепил америк ученый Уайт в 1947 году.

Культурология изучает культуру во всех ее формах и проявлениях, взаимосвязь и взаимодействие различных форм культуры, функции и законы ее развития, взаимодействие человека, культуры и общества.

Основные разделы:

• Философия культуры
• История культуры
• Социология культуры
• Психология культуры

Междисциплинарные связи культурологии: философия, история, социология, психология, этнография, этнология, археология, лингвистика, искусство, экономика, медицина и др.

Источники изучения культуры: мифы, сказания, предания, обряды, обычаи, археологические находки, памятники искусства и архитектуры, орудия труда и предметы быта, письменные источники и литературные памятники, языки и т. д.

В настоящее время существует множество представлений о культурологии. Можно выделить три основных подхода:

1. Культурология рассматривается как комплекс дисциплин, изучающих культуру. Образующим моментом здесь является цель изучения культуры и в ее историческом развитии и социальном функционировании, а результатом — система знаний о культуре.
2. Культурология представляется как комплекс дисциплин, изучающих культуру. Например, культурология как философия культуры претендует на ее понимание в целом, в общем. Существует и обратная позиция, согласно которой она и есть раздел философии культуры, изучающий проблему многообразия культур (типологизация, систематизация знания о культуре без учета фактора культурного самосознания). В данном случае возможно отождествление с культурологией культурантропологии, социологии культуры, а также выделение философской культурологии как науки о смыслах, значениях, взятых в их целостности по отношению к определенному региону или периоду времени.
3. Этот подход обнаруживает стремление рассматривать культурологию как самостоятельную научную дисциплину. Это предполагает определение предмета и метода исследования, места культурологии в системе социально-гуманитарного знания.

Существую различные методолигческие подходы к пониманию предмета культурологии: энтелехийный, аксиологический, праксеологический, регулятивный, семиотический.

Основополагающее влияние на становление и развитие культурологии оказали В. Дильтей, Г. Риккерт, Э. Кассирер и О. Шпенглер, автор одной из самых интересных концепций, вызвавшей взлет широкого общественного интереса к культурологии. Основные идеи и концепции культурологии 20 века связаны также с именами Фрейда, Юнга, Бердяева, Фромма, Вебера, Тойнби, Ясперса, Хайдеггера, Сартра, Ортегара, Леви-Брюля, Леви-Стратоса, Бубера и др.

В нашей стране культурология представлена работами Данилевского, Бердяева, Лосева, Лихачева, Бахтина, А. Меня, Аверинцева, Лотмана, Соловьева, Баткина, Васильева, Гуревича, Григорьевой, Гачева, Померанца и др.

Вообще культурология может изучать любой предмет, любое явление при условии, что она обнаруживает в нем смысловое содержание, реализацию творческого человеческого духа. Проблемы современной культурологии прежде всего связаны с возможностями и перспективами человека, открывающего через культуру драму и трагедию собственного бытия, его духовную бесконечность и высший смысл. 

---

Потому что обычно вокруг него ходит такой гул противоречивых комментариев, а его друзья и враги подталкивают его к слева, справа и в центре, а иногда и вовсе за пределами политического спектра — Фуко мог утверждать, что это доказывает то, что он утверждает: общепринятые категории действительно ему не подходят; он ставит совершенно новый и иной набор вопросов о целый ряд иногда непродуманных вопросов.. . . Академическая работа присваивать, исправлять или отвергать Фуко продолжалось еще более напряженно, иногда блестяще, иногда глупо, а иногда с тревожной серьезностью.

Поль Бове, «Феномен Фуко» viii

1. В комментарии о «теоретическом наследии» культурных исследований Стюарт Холл описывает эту область как «проект, который всегда актуален». открыт для того, чего он еще не знает, для того, что он еще не может назвать» («Наследия» 278). достаточно, чтобы найти во всех культурологических отчетах его собственную историю — они служат обобщенной ссылкой на его Я-образ как междисциплинарная, а, следовательно, саморефлексивная совокупность педагогических и исследовательских практики.Учитывая распространенность такого мышления в культурологических исследованиях, важно продолжайте спрашивать, что на самом деле можно сказать и сделать во имя культурологических исследований.[1] В В частности, я хочу рассмотреть вслед за Миган Моррис, «как получается, что люди продолжают ставить проблемы на уровне общность там, где вы просто не можете их решить», и при этом указать на менее обременительные способы анализа, которые позволяют культурные исследования по-новому политически значимы (Hunter, «Aesthetics» 371).
2. По этим вопросам я нашел работу Фуко — и обзор того, как его работа была воспринята в культурной среде. исследования — быть особенно поучительным. Делёз пишет, что «Фуко не довольствуется тем, что мы должны переосмыслить определенные понятия; он даже не говорит; он просто делает это и таким образом предлагает новые координаты для практики» (30). В этой статье рассматриваются некоторые из способы использования этих исследовательских возможностей в рамках культурологических исследований. Моя цель, в частности, состоит в том, чтобы задокументировать встречи которые предшествуют этому набору контрапунктов и делают его возможным, но также Я надеюсь вмешаться в эту неловкую интеллектуальную местность.
3. Относительно мало написано об истории ассигнований. Фуко в культурологии.[2] Некоторые работы — например, Гэвин Книга Кендалла и Гэри Уикхэма «Понимание культуры: культурологические исследования, порядок, заказ » и книга Тони Беннета Культура: наука реформатора — изучили вторичные чтения Фуко, исследования пытаются использовать взгляды Фуко на власть в общих рамках Грамши. Обе эти работы касаются продемонстрировать проблемы, связанные с ранним влиянием Фуко.Как утверждает Беннет,

   по сути, Фуко был допущен к перекличке по культурологии только после при условии, что он не принес с собой неприятных фуко-аргументов. Роль, отведенная его работе, не была ролью переформулировать полученные проблемы так, чтобы их привязывали к аргументам обрамляется теми формулировками, которые он подвергал сомнению. . . . Широко цитируемый, он использовался очень мало. ( Культура 63)

   Я продолжаю подробно излагать такие аргументы, подробно описывая некоторые из наиболее показательных моментов этой сложной истории.

Структура, власть и «проблема Маркса»

4. Пересказывая «историю» культурологических исследований, Холл отмечает, что культурологическая адаптация марксизма связаны с определенной степенью трения:

   Еще никогда не было момента, когда культурология и марксизм представляли собой совершенную теоретическое соответствие. . . . Всегда-уже стоял вопрос о великом недостатки, теоретически и политически, звучное молчание, великие увертки марксизма — то, о чем Маркс не говорил или, казалось, не понимал, что было наш привилегированный объект изучения: культура, идеология, язык, символический.. . . То есть столкновение между британцами культурология и марксизм прежде всего должны быть поняты как работа с проблемой, а не теория, даже не теория. проблемный. («Наследие» 279)

5. Чтобы получить теорию «культуры» от марксизма, необходимо устранить эти пробелы или «большие недостатки». В его Культурный марксизм в послевоенной Британии , Деннис Дворкин дает исторический отчет и подробно описывает политические и интеллектуальный климат, окружающий некоторые из этих пересмотров марксизма в рамках культурологических традиций.Э.П. Томпсона социальный гуманизм, например, в значительной степени описывается как продукт господствующих способов партийной политики и их отношения с интеллектуалами и попытка работать против жесткого экономизма, характерного для левых ортодоксий время. Однако условия таких дебатов не изменились; дискурсивные ограничения, определяющие интеллектуальные споры, которые описывает Дворкин, должны иметь большое значение, если мы хотим понять конечный результат культурных исследований. увлечения Фуко.
6. Рэймонд Уильямс, конечно же, является еще одной ключевой фигурой в этой реконструкции «культуры» послевоенной Британии. социологический анализ. Влияния Уильямса различны, и развитие его мысли не может быть сведено к преднамеренному, прямая «переработка» марксистской культурной мысли. Интеллектуальная работа Уильямса несет в себе актуальность, обусловленную его опытом жизни английского рабочего класса. Перед лицом этого чувства непосредственности «уровни» культура и различные категории марксистского анализа кажутся абстрактными.В этих рамках понятие «культура», как утверждает Уильямс в Культура и общество задуман в контексте слабого использования «надстройки». Здесь «культура» относится к «общему социальный процесс» или «весь образ жизни» и допускает более легкое включение категории опыта (273). позволяя более прагматичное и обыденное значение и использование для «культуры», квазиантропологической теории Уильямса. Разграничение «культуры» как «целостного образа жизни» открывает важное аналитическое пространство для британских культурологических исследований.
7. Более поздняя работа Уильямса придает текучести, подразумеваемой этой формулировкой, более теоретическое обоснование и говорит более подробно. решительно марксистские термины. Например, в своей судьбоносной «Основе и надстройке в марксистской теории культуры» Уильямс объясняет на длина дилемм, возникающих при буквальном использовании метафоры «база-надстройка». Предполагая возможность синтеза между механизмами производства и «обычными» формами потребления и культурной практикой он пытается объяснить «глубокую противоречия в производственных отношениях и в вытекающих из них общественных отношениях» (5).Что предлагает Уильямс, затем происходит переоценка понятий «база», «надстройка» и «детерминация», чтобы включить некоторое рассмотрение «общественное намерение», сохраняя при этом понятие «общественное бытие, определяющее сознание» (7).
8. По мнению Уильямса, работа Грамши в некоторой степени направлена ​​на устранение этого противоречия, предлагая полезную стилизацию марксизма и новую теоретическое измерение его прежних позиций. Именно его понятие «гегемонии» смягчает жесткую марксистскую редукционизм и гарантирует необходимый элемент «намерения».«Гегемония» должна «постоянно обновляться, воссоздаваться и защищены», так что господство происходит только через переговоры и формирование общественного согласия («Основа» 8). Именно этот «производительный» аспект власти облегчает культурологам исследование противоречивых отношения между товарами, смыслом и удовольствием — вопрос, который едва ли может поставить «классический» марксизм, не говоря уже о отвечать.
9. Однако, как отмечают Джон Фроу и Миган Моррис, очевидное слияние идеалистических и материалистических позиций, Концепция «культуры» Уильямса влечет за собой определенный теоретический парадокс.Она основана, утверждают они, на «противопоставлении (между культурой и обществом, между представлениями и реальностью), что является условием ее существования, но которое она должна постоянно работать, чтобы отменить» (xx). Таким образом, Уильямс не может пытаться реконфигурировать отношения между «искусством» и «обществом» или «культурой» и «общество», не овеществляя этих самых дихотомий. Это избитые дебаты, и я не хочу предполагать, что можно проследить разнообразие культурологических исследований сегодня — в их различных географических и междисциплинарных проявлениях. вернуться к работе Уильямса как единой точке происхождения.Но контуры этих дебатов сохраняются; это согласование между «культура» и «репрезентация» порождают тревогу, которая продолжает оказывать влияние на попытки теоретизировать материал, определяющая структура и ее связь с агентом, репрезентирующим субъект.
10. Выясняется, что Фуко помещён культурными исследованиями в пространство, созданное грамшианским пониманием господства и информирование этой структурой/агентством проблематично. Джон Фиске утверждает, что Фуко «разделяет с теоретиками идеологии попытка объяснить важнейший социальный парадокс нашей эпохи — что наша высокоразвитая социальная система последнего времени капитализм одновременно глубоко раздирается неравенством и конфликтами интересов, но все же ему удается действовать достаточно гладко, чтобы избежать кризисов антагонизма, которые могут вызвать революцию» (161).Дворкин указывает на степень, в которой в британской Новые левые 1970-х годов, работы таких деятелей, как Альтюссер, Барт и интеллектуалы, связанные с Франкфуртской школой. объединяется под заголовком «западный марксизм». Несмотря на различные позиции, эти континентальные культурные марксизмы на самом деле занимают, они регулярно воспринимались как принадлежащие к относительно сплоченной интеллектуальной традиции и как составляющие единую альтернатива преобладающим рамкам британского культурного исследования.Соответственно, даже если Фуко расхождения с марксизмом были в некоторой степени признаны, он, в общем и целом, считался марксистом в своих взглядах.
11. Так что, по-видимому, только путем преломления Фуко, в частности его сочинений в «Научить и наказать », через это Марксистская призма, что его работа сделана приемлемой для определенных образований культурологии. Джефф Данахер, Тони Ширато и др. Джен Уэбб, например, в книге «Понимание Фуко » напоминает читателям, что «все эти дисциплинарные процедуры и паноптическим взглядом, возникла в исторический момент, когда возникла необходимость в податливой, здоровой и трезвой рабочей силе для обслуживать фабрики промышленной революции» (57).Но постулируя «фабрики» как первичный детерминант Данахер, Ширато и Уэбб занимаются тем, что Фуко называет «простым деятельности по распределению причинности» («Политика» 58). Они ссылаются на редукционистскую логику, несоизмеримую с Цель Фуко — «выявить полиморфное переплетение корреляций» (58). Возможно, его описание политические технологии как разрозненный набор методов подталкивают культурологию к объяснению бессвязных, часто противоречивые действия власти в той или иной степени.Однако если утверждение Фуко о том, что властные отношения «не однозначны», воспринимать всерьез, то всякую согласованность между тюрьмами, школами, больницами и фабриками следует рассматривать как существенную паттерны эффектов доминирования. Эти закономерности нельзя в конечном счете приписать какой-то общей систематике или обобщенным источник «идеологического контроля».
12. На самом деле, работу Фуко можно интерпретировать как предположение о том, что власть существует только как «эффекты», которые «проявляются, а иногда и расширены положением тех, над кем доминируют», и которые состоят из ряда приемов и маневров, «которые следует расшифровывать в сети отношений, постоянно находящихся в напряжении» ( Дисциплина 26-27).Эти отношения «являются не однозначный; они определяют бесчисленные точки противостояния, очаги нестабильности, каждый из которых имеет свои риски конфликта, борьбы и, по крайней мере, временной инверсии властных отношений» (27). Учитывая эту нестабильность, власть, по Фуко, должна быть воспринята в ее локальных проявлениях или в том виде, в каком она существует в виде конкретных режимов практики. Более того, Фуко утверждает, что эти режимы не «регулируются институты» или «предписанные идеологиями». . .но, вверх до определенного момента, обладают своими специфическими закономерностями, логикой, стратегией, самоочевидностью и «разумом»» («Вопросы» 5). Таким образом, «экономические» формации не определяют, а предшествуют этим рациональностям и являются лишь их следствием.
13. Интерес культурологов к сайтам популярной культуры и «повседневным» текстам регулярно оправдывается — часто с помощью Фуко. концепции «микровласти» как ключевого ориентира — заявляя об их связи с «макро» структурами господства и подчинение.[4] В своем обсуждении «микровласти» в «Дисциплина и наказание » однако Фуко опасается впадать в какое-либо простое уравнение воспроизводства с системами правил (27). Скорее, по Холлу, Фуко

    придерживается столь решительного скептицизма в отношении какой-либо определенности или взаимосвязи между практики, за исключением в основном случайных, на которые мы имеем право увидеть его . . . как глубоко приверженный необходимому несоответствие всех практик друг другу.С такой позиции ни общественная формация, ни государство не могут быть адекватно подумал. («Парадигмы» 71)

14. Однако можно привести много примеров, чтобы предположить, что виды ассоциаций, которые существуют между Фактически, многочисленные воплощения власти иногда занимали центральное место в заботах Фуко:

    Проблема, которая сейчас представляет сам . . . заключается в том, чтобы определить, какая форма отношений может быть законно описано между этими разными сериями; какую вертикальную систему они способны образовать; какое взаимодействие между ними существует корреляция и доминирование.. . в чем отличие совокупности некоторые элементы могут фигурировать одновременно. ( Археология 10)

15. Это указывает на желание исследовать и описывать единства, закономерности, непрерывности и разрывы, как они появляются в своей положительности; отвечать Холлу, значит, это не «необходимая непереписка», а ненужное соответствие практик, которому привержен Фуко. И это не является теоретизированием определение, которое предполагает характер отношений между «микродержавами» и государственной властью, а затем устанавливает это как доказательство революционного потенциала «микроборьбы».»
16. Стоит признать, что обращение культурологов к Грамши было в значительной степени вызвано тем, что Дворкин описывает как «неудачи и разочарования конца 60-х и начала 70-х годов» (141). Он объясняет, что критически настроенные левые начали пользуются беспрецедентной известностью на британских факультетах гуманитарных наук, особенно в новых университетах и ​​бывших политехники как часть того, что казалось процессом более общего культурного переворота в 1960-х годах. Но любое обещание Серьезная и устойчивая политическая переориентация влево была затруднена разного рода экономическими и институциональными реструктуризация повлекла за собой переход к консервативному и либеральному управлению в конце 1970-х гг.Для Холла работа Грамши помогает объяснить эти противоречия и разочарования, и именно Грамши, а не Фуко, обеспечивает подходящую основу для понимания и оспаривая тэтчеризм как культурную и политическую силу.
17. Интересно, однако, отметить, что, несмотря на оговорки Холла, высказанные в его статье «Две парадигмы», относительно способность Работа Фуко по полезному вмешательству в современную британскую политику, его работа начала использоваться некоторыми в то время (или то, что с тех пор называют «школой правительственного» социального и политического исследования), делать именно это.Статьи, опубликованные в таких журналах, как I&C в конце 1970-х и начале 1980-х годов, а затем в Economy and Общество , (некоторые из которых были собраны во влиятельной антологии Эффект Фуко: Исследования в Правительственность ) такими фигурами, как Колин Гордон и Николас Роуз, переформулировали либеральное государство, проследив мобильное системы отношений, которые обеспечивали условия возможности для различных порядков знания — и при этом позволили проанализировать, как «люди, находящиеся под управлением, желают существовать в качестве подданных» (Гордон, «Правительственное» 48).И скорее чем отмечая своего рода инвалидизирующий скептицизм в работах Фуко, случайный характер отношений знания, описываемых Фуко цитируется как источник оптимизма. Это указывает на «стратегическую обратимость» властных отношений и возможность политических встречных требований, а не понимание таких отношений как неизбежных исторических результатов либеральное государство (Гордон, «Правительственное» 5). Пока я продолжаю обсуждать некоторые дальнейшие последствия «школы управления», позже я думаю, что эта альтернативная интеллектуальная траектория указывает на то, что обращение культурологов к Грамши не было случайным. необходимый или неизбежный ответ на политические условия того времени.По сути, это грамшианское прочтение Фуко разработало Марксистская культурная политика, сами термины которой Фуко ставит под сомнение.

От дискурса к идеологии

18. Чтобы облегчить текстуальность, имеющую решающее значение для изучения культурных форм, культурологическая стилизация Марксизм также включает в себя то, что Холл называет обращением к «лингвистической метафоре» («Наследие», 283). Вклад Барта, Альтюссера и Лакана к британским культурологическим исследованиям в конце 1970-х годов можно было увидеть, например, в киножурнале Экран , а в более общем плане центрирование «идеологии» и «репрезентации» в теоретическом плане проекта пейзаж.В «Двух парадигмах» Холл классно описывает, как проникновение (пост)структурализма в культурные исследования toolbox преодолел предыдущую неспособность теоретизировать символическое как место силы и идентичности. Эта слабость проявляется для него в работах Уильямса, Ричарда Хоггарта и Э.П. Томпсона, широко называемого «культурализмом», и их акценты на Эмпиризм и человеческая деятельность. Но хотя Холл утверждает, что преимущества структурализма заключаются в его критике гуманизма, он также указывает на риск абстракции и отсутствия историчности («Парадигмы» 67).Тем самым Холл ставит необходимость «метод, который выводит нас за пределы постоянных колебаний между абстракцией/антиабстракцией и ложные дихотомии теоретизма против эмпиризма , которые одновременно отметили и изуродовали структурализм/культурализм сталкиваться на сегодняшний день» (68). Но эти две парадигмы не так внутренне однородны, как полагает Холл, и это само его постулирование (и овеществление) этой бинарности между структурой и действием, которая порождает постоянную неопределенность в культурном исследования.
19. Понятие Фуко о «дискурсе» предлагает одно решение этой дилеммы. Действие этой концепции двоякое. С одной стороны, это в соответствии с более общим структуралистским стремлением — счет Фуко регулирующих и регулируемых дискурсивных образований, по-видимому, сравнима с «некоторыми классическими вопросами, которые Альтюссер пытался обратиться к понятию «идеология» — разумеется, лишенному своего классового редукционизма, экономистического и правдоподобный подтекст» (Зал, «Введение» 11).С другой стороны, есть некоторое признание того, в какой степени Понятие «дискурса» Фуко используется для размышлений о нелингвистических механизмах. Как предполагает Фуко,

    дискурс состоит из разницы между тем, что можно было бы сказать правильно в одно и то же время период (по правилам грамматики и логики) и то, что на самом деле сказано. Дискурсивное поле — это в определенный момент Закон этой разницы. Таким образом, он определяет определенное количество операций, которые не относятся к порядку лингвистической конструкции. или формальный вывод.. . . Он состоит из целой группы регулируемых практики, которые не просто включают предоставление видимого внешнее воплощение к гибкой внутренней мысли. («Политика» 63)

    Следовательно, уникальность Фуко видится в его стремлении поместить текстуальный анализ в его социальную и историческую плоскость. контекст.[5] Или, как выразились Фроу и Моррис, Фуко предлагает более «институционально закрепленную модель дискурсивности, чем [имеется] в других, ориентированных на язык и текст понятиях дискурса» (xxvi).Но пока эти различия признаются, убеждение в том, что Фуко интересуется царством символического, остается. Результат этого бифуркация заключается в том, что «дискурс» регулярно мобилизуется не просто для анализа практик, но и для превращения практик в тексты. Примером такого перевода «дискурса» из стратегического ансамбля практик в место формального анализа является Данахер, Ширато и Уэбб, для которых термин «обычно относится к типу языка, связанного с учреждением, и включает идеи и заявления, которые выражают ценности учреждения» (x).Это предполагаемое смешение «дискурса». с процессами значения (и как выражение «ценностей»), что подводит его под рубрику идеологии.
20. Однако понятие «дискурса» у Фуко обходит серию бинарностей, то есть между истиной и ложью, реальностью и реальностью. представление и симметричные отношения между собой и другими, из которых понятие идеологии берет свое начало. потенция.[6] «Дискурс» влечет за собой необходимое отношение знания и власти, что означает его нельзя использовать для описания ложного искажения и маскировки предполагаемой «истинной» конфигурации власти.Тем не менее, эта концепция регулярно используется и включается в культурные исследования, чтобы понять взаимодействие между культурными Практика, сила и смысл.
21. В анализе Фроу Положение рабочего класса в Англия , исследование Энгельса не читается как эмпирическое счет, но переписанный как семиозис рабочих районов в Манчестере девятнадцатого века. Утверждая, что «идеология» не должен прибегать к уравнению «истины и ошибки» или к объективной внедискурсивной реальности, Фроу пытается примирить его подход с работами Фуко о «дискурсе».Он предполагает, что, релятивизируя любую критику «к положению власти, из которой она провозглашается», «идеология» может быть понята как «функция» или «состояние» «дискурса» («дискурс и Власть» 194). Однако, чтобы прийти к этому решению, Фроу утверждает, что «означаемые дискурса… порождаются не из внедискурсивной реальности, к которой мы можем обращаться как к окончательному авторитету, но в рамках конкретных процессов и практик значение» (199). Чтобы возразить против «дихотомической концепции «материальной» экономической базы и «нематериальной» надстройкой», Фроу заявляет, что « все социальных систем являются семиотическими системами, производящими значения, реализованные в материал знак-транспортные средства» (201-2).Таким образом, все содержится в тексте, и для описания этого используется термин «дискурс». отношения значения.
22. Тем не менее, приверженность Фроу подходу, согласно которому социальное понимается посредством текста, потенциально включает в себя неопределенность, характерная для того, что Фуко называет «комментарием»:

    По парадоксу, который он всегда смещает, но никогда не избегает, комментарий должен сказать, что в первый раз то, что, тем не менее, уже было сказано и должно без устали повторять то, что, однако, никогда не было сказано.. . . [Оно] позволяет нам сказать нечто иное, чем сам текст, но при условии, что произносится сам этот текст, и в чувство завершено. («Порядок дискурса» 58)

    «Дискурс», по Фуко, относится к стратегическому полю практик, процедур и операций, «не относящихся к лингвистическому порядку». построение или формальная дедукция» («Политика» 63). Но вместо того, чтобы определять «дискурс» как конечную практическую область, Фроу помещает оно находится «в распоряжении означающего», что приводит к бесконечным актам интерпретации, которые неизбежно являются формой повторения. («Политика» 66).И этот кажущийся эпистемологический тупик Холл характеризует как теоретическое стремление, обеспечивающее определяющие импульсы для культурологической работы:

    до тех пор, пока человек не станет уважать необходимое смещение культуры, но всегда будет раздражаться его неспособность примириться с . . . другие вопросы, которые не могут и никогда не может быть полностью покрыт критической текстуальностью в своих разработках культурология как проект, интервенция остается незавершенной. («Наследие» 284)

23. Следствием этого «смещения культуры» является то, что вопросы «теории» и «политики» находятся «в постоянном неразрешимый но постоянное напряжение» (284).Для Холла, кажется, это напряжение подпитывает чувство исторической актуальности культурологических исследований. «необходимое перемещение», которое следует уважать и принимать. Замечания Холла и Фроу симптоматичны для поиска того, что Фуко называет

    место дискурса. . . чье напряжение разделяло бы эмпирическое и трансцендентальное, направленное на оба; дискурс, который позволил бы проанализировать человека как субъекта, т. е. как средоточие знания, которое приобретаются эмпирически, но как можно точнее соотносятся с тем, что делает их возможными.( Заказ 320)

    За Фуко, пытаясь работать вне того, что он называет «эмпирико-трансцендентальным дублетом», включает в себя анализ дискурсов и условия их существования, предполагая лишь факт их исторического появления.
24. Однако он находится в промежутке между этими условиями или системами возникновения и желанием нанести на карту дискурсы в их исторической специфики в том, что в творчестве Фуко появляется некоторая двусмысленность. Это напряжение в какой-то степени объясняет присвоение и «эстетизация» его идей в культурологии и литературоведении.Ранний интерес Фуко к литературе такие фигуры, как Руссель и Арто, поддаются такому прочтению. Фуко Саймона Дюри и Литература , например, оценивает последствия работы Фуко в отношении теоретизирования отношений между языком и субъективностью. Говорят, что «литературная фаза» Фуко демонстрирует веру в то, что письмо «стремится очистить идеологическое пространство; пространство для действия, эксперимента, случайности, свободы, мобильности» (7). И хотя это более поздняя работа Фуко который имеет наибольшее распространение в культурологических исследованиях, даже он, по словам Дюринга, демонстрирует «остаточный или явный эстетизм» и можно использовать при изучении трансгрессивной возможности текстов (10).
25. При чтении опирается на двусмысленность текстов Фуко относительно функции термина «дискурс». В его анализа концепции Хантер описывает локальный и несистемный характер отношений между институциональными операциями, механизмы надзора, экономические императивы и другие режимы регулирования, описанные Фуко в «Безумии и Цивилизация . Он утверждает, что эти группы отношений позже становятся систематизированными и формальными благодаря Фуко. разграничение их как «дискурсивных образований» («Диспозитив» 44).Хантер утверждает, что, подвергая эти положительные описания к «критическому» осмыслению и попыткам восстановить лежащие в их основе правила или «так называемые условия возможности», Фуко обнаруживает «симптомы незавершенной борьбы за изгнание структурализма, а не его спокойное вытеснение» (43). То Дело в том, что эти колебания и несоответствия — достаточно удобные для культурологических исследований — позволяют «дискурсу» «появиться вновь». как общий механизм артикуляции. . . в противном случае случайные отношения — как синтетическая среда их систематичность и необходимость» (45).Важно отметить, что, как показывает Хантер, Фуко позже переключает свое внимание с описаний дискурсивных формаций к локализованным описаниям диспозитивов или аппаратов, включающих более рассредоточенный набор организационных формы.
26. Результатом этого сдвига в работе Фуко и его собственных замечаний против «комментариев» и текстуализма является то, что продукты «дискурс» (или то, что Фуко иногда называет «утверждениями») принадлежит скорее к порядку «событий», чем к порядку языка.[7] Фуко объясняет подход, который он называет «эвентализацией»:

    Это означает сделать видимой сингулярность в тех местах, где есть соблазн вызвать историческая константа, непосредственная антропологическая черта или очевидность, которая одинаково навязывается всем. . . . А нарушение самоочевидности, тех самоочевидностей, на которых знания, уступки и практика отдыхают. . . . Во-вторых, эвентализация означает повторное открытие связей, встреч, опор, блокировок, игр сил, стратегий и т. д., которые в данный момент установить то, что впоследствии считается самоочевидным, всеобщим и необходимым.В этом смысле один действительно производит своего рода умножение или плюрализация причин. («Вопросы» 6)

27. Это умножение причин включает в себя учет взаимодействия сил преобразования, закономерности, прерывности и зависимости, составляющие событие. Он требует определенного «полиморфизма» — в элементах, которые вводятся в игру, в видах описанных отношениях и в своих областях отсчета (7). Учет этой множественности процессов должен учитывать непредсказуемости их взаимосвязи и избегать отнесения объектов «к наиболее единым, необходимым, неизбежным и (в конечном счете) доступный внеисторический механизм или структура» — наиболее распространенными из которых, как предполагает Фуко, являются «экономические механизм, антропологическая структура или демографический процесс» (7).
28. Таким образом, Фуко требует, чтобы его понятие «дискурс» учитывало историчность организационной форм, которые он описывает. Как я указывал выше, а также как рассказ Денниса Дворкина о развитии британской культурной Как показывает марксизм, споры о роли «конкретного» исторического исследования в рамках культурологических исследований традиционно разделялись. в соответствии с двоичным кодом структура/агентство. Таким образом, эмпирическая историческая работа порицается за ее наивный гуманизм и формальный анализ. подвергался нападкам за его абстрагирование от «повседневной» борьбы.[8]
29. Полярность, наполняющая эти нарративы, кажется, несовместима с понятием Фуко о «событии». Для Фуко, «событие» всегда проявляется на уровне материальности, но, тем не менее, является «эффектом рассеивания материи и внутри нее». («Приказ» 69). Работа Фуко не ставит своей целью «преодоление «конфликта» или «противостояния» между структурой и историческим развития» ( Археология 11). Скорее, «событие» предназначено для того, чтобы разрушить бинарность — объяснить исторические преобразования, действующие вне диалектики эмпирического и трансцендентального.Для культурологических исследований, кажется, существует могут быть подлинными практическими ограничениями, препятствующими осуществлению такой исторической работы; вид интеллектуала Работа, которую предполагает Фуко, требует «знания деталей и… зависит от обширного накопления исходного материала» («Ницше» 140), но, как утверждает Моррис, «одного методологического желания редко бывает достаточно, чтобы провести дилетанта через густые заторы». текстовые плиты деталей» («Введение» 5). Тем не менее, остается необходимость воссоздать «историю», чтобы она не относилась к роль простой декорации.Фуко ставит вопрос о том, является ли понятие «дискурс» — тот самый инструмент, который используется для облегчают критику эмпиризма — могут быть мобилизованы для выполнения дескриптивистского способа анализа. Как мы увидим, проблемы, которые этот призыв к «восстановлению дискурса как события» ставит перед культурологическими исследованиями, значительный (Фуко, «Порядок» 66).[9]

Агентство и дворецкий Фуко

30. В 1980-е годы разработка критической основы культурологических исследований, которая позволила им перейти к различным аватарам политики идентичности также придали прозрениям Фуко новое значение.Размышляя над актуальностью понятия «идентичность» культурным исследованиям, Холл намекает на дилемму, которую оно ставит. Понятие единого или исходного субъекта имеет, как он предполагает, претерпел значительную дестабилизацию, но остается решающим «для вопроса о деятельности и политике»; это «в попытке переформулировать отношения между субъектами и дискурсивными практиками, что вопрос идентичности recurs» («Введение» 1-2). Именно в отношении этого колебания, т. е. как необходимость «тождества», так и опасность о его стремлении к эссенциализму — что работа Фуко мобилизована культурологическими исследованиями.
31. То, что требуется культурологическим исследованиям и что, согласно Холлу, Фуко обеспечивает, «это не отказ или упразднение предметом», а реконцептуализацией» («Введение» 2). В обзоре работ Фуко Лоис Макней, например, озабочена чтобы показать, как Фуко информирует «феминистскую и постколониальную критику мысли Просвещения как высоко гендерного и этноцентрическая конструкция, которая имплицитно натурализует белую маскулинную перспективу», расчищая тем самым пространство «для радикального «другие» способы мышления и бытия» (4-5).Но кажущаяся легкость, с которой Фуко вписан в этот дискурс, затемняет некоторые из основных несоответствий, которые на самом деле влечет за собой эта формула.
32. Вклад Джудит Батлер в феминистские культурологические исследования во многом обязан ее прочтению первого тома История сексуальности . Примером может служить ее работа о трансгрессивной потенциальности гендерной перформативности, где предположение о «поле» происходит посредством сигнифицирующей практики.[10] Однако его прием был отмечен своего рода амбивалентность — как указывает Вики Белл, «темпоральная перформативная природа идентичностей как теоретическая предпосылка означает, что больше, чем когда-либо, необходимо задаться вопросом, как идентичности продолжают создаваться, воплощаться и реализовываться эффективно, страстно и с социальными и политическими последствиями» (2).Задача Батлер здесь состоит в том, чтобы убедиться, что ее структура является не просто спекулятивным, а «мыслить» агентством, сохраняя при этом конститутивный характер гендерных отношений.
33. Опасения, связанные с развертыванием субъекта, подвергают Батлер (и постструктуралистский феминизм в целом) обвинения в теоретизме — где концептуальная изощренность ставит под угрозу способность взаимодействовать с «конкретным» политическая борьба и заботы «настоящих» женщин. Центральная проблема Батлера в « телах, которые Материя заключается в том, что если, как утверждает Фуко, «пол» является «регулятивным идеалом», то как можно понять материальность? из «секса»? И, что особенно важно, если нормы пола, гендера и желания просто соблюдаются (т. е. преднамеренно или сознательно разыгран), то как избежать латентной версии гуманизма?
34. Именно в попытке найти источник подлинного сопротивления Батлер рассматривает это высказывание Фуко:

    Именно от секса мы должны оторваться, если мы нацелимся — с помощью тактического переворачивание различных механизмов сексуальности — противопоставить захвату власти требования тел, удовольствий и знаний, в их множественности и возможности сопротивления.Опорный пункт для контратаки против развертывание сексуальности должно быть не половым влечением, а телами и удовольствия. ( History 157 , qtd. в «Revisiting» 11, 13-14)

    Но это предписание ставит перед Батлером ряд препятствий, в основном касающихся онтологического статуса «тел и удовольствия»:

    Эти тела, эти удовольствия, откуда они берутся и в чем их действие состоят, если они агентство, которое противостоит режиму полового влечения? .. . Откуда возникает этот разрыв? Это брейк, который исполняет сабж? Является ли это как бы разрывом в теме, неким образующим зиянием, на котором сабж все же рисует? И кто такие «мы», о которых говорят, что мы используем эту свободу воли против свободы воли? Какие ресурсы, противодействующие регулированию сексуальности, если они в каком-то смысле не производны из дискурсивных ресурсов нормативное регулирование? («Возвращение» 14)

    Итак, Батлер репетирует термины уже знакомой бинарной системы структура/агентство — опять же, она включает в себя движение между субъект, что делает субъект возможным и что в субъекте можно назвать подлинно агентным.Насколько Батлер обеспокоен, Фуко оставляет эти вопросы без ответа. Значит, она должна смириться с этим бесполезным колебанием. Следовательно, Батлер обвиняет Фуко в утопизме: очевидно, постулируя время, когда «беспорядочные и негендерные удовольствия изобилует», он рискует сделать «половые различия и гомосексуальность невыразимо невыразимыми» («Возвращение» 15, 12). Его работа, в частности, его знакомство с Геркулин Барбин , как говорят, таит в себе «непризнанный освободительный идеал» и предаваться освободительному дискурсу, который он намеревается вытеснить ( Гендер 119 ).
35. Однако если мы возьмем идеи Фуко в их более широком контексте, мы заметим, что они допускают перспективу сделать ощутимые вмешательства в стратегии доминирования, составляющие режимы сексуальности. Дискурсы следует рассматривать как «тактические элементы или блоки, действующие в поле силовых отношений», составляющие ту или иную стратегию ( История 101-02). Фуко утверждает, что «внутри одного мира могут существовать разные и даже противоречивые дискурсы». одной и той же стратегии, [или] они могут, наоборот, циркулировать, не меняя своей формы, от одной стратегии к другой, противодействуя стратегия» (102).Эта нестабильность и изменчивость дискурса позволяет Фуко объяснить, как дискурсы гомосексуальность может подорвать определенную нормативность. Он пишет, что «гомосексуальность стал говорить сам за себя, к требуют, чтобы его легитимность или «естественность» были признаны, часто в том же словаре, с использованием тех же категорий, который был дисквалифицирован по медицинским показаниям » (101, курсив мой). «Сопротивление» не обязательно влечет за собой очевидный дискурсивный разрыв или изменение словарного запаса.Он также не принимает форму единственного числа: «нет единого локуса больших Отказ», а «множество сопротивлений, каждое из которых — частный случай: сопротивления возможные, необходимые, невероятные; другие, которые являются спонтанными, дикими, одиночными, согласованными, безудержными или насильственными» ( История 95-96). Фуко не требует, как полагает Батлер, отказа от аналитической категории гендера, но допускает ее описание. меняющихся отношений между конкретными дискурсивными полями, дисциплинарными технологиями и (гендерными) субъектами.[11]
36. В схеме Батлера некоторые типы репрезентативной практики считаются менее законно «сопротивляющими», чем другие, и, следовательно, доказательства «агентства» должны постоянно проблематизироваться, чтобы раскрыть любое предполагаемое соучастие с «агентом». дискурсивные ресурсы нормативного регулирования» («Возвращение» 14). Таким образом, мы находимся в ситуации, когда любой случай трансгрессии всегда потенциально недостаточно трансгрессивен. Батлер не может примирить свои прозрения с «конкретной» борьбой, отчасти, потому что она упускает из виду нестабильное и дифференцированное отношение дискурсов к власти.Согласно логике Батлера, «кажется, решающее значение для вопроса о том, [какой-либо конкретный случай] сопротивления . . . достаточно как политическое оспаривание принудительная гетеросексуальность» ( Тела 106). Но в рамках этой символической политики, кто должен решать когда достаточно оспаривания стратегии регулирования ?
37. Если Батлер, вслед за Фуко, понимает господство как субъективирующую, так и объективирующую силу, она не может стремиться к тотальной структурное смещение «принудительной гетеросексуальности».Как предполагает Фуко, властные отношения зависят «от множества точки сопротивления: они играют роль противника, мишени, опоры или посредника в властных отношениях» ( История 95; выделение добавлено). Учитывая эту внутреннюю нестабильность, невозможно определить власть как однонаправленно негативную и тоталитарную сущности, против которой постоянно необходимо мобилизовывать «сопротивление»[12]. противостояние между структурой и агентностью, которое, по мнению Батлера, требует «господства», в конечном счете, как описывает Колин Гордон, что «фальсифицирует сущность человеческой субъективности» («Другое» 30).И тогда «свободу воли» надо как-то вернуть, хотя в случае с Батлером не прибегая к категории исходного субъекта. Таким образом, несмотря на обращение к фуко-реконфигурации власти и субъективность, это все еще «субъект», который Батлер ищет, но никогда не должен найти. Это, по ее собственным словам, возможно только «для продвижения альтернативного воображаемого к гегемонистскому воображаемому» (тела 91).
38. Этот тупик характеризует попытку Батлера теоретизировать агентность и свидетельствует о более общих трудностях, связанных с выборочное использование Фуко в рамках политики идентичности в том виде, в каком она существует в ее нынешних ортодоксальных взглядах.Однако к В той мере, в какой признается любое несоответствие между подходами, обсуждение в рамках культурологических исследований, по-видимому, сосредоточено на относительно второстепенные вопросы. Например, в своих размышлениях о постколониальной теории Роберт Янг пытается объяснить тот факт, что идеи Фуко кажутся «особенно подходящими для колониальной арены, и все же сам колониализм не фигура» как специфическая тема исследования в анализе Фуко (60)[13]. несоответствия не дают какой-либо существенной причины, по которой выводы Фуко не могут быть с пользой экстраполированы и применены к этим новые области исследования.
39. Обычно предпринимаются попытки успокоить подобного рода опасения, находя в работах Фуко интересующие его свидетельства. мимолетно, по целому ряду тем исследований. Этой тенденцией пронизаны его более мелкие эссе и статьи, и, в частности, его многочисленные интервью с новым значением. Примером этого является роль Фуко в некоторых исследованиях лесбиянок и геев. Одна статья цитирует Дэвида Гальперина, предполагающего, что «как сумасшедший… как левый политический экстремист. . .[и] как сексуальный извращенец,’ У Фуко были веские причины хотеть выявить способы, с помощью которых нормализующие дискурсы производят и замалчивают «социальные проблемы». девиантов» (Halperin 130, qtd. в Taylor 6). Фуко, используя его личную жизнь как интерпретатор инструмент мало что делает для устранения лежащих в основе эпистемологических несоответствий между его критическими программами и программами Гальперина. Примечательно, что этот подход предполагает, что общий интерес к вопросам сексуальности или раса позволяет использовать работы Фуко для этих очень специфических форм критики.Предполагается, что концепции Фуко могут быть беспроблемно применены, потому что и Фуко, и культурологические исследования делают одно и то же.
40. Моррис знает об этих точках трения (и ее осторожность распространяется на те, которые расположены вдоль различных других оси политики идентичности): «любые феминистки, вовлеченные в отправку любовных писем Фуко, не будут подвергаться опасности взаимность. Работа Фуко — не работа ловеласа» («Пиратская» 152). Несмотря на эти трудности, однако ее провокация, я думаю, в конечном счете положительная.Работа Фуко позволяет изучать технологии подчинения. в то же время, когда он говорит о «восстании порабощенных знаний» и тем самым умудряется миновать проблематику гуманизм против антигуманизма (159). Конечно, такой дискурс имеет большие перспективы для своего рода феминизма.
41. Ибо в перспективе, в которой тела и души рассматриваются не просто конституированными, но также вложенными и пронизан отношениями власть-знание (и то неравномерно и неравномерно — речь идет не о равномерном распределении или устойчивый «эффект»), что становится возможным по отношению к «женщинам.. . это нечто большее, чем история «строительство»: это скорее возможность истории стратегического спецификация . . . и в то же время история у женщин не соответствует спецификации , что ускользает от его контроля; положительно , а не конкретное, неженственное в истории» (159).
42. Но Фуко интересует, «как» возникают эти ситуации, а не непосредственное объяснение «Зачем.» Чтобы использовать Фуко так, как предлагает Моррис, необходимо включить эмпиризм, растворяющий противопоставление структуры и действия.

Личность, Идентификация

43. Политика, основанная на понятии «идентичности» — и в том виде, в каком она понимается некоторыми направлениями культурных исследований, — превращается (что неудивительно) при рассмотрении деятельности по «идентификации». То есть, согласно Холлу, любое описание дисциплинарное регулирование должно быть дополнено «с учетом практики субъективного самоутверждения» («Введение» 13). Холл позиционирует себя в отчетливо альтюссеровской проблематике, которая стала заметной в культурных исследований посредством феминистской экранной критики в таких журналах, как Screen и M/F в конец 1970-х, но, в случае с Холлом, на него также повлияли работы Батлера и Лоис Макней.Холл опасается, что Фуко не «заниматься бессознательным» или теоретизировать «психические механизмы или внутренние процессы, с помощью которых эти автоматические «интерпелляции» могут быть. . . сопротивлялись или вели переговоры» («Введение» 14, 12). Что это считается значительным отсутствием свидетельствует о предполагаемой необходимости психоанализа при любом объяснении «идентификационных практик» и их связи с сила. Об этом свидетельствует значительное число работ, пытающихся дополнить открытия Фуко психоанализом. осознанная потребность.[15]
44. Однако, как отмечает Николас Роуз, «генеалогия субъективации берет это индивидуализированное, интериоризированное, тотальное и психологическое понимание того, что значит быть человеком, как очерчивающее место исторической проблемы, а не основания для исторического нарратива» («Идентичность» 129). Внимание Фуко к процессам субъективации направлено не на воссоздание «субъекта» как связного источника воли. Скорее, Фуко стремится исследовать «сложное поле историчности». в том, как индивидуум призван осознать себя этическим субъектом сексуального поведения» ( Использование 32).Это достигается только путем рассмотрения себя как реляционной, а не субстанциональной сущности. «Идентичность» может быть понята только исследуя практические области, которыми ограничиваются наши отношения с самими собой. Как далее указывает Роуз, эти отношения принимают особые формы, потому что они являются целью

    более или менее рационализированных схем, которые стремились формируют наши способы понимания и воплощения нашего человеческого существования во имя определенных целей — мужественности, женственность, честь, скромность, приличия, вежливость, дисциплина.. . . То список столь же разнообразен и неоднороден, как и бесконечный. («Идентичность» 130)

    Только через рассмотрение этих технологий, а не через теоретизирование того, что Холл называет «внутренними процессами» или обращением к «воображаемому» — что можно понять, как формируются способы самоотношения. определено и проработано.
45. Таким образом, хотя работа Фуко фактически открывает пространство для исторического исследования множества рациональностей, пересекающих себя, Холл читает эту переработку «агентства» — в частности, описание Фуко «методов самости» — как неполную Попытка создать теорию сопротивления.Холл рассматривает последние два тома «История сексуальности » как переосмысление понятия власти, использованное в более ранних работах Фуко:

    Более авторитетная критика . . . имеет отношение к проблеме, которую Фуко сталкивается с теоретическим сопротивлением в рамках теории власти, которую он развертывает в «Научить и наказать » и История сексуальности ; полностью самоконтроль представление о предмете. . . и отсутствие каких-либо внимание на то, что может каким-либо образом прервать, помешать или помешать плавному включению людей в тему позиции, построенные этими дискурсами.. . . [T] предметы, которые построенные таким образом, являются «послушными телами». Там это не теоретическое объяснение того, как или почему тела не должны всегда и навсегда появляться на месте в нужное время. («Введение» 11-12)

46. Но Холл упускает из виду внутренний конфликт между различными практиками, составляющими программы — или, как предполагают Джефф Малпас и Гэри Уикхэм, управление всегда не достигает своей цели, что оно «не обязательно незавершенным и, как необходимое следствие, всегда должен терпеть неудачу» (40).Чтобы проиллюстрировать это положение, стоит остановиться на собственном счету Фуко его анализа тюрем:

    рациональные схемы тюрьмы, больницы или приюта не являются общими принципами, которые могут быть заново открыты только через ретроспективную интерпретацию историка. Они явные программы. . . . Я пытался показать, что рациональность предусмотренное тюремным заключением, не было результатом прямого расчет немедленных процентов . . . но что это возникла из целой технологии дрессировки человека, наблюдения за поведением, индивидуализации элементов социальной тело.. . . [Э] эти программы не действуют в учреждениях в целостный образ; они упрощены, или некоторые избранные, а не другие; и вещи никогда не работают, как планировалось. . . . [В на самом деле существуют разные стратегии, которые взаимно противоположны, составлены и наложены друг на друга, чтобы произвести постоянные и прочные эффекты, которые могут быть прекрасно поняты в терминах их рациональности, даже если они не соответствуют первоначальному программированию. («Вопросы» 10)

    Фуко заинтересован в раскрытии того аспекта случайности, или aléa, который существует сверх определенной рациональности. но это всегда потенциально сводится к действиям этой рациональности.И это переопределение власти и агентства противоречит либеральной концепции господства, на которой, по-видимому, настаивает Холл.

Правительственность, «политика» и интеллектуал

47. Как я уже отмечал ранее, понятие «управления» Фуко послужило мотивом для относительно отдельной работы, которую можно широко характеризуется своим интересом к переопределению «культурного» как ряда инструментальных или административных мер, которые подлежат историческому исследованию.Это включает в себя относительно недавнюю стипендию в области культуры и вокруг нее. исследования, использующие дескриптивизм Фуко в описании культурных явлений. Такая работа исследует «повседневность» культурные явления в их обыденности и исторической специфике. Практики питания, литература по самопомощи и этикету, спорту и т. д. придается местный и инструментальный характер.[16] Из массива исследований Что касается правительственной организации и спецификации «культуры», я сосредоточусь здесь на примерах, которые некоторую актуальность в дискуссиях по культурологии (особенно в Австралии), и которые подразумевают роль культурных изучает интеллектуал.
48. Работа Тони Беннета обязана школе «правительства» и определению «культуры», которое можно объяснить через Анализ Хантера исторического возникновения литературного образования. В схеме Хантера школа не является, как обычно предполагалось «общественное воплощение идеальных ценностей культуры и критики», но «государственный аппарат, способный некая «гуманизация» населения в соответствии с (надзорной) «рациональностью», поддерживаемой самим аппаратом» ( Культура 3).Чтобы прийти к исторической логике, способной описать эту рациональность, область «культурного» переосмысливается как сфера «разрозненных» административных мероприятий и программ, не определяемых «диалектика «тотальности»» ( Культура 20).
49. Точно так же Беннет полагает, что культурологические исследования не могут понять отношения между культурными практики и власти без описания конкретных технологий и видов знаний, с помощью которых осуществляется управление населением.Беннета Историческая работа о музеях на рубеже веков, например, тщательно учитывает множество административных цели, которые преследуют музеи, и разнообразие программ, которые их составляют. Поэтому вместо того, чтобы бросать музей как «идеологический» инструмент, работа которого просто аналогична идеологической работе, проводимой в других культурных центрах, таких как как школа или фабрика, Беннета интересует музей девятнадцатого века как один из серии дискретных операторов. социальной реформы.И его интересует, как это «умножение полезности культуры» связано с развитием либеральные формы правления ( Культура 107). Такое исследование обязательно предполагает ориентацию на изучение государственной политики, и именно этот акцент впоследствии стал источником серьезных споров в рамках культурологических дискуссий.
50. Ревизионистская программа Беннета включает в себя переоценку институциональных и дискурсивных условий, которые «определяют пределы и формы осуществимого» в культурологии («Навстречу» 42).Как объясняет Том О’Реган, работа Беннета требует «двойного реконструкция политики: и как самостоятельный объект изучения, и как политическая площадка для деятельности и анализа» (411). В качестве авторитета Беннет цитирует предположение Фуко о том, что «работа с правительством не подразумевает ни подчинения, ни мировое признание. Можно одновременно работать и сопротивляться. Я даже думаю, что то и другое идет вместе» («Полезное» 395). практика требует, по крайней мере, признания институциональных привязок культурных исследований и принятия их собственное переплетение с административными программами с конкретными нормативными целями.
51. Предложение Беннета подвергло его обвинениям в реформизме со стороны культурологов, которые рассматривают дисциплину как политический компромисс и «институционализация как момент серьезной опасности» (Холл, «Наследие» 285) [17]. Такой взгляд проистекает из нарратива истории культурных исследований, который определяет культурные исследования по их положению. маргинальность — как по отношению к остальной гуманитарной академии, так и к механизмам государства. И это от такого положение, что культурные исследования, как говорят, получают свое радикальное, политическое преимущество.Однако Беннет приводит веские причины почему эта история должна быть переосмыслена через его чтение, например, работы Рэймонда Уильямса.[18] В книге «Культура: наука реформатора» Беннет предполагает, что заявление Уильямса о том, что «культура обычный» включает в себя повседневные процессы, такие как управление культурными ресурсами, в которых соображения культурного политика имеет прямое отношение.
52. Но в то время как позиция Беннета провокационна, было высказано предположение, что его мобилизация работ Фуко неправомерна. узкий.Это особенно очевидно, утверждает О’Реган, в оценке Беннеттом того, что составляет «полезную» культурную ценность. анализ:

    Здесь работу следует рассматривать как «релевантную», поскольку она участвует и расширяет административные процессы. . . . «[Со]циальная релевантность» радикально ограниченный, суженный до политической практики: то, что можно сделать правительственные или корпоративные действия, могут быть одобрены общественностью, могут быть институционально санкционированы и признаны полезными правительство, трибунал, лица, определяющие политику, и лоббисты групп интересов , непосредственно участвующие в формировании политики.(414)

53. Истолковывая «релевантность» в таких ограниченных терминах, Беннетт выступает за прямое участие в регулировании, «как если бы это были единственной социально значимой позицией» (О’Реган 415). Но, как указывает О’Реган, Фуко не интересует делая такие жесткие указы:

    он утверждал, что его работу следует рассматривать не столько как предоставление ответов, сколько как предоставление ресурсов, которые некоторые активисты, например группы по защите прав заключенных, могут найти полезными в своей практике.Именно такие группы должны были сделать работу Фуко «полезной»; он не будет издавать законы, как это использование должно происходить. (415)

    Беннетовскую реконфигурацию культурных исследований с точки зрения их технического администрирования можно прочитать со ссылкой на «эмпирико-трансцендентальный дублет», описанный ранее. Беннет стремится покончить с диалектикой, просто «отменив» трансцендентная сторона. Трудно сказать, полезен ли такой ход, т. е. оперировать половиной двоичного кода, и вообще возможен ли он. сказать.[19]
54. Более того, позиция Беннета истолковывает «правительство» как охватывающее только конкретные административные технологии в совокупности. называется «политика». Работа Фуко о «управлении» направлена ​​на опровержение именно этого допущения — он показывает нам, в факт, что «существует несколько форм правления, среди которых отношение государя к своему государству есть только один особый способ» («Государственность» 91). Второй и третий тома The History of Sexuality документируют, как регулирование греческого языка нравственность возникла не только посредством явной кодификации и законодательства, но и посредством ряда техник самости, которые сделать человека субъектом морального действия.Так что «политика» не регулирует «культуру» в одиночку. Как предполагает О’Реган, политика — это не «структурный машинный зал, который питает все остальное», а «особый вид информационной практики с ее собственные ограничения, возможности и связи с другими видами публичного дискурса, включая культурную критику и журналистику, над которым оно не имеет необходимого превосходства» (416). Таким образом, «правительство» описывает сложную систему реле и есть, соответственно, более рассредоточенный набор процессов, чем предполагает внимание Беннета к политике.
55. Именно это прочтение «правительства» лежит в основе исследований Николаса Роуза об организационном характере правительства. «культурный». Роуз занимается отслеживанием отношений силы, «по мере того, как они протекают через множество человеческих технологий, во всех практики, арены и пространства, где программы для управления другими пересекаются с методами для управлять собой» ( Пауэрс 5). Таким образом, Фуко побуждает его преследовать, среди прочего, исследование сложных сборок, очерчивающих наши отношения с самими собой, например, в областях психология или либеральное правительство — и различные рациональности, которые пересекают эти практики.Такой проект иллюстрирует возможность аналитики, которая в значительной степени связана с исторической точностью и применимостью к практическим действиям, но имеет ограниченное распространение в доминирующих формациях культурных исследований.
56. Прочтение Роузом правительственности связано с особым способом понимания критического интеллектуала; действительно, неопределенность, связанная с функцией интеллектуала, в значительной степени лежит в основе споров о роли «политической работы» в рамках культурологии.Кажущаяся политическая отстраненность основных исторических работ Фуко указывает на то, что Фуко воздерживается от той телеологической критики, которая лежит в основе некоторых форм культурологических исследований. Как Колин Гордон отмечает, что цель Фуко состоит не в том, чтобы «прийти к априорным моральным или интеллектуальным суждениям о чертах нашего общества». произведено . . . форм власти, но сделать возможным анализ сам процесс производства» («Другое» 29). тогда возникает вопрос относительно видов социальных исследований, которые могут быть получены из того, что Гордон называет «строгим подходом» Фуко. настаивание на этом особом виде нейтралитета» («Другое» 29).
57. Гаятри Спивак описал предполагаемый «нейтралитет» Фуко как «нейтральность интеллектуалов первого мира, маскирующихся под отсутствующий непредставитель, который позволяет угнетенным говорить за себя» (292). Пренебрежительное отношение Спивака вызвано тем, что предполагаемый нейтралитет якобы маскирует его собственные идеологические пристрастия. Этот нейтралитет якобы допускает «соучастие расследование субъекта (мужчину или женщину-профессионала) маскироваться под прозрачность» (294). Таким образом, Спивак видит в нежелании Фуко судить «заинтересованность индивидуалистический отказ от институциональных привилегий власти, дарованных субъекту», что пренебрегает «институциональной ответственностью критика» (280).Точно так же, хотя в данном случае приписывая Грамши «органическое интеллектуал», Холл также намекает на «ответственность» критика. Для Холла это включает в себя передачу идей и знания «через интеллектуальную функцию тем, кто профессионально не принадлежит к интеллектуальному классу» («Наследие» 281).[20]
58. Но Фуко не представляет интеллектуала частью авангарда, поставленным «несколько впереди и в стороне» и выражающим «правда коллектива» («Интеллигенты» 207-8).Он отвергает программный характер этой задачи:

    критика не должна быть предпосылкой дедукции, заключающей: Что должно быть сделано. . . . Он не должен устанавливать закон для закон. Это не этап в программировании. («Вопросы» 13)

    «Особый интеллектуал» Фуко вытекает из особого понимания отношения интеллектуала к власти. Специфика интеллектуалов определяется их положением «в тех самых точках, где их собственные условия жизни или их положение», но также связано со «спецификой политики истины в наших обществах» («Истина» 126, 132).Так задача для интеллигента не в том, чтобы изменить сознание людей, а в том, чтобы облегчить процессы противостояния которые взаимодействуют с режимами производства правды и потенциально обесценивают их. Для этого требуется, как предлагает Делёз, «диаграмма». или «показ отношений между силами, составляющими власть», а роль интеллектуала предусмотрена выше все остальное, как у «картографа» (36, 44). Другими словами, он должен быть описательным, а не предписывающим: предоставить карту конкретный режим, не определяя заранее, для чего он будет использоваться.
59. В центре этой дискуссии лежит методологический вопрос о предполагаемом конфликте между критическим и описательным подходами. императивы. Для Фуко они всегда связаны друг с другом:

    По правде говоря, эти две задачи никогда не полностью отделимы: . . . любую критическую задачу, подвергая сомнению инстанции контроля, должны в то же время анализировать дискурсивные закономерности, посредством которых они сформировался; и любое генеалогическое описание должно учитывать ограничения, действующие в реальных формациях.Разница между критическим и генеалогическим предприятием разница не столько в объекте или области, сколько в точке атаки, перспектива и разграничение. («Порядок дискурса» 71-72)

60. Как мы уже отмечали, Хантер вслед за Фуко характеризует эту бинарность между «эмпирическим узнаванием» и «трансцендентальная рефлексия» как «постоянная и неразрешимая черта фигуры «субъекта»» современности ( Культура 272). Этот субъект является проекцией определенного обоснования или «аналитики конечности», которая является условия существования гуманитарных наук.Он требует, согласно Фуко, чтобы человек «являлся таким существом, что знание в нем будет достигнуто то, что делает возможным всякое знание» ( Приказ 318). Этот импульс к «конечности» подразумевает потребность в структурировании или разграничении себя, что мы наблюдали до сих пор в различных проявления бинарной структуры/агентства. Как утверждает Хантер, эти «дебаты… буквально бесконечны, потому что они просто воспроизводят двусмысленное пространство, в котором рождаются гуманитарные науки» ( Культура 206).Если бы Фуко прав, то любые претензии на теоретическую открытость или междисциплинарность «не свидетельствуют о неизменности вечно открытой вопрос; они отсылают к точной и чрезвычайно четко определенной эпистемологической схеме в истории». ( Заказ 346). И именно в рамках этих рамок мы должны поместить критические исследования культурологии. арматура.
61. Это стремление выйти за пределы эмпирических условий, чтобы объяснить их, описывается как практика самости, занимает центральное место в формировании культурологической интеллигенции.Как Охотник предлагает: «акт теоретического разъяснения … на самом деле неотделимо от нормативного наложения определенного эстетико-этического обязательства (совершить себя)» ( Культура 25). Утверждается, что, несмотря на расширение концепции «культуры» девятнадцатого века, чтобы включить политическая, экономическая и «народная» сферы, культурология остается захваченной рамками идеализма. Он просто предоставляет материалистической онтологии к тому же диалектическому формированию образцового субъекта.Хантер предполагает, что невозможно «политизировать эстетику», просто включив эту узкую этическую практику в культуру «как целостный образ жизни» («Эстетика» 347-48). Он приходит к этому положению благодаря исследованиям Фуко во втором и третьем томах «Истории Сексуальность , в техники самопроблематизации, которые позволяют людям осознать себя субъектами определенный нормативный свод. Хантер утверждает, что политическая деятельность культурного критика является лишь одним из таких мест. самопроблематизация, целью которой является полное развитие «общества в целом» ( Культура 70).Этот зависит от исторического мышления — или от того, что Хантер называет «философско-исторической проекцией», — которое связывает неполноту себя к фигуре «отчужденного общества» (70). Это состояние социальной раздробленности предположительно в конце концов преодолевается, а этическое разделение субъекта примиряется посредством интеллектуального действия критик.
62. Однако неопределенность текстовой критики — как мы отмечали выше в терминах диалектики структуры/действия — гарантирует что цели примирения и «полного развития» недостижимы.Хантер указывает на результат этого отсрочка:

    задачи эстетического этоса следует искать не в его официальных целях, а в вход в состояние постоянной «готовности» или этической подготовки. В центре этой этики лежит мощная технология для изъятия из мира как сферы приземленных знаний и действий. Ведь эстет не гонится знания о «мирской» деятельности как таковой, подвергнув их проблематизации, делающей их этически бесполезными.Вместо этого он или она стремится подготовить или взрастить такое «я», которое будет достойно просветленного знания и действия в жизни. бесконечно отложенное будущее. («Эстетика» 354)

63. Таким образом, упорство культурологов на этих критических колебаниях означает, что существует «императив воздерживаться от прямых политической деятельности до тех пор, пока примирительное движение диалектики не созреет» («Эстетика», 355). это примирение и политические условия, якобы наступившие к этому моменту, на самом деле никогда не могут наступить, что препятствует такая интеллектуальная работа от решения существенных проблем социальной фрагментации.
64. Однако это не означает, что Фуко не называл то, что он делал, «критикой» или не считал свою работу «критической». функция. На самом деле, некоторые размышления Фуко о «сопротивлении», по-видимому, подразумевают его как раз в том эстетико-этический импульс, который он стремится вытеснить. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на его утверждение, что «критика»

    должен быть инструментом для тех, кто борется, тех, кто сопротивляется и отказывается от того, что есть. Его использование должно быть в процессах конфликта и противостояния, эссе в отказ.. . . Это вызов, направленный на то, что есть. («Вопросы» 13)

65. Как такой вызов претендует на легитимность без какого-либо авторитарного обращения к понятиям истины и лжи? И как можно это должно быть согласовано с тем, что я назвал явными попытками Фуко переопределить этот философски чреватый пространство — для настройки непрограммных «карт» культурных отношений?
66. Конечно, «критика» не может беспроблемно действовать вне рамок нормативности. это не то, за что я ратую.Скорее «карта» описывает дисциплинарные практики, политические технологии и точки соприкосновения. конфронтация и нестабильность, составляющие «то, что есть». Если мы затем решим «бросить вызов» некоторым из этих практик и процедуры и отношения непредвиденных обстоятельств, посредством которых они функционируют, это можно сделать путем мобилизации, где необходимые, конкретные идеалы для того, чтобы изобретать предварительные стратегии исследования и критики. Путем воссоздания вопрос о «критике» и «сопротивлении» таким образом — и признавая то, что Фуко описывает как «очень сплоченную, очень связные очертания», образующие «непосредственное пространство нашего отражения» ( Заказ 384) — дверь открыта для прагматика, которая может надеяться обойти проблематику «эмпирико-трансцендентального дуплета».«И это позволяет говорить это позволяет избежать того, что культурологические исследования устанавливают как тревожное противостояние между «теорией» и «политикой».

Заключение

67. За последние пять лет было опубликовано как минимум две книги, которые могут руководства по эксплуатации, заявляя при этом о своей специфической фукодианской родословной. Один из них — Данахер, Ширато и Уэбб. вступительный текст, Понимание Фуко — это экзегетическая работа, которая фильтрует работу Фуко через критические программы, если назвать некоторые ключевые источники, Батлера, Макнея, Саида и де Серто.Фуко понимание проясняется с помощью подборки второстепенных текстов и примеров из популярной культуры, современных политических событий и бытовые явления.
68. Нам показывают, например, как работа Фуко о субъективности легко применима к проблемам идентичности: Говорят, что различные образы матери, иконы стиля и «народной принцессы» иллюстрируют, «как проявляется наша идентичность». в сложных ансамблях и дискурсивных потоках, порождающих множественность субъектных позиций» (43).точка зрения Фуко, это как утверждается, состоит в том, чтобы «проблематизировать вопрос об истине и показать, в какой степени она является следствием работы дискурсов и институтов, а не быть абсолютными или существенными» (41–42). В другом примере понятие Фуко о «нисходящий индивидуализм» позволяет обсуждать классовую политику современных средств массовой информации, то есть «насколько популистские газеты . . . посвятить освещение предполагаемым случаям мошенничества в сфере социального обеспечения среди бедняков, называя виновных в таких «возмущения».. . игнорируя более дорогостоящие мошеннические действия очень богатые группы и люди» (58). Такие также говорят, что технологии слежки имеют форму «мужского взгляда» и могут быть локализованы в отношениях власти. которые регулируют, например, спортивные площадки и режимы красоты (54-55). Таким образом, книга дает нам обзор творчества Фуко. работа, в которой его концепции дополняют культурологический словарь и придерживаются протоколов его критического анализа. проект.
69. Книга Кендалла и Уикхема «Понимание культуры » упрекает эту «доминирующую» версию культурных исследований в отказе то, что авторы называют культурологической «одержимостью» смыслами, силой и сопротивлением.Они утверждают, что такая структура предполагает, что «власть, угнетение, класс и эксплуатация» есть везде, без какого-либо строгого исследования того, является ли это на самом деле, эмпирически, так и есть (15-16). Сама забота культурологов о «контроле значений и их Распространение», утверждается, требует, чтобы оно «часто было антиэмпирическим» (14). Любая такая эмпирическая работа «попала бы в способ этого великого теоретизирования, этой неустанной индукции и дедукции», который необходим для вездесущности культурного исследования грантов «политические» (14).
70. Вместо этого авторы книги предлагают культурологические исследования как изучение «упорядочения». Их концептуализация «упорядочения» основанные на фуко-понятии управления, которое они используют для изучения управления и контроля над культурными объектами. Этот включает в себя описание того, как культурные объекты и обычаи проявляются в их обыденности, и авторы подробно описывают процедуру такого описание. Таким образом, в стремлении «не торопиться с объяснением вещей» этому дескриптивисту Фуко превосходство над спекулятивным, с которым мы сталкиваемся у Данахера, Ширато и Уэбба (56).
71. Для более яркого описания этого различия стоит привести цитату, взятую Кендаллом и Уикхемом из Томаса Осборна. Его Фуко

    , пожалуй, не обычный, некогда модный. Тип Фуко, который нравится [Осборн] в любом случае не тот Фуко, который появляется в детских кроватках; подрывной континентальный философ, тайный пророк трансгрессии, иконоборческий постструктуралист, метатеоретик власти, функционалистский теоретик социальной контроль, или мрачный пророк тотально управляемого общества.Такого рода Фуко можно смело забыть. То Фуко, который мотивирует большую часть этой книги. . . гораздо более застегнут животное. . . хороший модернист, а не чудак постмодернистский, строгий и не столь нетрадиционный исторический эпистемолог. . . . Значит, это не шалун, трансгрессивный Фуко, а скорее . . . Фуко в одежде. (1-2 со ссылкой на Осборна х)

    Этот конфликт, отмеченный радикальным Фуко, изображенным в книге Данахера, Ширато и Уэбба, и этот другой, более скромный Фуко, как мы видели, в целом свидетельствует о напряженности, которая характеризует отношения культурных исследований с Фуко.И то, что может быть изучением культуры в идентифицируемом фукорианском направлении, не обязательно может быть идентифицировано как «культурное исследование». Действительно, книга Кендалла и Уикхема побуждает нас задаться вопросом, что происходит, когда тщательно сформулированное исследование «культуры» не чувствует себя «культурологом» и с трудом может называть себя таковым. Развертывание Данахером, Ширато и Уэббом Фуко является показательным: он позволяет культурологам теоретизировать области, недоступные некоторым версиям марксизма, в то время как пересечение интересов различных осей политики идентичности.
72. Конечно, мне пришлось ограничить свое исследование несколькими ключевыми прочтениями Фуко, и я понимаю, что мои комментарии ограничены те формации культурных исследований, которые основаны на этих интеллектуальных традициях. В большинстве работ, которые я обсуждал, Считается, что концепции Фуко соответствуют требованиям критической повестки дня культурологических исследований и методологии, отмеченной, как мы видели диалектикой структуры и действия. Однако оценивать эти позиции так, как я, не значит утверждать, что некоторые прочтения Фуко не являются «точными», потому что они не соответствуют какому-то авторитетному, авторскому «намерению».«Мой анализ, вместо этого предлагает способы переосмысления некоторых важных теоретических проблем в рамках культурологических исследований. И я утверждаю, что это не может быть достаточно, чтобы культурологический анализ указал на идеи Фуко, не признавая, что они обязательно влекут за собой более широкая реконцептуализация теоретического аппарата культурологических исследований. Если культурные исследования должны начать более осмысленно взаимодействовать с конкретных институциональных сфер и материальных операторов власти, то он должен делать это, описывая и анализируя культурные явления как они появляются скорее в сфере случайностей, чем как продукты обобщенной систематики.Это позволит сделать настоящее переосмыслены, как предполагает Роуз, как «реальность, над которой и внутри которой нужно воздействовать посредством генеалогического исследования, сделать ее податливой». действие действием мысли» ( Powers 11). может предложить средство для практического вовлечения себя в мир.

Школа медиакоммуникаций и культуры
Университет Мердока, Западная Австралия
rimikhan@hotmail.ком

---

Обратный звонок

---

АВТОРСКОЕ ПРАВО (c) 2004 Рими Хан. ЧИТАТЕЛИ МОГУТ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЧАСТИ ЭТОЙ РАБОТЫ В СООТВЕТСТВИИ С ПОЛОЖЕНИЯМИ О СПРАВЕДЛИВОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ЗАКОНА США АВТОРСКОЕ ПРАВО. КРОМЕ ТОГО, ПОДПИСЧИКИ И ЧЛЕНЫ ПОДПИСАННЫХ УЧРЕЖДЕНИЯ МОГУТ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ВСЮ ПРОИЗВОДСТВО ДЛЯ ЛЮБОЙ ВНУТРЕННЕЙ НЕКОММЕРЧЕСКОЙ ЦЕЛИ, НО, КРОМЕ ОДНА ЭКЗЕМПЛЯРИЯ, ОТПРАВЛЕННАЯ ПО ​​ЭЛЕКТРОННОЙ ПОЧТЕ, ПЕЧАТЬЮ ИЛИ ПО ФАКСУ ОДНОМУ ЛИЦУ В ДРУГОМ МЕСТЕ ДЛЯ ЧТО ЛИЧНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ, РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЭТОЙ СТАТЬИ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ПОДПИСАЛСЯ УЧРЕЖДЕНИЕМ БЕЗ ЯВНОГО ПИСЬМЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРУ ИЛИ ИЗДАТЕЛЬСТВУ УНИВЕРСИТЕТА ДЖОНСА ХОПКИНСА КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО.

ЭТА СТАТЬЯ И ДРУГОЕ СОДЕРЖАНИЕ ЭТОГО НОМЕРА ДОСТУПНО БЕСПЛАТНО ДО ВЫПУСКА СЛЕДУЮЩЕГО ВЫПУСКА. А ТАКЖЕ ТЕКСТОВЫЙ АРХИВ ЖУРНАЛА ДОСТУПЕН БЕСПЛАТНО. ДЛЯ ПОЛНОГО ГИПЕРТЕКСТОВОГО ДОСТУПА К БЫСТРЫМ ВЫПУСКАМ, ПОИСКОВЫМ УТИЛИТАМ И ДРУГИМ ЦЕННЫЕ ФУНКЦИИ, НА КОТОРЫЕ ВЫ ИЛИ ВАШЕ УЧРЕЖДЕНИЕ МОЖЕТЕ ПОДПИСАТЬСЯ ПРОЕКТ МУЗА, ПРОЕКТ ОНЛАЙН-ЖУРНАЛОВ ПРЕСС УНИВЕРСИТЕТА ДЖОНСА ХОПКИНСА.

---

Примечания

1. Я не буду браться за неопределенную задачу определения здесь культурных исследований, хотя Беннетт («Навстречу» и «Неохотно») предлагает несколько веских причин — в основном касающихся институционализации дисциплины — почему это возможно.

2. См. Фроу («Версии»), Бове и Миллер (173–80) для обзора приема. Фуко в рамках традиции «истории идей», зародившейся в американских аспирантских школах, — интеллектуальной области, которая, важно, как указывает Фроу, «собственная работа Фуко сделала так много для подрыва» («Некоторые версии» 145).

3. Майкл Спринкер утверждает, что Фуко интересует «знакомая историческая проблема: появление современного общества и характерных для него инструментов политического и идеологического контроля» (4).Точно так же Колин Мерсер предполагает, что и Фуко, и Грамши иллюстрируют, как системы господства «одновременно принудительный и продуктивный» (51).

4. Есть и другие теоретики, которые играют здесь важную роль. Характеристика Бурдье отношения между повседневными практиками потребления и более широкими конфигурациями власти через его понятие «воспроизведение» было чрезвычайно влиятельным. Также важны «» де Серто «Практика повседневной жизни ». и Лефевра «Критика повседневной жизни » — см. Дротнер для краткого изложения их восприятия в СМИ. этнография.

5. Например, Каллиникос различает два течения постструктурализма и предполагает, что генеалогия Фуко предпочтительнее дерридовского «текстуализма» из-за включения внедискурсивных элементов. в своем анализе мощности (86). См. также книгу Саида «Проблема текстуальности: две примерные позиции». позиции двух теоретиков.

6. Хорошим примером этого является основополагающая работа Саида « Ориентализм». Здесь «дискурс» используется для описания построения и управления неевропейским миром с точки зрения своего рода семиотика.Он утверждает, что ориентализм — это не просто текст, а «способ дискурса с поддерживающими институтами, словарный запас, наука, образы, доктрины, даже колониальная бюрократия и колониальные стили» (2). Но, несмотря на эту попытку чтобы придать «дискурсу» некую внетекстовую материальность и историчность, Саид в первую очередь занимается ориенталистской тексты «как репрезентации, а не как «естественные» изображения Востока» (21). При изучении продукции востоковеда знания и их связь с империалистической властью, он понимает отношения между Востоком и Запад в условиях «сложной гегемонии» (5).

7. В «Истине и силе» Фуко провозглашает: «Я не вижу, кто мог бы быть более антиструктуралист, чем я» (114). В работах Фуко есть много примеров — см., в частности, страницы 64–73 «The Орден дискурса» и введение в «Археология знаний» , которые свидетельствуют о его стремлении «найти обойти примат представительства» ( Приказ 364).

8. Э.П. Пренебрежительное отношение Томпсона к синхронистичности Альтюссера и предполагаемому деполитизация истории в году. Бедность теории года, пожалуй, самый известный пример этого конфликта.

9. Новый историзм предлагает здесь хорошую точку для сравнения за его внимание к исторические детали и примечательны своим влиянием на более поздние работы Фуко. См. Использование удовольствия (11). Однако, несмотря на то, что Дюре (198) описывает ее как «немиметическую парадигму», Стидман все же обвиняет ее в сокрытии базовый формализм.

10. Белл представляет обзор недавних исследований, посвященных «производительности и принадлежности», включая последствия для дискуссий о расе и этнической принадлежности.Такая работа предполагает рассмотрение «способы, которыми технологии, дискурсивные развертывания и сети власти/знания создают линии преданности и перелом в различных порядках вещей, внутри которых движутся люди и объекты» (1). См. также Probyn’s Outside Вещи в качестве примера попытки использовать Фуко для работы против жестких представлений об идентичности и детерминированность — в частности, говорят, что его концепция «гетеротопии» действует

вопреки определенной логике тождество, которое происходит через разделение и обозначение, в конечном счете производя поляризацию.. . . Концепция чего-либо гетеротопия обеспечивает аналитическое пространство, в котором можно рассматривать формы принадлежности вне категоризации. (10)

Напротив, Пробин, которого также вдохновляет работа Фуко о еде, хочет использовать ее, чтобы оспорить ограничения политики идентичности. Она хочет прийти к «новой этике существования», которая больше не рассматривает секс как привилегированное сайт в теоретизировании личности («Еда» 215). Пробин претендует на то, чтобы быть подчеркнуто фукодианисткой в ​​надежде, что «через пищи, мы можем начать формулировать этику жизни, которая работает против логики категоризации, которая сейчас во многом доминирует. политики идентичности» (224).

11. См. Использование удовольствия и Забота о себе для исторический анализ, использующий категорию гендера. Оба этих текста рассматривают способы сексуального поведения, отношения между мужчинами и женщинами, и примеры мужских привилегий стали касаться морального опыта и регулирования в Греческая древность. Например, проблематизация и запрещение определенных видов поведения описываются как разработка мужского поведения, осуществляемая с точки зрения мужчин, чтобы придать форму их поведению». ( Используйте 22-23).

12. То, как Макней читает Фуко в Фуко: критическое введение является здесь образцовым. Она утверждает, что, даже будучи пересмотренным как «позитивное явление», понятие власти Фуко является « однонаправленно навязанная монолитная сила», не оставляющая места для «возможности социальных изменений и динамичного и относительно автономный характер социального действия» (3). «Идея о том, что все мысли служат господствующим режимам», она утверждает, «не может адекватно объяснить, как могут возникать противоречивые точки зрения в одном и том же режиме» (64).

13. Янг предполагает, что «несколько явных работ Фуко в этих областях иногда любопытно: возьмем его комментарии о революции в Иране, где он обсуждает иранскую революцию с точки зрения того, что он считает ее выражением «абсолютно коллективной воли», которую он противопоставляет более опосредованным формам европейской революции» (57). Спивак также беспокоит то, что она считает империалистической тенденцией в творчестве Фуко:

иногда это кажется, что сам блестящий анализ Фуко столетий европейского империализма производит миниатюрную вариант этого разнородного явления: управление пространством — но врачами; развитие администраций, но в приюты; соображений периферии — но с точки зрения безумных, заключенные и дети.. . все кажутся экранные аллегории, которые исключают прочтение более широких нарративов империализма. (291)

14. Можно привести много примеров, иллюстрирующих неприятие Фуко этой обязанности служить личным источником авторитета для его идей. Это можно найти в его экспликации «авторской функции»: автора просят объяснить единство текстов, помещенных под его именем. Его просят раскрыть или хотя бы нести аутентификацию скрытого смысла, который их пересекает.Его просят связать их со своим жизненным опытом, с реальная история, видевшая их рождение» («Орден» 58).

15. Фрейдистский анализ колониального стереотипа Хоми Бхабхи, например, прилагается. на диспозитив Фуко . В более радикальном примере Кристофер Лейн утверждает, что использование Фуко с психоанализ оправдан, если учесть, что Фуко заключает Порядок вещей , в котором он очевидно, «в большом долгу перед Жаком Лаканом», «поддерживая теорию Фрейда о бессознательном» (164–65).

16. На самом деле я сокращаю здесь разнообразные работы. Некоторые примеры см. Ардити, Ковени, Римке, Миллер и МакХоул и Уикхем за их различные политические императивы и степени «критицизм».

17. См., в частности, статью Фредрика Джеймсона «Об исследованиях культуры».

. 18. См. стр. 35–38 книги Беннета « Культура: наука реформатора».

19. Более подробный анализ этого вопроса см. у Гибсона и МакХоула.

20.Холл уточняет это утверждение, предполагая, что «органические интеллектуал» является лишь «надеждой», а не реальностью в большинстве культурных анализов (292). Фроу и Моррис, однако, делают веские основания предполагать, что эта модель Грамши до сих пор преобладает во многих работах по культурологии, по крайней мере, в Австралия (xxiv-xxvi).

Процитированные работы

Ардити, Хорхе. «Книги по этикету, дискурс и установление порядка вещей». Теория, культура и общество 16.4 (1999): 25-48.

Белл, Викки. «Производительность и принадлежность: введение». Теория, культура и общество 16.2 (1999): 1-10.

Беннет, Тони. «Культурология: неохотная дисциплина». Культурология 12.4 (1998): 528-45.

—. Культура: наука реформатора. Сидней: Аллен и Анвин, 1998.

—. «К прагматике культурных исследований». Культурные методологии. Изд. Джим МакГиган. Лондон: Мудрец, 1997.42-61.

—. «Полезная культура». Культурология 6.3 (1992): 395-408.

Бхабха, Хоми. «Другой вопрос». Экран 24.6 (1983): 18-36.

Бушар, Дональд. Язык, контрпамять, практика: избранные эссе и интервью Мишеля Фуко. Итака: Корнеллский университет, 1977 г.

Бурдье, Пьер. Отличие: социальная критика вкусовых суждений. Лондон: Рутледж, 1984.

Бове, Пол.«Феномен Фуко: проблематика стиля». Делёз vii-xl.

Берчелл, Грэм, Колин Гордон и Питер Миллер, ред. Эффект Фуко: исследования в области управления. Чикаго: Университет Чикаго, 1991.

. Батлер, Джудит. Тела, которые имеют значение: о дискурсивных пределах «пола». Нью-Йорк: Рутледж, 1993.

—. Гендерные проблемы: феминизм и подрыв идентичности. Нью-Йорк: Рутледж, 1990.

—. «Повторное посещение тел и удовольствий. Теория, культура и общество 16.2 (1999): 11-20.

Каллиникос, Алекс. «Постмодернизм, постструктурализм, постмарксизм?» Теория, культура и общество 2.3 (1985): 85-101.

Ковени, Джон. «Правительство и этика питания». Дисс. Мердок Ю., 1996.

Данахер, Джефф, Тони Ширато и Джен Уэбб. Понимание Фуко. Сидней: Аллен и Анвин, 2000.

де Серто, Мишель. Практика повседневной жизни. Беркли: Калифорнийский университет P, 1984.

Делёз, Жиль. Фуко. Миннеаполис: Университет штата Миннесота, 1988 г.

Дротнер, Кирстен. «Этнографические загадки:« повседневность »в последних исследованиях средств массовой информации». Культурология 8.2 (1994): 341-55.

Во время, Саймон. Фуко и литература: к генеалогии письма. Лондон: Рутледж, 1992.

Дворкин, Деннис. Культурный марксизм в послевоенной Британии: история, новые левые и истоки культурного Исследования. Дарем: Duke UP, 1997.

Фиске, Джон. «Культурология и культура повседневности». Гроссберг, Нельсон и Трейхлер 154-73.

Фуко, Мишель. Археология знаний. Лондон: Тависток, 1972.

—. Забота о себе: история сексуальности, том третий. Нью-Йорк: винтаж, 1988 год.

—. Наказать и наказать . Нью-Йорк: Винтаж, 1977.

—. «Государственность». Берчелл, Гордон и Миллер 87-104.

—. Геркулина Барбин: недавно обнаруженные воспоминания гермафродита девятнадцатого века. Брайтон: Комбайн, 1980 г.

—. История сексуальности: введение. Лондон: Пингвин, 1981.

—. «Интеллектуалы и власть: разговор между Мишелем Фуко и Жилем Делёзом». Бушар 205-17.

—. «Ницше, генеалогия, история». Бушар 139-64.

—. «Порядок дискурса». Развязывание текста: постструктуралистский читатель. Изд. Роберт Янг. Бостон: Рутледж, 1981. 48–78.

—. Порядок вещей: археология наук о человеке. Лондон: Рутледж, 1989.

—. «Политика и изучение дискурса». Берчелл, Гордон и Миллер 53–72.

—. «Практика критики». Мишель Фуко: политика, философия, культура: интервью и другие произведения 1977-1984 гг. Изд. Лоуренс Крицман. Нью-Йорк: Рутледж, 1988. 152–56.

—. «Вопросы метода: интервью с Мишелем Фуко. СКУ 8 (1981): 3-14.

—. «Правда и сила». Сила/знание: избранные интервью и другие статьи 1972–1977 гг. Изд. Колин Гордон. Новый Йорк: Харвестер, 1980. 109–33.

—. Использование удовольствия: история сексуальности, том второй. Нью-Йорк: Винтаж, 1990.

Фроу, Джон. «Дискурс и власть». Экономика и общество 14.2 (1985): 192-214.

—. «Некоторые версии Фуко». Меанджин 47.1 (1988): 144-56.

—. «Некоторые версии Фуко». Меанджин 47.2 (1988): 353-65.

Фроу, Джон и Миган Моррис. «Введение.» Австралийские культурные исследования: читатель. Ред. Джон Фроу и Миган Моррис. Сидней: Аллен и Анвин, 1993. vii-xxxii.

Гибсон, Марк и Алек МакХоул. «Междисциплинарность». Товарищ по культурологии. Изд. Тоби Миллер. Оксфорд: Блэквелл, 2001. 23–35.

Гордон, Колин. «Государственная рациональность: введение. Эффект Фуко: исследования в области управления. ред. Грэм Берчелл, Колин Гордон и Питер Миллер. Чикаго: Университет Чикаго, 1991. 1–52.

—. «Другие инквизиции». I&C 6 (1979): 23-46.

Гроссберг, Ларри, Кэри Нельсон и Паула Трейхлер, ред. Культурология . Нью-Йорк: Рутледж, 1992.

. Холл, Стюарт. «Культурология и ее теоретическое наследие». Гроссберг, Нельсон и Трейхлер 277–94.

—.«Культурология: две парадигмы». СМИ, культура и общество 2 (1980): 57-72.

—. «Введение: кому нужна идентичность?» Вопросы культурной идентичности. Ред. Стюарт Холл и Поль дю Гей. Лондон: Мудрец, 1996. 1-17.

Гальперин, Дэвид. Святой Фуко: к веселой агиографии. Нью-Йорк: Oxford UP, 1995.

Хантер, Ян. «Эстетика и культурология». Гроссберг, Нельсон и Трейхлер. 347-72.

—. Культура и правительство: появление литературного образования. Лондон: MacMillan Education, 1988.

—. «От дискурса к диспозитиву: Фуко и изучение литературы». Меридиан 10 (1991): 36-53.

Джеймсон, Фредрик. «О культурных исследованиях». Social Text 34 (1993): 17-52.

Кендалл, Гэвин и Гэри Уикхэм. Понимание культуры: культурология, порядок, порядок. Лондон: Мудрец, 2001.

Лейн, Кристофер. «Психоанализ и сексуальная идентичность». Исследования лесбиянок и геев: критическое введение. Ред. Салли Мант и Энди Медхерст. Лондон: Кассел, 1997. 160–75.

Лефевр, Анри. Критика повседневной жизни. Лондон: Verso, 1991.

Малпас, Джефф и Гэри Уикхэм. «Управление и неудача: на границах социологии». Австралия и Новая Зеландия Журнал социологии 31.3 (1995): 37-50.

Макней, Лоис. Фуко: критическое введение. Кембридж: Политика, 1994.

Мерсер, Колин. «Соучастники удовольствия. Популярная культура и социальные отношения. Ред. Тони Беннетт, Колин Мерсер и Джанет Вуллакотт. Милтон Кейнс: Open UP, 1986. 50–68.

Миллер, Тоби. Хорошо закаленное Я: гражданство, культура и постмодернистский субъект. Балтимор: Джонс Хопкинс УП, 1993.

Миллер, Тоби и Алек МакХоул. Популярная культура и повседневная жизнь. Лондон: Sage, 1998.

Моррис, Миган. «Невеста пирата». Мишель Фуко: Сила, Истина, Стратегия. Ред. Миган Моррис и Пол Паттон. Сидней: Feral, 1979. 148–68.

—. «Введение: история в культурологии». Слишком рано, слишком поздно: история в популярной культуре. Блумингтон: Индиана, UP, 1998. 1-28.

О’Реган, Том. «(Неправильное) принятие политики: заметки о дебатах о культурной политике». Культурология 6.3 (1992): 409-23.

Осборн, Томас. Аспекты Просвещения: социальная теория и этика истины. Лондон: Лондонский университет, П., 1998.

Пробин, Элспет. «Помимо еды/секса». Теория, культура и общество 16.2 (1999): 215-28.

—. Посторонние вещи. Нью-Йорк: Рутледж, 1996.

Римке, Хайди Мари. «Управление гражданами через литературу о самопомощи». Культурология 14.1 (2000): 61-78.

Роуз, Николас. «Идентичность, генеалогия, история». Вопросы культурной идентичности. Ред. Стюарт Холл и Поль дю Гей. Лондон: Мудрец, 1996. 128-50.

—. Силы свободы: переосмысление политической мысли. Нью-Йорк: Кембриджский университет, 1999.

Саид, Эдвард. Ориентализм. Лондон: Пингвин, 1978.

—. «Проблема текстуальности: две примерные позиции». Critical Inquiry 4.4 (1978): 673-714.

Спивак, Гаятри Чакраворти. «Может ли субалтерн говорить?» Марксизм и интерпретация культуры. Ред. Кэри Нельсон и Лоуренс Гроссберг. Лондон: Образование Макмиллана, 1988.271-313.

Спринкер, Майкл. «Использование и злоупотребление Фуко». Гуманитарные науки в обществе 3.1 (1980): 1-21.

Стидман, Кэролайн. «Культура, культурология и историки». Гроссберг, Нельсон и Трейхлер 613-22.

Тейлор, Африка. «Странная география». Исследования лесбиянок и геев: критическое введение. Ред. Энди Медхерст и Салли Мант. Лондон: Кассел, 1997. 3-19.

Томпсон, Э.П. Бедность теории и другие очерки. Лондон: Мерлин, 1978.

Уикхэм, Гэри. «Спорт, нравы, лица, правительство: спорт, Элиас, Мосс, Фуко». Культурология 6.2 (1992): 219-31.

Уильямс, Раймонд. «Базис и надстройка в марксистской теории культуры». New Left Review 82 (1973): 3-16.

—. Культура и общество 1780-1950 гг. Хаммондсворт: Пингвин, 1961.

Янг, Роберт. «Фуко о расе и колониализме». New Formations 25 (1995): 57-65.