История развития права в россии: частное право» — Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

40.06.01 Теория и история права и государства; история учений о праве и государстве

Содержанием профиля «Теория и история права и государства; история правовых учений» являются идеи, представления, конструкции, понятия и категории, гипотезы и прогнозы, отражающие современный уровень знаний об общих закономерностях возникновения, развития и функционирования права и государства, систематизированные в хронологической последовательности знания о фактах, отражающих эволюцию и смену учреждений государства, правовых систем, юридических норм и институтов, динамику права и его форм. Важными направлениями научных исследований в рамках данной специальности являются предмет, который складывается из теоретических и методологических, исторических и логических, ценностных и эмпирических, общих и особенных, динамических и статистических элементов, присущих процессам развития права и государства, исторических и логических связей между различными правовыми теориями, преемственности идей, выражающих основы правовой мысли, а также методология, задачей которой является утвердить историзм в подходе к изучению права и государства, обогатить юридическое мышление опытом использования методов историко-сравнительного и сравнительно-правового анализа.

Области исследований:

1. Теория и история права и государства:

• 1.1. Предмет и метод теории права и государства. Место в системе юридических наук. Онтология и гносеология права.
• 1.2. Происхождение и ранние формы права. Теория обычая и обычного права. Типология государств.
• 1.3. Понятие и сущность права. Многообразие подходов к вопросам правопонимания.
• 1.4. Социальная роль и функции права. Механизмы правового регулирования. Особенности правового регулирования в условиях информационного общества.
• 1.5. Типы права и правовых систем. Характеристика моделей правовых систем.
• 1.6. Право в системе социальных норм. Право и нравственность. Право и религия. Правосознание и правовая культура.
• 1.7. Формы (источники) права. Нормативные правовые акты. Теория закона. Права человека как источник права. Нормы права, классификация норм права.
• 1.8. Система и структура права. Отрасли, подотрасли и институты права.
• 1.9. Правотворчество и законодательный процесс. Юридические фикции и юридическая (законодательная) техника. Систематизация и кодификация нормативных правовых актов.
• 1.10. Реализация права. Применение правовых норм. Индивидуальные правовые акты. Толкование права. Акты толкования права.
• 1.11. Правовые отношения. Правосубъектность.
• 1.12. Законность и правопорядок. Принципы и гарантии законности.
• 1.13. Правомерное поведение, правонарушение, юридическая ответственность.
• 1.14. Динамика права. Эволюционное развитие и реформы.
• 1.15. Основные правовые теории современности. Естественное право и юридический позитивизм.
• 1.16. Понятие и сущность государства. Подходы к пониманию государства.
• 1.17. Исторические типы государства. Формационный и цивилизационный подходы.
• 1.18. Формы государства. Формы правления, формы государственного устройства, политические режимы.
• 1.19. Государство, право и гражданское общество. Информационное общество и электронное государство.
• 1.20. Государство в политической системе общества. Государство и общественные объединения. Адвокатура.
• 1.21. Государство и личность. Теория прав человека. Приоритет защиты прав человека в деятельности адвоката.
• 1.22. Государственный аппарат. Государственный орган. Виды государственных органов. Правовое и социальное государство.
• 1.23. Основные современные теории государства.
• 1.24. Предмет и методика истории отечественного права и государства Проблемы ее периодизации. Основные направления, подходы к изучению вопросов истории отечественного права и государства. Школы и теории. Историография специальности.
• 1.25. Предмет и методология истории зарубежного права и государства Предыстория права и государства. Обычное право на догосударственной и раннегосударственной стадиях. Ранние формы права. Потестарные структуры древности. Общие и особенные черты процессов образования в различных регионах мира. Типология ранних государств.
• 1.26. Предпосылки возникновения права и государства в Древней Руси. Древнерусское обычное право: его индоевропейские и славянские корни. Роль восточнославянского язычества в становлении форм древнерусского права и государства. Возникновение древнерусского государства. Христианизация Руси, ее воздействие на развитие государства и правовых институтов. Церковное и светское право на Руси.
• 1.27. Право и государство средневековой Руси. Причины возвышения и упадка Киевской Руси. «Русская правда» и другие правовые памятники. Право и государство Руси в периоды политической раздробленности (XII – XIII вв.). Право и государство Золотой Орды (XII – XV вв.). Государственный строй и право Великого Новгорода. Политические и правовые объединительные процессы на Руси.
• 1.28. Образование централизованного Московского государства (XIV – первая половина XVI вв.). Причины и истоки централизации. Право Московского государства (XIV – XVI вв.). Правовое оформление отношений государства с земством, сословиями. Политико-идеологическая характеристика Московского государства.
• 1.29. Московское государство XVII в. Смутное время и начало нового периода истории права и государства России. Династия Романовых. Государственность в период раскола Русское право XVII в. Условия и предпосылки формирования Российской империи.
• 1.30. Российская империя XVIII – начала XIX вв. Преобразования Петра I. Его государственные и правовые реформы. Право и государство при преемниках Петра I. Царствование Екатерины II, ее преобразования в области государства и права. Стабилизация Российской империи первой половины XIX столетия.
• 1.31. Государственные и правовые реформы второй половины XIX – начала XX вв. Крестьянская реформа 1861 года. Земские и судебные реформы. Развитие правовой системы Российской империи. Причины кризиса и падения Российской империи. Россия в период демократической республики (февраль – октябрь 1917 г.).
• 1.32. Развитие права и государства СССР (1917 – 1991 гг.). Государство и право первого десятилетия советской власти. Период строительства социализма. Государство и право в годы Великой Отечественной войны и послевоенные годы. Советское право и государство в период 1956-1991 гг.
• 1.33. Современное развитие права и государства России. Конституция Российской Федерации 1993 года. Правовое обеспечение экономических и социальных реформ России. Возможности и перспективы развития права и государства в России.
• 1.34. Право и государство стран Древнего Востока Древний Египет. Месопотамия. Древние государства Передней Азии. Древняя Иудея. Древняя Индия. Древний Китай, Очаги древнейшей государственности в Азии, Африке и Латинской Америке.
• 1.35. Право и государство античного мира. Возникновение и развитие права и государства в Древней Греции и в Древнем Риме. Римское право классического и постклассического периодов.
• 1.36. Право и государство средневековья. Общая характеристика. Государство франков. Право и государство Франции, Германии. Рецепция римского права Право и государство средневековой Англии. Право и государство Византии. Право и государственность народов Северной, Восточной и Южной Европы.
• 1.37. Право и государство средневекового Востока Государственность арабских народов и мусульманское право. Восточная Африка. Право и государство средневековой Индии, средневекового Китая, Японии, Кореи. Китайское право. Японское право.
• 1.38. Право и государство Нового времени (XVII – XIX вв.). Право и государство в Европе – Англия, Франция, Германия. Право и государство в Америке – США, государства Латинской Америки. Право и государство в Азии – Япония. Китай, Индия.
• 1.39. Право и государство новейшего времени (XX в.). Право и государство в Европе – Англия, Франция, Германия, Италия. Право и государство в Америке – США, Канада, государства Латинской Америки. Право и государство в Азии – Япония, Китай, Индия, Индонезия, Ближний и Средний Восток. Право и государство в Африке, в Австралии.

2. История правовых учений:

• 2.1. Предмет, метод и общие проблемы истории правовых учений. Принцип историзма в изучении правовых идей. Типология правовых учений. Правовая идеология, ее структура и функции. Классификация идей, концепций, теорий, доктрин, школ, течений и направлений в истории правовой мысли. Соотношение истории правовых учений с другими юридическими науками.
• 2.2. Правовые учения в Древнем мире. Правовые учения Древнего Востока (Ближний и Средний Восток, Индия, Китай и др. регионы). Правовые учения в Древней Греции, Древнем Риме.
• 2.3. Правовые учения средневековья. Правовые учения Западной и Восточной Европы в период раннего средневековья. Правовая идеология Византии. Эпоха формирования древнерусского государства. Правовые учения Арабского Востока, Средней Азии и Закавказья в период раннего средневековья.
• 2.4. Правовые учения Западной и Восточной Европы в период кризиса феодализма. Правовая мысль в Европе эпохи Возрождения и образования абсолютистских государств. Правовая идеология реформационного движения в Европе. Правовая мысль социалистов-утопистов. Правовые учения в России периода образования и развития централизованного государства.
• 2.5. Правовые учения Нового времени. Правовые учения Голландии и Англии XVII – XVIII вв. Правовая мысль Франции XVIII – начала XIX в., основные направления правовой мысли в период Великой Французской революции. Правовые учения США в период борьбы за независимость. Правовые учения в Германии в XVIII – начале XIX вв. Российская правовая мысль XVIII – первой половины XIX вв. Правовые учения в Западной и Восточной Европе первой половины XIX в. Правовые учения стран Азии, Африки и Латинской Америки.
• 2.6. Правовые учения второй половины XIX – XX вв. Правовая мысль Западной и Восточной Европы второй половины XIX в. Правовые учения России второй половины XIX и начала XX вв. Правовая мысль и правовая идеология СССР. Политические учения в странах Европы и США в XX в. Правовые учения Китая, Японии и других стран Азии, Африки и Латинской Америки.
• 2.7. Итоги эволюции правовой мысли человечества. «Вечные» проблемы арии. Вопрос о периодизации истории правовой мысли. Глобальные проблемы в правовых учениях, правовая мысль и моделирование правовых систем. Историческая судьба отдельных течений правовой мысли (естественного права, юридического позитивизма и др.). Перспективы исторической эволюции представлений о праве и его будущих формах.

История государства и права России в 3 ч. Часть 2

Учебник написан доступным языком. Содержит обширный историографический обзор, позволяющий составить обстоятельное представление о процессе развития науки истории государства и права России. Представлена углубленная характеристика источников отечественного права, получили отражение дискуссионные точки зрения на содержание и оценку различных этапов государственно-правового развития России. Благодаря позиции авторов учебник не только знакомит читателя с историческими фактами и юридическими традициями, но и формирует у них уважительное отношение к истории отечественного государства и права. Книга станет помощником в совместной работе студента и преподавателя. Издание содержит список литературы для углубленного изучения предмета, контрольные вопросы и задания.

Высшее образование

Укажите параметры рабочей программы

Дисциплина

История государства и права России

УГС

46.00.00 «ИСТОРИЯ И АРХЕОЛОГИЯ»44.00.00 «ОБРАЗОВАНИЕ И ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ НАУКИ»27.00.00 «УПРАВЛЕНИЕ В ТЕХНИЧЕСКИХ СИСТЕМАХ»47.00.00 «ФИЛОСОФИЯ, ЭТИКА И РЕЛИГИОВЕДЕНИЕ»38.00.00 «ЭКОНОМИКА И УПРАВЛЕНИЕ»40.00.00 «ЮРИСПРУДЕНЦИЯ»

Направление подготовки

Уровень подготовки

История отечественного государства и права

Примерный перечень вопросов к зачету

 по Истории отечественного государства и права

для студентов очной и заочной формы обучения юридического факультета

 

1. Предмет, метод и основные этапы развития Истории отечественного государства и права.
2. Образование Древнерусского государства: предпосылки и процесс.
3. Общественный строй Киевской Руси 9 — пер. трети 12 в.в. Правовой статус основных социальных групп по «Русской Правде».
4. Государственный строй Киевской Руси.
5. Общая характеристика государственно-политических аспектов периода феодальной раздробленности Руси (предпосылки, хронологические рамки, процесс децентрализации, итоги).
6. Общественный строй и политическая система Владимиро-Суздальского княжества (12-13 вв.).
7. Общественный и государственный строй Галицко-Волынской Руси (12-13 вв.).
8. Общественный строй Новгорода и Пскова (2 пол. 12-15 вв.).
9. Государственный строй Новгорода и Пскова (вече, господа, посадник, тысяцкий, князь, архиепископ).
10. Золотая Орда как раннефеодальная монархия: основные черты общественного, государственного строя и права.
11. Образование Русского централизованного государства (нач. 14 – 20-е гг. 16 вв.): общая характеристика процесса (предпосылки, основные категории, этапы, итоги).
12. Общественный и государственный строй России 2 пол. 15 – 1 пол 16 вв.
13. Сословно-представительная монархия: предпосылки, хронологические рамки, процесс становления, особенности, итоги.
14. Общественный строй России в сер.16-17 вв. Правовой статус основных социальных групп.
15. Высшие органы государственной власти сословно-представительной монархии.
16. Система органов местного управления 30 гг. 16 – сер.17 вв. (земская, губная реформа, воеводы).
17. Основные этапы развития приказной системы управления (2 пол. 15 – 10-е гг. 18 вв.).
18. Становление абсолютной монархии в России: предпосылки, хронологические рамки, процесс и итоги (80 гг. 17 –нач. 18  вв.).
19. Общественный строй России 18- 1 пол. 19 в. Изменение правового статуса основных социальных групп.
20. Изменение высших органов государственной власти Российской Империи в 18 в.
21. Эволюция органов центрального управления в 18 в.
22. Комиссии по разработке Уложений 18 в. Уложенная комиссия 1767 г. «Наказ» Екатерины II.
23. Эволюция системы местного управления в 18 в. Основные этапы губернской реформы в 18 в. «Учреждения о губерниях» (1775 г).
24. Полицейские органы 70-х гг. 18 в. Устав благочиния 1782 г.
25. Эволюция муниципального управления в России в 18 в.
26. Система управления иноязычными окраинами в 18 – 1 пол. 19 вв.
27. Императорская власть и органы «верховного и подчиненного управления» в Российской Империи в 1 пол. 19 в.
28. Реформа органов центрального управления  Российской Империи в 1802-1810 гг.
29. Источники древнерусского права: общая характеристика (правовой обычай, судебный прецедент. «Закон Русский», церковные уставы, международные договоры).
30. «Русская Правда» – источник раннефеодального древнерусского права: общая характеристика.
31. Гражданское право по «Русской Правде».
32. Уголовное право по «Русской Правде».
33. Процесс по «Русской Правде».
34. Псковская и Новгородская Судная грамота – памятник феодального права: общая характеристика.
35. Гражданское право по Псковской и Новгородской Судной грамоте.
36. Уголовное право по Псковской и Новгородской Судной грамоте.
37. Судопроизводство по Псковской и Новгородской Судной грамоте.
38. Общая характеристика источников прав периода образования русского централизованного государства. Судебник 1497 г.: общая характеристика.
39. Гражданское право периода образования русского централизованного государства. Гражданское право по Судебнику 1497 г.
40.  Уголовное право периода образования русского централизованного государства. Уголовное право по Судебнику 1497 г.
41. Процессуальное право по Судебнику 1497 г.

42.Общая характеристика источников права периода сословно-представительной монархии.

43. Общая характеристика Соборного Уложения 1649 г.

44. Гражданское право периода сословно-представительной монархии. Гражданское право по Соборному Уложению 1649 г.

45. Уголовное право периода сословно-представительной монархии. Система уголовного права по Соборному Уложению 1649 г.

46. Процессуальное право периода сословно-представительной монархии. Суд и судопроизводство по Соборному Уложению 1649 г.

47. Формы законодательных актов в 18 в.

48. Развитие уголовного права в 18 в. Воинский артикул 1715 г.

49. Развитие гражданского права в 18 в.

50. Судебная система и судопроизводство в 18 в. Указы о суде 1 чет. 18 века

51. Кодификация русского права в 1 пол. 19 в.

52. Гражданское право 1 пол. 19 в.

53. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

54. Процессуальное право 1 пол 19 в.

 

Примерный перечень вопросов к экзамену по

 Истории отечественного государства и права

для студентов очной и заочной формы обучения юридического  факультета

 

1. Предмет, метод и основные этапы развития Истории государства и права России.

2. Образование Древнерусского государства: предпосылки и процесс. Государственный строй Киевской Руси.

3. Общая характеристика государственно-политических аспектов периода феодальной раздробленности Руси (предпосылки, хронологические рамки, процесс децентрализации, итоги, значение).

4. Общественный строй и политическая система Владимиро-суздальского и Галицко-волынского княжеств (XII — XIII вв.).

5. Общественный и государственный строй (вече, господа, посадник, тысяцкий, князь, архиепископ)

Новгорода и Пскова.

6. Золотая Орда как раннефеодальная монархия: основные черты общественного, государственного строя и права.

7. Образование Русского централизованного государства (нач. XIV— 20-е гг. XVI, вв.): общая характеристика процесса (предпосылки, основные категории, этапы, итоги).

8. Общественный и государственный строй  России 2 пол. XV— 1 пол. XVI вв.

9. Сословно-представительная монархия: предпосылки, хронологические рамки, процесс становления, особенности, итоги.

10. Общественный строй России в сер. XVI — XVII вв. Правовой статус основных социальных групп.

11. Высшие органы государственной власти сословно-представительной монархии.

12. Система органов местного управления 30 гг, XVI— сер. XVII вв. (наместники, земская, губная реформы, воеводы).

13. Основные этапы развитая приказной системы управления (II пол. XV — 10-е гг. XVIII вв.).

14. Становление абсолютной монархии в России: предпосылки, рамки, процесс, итоги (11 пол. XVII — нач. XVIII вв.).

15. Изменение правового статуса сословий Российской Империи в XVIII— 1 пол. XIX вв.

16. Эволюция органов центрального управления в XVIII в.

17. Изменения высших органов государственной  власти Российской Империи в XVIII в.

18. Эволюция системы местного управления в XVIII в. Основные этапы губернской реформы в XVIII в. «Учреждения о губерниях» (1775 г.).

19. Полицейские органы 70-х — 90-х гг. XVIII в. Устав благочиния 1782 г.

20. Эволюция муниципального управления в России в ХУШ в.

21. Система у правления иноязычными окраинами России в XVIII—1пол. XIX вв.

22. Императорская власть и органы «верховного управления» в России в I пол. XIX в.

23. Органы «подчиненного управления» Российской Империи 1пол. XIX в.

24. Государственный механизм Российской Империи нач. 60-х нач. 80-х гг. 19 в.

25. Государственно-правовой аспект буржуазных реформ нач. 60-х-нач. 80-х гг. 19 в.: причины, этапы, основные направления (крестьянская, самоуправления, финансовая, военная).

26. Эволюция системы управления губерний в 60 гг. 19 в, 1917 г.

27. Системы управления иноязычными окраинами Российской Империи во 2 пол. 19 нач. 20 вв.

48. Развитие полицейских органов Российской Империи в 60 гг. 19 в. -1.917 гг.

29. Государственно-правовой аспект контрреформ нач. 80-х — сер. 90 гг. 19 в.: причины, этапы, основные направления (крестьянская, самоуправления, судебная).

30. Государственный механизм Российской Империи в нач. 80-х гг. 19 в. — 1904 г.

31. Эволюция государственного строя Российской Империи: на путях парламентской монархии. 1905 -1914гг.

32. Государственные думы (1 — 4): избирательные законы; организация; регламент работы; итоги деятельности.

33. Изменения в политической системе и праве Российской Империи в годы 1 мировой войны (1914 -1917гг.).

34. Влияние февральской революции на развитие государственного строя России (февраль — октябрь 1917г.).

35. Создание основ и развитие советского государства в 1917 — 1920 гг.

36. Образование СССР.

37. Эволюция системы высших органов власти, центрального управления и суда СССР в 1924 -1935 гг.

38. Перестройка государственного механизма по Конституции 1936 г. и его развитие во 2-й половине 30-х- нач. 4 0-х гг.

39. Изменение в государственном механизме и праве СССР в годы ВОВ (1941 — 1945 гг. )

40. Развитие советского государства и Права в сер. 40-х — сер. 50-х гг. 20 в.

41. Изменения в государственном механизме СССР в сер. 50-х — сер. 60-х гг. 20 в.

42. Изменения в государственном механизме СССР в сер. 60-х — сер. 80-х гг. 20 в.

43. Эволюция советского государства в годы «перестройки» (сер. 80-х — 1992 г.).

44. Источники древнерусского права: общая характеристика (правовой обычай: судебный прецедент;»Закон Русский»; княжеское законодательство церковные уставы; международные договоры).

45. «Русская Правда»‘— источник раннефеодального права.

46. Псковская и Новгородская Судная грамоты — памятники феодального права (общая характеристика гражданского,   уголовного, процессуального права).

47. Общая характеристика источников права периода образования Русского централизованного государства. Общая характеристика Судебника 1497 года.

48. Гражданское и Уголовное право периода образования Русского централизованного государства. Гражданское и уголовное право по Судебнику 1497г.

49. Процессуальное право периода образования Русского централизованного государства. Процессуальное право по Судебнику 1497 г.

50. Общая характеристика источников права периода сословно-представительной монархии. Общая характеристика Соборного Уложения 1649 г.

51. Гражданское право периода сословно-представительной монархии. Гражданское право  по Соборному Уложению 1649 г.

52. Уголовное право периода сословно-представительной монархии. Система уголовного права по Соборному Уложению 1649 г.

53. Процессуальное право периода сословно-представительной монархии. Суд и судопроизводство в XVII в.

54. Комиссии по разработке Уложений XVIII в. Уложенная комиссия 1767 г. «Наказ» Екатерины II.

55. Формы законодательных актов в ХУШ в.            

56. Развитие уголовного права в ХУШ в. Воинский артикул 1715 г.

57. Суд и судопроизводство в XVIII в. Указы о суде I четверти 18в.

58. Развитие гражданского права в XVIII в. Указ 1714 г.

59. Кодификация русского права в I пол. XIX в.

60. Гражданское право 1пол. XIX в.

61. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845г.

62.  Процессуальное право I пол. XIX в.

63. Крестьянская реформа 1861 г.: государственно-правовой аспект.

64. Подготовка судебной реформы. Общая характеристика судебной системы по Судебным Уставам 1864г.

65. Уголовный процесс по Судебным Уставам 1864 г.

66. Гражданский процесс по Судебным Уставам 1864 г.

67. Общая характеристика форм источников российского права во 2-й пол, 19 — нач. 20 в.

68. Развитие гражданского права Российской Империи 2-й пол. 19 — нач. 20 вв.

69. Становление и развитие трудового права Российской империи во 2-й пол. 19 — нач. 20 в. Российской Империи во 2-й пол. 19 — нач, 20 вв.

70. Уголовное право Российской Империи во 2-й пол. 19-нач.20вв.

71. Уголовное уложение 1903 г: причины разработки, подготовка, принятие, общая характеристика.

72. Аграрная реформа П. А. Столыпина: нормативная база, механизм её реализации.

73. Основные изменения в правовой системе России в феврале — октябре 1917 г.

74. Зарождение и развитие советского права в 1917 -1920 гг.: общая характеристика.

75. Конституция РСФСР 1918 г.: разработка, принятие, основные институты, значение.

76. Зарождение и развитие советского уголовного права в 1917 — 1920 гг. «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919г.».

77. Становление и эволюция советского гражданского права в 1917 -1920 гг.

78. Зарождение и эволюции советского трудового права в 1917 -1920 гг.

79. Зарождение и развитие советского семейного права в 1917-1920гг.

80. Советское уголовно-процессуальное право 1917 — 1920 гг.

81. Конституция СССР 1924 г.: разработка, принятие, основные принципы и институты, особенности, значение.

82. Развитие советского федерализма в 1924 -1992 гг.

83. Причины, предпосылки, общая характеристика кодификации советского законодательства в 1922 -1926гг.

84. Развитие земельного права в СССР в 20 г. 20 в. Земельный кодекс 1922 г.

85. Развитие гражданского права в СССР в 20 г. 20 в. Гражданский кодекс 1922 г.

86. Эволюция брачно-семейного и наследственного права в 20 г. 20 в.

87. Изменение в уголовно-процессуальном праве СССР в 20 г. 20в.

88. Советское уголовное право в 20 гг. 20 в. (Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. «Общие начала уголовного законодательства» 1924 г.)

89. Конституция 1936 г. СССР: разработка, принятие, основные институты, принципы, особенности, значение.

90. Основные изменения в советском уголовном праве в нач.30-х гг. -1941 гг.

91. Основные направления изменений в советском гражданском праве 30-х гг.

92. Советское трудовое право нач. 30-х гг.20 в. -1941 г.: основные направления изменений.

93. Основные направления изменений в советском уголовно-процессуальном праве в 30-х гг. 20 в. — 1941 г.

94. Развитие советского права в сер. 50 — сер. б0-х гг. 20 в.

95. Эволюция советского права в СССР в сер. 60-х — сер. 80-х гг. 20 в. Эволюция советского уголовного права в СССР в сер. 60-х — сер. 80-х гг. 20 в.

96. Разработка, принятие, общая характеристика Конституции СССР 1977 г. Конституция РСФСР 1978 г.

97. Эволюция советского права в годы перестройки (сер. 80-х- 1992 гг.).

98. Основные тенденции государства и права развития Российской Федерации 1992-2002 гг.

История развития права интеллектуальной собственности. Первые нормативные правовые акты, касавшиеся вопросов авторского права Текст научной статьи по специальности «Право»

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ПРАВА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ.

ПЕРВЫЕ НОРМАТИВНЫЕ ПРАВОВЫЕ АКТЫ, КАСАВШИЕСЯ ВОПРОСОВ АВТОРСКОГО ПРАВА

И.В. Попкпп

Кафедра правового обеспечения государственной и муниципальной службы Международный институт государственной службы и управления Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ просп. Вернадского, 84, Москва, Россия, 119606

Статья посвящена истории зарождения и становления авторского права в различных государствах мира. Описаны первые известные источники об авторском праве, первые нормативные правовые акты, касавшиеся вопросов авторского права.

Ключевые слова: авторское право, право интеллектуальной собственности, ответственность, история авторского права.

Исследования актуальных недавно происшедших или проектируемых новаций в авторском праве никогда не сделают неактуальными обращения к истории авторского права.

Правовая защита интеллектуальной собственности, как пишет Адам Мур в Стэнфордской философской энциклопедии, имеет богатую историю, уходящую корнями в Древнюю Грецию и даже в более ранние времена.

Одним из первых известных литературных источников о защите интеллектуальной собственности датируется 500 г. до Р.Х., когда поварам в греческой колонии Сибарис была предоставлена многолетняя монополия на создание некоторых определенных кулинарных деликатесов.

Есть по крайней мере три других известных ссылки на интеллектуальную собственность в древние времена — эти случаи Адам Мур приводит со ссылкой на известную работу Брюса Багби [2]. В первом случае Витрувий (257-180 гг. до Р.Х.), как говорят, выявил кражи интеллектуальной собственности во время литературного конкурса в Александрии, выступая в качестве судьи в этом конкурсе. Еще два случая также касались римского права [9].

Самые первые обращения к концепции авторских прав датируются первым веком после Р. Х., когда, несмотря на отсутствие в римском праве института интеллектуальной собственности, римскими юристами обсуждались вопросы, связанные с тем, каким именно способом должны защищаться результаты интеллектуального труда [9].

Нормативно-правовые акты об интеллектуальной собственности принимались в средневековой Европе. В то время гильдиям, или объединениям, ремесленников

различных отраслей органами государственной власти предоставлялись полномочия по осуществлению контроля за отраслями промышленности, а также направлению их деятельности. Кроме того, такие гильдии осуществляли контроль над тем, какие именно товары подлежали импорту, продаже и созданию, а также тем, каким образом новые изобретения могли быть введены на рынок. Однако если анализировать деятельность таких гильдий, можно говорить о том, что они скорее стремились предотвращать изобретательство, чем поощрять его [8].

Как пишет Сайбил Форемэн, зарождение авторского права в большинстве европейских государств произошло в результате стремления осуществлять регулирование и контроль со стороны государства результатов деятельности ремесленников, а именно — печатников [4. C. 79].

Многие исследователи первые нормативно-правовые акты, касающиеся вопросов авторского права, возводят к системе привилегий в Венеции [10. С. 711].

Так, в XV в. в Венецианской Республике существовала формальная структурированная система авторского права, где перманентно применялись нормы, касавшиеся авторских прав на изобретения, которые не взаимодействовали с существовавшими тогда монополиями. Срок действия таких прав был весьма ограниченным, кроме того, они могли передаваться другим лицам [8. C. 58].

В Венецианской Республике, как и во всей средневековой Европе, значительная часть сферы торговли и искусства контролировалась гильдиями, обладавшими монополиями на свои соответствующие сферы торговли, которые они сохраняли посредством установления цен и стандартов на товары, осуществления коллективной торговли посредством объединения с другими группами ремесленников, обеспечения защиты своей торговли от мастеров и подмастерьев, а также обеспечения безопасности престарелых и нетрудоспособных членов гильдий. Постепенно гильдии получили статус подотчетных государству административных учреждений [10. С. 713].

Однако практически всегда гильдии находились в состоянии определенного конфликта с государством.

Одной из основных причин конфликта являлась проблема иностранцев, поскольку в 1350 г. гражданство Венецианской Республики открыто стало предоставляться всем лицам, которые пробыл на территории Республики определенное количество лет. В 1332 г. Венецианская Республика учредила специальный фонд и перечислила средства из него некоему Бартоломео Верде, который обещал возвести ветряную мельницу, на что ему был установлен срок в размере шести месяцев. Он, предположительно, оценивался тогда как единственное лицо, которое обладало соответствующими знаниями, необходимыми для постройки такого сооружения, и государство надеялось таким образом распространять эти знания. Такая финансовая помощь являлась одной из ранних форм признания новых ремесел [10. С. 714].

Однако в системе гильдий такое признание осуществлялось иным образом.

Так, тот, кто предлагал новую технологию, должен был, в первую очередь, иметь специальные права для того, чтобы нарушать установленные гильдиями монополии, чтобы делать, продавать или использовать новое изобретение. Такие спе-

циальные права назывались привилегиями и предоставлялись и отзывались государством, которое определяло полезность новых изобретений [10. С. 714].

Новизна изобретения требовалась, но куда более значимой являлась полезность изобретения. Утверждение изобретения осуществлялось не посредством подачи соответствующего заявления в государственное учреждение, а посредством его фактического использования. Первым полученным в Венецианской Республике патентом явился патент Джона Шпейера, немецкого печатника, в 1469 г. Данный патент представлял собой передачу Шпейеру исключительных прав на произведение [10. С. 715].

В качестве одного из первых нормативно-правовых актов, касающихся защиты прав авторов, можно выделить акт, изданный Флорентийской Республикой 19 июня 1421 г. для защиты прав известного архитектора Филиппо Брунел-лески. Указанный нормативно-правовой акт не только признавал права авторов и изобретателей на результаты их интеллектуального труда, но также явился стимулом для развития института интеллектуальной собственности в Европе [9].

Развитие права интеллектуальной собственности обуславливалось не только необходимостью поощрения творчества и создания изобретений, но и различными политическими и религиозными мотивами. Так, в 1556 г. в Англии была установлена монополия на печать в целях ограничения власти протестантского движения Реформации и распространения его идей [5].

Развитие института авторских прав в Англии также сыграло немаловажную роль в становлении права интеллектуальной собственности, поскольку именно в Англии впервые были приняты нормативно-правовые акты, действительно подробно затрагивающие вопросы авторского права.

В 1624 г. в Англии был принят Статут «О монополиях», который установил незаконность практически всех существовавших монополий в Англии на тот момент. Указанный закон, а также общее право, касавшееся вопросов интеллектуальной собственности, явились основой для формирования современной концепции авторского права в Великобритании [1].

Целью Статута Англии «О монополиях» от 1624 г. являлось запрещение монополий, а не содействие новым изобретениям. Однако с помощью данного нормативного правового акта государство стремилось также к привлечению иностранных мастеров в страну, которым не было смысла приезжать в условиях монополизированности практически всех сфер торговли и ремесла. Монополии были запрещены, за исключением монополий первых и истинных изобретателей новых производств, если они не нарушали действовавшее законодательство посредством повышения цен на свои товары. Такие изобретатели вправе были получать исключительные права на свои изобретения сроком до 14 лет.

Поначалу новизна изобретения не являлась необходимым условием, поскольку суды рассматривали в качестве цели предоставления исключительных прав внедрение новых ремесел в Англию независимо от того, являлись ли они новыми в других государствах [6. С. 13].

В 1709 г. был принят Статут Королевы Анны «Акт о поощрении учености путем наделения авторов и покупателей правами на копирование печатных книг

на нижеуказанный период времени», который обеспечил законную защиту прав на книги и иные произведения. Данный Статут рассматривается как один из первых нормативно-правовых актов, установивших концепцию, в соответствии с которой автор произведения являлся владельцем авторских прав на него [1. С. 1].

Статут Королевы Анны начинался со следующих слов: «В то время, как печатники, книготорговцы и другие лица в последнее время зачастую берут на себя смелость печатать, перепечатывать и публиковать книги без согласия авторов и собственников… ввиду слишком большого ущерба, им причиняемого и слишком частого вреда им и разрушения их семей: поэтому для предотвращения такой деятельности в будущем и поощрения ученых мужей составлять и писать книги, имеющие практическую ценность, да будет принято…» [9].

Данный Статут также устанавливал срок действия авторских прав на напечатанные книги, который составлял 21 год [4. С. 82].

Статут устанавливал, что копирование являлось единственно возможной свободной печатью и перепечатыванием книги, и такая свобода нарушалась лицом, которое печатало, перепечатывало и продавало книги без получения на то разрешения. В случае нарушения таким образом авторских прав лицо, совершившее данное правонарушение, подлежало к уплате штрафа в размере одного пенни за каждый лист книги, часть которого направлялось автору книги, а другая переходила государству. Кроме того, незаконно сделанные копии книги подлежали уничтожению [4. С. 82].

В одно время с развитием авторского права в Англии в ХУ1-ХУШ вв. также происходило зарождение авторского права и во Франции, где концепция авторского права, отличавшаяся от концепции авторских прав на копирование произведений, распространенной в Англии, впервые возникла в XVI в. и продолжила свое развитие в XVII в. Впервые исключительное право на публикацию своих работ получил от короля Генриха II Гийом Морле в 1551 г., который являлся его лютнистом. Кроме того, с помощью этой системы королевских привилегий король также предоставил монополии издателям и ввел систему цензуры.

Срок действия таких привилегий был весьма коротким и составлял не более десяти лет. По истечении указанного срока произведение переходило в разряд государственного достояния. В 1566 г. был издан Ордонанс Мулена, который явился первой законодательной попыткой в сфере авторского права во Франции. Ордонанс касался наложения на книготорговцев и издателей обязанности по получению соответствующих патентов, однако не содержал указаний на авторов произведений [4. С. 32-33].

В США право интеллектуальной собственности начало свое развитие, когда, получив независимость от Англии, колонии (за исключением Делавэра) приняли собственные нормативно-правовые акты об авторском праве, одной из особенностей которых было то, что патентное право во всех колониях довольно значительно различалось, результатом чего стало снижение ценности авторских и патентных прав. Данная проблема была разрешена разработчиками Конституции США, которые отнесли вопросы авторского права к ведению федеральных органов государственной власти [5].

Во Франции права авторов на их произведения были признаны и закреплены относительно полно и подробно только в 1793 г. с принятием Закона «Об авторских правах на литературные и художественные произведения» [7], а в США законодательство об авторских правах было принято в 1790 г. Однако стоит отметить, что даже эти нормативно-правовые системы авторских прав были гораздо более примитивными по сравнению с законодательствами об интеллектуальной собственности различных государств в настоящее время [3].

ЛИТЕРАТУРА

[1] An explanatory note concerning the origins of the United Kingdom intellectual property legal regime / World Intellectual Property Organization. URL: http://www.wipo.int/export/ sites/www/wipolex/en/notes/gb.pdf.

[2] Bugbee B. Genesis of American Patent and Copyright Law. — Washington (DC): Public Affairs Press, 1967.

[3] Drahos P. The universality of intellectual property rights: origins and development. URL: http://www.wipo.int/edocs/mdocs/tk/en/wipo_unhchr_ip_pnl_98/wipo_unhchr_ip_pnl_98_1. pdf.

[4] Foreman S. Copyright Law: World Study. — Delhi: University Publications, 2012.

[5] History and Sources of Intellectual Property Law / National Paralegal College. URL: http://nationalparalegal.edu/public_documents/courseware_asp_files/patents/IntroIP/History. asp.

[6] Intellectual Property Rights and Development: Policy Discussion Paper (Draft) / UNCTAD/ICTSD. — 2002. URL: http://www.iprsonline.org/unctadictsd/docs/policypaper _sept02.pdf.

[7] Loi du 19 juillet 1793, relative aux droits de propriété littéraire et artistique // Lois et Actes du Gouvernement. — T. VII.

[8] May C., Sell S.K. Intellectual Property Rights: A Critical History. — Boulder: Lynne Rienner Publishers, 2006.

[9] Moore A. Intellectual Property // The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Summer 2011 Edition) / Ed. by E.N. Zalta. URL: http://plato.stanford.edu/archives/sum2011/ entries/intellectual-property.

[10] Prager F.D. History of Intellectual Property From 1545 to 1787 // Journal of the Patent Office Society. — 1944. — № 26 (11). — P. 711-760.

HISTORY OF DEVELOPMENT OF INTELLECTUAL PROPERTY LAW. FIRST ACTS CONCERNING QUESTIONS OF RIGHTS OF THE AUTHORS

I.V. Ponkin

The Department of the Legal Regulation of the State and Municipal Service International Institute of Public Administration and Management Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration

84, Vernadsky av., Moscow, Russia, 119606

The article is devoted to the history of the origination and development of of copyright in the various countries of the world. We describe the first known sources of copyright law, the first legal acts relating to the question of copyright.

Key words: copyright, intellectual property right, responsibility, history of copyright.

REFERENCES

[1] An explanatory note concerning the origins of the United Kingdom intellectual property legal regime / World Intellectual Property Organization. URL: http://www.wipo.int/export/ sites/www/wipolex/en/notes/gb.pdf.

[2] Bugbee B. Genesis of American Patent and Copyright Law. — Washington (DC): Public Affairs Press, 1967.

[3] Drahos P. The universality of intellectual property rights: origins and development. URL: http://www.wipo.int/edocs/mdocs/tk/en/wipo_unhchr_ip_pnl_98/wipo_unhchr_ip_pnl_98_1. pdf.

[4] Foreman S. Copyright Law: World Study. — Delhi: University Publications, 2012.

[5] History and Sources of Intellectual Property Law / National Paralegal College. URL: http://nationalparalegal.edu/public_documents/courseware_asp_files/patents/IntroIP/History. asp.

[6] Intellectual Property Rights and Development: Policy Discussion Paper (Draft) / UNCTAD/ICTSD. — 2002. URL: http://www.iprsonline.org/unctadictsd/docs/policypaper _sept02.pdf.

[7] Loi du 19 juillet 1793, relative aux droits de propriété littéraire et artistique // Lois et Actes du Gouvernement. — T. VII.

[8] May C., Sell S.K. Intellectual Property Rights: A Critical History. — Boulder: Lynne Rienner Publishers, 2006.

[9] Moore A. Intellectual Property // The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Summer 2011 Edition) / Ed. by E.N. Zalta. URL: http://plato.stanford.edu/archives/sum2011/ entries/intellectual-property.

[10] Prager F.D. History of Intellectual Property From 1545 to 1787 // Journal of the Patent Office Society. — 1944. — № 26 (11). — P. 711-760.

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ИНСТИТУТА СОБСТВЕННИКОВ В ТЕОРИИ ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА

Системные преобразования института собственности связаны с преобладанием деструктивных отношений в экономике, культуре и политике, отражают накопившие в науке и практике различные глубинные онтологические проблемы. Отношение собственности определяется и затрагивают разнообразие отношений к материальным и духовным ценностям. Так в статье А.В. Рыжика, отмечается, что история развития законодательства о праве собственности, поскольку наиболее ярко выражает интересы собственников [3, c. 90, 91]. Г.Ф. Шершеневич писал: «История собственности развивается в соответствии с историей гражданских прав лица: право собственности растет вместе с возрастанием свободы лица и понижается вместе с понижением ее, и наоборот, возрастание или упадок права собственности влечет за собой или возвышение, или понижение личных прав. При полном стеснении лиц союзами, родовым или общинным, т.е. в древнейшие времена, почти нет следов права частной собственности, разумеется, поземельной; когда роды или общины сливаются в государстве и стесняются им, то права частных лиц (как личные, так и имущественные) высвобождаются из прежних уз; зато на них налагает руку государство: московские государи считают себя едиными верховными собственниками. Но в государстве, сфере несравненно обширнейшей, права частных лиц могут обращаться и возрастать с большим простором, чем в прежних тесных союзах родовых и общинных. Наконец, когда государство, в период империи, очищается от примесей частноправовых, и личные права граждан высвобождаются, то вместе с тем условные и ограниченные вещные отношения этих последних, сложившиеся в предшествующие эпохи, дорастают до полного права собственности, сначала для некоторых классов общества, потом для всех» [4, c. 86]. «Таким образом, из данного суждения можно сделать вывод о том, что уже в эпоху раздробленности Руси в ней формировались три типа (по современной терминологии — три формы) собственности на землю как на основное средство производства: частная, общинная и публичная. В своем развитии законодательство не только о праве собственности, но и об ограниченных вещных правах, на основании которого мы можем судить о выражении в нем интересов собственников, прошло несколько этапов, пока не сформировалось в том виде, в каком оно существовало вплоть до Октябрьской революции 1917 г. Необходимо иметь в виду раздробленность Руси на ряд удельных княжеств в течение длительного времени, что обусловило наличие параллельно ряда источников, по-разному регулировавших отношения собственности на различных территориях» [3, c. 92]. В науке гражданского права дореволюционного периода анализируются известные памятники русского права, такие, как Русская Правда, Псковская судная грамота, Новгородская судная грамота, а также ряд нормативных правовых актов Московского государства, прежде всего, Соборное уложение 1649 г. Как отмечал Г.Ф. Шершеневич, предметом правового регулирования была преимущественно земля, однако основной формой собственности была не частная, а общинная собственность на землю. Автор указывает, что законодательство колебалось то в сторону ограничения, то в сторону свободы [4, c. 45—47]. В конце XVIII — к середине XIX в., благодаря разработке Свода Законов Российской Империи, в России сложилась система гражданского законодательства, куда вошло законодательство о праве собственности и ограниченных вещных правах. Нормы данного института гражданского права помещены в разделе «Законы гражданские» (т. X, ч. 1), а также в Уставах: Промышленном, Торговом, Судебном, Гражданском. Чрезвычайно важную роль (как нам представляется, едва ли не роль судебного прецедента) играли кассационные решения Правительствующего Сената, на которые весьма активно ссылались представители науки гражданского права [3, c. 90]. Общеизвестным фактом является разработка гражданского законодательства, включая нормы о вещных правах, на основе понятий и категорий, разработанных в римском частном праве, которое хотя и не было непосредственно реципировано Россией, но пришло в данное государство из права стран Западной Европы, главное, — было заимствовано из Литовского Статута и в значительной мере — из Французского гражданского кодекса 1804 г. («Кодекса Наполеона»), хотя, как отмечает И.А. Покровский, в странах Западной Европы, где оно не было полностью реципировано, его влияние в сфере прав вещных было слабее, чем при регулировании обязательственных отношений и оборота [2, c. 34—37]. «Должны ли мы отказаться от суда присяжных или от конституционной формы государственного устройства только на том основании, что они не нашего национального происхождения? Но тогда пусть запретят нам вообще усвоение чужеземной культуры! Вопрос о правовых учреждениях есть не вопрос национальности, а вопрос целесообразности, практической потребности. Никто не будет искать на стороне того, что в таком же или лучшем виде он имеет дома, но только безумный станет отказываться от хины потому, что она выросла не на его земле» [2, c. 18]. Анализируя нормотворческий опыт Западной Европы по созданию гражданского законодательства можно отметить борьбу двух правовых школ и соответственно двух направлений в области кодификации гражданского права: исторической школы, основной идеей которой являлся национальный путь развития гражданского права, основанный на использовании обычного права, и школы естественного права с ее принципами автономии и индивидуализма личности и универсализма права во всем мировом сообществе, основой которой во многом является римское частное право [3, c. 93]. Этот анализ отнюдь не является случайностью для исследования проблем институционализации интересов собственников в гражданском праве досоветской России. Автор указывает, что «не осталась в стороне от этих кодификационных течений и Россия [2, с. 20, 29]. Будет правильно отметить, что «главным институтом вещного права как подотрасли гражданского права, в котором наиболее четко выражены интересы собственников, является институт права собственности, с которого и полагалось бы начать изложение законодательной модели институционализации интересов собственников в досоветской России. Однако, как в римском праве, так и в законодательстве и особенно — в доктрине дореволюционной России весьма пристальное внимание уделялось владению и праву владения, поскольку его рассматривают как своеобразное «преддверие» права собственности. Действительно, первое, что происходит с вещью, когда она оказывается в руках определенного лица, который намерен ее присвоить, — это завладение ею. В абсолютном большинстве случаев интерес собственника к той или иной вещи формируется еще до того, как он осознал себя собственником, а именно, когда он увидел или иным образом воспринял вещь и вознамерился завладеть ею, еще не осознавая до конца, будет ли относиться к вещи как к своей. Поэтому мы последуем системе науки и системе курса гражданского права дореволюционного периода и начнем исследование институционализации интересов собственников с института владения. При этом мы нередко будем обращаться к нормам римского частного права и проводить сравнительно-правовой анализ этих норм с нормами, содержащимися в законодательстве дореволюционной России, с тем чтобы уяснить для прошлого, настоящего и будущего, насколько этот опыт был, есть и останется пригодным для заимствования [3, c. 90, 91]. Наличие в римском праве существенной разницы в предоставлении весьма легкой посессорной защиты по сравнению с петиторной защитой породило мысль о том, что между правом владения и правом собственности нет ничего общего. По этому поводу Р. Иеринг отмечал, что владение есть «видимость собственности». Российские и западные юристы задумывались также над вопросом, почему римское государство предоставляло владельцу столь облегченную владельческую защиту? Данный вопрос ставился неслучайно, так как от его уяснения во многом зависело, можно ли и нужно ли заимствовать из римского права данные положения. Для объяснения причин наличия в римском праве института владельческой защиты существовало два подхода. Первый подход основывался на презумпции права собственности владельца: у кого в фактическом обладании находится вещь, тот и является ее собственником. Этого подхода придерживался С.А. Муромцев [1, c. 34], Г.Ф. Шершеневич [4, c. 56]. Такой подход не требовал доказательства права собственности, и не позволял ответчику затягивать процесс ссылкой на его право собственности. Но если все же доказательства незаконности владения ответчиком предоставлялись, владелец мог прибегнуть к петиторная защите и доказывать свое право собственности. Второй подход выражался в том, что упрощенная владельческая защита была одной из мер борьбы с самоуправством. Согласно этой позиции, фактически сложившиеся отношения не должны нарушаться по усмотрению отдельных лиц, считающих, что вещи могут находиться во владении не тех, кто фактически ими обладает, а в их владении. Однако следует иметь в виду, что, с одной стороны, владельческая защита действительно была облегченной, так как ответчик во владельческом процессе не мог даже ссылаться на свое право, а не только доказывать его; но с другой стороны, владельческая защита имела предварительный (провизорный) характер: тот, у кого было право, мог всегда предъявить иск в порядке петиторной защиты, поскольку законными владельцами могли быть только те же лица, которые были способны приобрести право собственности на спорную вещь. Что касается русского законодательства, то, как писал Г.Ф. Шершеневич, выражение «владение» употребляется и как собственность, и как пользование и как владение. Существует даже выражение «владение в виде собственности». Однако, во-первых, русское законодательство различает владение и держание и не расценивает держание как владение, как полагали немецкие юристы, давая оценку русскому законодательству. Как подчеркивал автор, «в последнее время Сенат высказал взгляд, что пользование землей по арендному договору (держание) не может быть приравниваемо к владению (кас. реш. 1909, № 6). Во-вторых, «Владение, когда оно соединено в одном лице с правом собственности, по мнению нашего закона (т. X, ч. 1, ст. 513), есть существенная часть самого этого права. Но владение может не совпасть с правом собственности, и тогда оно представляет собою самостоятельный институт. Юридическое значение его выражается в том, 1) что оно охраняется законом от посягательств посторонних лиц само по себе, независимо от вопроса о праве собственности (т. X, ч. 1, ст. 531) и 2) что, продолжаясь известное время, оно превращается в право собственности (т. X, ч. 1, ст. 533)» [4, c. 77]. Важное значение имели в русском законодательстве различия добросовестного и недобросовестного владения. Добросовестным признавалось такое владение вещью на праве собственности, при котором владелец не знал и не мог знать об обстоятельстве, препятствующем приобретению этого права, т.е. не осознает неправильности своего владения. Незаконное владение всегда будет и недобросовестным, но недобросовестное владение может быть и законным, так что, по словам Г.Ф. Шершеневича, указанное различие применимо только к законному владению. Приобретая вещь законным способом, лицо может не знать о препятствии, но, приобретая незаконным образом, лицо во всяком случае знает о препятствии к приобретению им права. Автор далее отмечает, что владение, добросовестное вначале, может впоследствии сделаться недобросовестным, если владелец при наличии известных обстоятельств должен был убедиться в неосновательности своего владения. Например, лицо покупает имение у собственника, а по прошествии некоторого времени ему становится известно, что продавец в момент совершения сделки был уже признан в установленном порядке сумасшедшим (кас. реш. 1879, № 90). Предъявление иска к владельцу не разрушает его добросовестности, но только обязывает к сохранению плодов с этого момента в пользу собственника (т. X, ч. 1, ст. 530). Практическое значение рассматриваемого различия сводится к различию в объеме ответственности владельца перед собственником по прекращении владения [4, c. 79]. Относительно возможности предоставления облегченной владельческой защиты вору автор замечает следующее: «Говорят, странно не давать защиту арендатору, когда ею пользуется вор. Но при этом забывают, что в тот момент, когда поднимается вопрос о защите владения, никому не известно, что обладатель вещи — вор. Если бы это было известно, вещь немедленно была бы отобрана в порядке уголовного судопроизводства и передана собственнику. Вор пользуется защитой владения, потому что факт воровства неизвестен, и он, как владелец, предполагается собственником». Таким образом, российские дореволюционные ученые в большинстве своем придерживались первого подхода для объяснения необходимости предоставлять специальную владельческую защиту [4, c. 79]. В чем же состояла владельческая защита в римском и в российском дореволюционном праве? В римском праве она предоставлялась двумя способами: путем предъявления упрощенного петиторного иска «aktio publiciana» и в административном порядке претрскими интердиктами о возврате (обратном получении) владения и об удержании (сохранении) владения. В России защита владения, как такового, возникает при Екатерине II (Полное собрание законов, № 28338) и то не самостоятельно, а заимствуя из Литовского статута, где оно образовалось под влиянием римского права. Сенатские указы 30 июня 1820 г. и 27 декабря 1823 г. предписывают полиции, немедленно по получении жалобы на насильное завладение, приводить в ясность, в чьем владении было имение тогда, когда учинено было насилие, после чего и возвращать его тому, у кого оно отнято, не входя при этом в рассмотрение представляемых сторонами документов, так как это уже дело суда. Окончательно организуется защита владения только с изданием Судебных уставов 1864 г. [4, c. 56]. Специальная владельческая защита в дореволюционной России была организована следующим образом: если со времени нарушения прошло не более шести месяцев, иски о нарушении владения рассматривались мировыми судьями (ст. 29 п. 4 Устава гражданского). После введения земских начальников и городских судей защита владения в пределах указанного срока, как пишет Г.Ф. Шершеневич с ссылкой на прод. 1890, Правила об устройстве судебной части, разд. II, ст. 20, п. 2, стала их делом [4, c. 56]. По прошествии данного срока защита владения подведомственна окружным судам (Устав гражданский, ст. 349 п. 4). Так же, как и в римском государстве, в России владельческой защитой нередко пользовались собственники, чтобы оперативно доказать нарушение права владения, поскольку для защиты права собственности приходилось обращаться в окружной суд, а вещь в это время находилась во владении другого лица, что вызывало опасение в ее повреждении, исчезновении и т.п. Правда, движимые вещи не охватывались владельческой защитой, так как доказать нарушение владения в отношении них оказывалось не только затруднительно, но не всегда возможно. «По русскому законодательству, как и по римскому праву, способы возникновения и утраты владения совпадали со способами приобретения и прекращения права собственности. Так же, как и право собственности, владение не могло возникнуть у ненадлежащего субъекта, например, у сумасшедшего, в отношении ненадлежащего объекта, к примеру, изъятого из оборота, а также путем захвата. Владение прекращалось утратой одного из его необходимых элементов: гибелью вещи, прекращения господства над ней иным способом, не зависящим от владельца, например, исключением вещи из оборота, либо нежеланием в дальнейшем владеть вещью, утратой интереса к ней, следствием чего могло быть ее отчуждение или выбрасывание, и т.п. [3, c. 90, 91]. Итак, законодательство дореволюционной России позднейшего периода, регулировавшее отношения по поводу владения, было во многом заимствовано из римского права. Цивилистическая доктрина того времени и правоприменительная практика исходили, с одной стороны, из неразрывной связи института владения с институтом права собственности; с другой стороны, из чрезвычайной значимости и самостоятельности института владения по отношению к праву собственности.

Экономика права: предпосылки возникновения и история развития | Бальсевич

1. История экономических учений / Под ред. В. Автономова, О. Ананьина, Н. Макашевой. М.: ИНФРА-М, 2003.

2. Познер Р. Экономический анализ права. СПб.: Экономическая школа, 2004.

3. Эггертссон Т. Экономическое поведение и институты. М.: Дело, 2001.

4. Baird D. The Future of Law and Economics: Looking Forward // The University of Chicago Law Review. 1997. Vol. 64, No 4. P. 1129-1165.

5. Calabresi G. About Law and Economics: a Letter to Ronald Dworkin // Hofstra Law Review. 1979-1980. Vol. 8.

6. Coase R. Law and Economics at Chicago // Journal of Law and Economics. 1993. Vol. 36, No 1. P. 239-254.

7. Duxbury N. Patterns of American Jurisprudence. Oxford: Clarendon Press, 1995.

8. Ellickson R.C. Bringing Culture and Human Frailty to Rational Actors: a Critique of Classical Law and Economics // Chicago-Kent Law Review. 1989. Vol. 65.

9. Harris R. The Uses of History in Law and Economics // Theoretical Inquiries in Law. 2003. Vol. 4, No 2 P. 659-696.

10. Harris R. The Uses of History in Law and Economics // Theoretical Inquiries in Law. 2003. Vol. 4, No 2. P. 660.

11. Holmes O. W. The Path of the Law // Harvard Law Review. 1897. Vol. 10, No 8. P. 457-478.

12. Hovenkamp H. Law and Economics in the United States: a Brief Historical Survey // Cambridge Journal of Economics. 1995. Vol. 19. P. 331-352.

13. Jolls C., Sunstein C.R., Thaler R. A Behavioral Approach to Law and Economics // Stanford Law Review.1998. Vol. 50. P. 1471-1547.

14. Kitch E. W. The Fire of Truth: A Remembrance of Law and Economics at Chicago, 1932-1970 // The Journal of Law and Economics. 1983. Vol. 26, No 1. P. 163-234.

15. Kitch E. W. The Intellectual Foundations of Law and Economics // Journal of Legal Education. 1984. Vol. 33. P. 184-196.

16. Leff A. A. Economic Analysis of Law: Some Realism about Nominalism // Virginia Law Review. 1974. Vol. 60, No 3 P. 451-482.

17. Llewellyn K. N. The Effect of Legal Institutions upon Economics // American Economic Review. 1925. Vol. 15, No 4. P. 665-683.

18. Mackaay E. History of Law and Economics // Encyclopedia of Law and Economics / B. Bouckaert, G. De Geest (eds.). Cheltenham, UK: Edward Elgar, 2000. P. 65-117.

19. Manne H. G. How Law and Economics Was Marketed in a Hostile World: a Very Personal History // The Origins of Law and Economics: Essays By The Founding Fathers / F. Parisi, C. K. Rowley (eds.). 2005.

20. Mercuro N., Medema S.G. Economics and the Law: From Posner to Post-Modernism and Beyond. Princeton: Princeton University Press, 2006.

21. Posner R. A. The Law and Economics Movement // American Economic Review. 1987. Vol. 77, No 2. P. 1-13.

22. Richardson M. The Second Wave in Context // The Second Wave of Law and Economics / M. Richardson, G. Hadfield (eds.). Annandale: The Federation Press, 1999. P. 2-10.

23. Rizzo M. J. The Mirage of Efficiency // Hofstra Law Review. 1980. Vol. 8. P. 641-658.

24. Round and Round the Bramble Bush: from Legal Realism to Critical Legal Scholarship // Harvard Law Review. 1982. Vol. 95, No 7. P. 1677.

25. Rowley C. K. An Intellectual History of Law and Economics: 1739-2003 // The Origins of Law and Economics / F. Parisi, C. K. Rowley (eds.). Cheltenham, UK: Edward Elgar, 2005. P. 3-32.

26. Rowley C. K. Public Choice and the Economic Analysis of Law // Law and Economics / N. Mercuro (ed.). Boston, Dordrecht, London: Kluwer Academic Publishers, 1989.

27. Ulen T. S. Law and Economics: Settled Issues and Open Questions // Law and Economics / N. Mercuro (ed.). Boston, Dordrecht, London: Kluwer Academic Publishers, 1989.

28. Wacks R. Understanding Jurisprudence. Oxford: Oxford University Press, 2005.

29. Williamson O. E. Comparative Economic Organization: The Analysis of Discrete Structural Alternatives // Administrtive Science Quarterly. 1991. Vol. 36, No 2. P. 269-296.

30. Wonnel C. T. Contract Law and the Austrian School of Economics // Fordham Law Review. 1986. Vol. 54, No 4. P. 507-544.

Карта сайта — Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева

Array ( [0] => Array ( [TEXT] => Университет [LINK] => /ru/university/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 0 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) [1] => Array ( [TEXT] => Образование [LINK] => /ru/education/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 1 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) [2] => Array ( [TEXT] => Наука и инновации [LINK] => /ru/sci/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 2 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) [3] => Array ( [TEXT] => Международные связи [LINK] => /ru/international/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 3 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) [4] => Array ( [TEXT] => Студенту [LINK] => /ru/student/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 4 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) [5] => Array ( [TEXT] => Абитуриенту [LINK] => /ru/abiturs/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 5 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) [6] => Array ( [TEXT] => Документы [LINK] => /ru/university/documentation/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 6 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) [7] => Array ( [TEXT] => Страница ректора [LINK] => /ru/rector/ [SELECTED] => [PERMISSION] => R [ADDITIONAL_LINKS] => Array ( ) [ITEM_TYPE] => D [ITEM_INDEX] => 7 [PARAMS] => Array ( ) [DEPTH_LEVEL] => 1 [IS_PARENT] => ) )

Практика закона и правосудия в России (ХVIII-ХХ вв.)

1 Пять статей, собранных в настоящем выпуске Cahiers du Monde russe , предназначены для того, чтобы внести свой вклад в исследование правовой и судебной истории Имперской России и Советского Союза. Однако их объем не ограничивается этой конкретной областью исследований. Их объединяет решение ключевых проблем российской и советской истории в широком понимании посредством исследования судебной системы и различных способов использования правосудия ( pravosudie ) населением, а также путем изучения значения правосудия. ( справедливость ) в русской культуре.

• 3 См., Например, Харриет Мурав, Russia’s Legal Fictions (Ann Arbor: The University of Michigan Pres (…)

2 Эти пять статей, в которых основное внимание уделяется «практике закона и правосудия», позволяют нам по-новому взглянуть на работу власти в Российской Империи и Советском Союзе. Они нарушают общепринятые представления о месте права и статусе правосудия в российском контексте.Действительно, правовая и судебная эволюция России часто интерпретируется как отход от пути правового развития в Европе. Эта тема широко исследуется в западных произведениях о России, начиная с европейских путешествий семнадцатого и восемнадцатого веков до недавних научных и публицистических отчетов о шокирующих судебных ошибках в современной России. В то же время осуждение способов отправления правосудия в России также является отличительной чертой отечественной литературы.3 В результате этих разнородных представлений Россия нередко изображается как место отсутствия правосудия, где судебные органы и члены судебной системы коррумпированы и некомпетентны, где юристы не имеют реального профессионального статуса или квалификации или лишены каких-либо средств выполняя свой долг, когда народ не имеет возможности заявить о своей справедливости, если, по крайней мере, предполагается, что у россиян действительно есть чувство справедливости.

3 Как эта проблема может изменить эту ужасающую картину и должна ли она вообще ее менять? Как его исследование закона и справедливости может способствовать обновлению понимания российского общества и культуры? Здесь понятие «практика» не следует рассматривать как способ свести к минимуму зачастую удручающую репутацию российских административных и судебных властей в отношении так называемой надлежащей правовой процедуры, признания и уважения личных прав.Тем не менее, это ценный методологический и аналитический инструмент для исследования широко обсуждаемого отношения к легитимности закона в российском обществе. Дело в том, чтобы поставить под сомнение то, каким образом эти понятия надлежащей правовой процедуры и личных прав были сконструированы и использованы в российской истории, и исследовать, как концепции правовой и судебной власти разрабатывались, обсуждались, применялись и, возможно, оспаривается. Таким образом, акцент на практике направлен на изучение того, как различные субъекты и институты стали рассматривать место и значение права и как судебная система была спроектирована в связи с этими концепциями права.Однако он также направлен на изучение многочисленных противоречий, с которыми приходится сталкиваться в повседневной работе российских юридических лиц. Как понимать эти противоречия? Возникают ли они только из-за некоторых непримиримых разногласий между периодически повторяющимися официальными заявлениями о том, что правосудие должно осуществляться осторожно, которое якобы существует на чисто дискурсивном уровне, и глубоко коррумпированным функционированием российской правовой системы, которое, как предполагается, соответствует практический уровень? Такой анализ лишь повторил бы давнюю оппозицию между идеологией и реальностью и вряд ли помог бы понять, как идеология способствует организации социальных взаимодействий.Поэтому нам лучше рассмотреть эти противоречия более внимательно и изучить, что они могут раскрыть о расходящихся или конфликтующих интересах и приоритетах, которые могут существовать в какой-то момент внутри чиновничества, с одной стороны, и о сложных взаимодействиях между правителями, администраторами, членами с другой стороны, судебная система, местные органы власти, практикующие юристы и различные люди и сообщества.

• 4 Семинар спонсировался и финансировался следующими учреждениями: Deutsches Historisches Institu (…)

4 Вопросы, поднятые в этом выпуске, возникли в результате международного семинара, который состоялся в Москве в мае 2011 года. В семинаре, проводившемся при совместной поддержке немецких и французских институтов 4, приняли участие исследователи из России, США, Германии и Франции. Участники стремились освободиться от некоторых обычных подходов к юридической и судебной истории России с помощью нормативных моделей, независимо от того, основаны ли они на предопределенных представлениях — обычно связанных с западными юридическими схемами — закона и справедливости или сосредоточены на исторических нарративах модернизации и правосудия. прогресс в противоположность архаизму и отсталости.Были определены ключевые вопросы для изучения практики права и правосудия, такие как управление законом и правосудием и их роль в легитимации государственной власти; противостояние между различными концепциями и определениями права «сверху» и различными способами реализации и принятия закона на микроуровне многонационального Российского государства; изменяющееся или даже конкурирующее понимание и семантика закона и правосудия не только в административных и судебных процессах и в трудах ученых и других общественных деятелей, официальных или нет, но и в глазах рядовых граждан.

• 5 Программа семинара доступна на веб-сайте CEFR: http://www.centre-fr.net/spip.php?article362 (…)
• 6 Еще один набор статей, частично основанный на докладах, представленных на московском семинаре в 2011 г., — это co (…)
• 7 См. Питер Соломон, «Суды и их реформа в русской истории», в издании «Петр Соломон», Reforming J (…)

5 В текущем выпуске Cahiers du Monde russe представлены только образцы исследований, которые были представлены на семинаре.5 Собранные здесь пять статей дают возможность подробно изучить некоторые из ключевых вопросов, затронутых в ходе семинара, и провести сравнения за долгий период времени, начиная с постпетровской России и заканчивая Советским Союзом в позднесталинский период6. не заостряет внимание на наиболее известных и очевидных проявлениях государственного насилия в истории России. Мы не ставим под сомнение важность государственного насилия как темы исследования. Однако сосредоточение внимания на проблеме насилия также привело изучающих российскую и советскую историю к мысли о круговой модели, в которой периоды государственного насилия и внезаконности — или периоды, когда правовые органы и процедуры полностью подчинялись насильственным целям государства — чередовались. с периодами относительной законности.7 Эта описательная модель кажется мощной для объяснения особенностей систем правосудия в Имперской России и Советском Союзе, но она, возможно, помешала нам увидеть некоторые структурные преемственности, сохранившиеся с восемнадцатого века, возможно, до наших дней. Перестраивая наше внимание и обращая внимание на практическую сторону права и правосудия, на конкретное взаимодействие между государственными органами, профессионалами в области права и людьми, мы надеемся расширить наш взгляд на насилие и террор со стороны государства и справиться с ключевой ролью, которая общее отношение к насилию, как внутри чиновничества, так и среди населения, также сыграло роль в различном понимании справедливости.

6В первой статье, написанной Евгением Акельевым и Галиной Бабковой, рассматривается вопрос об использовании пыток в качестве процессуального инструмента в середине восемнадцатого века, что, по-видимому, было одним из самых знаковых аспектов российской судебной системы того времени. быть установленным в европейском контексте. На основе тщательного изучения трех различных типов источников — действующего закона о применении пыток в уголовном судопроизводстве, различных проектов проектов по реформированию этой процедуры и свидетельств о повседневной практике применения пыток в Следственном управлении Москвы в период между 1720-е и 1750-е годы — они показывают в то же время, как практика пыток определялась действующим законом и как изменение отношения официальных властей к применению пыток также зависело от включения условий и результатов этой самой практики.

7 Во второй статье этого номера Алена Брюэр также обращает внимание на вопрос о насилии в его повседневном использовании, здесь главным образом в виде телесных наказаний, используемых как инструмент для утверждения власти над крестьянами. Она изучает бесценный источник для студентов, изучающих социальную историю, а именно петиции, которые были адресованы различным властям — частным владельцам, местным чиновникам, высшим инстанциям, таким как Сенат или даже государю, — крестьянами, назначенными на фабричные работы во второй половине. восемнадцатого века.Ее исследование направлено на «понимание того, как петиционеры воспринимают« справедливую власть »», и показать понятие справедливости ( справедливость »), которое фабричные крестьяне сформулировали в своих петициях. Таким образом, Брюэр оспаривает некоторые взгляды на иррациональность крестьян, утверждая вместо этого, что петиции демонстрируют определенное обращение с правовыми инструментами, существовавшими в то время.

8Затем статья Екатерины Ефимовой помогает развить еще один ключевой аспект исследования практики права и правосудия.Путем тщательного изучения судебных полномочий генерал-губернаторов в северных провинциях империи на рубеже XIX века она обращается к повторяющейся проблеме разделения властей в российской официальной практике и путанице между прерогативами исполнительной власти и судебным надзором. в административном функционировании. Эта путаница неоднократно становилась предметом дискуссий и политического конфликта в Императорской России, и она порождала различные попытки реформировать правовую систему в различных масштабах и в разное время.Автор ставит под сомнение очевидное противоречие между влиянием идей Просвещения на официальные концепции, особенно концепции Екатерины Великой, и сохраняемыми прерогативами генерал-губернаторов вмешиваться в судебные процессы. Она показывает, какую концепцию справедливости это должно было продемонстрировать, и переходит к оценке того, в какой степени использование генерал-губернаторами своих полномочий соответствовало этой концепции.

9Хотя понятие «показательный процесс» условно относят к советскому периоду, Сандра Дальке в своей статье о зрелищном судебном процессе против игуменьи Митрофании, настоятеля Серпуховско-Владичного женского монастыря и бывшей фрейлиной императрицы Александры, приводит доводы. Федоровна, что это выполняло аналогичную педагогическую функцию.Поставленная в 1874 году в Московском окружном суде совместными действиями различных социальных субъектов, она была направлена ​​на установление принципов судебной реформы 1864 года, закрепление принципа верховенства закона в сознании современников и, наконец, при ограничении привилегий церкви и высшего дворянства. Исследование основано на тщательном чтении протоколов судебных заседаний, судебных и церковных досье, а также на материалах современной прессы, и показывает, каким образом и определяется само понятие справедливости ( справедливость ), а также основные принципы, введенные Реформа — прозрачность ( гласность, ) и публичная сфера ( общественность, ) — оспаривались и обсуждались.

10 Последняя статья нашей выборки, автором которой является Майкл Коган, исследует кампании по выборам членов народных судов в 1948, 1951 и 1954 годах и сопоставляет видение центральных органов партии и советского правительства с местной реальностью. в Киевской и Саратовской областях. Автор показывает, что режим, по сути, преследовал две цели в проведении этих массовых кампаний. Во-первых, он стремился привести региональных юристов в соответствие с его руководством, а во-вторых, он пытался привить понимание ценности и значения закона у советских граждан.Более того, автор утверждает, что эти избирательные кампании предоставили людям возможность предъявить требования к государству и публично продемонстрировать свою лояльность советскому государству после Второй мировой войны, хотя он указывает на трудности оценки взаимопонимания. понятия справедливости в этом контексте.

11 Очевидно, что ограниченность нашей выборки не позволяет полноценно исследовать преемственность и изменение практики права и правосудия в истории России.Однако сравнение этих пяти статей позволяет выделить некоторые вопросы, которые важны для нашей оценки содержания и значения слова «практика» как при изучении истории права и судебной практики, так и при изучении правосудия и власти в Русский контекст.

12Первая тема, вызывающая всеобщее беспокойство, кажется, это способ понимания связи между процессом определения принципов, которые должны направлять отправление правосудия, с одной стороны, и эволюцией ценностей в российском обществе на общем уровне, с одной стороны. с другой стороны.На первый взгляд, это особенно подчеркивает роль, которую играли правители Российского государства во времени, от Петра Великого до Сталина. Действительно, это указывает на общую черту, которую якобы разделяли многие из этих правителей в отношении того, как они представляли свою власть и свое отношение к населению, которым они правили, а именно их волю к изменению своих обычаев и привычек и восстановлению или реформированию государства. аппарата и судебной системы в соответствии с этой целью. Таким образом, важно понять, как разные правители пытались навязать новое понимание закона и справедливости как внутри чиновничества, так и среди населения, и установить социальные стандарты в этом отношении.Однако также необходимо изучить, каким образом правители и должностные лица обращали внимание на требования и требования, исходящие от различных слоев населения, и то, каким образом они могли способствовать оспариванию или переосмыслению их прежних ожиданий. Безусловно, приведенные в настоящем выпуске примеры для понимания этих отношений не могут исчерпать всего разнообразия взглядов и взаимодействий между правителями и управляемыми. Тем не менее они знакомят читателя с новыми источниками, которые дают захватывающее представление о функционировании нескольких органов и местных органов, которые сыграли важную роль в формировании этих отношений, например, Московское следственное управление в середине восемнадцатого века (Евгений Акельев и Галина Бабкова ), генерал-губернаторы, отвечающие за несколько провинций империи (Екатерина Ефимова), Московский окружной суд, который приобрел совершенно новое значение в местном обществе после судебных реформ 1860-х годов (Сандра Дальке), или Коммунистическая Партийные органы, которые должны были курировать избирательные кампании в народные суды на местах в позднесталинский период (Михаил Коган).

13 Вторая важная проблема, рассматриваемая здесь, логически связана с предыдущими соображениями. Авторы также помогают нам поставить под сомнение часто предполагаемое существование разрыва между принципами, официально провозглашенными властями, и повседневной практикой функционирования судебной системы. Безусловно, правовая и судебная практика, возможно, хотя бы частично, оценивалась современниками в соответствии с принципами, провозглашенными властями, независимо от того, придерживались ли их юридические лица.Таким образом, мы можем найти множество примеров, показывающих, как население обращалось к высшей власти, а именно к императору или его наиболее выдающимся представителям в провинции, против судебных ошибок или злоупотреблений, которые якобы совершались местными властями. Жалобы в таких случаях иногда подавались по причинам, напрямую не связанным с самой буквой закона — в частности, апеллируя к более глубокому чувству справедливости правителя; но они также могут быть сделаны на том основании, что местные власти действовали в прямом нарушении принципов, установленных законом (Алена Брюэр, Екатерина Ефимова).Однако признание этого не обязательно означает, что всегда существовали односторонние отношения, идущие от высшей власти к местным юридическим органам, причем первые неизменно действовали, хотя и в предварительном порядке, чтобы руководить действиями последних, чьи многочисленные случаи неправомерного поведения были сообщает население. В самом деле, в некоторых случаях также можно увидеть — здесь, в частности, в контексте Императорской России, — как принципы, установленные властями, были пересмотрены в соответствии с самой практикой местных юридических органов (Евгений Акельев и Галина Бабкова).

14 Следовательно, другой общей проблемой является то, каким образом судебная система функционировала, хорошо или нет, как место общения между властями и различными сообществами, то есть как она использовалась или нет каждым в качестве средства передачи их соответствующие ожидания и их собственное восприятие порядка и социальной справедливости. Точнее, в период с восемнадцатого по двадцатый век одной из наиболее интересных особенностей, вытекающих из серии исследований, собранных в этом выпуске, является не столько появление изменений, сколько поразительная преемственность.Что кажется особенно важным, так это роль правосудия в легитимности государства. Однако способ отправления правосудия и способ организации системы правосудия имеют противоречивые последствия. Некоторые из представленных здесь статей показывают, как различные концепции социальной справедливости, справедливого порядка и хорошего правления столкнулись в общении между различными социальными субъектами (администраторами царского государства, советскими лидерами и должностными лицами, юристами, журналистами, крестьянами, дворянами). , купцы, простые советские граждане — Алёна Брюэр, Сандра Дальке, Майкл Коган).Некоторые из них подчеркивают роль императорских российских и советских залов судебных заседаний как мест общения и педагогического вмешательства (Сандра Дальке, Майкл Коган). Другие показывают, что государству необходимо было предоставить возможность обжалования посредством петиций, написания писем или других средств, обходя или обгоняя местные суды и органы власти, чтобы повысить свой собственный авторитет и легитимность, особенно с помощью привилегии помилования (Aljona Brewer, Екатерина Ефимова). Это обращение могло быть принято Императором или его генерал-губернаторами, в такие учреждения, как Центральный Исполнительный Комитет Советского Союза, телеканалы или Верховный Совет.

• 8 Терри Мартин, Империя позитивных действий: нации и национализм в Советском Союзе, 1923-1939 гг. (…)
• 9 Татьяна Борисова, «Издание законодательства в России и проблемы правоприменения, 1864-1937», unp (…)
• 10 Мартин, Империя позитивных действий , 22.

15 Органы, выполняющие эту роль, можно охарактеризовать как институты «мягкой линии» 8 или то, что одна из участников московского семинара 2011 года Татьяна Борисова назвала «идеальным полем» государственного вмешательства ( идеальное полюс ).9 С одной стороны, это поле вмешательства позволило организовать хорошо организованные совместные практики и дало людям возможность высказаться. Вероятно, это было также причиной того, почему в России и Советском Союзе существовало такое множество административных органов, к которым люди могли обращаться за справедливостью. С другой стороны, такая практика часто приводила к противоположным, иногда непреднамеренным результатам, поскольку подрывала провозглашенную цель государства по созданию прочных судебных институтов.Они усилили инструментальное использование судов и ослабили способность имперской и советской судебной системы превращать подданных в граждан. В результате они не позволяли людям принимать и отождествлять себя с исключительно авторитетными судебными учреждениями, а также с общим принципом верховенства закона. Этот механизм, по-видимому, также важен для того, как люди пришли к пониманию того, что такое произвол ( произвол ) и справедливость ( справедливость ) и каковы функции закона.Это также может помочь объяснить, почему личные связи и нелегальные или незаконные практики часто казались более надежными и обещающими больше справедливости ( справедливость ), чем процедуры, санкционированные законом и управляемые, казалось бы, удаленными учреждениями. Но в то же время имперское и советское государства сохранили зону — которую мы можем назвать с Татьяной Борисовой «настоящим полем» ( реальное поле ) — государственного вмешательства через «жесткие» агентства. Этот район считался жизненно важным для государственных интересов и оставался полностью закрытым для общественного контроля.Именно в этой сфере принимались все важные законодательные, административные и судебные решения. То, что многим наблюдателям имперской России и советской политики казалось ошеломляющим противоречием или круговой моделью чередующихся периодов относительной законности и неограниченного государственного насилия и неограниченного злоупотребления правовыми инструментами, возможно, можно лучше представить, как это сделал Терри Мартин для В случае политики советских национальностей как постоянное сосуществование и диалог двух линий (иногда даже внутри данного учреждения), а также как одна из основных характеристик политики двух империй в сфере справедливости.10

История международно-правовой теории в России: цивилизационный диалог с Европой | Европейский журнал международного права

Абстрактные

В обзорном эссе рассматриваются основные переломы и преемственности в истории теории международного права в России. В частности, он основан на трудах ведущих российских ученых-международников: Петра Павловича Шафирова (1670–1739), Федора Федоровича Мартенса (1845–1909), барона Михаила Таубе (1869–1956), Владимира Эммануиловича Грабаря (1865–1956), Федор Иванович Кожевников (1893–1998) и Григорий Иванович Тункин (1906–1993).Рассматривается также восприятие работ этих теоретиков в современной России. История этой дисциплины в России открывается как цивилизационный диалог с (Западной) Европой. Основные вопросы заключались в следующем: является ли международное право универсальным или фрагментарным; что такое прогрессивная сила в международном праве? Российская теория международного права перешла от доказательства того, что «мы тоже цивилизованные / европейские» в начале 18 века, к стремлению к западноевропейской цивилизации 18 и 19 веков, к разрыву с Западом и утверждению собственной самобытности России. и первенство в 20 веке.Тем, кто поспешно праздновал воссоединение России с Европой (и западную либеральную теорию международного права) после окончания холодной войны, не следует упускать из виду более долгую историческую перспективу и особенно эксперимент проекта «цивилизации» / европеизации / либерализации в 19 веке. Стипендия по международному праву России и Германии в странах Балтии.

1 Введение

Какой была история изучения международного права в России? Какую роль сыграли российские теоретики в развитии международно-правовых идей? Насколько российские подходы к международному праву похожи или отличаются от международно-правовых теорий Запада, особенно в Западной Европе? Является ли российская традиция международного права подлинной частью европейских традиций?

Эти вопросы не новы — на самом деле, разные ответы на них, данные в стипендии, уже имеют свою историю.1 При этом не утратили актуальности и они. Во-первых, во всем мире наблюдается всплеск интереса к истории международного права и его науке. Отчасти этот интерес можно объяснить тем, что история и теория снова стали практичными. Поскольку международное право, закрепленное в Уставе ООН, подрывается процессом глобализации, различными гегемонистскими устремлениями и новыми типами конфликтов, международное право в настоящее время нуждается в защите или обновлении, или и том и другом, какую бы позицию вы ни занимали.История международного права может предложить более глубокое понимание текущего состояния и будущих перспектив в этой области и, по крайней мере, пролить свет на вопрос «что из этого происходило раньше?». Не случайно некоторые из самых захватывающих недавних работ в истории международного права были выполнены по вопросу о том, как гегемонистские проекты и международное право взаимодействовали, а не исключали друг друга в прошлом.2

Еще один фактор, который в последнее время Особый интерес к истории международного права вызвал возрождение дебатов о важности культуры, религии и цивилизации в международных делах.В области международного права появляется понимание того, что не существует единой истории международного права; вместо этого есть много историй. Сейчас растет желание изучать историю международного права с незападных и «периферийных» точек зрения. Программатик в этом контексте — это предложение, написанное Дэвидом Кеннеди: международное право различается в разных местах.3 Хотя на описательном уровне трудно не согласиться с этой мыслью, идея о том, что «международное право в разных местах разное», может привести к противоречивые нормативные результаты.

В этой обзорной статье я подхожу к вопросу о том, была ли международно-правовая теория «другой» в России на основе центральных текстов в истории российской международно-правовой теории. Как и почти везде в мире, в последнее время наблюдается всплеск интереса к истории науки о международном праве в России. Возрождение интереса к историческим источникам привело к появлению новых изданий знаковых текстов старых мастеров, таких как Шафиров, Мартенс, Кожевников и Тункин, особенно в книгах из серии «Русское юридическое наследие».В целом создается впечатление, что эти работы призваны олицетворять российскую традицию, российскую преемственность в области международного права.

В то же время на российскую теорию международного права исторически повлияли те же политические прорывы, которые совершила страна. Чтение этих работ друг за другом и в диалоге друг с другом показывает, что вместо гармоничной преемственности мы имеем дело по крайней мере с двумя крупными переломами и разрывами в русской традиции теории международного права: в 1700 и 1917 годах.Разрывы, конечно, тесно связаны с всеобъемлющим вопросом политической и интеллектуальной истории современной России: в каком смысле и в какой степени Россия является «европейской» страной? Сознательное или бессознательное рассмотрение этого идеологического вопроса составляет наиболее очевидную преемственность между очень разными царскими, советскими и постсоветскими российскими теоретиками международного права.

Примерно в 1700 году Россия вырвалась из своей предыдущей самоизоляции и вошла в европейскую государственную систему.В XIX веке царские русские теоретики международного права считали себя переводчиками и передатчиками западноевропейской науки о международном праве. Однако после 1917 года большевистская Россия заняла откровенную антизападную / антилиберальную позицию. Советские российские теоретики международного права сконструировали особое «социалистическое международное право», сфера применения которого «случайно» совпадала со сферами контроля и интересов Москвы. Сегодняшнюю международно-правовую теорию в России невозможно понять без учета этих ранних прорывов.

2 Краткий обзор рецензируемых трактатов и историческая роль международного права Научные исследования в России

Большинство обсуждаемых здесь трактатов — это новые редакции оригинальных работ выдающихся российских юристов-международников, академиков и / или адвокатов: Шафирова, Мартенса, Кожевникова, Грабара и Тункина. Важность каждого из этих людей для теории международного права в России была совершенно иной, чем у других. Петр Павлович Шафиров (1670–1739) написал первую печатную аргументацию на русском языке в международном праве «цивилизованных народов» (1717).Федор Федорович (Фридрих) Мартенс (1845–1909) написал первый всесторонний русский учебник по международному праву (1882) и может считаться ведущим юристом-международником царского периода. Владимир Эммануилович Грабар (1865–1956) был единственным значительным профессором международного права царского периода, который смог продолжить работу в качестве профессора международного права в Советской России. Его главным трактатом была история науки о международном праве в царской России, впервые опубликованная посмертно в 1958 году.Федор Иванович Кожевников (1893–1998) был деканом юридического факультета МГУ во время Второй мировой войны, советским судьей в Международном суде и автором патриотических интерпретаций роли России в истории международного права (1947, 1948). ). Григорий Иванович Тункин (1906–1993), рост которого иногда связывают с хрущевской оттепелью, был самым влиятельным советским теоретиком международного права в последние десятилетия советского периода.

Еще один вид недавно (пере) опубликованных работ, обсуждаемых здесь, — это воспоминания ведущих российских юристов-международников.Барон Михаил Таубе (1869–1956) был преемником Мартенса кафедры международного права в Императорском Санкт-Петербургском университете. Его воспоминания ранее не публиковались на русском языке; Французская версия, вышедшая в 1928 году, отличается от ныне доступной русской версии несколькими существенными деталями и акцентами. Пик продуктивности Таубе как ученого-международника пришелся на его изгнание после 1917 года. Таубе и его коллеги-русские эмигранты, барон Борис Эммануилович Нольде (1876–1948) и Андре Н.Мандельштам (1869–1949) активно читал лекции в Гаагской академии международного права в течение 1920-х и 1930-х годов. Основными работами Таубе того периода были его истории международного права в Восточной Европе (особенно в России) и в Византии. Несомненно, Таубе был самым выдающимся российским юристом-международником в эмиграции после 1917 года.

Книга под редакцией А. Вылегжанин, Ю. Колосов, Е.С. Кривчикова и посвященный памяти Федора Кожевникова интересен в основном по той же причине, что и русские мемуары Таубе считаются здесь актуальными: в них ( в том числе ) коротких воспоминаний Кожевникова.

Третья категория работ, рассматриваемых здесь, — это новые оригинальные исследования по истории международного права в России, особенно с биографическим акцентом. Биография Владимира Пустогарова Фридриха Мартенса была опубликована на русском языке в 1993 году, но более полная и обновленная английская версия этой книги под редакцией Уильяма Э. Батлера была опубликована в 2000 году. Исследование Григория Стародубцева о российских юристах-международниках в эмиграции после 1917 года также опубликованная в 2000 году, открывает увлекательную и ранее забытую тему для исследований.

Некоторые из международных юридических ученых в России отличались от западной науки. Несколько книг, особенно те, которые впервые были напечатаны в советское время, доказывают, что между Россией и Западной Европой существовал определенный языковой барьер. Это было обоюдно: не только западные авторы обычно игнорировали трактаты на русском языке, но и знание западных источников российскими авторами также было ограниченным и фрагментарным. Кожевников цитировал многие западные источники на разных языках, но цель его цитат обычно заключалась в том, чтобы продемонстрировать ложность позиций, высказываемых западными учеными.В меньшей степени то же самое относилось и к Тункину. Среди постсоветских авторов анализ Стародубцевым Таубе в эмиграции не содержит существенного обсуждения основных публикаций последнего на французском языке. Это пренебрежение контрастирует с мнением ведущих царских юристов-международников Мартенса и Таубе, которые гордились тем, что цитируют самые разные источники на современных и исторических языках.

Грабар, говоривший на многих языках, не имел доступа к большинству западных публикаций по истории международного права после 1917 года.Таким образом, лингвистический разрыв между (советским) русским и западным был связан с ментальным разделением. Эта советская и иногда все еще продолжающаяся постсоветская тенденция создает впечатление, что международно-правовая наука в России живет иллюзией интеллектуальной самодостаточности России. К сожалению, эта тенденция не всегда работает в пользу широты и глубины анализа. Одним из результатов является то, что немногие российские авторы пытались анализировать историю международного права в целом; Обычно внимание ученых привлекают роль и вклад России в международное право.Постоянно возвращающийся Leitmotiv , особенно с 1917 года, заключается в том, что российские и российские ученые были «не хуже ученых Запада» и в целом «сыграли важную роль» в истории международного права и его исследований. Работа исследователя международного права в России была потенциально опасной. Ставки были высоки; многие попали в немилость самодержца или партии (Шафиров, Таубе и другие эмигранты после 1917 года, Пашуканис). Довольно часто на Западе не было такой научной свободы; скорее, самой благородной задачей быть ведущим российским интернационалистом было помочь государству легитимными аргументами.По крайней мере, в мемуарах Кожевникова этот аспект помощи своей стране с помощью легитимирующих аргументов кажется более важным, чем наука как таковая4.

Что касается историко-правовых трактатов на русском языке, то профессор Уильям Э. Батлер, ранее находившийся в Лондоне, а сейчас в Университете штата Пенсильвания в США, оказал большую услугу стипендии, переведя некоторые ключевые русские тексты на английский. Помимо перевода биографии Пустогарова о Мартенсе, Батлер познакомил английских читателей с Шафировым и Тункиным и предпринял огромную работу по переводу монументального текста Грабара.Более того, то, что произошло, уже произошло: преданность Батлера русским историческим текстам международного права была настолько плодотворной, что недавнее русское издание Hrabar уже основано на обширных библиографических дополнениях, выполненных Батлером.

Таким образом, история теории международного права в России не является новой темой для ученых-юристов, работающих с английским языком. Батлер пошел по стопам Храбара, и оба вместе составили обширную библиографическую энциклопедию исследований международного права в России до 1917 года.Однако оборотной стороной энциклопедического подхода является недостаточное различие между теми авторами, чьи идеи имели больший вес, и теми, кто имел меньшее значение. Если все были одинаково важны, кто был на самом деле? Исследователи не могли бы сделать много без архивно-библиографической работы, которую выполнили Храбар и Батлер, но в будущем нам также потребуются дальнейшие сравнительные, критические и проблемные исследования по истории международной теории права в России.

Далее я обращусь к некоторым продолжающимся содержательным темам в истории теории международного права в России.

3 Международное право в России: универсальное или «разное в разных местах»?

От Шафирова и Мартенса до Кожевникова и Тункина в российской науке о международном праве существует важная преемственность — постоянная озабоченность Европой / Западом, особенно в связи с концепцией «цивилизация» и вопросом о том, является ли международное право универсальным или нет. Российская теория международного права перешла от доказательства того, что «мы тоже цивилизованы» в начале XVIII века через восхищение и стремление к западноевропейской цивилизации XVIII и XIX веков, к разрыву с Западом и утверждению собственной России. цивилизационное первенство в ХХ веке.

До реформ Петра Великого (1672–1725) и военного успеха в Северной войне (1700–1721) Россия не рассматривалась как член европейской государственной системы, как часть respublica christiana . Раскол между Московией и «латинской» Европой был основан не только на высокомерии или предрассудках Запада; скорее, это было взаимно. Цари Московии либо открыто враждебно относились к «латинянам», либо рассматривали их быстро расширяющееся государство как отдельную изолированную вселенную.5

С принудительной европеизацией Петра Великого Россия опоздала в ius publicum europaeum . Очевидно, до петровских реформ не могло быть и никакой российской международно-правовой науки. Владимир Грабар предположил, что с аргументами Петра Шафирова (1717 г.) международно-правовая наука была введена в России через 400 лет после того, как она начала развиваться в Западной Европе.6 (Грабар считал, что международное право-наука зародилась в Италии в период позднего средневековья .)

Интересно отметить, что в аргументах Петра Шафирова апелляция к «праву народов» приравнивается к апелляции западноевропейского общественного мнения. Доказательство того, что Россия действовала в соответствии с международным правом, было лишь функцией реальной задачи: доказать, что Россия является нормальной, европейской, «цивилизованной» страной. Шафиров посетовал, что на Западе это не воспринималось как самоочевидное:

[F] или несколько десятилетий о русском народе и государстве говорили и писали в других европейских государствах, как об индейцах, персов и других народах, которые не имеют связи с Европой, кроме торговли.Россия не рассматривалась как участник европейских дел мира и войны, и даже ее редко причисляли к европейским странам7.

Национальное право, о котором говорил Шафиров, не было «универсальным». Россия прилагала усилия, чтобы стать частью клуба «цивилизованных наций» именно потому, что она была исключительной и имела привилегированный статус. Таким образом, пытаясь, с одной стороны, доказать, что военные действия России соответствуют праву наций «цивилизованных народов», Шафиров на одном дыхании повернул аргумент международного права против Турции, что как исламская нация было бы « нецивилизованный »и органически не имеющий права ссылаться на законы наций.8

Похоже, что Храбар и Батлер упрощают дело, когда видят трактат Шафирова просто как «первый российский вклад в литературу по международному праву» 9. Значение аргументов Шафирова выходит за рамки этого. Я бы посоветовал нам рассматривать работу Шафирова в первую очередь как полу-добровольное / полу-принудительное принятие чужого «языка», совершенно новую нормативно-концептуальную основу для споров о добре и зле в межгосударственных отношениях.

Некоторые примеры того, как Шафиров и Петр подошли к праву народов, доказывают, что они видели его «по-разному в своем другом месте».Возьмем для примера принцип суверенного равенства цивилизованных государств, связанный с идеей баланса сил. Эти принципы были закреплены в ius publicum europaeum , поскольку ни католические, ни протестантские короли не могли установить свое господство в Тридцатилетней войне (1618–1648). Но москвичи привыкли к универсалистским государственным концепциям, таким как учение псковского монаха Филофея о «Москве как третьем Риме». Оставался вопрос, может ли Россия перейти от одного режима «языка» (московский центризм) к другому (равенство государств, солидарность между европейскими государствами) по приказу Императора.Хотя публицистические усилия Шафирова были направлены на то, чтобы показать, что Россия является «цивилизованной» европейской страной, Петр I, написавший заключение к трактату Шафирова, гордился тем, что остальная Европа стала бояться России:

[B] y the С помощью Всемогущего Бога Россия стала [sic.] Настолько грозной, что теперь мы видим нацию, которая была терроризмом почти для всей Европы, побежденная русскими. И я осмелюсь сказать: слава богу, они не боятся никакой Силы так, как Россию.10

Другим аспектом было положение индивида по отношению к правителю (государству) на европейском языке международного права и в его «стандарте цивилизации» 11. В трактате Шафирова можно проследить развитие века, переросшего в полномасштабное идеологическое противостояние Запада и России за свободу и права. Отношения между правителем (царем) и подданными в католической / протестантской «латинской» Европе развивались иначе, чем в России.Небольшим выражением этого было то, что в русском издании книги Шафирова автор (ПС) называл себя «рабом» ( раб ) цесаревича Алексея (которому была посвящена работа), а русский народ — как «Рабы» Алексея 12. В Западной Европе подходящей вежливой формулировкой в ​​постреформационный период до Просвещения было бы самое большее «слуга». 13

Юрий Михайлович Лотман (1922–1993), основатель Тарту-Москва школа семиотики объяснила, что, в то время как Западная Европа разработала «договорное» понимание отношений между правителем и управляемыми, в России отношения были более непосредственно основаны на религиозных метафорах и аналогиях, и их можно было сравнить с метафорой « отдавать себя, а не заключать контракт.14 Царь был сродни Богу; человек, отдавший себя царю, не был договаривающейся стороной, но «принадлежал царю». Когда Шафиров был с миссией в Константинополе, он написал Петру I письмо, в котором предлагал предпринять диверсионные акты против Турции: «[е] или с Россией ничего не произойдет, кроме того, что я буду здесь страдать» 15. Шафиров считал это естественным, даже даже благородно, что его жизнь будет принесена в жертву царю.

Наконец, поразительным аспектом аргументации Шафирова была аргументация, с помощью которой он отклонил предыдущие договоры, которые действовали между Швецией и Россией до 1700 года (особенно Столбовский мирный договор 1617 года).Хотя Шафиров не отрицал существования таких договоров, он легко отклонил их значение, поскольку они были «несправедливыми» по отношению к Московии:

[Царь] был вынужден своим справедливым оружием воссоединить со своей короной собственность, которую он имел была ограблена мошенничеством и всевозможными несправедливыми средствами в то время, когда Российская Империя находилась на очень низком уровне и на грани гибели16

Отказ от предыдущих договоров или либеральное использование аргумента clausula rebus sic stantibus имеет конечно, не было уникальным для России.Но кажется, что в контексте аргументации Шафирова относительно предыдущих договоров со Швецией, историческое недоверие по отношению к Западу было сильным, недоверие, перенесенное со времен Александра Невского и частых войн с католическим Польско-Литовским королевством. Договор со стороной, с которой чувствуется определенная близость или солидарность, с большей вероятностью будет соблюден. В XVI и XVII веках российские договоры с соседними западными державами были перемириями, а не договорами, основанными на доверии и солидарности.

Более того, здесь могли повлиять внутренние аналогии с контрактами. Юрий М. Лотман утверждал, что западное историческое сознание развивалось на основе неприкосновенности договоров, основанных на взаимности. В то же время место контракта в России было не так высоко в традиционной системе ценностей. В средневековой России договор воспринимался как чисто человеческое дело, в смысле противопоставления «человеческого» «божественному». Во всех случаях, когда договор был заключен с нечистой силой, соблюдение его было грехом, а нарушение — спасением.17 Только со времен Петра I — в основном на основе идей Гроция и Пуфендорфа — важность договоров и договоров подчеркивалась в России.18

Принятие Россией или имитация европейского языка международного права не положило конец европейские аргументы о том, была ли Россия по-настоящему европейской и цивилизованной или «вежливой» ( policé ) страной19. Многие западноевропейские авторы XVIII и XIX веков по-прежнему считали Россию либо отсталой, либо опасной, либо и тем, и другим одновременно.По крайней мере, в интерпретации Кожевникова середины 20-го века, русофобия и отрицание «нормальности» России иногда переводились и в западные международно-правовые учебники — например, в работе французского автора Прадьер-Фодере20. Западный союз против страны во время Крымской войны (1851–1856) или балканских войн 1870-х годов не были «обычными» столкновениями между европейскими великими державами — это были союзы специально против влияния России и ее опасной «инаковости».

После Шафирова в российской международно-правовой теории до середины XIX века ничего особенного не происходило. Отношение к теории международного права было пассивным, явление, которое позже было характерно и для других стран, принявших европейские идеи о международном праве21. Некоторые работы Гроция и Пуфендорфа были переведены (хотя и не всегда публиковались) на русский язык. Ваттель не переводился до середины 20 века, но в России он использовался на французском языке.В русском языке не было много международного права или теории права.

Однако количество переводов учебников международного права, особенно с немецкого, начало заметно расти в середине XIX века. Парадоксально, но российское международное право в то время особенно продвигалось учеными и дипломатами балтийских немцев, обеспечившими себе влиятельные должности в Санкт-Петербурге и в Дерптском университете22. Самый выдающийся представитель этой группы ученых — Kulturträger Им был Фридрих Мартенс (1845–1909), чей учебник международного права был впервые опубликован в 1882 году.

На идеи Мартенса сильно повлияло то, кем он был: человеком с «границы». Хотя он был этническим эстонцем, в России имело значение то, что он происходил из культурной почвы, возделываемой (балтийскими) немцами. Когда в 1840-х годах декан юридического факультета Санкт-Петербурга предложил молодому Мартенсу продолжить учебу в области международного права, а затем стать профессором, он сказал ему: «[t] тогда у нас будет свой Мартенс» 23 (Россия уже был ее Пуфендорф — Петр Великий считал себя «русским Пуфендорфом».24)

В качестве поразительной параллели Юрий М. Лотман заметил, что для того, чтобы Байрон вошел в русскую культуру, был необходим культурный двойник, «русский Байрон», который был погружен в обе культуры: как «русский» он был органическим часть внутренних процессов русской культуры и говорила на ее «языке». Но в то же время он был Байроном, органической частью английской литературы, и в контексте русской литературы он мог бы выполнять свою функцию только в том случае, если бы его переживал как Байрон, то есть как английский поэт .Лотман настаивал на том, что именно в этом контексте мы должны понимать восклицание Лермонтова: «Нет, я не Байрон, я другой…» 25. (также известный как Федор Федорович) Мартенс. Последующие ученые часто указывали на то, что Мартенс был одним из самых яростных защитников идеи о том, что международное право применимо только к цивилизованным странам, в XIX веке. Нехристианские азиатские народы, не говоря уже о диких африканских племенах, не могли быть полноправными субъектами международного права.Однако явно недостаточно подчеркивается тот факт, что Мартенс использовал идею международного права как «мягкого цивилизатора наций» также — и, возможно, даже особенно — во внутреннем контексте России. Сама Россия должна была быть осторожно цивилизована в руках Мартенса и других прибалтийских немцев / российских ученых-международников-западников. «Цивилизация» для Мартенса была не просто расизмом, идеей своего превосходства над другими, но либеральным представлением о том, что чем больше прав общество / нация предоставляет своим подданным, тем более развитым и, следовательно, цивилизованным оно является.Таким образом, так получилось, что права личности были лучше всего защищены в Европе и на Западе.

Мартенс, по сути, предполагал, что до Петра I Россия была «нецивилизованной» страной. Однако для него это оказался обнадеживающим, а не обескураживающим примером — если Россия смогла «цивилизоваться» посредством европеизации, то же самое и другие, даже восточные, народы. Мартенс объяснил, что хотя допетровское Московское государство заключало договоры и обменивалось послами с западноевропейскими странами:

[I], было бы ошибочно рассматривать Московию как участника международного обмена и утверждать, что русский народ и его правительство уже при этом время осознало необходимость международного общения с западными державами.Внешние отношения России того времени были фактическими; С точки зрения культурных условий, социальной и политической структуры Московия не могла поддерживать устойчивые правовые отношения на основе равенства и взаимности. Такие отношения начались только во времена царя Петра Великого и только во времена Екатерины II получили прочную основу26.

Далее Мартенс утверждал, что только тогда Российская империя отказалась от прежней мессайской доктрины, согласно которой Московское государство должны были быть признаны «выше и лучше других государств».27 Только после этого русский народ перестал бояться того, что, когда русские уедут за границу, они потеряют свою веру и обычаи:

Наоборот, русский народ начинает понимать свои недостатки, свою отсталость, осознает себя и ищет достичь уровня гражданской жизни и культуры, на котором стоят других более просвещенных народа ,28

Кем, по мнению Мартенса, были эти другие более просвещенные народы? Неудивительно, что он считал, что немцы лучше всех разбирались в международном праве.29

Хотя Мартенс был самым ярким представителем российских ученых-международников второй половины XIX века, он не был уникален в своих идеях о правах личности и либерализме. Грабар отмечал, что почти всех российских ученых-международников того времени можно было считать либералами; некоторые были активными западниками (в отличие от противоположного интеллектуального лагеря, славянофилов) 30. Большой вопрос заключался в том, действительно ли они представляют Россию в европейском международном праве или, скорее, в европейском международном праве в России.

Русское интеллектуальное сопротивление евроцентризму выросло из лагеря славянофилов. Славянофилы русские культурные и политические деятели осознали, что стандарт цивилизации был не «европейским», а западноевропейским. Николай Данилевский (1822–1885) в своей влиятельной книге « Россия и Европа, » утверждал, что Россия не была европейской страной — это была отдельная цивилизация.31 Хотя Мартенс и его школа надеялись и дальше европеизировать / «цивилизовать» Россию, Данилевский определил Западную Европу («франко-немецкий культурно-исторический тип») и Россию как главу славянства как два различных и даже враждебных «культурно-исторического типа».32 Данилевский объяснил, что причину европейской русофобии следует искать в несовместимости европейского и славянского культурно-исторических типов, а также в том, что старая Европа чувствовала, как Европа будет захвачена молодой Россией. Поскольку Россия и Европа были двумя разными культурно-историческими типами, невозможно было адаптировать европейские модели к российским условиям.33

Противопоставление идей международного юриста Мартенса и панславистского публициста Данилевского необходимо, потому что это показывает, насколько спорны цивилизационный проект Мартенса находился в более широком российском контексте.Либерализм (вместе с панславизмом и социализмом) был лишь одним из трех основных конкурирующих политических течений в России до 1917 года и, по крайней мере, в ретроспективной интерпретации религиозного философа Николая Бердяева, с наименьшей вероятностью управлял традиционными российскими условиями34.

Мартенс умер в 1909 году, поэтому он не стал свидетелем полного переворота своих представлений о цивилизации и субъектности в международном праве в России после 1917 года. Его ученику, барону Михаилу Таубе, пришлось проанализировать, что именно пошло не так с европеизацией / либерализующий / цивилизационный проект.Именно Таубе, исходя из той же идеологической платформы, что и Мартенс, предоставил дополнительные исторические объяснения того, что случилось с либерализмом в России, либеральной лебединой песней и ответом Данилевскому и другим сторонникам « русской идеи » (идея о том, что Россия, скорее, чем быть частью Европы, будет иметь уникальную миссию в мире).

В своих лекциях 1926 года в Гаагской академии Таубе изобразил исторически сложные взаимоотношения России с Европой и за ее пределами.35 Здесь Таубе исправил упрощенную историческую позицию своего наставника Мартенса: было неточно, даже неверно, предполагать, что Россия была нецивилизованной до того времени. Петровские реформы.Таубе продемонстрировал, что Россия имела представление о международном праве до реформ Петра Великого — просто это международное право отличалось от международного права, разработанного в Западной Европе, а, возможно, в некоторых аспектах уступало ему. Таубе, казалось, ретроспективно намекнул на то, что Мартенс, его соратники-западники и ученики могли недооценивать силу и сопротивление неевропейских идей и элементов до 1917 года.

Согласно Таубе, средневековая (Западная) Европа и Византийская и допетровская Россия были разные цивилизации.36 Только в наше время на основе романо-германской Западной Европы и России возникла новая синергетическая цивилизация, «новая Европа». Таубе опирался на понятие более раннего русского эмигранта, сэра Пола Виноградова (1854–1925) — исторические типы международного права37 — и проводил различие между двумя разными «мирами» в истории международного права в Европе: латинским миром средневековой Западной Европы. и греко-славянский мир Восточной Европы.

Таубе утверждал, что для того, чтобы понять историческую специфику международного права в России, нужно сначала понять византийское.Благодаря контактам с исламским миром Византия превратилась в по существу восточный «исторический тип» или, точнее, евразийский (полуевропейский, полуазиатский) тип38. В Византии Василий считался вождем всего мира. , как представитель Бога. В то время как в Латинской Европе божественная и светская власть разделились, византийская политическая философия была цезаропапистской. Преступления против государства были одновременно преступлениями против религии и Бога.39

Таубе утверждал, что в католической Европе разделение властей Папы и Императора позволило доктрине справедливой войны ( bellum justum ) развиваться и процветать.Война против другого христианского народа была по сути злом; только Церковь могла в исключительных случаях решать, когда это было справедливо. В то же время в Византии мышление определялось цезаропапизмом: все войны, возглавляемые Византией, были законными40. Таубе не видел никаких следов доктрины bellum justum в византийских писаниях средневековья. Это, по его мнению, также повлияло на практику — войны под руководством Византии были одними из самых жестоких, и в отношении врага не существовало ограничений закона.41

Все эти аспекты повлияли на международное право в России, потому что Россия получила свою «цивилизацию» через крещение Византией в 988 году. Таубе считал, что до возникновения Московии в 15 веке Россия была не унитарным государством, а скорее международным союзом независимые княжества. По словам Таубе, любые аргументы об обратном были российской «политически вдохновленной фантазией» более поздних времен42. Таким образом, отношения между русскими княжествами до татарского вторжения в начале 13 века регулировались региональными договорами и, следовательно, «международным правом». ‘.

Таубе особо подчеркивал, что Россия XI и XII веков была открытой и интернациональной, и играла активную роль в европейских делах. По его мнению, было бы неправильно рассматривать домонгольское нашествие Руси как полностью отделенную от остальной Европы (даже при том, что это была отдельная цивилизация) 43. Однако некоторые отличия от Латинской Европы начали укрепляться. Например, русские княжества унаследовали византийский подход к войне — то есть не существовало концепции bellum justum .Также не было различия между комбатантами и некомбатантами, военнопленные были порабощены, даже церкви врага были разрушены и т. Д. 44 Более того, в Византии или древней Руси не было арбитража или официального урегулирования споров; предпочтение было отдано посредничеству как более дипломатичному и «более мягкому» методу урегулирования конфликтов.45

По мнению Таубе, византийское наследие не было настоящим корнем современных зол России. Истинной причиной его бед было то, что случилось с Россией во время правления татар.Согласно Таубе, Россия превратилась в отдельную полуевропейскую / полу-восточную цивилизацию в результате правления татар, которое длилось с начала 13-го до конца 15-го века. Московия жила изолированно и в духе враждебности по отношению к остальной Европе.

Согласно Таубе, в основном из-за русского мессаянизма, XVI век был временем наихудшей вражды между двумя историческими типами международного права, российским и западноевропейским.В то время между Россией и Западной Европой не было юридического или морального сообщества; больше нет международного права между ними.46 То, что позволило Московии развиться не просто в другую, но и во враждебную по отношению к Европе цивилизацию, было татарским влиянием.

Взгляд Таубе на роль России в истории международного права можно назвать западноевропейским. Например, историк М. По объясняет, что русский миф о татарском иге родился в 19 веке, когда требовалось объяснение «неспособности» России по идеологическим причинам, принятым за европейскую нацию, развиваться в европейском стиле.47 Для Таубе времена, когда Россия была лучше связана с остальной Европой, были «хорошими» и прогрессивными, а времена, когда Россия была изолирована и / или враждебно настроена по отношению к Латинской Европе, были «плохими». Для Таубе Москва, объединяющая другие русские княжества, была «деспотической, восточной, полутатарской, полувизантийской, с ортодоксальным мистицизмом и высокомерным и агрессивным национализмом» 48. Таубе считал наихудшего царя с точки зрения уважения к международной жизни. Право и мирные отношения между народами — это Иван Грозный (которого так восхвалял Кожевников в 1947 году).Варварские войны Ивана Грозного в Северной Европе были не столько наследием Византии, сколько результатом глубокой «азиатизации» России во время монгольского правления49.

По мнению Таубе, XVII век стал для России подготовкой к возвращению. в Европу. Великое посольство царя Петра I в Европе (1697–1698) было похоже на его — и одновременно российское — крещение в европейскую цивилизацию. С начала 18 века существовал только один международный закон для России и других участников европейского концерта.50

Таубе подчеркивал, что существование различных исторических типов цивилизаций не означает, что такие цивилизации, и конкретно историческая Россия и Европа, были полны решимости жить в состоянии «естественной вражды». В разные периоды истории цивилизации развивались по-разному в симбиозе или вражде друг с другом.51 Таубе обвинял славянофилов, панславистов, таких как Данилевский, и своих современных «евразийцев» в том, что они не позволили России полностью слиться в одно целое с Западной Европой. .52

Подобно Мартенсу, Таубе происходит из культурной среды балтийских немцев53. Читая его описание того, как соотносились российская и западноевропейская цивилизации с их историческими типами международного права, создается сильное впечатление, что западноевропейский исторический тип, с развитой доктриной bellum iustum (в отличие от русского развитого искусства дипломатии, заимствованного из Византии), было более прогрессивным, более «цивилизованным». Остается неясным, что и сколько Россия, открывшая глаза после периода «азиатизации» и не прошедшая Реформацию, могла предложить Западной Европе; где была российская часть синергии.

Первое впечатление о западноевропейском центризме мышления Таубе усиливается при чтении его мемуаров. Хотя Таубе считал себя настоящим русским патриотом, он дистанцировался от некоторых « типичных характеристик » русских54. Таубе считал, что « настоящим » русским не хватает Pflichtgefühl , характерного для балтийских немцев, и они склонны защищать свою позицию. вопреки всем логическим аргументам, и эта русская мысль характерно теряется в «туманном тумане».55 С точки зрения Таубе, катастрофой стало то, что Россия, уже почти усвоившая «правильные» принципы, все же упала с просвещенного пути (западноевропейской) либеральной цивилизации в 1917 году.

4 Связь между «русскими» Идея »и теория« Международного социалистического права »

Во время холодной войны и даже до нее было приложено много усилий для понимания советских социалистических теорий международного права56. Теперь, когда мы уже можем рассматривать советские теории во временной перспективе, становится все яснее, что советские социалистические теории международного права невозможно правильно понять без предварительной оценки того, что обсуждалось и происходило в дисциплине царского периода.

Советские социалистические теории международного права не были продуктом коммунистической идеологии. Они одновременно были выражением «русской идеи», идеи о том, что пришло время определить Россию как уникальную и отдельную от декадентской либеральной Европы.

В теории международного права разрыв с Европой и идея (определяемого Европой) универсального международного права были независимо заявлены заклятыми врагами Евгением Коровиным и Евгением Пашуканисом в начале 1920-х годов.Например, Коровин писал:

На самом деле в настоящее время нет «общего» международного права. Издавна, а также сегодня международное право делится на несколько юридических кругов. … И сегодня теория «универсального» и «глобального» международного права является не более чем мифом, притом, к сожалению, не очень красивым. То, что в наше время называется международным правом, на самом деле охватывает только круг группы европейских держав и, в частности, великих держав. Параллельно существует отдельная система американского международного права, которая решает ряд проблем не только не так, как в Европе, но и противоречит ей.… Когда мы откажемся от старой легенды об универсальном международном праве как не соответствующей международно-правовым реалиям и поставим себя на позицию правового плюрализма, представления советского международного права или международного права переходного периода как одной из особых систем международное право не представляет каких-либо дополнительных теоретических трудностей.57

Из этого отрывка Коровина следует, что разрыв с Европой был не только основан на сугубо догматической интерпретации марксистской идеологии, но и был пространственным разрывом России.Интересно, что Коровин ссылался на ситуацию в Америке, например, на доктрину Монро и идеи Алехандро Альвареса (1868–1960), отстаивавшего своеобразное «американское международное право» 58. Советская теория специального социалистического международного права называлась В отличие от универсального международного права, окончательный результат не сильно отличался от Gro β raumtheorie Карла Шмитта (1888–1985). Весьма показательно, что Ясуи Каору, ведущий японский ученый-международник того времени и идеолог японских военных действий, опирался на , среди прочего, на японские переводы Шмитта, Коровина и Пашуканиса, чтобы доказать, что классическое международное право было законным. не универсальный, а частный и европейско-империалистический.

Идея социалистического международного права, зародившаяся и возглавляемая Россией, была выражением русского Sonderweg из остальной Европы. Это мышление в области международного права, инициированное Коровиным и Пашуканисом, достигло кульминации с победой Советского Союза во Второй мировой войне. Представления русских мессайанцев о международном праве достигли своего апогея в творчестве Федора Кожевникова.

В двух связанных книгах, Российское государство и международное право (до 20 ^-го века) (1947) и Советское государство и международное право (1948), первая написана во время, а вторая — сразу же. После войны Кожевников предложил мессайскую концепцию России как наиболее прогрессивной цивилизационной силы в истории человечества и международного права.Разделяя с Коровиным мнение о том, что Советская Россия была особенной и разработала свой собственный тип международного права, Кожевников подчеркивал русский националистический, а не марксистско-ленинский аспект особости России. Коровин в своей обзорной статье даже критиковал Кожевникова за то, что он проявил слишком большое понимание достижений и «доброты» русского царизма59.

. Тем не менее, отрицая идею универсальности международного права, Кожевников пришел к тому же выводу Коровин и Пашуканис пришли к этому раньше:

[O] ne не может не подчеркнуть чрезвычайно важный аспект, заключающийся в том, что современное международное право не является единообразным и во всех своих аспектах общепризнанным сводом правил поведения государства.Ни исторически, ни пространственно международное право не является единообразным … многие нормы интерпретируются по-разному в разных частях мира60.

Кожевников подчеркнул, что СССР был Россией с новым названием:

После октября 1917 года Россия стала Советским социалистическим государством, это было так. могучий СССР. … Вместо старой России появляется новая, социалистическая Россия, но в любом случае это Россия, а не что-либо другое. … Россия была, есть и будет.61

Кожевников постулировал, что международное право было международным правом цивилизованных наций — как раз то, что было цивилизованным, а кто нецивилизованным, теперь полностью пересмотрено.Теперь Россия оказалась на вершине прогрессивной цивилизации; Однако Германия находилась на самой низкой ступеньке лестницы:

Прогрессивное человечество во времена классового общества выработало ряд принципов международного права, которые с тех пор признаются всеми цивилизованными нациями. … С тех пор международное право стало атрибутом культуры и цивилизации. … В период Великой Отечественной войны народы СССР выполнили грандиозную историческую миссию борьбы за международный мир, спасая европейскую цивилизацию от немецких и японских варваров.… В наши дни даже люди, довольно далекие от советской идеологии, начинают понимать, что СССР заложил фундамент новой цивилизации62.

Цель первого тома, Российское государство и международное право (до ХХ века) , должен был предоставить доказательства того, что и в царский период роль России в международном праве была «исключительно велика»: 63

Принадлежа к развитым нациям на Земле, русский народ, российское государство занимают одно из первых мест, и в определенные периоды даже ведущее место.64

В своем понимании истории международного права Кожевников столкнулся с более ранним западноевропейским направлением петербургского тандема, Мартенса и Таубе. Если для Таубе допетровская Московия была варварской, жестокой и опасной, то для Кожевникова место в истории того или иного русского царя напрямую зависело от того, насколько ему удалось расширить территорию государства. Западные летописцы и путешественники, изображавшие Московию Ивана Грозного как агрессивную и «нецивилизованную» — Стаден, Руссов, Флетчер и другие — были просто «врагами российского государства».65 Кожевников также обсуждал историческую теорию Московии как Третьего Рима и одобрительно прокомментировал:

Таким образом, Константинополь был Римом Востока, Московия — преемником Византии, а Московский царь — преемником императоров Византии66

Кожевников отверг идеи Мартенса о том, что Россия играла лишь пассивную роль в международных делах до XVIII века 67 и что до Мартенса не существовало заслуживающих внимания российских ученых в области международного права.68 В частности, Д. «Курс международного права » Каченовского (1863 г.) был, по мнению Кожевникова, одним из лучших произведений своего времени, особенно по сравнению с немецкими трудами, которые, как известно, отличаются педантичностью, трудностью и однобокостью. ‘.69 Более того, Кожевников отверг идею Таубе о том, что в средние века греко-славянский мир не обладал развитым представлением о международном праве и что Россия стала частью международного права только тогда, когда она начала общаться с Западом и подражать ему:

Такая концепция Таубе свидетельствует о том, что он не осознавал роли России в международных отношениях, и отражает негативное влияние немецкой школы на некоторых представителей исторической науки в России.70

Основная тема книги Кожевникова — исторические отношения России с народами Западной Европы в области международного права. Лейтмотив снова мессайский:

В своем известном выступлении на Пушкинских праздниках 1880 года гениальный русский писатель Достоевский, характеризуя характер взаимодействия русского народа с Западной Европой, отмечал, что после Петра I Россия почти в течение двух столетий «служила Европе, возможно, гораздо больше, чем она сама».71

Таким образом, Кожевников предположил, что с победой социализма в 1917 году Россия наконец начала служить своим интересам, а не интересам Европы. Как ни удивительно с точки зрения обычного атеизма ленинских классиков, Кожевников также подчеркнул исторически прогрессивную роль Русской Православной Церкви, особенно в деле сбора сил страны против нацистских захватчиков.

Конечно, было бы неправильно рассматривать всю российскую социалистическую теорию международного права как монолитную.Состоялась ожесточенная борьба за то, как лучше всего уловить дух времени: в какой степени (российское) социалистическое международное право своеобразно и в какой степени еще можно говорить об универсальности международного права? Неофициальные «старейшины» были назначены в зависимости от их успеха в ответе на этот вопрос.

Подход Григория Ивановича Тункина (1906–1993) был явно более либеральным, чем у Кожевникова. После Тункина международно-правовые теоретические взгляды в России на Запад приняли более компромиссную траекторию.Проблема, с которой столкнулся Тункин, заключалась в том, что слухи о разрыве советского правительства и теории (Коровин, Пашуканис, Кожевников) с единством международного права распространились по Западу. Некоторые западные юристы-международники, а не только немецкие теоретики 1930-х и 1940-х годов, утверждали, что наличие универсального международного права в отношениях с СССР немыслимо. Это предполагало наличие основных общих ценностей. Поскольку между Западом и СССР не существовало таких общих базовых ценностей, единство международного права действительно было нарушено.Теперь Тункин изменил аргумент и примирительно призвал к единству международного права:

Советская доктрина международного права исходила и исходит из идеи, что общее международное право, нормы которого регулируют отношения между всеми государствами независимо от их социальных отношений. Система существует и возможности ее дальнейшего поступательного развития увеличиваются с ростом миролюбивых сил.72

Тункин считал, что с 1917 года международное право стало универсальным.73 Таким образом, только русская социалистическая революция сделала его универсальным. Тункин подчеркнул, что после Великой Октябрьской революции 1917 года больше не существует концепции, согласно которой международное право принадлежит исключительно «цивилизованным» или христианским государствам. Социалистическая Россия была прогрессивной силой международного права.

Хотя по сравнению с Кожевниковым Тункин выглядел почти как советский либерал, его обсуждение международно-правовых концепций выявило элементы «русской идеи».Например, в его работах очень заметно различие между «старым» и «новым» международным правом. Например, в Идеологическая борьба и международное право (1967) Тункин писал:

Изменения, происходящие в международном праве после Великой Октябрьской революции, дают основание говорить о современном международном праве как о новом международном праве . … Международное право до Великой Октябрьской революции, которое мы называем старым международным правом, было, по сути, законом сильнейшего; он признал и законодательно закрепил верховенство силы в международных отношениях.… Новое международное право, направленное против войны, является оружием в руках миролюбивых сил в борьбе за мир. … Старое международное право признавало два равных правовых условия между государствами: состояние мира и состояние войны. В наше время развязывание войны является самым вопиющим нарушением международного права. … Старое международное право служило политике колониализма, в то время как новое международное право было антиколониальным.74

И так далее с повторением «старого» и «нового», как ектении.75 Тункинское понятие «новое и старое международное право» может быть проанализировано в свете последней книги Юрия М. Лотмана, Culture and Explosion (1992) .76 Лотман утверждал, что, хотя западноевропейские культуры характеризовались их троичной природой, русские культура исторически сложила бинарную структуру. В русской культуре противопоставление «добра» и «зла», «старого» и «нового» исторически было более абсолютным и максималистичным, чем на Западе; не были признаны «третьи пути» общественного развития.Когда Петр I начал «европеизировать» Россию, старое русское противопоставление «старого и нового» сменилось дихотомией России и Запада.77 Россия была склонна к тотальному «апокалиптическому» римейку старого социального мира. По словам Лотмана, самосознание русской культуры заключалось в том, что старое развитие будет безоговорочно разрушено, а новый порядок возникнет апокалиптически.78 Лотман утверждал, что в Западной Европе религиозные идеи пропагандируют создание «нового неба» и «новой Земли». также исторически присутствовали, но оставались маргинальными по сравнению с доктринами, подчеркивающими преемственность.Однако Лотман утверждал, что русская культура имеет тенденцию воспринимать себя посредством революционного взрыва.79 В теории Тункина также центральное место занимала идея русской революции 1917 года как взрыва на службе цивилизации и международному праву.

5 1991/1998: Новый прорыв, «возвращение в Европу»?

В одном из своих последних произведений 1992 года Юрий Лотман, сам советский ветеран Второй мировой войны, надеялся, что политические изменения в Восточной Европе вернут Россию к господствующей европейской традиции и убедят ее отказаться от старого бинарного идеала. разрушения старого мира во всей его полноте.Лотман считал, что «упустить такую ​​возможность было бы исторической катастрофой» .80

Было бы заманчиво рассматривать распад СССР в 1991 году как еще один значительный исторический прорыв России, как «возвращение в Европу», Правовая сфера, возможно, лучше всего символизировала бы присоединение Российской Федерации к Европейской конвенции о правах человека в 1998 году. Фактически, сегодняшние основные российские трактаты по международному праву больше не рассматривают Россию как особый субъект международного права.Международное право снова универсально, без карикатурного переоценки российского или советского вклада. Освещение европейской интеграции и, например, европейских инструментов по правам человека иногда бывает осторожным, но в целом довольно позитивным.81 Таким образом, по крайней мере, в мейнстриме произошло определенное возвращение к Мартенсу и либеральным идеям о том, что такое международное право и как лучше улучшить бытовые условия в Российской Федерации.

Одной из тенденций, однако, является использование аргумента культурного исключения, по крайней мере, в том, что касается прав человека.Поучительно прочитать один за другим Социалистическая концепция прав человека (1986), изданный под соредакцией Елены Андреевны Лукашевой, и Права человека и процессы глобализации современного мира под ее редакцией в 2007 году82. Когда в 1986 году Лукашева утверждал, что ситуация с правами человека в Советской России отличалась от ситуации на Западе из-за другой (и более высокой) политической идеологии, марксизма-ленинизма, то в 2007 году ситуация в России была бы иной, потому что права человека были бы культурно обусловлены, а Россия — в культурном отношении не быть таким, как Запад.

Возрождение либерализма в России сопровождалось возрождением его главного противника, консервативного национализма. Одна из ее идеологических ветвей, евразийство, подчеркивает, что Россия является евразийской, а не европейской державой. То, что у России должна быть другая повестка дня в области прав человека, чем у Европы, утверждал ведущий нынешний теоретик евразийства Александр Дугин. Дугин требует «массовой реорганизации западного международного права» и нападает на западный либерализм и индивидуализм:

Юридическая теория прав человека служит интересам философии индивидуализма, господствующей на Западе.Евразийская теория задействует права народов или сообществ. «Люди» должны стать главным субъектом международного и гражданского права. Человек несет ответственность перед своим народом и его исторически сложившимся правопорядком.83

Что касается истории теории международного права в России, то существует определенная тенденция вспоминать « только хорошее », оставляя после себя открытые противоречия и некоторые черные вещи. дыры. Например, книга, отредактированная учеными из Московского университета МГИМО и посвященная наследию Кожевникова, содержит его библиографию — без упоминания известной под его редакцией книги о прогрессивном вкладе Сталина в международное право.84 Кажется, что в истории все еще может быть слишком много противоречий и опасностей, чтобы просто положить их все сразу на стол.

Примером противоречивых сообщений может служить то, что в 1996 году Лев Шестаков из МГУ оптимистично повторно представил текст Мартенса. Десять лет спустя он повторно представил текст Кожевникова, во введении , среди прочего , критикуя российских либералов за их отсутствие патриотизма в отношении истории России и восхваляя тот факт, что Кожевников очень хорошо служил «отечеству и науке международного права». .Профессор Шестаков также предложил переиздать книгу Кожевникова «Советское государство и международное право » (1948): «Здесь много поучительно, и не только для старшего поколения» 85.

Еще рано говорить окончательно. в каком направлении развивается и консолидируется постсоветская российская международно-правовая теория — в сторону большего единства с западным мейнстримом, если таковое все еще существует — или в сторону обновленного российского Sonderweg . Однако, в конце концов, современной российской теории права, возможно, придется сделать выбор между двумя очень разными традициями — традициями Мартенса и Кожевникова.Или, возможно, россиянам каким-то образом удастся совместить для использования в своей стране консервативно-национальную (или даже имперскую) мысль с элементами либерализма и прав человека («суверенная демократия» и т. Д.). Выбор, конечно, остается за русскими.

Мое исследование для этого эссе было поддержано Японским обществом содействия науке (JSPS), что позволило мне работать приглашенным исследователем в Токийском университете. В Эстонии я получил грант № 7182 Эстонского научного фонда.Среди отдельных лиц я особенно хотел бы поблагодарить профессоров ONUMA Ясуаки и Мартти Коскенниеми за полезные комментарии к предыдущему проекту с оговорками.

Европейский журнал международного права Vol. 19 нет. 1 © EJIL 2008; все права защищены

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика Главная

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальные продления
• Библиотекари
  • Тарифы, заказы, полные платежи Пакет для Чикаго
  • Полный цикл и охват содержимого
  • Файлы KBART и RSS-каналы
  • Разрешения и перепечатки
  • Инициатива развивающихся стран Чикаго
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы библиотекарей
• Агенты
  • Тарифы, заказы, и платежи
  • Полный пакет Chicago
  • Полный охват и содержание
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы агента
• Партнеры по издательству
  • О нас
  • Публикуйте у нас
  • Новые журналы
  • tners
• Новости прессы
  • Подпишитесь на уведомления eTOC
  • Пресс-релизы
  • СМИ

• Книги издательства Чикагского университета
• Распределительный центр в Чикаго
• Чикагский университет

• Положения и условия
• Заявление о публикационной этике
• Уведомление о конфиденциальности
• Доступность Chicago Journals
• Доступность университета

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

• Свяжитесь с нами
• Медиа и рекламные запросы
• Открытый доступ в Чикаго

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

Развитие и обеспечение соблюдения законодательства об интеллектуальной собственности в России

% PDF-1.7 % 1 0 объект > / Метаданные 2 0 R / Контуры 3 0 R / Страницы 4 0 R / StructTreeRoot 5 0 R / Тип / Каталог / ViewerPreferences> >> эндобдж 6 0 obj > эндобдж 2 0 obj > поток application / pdf

Esprit Eugster

Эволюция и обеспечение соблюдения законодательства об интеллектуальной собственности в России

Prince 12.5 (www.princexml.com) AppendPDF Pro 6.3 Linux 64 бит 30 августа 2019 Библиотека 15.0.4Appligent AppendPDF Pro 6.32019-12-30T15: 29: 13-08: 002019-12-30T15: 29: 13-08: 002019- 12-30T15: 29: 13-08: 001uuid: e5b5d2e7-ad50-11b2-0a00-f04d00020000uuid: e5b5d2e8-ad50-11b2-0a00-f09f5275fe7f конечный поток эндобдж 3 0 obj > эндобдж 4 0 объект > эндобдж 5 0 obj > эндобдж 7 0 объект > эндобдж 8 0 объект > эндобдж 9 0 объект > эндобдж 10 0 obj > эндобдж 11 0 объект > эндобдж 12 0 объект > эндобдж 13 0 объект > эндобдж 14 0 объект > эндобдж 15 0 объект > эндобдж 16 0 объект > эндобдж 17 0 объект > эндобдж 18 0 объект > эндобдж 19 0 объект > эндобдж 20 0 объект > эндобдж 21 0 объект > эндобдж 22 0 объект > эндобдж 23 0 объект > эндобдж 24 0 объект > эндобдж 25 0 объект > эндобдж 26 0 объект > эндобдж 27 0 объект > эндобдж 28 0 объект > эндобдж 29 0 объект > эндобдж 30 0 объект > эндобдж 31 0 объект > эндобдж 32 0 объект > эндобдж 33 0 объект > эндобдж 34 0 объект > эндобдж 35 0 объект > эндобдж 36 0 объект > эндобдж 37 0 объект > эндобдж 38 0 объект > эндобдж 39 0 объект > эндобдж 40 0 объект > эндобдж 41 0 объект > эндобдж 42 0 объект > эндобдж 43 0 объект > эндобдж 44 0 объект > эндобдж 45 0 объект > эндобдж 46 0 объект > эндобдж 47 0 объект > эндобдж 48 0 объект > эндобдж 49 0 объект > эндобдж 50 0 объект > эндобдж 51 0 объект > эндобдж 52 0 объект > эндобдж 53 0 объект > эндобдж 54 0 объект > эндобдж 55 0 объект > эндобдж 56 0 объект > эндобдж 57 0 объект > эндобдж 58 0 объект > эндобдж 59 0 объект > эндобдж 60 0 объект > эндобдж 61 0 объект > эндобдж 62 0 объект > эндобдж 63 0 объект > эндобдж 64 0 объект > эндобдж 65 0 объект > эндобдж 66 0 объект > эндобдж 67 0 объект > эндобдж 68 0 объект > эндобдж 69 0 объект > эндобдж 70 0 объект > эндобдж 71 0 объект > эндобдж 72 0 объект > эндобдж 73 0 объект > эндобдж 74 0 объект > эндобдж 75 0 объект > эндобдж 76 0 объект > эндобдж 77 0 объект > эндобдж 78 0 объект > эндобдж 79 0 объект > эндобдж 80 0 объект > эндобдж 81 0 объект > эндобдж 82 0 объект > эндобдж 83 0 объект > эндобдж 84 0 объект > эндобдж 85 0 объект > эндобдж 86 0 объект > эндобдж 87 0 объект > эндобдж 88 0 объект > эндобдж 89 0 объект > эндобдж 90 0 объект > эндобдж 91 0 объект > эндобдж 92 0 объект > эндобдж 93 0 объект > эндобдж 94 0 объект > эндобдж 95 0 объект > эндобдж 96 0 объект > эндобдж 97 0 объект > эндобдж 98 0 объект > эндобдж 99 0 объект > эндобдж 100 0 объект > эндобдж 101 0 объект > эндобдж 102 0 объект > эндобдж 103 0 объект > эндобдж 104 0 объект > / MediaBox [0 0 612 792] / Родитель 9 0 R / Ресурсы> / Шрифт> / ProcSet [/ PDF / Text / ImageC] / XObject> >> / StructParents 0 / Вкладки / S / Тип / Страница >> эндобдж 105 0 объект > эндобдж 106 0 объект > эндобдж 107 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 8 / Тип / Страница >> эндобдж 108 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 9 / Тип / Страница >> эндобдж 109 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 10 / Тип / Страница >> эндобдж 110 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 11 / Тип / Страница >> эндобдж 111 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 12 / Тип / Страница >> эндобдж 112 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 13 / Тип / Страница >> эндобдж 113 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 14 / Тип / Страница >> эндобдж 114 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 15 / Тип / Страница >> эндобдж 115 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 16 / Тип / Страница >> эндобдж 116 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 17 / Тип / Страница >> эндобдж 117 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 18 / Тип / Страница >> эндобдж 118 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 19 / Тип / Страница >> эндобдж 119 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 20 / Тип / Страница >> эндобдж 120 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 21 / Тип / Страница >> эндобдж 121 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 22 / Тип / Страница >> эндобдж 122 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 23 / Тип / Страница >> эндобдж 123 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 24 / Тип / Страница >> эндобдж 124 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 25 / Тип / Страница >> эндобдж 125 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 26 / Тип / Страница >> эндобдж 126 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 27 / Тип / Страница >> эндобдж 127 0 объект ] / CS1 [/ Indexed / DeviceRGB 1] >> / Шрифт> / ProcSet [/ PDF / Text / ImageC / ImageI] / XObject> >> / Повернуть 0 / StructParents 28 / Тип / Страница >> эндобдж 128 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text] >> / Повернуть 0 / StructParents 29 / Тип / Страница >> эндобдж 129 0 объект > эндобдж 130 0 объект > эндобдж 131 0 объект > эндобдж 132 0 объект > эндобдж 133 0 объект > эндобдж 134 0 объект > эндобдж 135 0 объект > эндобдж 136 0 объект > эндобдж 137 0 объект > эндобдж 138 0 объект > эндобдж 139 0 объект > эндобдж 140 0 объект > эндобдж 141 0 объект > эндобдж 142 0 объект > эндобдж 143 0 объект > эндобдж 144 0 объект > эндобдж 145 0 объект > эндобдж 146 0 объект > эндобдж 147 0 объект > эндобдж 148 0 объект > эндобдж 149 0 объект > эндобдж 150 0 объект > эндобдж 151 0 объект > эндобдж 152 0 объект > эндобдж 153 0 объект > эндобдж 154 0 объект > эндобдж 155 0 объект > эндобдж 156 0 объект > эндобдж 157 0 объект > эндобдж 158 0 объект > эндобдж 159 0 объект > эндобдж 160 0 объект > эндобдж 161 0 объект > эндобдж 162 0 объект > эндобдж 163 0 объект > эндобдж 164 0 объект > эндобдж 165 0 объект > эндобдж 166 0 объект > эндобдж 167 0 объект > эндобдж 168 0 объект > эндобдж 169 0 объект > эндобдж 170 0 объект > эндобдж 171 0 объект > эндобдж 172 0 объект > эндобдж 173 0 объект > эндобдж 174 0 объект > эндобдж 175 0 объект > эндобдж 176 0 объект > эндобдж 177 0 объект > эндобдж 178 0 объект > эндобдж 179 0 объект > эндобдж 180 0 объект > эндобдж 181 0 объект > эндобдж 182 0 объект > эндобдж 183 0 объект > эндобдж 184 0 объект > эндобдж 185 0 объект > эндобдж 186 0 объект > эндобдж 187 0 объект > эндобдж 188 0 объект > эндобдж 189 0 объект > эндобдж 190 0 объект > эндобдж 191 0 объект > эндобдж 192 0 объект > эндобдж 193 0 объект > эндобдж 194 0 объект > эндобдж 195 0 объект > эндобдж 196 0 объект > эндобдж 197 0 объект > эндобдж 198 0 объект > эндобдж 199 0 объект > эндобдж 200 0 объект > эндобдж 201 0 объект > эндобдж 202 0 объект > эндобдж 203 0 объект > эндобдж 204 0 объект > эндобдж 205 0 объект > эндобдж 206 0 объект > эндобдж 207 0 объект > эндобдж 208 0 объект > эндобдж 209 0 объект > эндобдж 210 0 объект > эндобдж 211 0 объект > эндобдж 212 0 объект > эндобдж 213 0 объект > эндобдж 214 0 объект > эндобдж 215 0 объект > эндобдж 216 0 объект > эндобдж 217 0 объект > эндобдж 218 0 объект > эндобдж 219 0 объект > эндобдж 220 0 объект > эндобдж 221 0 объект > эндобдж 222 0 объект > эндобдж 223 0 объект > эндобдж 224 0 объект > эндобдж 225 0 объект > эндобдж 226 0 объект > эндобдж 227 0 объект > эндобдж 228 0 объект > эндобдж 229 0 объект > эндобдж 230 0 объект > эндобдж 231 0 объект > эндобдж 232 0 объект > эндобдж 233 0 объект > эндобдж 234 0 объект > эндобдж 235 0 объект > эндобдж 236 0 объект > эндобдж 237 0 объект > эндобдж 238 0 объект > эндобдж 239 0 объект > эндобдж 240 0 объект > эндобдж 241 0 объект > эндобдж 242 0 объект > эндобдж 243 0 объект > эндобдж 244 0 объект > эндобдж 245 0 объект > эндобдж 246 0 объект > эндобдж 247 0 объект > эндобдж 248 0 объект > эндобдж 249 0 объект > эндобдж 250 0 объект > эндобдж 251 0 объект > эндобдж 252 0 объект > эндобдж 253 0 объект > эндобдж 254 0 объект > эндобдж 255 0 объект > эндобдж 256 0 объект > эндобдж 257 0 объект > эндобдж 258 0 объект > эндобдж 259 0 объект > эндобдж 260 0 объект > эндобдж 261 0 объект > эндобдж 262 0 объект > эндобдж 263 0 объект > эндобдж 264 0 объект > эндобдж 265 0 объект > эндобдж 266 0 объект > эндобдж 267 0 объект > эндобдж 268 0 объект > эндобдж 269 ​​0 объект > эндобдж 270 0 объект > эндобдж 271 0 объект > эндобдж 272 0 объект > эндобдж 273 0 объект > эндобдж 274 0 объект > эндобдж 275 0 объект > эндобдж 276 0 объект > эндобдж 277 0 объект > эндобдж 278 0 объект > эндобдж 279 0 объект > эндобдж 280 0 объект > эндобдж 281 0 объект > эндобдж 282 0 объект > эндобдж 283 0 объект > эндобдж 284 0 объект > эндобдж 285 0 объект > эндобдж 286 0 объект > эндобдж 287 0 объект > эндобдж 288 0 объект > эндобдж 289 0 объект > эндобдж 290 0 объект > эндобдж 291 0 объект > эндобдж 292 0 объект > эндобдж 293 0 объект > эндобдж 294 0 объект > эндобдж 295 0 объект > эндобдж 296 0 объект > эндобдж 297 0 объект > эндобдж 298 0 объект > эндобдж 299 0 объект > эндобдж 300 0 объект > эндобдж 301 0 объект > эндобдж 302 0 объект > эндобдж 303 0 объект > эндобдж 304 0 объект > эндобдж 305 0 объект > эндобдж 306 0 объект > эндобдж 307 0 объект > эндобдж 308 0 объект > эндобдж 309 0 объект > эндобдж 310 0 объект > эндобдж 311 0 объект > эндобдж 312 0 объект > эндобдж 313 0 объект > эндобдж 314 0 объект > эндобдж 315 0 объект > эндобдж 316 0 объект > эндобдж 317 0 объект > эндобдж 318 0 объект > эндобдж 319 0 объект > эндобдж 320 0 объект > эндобдж 321 0 объект > эндобдж 322 0 объект > эндобдж 323 0 объект > эндобдж 324 0 объект > эндобдж 325 0 объект > эндобдж 326 0 объект > эндобдж 327 0 объект > эндобдж 328 0 объект > эндобдж 329 0 объект > эндобдж 330 0 объект > эндобдж 331 0 объект > эндобдж 332 0 объект > эндобдж 333 0 объект > эндобдж 334 0 объект > эндобдж 335 0 объект > эндобдж 336 0 объект > эндобдж 337 0 объект > эндобдж 338 0 объект > эндобдж 339 0 объект > эндобдж 340 0 объект > эндобдж 341 0 объект > эндобдж 342 0 объект > эндобдж 343 0 объект > эндобдж 344 0 объект > эндобдж 345 0 объект > эндобдж 346 0 объект > эндобдж 347 0 объект > эндобдж 348 0 объект > эндобдж 349 0 объект > эндобдж 350 0 объект > эндобдж 351 0 объект > эндобдж 352 0 объект > эндобдж 353 0 объект > эндобдж 354 0 объект > эндобдж 355 0 объект > эндобдж 356 0 объект > эндобдж 357 0 объект > эндобдж 358 0 объект > эндобдж 359 0 объект > эндобдж 360 0 объект > эндобдж 361 0 объект > эндобдж 362 0 объект > эндобдж 363 0 объект > эндобдж 364 0 объект / К 3 / П 101 0 Р / Pg 127 0 R / S / Span >> эндобдж 365 0 объект > эндобдж 366 0 объект > эндобдж 367 0 объект > эндобдж 368 0 объект > эндобдж 369 0 объект > / Граница [0 0 0] / Содержание / Rect [72.0 650,625 424,1094 669,375] / StructParent 1 / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 370 0 объект > / Граница [0 0 0] / Содержание () / Rect [72,0 612,5547 118,127 625,4453] / StructParent 2 / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 371 0 объект > / Граница [0 0 0] / Содержание () / Rect [124,127 613,5 166,0039 624,5] / StructParent 3 / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 372 0 объект > / Граница [0 0 0] / Содержание / Rect [230,8867 244,5727 466,2236 256,2914] / StructParent 4 / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 373 0 объект > / Граница [0 0 0] / Содержание (Сравнительное и зарубежное право) / Rect [137.2383 223,7406 317,8877 235,4594] / StructParent 5 / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 374 0 объект > / Граница [0 0 0] / Содержание (Общественное право интеллектуальной собственности) / Rect [357.9463 223.7406 516.4912 235.4594] / StructParent 6 / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 375 0 объект > / Граница [0 0 0] / Содержание ([email protected]) / Rect [72,0 72,3516 174,5024 82,8984] / StructParent 7 / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 376 0 объект > поток xXrF + U) kscEJA $ D «& X |} z ..

Политическая и правовая реформа в Tr

Содержание

Авторы, Список сокращений, Предисловие, Введение, Часть I.Историко-концептуальные основы, Взлет и падение правового государства в опыте российской юридической науки: зарубежная наука и отечественный стиль, от правового нигилизма до Правового государства: советское правовое развитие, 1917-1990, верховенство закона и Правовое государство с особым упором на Советский Союз, Часть II. Правовое государство и советское общество, правовое сознание и правовое государство, региональные и национальные вариации: балтийский фактор, эволюция советской конституции, советское законодательство: школа демократии Горбачева, исполнительная власть и концепция правого государства, Закон- Основы государства и КПСС, Часть III.Влияние материального и процессуального права на людей и организации, внутреннее право и международное право: импорт высших стандартов, Судьба прав личности в эпоху перестройки, неформальная политика и верховенство закона, Реформа уголовного права при Горбачеве: преступление, наказание , и права обвиняемых, В поисках судебной независимости: советские суды в правовом государстве, материальная и процессуальная защита прав хозяйствующих субъектов и их собственников, советское гражданское право и появление правового государства: фигурируют ли иностранцы в Великая схема ?, Идеалы Правового Государства и советского рабочего места: на примере увольнений, Часть IV.Комментарий, События в советском законодательстве 1917-1990: Комментарий, Балтийский случай и проблема создания правового государства, законотворчество при Горбачеве, оцененное по стандартам правового общества, конституционная реформа в СССР, реализация международного гуманитарного права. Стандарты прав в правовой системе Литвы и проблема правового государства, отказ от правосудия, какой вид суда и прокуратуры?, Предприятия на трудном пути к рыночной экономике: правовые аспекты, индекс

История российского государства и права: отраслевой подход | Минникес

В статье оценивается практическая значимость хронологического подхода к изучению истории государства и права Российского в учебной литературе.Отмечено, что такой подход затрудняет выявление закономерностей развития государства и права, поскольку информация о государстве и праве закрыта в пределах определенного исторического периода и часто бывает неполной, фрагментарной. Автор предлагает несколько новых методических указаний, которые могут улучшить курс истории государства и права Российского. Целенаправленная предметно-отраслевая направленность информации о государстве и праве, использование сравнительно-правового диахронического метода анализа историко-правовых явлений и связное структурированное изложение информации об истории государства и права Российского.Целенаправленность позволяет сформировать несколько основных тем, каждая из которых охватывает определенное государственно-правовое явление (например, эволюцию источников права) или определенную отрасль права (например, историю гражданского права, эволюцию уголовного права и т. .). Каждая отрасль права или явление исследуется с помощью сравнительно-правового диахронического метода. Это позволяет сосредоточиться на небольшом количестве смежных вопросов и изучать явление или отрасль права не только в статике, но и в динамике, начиная с момента становления и до его современного состояния, прослеживая основные этапы эволюции и развития. тенденции.Принцип согласованности и структурирования изложения помогает избежать пропусков в изложении информации, что позволяет восстановить полную картину развития отрасли права или правового явления. На конкретном примере эволюции национального законодательства о форме брака продемонстрированы возможности авторских рекомендаций. В статье в соответствии с принципами целенаправленного сравнительно-исторического анализа когерентности исследуются формы брака, практиковавшиеся в Российском государстве с X по XX век, и делаются важные выводы как теоретического, так и практического характера.Установлено, что в древнейший период соперничали между собой две формы брака — языческий и церковный. Церковный брак стал исключительно доминирующим только в конце XVI века. Однако церковный брак никогда не был единственной законной формой брака. Наряду с этим существовали языческие обряды «аборигенов», раскольнические браки, нехристианские и смешанные браки, а также гражданский брак. На основании сравнительного анализа установлено, что в XVIII веке ритуально-обрядовая сторона брака дополнялась формальной стороной.Формальная сторона брака постепенно полностью вытесняет ритуал и в середине ХХ века становится единственным доказательством законности брачного союза. Сделан вывод о положительном влиянии предложенных принципов совершенствования курса Истории государства и права Российского и о том, что такой подход соответствует идее практического обучения.

«Верховенство закона и экономические реформы в России» Джеффри Д. Сакс и Катарина Пистор

Название

Верховенство закона и экономические реформы в России

Описание

Какое влияние оказал избранный Россией путь реформ на развитие права после краха коммунистического режима? В этом сборнике эссе исследуется, как отличительные российские традиции закона — и беззакония — формируют нынешнюю борьбу за экономические реформы в стране.Девять известных ученых, отобранных по специальностям истории, политологии, права и экономики, квалифицированно ответили на этот вопрос. Опираясь на опыт других стран с переходной экономикой и развитых стран с рыночной экономикой в ​​контексте российской истории, эти эссе показывают переходный период России в период 1991 в более ясной перспективе. В этой книге проводится сравнение российской правовой традиции с западной правовой традицией; отличает прогресс России в реформе коммерческого права от прогресса других стран с переходной экономикой; и исследует политику правительства, а также внутри предприятий, связанную с реформой корпоративного права в дореволюционной России, во время перестройки и во время амбициозной российской программы массовой приватизации.Используя сравнительные данные, авторы оценивают влияние на программы экономических реформ высокоцентрализованных президентских конституций по сравнению с парламентскими конституциями. Анализируется огромная проблема, создаваемая ростом преступности и коррупции, а также обсуждаются экономические причины и возможные средства правовой защиты. Поскольку реформа статутного права является лишь одним из элементов правовой реформы, в книге также исследуется функционирование правовых институтов, включая полицию, другие силы общественной безопасности и частные институты по урегулированию споров.