Идеология либерализма это: Кто такие либералы. Либерализм как политическая идеология

Кто такие либералы. Либерализм как политическая идеология

Либерализм — это политическая идеология, признающая главными ценностями свободу и права человека. Главные из этих прав — свободно распоряжаться собой и своей собственностью. Говоря кратко, либерализм — это «идеология свободы». Само слово происходит от латинского liber — «свободный».

Либералы — это сторонники либеральной идеологии. В политике либералы выступают за демократию, политическое равенство. В экономике поддерживают свободный рынок и частную собственность. В сфере культуры и идеологии выступают за плюрализм — признание права на разные взгляды, вкусы и мнения.

Свобода личности не противоположна интересам общества, а наоборот является главной движущей силой общественного развития, полагают либералы.

Наряду с консерватизмом и радикализмом, либерализм считается одной из основных политических идеологий современности. В отличие от консерваторов, либералы выступают за преобразование общества путем реформ, за снижение роли государства в обществе.

В отличие от радикалов, не поддерживают быстрые революционные изменения, считая их опасными и вредными.

Содержание

Суть либеральной идеологии

• Главные ценности либерализма — демократизм и индивидуализм, права человека. Человеческая жизнь признается абсолютной ценностью.

• Либералы выступают за частную собственность и экономические свободы — рыночную экономику, конкуренцию, минимальное государственное вмешательство в дела бизнеса.

• Либералы выступают за демократию, политическое равенство всех людей, равенство перед законом и судом.

• Либералы призвают ограничить объем и сферы деятельности государства, снизить вмешательство государства в жизнь граждан.

• Либералы поддерживают курс на изменение общества путем реформ, постепенных ненасильственных преобразований.

Либералы и консерваторы. Либерализм и консерватизм: общее и отличия

Отличия между либерализмом и консерватизмом очевидны на уровне ценностей. Для консерваторов главными ценностями являются традиционные общественные институты — семья, государство, религия. Для либералов — индивидуализм и личная свобода.

При этом на практике либералы и консерваторы зачастую выступают за одни и те же вещи. Ведь и либералы, и консерваторы относятся к «правым»:

• И либералы, и консерваторы считают частную собственность основой общества, поддерживают рыночную экономику.

• И либералы, и консерваторы выступают против революций, радикальных перемен.

Таким образом, либерализм и консерватизм не всегда жестко противостоят друг другу. Один и тот же человек может в разные периоды жизни склоняться то в пользу либерализма, то в пользу консерватизма. В этой связи обычно вспоминают высказывание британского премьер-министра Бенджамина Дизраэли: «У того, кто в шестнадцать лет не был либералом, нет сердца; у того, кто не стал консерватором к шестидесяти, нет головы».

В демократических странах избиратели могут голосовать то за либералов, то за консерваторов.

Так, в двухпартийной системе США Демократическая партия считается более либеральной, Республиканская — более консервативной. Партии периодически сменяют друг друга у власти в результате выборов, отчего политический курс становится то более либеральным, то более консервативным.

Дональд и Мелания Трамп голосуют на выборах президента США. 2016 год. Фото: Reuters

Что такое экономический либерализм

Экономический либерализм — это часть либеральной идеологии, касающаяся рынка и частной собственности. По мнению либералов, политическая свобода и социальная справедливость неотделимы от экономической свободы и частной собственности. Либералы выступают за рыночную экономику, поддерживают максимальную свободу торговли и конкуренции, свободу предпринимательства.

Либералы выступают за минимальное вмешательство государства в дела бизнеса, за снижение налогов и законодательных ограничений для предпринимателей. По мнению либералов, наилучшим образом экономику регулирует «невидимая рука рынка» — закон спроса и предложения.

Противоположность экономическому либерализму — централизованная плановая экономика. Также либералы расходятся во взглядах с представителями меркантилизма, кейнсианства и других направлений экономической мысли.

Либерализм в России: самая краткая история. Западники, славянофилы и «либерасты»

В Россию слово «либерализм» попало в XVIII веке из Франции. В дальнейшем слово «либерал» стали использовать как антоним слову «государственник» — сторонник сильной центральной власти.

Екатерина II (1762-1796) сама разделяла многие либеральные идеи просветителей, однако не смогла или не захотела в полной мере воплотить их в жизнь.

При Александре I (1801-1825) в стране действовали тайные общества декабристов. Многие из заговорщиков придерживались либеральных идей, мечтали об установлении ограниченной монархии или республики.

При Николае I (1825-1855) основными представителями либерализма в России были славянофилы и западники. Западники выступали за развитие России по европейскому образцу, славянофилы — за особый русский путь. Однако и те, и другие считали необходимой отмену крепостного права и ограничение самодержавной власти царя.

При Александре II (1855-1881) появилась так называемая «либеральная бюрократия» — чиновники, которые по поручению царя проводили Великие реформы. Было отменено крепостное право, созданы независимые состязательные суды, земстав и городские думы, армия перешла к всеобщей вониской повинности вместо 25-летней рекрутчины.

При Александре III (1881-1894) главной опорой либеральной интеллигенции стали земства — органы местного самоуправления. При Николае II (1894-1917) деятели земского движения создали первую либеральную политическую организацию — нелегальный «Союз земцев-конституционалистов».

С 1905 года, когда были разрешены партии и объявлены выборы в Госдуму, либералы создали Партию конституционалистов-демократов (кадетов). Она играла заметную роль в парламенте вплоть до революции 1917 года. После Февральской революции либералы-кадеты входили во Временное правительство, однако их вместе с правительством смела Октябрьская революция.

С приходом к власти большевиков и установлением однопартийной системы либерализм в России прекратил существование: уцелевшие российские политики-либералы продолжали свою деятельность уже в эмиграции.

«17 октября 1905 года». Картина Ильи Репина. 17 октября 1905 года царь Николай II подписал манифест, даровавший населению демократические права и свободы, провозгласивший выборы в Думу

В современной России ведутся споры о том, можно ли говорить о либералах и консерваторах в традиционном смысле. Сейчас, например, в стране существует Либерально-демократическая партия России (ЛДПР). Однако действия и заявления руководства партии далеко не всегда отражают либеральные идеи.

В России слово «либерализм» с самого начала многими воспринималось как синоним вольнодумства, излишней терпимости, низкопоклонства перед Западом. Так, герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы» Иван Шатов заявляет: «Наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить».

В современном интернет-сленге есть насмешливое слово «либераст», которым называют всех подряд: и авторов рыночных реформ 1990-х годов, и сегодняшних министров, и радикально настроенных оппозиционеров.

Карикатура с подписью, высмеивающей либералов

Кто сказал «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать»?

Один из столпов либерализма — свобода слова. Иногда суть либерализма передают следующей цитатой: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать». В другом переводе: «Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить».

Это высказывание приписывают французскому просветителю XVIII века Вольтеру, однако на самом деле она впервые появилась в 1906 году в биографии Вольтера, написанной англичанкой Эвелин Холл. Оригинал звучит так: «

I disapprove of what you say, but I will defend to the death your right to say it».

Фраза стала крылатой еще при жизни Эвелин Холл, и ей приходилось объяснять, что в действительности Вольтер не писал этих слов: «Я не хотела создать впечатление, что это подлинные слова Вольтера… Это всего лишь парафраз его слов из «Очерков о терпимости» — «Думайте и позволяйте другим думать тоже»».

Бюст Вольтера. Жан-Антуан Гудон. 1778

Либерализм — Департамент философии

ГЛАВА 1. ЧТО ТАКОЕ “ЛИБЕРАЛИЗМ”? 

(статья взята с сайта  www.yabloko.ru: ссылка на статью)

Основные значения термина

Во-первых, либерализм — это либеральная теория, некая система философских и политических идей, оформившаяся на Западе в конце XVIII — начале XIX в. и опирающаяся на целую традицию в европейской общественной мысли, представленную именами Дж.Локка, Ш.Монтескье, А.Смита, И.Канта, В.Гумбольдта, Дж.Мэдисона, И.Бентама, Б.Констана, Дж.С.Милля и др. Однако исторически либеральная теория представлена множеством не совпадающих друг с другом, а в некоторых аспектах — и исключающих друг друга форм.

Образующие ее концепции обосновывали разную практику: есть “классический” либерализм А.Смита, И.Бентама и Б.Констана, исповедующий предложенный физиократами принцип laissez-faire и идею “минимального государства” (во второй половине ХХ в. этот тип либеральной теории развивали либертаристы чикагской школы и их последователи), — и есть “новый” либерализм Т.Х.Грина, Л.Т.Хобхауза, Дж.Дьюи, Дж.Ролса, Р.Дворкина, отстаивающий идею позитивной свободы, равенства возможностей и выдвигающий концепцию “государства благосостояния”. Авторы либеральных теорий использовали разные способы аргументации: либерализм опирался на утилитаризм и концепции естественных прав, идею автономии личности и теории общественного договора. Иными словами, мыслители, обосновывавшие либеральные принципы с помощью разных аргументов, иногда выступали по разные стороны полемических баррикад. Таким образом, существовала не одна либеральная теория, а множество.

Причем одни исследователи считают, что множество это опирается на некие принципы, составляющие систему, но допускающие вариации¹, другие же уподобляют либеральную традицию корзине разнородных идей, из коей каждый берет, что его душе угодно ^2.  

Либеральная теория представляет собой определенное мировоззрение, имеющее философские, социальные, этические, экономические и политические аспекты, которые связаны друг с другом, взаимно друг друга дополняют, но в то же время обладают некоторой самостоятельностью. Отдельные составляющие либеральных доктрин приобретают большую или меньшую значимость в зависимости от конкретных обстоятельств. И хотя теории политического или экономического либерализма опираются на соответствующие онтологические концепции, они имеют и свои собственные обоснования и потому иногда рассматриваются в отрыве друг от друга. 

Либеральная теория первоначально сформировалась на Западе, точнее, в ряде стран на берегах Северной Атлантики. Причем исходно она не составляла некой единой школы общественной мысли: так, существовали значительные различия между английской, американской и французской либеральными традициями, складывавшимися приблизительно в одно и то же время, но опиравшимися на разные теоретические источники и, что даже более важно, решавшие разные исторические задачи. Позднее либеральные идеи были перенесены и в другие страны, в том числе в Россию, однако перенос этот сопровождался существенной трансформацией, ибо исходно эти идеи формулировались как ответ на вопросы, поставленные в совершенно ином историческом контексте. Поэтому сегодня, рассуждая о либеральной теории, приходится принимать в расчет и те национальные особенности, которые она имеет в разных странах мира. 

На Западе, где традиции либеральной философии существуют уже столетия, ее идеи и сегодня развиваются, а также критикуются, опровергаются — и заново доказывают свою состоятельность. В последние годы все чаще звучат высказывания о том, что либеральная традиция — скорее миф, нежели реальность, что она эклектична, что составляющие ее теории противоречат друг другу, а использовавшиеся ею способы аргументации несостоятельны, и потому задача современных философов — “защитить историческое наследие либеральной практики от крайностей чересчур либеральной идеологии”.³ Впрочем, у этой точки зрения есть и противники, которые утверждают, что либерализм и в конце ХХ в. играет важную роль в обосновании ценностей западного общества и решении его проблем, и что даже если, вопреки долго бытовавшему предрассудку, не существует либерализма как единой и последовательной традиции, он может и должен быть реконструирован^4. 

В России развитие этого направления политической философии, к сожалению, было прервано Октябрьской революцией 1917 г., и идеи, появившиеся в последнее десятилетие на отечественной почве, не являются прямым продолжением какой-либо из традиций западной или старой российской либеральной философии (несмотря на очевидное возрождение интереса к истории последней). Вряд ли стоит поэтому удивляться, что, как констатирует Д.Фурман, “в нашей антикоммунистической революции… мы не имеем дело… с крупными идеологами-мыслителями и развернутыми и продуманными идеологиями-философиями”⁵. Проблема в том, что прерванную традицию трудно возродить за короткий срок: одной из особенностей “социалистического” режима был запрет на свободные дискуссии о любых политических альтернативах, кроме официально провозглашенных. Как пишет Е.Шацкий, “коммунисты преуспели в создании порядка, исключающего ясные политические альтернативы — порядка, порождающего разочарование и сопротивление, но не политическую мысль… Люди больше склонны были найти прибежище в уединении частной жизни, чем размышлять, какой должна быть жизнь общества, чтобы она их устраивала”. По его оценкам, либерализм в виде “развернутых и продуманных идеологий-философий” отсутствовал и в Восточной Европе⁶. Однако либерализм — это не только традиция либеральной теории. 

Во-вторых, словом “либерализм” обозначают определенную часть политического спектра, представленную приверженцами постепенных, умеренных, сугубо легальных перемен. В российской практике этот смысл слова “либерал” хорошо освоен: в какой-то степени это определялось особенностями дореволюционного русского либерализма, последовательно отстаивавшего представление о тесной взаимосвязи либеральных ценностей и “либеральных”, то есть постепенных, умеренных, опирающихся на право методов их осуществления.⁷ Однако сыграла свою роль и радикальная критика либерализма, прочно закрепившая за ним ярлыки, вызывавшие пренебрежительное отношение. Это значение рассматриваемого нами термина по-прежнему актуально для российской политической культуры, однако не о нем пойдет речь в настоящей книге. 

В-третьих, о “либерализме” говорят как о неком складе ума, отличающемся рационализмом, терпимостью, открытостью, готовностью объективно воспринять критику, способностью взглянуть на рассматриваемый предмет с разных точек зрения. Необходимость такого подхода имеет определенное обоснование в либеральной теории, чаще всего связываемое с трудами Дж.С.Милля, однако он может опираться и на другие аргументы, непосредственного отношения к рассматриваемой нами традиции не имеющие: основанные на скептицизме, прагматизме и т.д. 

Наконец, термин “либерализм” относят к определенному типу политической практики и институтов, включающему в себя религиозную терпимость и свободу дискуссий, ограничение вмешательства государства в частную жизнь, конституционное правление, опирающееся на разделение властей и свободные выборы, а также экономику, основанную на частной собственности, рынке и свободе контракта. Соответственно, “либеральными” называют те политические силы, которые настаивают на развитии такой практики и институтов. Указанные институты в странах Запада складываются начиная с XVII в. (а в некоторых аспектах — и раньше), отчасти под влиянием либеральных (но также и консервативных, социалистических и др. ) идей, и варьируются в широких пределах. Многие современные западные исследователи настаивают на необходимости различать либеральную теорию и практику, указывая, что это далеко не одно и то же^8.  

Очевидно, нельзя ставить и знак равенства между либерализмом как теорией и развиваемыми на его основе конкретными политическими программами, направленными на становление и развитие соответствующих институтов. И дело не в том, что эти программы противоречат теории: напротив, либеральный характер тех или иных политических сил определяется тем, в какой мере предлагаемые ими программы соответствуют спектру альтернатив, “подтверждаемых” либеральной традицией. И если трудно дать однозначное определение того, чем либерализм является, то достаточно несложно указать на то, чем он не является — в отличие от других направлений в политике. Д.Маннинг называет это “поле возможных значений” “символической формой либерализма” и считает указание на границы такого поля вполне адекватным способом определения либерализма как идеологии⁹. Однако, как уже было показано, либеральная теория довольно аморфна и разнородна, она создавалась применительно к определенным историческим обстоятельствам, поэтому конкретные политические программы всегда представляют собой некий отбор либеральных идей, осуществляемый для решения реальных задач, порой весьма отличающихся от тех, в контексте которых первоначально создавались базовые положения теории. Кроме того, эти программы вынуждены учитывать не только “идеальные” принципы теории, но и возможности реальной политики. 

По-видимому, преимущественно в последнем из указанных значений либерализм и выступает в настоящее время в России: мы наблюдаем либерализм как стремление к модернизации, как политическую идеологию, утверждающую принципиальную возможность создания западных либеральных институтов в этой стране и намечающую основные пути достижения этой цели. (Следует впрочем отметить, что в качестве “идеологии модернизации” выступают также и некоторые варианты социалистической теории).  

В этом своем качестве “либерализм” пережил период наибольшего “массового” успеха в 1989 — 1991 гг., выполняя роль “идеологии антикоммунизма”. Представляется, однако, что успех этот скорее определялся охватившим общество эмоциональным подъемом, вызванным распадом коммунистической системы, нежели продуманной и обоснованной программой. Более того, есть основания сомневаться в существовании на этом этапе такой программы¹⁰. В период крушения “реального социализма” либеральная риторика присутствовала в высказываниях политических деятелей и в программах политических течений различной ориентации. Далеко не все, кто апеллировал к либеральным ценностям или называл себя либеральным политиком, действительно заслуживал такой характеристики (классический пример — название “Либерально-демократической партии СССР” В.В.Жириновского, созданной в марте 1990 г.). “Демократами” в начале 90-х гг. называли всех противников коммунистического режима, безотносительно к содержанию их “позитивных” программ, которые в то время еще не были достаточно четко сформулированы. И все они в той или иной мере использовали для критики советского режима и обоснования своих целей либеральные идеи. 

В странах, где либеральная демократия давно стала реальностью, ее основные ценности и принципы признаются практически всеми. Их открыто критикуют разве что крайне правые и крайне левые. Либерализм здесь “победил”, хотя и ценой утраты собственной идентичности: сегодня ему трудно предложить оригинальную программу, которая отличала бы его от других политических течений. Из идеологии он превратился в мета-идеологию, некую сумму принципов, определяющих рамки и правила идеологической и политической коммуникации. Вместе с тем, там, где имеется опыт либеральной политики, требуются какие-то специфические основания, чтобы называть себя либералом. По словам Е.Шацкого, хотя точного определения либерализма нет нигде, однако, там, где он “имеет долгую историю, этот недостаток восполняется прецедентами и стереотипами, которые мешают людям использовать либеральную концепцию для обоснования чего угодно. Здесь менее склонны включать в нее все, что не является государственным социализмом или сводить либерализм к капитализму как таковому”^11.  

В России, как и в странах Восточной Европы, в первые годы демократических преобразований либерализм воспринимался как наиболее естественная альтернатива коммунизму, как идеология модернизации и вестернизации. И в ранг “либеральных” здесь попадали политики самой разной ориентации. К середине 90-х гг., когда разочарование в результатах реформ, называвшихся либеральными, сделало это прилагательное не слишком популярным, а границы политического спектра приобрели более отчетливые очертания, “демаркационные линии” стали точнее, и на роль либералов теперь претендуют в основном те, чьи программы действительно в некотором смысле соответствуют этому определению.  

В настоящее время либеральными в России с большим или меньшим основанием называют себя несколько партий и движений: “Демократический выбор России”, “Яблоко” (в сентябре 1996 г. заявившее о своем стремлении сочетать либеральный и социальный подходы), “Вперед, Россия!” Б.Федорова, “Общее дело” И.Хакамады, Партия экономической свободы К.Борового и др. Хотя их количество определяется не только принципиальными отличиями их программ, есть основания говорить о разных вариантах либеральных концепций развития России: исследователи различают радикал-, социал- и национал-либерализм (последний связывался с ПРЕС, а затем — с партией А.Лебедя, не рассматривавшими себя, однако, в качестве либеральных движений). В.В.Согрин находит черты социал-либерализма также в программе НДР и в лозунгах президентской кампании Б.Ельцина¹². На наш взгляд, столь широко раздвигать рамки понятия “либерализм” не совсем корректно. Наличие либеральной риторики само по себе не является основанием для характеристики целей политики, а реформы по преобразованию институтов “реального социализма” не обязательно носят либеральный характер.¹³ 

Вопрос о том, как определять либерализм и кого на основании этого определения следует считать либералом, является одним из наиболее сложных (в том числе и для исследователей западной политической мысли). Проблема заключается в том, что трудно дать “объективное” определение либерализму как системе идей с позиций историка, а не идеолога, формулирующего свое собственное понимание этого предмета. Особенно это сложно, когда мы имеем дело с только-только возрождающимся либерализмом, еще не вполне оформившимся идейно и организационно. В этой ситуации нам представляется оптимальной методология, предложенная Е.Шацким для исследования либерализма в Восточной Европе. Согласно его подходу, следует сосредоточить усилия на изучении взглядов тех, кто называет себя либералами и кого называют так другие (несмотря на то, что выбранные таким образом политики зачастую не похожи на классиков западной мысли и их современных последователей). Однако, по мысли Е.Шацкого, это не исключает необходимости “концептуального” анализа выдвигаемых этими политиками программ, предполагающего “знание о разных вариантах либерализма и личную точку зрения на либерализм вообще”^14.  

Следует заметить, что подобное решение проблемы идентификации применяли и некоторые исследователи западного либерализма. Так, М.Фриден предлагает рассматривать в качестве либерала “того, кто называет себя так или кого считают таковым его современники и чьи политические и социальные идеи вращаются вокруг проблем, обычно составляющих предмет заботы либералов”¹⁵. Таким образом, “репутационный” подход дополняется анализом, опирающимся на определенное представление об историческом наследии либерализма и его основных принципах. 

Эта книга — о том, что представляет собой идеология современных российских партий и движений, называющих себя либеральными. Однако прежде чем перейти к анализу их программ, необходимо дать некоторое представление о либерализме, его теории и политической практике. Не претендуя на обстоятельное изложение этого обширного и отнюдь не простого предмета, укажем лишь на некоторые моменты, которые, на наш взгляд, окажутся полезными для понимания особенностей современного российского либерализма.

К вопросу об определении: основные этапы развития либеральной теории

¹⁶. Рамки настоящей работы не дают возможности рассмотреть подробно историю либеральных идей, развертывавшуюся во многих странах, где она имела свои характерные особенности. Однако у нас есть возможность проследить основные ее этапы и связанные с ними направления эволюции, свойственные либерализму практически повсюду. При этом, рассматривая указанные направления, мы будем опираться преимущественно на англосаксонскую либеральную традицию, поскольку она наиболее отчетливо демонстрирует прослеживаемые нами тенденции.  

Будучи отражением процессов модернизации, начавшихся на Западе в XVI-XVII вв., либерализм вобрал в себя многое из наследия раннебуржуазной общественной мысли: в развитии его теории важную роль сыграли концепции онтологического индивидуализма, разработанные Т.Гоббсом и Дж.Локком и связанное с ним негативное понимание свободы, представление о связи свободы и частной собственности, обоснованное Локком, идеи веротерпимости, развивавшиеся в эпоху Реформации, принцип lassez-faire (“дайте действовать”), сформулированный французскими физиократами, теория разделения властей и доктрина верховенства права. Корни многих либеральных идей восходят чуть ли не ко временам античности, что затрудняет определение времени рождения либерализма. Некоторые авторы видят его истоки уже в эпохе Возрождения и Реформации¹⁷, другие начинают его историю с XVII века, с Т.Гоббса, Дж.Локка, французских и немецких просветителей¹⁸. Однако и то, и другое сопряжено с определенными методологическими трудностями: нельзя взять писателя раннего Просвещения, например, Локка, который не называл себя либералом, и представить его как типичного представителя рассматриваемой традиции на основании его собственных трудов, не выявляя, в каком смысле его аргументы являются либеральными. Доказывая же их либеральный характер, мы пытаемся показать, что указанные аргументы совместимы с базовыми идеями более поздних либеральных доктрин. Однако общественная мысль Просвещения послужила основой для всех трех главных направлений современной идеологии: либерализма, консерватизма и социализма. Поэтому многих из “либералов” XVI-XVIII в. можно также отнести к числу консерваторов или социалистов. 

На наш взгляд, более обоснованной представляется точка зрения тех, кто рассматривает мыслителей XVI-XVIII вв. как теоретических предшественников либерализма, относя формирование последнего в качестве самостоятельной социально-политической и этико-философской доктрины к концу XVIII — началу XIX вв. , когда сложилась та его форма, которая позже получила название “классической”¹⁹. Обычно ее связывают в Англии с деятельностью кружка “философских радикалов”, опиравшихся на труды И.Бентама, Д.Рикардо, Т.Мальтуса, Дж.Милля, а также с идеями “манчестерской школы” экономического либерализма (Р.Кобден, Д.Брайт), а во Франции — с творчеством Б.Констана. 

“Философские радикалы” отказались от концепции естественного права и общественного договора (в значительной мере — под влиянием ее критики в работах Д.Юма и Э.Берка) и обосновывали права индивидов, исходя из натуралистической этики утилитаризма. Последняя видит корни того, что люди считают хорошим или плохим, соответственно, в удовольствии или страдании. “Природа, — писал И.Бентам, — отдала человечество под власть двух господ — страдания и удовольствия. Лишь они могут указывать, что нам следует делать и что мы станем делать”²⁰. По природе своей человек не может действовать иначе как руководствуясь соображениями полезности, то есть стремлением к удовольствию и отвращением к страданию. Общество — не что иное, как сумма индивидов, оказывающих друг другу услуги, ибо польза одного человека обеспечивается действиями (или бездействием) другого, при этом каждый заботится о собственных интересах. Однако люди, согласно теории “классического либерализма”, достаточно разумны, чтобы осознать необходимость соблюдения норм общежития, позволяющих каждому эффективно достигать своих целей. Таким образом, “общественный интерес” “классические либералы” интерпретировали не как интерес некоторой общности, стоящей над индивидом, а как сумму интересов отдельных членов, составляющих общество. Либеральный принцип индивидуализма, приоритета индивидуальных интересов над социальными, отстаивался ими в наиболее крайней форме, как онтологический принцип.  

Классический либерализм обосновывал идею антипатернализма, настаивая, что каждый человек — наилучший судья собственных интересов. А потому общество должно обеспечивать своим гражданам наибольшую свободу, совместимую с равными правами других. При этом свобода интерпретировалась негативно, как отсутствие принуждения, как личная и гражданская свобода, как неприкосновенность сферы частной жизни. Именно эта сторона свободы представлялась наиболее значимой: политические свободы либералами начала XIX в. рассматривались как гарантия личных и гражданских прав. Б.Констан видел причины несчастий Французской революции в попытке ее лидеров воплотить античные идеи публичной свободы в современных, совершенно непригодных для нее условиях. “Личная независимость есть первейшая из современных потребностей, — писал он. — Значит, никогда не надо требовать от нее жертвы ради установления политической свободы”²¹. Напротив, последняя является лишь гарантией первой. 

Этой гарантии “классические либералы” придавали важное значение. “Философские радикалы” считали, что, исходя из идеи полезности как главного императива поступков людей, общественная гармония определяется разумными “правилами игры”, рациональными и равными для всех, дающими индивидам возможность наиболее эффективно заботиться о собственных интересах. Однако современное государство, представляющее “корыстные” интересы аристократии и духовенства является главным препятствием к созданию таких правил. “Философские радикалы” были активными пропагандистами парламентской реформы, накануне которой была в то время Англия. Наиболее авторитетным изложением их политической программы по праву считается “Исследование об управлении” Дж.Милля (1820 г.). 

Наибольшая свобода, совместимая с равными правами других, обеспеченная разумными “правилами игры”, устанавливаемыми и поддерживаемыми государством — вот кредо “классического либерализма”. В качестве главной гарантии свободы рассматривалась частная собственность, безопасности которой придавалось важное значение, а главным предметом заботы была свобода экономическая. “Классические либералы” взяли на вооружение лозунг “laissez-faire”, сформулированный французскими физиократами (Кене, Мирабо, Тюрго) и развитый английскими экономистами А.Смитом и Д.Рикардо. Они разделяли уверенность в том, что, действуя свободно, без какого-либо принуждения со стороны власти, участники рыночных отношений не только наилучшим образом реализуют собственные интересы, которые никто не может знать лучше их самих, но и по “закону невидимой руки” будут способствовать максимализации общего блага. 

Следовательно, государство не должно управлять экономикой и не должно перераспределять ресурсы в пользу бедных в соответствии с тем или иным критерием общественного благосостояния. Его задача — гарантировать свободный рынок труда и товаров. Положение же бедных, по убеждению “классических либералов”, основанному на работах Т.Мальтуса, не может быть улучшено благотворительным законодательством: единственным средством к решению этой проблемы является сокращение рождаемости. В 1834 г. в Англии был принят “закон о бедных”, по которому резко сокращалась помощь беднякам со стороны церковных приходов и упразднялся налог, который взимали с богатых в пользу бедных. 

Экономическая программа “классического либерализма” наиболее ярко проявилась в движении за свободу торговли в Англии, направленном против так называемых “хлебных законов”, устанавливавших протекционистские пошлины на импортируемое зерно. По утверждению лидеров “манчерстерской школы”, возглавлявших это движение, протекционистские пошлины, способствовавшие росту цен на хлеб, есть не что иное как незаконный налог, взимаемый с бедняков в пользу английских лендлордов. Отмена “хлебных законов” в 1846 г. рассматривалась как большая победа экономического либерализма в Англии. 

Если в Англии главные проблемы, занимавшие либералов в первой половине XIX в., концентрировались вокруг экономики, то для их собратьев на континенте главной проблемой были политические гарантии гражданских свобод. Их политическая программа включала более последовательное разделение властей (согласно английским образцам), защиту свобод, особенно свободы слова, гарантии самостоятельности местного управления, создание Национальной гвардии, состоящей из представителей среднего класса как силы, противостоящей и черни, и королевской армии. Французский либерализм представлял собой программу “среднего класса”, противостоящего как аристократии, так и низшим слоям общества. Отстаивая идею народного представительства, французские либералы первой половины XIX в., как впрочем и английские, жестко увязывали собственность и политические права. По словам Констана, только собственность, дающая достаточный досуг, дает человеку возможность осуществлять политические права. Революции 1830 и 1848-1850 гг. во Франции в значительной мере реализовали программы либералов. 

Таким образом, идеи “классического либерализма” оказали несомненное влияние на историю Европы первой половины XIX в. Вместе с тем, некоторые положения, приписываемые этой форме либеральных доктрин, не только никогда не были реализованы на практике, но и в теории были сформулированы гораздо более мягко, чем принято полагать. Это касается прежде всего идеи государства-”ночного сторожа”, миссия которого якобы сводится к установлению и поддержанию права. “Классический либерализм” действительно выступал за минимальные функции государства, но никогда не ограничивал последние областью права (хотя и рассматривал эту область в качестве главной заботы государства). Правительство должно брать на себя то, с чем не могут справиться отдельные индивиды и частные ассоциации. Оно должно поощрять развитие промышленности и таким образом создавать рабочие места, законодательными мерами способствовать частной благотворительности в пользу тех, кто не может обеспечить себя сам, смягчать негативные проявления коммерции, культивировать в обществе дух взаимопомощи. По мысли А.Смита, преимущества свободного предпринимательства будут гарантированы лишь если государство обеспечит гражданские добродетели, а потому оно должно, в частности, заботиться об элементарном образовании для бедных. А утилитаристская доктрина Бентама возлагала на государство целый ряд обязанностей, вызвавших в адрес этого теоретика упреки в чрезмерной “социальной инженерии”²². Таким образом, настаивая на сокращении функций государства, “классический либерализм” был далек от мысли ограничить его миссию сферой права. 

Рассматриваемый тип либеральной теории сформировался в Европе конца XVIII — первой половины XIX в. как ответ на проблемы, поставленные ходом истории. К середине века обосновываемая этой теорией экономическая и политическая программа была отчасти выполнена. “Тремя китами” “классического либерализма” были свобода личности, понимаемая как свобода от принуждения извне, рыночные отношения, основанные на незыблемости частной собственности и минимальное государство. Этот либерализм идеализировал рыночные отношения между мелкими предпринимателями, характерные для раннего капитализма: свободный рынок казался основой “хорошего общества”, в котором ответственные граждане, полагающиеся на собственные силы, взаимодействуют к собственной выгоде и всеобщему благу. Однако на практике свободная конкуренция не привела к гармонизации общественных отношений и торжеству меритократических принципов: оказалось, что в отстуствие контроля рыночные механизмы ведут к поляризации социальных контрастов, причем в основе вознаграждения далеко не всегда лежит принцип заслуг.  

В конце XIX — начале XX в. все “три кита” “классического либерализма” оказались пересмотрены. Новые обстоятельства ставили новые задачи, однако их решение было невозможно в рамках прежних доктрин. Преемственность между “классической” и “новой” либеральной теорией оказалась возможной благодаря существенной переработке социально-философских основ либерализма начала XIX в., связанной главным образом с творчеством Дж.С.Милля. 

Начав свою литературную и политическую деятельность как “философский радикал”, Милль впоследствии пересмотрел концепцию взаимоотношений личности и общества, сформулированную его предшественниками. Он показал несостоятельность предложенной ими теории мотивации: человек, по мнению Милля, не обязательно должен быть эгоистом, напротив, истинно человеческая сущность проявляется в заботе о других людях, более того, именно поступки, направленные на благо других, приносят высшее удовольствие. Человек способен проявлять как эгоистические, так и альтруистические качества, однако последние не возникают сами по себе, а формируются практикой взаимодействия и сотрудничества с другими людьми. Задача общества — поощрять такую практику. 

Будучи существом не только биологическим, но и социальным, человек зависит от общества в формировании и удовлетворении своих потребностей. И хотя условием развития личности является некоторая мера автономии, независимости от других людей и социальных институтов, самосовершенствование невозможно вне общества. Рассматривая развитие индивидуальности как высшую цель, делающую людей счастливыми, Милль был убежден, что эта цель может реализовываться только через осознание тесной взаимосвязи интересов каждого индивида с благом окружающих его людей и всего человечества. Таким образом, чтобы создать условия для максимального раскрытия человеком своих возможностей, нужно, с одной стороны, обеспечить ему личную свободу и оградить от тирании общественного мнения, а с другой — предоставить ему возможность активно участвовать в социальной жизни, реорганизовав соответствующим образом политические и экономические институты^23.  

Милль был одним из тех, кто наполнил центральный для либеральной философии принцип индивидуализма новым содержанием. Он попытался отойти от свойственного “классическому либерализму” представления о том, что общество — это механическая сумма индивидов, преследующих эгоистические цели и интересы. В его понимании человек — существо социальное, и общественный прогресс связан с развитием институтов, воспитывающих в нем “социальные” качества. Следовательно, соперничество и конкуренция — это не единственно возможная форма человеческого общежития, люди способны к осознанию своих высших, “социальных” интересов, а значит, к сотрудничеству и взаимодействию, к принятию решений, основанных не на сиюминутной корысти, а на долгосрочном просчете интересов, связанном с благом других людей. 

Благодаря Миллю, понятие “индивидуализм” получило новое этическое содержание, связанное с признанием высшей ценности уникального человеческого “я”, права человека на развитие всех его сил и способностей. Именно концепция индивидуальности как высшей ценности рассматривалась Миллем в качестве главного аргумента в пользу его знаменитого “принципа свободы”, согласно которому “единственная цель, оправдывающая законное применение власти к члену цивилизованного общества против его воли, есть предотвращение вреда для других людей. Его собственное благо, физическое или моральное, не является основанием для такого вмешательства… Единственный вид поступков, в которых человек несет ответственность перед обществом, есть поступки, затрагивающие других людей. Во всем, что касается его одного, он по праву абсолютно независим.”²⁴ По мысли Милля, этот принцип призван обеспечить человеку относительную автономию, необходимую для развития индивидуальности, для защиты от “коллективной посредственности”. И вместе с тем, важное значение английский философ придавал ответственности, которую рассматривал как оборотную сторону свободы.  

Идеи Милля подготовили почву для последующего изменения либеральной теории. По словам Л.Т.Хобхауза, “он один заполнил промежуток между старым и новым либерализмом”^25. 

В основе “новой либеральной теории” лежала позитивная концепция свободы, разработанная профессором Оксфордского университета Т.Х.Грином, опиравшимся на традиции немецкой идеалистической философии. Грин вслед за Гегелем рассматривал историю как борьбу за нравственное совершенствование человека, реализующуюся в попытках создать социальные институты, способные обеспечить условия для осуществления интеллектуальных и моральных возможностей людей. Он настаивал на органическом понимании общества как целого, образуемого взаимозависимыми частями. Право на свободу — право социальное, оно, согласно Грину, вытекает из факта принадлежности к обществу. Свобода в его понимании означает не просто отсутствие органичений, но “позитивную способность или возможность делать что-то или пользоваться чем-то, заслуживающим наших усилий и внимания, наравне с другими”²⁶. Свобода не дает человеку права ограничивать возможности других: люди должны иметь равные возможности для самосовершенствования. Исходя из этого, Грин утверждал, что цель общества — создать каждому своему члену условия для достойного существования. В связи с этим либералам следует пересмотреть свое отношение к государству: закон не обязательно ограничивает свободу, он может ее расширять, устраняя то, что ей препятствует. 

Идея государственного вмешательства в социальную и экономическую сферу, обоснованная Т.Х.Грином и его последователями и нашедшая в некоторой степени отражение в деятельности правительства У.Гладстона, далеко не у всех либералов вызывала поддержку. Одним из тех, кто резко выступал против нее, был Г.Спенсер. В серии статей, позднее переизданной под общим названием “Человек против государства” (1884 г.), он призывал вернуться к истинному либерализму. Свобода, по утверждению Спенсера, “определяется не характером государственной машины, которой он подчинятся, — будет ли она представительной или нет, — а сравнительно меньшим числом наложенных на него ограничений”²⁷. Негативное понимание свободы в работах Спенсера приобрело крайне индивидуалистический оттенок, а его трактовка конкуренции как одной из форм естественного отбора существенно отличалась от представлений либералов “классической” поры о механизме социального прогресса. 

В начале ХХ в. необходимость государственного регулирования социально-экономической сферы стала очевидной для значительной части либералов как в Англии, так и на континенте. К этому времени относится завершение доктрины “нового либерализма”, связанной с именами Л.Т.Хобхауза и Дж.А.Хобсона в Англии, Дж.Дьюи в США и др.²⁸ Хобхауз стремился противопоставить социал-дарвинизму Спенсера выдвигавшуюся Миллем идею о том, что общество существует благодаря взаимопомощи своих членов и что прогресс его связан с переходом от конкуренции к сотрудничеству. “Новые либералы” приняли также и разработанную Грином концепцию “позитивной свободы”. “Мы… можем сказать, — писал Хобхауз, — что задача государства — обеспечить условия для развития ума и характера… Государство должно предоставить своим подданным возможность самим получить все необходимое, чтобы стать полноценными гражданами”^29.  

Таким образом, “новый либерализм” решительно отказывался от классической доктрины “laissez-faire”, радикально пересмотрев отношение к свободной конкуренции и функциям государства. “Прежний либерализм рассматривал самостоятельную и конкурентную экономическую деятельность индивидов в качестве средства к достижению общественного благосостояния как цели, — писал Дж.Дьюи. — Нам надлежит сменить эту перспективу на обратную и увидеть, что обобществленная экономика есть средство обеспечить свободное развитие индивида как цель”³⁰. Опираясь на эти идеи, “новые либералы” обосновывали программу мероприятий, призванных обеспечить социальные права, без которых невозможны свобода и достойная жизнь. Эта программа включала создание общественной системы образования, установление минимальной заработной платы, контроль за условиями труда, предоставление пособий по болезни и безработице и т.п. Средства на проведение этих реформ должны быть получены за счет прогрессивного налогообложения. 

“Новые либералы” пересмотрели классическую теорию собственности. Источником всех прав, утверждали они, является общество, и если доход не соответствует вкладу человека в общее благо, то часть его может быть через налоги присвоена государством и перераспределена на социальные нужды. Улучшение условий жизни беднейших слоев, по мысли Л.Т.Хобхауза, окажется выгодным для общества в целом, поскольку приведет к расширению внутреннего рынка и будет способствовать экономическому росту. Программа “нового либерализма” представляла собой альтернативу радикальным социалистическим теориям и должна была способствовать смягчению конфликтов и мирной трансформации “капитализма эпохи свободной конкуренции” в общество с “социальной экономикой”, основанной на частной собственности и регулируемых рыночных отношениях.  

Философские и социально-политические концепции, обосновывавшие эту программу, в 20-30-х гг. ХХ в. были дополнены экономической теорией, разработанной Дж.М.Кейнсом и его последователями. Кейнс предложил конкретные механизмы воздействия на капиталистический рынок, способные, по его убеждению, предотвратить кризисы перепроизводства и стимулировать экономический рост. Кроме того, предусмотренные им меры по стимулированию платежеспособного спроса и сохранению “полной занятости”, должны были снять остроту социальных конфликтов. Работы Дж.М.Кейнса и его учеников оказали значительное влияние на практику государственного регулирования экономики, которая начала складываться в период первой мировой войны. В 30-е гг. его идеи нашли воплощение в “новом курсе” Т.Рузвельта. А в годы второй мировой войны и последовавший за нею период меры, предлагаемые кейнсианскими и неолиберальными программами стали неотъемлемой частью экономики развитых капиталистических стран.  

Концепции “общества благосостояния” в ХХ в. разрабатываются и реализуются не только “новыми либералами”, но и социал-демократами ³¹. У первых и вторых есть, тем не менее, некоторые различия: они опираются на разные представления о природе человека и его связи с обществом. Неолибералы исходят из идеи автономного самореализующегося индивида, имеющего определенные потребности, в том числе нуждающегося для своего развития во взаимодействии с другими такими же индивидами. Они, как правило, не строят своих рассуждений на аргументах, вытекающих из определенных моральных требований к обществу или представлений о том, что жизнь человека определяется социальными императивами. Каждый человек имеет свой собственный жизненный план и вправе его осуществлять. Право на достойное существование — индивидуальное, а не коллективное право. Социал-демократические концепции опираются на органическое представление об обществе, аргументы, связанные с моральными требованиями к обществу (социальная справедливость, равенство и т. п.) и идею коллективных прав. Вместе с тем, практические выводы обеих концепций во многом схожи. Иными словами, имея разные корни и апеллируя к разным аргументам, неолибералы и социал-демократы обосновывают необходимость примерно одних и тех же социальных функций и институтов. 

Либеральные идеи развивались и в России. Будучи восприняты у европейской общественной мысли, они играли заметную роль в дискуссиях о перспективах модернизации в этой стране. Вместе с тем, здесь они разрабатывались в контексте совсем иной культуры, имели другие социальные опоры, были направлены на решение специфических задач. По словам С.С.Секиринского и В.В.Шелохаева, “либеральные идеи и ценности были обязаны своим присутствием в интеллектуальной жизни страны, политических проектах, социальных движениях, правительственной политике противоречивым подчас интересам и стремлениям разных элементов европеизированной части русского общества — верховной власти, административной элиты и поместного дворянства. Их отношение к доктрине западного либерализма носило порой весьма избирательный характер: попадая на русскую “почву”, она как бы рассыпалась от соприкосновения с ней”^32. 

Однако и в российской политической мысли мы находим два типа либеральных теорий. Первый из них ярко и талантливо развивал Б.Н.Чичерин, которого известный польский исследователь русской общественной мысли А.Валицкий назвал “наиболее последовательным представителем классического либерализма на востоке от Германии.” По его словам, “как критик социализма и уступок принципу распределительной справедливости” Чичерин “стоит в одном ряду с самыми известными либералами ХХ века, включая Фридриха Хайека”³³. По мнению Чичерина, право на достойное существование обеспечивается человеколюбием, а не правом: “право, — пишет он, — одно для всех; человеколюбие же имеет в виду только известную часть общества, нуждающуюся в помощи”. Государство не должно изменять право, ущемляя свободу богатых ради бедных^34.  

Однако была и другая традиция. В.Соловьев одним из первых в Европе сформулировал идею “права на достойное существование”, дав ему юридическое обоснование в контексте своего понимания права как “минимума нравственности”. Эта идея легла в основу концепций “нового либерализма” П.Новгородцева, Л.Петражицкого, И.Покровского, позднее — Б.Кистяковского и С.Гессена. По утверждению П.И.Новгородцева, “правосознание нашего времени выше права собственности ставит право человеческой личности и во имя этого права… устраняет идею неотчуждаемой собственности, заменяя ее принципом публично-правового регулирования приобретенных прав с необходимым вознаграждением их обладателей в случае отчуждения”³⁴⁵. Этот принцип вытекает, по его мнению, из либеральных, а вовсе не социалистических посылок, ибо “нравственная основа социализма — уважение к человеческой личности — есть начало либеральное, а не социалистическое,. .. в учениях социализма эта основа не развивается, а затемняется”³⁶. Русские либералы обосновывали социальные права как часть естественных прав человека и настаивали на изменении фабричного законодательства, разрешении деятельности профсоюзов, создании системы государственного и общественного призрения нетрудоспособных и т.д. 

“Новый либерализм” в России возникает практически одновременно с аналогичными идеями на Западе. Вместе с тем, в России не было решено большинство проблем, входивших в число основных требований “классического либерализма” (последний в России, в отличие от западных стран, был представлен в виде теоретических концепций, но не конкретных политических программ). Однако факторы, способствовавшие популярности радикальных и социалистических идей в России, равно как и необходимость противостоять последним стимулировали и “ускоренное” развитие либеральной теории, воспринимавшей новейшие веяния западной мысли.  

Появление “новой” либеральной теории не означало конца “классической”: у последней также оставались приверженцы, возражавшие против тех перемен, которые, на их взгляд, противоречили духу истинного либерализма. Так, в послевоенных работах Ф.Хайека, К.Поппера, Дж.Тальмона проводилась мысль о том, что, поддерживая практику государственного интервенционизма, неолибералы идут по пути, ведущему к тоталитаризму. Будущее западной цивилизации, по мнению этих авторов, связано с возвратом к “классическим” принципам, с ограничением функций государства, с сохранением “открытого общества”³⁷. К этому же выводу приходил и известный английский исследователь И.Берлин: в работе, оказавшей заметное влияние на ход дискуссии между сторонниками двух направлений в либерализме, он на основе анализа негативной и позитивной концепций свободы доказывал, что приоритеты свободы и равенства несовместимы, что приверженность свободе исключает какие-либо обязательства в отношении равенства, за исключением формального равенства прав, и что позитивная интерпретация свободы ведет к догматизму и тоталитаризму, поскольку ее осуществление заставит все общество принимать цели, которые поддерживает лишь часть его граждан³⁸. В годы “холодной войны” и последовавший за ними период развитие либеральной теории в значительной степени стимулировалось противоборством с “тоталитарными идеологиями”, и если в XIX в. “символическая форма либерализма” определялась борьбой с консервативным традиционализмом и социализмом, то с середины ХХ в. пограничные линии были обозначены концептом “тоталитаризма”. 

Серьезным аргументом в пользу “неоклассической” концепции стали послевоенные работы теоретиков так называемой “чикагской школы”: Ф.Хайека, М.Фридмана, Л.Мизеса и др. Их авторы — преимущественно экономисты, развивавшие свои концепции до уровня политических обобщений — выступали против придания государству функции “справедливого распределения”, утверждая, что это несовместимо со свободой личности. Как писал Ф.Хайек, эгалитаристские принципы, заложенные в программах неолибералов “не будут вполне реализованы до тех пор, пока все стороны общественной жизни не изменятся в соответствии с ними. Результатом такой реорганизации будет общество, в сущности своей несвободное, общество, в котором властям будет предоставлено право решать, что и как следует делать человеку”³⁹. Государство должно ограничиться защитой “основных прав”, то есть преимущественно личных и политических. Важным аргументом доктрины “неоклассического” либерализма является тезис о неразрывной связи экономической и политической свободы. “Я не знаю… примера более или менее свободного общества, — пишет М.Фридман, — которое не использовало бы в том или ином виде свободный рынок в качестве средства организации экономической жизни”^40.  

Представители “чикагской школы” критиковали кейнсианские методы, доказывая, что всякое произвольное вмешательство в экономический процесс ведет к сбою естественных закономерностей рынка, и единственным очевидным результатом таких мер является инфляция. Они разработали монетаристскую модель регулирования экономики (за результаты этих исследований в 1976 г. М.Фридман был удостоен Нобелевской премии): она предусматривала регулирование рынка за счет контроля над денежной массой, находящейся в обращении, сокращение бюджетных расходов (следовательно, социальных программ) и снижение налогов. В 1970-х гг. эта программа была взята на вооружение неоконсерваторами и в 1980-х успешно осуществлена в ряде западных стран. 

В то же время, сохраняют своих приверженцев и неолиберальные концепции, арсенал которых в 70-90-х гг. пополнился авторитетными философскими работами Дж.Ролса, Дж.Чэпмена, Р.Дворкина, У.Галстона, Дж.Шкляр и др. Большой общественный резонанс вызвала книга Дж.Ролса “Теория справедливости” (1971 г.), выдвигавшая принцип справедливости, позволявший обосновать неолиберальную практику “государства благосостояния”. Дж.Ролс предложил новый способ аргументации либеральных ценностей, который, по признанию многих критиков, является серьезным вкладом в реконструкцию либеральной теории⁴¹. Таким образом, в современных идейных диспутах в странах Запада участвуют оба исторически сложившихся типа либеральных теорий. Что же касается их воплощения в программах политических партий, то в силу сложившихся традиций, в США “либералами” называют себя сторонники неолиберальных подходов, а в Европе это слово употребляется применительно к политикам, более строго следующим “классическим” канонам.

К вопросу об определении: основные принципы либерализма

⁴². По-видимому, мы имеем дело с множеством теорий, объединенных некими общими принципами, приверженность которым отличает либерализм от других идеологий. Причем принципы эти допускают разные интерпретации, могут комбинироваться весьма причудливым образом, являются основанием для самых неожиданных, подчас опровергающих друг друга аргументов. 

На наш взгляд, к числу этих принципов относится, во-первых, индивидуализм, приоритет интересов индивидов перед интересами общества или группы. Этот принцип получал разное обоснование: от онтологических концепций, в которых отдельный человек с его естественными правами предшествует обществу, до этического понимания индивидуальности как высшей ценности. Он воплощался в разных интерпретациях взаимоотношений личности и общества: от представления об обществе как о механической сумме индивидов, реализующих собственные интересы, до более комплексного подхода, в рамках которого человек рассматривается как существо социальное, нуждающееся одновременно и в сотрудничестве с другими людьми, и в автономии. Однако идея прав индивида, из которой вытекают основные требования к общественному устройству, несомненно лежит в основе всех либеральных теорий, отличая их от нелиберальных подходов. 

Во-вторых, для либерализма характерна приверженность идее прав человека и ценности свободы личности. Хотя содержание прав, равно как и интерпретация свободы в ходе долгой истории либеральных идей претерпели существенные изменения, приоритет свободы как главной для либералов ценности остался неизменным. Сторонники “классического” либерализма трактуют свободу негативно, как отсутствие принуждения и видят ее естественные ограничения в равных правах других людей. Равенство формальных прав они считают единственным видом равенства, совместимым со свободой в качестве приоритетной ценности. Права индивидов сводятся ими к сумме “основных прав”, в число которых входят политические свободы, свобода мысли и свобода совести, а также права, касающиеся независимости личности, подкрепленные гарантиями частной собственности. “Новые либералы” предлагают позитивное понимание свободы, дополняющее свободу равенством возможностей в качестве гарантии осуществления прав. Свобода в их понимании — это реальная возможность выбора, не предопределяемого ни другими людьми, ни обстоятельствами жизни самого индивида. В связи с этим “новые либералы” раздвигают рамки “основных прав”, включая в них наиболее существенные социальные права.  

Но так или иначе, главной посылкой либерализма является представление о том, что у каждого человека есть свое представление о жизни, и он имеет право реализовывать это представление в меру своих способностей, поэтому общество должно проявлять терпимость к его мыслям и поступкам, если последние не затрагивают права других людей. За свою долгую историю либерализм выработал целую систему институциональных гарантий прав индивидов, в которую входят неприкосновенность частной собственности и принцип религиозной терпимости, ограничение вмешательства государства в сферу частной жизни, подкрепленное законом, конституционное представительное правление, разделение властей, идея верховенства права и др. 

В-третьих, важным принципом, характерным для либерального подхода, является рационализм, вера в возможность постепенного целенаправленного усовершенствования общества реформистскими, но не революционными мерами. Либеральная доктрина предъявляет определенные требования к характеру проводимых преобразований. По словам В.Леонтовича, “метод либерализма — это устранение помех личной свободе. Такое устранение не может, однако, принимать форму насильственного переворота или разрушения… Согласно либеральному мировоззрению, необходимо устранять в первую очередь неограниченные полномочия государственной власти… Наоборот, либерализм относится с величайшим уважением к субъективным правам отдельных людей… Вообще либеральному государству полностью чужды насильственное вмешательство в существующие жизненные взаимоотношения людей и какое-либо нарушение привычных жизненных форм…”⁴³ Эта характеристика достаточно полно отражает принципы, вытекающие из либеральной теории. Хотя на практике либералам не раз случалось от них отступать, поскольку социальные преобразования — это всегда “нарушение привычных жизненных форм”, однако императивом либеральных реформ является принцип минимального нарушения имеющихся индивидуальных прав.  

С этим связана и другая черта либеральных методов — их “антиконструктивизм”: либералы обычно поддерживают “социальную инженерию” лишь в той мере, в какой она устраняет преграды развитию уже сложившихся институтов и отношений. Их целью не является изобретение конкретных проектов “хорошего общества” и проведение в жизнь неких произвольно сконструированных моделей. 

Таковы, на наш взгляд, основные принципы либерализма. Впрочем, этот перечень может быть и продолжен. Однако сколь бы подробным он ни был, всегда можно будет сослаться на какие-то либеральные концепции, которые в него не вписываются. Как пишет Е.Шацкий, “что бы мы ни утверждали о взглядах, якобы характерных для либерализма, следует помнить, что в течение своей долгой истории он служил разным целям и интересам, приспосабливался к разным местным традициям и использовал разные теоретические языки. По этой причине, каждое описание, предполагающее высокий уровень обобщения, неизбежно будет неверным. То же самое можно сказать про все “измы” за исключением тех, которые создали догматические системы…”⁴⁴ Поэтому не следует видеть в предложенном выше описании некое строгое определение. Либерализм — это не система, состоящая из раз и навсегда заданного набора элементов, это скорее некая область идей, допускающая разнообразные комбинации, однако имеющая при этом вполне определенные границы.

К вопросу об определении: “ситуационный либерализм”

⁴⁵. Современная ситуация несколько отличается от XIX в., однако либерализм в России по-прежнему вынужден искать пути построения либеральных институтов там, где их прежде не было, не имея прочной социальной опоры, проводя свои преобразования “сверху”, отступая от “нормальных” для либералов представлений о допустимых методах. 

Поэтому определения и описания либерализма, основанные на изучении западных оригиналов хотя и необходимы в качестве фундаментальной основы концептуального анализа отечественных либеральных программ, впрямую вряд ли применимы к последним. Как справедливо заметил Б.Г.Капустин, “сличать существующие у нас либеральные идеологические формации с западными образцами на предмет выяснения подлинности первых — малопродуктивно”⁴⁶. Изучение “западных образцов” может быть полезно для уяснения общего смысла либеральных принципов, подходов, способов принятия решений, для определения “символической формы либерализма” как спектра возможных альтернатив, отличных от нелиберальных вариантов. По мысли Е.Шацкого, для анализа положения в Восточной Европе гораздо удобнее то, что он, ссылаясь на С.Хантингтона, называет “ситуационным определением либерализма”: такое определение “концентрируется скорее на его функциях в специфических, но очень разных исторических ситуациях, чем на той или иной системе обоснований и положений, уже созданных и по прежнему создаваемых идеологами, философами и политиками в огромных количествах”. Многие специалисты, писавшие о перспективах либерализма в России, также предлагали определять либерализм не через перечисление присущих ему ценностей, а на основе выявления характерного для него способа решения социальных проблем, и прежде всего — проблемы создания и поддержания общественного порядка, совместимого со свободой личности. Именно понимание либеральной теории и практики в качестве определенного подхода к выбору социальных технологий может быть полезно для определения стратегии преобразований в России. На страницах журналов последних лет можно встретить немало рассуждений о том, каким должен быть либерализм в этой стране, что следует взять на вооружение из либерального наследия прошлого, какие ошибки учесть и на чем сконцентрировать усилия^. 

Задача этой книги заключается не в том, чтобы спроектировать некую модель либерализма, приемлемую для России, а в концептуальном анализе реальных программ партий и движений, называющих себя либеральными и имеющих соответствующую репутацию. В ходе этого анализа мы собираемся выяснить, как выглядит предлагаемый либералами проект будущего развития России, как видятся механизмы его осуществления, что кажется важным и определяющим, — иными словами, какую “ситуационную” форму либерализм принимает сейчас в России — и почему.

Идеология либерализма — гимн желтому дъяволу и эгоизму!

  Трудно не заметить смещение идеологии российского общества в сторону здорового консерватизма и традиционых ценностей!»

 

Сегодня никто не станет отрицать, что в последнее время мировоззрение  российского общества существенно сместилось в сторону консерватизма и возвращается к традиционным ценностям. В речах политиков всё чаще делается акцент на духовную составляющую вектора управления. Люди всё острее чувствуют, что на чистом материализме и безмерном потребительстве общества всеобщего благоденствия, стабильного на достаточно длительном промежутке  времени, не построишь. Ушли в прошлое лозунги гайдаров и чубайсов типа: «Обогащайся, как можешь!», «Гоняйся не за дефицитом, а за рублём», а также — мошенническая массовая приватизация, залоговые аукционы, откровенный бандитизм, ГКО и пр. и пр. Жизнь общества более или менее стабилизировалась.

Надо признать, что и в смутное время 90-х годов в окружении Ельцина находились люди, напоминавшие «царю Борису» о необходимости работы над идеологией строящегося общества и «царь» даже озвучивал эту мысль. Однако конституция 93-го года почему-то (!?) провозгласила запрет на всякую государственную идеологию. Безусловно, это было выгодно тем, кто действительно управлял нашей страной. Нужно было в кратчайшие сроки «наловить достаточное количество рыбки в мутной воде» и создать фундамент капитализма. Сегодня  президент Путин назвал это чрезвычайной глупостью, ибо общество не может существовать без идеологии, как совокупности взглядов на своё построение и развитие. А ведь он лукавит! В действительности, пришедшая на смену коммунистической идеология, открыто реально существует в России уже с конца 80-х годов. И это, конечно,  идеология либерализма! Именно её взяли на вооружение наши демократы для борьбы с советской властью и, к великому сожалению, с её помощью победили. Нынешний президент России, оставаясь в целом либералом («результаты приватизации пересматривать не будем!») сегодня делает ставку на многие ценности советского периода нашей истории. Он не прочь вновь объединить народ под знаменем патриотизма, гордости за своё государство и Отечество, уважения простых тружеников, коллективизма, дружеского отношения к иммигрантам — бывшим гражданам СССР. Иными словами, ничего не придумав нового для стабилизации общества, власти возвращаются к опыту прошлого! Каждый читатель может привести примеры это подтверждающие. Однако  царствует сегодня в России, несомненно, либерализм. Присмотритесь, какие идеи проповедуют  государственные и частные СМИ, и вы без труда увидите это. К счастью, большинство населения пока ещё душой не принимают эту идеологию, но она усиленно проповедуется заинтересованными лицами и, прежде всего, нуворишами и служащей им частью так называемой творческой интеллигенции. И в этом нет ничего удивительного: творческая интеллигенция (за редким исключением), ничего материального не производя, всегда служила и будет служить тем, кто её содержит! Либеральная идеология восхваляет капитализм, создаёт его идейный фундамент, оправдывает существование наших нуворишей. Стоит только однажды посмотреть программу Швыдкого «Культурная революция» на телеканале «Культура», чтобы убедиться в этом. Интересно отметить, что этот телеканал предназначен для воспитания образованной части нашего общества и методы здесь применяются наукообразные, и тематика передач соответствует предполагаемому зрителю. Иное дело остальные каналы. Там всё проще и доступнее! Каждому — своё! Тщательно, добросовестно готовятся наши воспитатели при реализации идей «культурной» либеральной духовной революции!

Основной тезис либералов: все в современном капиталистическом обществе имеют одинаковые права и возможности! Естественно, этот тезис очень привлекателен для не рассуждающего обывателя. Но, если подумать, то ведь каждый из нас, скажем, имеет возможность стать олимпийским чемпионом или Абрамовичем. Никто нам этого не запрещает. Но почему-то далеко не все становятся таковыми! Иметь возможность и реализовать её далеко не одно и тоже! Под влиянием СМИ, принадлежащих нуворишам и работающих на них, многие наши сограждане верят, что они-то непременно реализуют эту возможность и станут богатыми и потому — счастливыми. Увы, все Абрамовичами быть не могут. Кому-то надо им прислуживать. И последних – всегда будет абсолютное большинство! К тому же, по американской статистике, 50% людей, разбогатевших в молодости, после 50 лет разоряются и становятся в очередь за талонами на продукты питания,  и это даже в «образцовых» США. К тому же абсолютное большинство на Западе сегодня живёт в кредит, то есть с удавкой на шее! Мы уж не говорим о нестабильности капиталистического общества, неуверенности в завтрашнем дне для его граждан. Однако как приятно помечтать! И мечтает, и верит пропаганде наш соотечественник на радость либералам. К сожалению, процесс абстрактного мышления, понятийное мышление, не свойственно многим людям. Это относится и к русскому человеку, о котором говорят, что он «силён задним умом», то есть более склонен к анализу прошлого, нежели к прогнозированию будущего. Ничего не попишешь, такова жизнь!

Что же такое либерализм и либеральная идеология.

Либерализм (по определению Большого энциклопедического словаря) – это общественно-политическое течение, возникшее в европейских странах в 17 – 18 веках и провозгласившее принципы гражданских, политических и экономических свобод. Истоки либерализма в концепциях Дж. Локка, А. Смита, Ш. Монтескье и др. Первоначально либерализм был направлен против абсолютизма и феодализма. Первое воплощение идеи либерализма получили в Конституции США (1787г.) и Декларации прав человека и гражданина во Франции(1789г.) В 19 – 20 веках были сформулированы основные положения либерализма: гражданское общество, права и свободы личности, правовое государство, свобода частного предпринимательства и торговли. Современный  неолиберализм исходит из того, что механизм свободного рынка создаёт наиболее благоприятные предпосылки для эффективной экономической деятельности и регулирования социальных и экономических  процессов в человеческом обществе,  что, конечно, далеко не бесспорно и опровергается реальными событиями последних лет!   

Идеология (от слова идея) — это система взглядов и идей, в которых осознаётся и оценивается отношение людей к действительности и друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели и программы деятельности социальных групп, направленные на закрепление или изменение данных общественных отношений. Этимологически идеология — это учение об идеях, положенных в основу функционирования системы (не обязательно социальной, идеология закладывается и в технические системы). Идеология, как явление общественного сознания, определяется общественным бытием, но обладает и некоторой самостоятельностью. Она выполняет социальные функции, вырабатывая соответствующие интересам определённого слоя населения типы мышления, поведения и программы социальных действий. Проявляется идеология в политических, правовых, этических и философских взглядах людей, её исповедующих. Идеология — понятие, безусловно, более узкое, чем духовность, и — что особенно важно — она не оперирует понятием нравственность. Создатель идеологии или её носитель может быть человеком абсолютно безнравственным! Ярким примером тому могут служить приверженцы националистических идеологий типа фашизма и сионизма.

Идеологию всегда вырабатывают люди умственного труда, интеллектуалы. При этом сами они далеко не всегда являются харизматиками, стремящимися и способными властвовать, и тогда они служат последним, уже стоящим у власти или рвущимся к ней. Те и другие всегда опираются на определённые слои общества, то есть идеология не может быть надклассовой.

Ещё Аристотель отмечал, что интересы различных слоёв общества различны, каждый стремится их реализовать, захватив власть. Каждый слой имеет свою идеологию, своё видение справедливости жизни общества, то есть идеологическая борьба в расслоённом обществе неизбежна. А поскольку, как говорит евангелист Иоанн, «вначале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог», то именно победивший в идеологической борьбе слой (класс) и приходит к власти! «Идея становится материальной силой, когда она овладевает массами»,— говорил В. И. Ленин. Сумели «демократы» с их буржуазной либеральной идеологией, не без помощи коммуниста Горбачёва и Ко и «всего мирового сообщества», победить советскую коммунистическую идеологию в восьмидесятых годах в СССР — и захватили власть! Рассмотрим вкратце суть либеральной идеологии —  идейного знамени буржуазии.

Ярким представителем идеологии современного либерализма является Айн Рэнд (Алиса Зиновьевна Розенбаум) американка российского происхождения, получившая образование в СССР. Не приняв идеологии коммунизма и эмигрировав в США, она стала известна на Западе как философ и литератор, активный поклонник и проповедник эгоизма и индивидуализма, апологет капитализма, борец с альтруизмом и коллективизмом – идейным фундаментом социализма и коммунизма. Отличительной чертой Рэнд является то, что она даже не пытается скрыть за красивыми фразами подлинной антигуманной сущности своего мировоззрения. Как вдохновенный певец гимна капитализму с его эгоизмом и себялюбием свойственным частным предпринимателям она очень любима на Западе и оказывает значительное влияние на его внутреннюю и внешнюю политику. К сожалению, сегодня и в России находится достаточно много людей, распространяющих литературные труды Рэнд. Да и как её может не любить, например, американец — давнишний поклонник Золотого тельца, если она предлагает целью жизни считать исключительно личное благополучие, основанное на  индивидуальных правах человека, нашедших воплощение в идеальном капитализме США. При этом не может не возникнуть вопрос: а где же общество, окружающие люди? Разве человек живёт в вакууме? Если каждый только для себя и за себя, то от общества вообще надо отказаться. Стоит вспомнить классика: «Если я только для себя, то зачем я?»  То есть, хочешь — живи в вакууме, но тогда и не пользуйся достижениями общества, в конце концов – достижениями всей человеческой цивилизации! Ан нет, Рэнд предлагает на чужом горбу въехать в рай!  Не кажется ли вам, уважаемый читатель, это не приемлемым?

В этой небольшой статье мы постараемся обратить внимание  на самые отвратительные тезисы идеологии современного ультра либерализма, изложенные в работах Айн Рэнд.

Прежде всего, она противопоставляет творческое начало (независимость личности, склонной к так называемому творчеству) и «серость общества и государства», которые якобы только мешают развитию творческой личности в достижении ею своей основной цели — индивидуального счастья. «Личность – всё! Общество – ничто! Я – превыше всего! Мы – мировое зло! — провозглашает либерализм. – И далее. Понятия добро и зло, правда и ложь каждый гражданин определяет для себя самостоятельно. Свою жизнь нельзя посвящать другим. Опыта предков не существует. Традиционная мораль отвергается.» — вот «гениальные» лозунги современных либералов. А возможно ли в таком случае и вообще существование человеческого общества? Может быть, пора вернуться к первобытному состоянию, когда ещё не существовало понятия семьи? И надо признать некоторые наши соотечественники присушиваются к либералам. Сегодня можно в молодёжной среде услышать заявления типа: «Я никому ничего не должен», «Жизненный опыт – это кладбище  ошибок» и т.п. «Умники», щеголяющие подобными афоризмами, не способны понять и оценить роль, скажем, пятой христианской Заповеди (Чти отца твоего и матерь твою да благо ти будет и долголетен будеши на Земли!)  в человеческом обществе. Если бы люди издревле не руководствовались ею, то по сей день жили бы в пещерах и обгладывали сырые кости добытых животных или своих убитых для пропитания сородичей! При отсутствии чувства долга невозможно существование человека как вида! Кстати, подобные пятой христианской,  Заповеди существуют во всех мировых религиях, ибо это бесценный опыт всего человечества.   

Либерализм отрицает традиционную испытанную временем общественную мораль, противопоставляя ей мораль эгоизма, себялюбия, потребителя. ЭГО – всё! ОБЩЕСТВО – ничто! Моральные наработки народов мира – вздор, бред и ничего хорошего не несут человеку! Это точка зрения буржуа, добивающегося хаоса, неуправляемости общества для удобства «ловли рыбки в мутной воде» — использования хаоса в своих корыстных, антиобщественных интересах! Это заметил ещё Н.М. Карамзин, наблюдавший собственными глазами Великую французскую революцию в Париже. А вот обоснование своей позиции либералом Рэнд: «Вы не знаете никаких моральных концепций кроме мистической или общественной. Вас учили, что мораль – это кодекс поведения, навязанный вам капризом, — по прихоти сверхестественной силы или обществом, — чтобы служить во имя  Господа или на благо соседа, чтобы угодить авторитету на том свете или за соседней дверью — кому угодно, но не вашей жизни или удовольствию. … Любой моральный кодекс служит не вам, а против вас!» Да, мораль как система ограничений, накладываемых на члена общества, вводит поведение человека в определённые рамки, необходимые для существования общества! Вы можете себе представить сообщество, в котором каждый делает всё, что ему заблагорассудится? Может ли существовать такое сообщество, да и зачем оно нужно? К чему призывает либеральная мораль, если не к ликвидации человеческого общежития? Независимых людей в сообществе не может быть в принципе! Либералы либо сами не блещут разумом, либо всех нас считают идиотами! Однако они, в частности Швыдкой и К0, с настойчивостью достойной дятла продолжают долбить: «Совесть (то есть, традиционная мораль!) только мешает жить современному человеку», « счастье человеческое в одиночестве»,  «творческая личность (только ли?) никому ни чем не обязана». Разве эта пропаганда либеральной морали способствует укреплению нашего государства, возрождению России на основе сплочения её народа? А может быть, это деяния пятой колонны, о которой недавно говорил наш президент, стремящейся добить Россию, уничтожить русскую цивилизацию?

«Я никого не прошу жить ради меня и сам живу только для себя!» — провозглашает либерал. «Я не отдам своих богатств, не разделю их ни с кем. Сокровища моей души не будет разменено  на медные монеты и разбросано ветром как подаяние. Я охраню свои богатства: мысли, волю, свободу. Величайшее из них – свобода». Разве это призыв к сплочению нации, к которому призывает наш президент? Разве таким способом либералы не убивают чувство долга перед Отечеством, семьёй, стариками, детьми? Разве человек принявший эту антиобщественную мораль станет защищать Родину, повторит подвиг Александра Матросова, положит душу за други своя?  Хорошо известно, что небольшая группа не свободных, жёстко подчинённых главарю бандитов, удерживает в страхе и повиновении целый город «свободных» его граждан. «Свободные» Франция, Дания, Голландия, Польша и т.д. во время  Второй мировой войны были легко поставлены на колени несвободной Германией. Буржуазные свободы нужны далеко не всем людям! Многие ли наши сограждане, получив из рук ельциноидов «свободу»,  воспользовались ею и стали счастливыми абрамовичами? Вот рабами Золотого тельца со всеми вытекающими последствиями стало всё население бывшего СССР!  «В храме души своей человек одинок. И пусть храм каждого останется нетронутым. Пусть человек протягивает руку другому, когда захочет, но, только не переступив этот святой порог», — убеждает Рэнд. «Счастье в одиночестве! –вторит Швыдкой. Это ли не призыв к расчленению общества по примеру протестантского?  Мы, русские, общинные люди, уверенные в способности соотечественника в сочувствию, сопереживанию,  всегда были готовы пустить его в свою душу — поделиться с ним своими горестями, «поплакаться в жилетку» и находили в этом утешение. Католики же  и протестанты считают это недопустимым, унизительным. Над человеком «выпавшим из седла» они издеваются, презирая неудачника. В том мире не бывает задушевных друзей. Есть сослуживцы, приятели, соратники, но не друзья в нашем, русском, понимании. На Западе не принято вступать в разговор с незнакомым человеком, ходить в гости без предварительной договорённости. Там даже в семье каждый имеет свой бюджет. То есть, семьи как единства душ не существует. Семья у них – это выгодная сделка для одного или обоих партнёров. И нас толкают на это! Менталитет русского человека и европейца несравнимы. Потому-то у нас, несмотря на все усилия идеологов либерализма,  никак не приживается капитализм – либеральная модель организации жизни общества. В корень надо зрить, господа либералы!

Важнейшее место в идеологии либерализма отводится теории эгоизма.

«ЭГО – священное слово!», «Коммунистический (общественный) принцип – есть зло!», «Я ничем не обязан своим братьям!», «Слово «МЫ» – есть слово рабства!», « Бог, принесший нам радость – это Я!», «Я есть, Я душа, Я думаю, Мой друг, Мой лес, Моя Земля, Я – есть смысл!», «Мой мозг думает, моя воля выбирает и выбор мой единственный указ!», «Скромность – ерунда!»  Я – ЕСТЬ ВСЁ, ВЫ – ЕСТЬ  НИЧТО! – вот глубинный смысл идеологии либерализма. «Слово «Мы» да не будет произносимо! – восклицает А. Рэнд. – Это слово нельзя ставить первым в душе человека, в противном случае оно становится чудовищным, корнем всех зол на Земле». Межу тем, мы — русские люди – испокон века жили обществом, и интересы общества ставили выше личных. «Нет большей добродетели, чем положить жизнь свою за други своя!» — учило нас Православие. «Раньше думай о родине, а потом о себе!» – вторила ему коммунистическая мораль. Мы побеждали врагов коллективом, а не наличием суперменов. Мы жили всегда деревнями, а не хуторами как это делали европейцы. Коллективизм остался в наших душах и сегодня, после 25 лет работы либеральных СМИ по его вытравливанию из нашего сознания. Так стоит ли нам отказываться от своих традиций?

Небезынтересно вспомнить предупреждение Ф.М. Достоевского, высказанное им в Дневнике писателя за 1877 год.  «Ну, что если пошатнётся каким-нибудь образом и от чего-нибудь наша сельская община, ограждающая нашего бедного коренника-мужика от стольких зол, — ну, что если тут же, к этому освобождённому мужику, столь неопытному, столь не умеющему сдержать себя от соблазна, и которого опекла доселе община, — нахлынет всем кагалом еврей – да, что тут: тут мигом конец его: всё имущество его, вся сила его перейдёт назавтра же во власть еврея, и наступит такая пора, с которой не могла бы сравниться пора крепостничества, но даже татарщина». Не с этой ли целью взращивается у нас эгоизм и отвергается наша традиционная общинность — наша сила? Не это ли мы наблюдаем сегодня?  Ведь мы воочию видим возвышение в мировоззрении русского человека собственного Я до небес и опускание роли  общества  до неприятия! Уместно привести недавнее высказывание, возможно, главного либерала России Чубайса: «Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Его представление о русском как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывает у меня желание разорвать его на куски». Такую ненависть вызывает у либерала традиционная черта характера русского человека – склонность к страданию и состраданию, то есть к коллективизму!

 Индивидуализм и  эгоизм (культ Я), отрицание коллективизма (МЫ), поклонение Золотому тельцу нужны буржуазии для утверждения капитализма, но неприемлемо для абсолютного большинства тружеников.  Также как и порицание скромности — традиционного качества человека православного. Отрицая скромность, либералы отрицают и Совесть, ибо стыд и скромность являются только внешним проявлением последней. А, отрицая Совесть, они отрицают возможность и необходимость управления жизнью человеческого общества с помощью законов морали,  то есть способствуют  увеличению хаоса. К чему это приводит, мы сегодня наблюдаем во всём западном миру и, к большому сожалению, в нынешней России!

Либеральная «теория» эгоизма – есть ничто иное,  как идеологическая диверсия, идейное оружие психологической войны Запада, в нашем случае, — с русской цивилизацией. Внедрение этих идей в сознание интеллигентов и далее всего народа ведёт к атомизации нашего общества, ослаблению народа и государства в интересах Запада. Российское государство становится лёгкой добычей хищных сионистских банкиров, стремящихся к созданию единого государства на планете Земля, управляемого либеральным мировым правительством.  Понятно, что буржуазия при этом становится всем, а народ — ничем. Если эта перспектива вас, уважаемый читатель, устраивает – поклоняйтесь либерализму!

Разделяй и властвуй! Этот древний принцип применим и к отдельным гражданам, и к государствам. Разве не им пользуются власти, начиная с глубокой древности, для удержания в повиновении народа? Разве не им пользуется Запад, расчленяя государства, организуя кризисы в отдельных странах мира, сопротивляющихся реализации идеи глобализма? Разве не этот принцип используется сегодня на Украине? Разве не виноваты в этом теоретики и пропагандисты либеральной идеологии? Разве история ещё не убедила нас, что миллионы индивидуалистов-эгоистов не могут противостоять даже небольшой группе сплочённых, починённых единой воле или  идее людей? Почему крохотный, сплочённый единством цели «богом избранный» народ, уже  повелевает практически всем миром? Да потому что он успешно внедряет в сознание других народов либеральную идею индивидуализма и свободы. Нам — свобода, себе – сплачивающая идеология кагала. Себе – волизм (воля к приобретению и накоплению), нам — нищета и прозябание под громкие крики о свободе!

Конечно, важную роль в идеологии либерализма играет культ денег. 

Ещё кто-то из великих мыслителей древности сказал, что человечество совершила две самые серьёзные ошибки: изобрело деньги и демократию. Сегодня мы наблюдаем торжество этих ошибок. Рождённые для облегчения процесса обмена товарами, деньги  быстро превратились в средство накопления и обретения власти. Вспомните хотя бы библейскую историю с Золотым тельцом. Моисей, увидев,  что еврейский народ,  выведенный им из Египта, пока он общался с Богом и получал божественные Заповеди, стал поклоняться не Богу, а Золотому тельцу, повелел убить всех  идолопоклонников.  Он предвидел последствия этого поклонения! Однако это не помогло. В восьмом веке до нашей эры, будучи в Вавилонском плену, евреи в качестве оружия борьбы за своё существование на Земле, выбрали именно ростовщичество, деньги, благодаря которым и захватили власть над западным миром. Несколько позднее великий Аристотель просил своего воспитанника Александра Македонского запретить ростовщичество как способ получения материальных благ (денег) из воздуха, ничего не производя. Культ денег особенно вырос при капитализме, реализовавшем идею либерализма.

«Вы говорите, что любовь к деньгам – причина всех зол, — пишет Айн Рэнд. – Но любить деньги — значит понимать, что они пробуждают в вас лучшие силы и стремление поменять свои творческие способности на творение лучших их людей». Лучшие ли силы пробуждает жажда денег? Большими любителями денег без сомнения являются алчные бизнесмены и банкиры. Их творческие способности направлены не на пользу общества, а на пользу себе любимому. Сегодня без всякого зазрения совести они обирают народы, а либеральная идеология оправдывает это. 

Любовь к деньгам хорошо согласуется с крайним эгоизмом, проповедуемом либералами и реализованном в капиталистическом обществе.  Рэнд  поёт восторженный гимн американскому капитализму:  «Существует – единственная в истории – страна денег, а это значит – страна разума, справедливости, свободы, творческих и производственных достижений. Впервые в истории человечества разум и деньги были неприкосновенны, не было места вооружённой борьбе за счастье – были созданы условия для борьбы за счастье, достигнутое своим трудом. Здесь не было места меченосцами и рабам, здесь впервые появился созидатель, величайший труженик — американский промышленник». «Какое лицемерие и ложь!» – скажет любой  человек, хотя бы немного знакомый с историей США.  Американцы сами называют свою страну страной торговцев, а не производителей! Всего сотню лет назад там существовало узаконенное рабство, граждане «самой передовой страны» убивали индейцев и получали денежное вознаграждение за предъявленный скальп, государство много лет эксплуатировало страны третьего мира, а в наше время существует откровенное рабовладение банкиров, распространившееся не только на жителей США, но и на большую часть  мира. О какой справедливости можно вести речь, если в стране существуют миллиардеры и нищие!? Правда, у либералов своё понятие о справедливости. Традиционное, заключающееся в соответствии воздаяния деянию, их не устраивает. В их понимании справедливость заключается как раз в неравенстве, что противоречит учению, формально принимаемого Западом христианства!  И здесь — ложь и лицемерие свойственные либерализму!   

«Пока вы не поймёте, что деньги – корень добра, вы будете идти к самоуничтожению. Если деньги перестанут быть посредником между людьми, люди превратятся в объект произвола». Словами: «Кровь, кнут, дуло пистолета – или доллар!» заканчивается книга Айн Рэнд «Концепция эгоизма». Доллар – бог либерала! Между тем вся история обожаемых ею США до 1913 года есть история борьбы за освобождение от власти британского банка в интересах доморощенных бизнесменов. Сегодня они и не скрывают, что тот, кто контролирует денежные потоки, и является истинным хозяином страны. Пока государство не контролирует выпуск денег все разговоры о парламентаризме и демократии – чистый вздор. Думается, что сегодня всем гражданам бывшего СССР стало очевидным, что на государственные выборные (и не только!) должности  в либеральном «демократическом» государстве  попадают те люди, которые хорошо оплатят выборы (или назначение).  Тем, кто интересуется устройством нынешней финансовой системы, известно, что, благодаря ФРС, сегодня деньги создаются из воздуха, а их количество напрямую зависит только от количества долгов граждан, корпораций и государства. Банкир, ничего не производящий, является самым богатым в обществе.  Где же тут справедливость? Нынешняя денежная система, основанная на непрерывном росте, препятствует созданию стабильной экономики и бережному отношению к природным ресурсам, количество которых,  не бесконечно. Наконец, деньги, как говорил мировой авторитет Л.Н. Толстой, представляют собой ни что иное, как новую систему рабства. Хочется верить, что нормальный русский человек, получив двадцатилетний урок, осознал к чему пришла Россия, после того как высшей ценностью наши либерал-демократы сделали деньги и люди поклонились либеральному богу — Золотому тельцу!  Мы потеряли: уважаемую во всём мире великую державу, роль второго полюса силы на мировой арене, экономическую и политическую независимость, сельское хозяйство и, как следствие, — продовольственную безопасность; развитую промышленность, армию и военную безопасность, лучшие в мире образование и медицину; наконец, гордость за свою страну и патриотизм! А что получили? Жалкое место в последних рядах стран мирового сообщества, атомизацию былого единого и сильного народа, наглых мошенников-миллионеров, дикое расслоение общества, полную неуверенность в завтрашнем дне и, в целом, туманные перспективы. Так нужен ли человеку культ денег, пропагандируемый либералами!?

Надеюсь, что даже после ознакомления  только с основными тезисами либеральной идеологии, у читателя не останется сомнений в антиобщественной, анти — человеческой её сути; в том, что она является оружием буржуазии в борьбе за свои привилегии, за возможность обогащения за счёт трудового народа. Однако даже её апологетов возмущают применяемые методы внедрения в практику. О современном «искусстве» Рэнд пишет: «Сегодня тела, добровольно лишившие себя мозгов и глаз, дёргаются и кривляются на зловонных подмостках, выполняя древние,  ритуальные изгнания страхов, — таких ритуалов можно купить дюжину на пятак где-нибудь в джунглях, — а трясущиеся шаманы называют это искусством. У наших дней нет искусства и нет будущего. В контексте процесса будущее – это дверь, открытая только для тех, кто не отказался от своего дара познания; через неё нет прохода для мистиков, хиппи, наркоманов, приверженцев первобытных ритуалов, кто низводит себя на полуживотный, полусознательный сенсорный уровень понимания действительности. Случится ли в наши дни эстетический ренессанс? Не знаю!» Это было написано в 1969 году.  Ренессанс с тех пор не только не произошёл, но искусство ещё больше скатилось к первобытному. Посмотрите только на произведения современных художников – они мало чем отличаются от творчества малолетних детей или творений неандертальцев. И это преподносится как авангард, то есть движущееся впереди. Может быть, это движение назад в пещеру!? А театральные постановки, проповедующие секс и всевозможные извращения? А кино с его морями крови и тем же сексом? Мы, русские, таким образом, под предводительством либерал-демократов  стремимся в Европу, которую кто-то остроумно назвал Гейропой. Известно к чему привело подобное растление душ древний Рим, да и не только его. Что касается литературы, то самый важный принцип литературы сформулировал Аристотель, сказавший, что в философском плане литература важнее истории, потому что история показывает вещи такими, какие они есть,  тогда как литература показывает такими, какими они могли бы быть и должны были бы быть.  Но разве сегодняшняя литература выполняет заветы гения? Разве фэнтези-романы, детективы, бессмыслица и т.п. указывают людям путь к светлому будущему?  Увы,  постмодернизм характерен проповедью ценностного нигилизма, стиранием граней между добром и злом, красотой и уродством, грехом и добродетелью.

Уместно сказать, что Рэнд вполне обоснованно констатирует — современные люди не хотят думать! На это указывали и многие другие мыслители. Г.Форд: «Для большинства процесс мышления является наказанием». Б. Шоу: «2% людей думают, 3% думают, что они думают, а остальных не заставишь думать даже под страхом смерти». А.П. Чехов: «Дело не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяносто девяти из ста нет ума». «Люди не хотят думать! —  пишет Рэнд.   Чем глубже они погружаются в свои заботы, тем меньше они хотят думать. Но подсознательно они чувствуют, что должны думать и чувствуют себя виноватыми, Поэтому они благословят и последуют советам любого, кто найдёт оправдание их нежеланию мыслить». Хотелось бы спросить у автора этих слов: А кто их погружает в заботы о хлебе едином? Разве не либеральные власти? Разве не без их участи реальные доходы многих людей не обеспечивают человеческого существовании? Разве не с их ведома СМИ дразнят обывателя рекламой красивой жизни и призывают к безграничному потребительству, как смыслу жизни?  Может быть, в нежелании людей мыслить, виноват либерализм, торжествующий сегодня в западном мире и в России?  Рэнд указывает на то, как использовать умственную леность обывателя: «Если внушить человеку, что смотреть на весенние цветы — преступление и он нам поверит, мы сможем делать с ним, что хотим! Он не будет защищаться». Надо сказать, что этой рекомендацией сегодня широко пользуются либеральные СМИ. Поверив однажды, нежелающий мыслить обыватель в дальнейшем легко принимает на веру любую ложь.

«Для выживания человека надо освободить тех, кто думает, от тех, кто не думает!» — провозглашает лозунг Рэнд. Не кажется ли вам, читатель, что либеральная идеология  предлагает построить эгоистический, людоедский мир для избранных? А ведь именно эту цель преследовал Гитлер и осуждённые ООН сионисты!  Так гуманна ли либеральная идеология?  Обеспечит  человечеству всеобщее счастье или апокалипсис?

Может быть, либеральную идею следует выбросить на свалку истории, заменив на социалистическую, несущую благо всему обществу, а не только избранным?

Смирнов И. П., литератор

 

 

Что несет России идеология либерализма

Главный политический рецепт либералов – переход в состояние 90-х годов, когда очень много партий, нет парламентского большинства, ведутся бесконечные переговоры, формируются новые правительства и коалиции. А на самом деле это та самая мутная вода, в которой хорошо ловится рыбка. Об этом пишет первый замсекретаря Президиума Генсовета партии «Единая Россия», глава думского комитета по труду, социальной политике и делам ветеранов Андрей Исаев:

«Сегодня все видят оживление российского либерализма. Казалось бы, умерший после 90-х годов, после своего неудачного тогдашнего выступления, сопровождавшегося шоковыми реформами, резким разорением громадного количества людей, развалом страны, либерализм на некоторое время стал практически ругательством. Попытки создания какой-то более-менее сильной либеральной партии, даже такой, которая просто преодолеет барьер и попадет в Государственную Думу, успехом никак не могли увенчаться. Но ситуация поменялась: практически весь последний год мы видим, как либерализм идет в наступление и становится модной идеологией, как модной идеологией был социализм в конце XIX – начале XX века.

Либерализм наступает по всем направлениям. Он даже захватил революционный фланг, что выразилось в появлении движения «Белые ленты». Да, в нем участвовали и представители левых сил, и представители националистов. Но все-таки это было, как принято выражаться в политике, охвостье, то есть те, кто шел за. Инициатива, лидерство, выдвижение основных идей и лозунгов были за либералами. Именно они на какой-то момент оседлали протест, выразившийся в митингах на Болотной площади, на проспекте Сахарова, в многочисленных флэшмобах, атаках, которые предпринимались в Интернете, и так далее. Мы видим и более конструктивный, но жесткий либерализм в виде возродившейся партии «Яблоко». Григорий Явлинский даже вернулся из своего прекрасного далека в нашу страну, для того чтобы непосредственно участвовать в возрождении своей секты. Мы видим и гораздо более взвешенный, утонченный либерализм господина Прохорова, которому удалось собрать почти 10% голосов на президентских выборах и в столицах оказаться даже вторым после основного кандидата. Мы видим, наконец, уж совсем конструктивный либерализм в виде прозвучавшей на прошлой неделе идеи господина Кудрина создать комитет гражданских инициатив, который будет давать советы победившему президенту. Но если мы посмотрим на тех, кто вошел в состав этого комитета, то увидим, что они, в частности господин Юргенс, Гонтмахер, до 24 сентября прошлого года советовали Путину не ходить в президенты. Путин же в президенты пошел и победил. Теперь они будут давать советы о том, каким образом ему, как победившему президенту, проводить свою политику. И я сомневаюсь, что это будут правильные советы.

Главный политический рецепт либералов – переход в состояние 90-х годов, когда очень много партий, нет парламентского большинства, ведутся бесконечные переговоры, формируются новые правительства и коалиции. А на самом деле это та самая мутная вода, в которой хорошо ловится рыбка.

В экономической сфере они предлагают фактически свернуть социальные гарантии, особой атаке подвергаются пенсионная система и права трудящихся. Все это делается под предлогом снижения налоговой нагрузки на предпринимателей.

Наконец мы видим морально-нравственную атаку. С начала XX века Русская православная церковь и ее лидер не подвергались столь яростным нападкам во всех средствах массовой информации. Когда читаешь блоги, складывается полное ощущение, что работает союз воинствующих безбожников, что запущены именно эти технологии и они брошены на борьбу.

Либерализм подарил нам триаду — свобода, равенство, братство. Что в нем плохого? Что плохого в свободе человеческой личности? Что плохого в осознании того, что люди должны быть равны перед законом? Что плохого в том, что все братья, все должны жить во имя общих целей? Хорошие лозунги!

Но сначала они залили кровью Францию. Это было во время якобинской диктатуры, когда демократически избранный парламент полностью одобрил действия учеников Руссо и Вольтера, которые вспарывали животы крестьянкам в Вандеи, топили баржи с аристократами, наповал рубили головы на гильотине подозреваемым, поскольку был специальный декрет о подозрительных. Это делали, казалось бы, такие белые и пушистые либералы. Они получили власть и ожесточенно боролись за свободу, равенство и братство.

Потом мировой либерализм сделал очень серьезную поправку, он сказал: «Да, была допущена ошибка, потому что демократия – это не только власть большинства, но это и уважение к правам меньшинств». Наверное, тоже верная мысль. Ну как с ней не согласиться? И вот мы видим развитие этой мысли в современном мире. В некоторых странах запрещают называть родителей «отец и мать», для того чтобы таким образом не дискриминировать и не оскорблять однополые барки. Запрещают медсестрам, даже в христианских госпиталях, носить нательные кресты, потому что это может теоретически оскорбить атеистов, агностиков или сторонников других религий. На самих церквях запрещают размещать кресты и требуют, чтобы была бабочка или надпись «Он воскрес», потому что крест может кого-то обидеть.

В косовской Сербии большая часть проживающих, на момент начала там этнических чисток, были сербы. Но ведь албанцы – меньшинство, значит, они нуждаются в большей защите, чем живущие там сербы, рассуждали либералы. И албанцам сделали отдельное государство.

Сейчас нам говорят: «Зачем вы обрушились на Pussy Riot? Ну, выступили девушки-феминистки. Да, они высказали нетрадиционную позицию, да, они это сделали, оскорбляя религиозные чувства большинства граждан. Но ведь они имеют право на свою трактовку». Мы спрашиваем в ответ: «А имеет ли кто-нибудь право вламываться в вашу квартиру и начинать эту квартиру уродовать, потому что у него своя трактовка того, как должна выглядеть эта квартира?» Уверен, что если бы Pussy Riot построили некий храм либерализма и там плясали, танцевали и пели под балалайку, их никто бы не тронул. Как никто не трогал, например, активистов «Партии любви», когда они нагишом ходили по музею эротики. Ну, они в своей среде, пускай что хотят, то и делают. Зачем же вламываться в чужие квартиры? Либералы не просто отстаивают сегодня свое право на отдельную точку зрения, а пытаются эту отдельную точку зрения всем навязать и как бы говорят: «Смотрите, как мы выступаем; смотрите, какие мы непохожие на вас; открыть глаза и глядеть!» Вот это, конечно, настораживает.

Кроме того, меня сильно поражает в современном политическом либерализме то, что, провозглашая равенство, либералы совершенно по-разному относится к тому, как они поступают в отношении других и как другие поступают в отношении них. Если задержали участниц панк-группы – это плохо, не надо этого делать, девушки просто выразили свою точку зрения. Хотя понятно, что для православных людей пляски в Храме Христа Спасителя – все равно, что пляски на могилах их родственников. В храме находятся мощи святых, и эти святые для верующего человека являются практически родными: он им молится, он к ним обращается. Но возьмем другой случай: мой хороший знакомый отец Андрей Кураев, протодиакон Русской православной церкви, прямо скажем, не очень удачно пошутил по поводу концерта Мадонны. Те же самые люди, которые сегодня бьются за освобождение участниц панк-группы, начинают биться за посадку Андрея Кураева, требуют немедленно возбудить против него дело! Возникает вопрос: являются ли они на самом деле сторонниками того, что все высказывают свои точки зрения свободно, что никого не надо преследовать? Следующий вопрос: являются ли они сторонниками частной собственности и того, что человек вправе обладать имуществом? Если да, то почему они привязались к патриарху? Он украл у кого-то что-то? Почему здесь такая коммунистическая пристальность и такая прикованность внимания? Эта избирательность современного политического либерализма показывает, что он начинает превращаться в свою противоположность. Либералы на словах выступают за свободу совести, но фактически организуют травлю одной из церквей, которая существует сегодня в России, — Русской православной церкви. Они травят ее так, как травили атеисты в начале прошлого века. Хотя православные имеют такие же права и свободы, как атеисты, как мусульмане, как иудеи, как представители других религиозных верований.

Та же самая нетерпимость наблюдается и в политической сфере. Сторонники либерализма, которые выступают за равенство и братство, почему-то считают себя и участников своих митингов «креативным классом», говорят о светлых и замечательных лицах, а людей, собирающихся на других митингах, называют «быдлом» и «анчоусами». Или другой пример: представители комитета господина Кудрина заявляют, что ничего, кроме их реформ, предложить невозможно, предлагаемый ими путь – единственно возможный путь.

Еще очень важно помнить следующее: либерализм – это вера в то, что нет ничего выше свободы отдельного человека. Если национальные интересы, если религиозные воззрения, если государство мешают свободе отдельного человека, значит, их надо убрать. В силу этого либерализм, во-первых, космополитичен, потому что он не должен ограничивать свободу человека в рамках одного государства, все граждане – это граждане мира, национальные интересы побоку перед интересами отдельной личности. Во-вторых, либерализм должен быть атеистическим или, по крайней мере, агностическим для того, чтобы не ограничивать религиозными нормами и догмами свободы отдельно взятого человека. И, в-третьих, последовательный либерализм — это почти анархизм, потому что задача либерала – максимально сузить роль государства в обществе. Идеологи, классики либерализма говорили: «Мы должны превратить государство в ночного сторожа». Космополитичность, атеизм и стремление к анархизму – три качества, которые присущи настоящим либералам.

Одновременно в либерализме есть и много позитивных вещей, связанных с неприкосновенностью собственности, с обязательным доказательством вины, презумпция невиновности и так далее. Но эти идеи могут быть использованы и другими идеологиями и теориями. Например, консерватизмом. Ведь консерватизм тоже исходит из неприкосновенности собственности, из презумпции невиновности. Сердцевиной же, ядром либерализма и его отличительной чертой является глубокое убеждение, что личность должна быть максимально свободна от всего: от традиций, от политической власти, от моральной диктатуры со стороны религии и от национальных государственных интересов. В этом отношении, мне кажется, сегодня идеология либерализма больше разрушительна, чем созидательна, особенно в России, где молодая политическая демократия.

В минувшую субботу на «Русской службе новостей» состоялось голосование, по результатам которого за то, что сегодня либерализм, увы, несет больше разрушения и минусов России, проголосовало 81,9%. За то, что либерализм позитивен, – только 18,1%».

Где живет либерализм — Ведомости

Рассуждения о безвременной кончине либерализма ставят в неловкое положение политиков, не особенно искушенных в том, что реально происходит в мире идеологий. Строго говоря, это скорее проблема референтов и спичрайтеров. Однако и в самой науке есть поползновения использовать миф о глобальной девальвации либерализма как оправдание безразмерной экспансии государства в нынешней России, и без того далекой даже от самых скромных либеральных стандартов. Типичный случай перенесения на местную почву чужих трендов, безбожно утрированных, имеющих совершенно иную политическую размерность и социальную природу.

Размеры свободы

При всех изменениях в либерализме и в отношении к нему важно видеть действительные масштабы этих веяний, тем более в их отношении к нашим реалиям. Иначе мы уподобляемся аборигенам островных карго-культов, во всем подражающим большим белым людям и строящим самолеты из прутьев и соломы без понимания, как на самом деле эта техника устроена и работает.

Осваивая зарубежные идеологические тренды, надо хотя бы в мысленном эксперименте не импортировать оболочки слов, но понимать контексты, в которых эти поветрия зарождаются. Допустим, что все граждане Российской Федерации вдруг волшебным образом куда-то исчезли, а их место оперативно заняли переселенцы из Америки, Великобритании и т. п. Что они будут чувствовать, думать и делать, в одночасье оказавшись нашими наследниками – счастливыми обладателями современной российской системы институтов, политического режима, практик промывания мозгов, контроля и регулирования всех возможных видов деятельности? Треть, надо думать, тут же сбежит на Запад, а оставшиеся на следующий день заведут «Аврору» в Москву-реку и устроят либеральную революцию, как бы ни менялось их отношение к классике либеральных ценностей и принципов.

И наоборот: положим, что все российские граждане, в особенности представители молодого поколения, вдруг получили возможность реализовать свою гипотетическую готовность покинуть Родину и уехать на Запад. Надо думать, эти люди мечтают не столько о капиталистическом собесе, сколько о возможностях свободной самореализации. И не надо строить иллюзий, будто живым укором для нас здесь являются только западные схемы. Когда современные китайцы знакомятся с нашей регуляторной системой, они приходят в ужас от количества обязательных требований, барьеров допуска на рынок, рэкета системы государственного контроля и надзора. А наши люди, за неделю открывающие в Китае дела, на которые в России уходят месяцы, если не годы, пользуются там не чем иным, как китайским микроэкономическим либерализмом – правами и свободами деловой повседневности, предоставленными рядовым гражданам коммунистической Поднебесной.

Спектр между максимальным либерализмом и столь же радикальным антилиберализмом можно представить в виде шкалы от 100% свободы до ее полного нуля. Все говорящие об антилиберальных поветриях не могут указать, где и в чем на Западе произошли какие-либо значимые изменения в системе либеральных институтов. Положим даже, что реализация свободы там снижается с 90 до 80% – под влиянием антиглобализма, новейшего популизма и т. п. Но что это значит для России, в которой заложенные в Конституции классические либеральные ценности и принципы реализованы в лучшем случае процентов на 30 или 40? Еще добавить несвободы, только чтобы наши наблюдатели успокоились тем, что мы и здесь «в общем тренде»?

От либерализма политиков к свободе граждан

Есть афоризм: перегородки, разделяющие людей, не доходят до Бога. Но точно так же связанные с политикой идеологические войны часто не доходят до народа, который и есть бог демократии. Лучше бы вообще не доходили. Генералы от политической «теории» воюют против либерализма или за него, но рядовые граждане в повседневной жизни имеют дело с совершенно определенной прагматикой. Они страдают от рукосуйства вездесущего чиновничества и пытаются использовать каждый глоток свободы, чтобы что-то создать, продвинуть, наконец, просто почувствовать себя человеком. В условиях удушающего зажима потенциальным либералом становится любой. Достаточно поговорить о жизни с предпринимателем, ведущим вторую бухгалтерию на прокорм толпы регуляторов и контролеров, с научным сотрудником или преподавателем, погрязшим в планово-отчетной документации, с жертвами нашего соцобеспечения, страдающими от в прямом смысле слова убийственного произвола чиновников и от собственного бесправия…

Только что отметили 30-летие сноса Берлинской стены. Как писали недавно в The Guardian Иван Крастев и Стивен Холмс, если после войны коммунизм был для Восточной Европы «поверженным богом», то через 20 лет после распада соцлагеря таким же the god that failed оказался либерализм. Не оправдались надежды через 5–10 лет жить, как в Лондоне и Вене, но и сказалась обида на высокомерие новой идеологической ортодоксии, представлявшейся безальтернативной и обрекавшей Восток на роль бледной и бедной копии канонических образцов. Однако на обиженных возят все, что ни попадя. Российский опыт и здесь учит мир, как не надо. «Пожарный» либерализм 1990-х породил неизбежное в таких случаях расслоение и несправедливость. Однако возникшее затем стократ более масштабное и несправедливое расслоение порождено не либерализмом, а, наоборот, свертыванием свободы и права, раздутым этатизмом, превращающим государство в кормушку для избранных. С политическим конвоем этой системы мы как раз и сталкиваемся при каждой попытке гражданской инициативы отвоевать хоть что-то в этом заказнике власти.

Критики идей общечеловеческого триумфа либерализма в жанре «конца истории» не замечают, что идея «конца либерализма» выглядит еще более претенциозной и завиральной. Особенно это архаично в логике постсовременного прагматизма, отметающей генерализации и требующей суждений строго по месту, исключительно здесь и сейчас. Там более непонятно, почему подъем антилиберального популизма в США или Восточной Европе должен понуждать российскую политику к движению через авторитаризм и диктатуру к какой-нибудь еще не испытанной на нас форме неототалитаризма.

По поводу судьбы либеральной идеологии один мой вполне дружественный и авторитетный оппонент использовал в приватной переписке красивый довод: «На суахили есть хорошая поговорка, по-английски звучит так: «You can’t move the wind, so move the sail», т. е. «Не можешь повернуть ветер – поворачивай парус». Думаю, это про нас всех».

Думаю, все же не про всех. Это проблема не паруса, а руля и курса в условиях, когда мы находимся «по другую сторону ветра» и вынуждены галсами продираться в прямо противоположном направлении. Что нам чужие ветры несвежих перемен, когда из нашего тупика есть выход только в одну сторону? Чтобы дать возможность хоть как-то продышаться политике, экономике и бизнесу, науке и технологиям, образованию и культуре, мы просто вынуждены сокращать присутствие разросшегося государства, освобождая пространства для независимой активности и гражданской инициативы – в самом широком смысле этого понятия. Это не отвлеченные директивы идеологии и не лозунг для политиков в борьбе за власть, хотя и в самой власти есть разные позиции. Это не идея штабов, а требование повседневности, с которой ежедневно сталкиваются рядовые граждане новой и свободной России. Кроме слова «либеральный» у этого вектора другого имени нет.

Автор — директор Центра исследований идеологических процессов

Как сдерживать крайности либерализма — Клуб «Валдай»

В 2013 году президент Путин заявил о наличии этой тенденции во многих евроатлантических государствах, которые начали отказываться от христианских корней как основы западной цивилизации. Путин предупредил: «Мы видим, как многие евроатлантические страны фактически пошли по пути отказа от своих корней, в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации. Отрицаются нравственные начала и любая традиционная идентичность – национальная, культурная, религиозная или даже правовая».  А американский политолог Сэмюэл Хантингтон писал в 2004 году в своей статье «Мёртвые души», что «денационализация американской элиты» приведёт к поляризации и популизму, поскольку общественность будет сопротивляться крайностям либерализма. Хантингтон пришёл к выводу, что борьба «национализма против космополитизма» раскалывает общество и политику.

Экономический либерализм также вышел из рамок за счёт отказа от «встроенного либерализма», который характеризовал капиталистическую систему с 1945 по 1980 год, и последующего перехода к неолиберальной экономике. При встроенном либерализме левые политики перераспределяли богатство, чтобы избежать концентрации капитала, а правые политики вмешивались в рынок, защищая традиционные ценности и общества. Президент Рейган признавал опасность подчинения культуры, традиционных ценностей и христианства силам рынка и предостерегал от «увязания в материальности», приводящего к «огрублению общества» и «упадку нации». Тем не менее в итоге американский консерватизм радикально изменился, начав считать рыночную эффективность главной добродетелью. При этом он продолжал жаловаться на упадок традиционных ценностей.

При неолиберальном консенсусе, основанном на неприкосновенности рыночных сил, левые и правые политики не могут выполнять свои идеологические обязательства и вместо этого оказываются вовлечёнными в культурные войны, в которых проигрывают все. Неолиберальная экономика делает акцент на рыночную эффективность, и вытекающие из этого невыносимые социальные и экономические издержки предсказуемо приводят как правых, так и левых к радикальному популизму. 

Либерализм в международной политике

В международной системе либерализм имеет традиции как умиротворения, так и империализма. Помещение прав человека в центр идеологии может способствовать более гуманным концепциям безопасности, хотя оно также может подрывать государственный суверенитет как основополагающий принцип международного права. Это противоречие можно смягчить, уравновесив либерализм принципом суверенного равенства.

Попытки внедрить демократию и права человека в международные отношения в значительной степени провалились, поскольку они становятся инструментом утверждения гегемонии через суверенное неравенство. Москва воздержалась от подписания Всеобщей декларации прав человека в 1948 году из-за опасений, что западные державы воспользуются правами человека как инструментом вмешательства во внутренние дела СССР.

Тем не менее в 1975 году Москва подписала Хельсинкские соглашения как основополагающий документ общеевропейского сотрудничества. Хельсинкские соглашения были уникальными, поскольку они вводили «уважение прав человека» в сферу международной безопасности. Однако первой статьёй соглашения был принцип «суверенного равенства», который предполагает, что права человека не будут использоваться для формирования отношений между политическим субъектом и политическим объектом. Впоследствии Хельсинкские соглашения вдохновили Михаила Горбачёва на создание концепции «общего европейского дома» и глубоких реформ в Советском Союзе.

Когда на Мальтийском саммите в 1989 году было объявлено об окончании холодной войны, появилась возможность ещё больше углубить Хельсинкские соглашения. Впоследствии Парижская хартия для новой Европы 1990 года расширила Хельсинкские соглашения, призывая к созданию системы европейской безопасности с целью «прекращения разделения Европы», основанной на принципе, что «безопасность каждого государства-участника неразрывно связана со всеми остальным». В 1994 году Хельсинкские соглашения были преобразованы в Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), инклюзивный институт безопасности, основанный на принципе суверенного равенства.

Роль демократии и прав человека в международной безопасности начала угасать по мере отказа от инклюзивной архитектуры безопасности. Гегемонистские амбиции воплотились в создание Европы без России, основанное на расширении НАТО и ЕС. Впоследствии либерализм стал гегемонистской нормой. Он разорвал связь между легитимностью и законностью, когда НАТО начала незаконную «гуманитарную интервенцию» и в одностороннем порядке изменила границы Сербии.

После незаконного вторжения в Ирак утверждалось, что США должны создать «альянс демократий» в качестве альтернативного ООН источника легитимности. Эта идея была переосмыслена как «концерт демократий», который позволил бы Западу использовать военную силу вне резолюций ООН. В 2008 году кандидат в президенты от республиканцев сенатор Джон Маккейн также пообещал создать «Лигу демократий», если он выиграет президентские выборы, чтобы авторитарные государства не смогли сдерживать руководимые США западные демократии.

Совсем недавно эти идеи были включены в концепцию «международного порядка, основанного на правилах» в качестве замены международного права. Западные державы всё чаще обращаются к порядку, основанному на правилах, а не к международному праву, что является частью более широкой инициативы по бинарному разделению мира на «демократии» и «авторитарные государства». Этот подход не имеет почти никакой эвристической ценности для понимания происходящего и сложности международной политики. Международный порядок, основанный на правилах, не предусматривает каких-либо конкретных правил, поскольку стратегическая двусмысленность позволяет гегемонии действовать избирательно и непоследовательно. Показательный пример: даёт ли международный порядок, основанный на правилах, приоритет принципу территориальной целостности или самоопределения в Косово и Крыму, зависит от интересов Запада. Суверенному равенству приходит конец, когда вторжения переименовываются в «гуманитарные интервенции», а перевороты – в «демократические революции». При опоре на легитимность, а не на закон все международные споры становятся трибуналом общественного мнения, в котором государство борется за контроль над нарративом с помощью пропаганды. 

Сдерживание либерализма

Неспособность сдержать крайности либерализма с помощью консервативных принципов внутри страны и суверенного равенства на международном уровне приводит к вырождению либеральных идеалов. Исследователь международных отношений Джон Герц предупреждал в 1950 году о трагедии политического идеализма:

«Как это ни парадоксально, у него есть время величия, когда его идеалы не реализованы, когда он противостоит устаревшим политическим системам, и волна времени приближает его к победе. Он вырождается, как только достигает своей конечной цели – и в победе умирает».

Нынешняя глобальная встряска ценностей и идеологии неизбежно приведёт к нестабильности и конфликтам. Итальянский философ Антонио Грамши писал в конце 1920-х или начале 1930-х годов о трудностях переходного мира: «Кризис заключается именно в том, что старое умирает, а новое ещё не может родиться; в этом междуцарствии проявляется большое разнообразие болезненных симптомов».

Эволюция либеральной идеологии в США и развитие коммерческих связей с общественностью

Evolution of Liberal Ideology in the USA and the Development of Commercial Public Relations

 

Гавра Дмитрий Петрович
доктор социологических наук, профессор, зав. кафедрой связей с общественностью в бизнесе Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций СпбГУ, [email protected]

Слуцкий Павел Александрович
кандидат политических наук, доцент кафедры связей с общественностью в бизнесе Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций СПбГУ, [email protected]

Dmitry P. Gavra
PhD, Full Professor, Head of the Chair of Public Relations in Business, School of Journalism and Mass Communication, St. Petersburg State University, [email protected]

Pavel A. Slutsky
PhD, Associate Professor at the Chair of Public Relations in Business, School of Journalism and Mass Communication, St. Petersburg State University, [email protected]

 

Аннотация
Авторы рассматривают историю возникновения профессиональных связей с общественностью в бизнес-секторе США. При этом формулируется и обосновывается гипотеза о том, что ключевым фактором в становлении PR как профессии и особого вида деятельности стала не потребность в налаживании отношений с обществом, а запрос компаний на эффективный и доступный инструмент защиты бизнеса от государства.

Ключевые слова: связи с общественностью, либерализм, публичные коммуникации бизнеса США, история PR.

Abstract
The article deals with the history of public relations origin in US business communications. The authors propose and argue the thesis that the key factor which determined the development of professional public relations as a special management function was not the need to improve relations between corporations and society but an urgent demand in an efficient and available tool for business protection from the government pressure.

Key words: public relations, liberalism, public communications of US business, history of PR.

 

Появление и первоначальное развитие PR как сферы деятельности очень тесно связано с США – именно в этой стране PR возник и превратился в самостоятельную профессию. В ряде работ по истории связей с общественностью другие страны не упоминаются вовсе (порой случайно, а иногда, пожалуй, и вполне намеренно). Отчасти это связано с тем, что связи с общественностью как институт и объект исследования оформились в США раньше, чем в остальных странах, и авторы-первопроходцы заложили, видимо, слишком влиятельную традицию. Между тем, существующая традиция оставляет некоторые вопросы, один из которых и рассматривается в этой работе.
Обычно исследователи развития связей с общественностью в США выделяют два четко ограниченных периода: эпоху паблисити (10-е гг. XIX в. – конец XIX вв.) и следующая за ним «эра становления PR как профессии и научной дисциплины», которая еще называется «американским бумом» (начало XX в – середина 40-х гг.)¹. Первый из этих периодов обычно характеризуется как период, в течение которого применялись «прото-технологии», а использование PR в коммерческой сфере не получило широкого распространения. Р.Ю.Почекаев отмечает, что в этот период «владельцы большинства крупных компаний США демонстрировали нежелание осуществлять контакты с общественностью, полагая, что чем меньше общественность будет знать о том, что происходит в корпорации, тем эффективнее будет ее деятельность и, соответственно, выше прибыль»². Однако всего через несколько десятилетий отношение крупных корпораций к общественности и значению работы с ней резко изменилось.
При попытке поиска причин этого изменения в большинстве случаев можно столкнуться с предельно общими словами о возникновении крупных городов, урбанизации населения, росте грамотности, увеличении читательской аудитории, подъеме свободного предпринимательства, конкуренции и необходимости интенсифицировать усилия по продвижению товаров, также отмечают процессы появления и роста крупных корпораций. Однако эти факторы не объясняют причины рассматриваемого явления – по сути перечисленное выше представляет собой не более чем набор общих мест.
Чуть больше ясности вносит упоминание таких факторов, как развитие СМИ, становившихся все более влиятельной силой, и возросшая роль мнения публики, которое уже нельзя было игнорировать. Но что в действительности означает эта фраза – «уже нельзя было игнорировать»? Действительно, в истории американской журналистики предшествующий первой мировой войне период получил название «прогрессивного десятилетия», для которого была характерна публицистическая критика с требованием реформ, усилия по разоблачению «недобросовестной конкуренции» и коррупции – так называемое «разгребание грязи». Между тем, до определенного момента разоблачительные статьи совершенно не вызывали никакой реакции. Позиции лидеров американского бизнеса по-прежнему сводились к игнорированию общественности, и это было оправданно. Продажи росли, бизнес развивался, и нападки «никчемных писак» не создавали никакой угрозы для компаний. В символической форме отражение позиций крупного бизнеса нашло в высказываниях У. Вандербилда («Черт с ней, с этой общественностью»³) и П. Моргана («Я ничего не должен общественности»⁴). С этой точки зрения, идея о новом обострении отношений между бизнесом и общественностью не выдерживает критики.
В рамках настоящей статьи рассматривается гипотеза, согласно которой PR оказался востребованным в крупных компаниях не для налаживания отношений с обществом, а как единственный доступный инструмент защиты от государства. Методология формирования данной гипотезы основана на принципах праксеологического априоризма – построении на базе каузального генетического метода логических конструкций, которые не могут быть опровергнуты опытным путем. Она опирается на интуитивное понимание некоторых структурных особенностей человеческих действий, например, того, что люди совершают выбор, или того, что они используют выбранные ими средства для достижения выбранных ими целей. Поэтому действительность теории не зависит от эмпирических исследований. В сущности, вся праксеология основана на возможности применения дедуктивного метода для формулирования дальнейших выводов.
Согласно предлагаемой гипотезе, достигаемое с помощью PR взаимопонимание с общественностью было не целью, а средством оказания влияния на правительство и защиты от произвола властей. Причиной, по которой компаниям потребовалась защита от государства и которая послужила катализатором развития PR, было приобретение государством все большего контроля над рынками и возрастание легитимных возможностей влияния на бизнес. А этот процесс был связан с изменением представления об идеологии либерализма, которое как раз и имело место в США на рубеже XIX-XX веков. Эта новая концепция либерализма была взята на вооружение демократической партией США, вследствие чего после ее прихода к власти начались радикальные изменения взаимоотношений государства и бизнеса. На этом моменте необходимо остановиться немного подробнее.
Основная идея либерализма, возникшего в XVII-XVIII вв. и вступившего в пору расцвета в XIX в., состоит в том, что человек должен располагать свободой для определения своей собственной судьбы. С точки зрения либералов, государство существует лишь для того, чтобы защищать человека от насилия со стороны других людей или групп и расширять рамки осуществления индивидуальной свободы. Общество – совокупность индивидов, а исходные и конечные ценности общества совпадают с ценностями индивидов, которые его составляют.
В экономической области либерализм был реакцией на вмешательство государства в решение экономических вопросов. Либералы выступали за свободную конкуренцию внутри страны и свободу торговли между различными странами. С их точки зрения, частное предпринимательство, действующее на рынке согласно принципу конкуренции, является прямым выражением фундаментальных экономических свобод.
Совершенно другой смысл слово «либерализм» приобрело в США в начале XX в. Это различие почти не касается конкретных политических форм общественного устройства, предлагаемых старыми и новыми либералами, однако принимает значительно более резкие формы в сфере экономики. Первые либералы выступали за частное предпринимательство и минимальную степень вмешательства государства. «Новые» либералы меньше верили в рынок и выступали за самое широкое государственное вмешательство в экономическую деятельность. Либералы XIX в. считали, что для достижения «индивидуалистических» целей требуются «индивидуалистические» же средства; либералы XX в. предлагают для достижения индивидуалистических целей средства, имеющие вполне «коллективистский» характер. Кроме того, изменилось и понимание «индивидуалистических целей», теперь они главным образом сводятся к достижению благосостояния. Таким образом, с начала XX в. в США понятие «либерализм» потеряло свой первоначальный смысл: «либералами» стали называть себя люди, желающие ограничить свободу рынка и поддерживающие государственный аппарат, наделенный чрезмерными функциями. Это слово было заимствовано философами-социалистами Соединенных Штатов Америки и применялось ими для того, чтобы относить его к их программам правительственного вмешательства и «государства благосостояния» (welfare state).
Носителями этого видения стала демократическая партия. Если еще в начале XX в. демократы считались консервативной политической силой, в то время как в Республиканской партии преобладали прогрессистские взгляды, то уже в 1910-х гг. ситуация начинает меняться, чему способствовал недолгий раскол среди республиканцев и образование в 1912 г. Прогрессивной партии, а также то, что демократов возглавил либерально настроенный Вудро Вильсон, дважды избиравшийся президентом. В качестве одного из множества возможных примеров приведем слова бывшего сенатора Соединенных Штатов Джозефа С. Кларка младшего, тогда мэра Филадельфии, так характеризовавшие современное «либеральное» положение в демократической партии: «Для того чтобы с самого начала внести ясность и опустить семантику, либерала мы определяем здесь как человека, который верит в использование всей полноты власти правительства для содействия социальной, политической и экономической справедливости на муниципальном уровне, уровне штата, национальном и международном уровнях <…> Либерал верит, что правительство является хорошим инструментом для развития такого общества, которое пытается воплощать христианские принципы в реальную жизнь»⁵.
Правительство демократов, впервые пришедшее к власти в ХХ в. в 1912 г., понимало свою роль именно таким образом. Вильсон был убежден, что правительство должно обладать всеми полномочиями для влияния на бизнес и контроля за его действиями, включая любые необходимые для блага общества ограничения. В подобной ситуации одна мысль о том, что действия какой-либо компании не соответствуют «христианским принципам» или не содействуют «социальной или экономической справедливости», могла поставить под угрозу само существование компании: власти не считали возможным стоять в стороне, если они могут «исправить ситуацию».
Так, отношение властей к деятельности и к политике организации и то, может ли организация добиться доверия и поддержки со стороны, во многом стало определять ее жизнеспособность. И наиболее ярким примером, иллюстрирующим эту перемену, является история самого известного судебного решения по борьбе с монополиями – решения по делу «Стандард Ойл» (Standard Oil) (1911). Это дело и связанные с ним мифы создали условия для разрушения свободной конкуренции и нанесли непоправимый вред рыночной экономике и интересам потребителя, но одновременно дали толчок для бурного развития связей с общественностью.
Связано это было с тем, что впервые в истории США бизнес и свободный рыночный предприниматель оказались уязвимыми перед государством, которое, самовольно захватив соответствующие полномочия, стало угрожать «грабителям-капиталистам» в целях защиты «обычного потребителя».
До начала XX в. успех или провал коммерческого предприятия полностью зависел от способностей бизнесмена предугадывать и эффективно удовлетворять потребности рынков. Однако с определенного момента ключевой задачей обеспечения безопасности и долгосрочной стабильности бизнеса стала создание имиджа компании, которая работает в интересах потребителя. При отсутствии подобного имиджа компания оказывалась более уязвимой перед угрозами, исходящими от правительства.
Мифы о грабителях-капиталистах активнее всего продвигались в прессе «разгребателями грязи», например журналисткой Идой Тарбелл (чей отец и брат оказались неспособными конкурировать со «Стандард Ойл») – в отношении компании «Стандард Ойл». Она опубликовала серию истеричных статей в журнале «Макклюр» (McClure) в 1902 и 1903 гг., которые позже были изданы в виде книги под названием «История компании “Стандард Ойл”»⁶.
Публикации Тарбелл отличались чрезвычайной эмоциональностью, зачастую нелогичностью и отсутствием малейших попыток экономического анализа. Она привлекла внимание общественности к попыткам менее эффективных конкурентов Рокфеллера начать «политический поход» против «Стандард Ойл». Задача состояла в том, чтобы пролоббировать принятие законов или регулирующих мер, которые нанесли бы вред более успешному конкуренту. В экономике такой процесс называется поиском ренты (rent seeking). Иначе говоря, это попытка человеком, фирмой или организацией получить некие экономические выгоды не путем улучшения конкурентоспособности, а благодаря манипулированию экономической средой. Сюда относятся: выбивание всяческих протекционистких законов или монопольных прав, взяточничество и т.д.
Инструментом государственного вмешательства, который использовался для того, чтобы ослабить «Стандард Ойл», стало антимонопольное законодательство. Конкурентам удалось убедить федеральное правительство начать антимонопольное преследование компании в 1906 г., после этого подобные дела были заведены еще в нескольких штатах.
Формальной целью антимонопольного законодательства является защита интересов потребителя, и с этой точки зрения преследование «Стандард Ойл» выглядит, по меньшей мере, лицемерным. В результате чрезвычайной эффективности, которую демонстрировала компания, цена очищенной нефти и нефтяных продуктов постоянно снижалась в течение нескольких десятилетий, тем самым, улучшая положение потребителя и заставляя конкурентов находить способы сокращать издержки и снижать цены, чтобы выжить. Качество продукта улучшалось, инновации поддерживались острой конкуренцией, объемы производства росли, и на рынке существовали сотни конкурентов. Ни один из этих фактов не составляет даже признаков наличия монополии⁷.
Но, как это часто бывает в антимонопольном преследовании эффективных компаний, был разработан целый ряд теорий, который бы обосновывал судебное дело. Одна из них – это «хищническое ценообразование». Согласно этой теории, хищническая компания, обладающая соответствующими возможностями, снижает свои цены, чтобы вытеснить конкурентов с рынка. И после, когда конкурентов уже не остается, она повышает свои цены, пользуясь монопольным положением.
Предполагается, что в этот момент новые конкуренты не появятся, несмотря на сверхвысокие прибыли, которые извлекаются в индустрии. Ида Тарбелл популяризировала эту теорию в главе «Снижать, чтобы убить». Между тем, для экономиста хищническое ценообразование представляет собой теоретический нонсенс без какого-либо эмпирического обоснования. Не существует ни одного примера возникших таким образом монополий. Безусловно, хищническое ценообразование никогда не было тактикой, используемоей «Стандард Ойл» – компанией, которая никогда не была монополистом⁸.
Суд постановил, что «Стандард Ойл» была «большой» компанией с многими подразделениями, и если бы эти подразделения были независимыми компаниями, то конкуренции стало бы больше. Суд не комментировал ни общие показатели развития индустрии, предполагаемого «хищнического ценообразования», возможных ограничений объемов продукции (что предполагается теорией монополий) или каких-либо других экономических факторов, которые могли бы помочь определить ущерб, наносимый потребителям. Сам факт того, что «Стандард Ойл» создала около тридцати независимых подразделений в рамках единой структуры управления, оказался достаточным фактом для того, чтобы объявить компанию монополией и принудительно разбить ее на более мелкие единицы.
Иными словами, организационная структура компании, которая была залогом сверхвысокой эффективности и десятилетий постоянного снижения цен с одновременным улучшением продукта была разрушена. «Стандард Ойл» стала в итоге менее эффективной – к выгоде менее успешных конкурентов и с ущербом для потребителя. Конкуренты «Стандард Ойл», которые были закулисными лоббистами и основными зачинщиками федерального преследования (вместе с журналистами вроде Иды Тарбелл), в итоге достигли успеха: им удалось использовать политические методы для того, чтобы ослабить более успешного рыночного предпринимателя и в итоге снизить общий уровень конкуренции в индустрии, а саму индустрию сделать менее конкурентоспособной⁹.
Этот пример показал многим экономическим акторам, что в складывающейся ситуации нужно уделять все меньше и меньше внимания рыночным аспектам предпринимательской деятельности (капитализму) и больше – политическим аспектам (меркантилизму). Компании могли бы и дальше «отмахиваться» от общественного мнения и от негативного паблисити, но такое отношение только развязывало руки правительству.
В ситуации «нового либерализма» власти понимают, насколько повышает их рейтинг принятие популистских мер по наказанию «акул большого бизнеса за чрезмерную жадность» и борьбе с «грабителями-капиталистами, которые эксплуатируют свое монопольное положение». Правительство делает это, потому что может делать это безнаказанно. В то же время формирование позитивного имиджа компании в глазах общественности обеспечивало дополнительную защиту от политического произвола: выбираемые политические деятели не будут рисковать своей репутацией, нанося ущерб компании, которую любит вся страна. Таким образом, единственной защитой от подобной угрозы оказывается влияние на мнение общественности.
Урок, который можно извлечь, состоит в том, что многие историки не уделяют достаточного внимания важнейшим аспектам развития PR в компаниях и крупнейшим вехам в истории этих компаний. Более глубокое исследование событий, имевших место в США в начале ХХ в., позволяет понять причины, по которым крупные предприниматели, такие, как Д. Рокфеллер в рассмотренном примере компании «Стандард Ойл» или К. Вандербильт, Дж. Хилл и другие, обратились к PR-специалистам именно в это время. Потребность в услугах Айви Ли и Д. И. К. Кларка возникла не случайно. Выдающиеся люди, коммерческие гении большого бизнеса, улучшившие жизнь миллионов потребителей, давшие работу тысячам сотрудников, создавшие целые города, внедрившие новые, эффективные методы управления, пожертвовавшие миллионы на благотворительность, – эти люди были вынуждены защищаться от угроз, исходящих от правительства. И для эффективной защиты им нужно было избавиться от имиджа жуликов и негодяев в глазах общества – имиджа, который создавали защитники «партнерства государства и большого бизнеса» – того самого партнерства, которое всегда ведет к коррупции и экономическому спаду.
В условиях подлинно свободного рынка и неограниченной конкуренции предпринимателю обычно безразличен его публичный имидж или мнение общественности – до тех пор, пока это не влияет на рыночный спрос. Однако нарушение принципов капитализма приводит к дисбалансу и преобладанию внерыночных стимулов, стимулов меркантилизма, которые, в свою очередь, формируют необходимость в медиации отношений между бизнесом и общественностью, и в частности обращении к инструментам PR.

 

---

1. См., напр.: Wilcox D. L., Ault P. H., Agee W. K., Cameron G. T. Public Relations: Strategies and Tactics (6th Edition). N.Y., 1999; Катлип С.М., Сентер А.Х., Брум Г.М. Паблик рилейшенз. Теория и практика. 8-е изд. / Пер. с англ.: Учеб. пособие. М., 2000; Почекаев Р.Ю. История связей с общественностью. СПб, 2007.
2. Почекаев Р.Ю. Указ. соч. С. 157.
3. Там же.
4. Там же.
5. Цит. по: Гривз Б. Предисловие к английскому изданию Мизес Л. «Либерализм в классической традиции». М., 1994. С. 9.
6. Tarbell I. The History of die Standard Oil Company. New York, 1950.
7. Cм.: DiLorenzo T. How Capitalism Saved America: The Untold History of Our Country, from the Pilgrims to the Present. New York, 2005.
8. McGee J. S. Predatory Price Cutting: The Standard Oil (N.J.) // Case, Journal of Law and Economics 1. 1958. October. P. 144–158.
9. DiLorenzo T. Op. cit.

Идеология либерализма: все, что нужно знать о

Источник изображения — https://wapo.st/3s46iQg

Эта статья написана Астхой Двиведи.

Эта статья представляет собой структуру неутопической либеральной теории международных отношений. Основная идея, разделяемая всеми либералами, заключается в том, что государства встроены во внутреннее, а также в международное гражданское общество, которое соответственно ограничивает и сдерживает их действия. Это понимание сформулировано в виде трех основных допущений, которые обеспечивают согласованные микро-фундаментальные предположения о ключевых участниках, их мотивах и ограничениях, с которыми они сталкиваются.Из этой модели можно вывести широкий спектр гипотез, включая предположения о влиянии демократии, национализма, социального неравенства, торговли и международных институтов на мировую политику. Некоторые результаты отличаются от тех, которые обычно называют «либеральными» в текущих дебатах, особенно в отношении относительно узкого независимого влияния международных институтов на модели международного сотрудничества. Либерализм имеет ряд преимуществ перед реализмом, включая его способность предсказывать прогрессивные исторические изменения и существенное содержание политики.Согласованная либеральная парадигма позволяет проводить более строгую эмпирическую проверку гипотез либералов и реалистов друг против друга, но также указывает на продуктивный синтез двух подходов.

1. Знать об идеологии либерализма.
2. Знать, чем отличаются друг от друга две эпохи либерализма – классическая и неолиберализм.
3. Знать о разных пионерах либерализма с периодом времени.
4. Чтобы узнать о том, как разные страны, такие как США и Великобритания, приняли эту идеологию и следовали ей в критические времена.
5. Знать о критике и преимуществах либерализма.

Чтобы определить эту новую концепцию современной демократии, мы можем использовать термин «либерализм». Этот термин произошел от термина «либеральная демократия», который описывает нацию с концепцией свободных и справедливых выборов, где вместо власти есть верховенство закона и где автономия и свобода гражданского общества защищены. Однако когда мы говорим о либерализме применительно к теории международных отношений, мы можем сказать, что она сформировала собственную идентичность.В либерализме есть несколько понятий и рассуждений, говорящих о роли институтов, важности граждан и важности торговли, которая ведет к экономическим связям с разными народами и сотрудничеству разных демократий в формировании анархического мира. Если сравнивать либерализм с реализмом, то к нашему взгляду можно добавить и другие элементы, в частности, важность различных международных организаций и граждан нации.

Либерализм определяет цель правительства, основанную на добродетельных рассуждениях, которая заключается в том, чтобы обеспечить каждому человеку, живущему в стране, право на жизнь, свободу и собственность.Далее, либералы определяют, что сильная и справедливая политическая система может быть сформирована только в стране, где упор делается на благополучие человека. В нем говорится, что нация, характеризующаяся такими полномочиями, как монархия, не может гарантировать свободу своим гражданам. Таким образом, главная задача состоит в том, чтобы обеспечить автономию и свободу личности, проживающей в нации.

Хотя все это является их главной заботой во внутренней сфере, они также сосредотачиваются на деятельности государства на международном уровне, поскольку она напрямую влияет на автономию человека, живущего на внутренней арене.Либералы не верят в войну на международном уровне. Они считают, что страны, разделяющие одинаковое представление о либерализме и демократии, лучше понимают друг друга, что повышает шансы на установление мира между ними. Однако в случае стран, следующих другой идеологии, они могут пойти на войну, но они также опасаются, что развитие военной мощи в стране может также повлиять на граждан внутри страны через угнетение. Вот почему; страны, уходящие своими корнями в либерализм, пытаются ограничить свою военную мощь.Но главная забота либеральных наций заключалась в том, как защитить свою нацию от чужих наций и в то же время не позволить военной мощи угнетать граждан.

В этот момент либеральные страны придумали понятие свободных и честных выборов, когда люди могут избирать своих представителей и смещать их по своему желанию. Это оказалось проверкой политической системы нации. Кроме того, в политической системе государства существовало разделение на НПО, руководителей, бюрократов и т. д.которые поддерживали систему сдержек и противовесов в стране. Либерализм верит в концепцию сотрудничества и гармонии, которая на международном уровне развивается посредством коммерческой торговли. Когда торговля между разными странами растет, их экономики становятся зависимыми друг от друга и из-за войны они не хотят ее потерять, что приводит к большему миру в обществе.

Либерализм можно изучать в двух частях с разницей во времени. Одна часть — это классический либерализм, а вторая — неолиберализм.Они оба изучают разные эпохи либерализма в мире о том, как со временем менялись их убеждения и идеология. Существуют различные теории, которые подробно объясняют различные убеждения и идеологии либерализма, данные такими философами, как Иммануил Кант, Джон Локк, Адам Смит и т. д. В этой статье мы вкратце узнаем о либерализме.

1. О чем говорит идеология либерализма?
2. В чем разница между классическим и неолиберализмом?
3. Как либерализм принес революцию в глобальный мир?
4. Как У.S.A. подразумевал политику либерализма как в глобальном мире, так и на внутреннем уровне?
5. Каковы преимущества и недостатки либерализма?

В исследовательской статье « Либерализм » Гауса, Джеральда, Шейна Д. Кортленда и Дэвида Шмидца автор говорит о различных типах свободы, то есть о негативной и позитивной. В нем обсуждаются старый и новый либерализм, которые также известны как классический и новый либерализм. Он продвигается вперед, обсуждая, как эти либеральные теории подразумевались разными государствами.В статье рассказывается об идеологии и практике политического либерализма, либеральной этике и их ценностях. Наконец, статья заканчивается тем, как либералы взаимодействовали с нелибералами как на внутреннем, так и на международном уровне.

В исследовательской работе Кевина Харрисона и Тони Бэйда « Либерализм » автор рассказывает о происхождении теории либерализма и о том, как она набирала обороты после обеих мировых войн. Далее в нем обсуждается классический либерализм XIX века.Подчеркивается несоответствие классического либерализма началу 20 века, что заставило теоретиков задуматься над этим. После этого пришел неолиберализм. В конце статьи обсуждаются либеральные темы, которые также можно назвать столпами либерализма.

В исследовательской статье Джеффри В. Мейзера « Введение либерализма в теорию международных отношений» автор обсуждает основы либерализма. Либерализм верит в концепцию мира, корпорации, демократического государства.Он также фокусируется на распространении свободной торговли, децентрализации власти. Либеральные теории практикуются как на внутреннем, так и на международном уровне. Наконец, в нем обсуждается, как либеральная теория наряду с американским империализмом работала в Америке во времена президента Вудро Вильсона.

В исследовательской работе Эндрю Моравчика « Либерализм и теория международных отношений » автор определяет либеральную теорию международных отношений, в которой глобальный мир рассматривается как нечто, выходящее за пределы утопизма в сторону позитивной либеральной теории, а оттуда — в сторону позитивной либеральной теории. теория политических и социальных наук.В нем обсуждаются основные положения либеральной теории международных отношений. В нем обсуждаются различные теории, связанные с либерализмом. Наконец, статья заканчивается тем, как регулировался либерализм и каковы были его пределы.

В исследовательской работе « Либерализм в международных отношениях» Майкла Дойла и Стефано Ричиа автор рассказывает об основных принципах либерализма, а также о роли различных институтов как внутри страны, так и на международном уровне.В этой статье автор рассматривает Локка, Смита и Канта как три столпа либерального интернационализма. В статье акцентируется внимание на том, что в демократическом и либеральном управлении существует разный мир. Далее он заканчивается обсуждением глобального управления и сотрудничества между демократиями.

Либерализм — это школа мысли в рамках теории международных отношений, которая, как можно предположить, вращается вокруг трех взаимосвязанных принципов: отказ от силовой политики, взаимная выгода и международное сотрудничество.Над этими основными столпами работал теоретик либерализма. Со временем эта теория была принята во многих странах и применялась как на национальном, так и на международном уровне.

Исследователь выбрал важные доктринальные источники, такие как книги, исследовательские работы, журналы, статьи, комментарии и т. д., для целей исследования. Второстепенное исследование приобретает в настоящей статье исключительное значение, поскольку помогает автору и читателю понять идеологию либерализма в международных отношениях не только на внутригосударственном, но и на международном уровне.Это также помогает критически анализировать эту идеологию и давать предложения по ее улучшению. Таким образом, эта методика помогла исследователю более глубоко понять предмет с добросовестными и искренними убеждениями.

Во времена Просвещения возникло новое политическое движение в форме либерализма. На Западе она получила распространение среди различных философов и экономистов. Сторонники либерализма отрицали существовавшие в то время обычаи и ритуалы; он также отвергал концепцию монархии в государстве и рассматривал короля как божественную власть.Мы можем отследить либерализм до Джона Локка , известного философа и политического теоретика 17 века. Книга под названием «Две диссертации правительства » известного философа Джона Локка считается первым отчетом или описанием либерализма. Он утверждает, что только тогда, когда граждане нации или люди, которыми управляют, дают свое согласие, только тогда может быть сформирована какая-либо истинная и законная политическая власть. Он говорит, что главная роль правительства заключается в защите граждан нации и их жизни, свободы и земли.Идея Локка заключалась в том, чтобы иметь разделение в правительстве, при котором одна ветвь является исполнительной, другая относится к законодательной, а третья — к верховенству закона.

В эпоху различных революций, таких как Американская революция, Французская революция и другие, некоторые выдающиеся революционеры выбрали философию либерализма, поскольку она приближается к устранению монархии и деспотического правления. После Французской революции число последователей либерализма резко возросло. В течение 19 века мы можем наблюдать установление либеральной политической системы в таких странах, как Северная и Южная Америка, Европа.В этот период консерватизм выступал главным противником либерализма на почве идеологий, но позже, когда коммунизм и фашизм выступили как новый вызов либерализму, пережил его. После 19 века либерализм еще больше распространился в глобальном мире, поскольку либеральная демократия стала успешной в период обеих мировых войн. В течение 20-го века либерализм имел свое влияние во всем мире. Социальный либерализм стал главным фактором улучшения государства всеобщего благосостояния в Северной Америке и Европе.

После Джона Локка другой философ по имени Адам Смит , принадлежащий Шотландии в 18 веке, прославился своей работой под названием « Богатство народов ». В этой книге мы можем увидеть приверженность либералов концепции капитализации и свободного рынка. Смит сказал, что для того, чтобы стать более экономически стабильным за счет создания богатства, нам нужно следовать концепции разделения труда там, где есть децентрализованная работа. У каждого есть своя работа, и они работают на нее для своей выгоды.Таким образом, можно сказать, что существует высокая вероятность роста благосостояния на конкурентных свободных рынках.

В ватной литературе мы можем видеть политическую идеологию, либерализм в основном фокусируется на создании среды, в которой каждый гражданин страны чувствует себя в безопасности и может добиться всего, чего он хочет, и, таким образом, он фокусируется на приверженности личности. Либерализм как идеология ценит рационализацию, справедливость, свободу, уверенность в себе и терпение. Как утверждалось ранее, либералы придерживаются мнения, что первым индивидуумом, у которого было найдено рациональное мышление, был человек, и поэтому они должны больше всего пользоваться всей свободой.Либералы считают, что человек всегда должен быть доволен своим талантом или тем, как он выполняет свою работу, и следовать принципу меритократии. Сообщество, следующее за либерализмом, имеет черты разнообразия и кросс-культурализма, и политически оно окружено неразличимыми достоинствами согласия и конституционализма, которые вместе образуют состав эгалитарного либерализма.

Чтобы устранить существующую в стране тиранию наряду с сильной военной мощью, мятежник использовал философию либерализма во Франции и Америке.Либерализм зарекомендовал себя как мощная идеология при формировании политической культуры в западной части мира, поскольку мы видим, что в 19 веке Америка и Европа были странами, где либеральная идеология пустила свои корни. Некоторые люди идентифицируют либерализм как цивилизацию, развитую в западной части мира. Поражение феодализма привело к формированию либерализма, который привел к росту рынка. Он показал цель и задачу человека среднего класса, работающего в отрасли, и с тех пор между капитализмом и либерализмом была тесная связь.

Либералы резко критиковали привилегии, которые предоставлялись феодалам, и вместо них они поддерживали правительство, сформированное с равным представительством. Во времена 19-го века классический либерализм, приняв форму экономического либерализма, восхвалял концепцию капитализма, при котором люди могут работать так, как они хотят, без какого-либо вмешательства со стороны правительства. В конце 19 века произошел переход от экономического либерализма к социальному либерализму, который в основном был направлен на реформу благосостояния людей и вмешательство в экономику.Многие теоретики, такие как Фрэнсис Фукуяма , спорили об окончательной глобальной победе либерализма в 20 веке. Это показало отражение четких вариантов рыночного капитализма, формирующих основу для экономической организации, и политической организации, сформированной в качестве основы для либеральной демократии.

Существуют некоторые существенные различия между классическим либерализмом, современным либерализмом и неолиберализмом. Разные философы в разное время отстаивали эти теории.Эти теории с их различиями обсуждаются ниже.

« классический либерализм » достиг своего пика в 19 веке. Мы видим, что Великобритания как сообщество сделала больше всего в построении и развитии либерализма в 19 веке, как в 20 веке это сделали Соединенные Штаты Америки. Либерализм как политическая идеология появился к 1840-м годам, но это было в 1868 году, когда Уильям Э. Гладстон впервые сформировал правительство, следуя идеологии либерализма.

В начальный период 19 века моральная основа либерализма была дана « Утилитаризм ». Джереми Бентам и Джеймс Милль оба сказали, что утилитаризм утверждает, что права человека могут быть открыты, а человеческие институты могут быть организованы с помощью разума. Согласно утилитаризму, справедливость любого действия можно рассчитать по степени распространения счастья в мире и обществе.Индивидуум в любом разумном действии в своих интересах больше сосредоточится на уменьшении боли и увеличении счастья. Утверждалось, что человек может знать только то, что хорошо для него, а не для нации. Согласно им, человек может достичь « величайшего счастья для наибольшего числа » только в государстве, которое следует демократии. Хотя было много критических замечаний по поводу этой концепции, которая показала, что интерес общества выше прав человека человека, она также в достаточной степени повлияла на мышление либералов.

Ранее мы узнали об Адаме Смите , который жил в 18 веке, но его идеология использовалась и приносила пользу в 19 веке, а также в связи с растущей промышленной революцией. В своем большом труде под названием « Богатство народов » он сформулировал и рассказал об экономике, которая позже была известна как « классический » либерализм. Он считал, что без вмешательства государства в любую торговлю с разными странами и свободного рынка в обществе общество может иметь успешный и большой рост в экономическом развитии.Он отдавал предпочтение свободным рынкам, потому что они допускали все возможные и продуктивные способы использования ресурсов, и таким образом каждый получал бы любую экономическую выгоду, которая для него оправдана. Люди и отдельные лица, работающие в обществе, могли свободно принимать любые финансовые решения, свободно заключая все контракты и обязательства. С помощью этого метода все общество получало выгоду, поскольку нация получает социальную выгоду от сильного рынка, и это гарантирует богатство и успех для каждого.

В XIX веке систематизацию политического либерализма провел Джон Стюарт Милль .В своих нескольких работах, в основном О свободе (1859) и Соображения о представительном правительстве (1861) , он требовал демократической системы, которая представляет собой сбалансированную конституцию со всеми включенными в нее правами. Эти права должны быть как; человек должен иметь свободу думать так, как он хочет, и во что верить, он должен иметь свободу выражать себя, потому что, согласно Миллю, мышление и мнение человека делают лучшее для общества.Во-вторых, необходимо сделать их ветвь, которая поможет укрепить власть образованного человека голосовать, чтобы можно было задушить информированную точку зрения большинства необразованных людей. Причина этого, как указал Милль, заключалась в том, что он опасался, что основа независимого общества может быть разрушена, поскольку необразованные люди могут отвлекать толпу, называя это равенством. Они могут подавлять людей, которые не были ортодоксальны в своих убеждениях, используя критерий «правильности» как инструмент формирования общественного мнения.

Тем не менее, Милль в других своих работах, таких как «Принципы политической экономии (1848 г.)» , соглашался с некоторым вмешательством государства в общество, чтобы они могли справиться с некоторыми проблемами, существующими в обществе, такими как бедность, которая не была обнаружена. у других либералов середины 19 в. Он был активным сторонником профсоюзов и рабочих, что впоследствии было признано социалистическим. Он сказал, что если социальная среда улучшится, то есть большие шансы, что трудящиеся слои общества получат образование и разовьют рациональное мышление, которое позволит ему принимать участие в демократических решениях нации.

Однако с наступлением конца 19 века правда общества начала становиться проблемой перед классическим либерализмом. Эти проблемы были в форме дефицита, болезни и невежества. Причиной катастрофического Ирландского голода (1845-48) была вышеупомянутая экономическая политика и политика невмешательства, которая не позволяла государствам вмешиваться. Это заставило сторонников либерализма дважды задуматься о своей политике.

В целом можно сказать, что концепция сотрудничества как внутри страны, так и на международном уровне связывает людей с либерализмом.Чтобы приблизиться к современному конституционному либеральному государству, основной основой является классический либерализм.

Говорят, что неолиберализм — это переформулировка классического либерализма с некоторыми новыми дополнениями. Но какие условия привели к подъему неолиберализма в 1970-е годы? В классическом либерализме говорилось, что человеку дана экономическая свобода, что означает, что он свободен для этого финансового подъема. Эта свобода может быть использована только тогда, когда физическое лицо может свободно участвовать в рынке (внутреннем и международном) в качестве покупателя и продавца.Таким образом, не должно быть препятствий свободе личности. Это делает рынок саморегулируемым, и любое вмешательство третьих лиц или государства в рынок приведет к краху экономики. Но весь этот сценарий изменился с приходом Великой депрессии в 1929 . Великая депрессия бросила вызов классическому либерализму.

После этой ситуации развилась новая эра новых мыслителей, которую возглавил Дж. М.Кейнс . Он утверждал, что правительство — это не только ночной сторож, единственной обязанностью которого является бесперебойное функционирование рынка или поддержание правопорядка. Это нечто большее. Он также сказал, что рынок не является саморегулируемым, и современный капитализм необходимо регулировать, иначе часто будут происходить такие инциденты, как великая депрессия. Таким образом, вся идея и концепция Кейнса стали известны как кейнсианство . Его принципы пытались применить как на международном, так и на внутреннем рынке.

После Второй мировой войны международная экономическая система была разрушена. Международная торговля достигла своего минимального уровня. Таким образом, возникла необходимость определить новую глобальную экономическую структуру, и эта структура была Бреттон-Вудская конференция в 1944 году. Было сказано, что глобальный рынок будет регулироваться, и это будет сделано моими тремя новыми институтами, которые МВФ, МБРР (Всемирный банк), ГААТ (ВТО). На внутреннем уровне также пытались подразумевать идеи кейнсианства, и вследствие этого Европа и Америка впервые стали свидетелями эры контролируемого капитализма в 1944-75 годах.Термин «контролируемый капитализм» означает, что будет свободный рынок, но правительство может вмешаться, если захочет. Это привело к усилению государственного регулирования, увеличению налогов и увеличению государственных расходов. Эта концепция была принята такими странами, как США в форме формирования «Нового курса» и «Великого общества» и в Великобритании в форме «доклада Бевериджа 1942 года».

Из-за роста капитализма мы могли бы стать свидетелями проблем на свободном рынке Англии и Северной Америки. В то время индустриализация шла высокими темпами, и поэтому мы могли видеть, что более крупные компании получали больше прибыли, а люди, работающие там, получали очень меньше.Это явно увеличило разницу между богатыми и бедными. В отчете Бевериджа говорилось, что такого различия быть не должно, и это заложило основу государства всеобщего благосостояния.

Однако все изменилось с крахом Бреттон-Вудской системы в 1970-х годах. Также многим европейским странам приходится страдать от различных экономических кризисов, таких как нефтяные потрясения со стороны ОПЕК, стагфляция, плохое влияние государственного регулирования, поскольку крупные корпоративные дома теряли прибыль. После всех этих ситуаций на рынке появляются новые либералы с требованием возрождения классического либерализма, где вмешательство государства ограничено.Это новое восстание классического либерализма соответствовало бы новым условиям глобализации. Таким образом, когда классический либерализм будет представлен в эпоху глобализации, он станет известен как Неолиберализм . Таким образом, согласно неолиберализму государственного регулирования, высокие государственные расходы и высокий тарифный барьер были причиной слабого экономического роста. Это ответственно не только в глобальных северных странах с индустриализацией, но и в глобальном южном мире с развивающимися странами.Неолибералы дали одно и то же решение для обеих стран: концепция свободного рынка и модель экономики со свободной торговлей.

Концепция неолиберализма была принята как в США, так и в Великобритании. На международном уровне МВФ, ГАТТ и Всемирный банк управлялись неолибералами. Они пытались распространить идеи неолибералов в глобальном мире. Таким образом, он пропагандировал идею дерегулирования экономики, уменьшения государственных расходов и открытого рынка для глобального мира.

Классический либерализм по сравнению с неолиберализмом больше ориентирован на концепцию права личности, чем на процветающую экономику страны.Либералы 19 века считали, что свобода человека является высшим требованием нации. Кроме того, должно быть ограничение власти правительства методом разделения властей, вследствие чего человек получил бы больше свободы. Причина ограниченного правительства заключается в том, что человек разумен и заинтересован в себе, и только он следит за тем, чтобы государство надлежащим образом регулировалось. Теория общественного договора, предложенная Руссо, оказалась одной из основных теорий классического либерализма.Согласно этой теории, это место, где граждане нации идут на компромисс с частью своей свободы и отдают людям, которые избираются государственными служащими и работают на них. Это делает избранных людей ответственными и ответственными перед избирателями и гражданами. Человек получает обратно эту скомпрометированную свободу во время выборов, когда у него есть право избирать. Таким образом, классические либералы придерживаются концепции ограниченного правительства.

С другой стороны, если мы видим неолиберализм, они в основном указывали на улучшение экономической стороны государства, а не на права отдельных лиц.Они выступали за концепцию, при которой экономика саморегулируется и остается на прилавках. Таким образом, можно сказать, что они обращали внимание на приватизацию с точки зрения классического либерализма, утверждавшего, что правительство не должно вмешиваться, и это было очевидно, когда произошла полуприватизация Банка Англии.

Практическое применение либерализма можно наблюдать во внешней политике США в 20-м веке. Считается, что в 20-м веке США следовали принципам либерализма, но некоторые доминирующие исторические сторонники обнаружили, что они также следовали империализму в то время.Это приводит к противоречию в случае с США. Если мы посмотрим на ситуацию в США того времени, то увидим, что она была более ограниченной, чем любая другая развитая страна того периода. Это ясно видно при измерении колониальной территории, которую он приобрел, по сравнению с другими. Максимальные владения Америки исходили от стран Филиппин и Рико, которые она получила после победы в испано-американской войне 1898 года. Причиной такого ограничения была теория либерализма, предполагавшая политическую структуру с ограниченной экспансией.Эту сдержанность Америки можно лучше понять по отношению США и Мексики.

В весенний период 1914 года город Веракрус в Мексике был захвачен США в связи с заключением Мексикой многих моряков, принадлежащих Америке. Еще одной причиной непростых отношений между двумя государствами была вера тогдашнего президента США в то, что он может принести либеральную мысль о демократии в Мексику даже тогда, когда она была страной, следовавшей за диктатурой. Стартовый план американцев состоял в том, чтобы захватить Веракрус вместе с соседним городом Тампико, после чего восточное побережье страны должно было быть заблокировано до тех пор, пока не будет отстаиваться честь во имя Америки.Когда вооруженные силы и другие высокопоставленные лица Америки высадились в Мексике, многие высокопоставленные лица выступили с предложениями полностью захватить Мексику. Но президент не последовал ни одному совету. Он ограничил свою армию только Веракрусом, а через несколько месяцев отозвал и его. Убеждение, стоящее за сдержанностью президента, заключалось в том, что американские граждане начали сопротивляться; действия также противоречили бы его собственным ценностям, а также потерям, понесенным военными в бою. Еще одна важная причина заключалась в том, что страны, настроенные против Америки, начали пытаться войти в состав нации.

К наступлению 1919 г. в США сформировалось новое проинтервенционистское объединение, которое вызвало опасения президента США по поводу прежних ограничений, а новым дополнением к этим опасениям стало формирование мексиканской конституции 1917 г., вследствие чего Мексиканский народ стал собственником недр. Это произошло как проблема для зарубежных стран и их собственности, связанной с шахтами в Мексике. Примиренцы хотели превратить Мексику в американский список или хотя бы занять их недра.Союз подтолкнул нацию к примирению в то время, когда президент Вильсон был занят мирным посредничеством Европы, а после этого находился на постельном режиме из-за инсульта. Когда Вильсон полностью выздоровел, так что он снова может взять командование в свои руки, тогда режим союза был затемнен.

У Вильсона было две причины игнорировать этот путь агрессивной политики. Причина номер один заключалась в том, что в США только президент имеет право проводить внешнюю политику. Однако в то время Вильсон увидел, что Палата Конгресса пытается определить неконституционную внешнюю политику страны.Таким образом, его аргумент в пользу пересмотра внешней политики, которая также включала Мексику, очевидно, показывал, что он пытался сдержать власть и авторитет конгресса в проведении внешней политики. Вторая причина заключалась в том, что президент охотно хотел проводить политику, которая удовлетворяла бы понятию антиимпериализма наряду с решимостью в себе — это процедура, посредством которой нация узнает о строительстве государства и выбирает свое правительство. Вышеупомянутые причины являются столпами либерализма в современном мире.

Эта связь между США и Мексикой является примером того, как вещи и институты на внутреннем уровне ограничивают применение агрессивной политики и власти. Однако эта сдержанность может потеряться, если в политической системе государства отсутствует понятие либералов. Например, под либеральные понятия подпадает мнение о том, что правительство должно иметь ограниченную власть, и точка зрения о том, что захват иностранцев неправомерно. Государство, которое следует либерализму и его принципам, обладает большей сдерживающей силой наряду с ограничениями, установленными институтами государства.Гражданин, который хочет свободы, очевидно, выберет правительство, которое проводит либеральную политику, вместо тех, кто выступает против нее.

Блокада союза Конгресса и других партий была возможна только благодаря существующей в США политике разделения властей. Сдержанность в расширении США была возможна потому, что она действовала в соответствии с общественным мнением и этикой, которой обладает Президент. В начале 1900-х годов американские лидеры подвергались большему принуждению с точки зрения иностранных государств, поскольку это напрямую влияло на торговлю и коммерцию между обеими странами.Итак, согласно информации, предоставленной либералами, выгода и варианты, предлагаемые торговлей, наряду с отсутствием вмешательства, работали как ограничение для США по отношению к Мексике в истории этого мира.

Либерализм — это идеология, известная своим значением, которое она придает правам, свободам личности и концепции ограниченного правительства. Однако теоретик, не идущий за либерализмом, утверждал, что в либеральном сообществе бесплатное наследование работает в виде ложных обещаний.

Было много философов, которые ставили вопрос против либерализма.В них главным соперником были реалисты. Согласно либеральному теоретику, история известна как быстро развивающаяся и развивающаяся, в то время как в случае с реалистом она рассматривается как не такая развивающаяся. Реалисты критиковали либералов за то, что они не так заботились о безопасности своих наций и о другом, что показало их слабость в глобальном мире. Они привыкли думать о длительных сроках, что не позволяло им увидеть грядущую проблему и ее опасность, поскольку она может повлиять на их международное положение. В случае марксизма марксист утверждал, что, защищая капитализм, либералы пытались показать не столько сбалансированную власть класса, сколько законную, и таким образом формировали мышление среднего класса.Прогрессивные феминистки указывали на связь между либерализмом и патриархатом, в основе которого лежит то, что индивид выявляется на основе фигуры мужчины, достаточного для себя, и таким образом мотивирует женщин становиться похожими на мужчин. Либерализм также подвергался критике со стороны коммунитаристов, поскольку они ничего не сделали для общественного благосостояния, и многие утверждали, что либерализм — это теория для неконтролируемых эгоистичных людей и алчности.

С течением времени на либерализм очень сильно повлияли права людей или гражданские права.В США многие либеральные организации, работавшие на женщин, росли в период 1960-х и 1970-х годов, что показало новую волну феминизма. Было много людей, которые следовали либерализму и, таким образом, мотивировали людей следовать равенству разных рас. Тема равноправия была сосредоточена многими либеральными последователями во времена 1960-х годов в момент гражданских прав в США.

Короче говоря, либерализм — это идеология, которая следует за равенством и свободой. Существует несколько трактовок этого понятия, но в основном они поощряют такие идеи, как свобода слова и выражения в средствах массовой информации, свобода исповедовать любую религию, свободный рынок, нерелигиозное правительство, демократическая среда и общество, гражданское право и иностранная поддержка. и сотрудничество.Либерализм начался в 17 веке и прогрессировал до 19 века и продолжался до переформулирования его основных идеологий в соответствии с новым миром. Эта идеология всегда приспосабливалась к любой ситуации. Хотя существовало две формы либерализма, одна была классической, а другая — современной. Первый делал упор на свободу, а социал-либерализм делал упор на равенство. Однако оба они видели свободу с разных сторон.

Либерализм выступал против монархии и вместо этого верил в замену абсолютного правления демократическим.Эта идея была более продвинута после Французской революции, и до сих пор в 20-м веке либерализму как идеологии следуют многие, и благодаря этому они продолжают существовать на доминирующем положении в глобальном мире.

При работе над этой исследовательской статьей мы столкнулись с некоторыми ограничениями. Они-

• ОТСУТСТВИЕ ПЕРВИЧНЫХ ДАННЫХ — Во время исследования моей темы было не так много людей, с которыми я мог связаться, чтобы узнать их мнения по моей теме.Собирать мнения людей было сложно, так как многие из них не были знакомы с идеологией либерализма. Таким образом, мне приходится ограничиваться имеющимися у меня вторичными данными.
• ОГРАНИЧЕННОЕ ВРЕМЯ – Из-за ограниченного времени было невозможно изучить другие разделы темы. Также из-за этого исследователь не смог изучить некоторые важные разделы статьи.

Либерализм стал сильной политической идеологией против реализма как на внутреннем, так и на международном уровне.Были замечены четыре различных направления либерализма: социологическое, коммерческое, республиканское и институциональное. Основными принципами либерализма являются свобода человека, его естественные права, данные ему от рождения, рациональное мышление, концепция сдержанного правления, образование демократического республиканского государства и т. д. Главный аргумент либералов заключался в том, что не должно быть объединение многих сил под одним правительством, поскольку оно может оказаться опасным для свободы человека, и поэтому его следует ограничить.

Основным аргументом в пользу ограничения власти правительства являются институты и понятия как внутри страны, так и за рубежом. В случае международного управления различные органы власти и институты ограничивают силу государства посредством гармонии и предоставления средства, с помощью которого они могут наложить штраф на нацию, нарушающую правило международного соглашения. Мысль о поощрении гармонии и сотрудничества как на международном, так и на национальном уровне исходила в основном от экономических институтов.Причиной этого была прибыль, которую можно было получить от сотрудничества и взаимозависимости на международном уровне. Дополнений в ограничениях на использование власти стало больше, формируя структуру правильного поведения. В современном глобальном мире за либерализмом следуют сверхдержавы и большинство государств.

В современном мире либерализму как идеологии следуют многие страны, в том числе США, Великобритания, Германия и другие государства. Она составила сильную конкуренцию идеологии реализма и в некоторых отношениях одержала над ней верх.Обе теории работали как важная часть международных отношений. Институты, сформированные при содействии либералов, до сих пор работают в глобальном мире. Таким образом, она рассеяла все сомнения критиков, которые когда-то называли ее утопической идеологией, в которой каждый человек счастлив и умиротворен.

1. Скотт Берчилл, Теории международных отношений. Палгрейв Макмиллан , 55-81. http://lib.jnu.ac.in/sites/default/files/RefrenceFile/Theories-of-IR_0.pdf.
2. Диана Панке и Томас Риссе, Либерализм (2006), 90–106.файл:///C:/Users/Dell/Downloads/PankeRisse2006-Dunne-Chap05.pdf.
3. Гарри К. Гирвец и Ричард Даггер, Либерализм, Британская энциклопедия (2020 г.) https://www.britannica.com/topic/liberalism.
4. Слотер, Энн-Мари. «Либеральная теория международных отношений и международное экономическое право». Обзор международного права Американского университета 10, вып. 2 (1995): 717-743. https://digitalcommons.wcl.american.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1432&context=auilr.
5. Государственная служба Индии.ком. 2020.  Политические идеологии: либерализм . [онлайн] Доступно по адресу: [По состоянию на 11 декабря 2020 г.]. https://www.civilserviceindia.com/subject/Political-Science/notes/political-ideologies-liberalism.html.
6. Гаус, Джеральд, Шейн Д. Кортленд и Дэвид Шмидц, «Либерализм», Стэнфордская энциклопедия философии, (осеннее издание 2020 г.), Эдвард Н. Залта (изд.). https://plato.stanford.edu/entries/liberalism/.
7. Plato.stanford.edu. 2020.  Либерализм (Стэнфордская философская энциклопедия) . [онлайн] Доступно по адресу: [По состоянию на 11 декабря 2020 г.]. https://www.manchesteropenhive.com/view/9781526137951/9781526137951.00014.xml.
8. Электронные международные отношения. 2020.  Введение либерализма в теорию международных отношений . [онлайн] Доступно по адресу: [По состоянию на 11 декабря 2020 г.]. https://www.e-ir.info/2018/02/18/introduction-liberalism-in-international-relations-theory/.
9. Эндрю Моравциск, «Либерализм и теория международных отношений», Гарвардский и Чикагский университеты. https://www.princeton.edu/~amoravcs/library/liberalism_working.pdf.
10. Ван де Хаар Э. (2009) Либерализм и теория международных отношений. В: Классический либерализм и теория международных отношений.Пэлгрейв Макмиллан, серия «История международной мысли». Пэлгрейв Макмиллан, Нью-Йорк. https://doi.org/10.1057/9780230623972_7.
11. Стефанореккья.нет. 2020.  Либерализм в международных отношениях . [онлайн] Доступно по адресу: [По состоянию на 11 декабря 2020 г.]. http://www.stefanorecchia.net/1/137/resources/publication_1040_1.pdf.

---

LawSikho создал группу в Telegram для обмена юридическими знаниями, рекомендациями и различными возможностями.Вы можете нажать на эту ссылку и присоединиться:

Следите за нами в Instagram и подпишитесь на наш канал YouTube, чтобы получать больше интересного юридического контента.

Неолиберализм – идеология в корне всех наших проблем | Экономика

Представьте, если бы люди Советского Союза никогда не слышали о коммунизме. Идеология, которая доминирует в нашей жизни, для большинства из нас не имеет названия. Упомяните об этом в разговоре, и вы будете вознаграждены пожиманием плечами. Даже если ваши слушатели слышали этот термин раньше, им будет сложно дать ему определение.Неолиберализм: вы знаете, что это такое?

Его анонимность является и симптомом, и причиной его силы. Он сыграл важную роль в целом ряде кризисов: финансовом крахе 2007-2008 годов, переводе богатства и власти в офшоры, о которых Панамские документы дают нам лишь отблеск, медленном крахе системы здравоохранения и образования, возрождении детского населения. бедность, эпидемия одиночества, крах экосистем, возвышение Дональда Трампа. Но мы реагируем на эти кризисы так, как будто они возникают изолированно, по-видимому, не осознавая, что все они были либо спровоцированы, либо усугублены одной и той же последовательной философией; философия, которая имеет — или имела — имя.Какая может быть большая сила, чем действовать безымянно?

Неравенство преобразовано в добродетель. Рынок гарантирует, что каждый получит то, что заслуживает.

Неолиберализм стал настолько всепроникающим, что мы даже редко признаем его идеологией. Кажется, мы принимаем предположение, что эта утопическая милленаристская вера описывает нейтральную силу; своего рода биологический закон, вроде дарвиновской теории эволюции. Но философия возникла как сознательная попытка изменить человеческую жизнь и сместить центр власти.

Неолиберализм рассматривает конкуренцию как определяющую характеристику человеческих отношений. Он переопределяет граждан как потребителей, чей демократический выбор лучше всего осуществляется путем покупки и продажи, процесса, который вознаграждает заслуги и наказывает неэффективность. Он утверждает, что «рынок» приносит выгоды, которых никогда нельзя было бы достичь с помощью планирования.

Попытки ограничить конкуренцию рассматриваются как враждебные свободе. Налоги и регулирование должны быть сведены к минимуму, общественные услуги должны быть приватизированы.Организация труда и коллективные переговоры профсоюзов изображаются как рыночные искажения, препятствующие формированию естественной иерархии победителей и проигравших. Неравенство превращается в добродетель: награда за полезность и генератор богатства, которое просачивается, чтобы обогащать всех. Усилия по созданию более равноправного общества контрпродуктивны и морально разрушительны. Рынок гарантирует, что каждый получит то, что заслуживает.

Мы усваиваем и воспроизводим его кредо. Богатые убеждают себя, что они приобрели свое богатство благодаря заслугам, игнорируя преимущества, такие как образование, наследство и класс, которые могли помочь сохранить его.Бедные начинают винить себя в своих неудачах, даже если мало что могут сделать, чтобы изменить свои обстоятельства.

Не говоря уже о структурной безработице: если у вас нет работы, это потому, что вы непредприимчивы. Не обращайте внимания на невозможные расходы на жилье: если ваша кредитная карта исчерпана, вы беспомощны и непредусмотрительны. Не обращайте внимания на то, что у ваших детей больше нет школьного игрового поля: если они растолстеют, это ваша вина. В мире, где правит конкуренция, те, кто отстают, определяются и самоопределяются как проигравшие.

Среди результатов, как документирует Пол Верхаге в своей книге What About Me? — это эпидемии членовредительства, расстройств пищевого поведения, депрессии, одиночества, тревожности и социальной фобии. Возможно, неудивительно, что Британия, в которой неолиберальная идеология применялась наиболее строго, является европейской столицей одиночества. Мы все теперь неолибералы.

---

Термин неолиберализм был придуман на встрече в Париже в 1938 году. Среди делегатов были двое мужчин, приехавших определять идеологию, Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек.Оба изгнанника из Австрии, они рассматривали социал-демократию, примером которой является «Новый курс» Франклина Рузвельта и постепенное развитие британского государства всеобщего благосостояния, как проявление коллективизма, занимавшего тот же спектр, что и нацизм и коммунизм.

В книге Дорога к рабству , опубликованной в 1944 году, Хайек утверждал, что государственное планирование, подавляя индивидуализм, неминуемо ведет к тоталитарному контролю. Как и книги Мизеса « Бюрократия », « Дорога к рабству », были широко прочитаны.На нее обратили внимание некоторые очень состоятельные люди, увидевшие в философии возможность освободиться от регулирования и налогов. Когда в 1947 году Хайек основал первую организацию, которая распространяла доктрину неолиберализма, — Общество Мон-Пелерин, — ее финансово поддерживали миллионеры и их фонды.

С их помощью он начал создавать то, что Дэниел Стедман Джонс описывает в книге «Мастера Вселенной » как «своего рода неолиберальный интернационал»: трансатлантическую сеть ученых, бизнесменов, журналистов и активистов.Богатые покровители движения финансировали ряд аналитических центров, которые должны были совершенствовать и продвигать идеологию. Среди них были Американский институт предпринимательства, Фонд наследия, Институт Катона, Институт экономических вопросов, Центр политических исследований и Институт Адама Смита. Они также финансировали академические должности и кафедры, особенно в университетах Чикаго и Вирджинии.

По мере своего развития неолиберализм становился все более резким. Мнение Хайека о том, что правительства должны регулировать конкуренцию, чтобы предотвратить образование монополий, уступило место среди американских апостолов, таких как Милтон Фридман, убеждению, что монопольная власть может рассматриваться как награда за эффективность.

Во время этого перехода произошло еще кое-что: движение потеряло свое название. В 1951 году Фридман был счастлив назвать себя неолибералом. Но вскоре после этого термин стал исчезать. Что еще более странно, даже когда идеология стала более четкой, а движение более последовательным, утерянное имя не было заменено какой-либо общепринятой альтернативой.

Сначала, несмотря на щедрое финансирование, неолиберализм оставался на обочине. Послевоенный консенсус был почти универсальным: экономические рецепты Джона Мейнарда Кейнса широко применялись, полная занятость и избавление от бедности были общими целями в США и большей части Западной Европы, максимальные ставки налогов были высокими, и правительства стремились к социальным результатам без смущения, развивая новые общественные услуги и системы социальной защиты.

Но в 1970-х годах, когда кейнсианская политика начала разваливаться и по обе стороны Атлантики разразились экономические кризисы, неолиберальные идеи стали выходить в мейнстрим. Как заметил Фридман, «когда пришло время измениться… альтернатива была готова, и ее можно было подобрать». С помощью сочувствующих журналистов и политических советников элементы неолиберализма, особенно его рецепты денежно-кредитной политики, были приняты администрацией Джимми Картера в США и правительством Джима Каллагана в Великобритании.

Может показаться странным, что многообещающая доктрина продвигалась под лозунгом «альтернативы нет»

После того, как Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган пришли к власти, вскоре последовала остальная часть пакета: массовое снижение налогов для богатых , подавление профсоюзов, дерегулирование, приватизация, аутсорсинг и конкуренция в сфере государственных услуг. Через МВФ, Всемирный банк, Маастрихтский договор и Всемирную торговую организацию неолиберальная политика была навязана — часто без демократического согласия — большей части мира.Наиболее примечательным было его принятие партиями, которые когда-то принадлежали к левым: например, лейбористами и демократами. Как отмечает Стедман Джонс, «трудно представить себе другую утопию, которая была бы столь же полностью реализована».

---

Может показаться странным, что учение, обещающее выбор и свободу, продвигалось под лозунгом «альтернативы нет». Но, как заметил Хайек во время визита в Чили Пиночета — одну из первых стран, где эта программа была широко применена, — «мои личные предпочтения склоняются к либеральной диктатуре, а не к демократическому правительству, лишенному либерализма».Свобода, которую предлагает неолиберализм и которая звучит так заманчиво в общих чертах, оказывается свободой для щуки, а не для мелкой рыбешки.

Свобода от профсоюзов и коллективных переговоров означает свободу подавлять заработную плату. Свобода от регулирования означает свободу отравлять реки, подвергать рабочих опасности, взимать несправедливые проценты и разрабатывать экзотические финансовые инструменты. Свобода от налогов означает свободу от распределения богатства, которое выводит людей из бедности.

Наоми Кляйн задокументировала, что неолибералы выступали за использование кризисов для навязывания непопулярных политик, пока люди отвлекаются. Фото: Аня Чибис/The Guardian

Как документирует Наоми Кляйн в The Shock Doctrine , неолиберальные теоретики выступали за использование кризисов для навязывания непопулярных политик, когда люди были отвлечены: например, после переворота Пиночета, войны в Ираке и урагана Катрина, которую Фридман назвал «возможностью радикально реформировать систему образования» в Новом Орлеане.

Там, где неолиберальная политика не может быть навязана внутри страны, она навязывается на международном уровне через торговые договоры, включающие «урегулирование споров между инвесторами и государством»: оффшорные трибуналы, в которых корпорации могут настаивать на отмене социальной и экологической защиты. Когда парламенты голосовали за ограничение продажи сигарет, защиту водоснабжения от горнодобывающих компаний, замораживание счетов за электроэнергию или предотвращение ограбления государства фармацевтическими фирмами, корпорации предъявляли иски, часто с успехом.Демократия сводится к театру.

Неолиберализм не задумывался как корыстный рэкет, но он быстро им стал. В результате работники, лица, ищущие работу, и государственные службы любого рода подвергаются пытливому, удушающему режиму оценки и контроля, предназначенному для выявления победителей и наказания проигравших. Доктрина, которую предложил фон Мизес, чтобы освободить нас от бюрократического кошмара централизованного планирования, вместо этого создала его.

Неолиберализм не задумывался как корыстный рэкет, но он быстро им стал. Экономический рост в неолиберальную эпоху (с 1980 года в Великобритании и США) был заметно медленнее, чем в предыдущие десятилетия; но не для очень богатых. Неравенство в распределении как доходов, так и богатства после 60 лет упадка быстро возросло в эту эпоху из-за разгрома профсоюзов, снижения налогов, повышения арендной платы, приватизации и дерегулирования.

Приватизация или коммерциализация общественных услуг, таких как электроэнергия, водоснабжение, поезда, здравоохранение, образование, дороги и тюрьмы, позволила корпорациям установить пункты взимания платы перед основными активами и взимать арендную плату либо с граждан, либо с правительства за их использование .Рента — еще один термин для незаработанного дохода. Когда вы платите завышенную цену за билет на поезд, только часть стоимости проезда компенсирует операторам деньги, которые они тратят на топливо, заработную плату, подвижной состав и другие расходы. Остальное отражает тот факт, что они имеют вас над бочкой.

В Мексике Карлос Слим получил контроль почти над всеми телефонными услугами и вскоре стал самым богатым человеком в мире. Фотография: Генри Ромеро/Reuters

Те, кто владеет и управляет приватизированными или полуприватизированными службами Великобритании, зарабатывают колоссальные состояния, инвестируя мало и взимая высокую плату.В России и Индии олигархи приобрели государственные активы за счет перепродажи. В Мексике Карлос Слим получил контроль почти над всеми услугами стационарной и мобильной связи и вскоре стал самым богатым человеком в мире.

Финансиализация, как отмечает Эндрю Сэйер в книге , почему мы не можем позволить себе богатых , оказала аналогичное влияние. «Подобно ренте, — утверждает он, — проценты — это… незаработанный доход, который накапливается без каких-либо усилий». По мере того, как бедные становятся еще беднее, а богатые — еще богаче, богатые приобретают все больший контроль над еще одним важнейшим активом: деньгами.Процентные платежи в подавляющем большинстве случаев представляют собой перевод денег от бедных к богатым. По мере того как цены на недвижимость и прекращение государственного финансирования нагружают людей долгами (подумайте о переходе от студенческих грантов к студенческим кредитам), банки и их руководители убираются.

Сэйер утверждает, что последние четыре десятилетия характеризовались передачей богатства не только от бедных к богатым, но и в рядах богатых: от тех, кто зарабатывает деньги, производя новые товары или услуги, к тем, кто делает свои деньги, контролируя существующие активы и собирая ренту, проценты или прирост капитала.Заработанный доход был вытеснен незаработанным доходом.

Неолиберальная политика повсюду сталкивается с провалами рынка. Не только банки слишком велики, чтобы обанкротиться, но и корпорации, которым теперь поручено предоставлять общественные услуги. Как указал Тони Джадт в книге Ill Fares the Land , Хайек забыл, что нельзя допустить, чтобы жизненно важные национальные службы рухнули, а это означает, что конкуренция не может идти своим чередом. Бизнес забирает прибыль, государство берет на себя риск.

Чем больше провал, тем более экстремальной становится идеология.Правительства используют неолиберальные кризисы как предлог и как возможность для снижения налогов, приватизации оставшихся государственных услуг, разрыва брешей в системе социальной защиты, дерегулирования корпораций и перерегулирования граждан. Ненавидящее себя государство теперь вонзает зубы в каждый орган государственного сектора.

Возможно, самым опасным воздействием неолиберализма являются не экономические кризисы, которые он вызвал, а политический кризис. По мере того как владения государства уменьшаются, наша способность изменять ход своей жизни посредством голосования также сокращается.Вместо этого, утверждает неолиберальная теория, люди могут осуществлять выбор, тратя деньги. Но некоторым приходится тратить больше, чем другим: в великой потребительской или акционерной демократии голоса распределяются неравномерно. Результатом является бесправие бедных и средних. По мере того, как правые и бывшие левые проводят одинаковую неолиберальную политику, лишение прав превращается в лишение избирательных прав. Большое количество людей ушло из политики.

Лозунги, символы и сенсация… Дональд Трамп. Фотография: Аарон Йозефчик/Reuters

Крис Хеджес отмечает, что «фашистские движения строят свою базу не из политически активных, а политически неактивных, «неудачников», которые считают, часто правильно, что они не имеют права голоса или роли в политическом истеблишменте». .Когда политические дебаты больше не говорят с нами, люди вместо этого реагируют на лозунги, символы и ощущения. Поклонникам Трампа, например, факты и аргументы кажутся несущественными.

Джадт объяснил, что, когда густая сеть взаимодействий между людьми и государством сводится только к авторитету и повиновению, единственная оставшаяся сила, которая связывает нас, — это государственная власть. Тоталитаризм, которого опасался Хайек, с большей вероятностью возникнет, когда правительства, потеряв моральный авторитет, возникающий в результате предоставления государственных услуг, будут вынуждены «уговаривать, угрожать и, в конечном итоге, принуждать людей подчиняться им».

---

Как и коммунизм, неолиберализм — это Бог, который потерпел неудачу. Но доктрина зомби шатается, и одной из причин является ее анонимность. Вернее, кластер анонимностей.

Невидимая доктрина невидимой руки продвигается невидимыми покровителями. Медленно, очень медленно мы начали узнавать имена некоторых из них. Мы обнаруживаем, что Институт экономических дел, который решительно выступал в средствах массовой информации против дальнейшего регулирования табачной промышленности, с 1963 года тайно финансировался British American Tobacco.Мы обнаруживаем, что Чарльз и Дэвид Кох, два самых богатых человека в мире, основали институт, создавший движение «Чайная партия». Мы находим, что Чарльз Кох, учреждая один из своих мозговых центров, отметил, что «во избежание нежелательной критики не следует широко афишировать то, как организация контролируется и направляется».

Когда-то нуворишей пренебрегали те, кто унаследовал их деньги. Сегодня соотношение изменилось на противоположное

Слова, используемые неолиберализмом, часто больше скрывают, чем объясняют.«Рынок» звучит как естественная система, которая может воздействовать на нас в равной степени, как гравитация или атмосферное давление. Но это чревато властными отношениями. То, что «хочет рынок», обычно означает то, чего хотят корпорации и их боссы. «Инвестиции», как отмечает Сэйер, означают две совершенно разные вещи. Один — это финансирование производственной и общественно полезной деятельности, другой — покупка существующих активов для получения из них ренты, процентов, дивидендов и прироста капитала. Использование одного и того же слова для разных видов деятельности «маскирует источники богатства», что приводит к тому, что мы путаем извлечение богатства с его созданием.

Столетие назад нуворишей пренебрегали те, кто унаследовал их деньги. Предприниматели добивались общественного признания, выдавая себя за рантье. Сегодня отношения изменились на противоположные: рантье и наследники называют себя предпринимателями. Они утверждают, что заработали свой незаработанный доход.

Эти анонимности и путаницы перекликаются с безымянностью и неуместностью современного капитализма: модель франчайзинга гарантирует, что рабочие не знают, на кого они трудятся; компании, зарегистрированные через сеть оффшорных режимов секретности, настолько сложных, что даже полиция не может обнаружить бенефициарных владельцев; налоговые механизмы, которые сбивают с толку правительства; финансовые продукты никто не понимает.

Анонимность неолиберализма яростно охраняется. Те, кто находится под влиянием Хайека, Мизеса и Фридмана, склонны отвергать этот термин, утверждая — с некоторой долей справедливости — что сегодня он используется только в уничижительном смысле. Но они не предлагают нам замену. Некоторые называют себя классическими либералами или либертарианцами, но эти описания вводят в заблуждение и на удивление скромны, поскольку они предполагают, что нет ничего нового в книгах Дорога к рабству , Бюрократия или классической работе Фридмана Капитализм и свобода .

---

При всем при этом в неолиберальном проекте есть что-то достойное восхищения, по крайней мере, на его ранних стадиях. Это была особая, новаторская философия, продвигаемая сплоченной сетью мыслителей и активистов с четким планом действий. Это было терпеливо и настойчиво. Дорога в рабство стал путем к власти.

Триумф неолиберализма также отражает поражение левых. Когда в 1929 году экономика laissez-faire привела к катастрофе, Кейнс разработал всеобъемлющую экономическую теорию, чтобы заменить ее.Когда в 70-х годах кейнсианское управление спросом достигло предела, альтернатива была готова. Но когда в 2008 году развалился неолиберализм, не было… ничего. Вот почему зомби ходит. Левые и центристы за 80 лет не создали новых общих рамок экономической мысли.

Каждое обращение к лорду Кейнсу — это признание неудачи. Предлагать кейнсианские решения кризисов 21 века — значит игнорировать три очевидные проблемы. Трудно мобилизовать людей вокруг старых идей; изъяны, вскрывшиеся в 70-е годы, никуда не делись; и, самое главное, им нечего сказать о нашей самой серьезной проблеме: экологическом кризисе.Кейнсианство работает, стимулируя потребительский спрос для содействия экономическому росту. Потребительский спрос и экономический рост являются двигателями разрушения окружающей среды.

История как кейнсианства, так и неолиберализма показывает, что недостаточно противостоять сломанной системе. Должна быть предложена последовательная альтернатива. Для лейбористов, демократов и более широких левых центральной задачей должна стать разработка экономической программы «Аполлон», сознательной попытки разработать новую систему, адаптированную к требованиям 21 века.

Джордж Монбиот Как мы попали в эту неразбериху? опубликован в этом месяце издательством Verso. Чтобы заказать копию за 12,99 фунтов стерлингов (рекомендованная розничная цена 16,99 фунтов стерлингов), перейдите на сайт bookshop.theguardian.com или позвоните по телефону 0330 333 6846. Бесплатно в Великобритании на сумму более 10 фунтов стерлингов, только онлайн-заказы. Минимальный размер заказа по телефону составляет 1,99 фунта стерлингов.

Происхождение и значение либерально-консервативной самоидентификации на JSTOR

Абстрактный

Хотя за последние несколько десятилетий либеральные/консервативные самоидентификации часто играли роль в исследованиях систем убеждений, они редко были в центре внимания исследований.Однако в последнее время несколько исследований показали, что такие идентификации играют важную роль в поведении при голосовании и политическом восприятии. Однако в этом исследовании имплицитно заложены два шатких предположения: что либерально-консервативная идентификация биполярна по смыслу и что в основе этой биполярности лежит когнитивное значение, основанное на политических проблемах. В этой статье мы разрабатываем модель идеологических идентификаций, которая подчеркивает их символическое и безразмерное происхождение и природу. Наш эмпирический анализ, основанный на исследованиях национальных выборов 1976 и 1978 годов, показывает сильную поддержку этой модели.В частности, обнаруживается, что идеологические идентификации имеют в основном символическое значение, и этот факт помогает объяснить некоторые выводы, касающиеся отношения континуума либералов/консерваторов к политическому восприятию и поведению.

Информация о журнале

Американский журнал политических наук (AJPS), опубликованный четыре раза в год, является одним из самых читаемых политологических журналов. В Соединенных Штатах. AJPS — это общий журнал политических наук. открыты для всех представителей профессии и для всех областей политической дисциплины наука.JSTOR предоставляет цифровой архив печатной версии American Journal. политических наук. Электронная версия американского журнала Политологии доступно по адресу http://www.blackwell-synergy.com/servlet/useragent?func=showIssues&code;=ajps. Авторизованные пользователи могут иметь доступ к полным текстам статей на этом сайте.

Информация об издателе

Ассоциация политических наук Среднего Запада, основанная в 1939 году, является национальной организацией. из более чем 2800 профессоров политических наук, исследователей, студентов и государственные администраторы со всех концов Соединенных Штатов и более 50 иностранных страны.Ассоциация занимается продвижением научной коммуникации. во всех областях политической науки. Ежегодно ассоциация спонсирует трехдневную конференцию политологов. в Чикаго с целью представления и обсуждения последних исследований в политологии. В конференции принимают участие более 2000 человек, который включает 300 панелей и программ о политике. Штаб-квартира MPSA в Индианском университете. Для получения дополнительной информации свяжитесь с Уильямом Д.Морган, исполнительный директор Директор, электронная почта: [email protected].

китайских ценностей против либерализма: какая идеология сформирует международный нормативный порядок? | Китайский журнал международной политики

Аннотация

Либеральная гегемония Соединенных Штатов ослабевает и сталкивается с растущими вызовами со стороны других идеологий, в том числе китайской. Вопрос в том, какие китайские политические ценности будут определять политику Китая при формировании будущего международного нормативного порядка.В Китае конкурируют друг с другом три политические ценности: марксизм, экономический прагматизм и китайские традиционные ценности. Китайское правительство пытается совместить марксизм с китайскими традиционными ценностями. Однако такие усилия могут столкнуться с трудностями в достижении поставленных целей. Хотя американский либерализм теряет влияние, он по-прежнему остается самой влиятельной мировой идеологией и не может быть отброшен в одночасье. Китай может обнаружить, что можно формировать международный порядок, сочетая некоторые традиционные китайские ценности с избранными либеральными ценностями, такими как доброжелательность, праведность и обряды, с равенством, демократией и свободой соответственно.Комбинация может создать набор современных ценностей вандао (гуманная власть), таких как честность, справедливость и вежливость. Новые нормы, основанные на этих ценностях, могут быть приемлемы для большинства стран в силу их универсальности и приведут к более мирному международному порядку, чем тот, который мы имеем сегодня.

Поскольку неравенство в силе между Китаем и Соединенными Штатами продолжает резко сокращаться, подъем Китая одновременно изменит международную конфигурацию от однополярности, в которой доминируют США, к биполярности, возглавляемой Китаем и США.Следовательно, западные ученые все больше обеспокоены тем, что эта меняющаяся динамика приведет к глобальному порядку во главе с Китаем, который потенциально может повлиять на внутренние дела их конкретных обществ. ¹ Хотя вполне возможно, что материальная мощь Китая сравняется или даже превзойдет мощь Соединенных Штатов в следующие два десятилетия, остается неясным, будет ли политическая идеология Китая оказывать такое же глубокое влияние на международный порядок, как американский либерализм.Чтобы оценить вероятность такой возможности, в этой рукописи будут рассмотрены текущие идеологические проблемы, с которыми сталкивается американский либерализм, отношения между либерализмом и китайскими традиционными ценностями, а также жизнеспособность гуманной власти как доминирующего принципа в международном порядке.

Идеологический конкурс

Взгляд на историю 20-го века показывает, что ни одна современная идеология не смогла сохранить себя в качестве международной основной ценности на протяжении более трех десятилетий.Скорее, несколько современных идеологий получили такой статус, включая национализм в 1910-х, фашизм в 1930-х, коммунизм в 1950-х, снова национализм в 1960-х и либерализм в 1990-х. Однако ни одна из этих современных идеологий не обладала доминирующим влиянием на современную международную систему до тех пор, пока конфуцианство оказывало влияние на древнюю китайскую межгосударственную систему. Во время холодной войны коммунизм и капитализм были двумя соперничающими мировыми идеологиями, и конкуренция между ними сформировала характер международного порядка той эпохи.Либерализм занял господствующее положение после распада Советского Союза и впоследствии повлиял на международную систему ценностей до такой степени, что эпоха после холодной войны известна как либеральный порядок. Однако по мере того, как мы вступаем во второе десятилетие 21-го века, либерализм начал давать сбои из-за растущих вызовов других идеологий, которые угрожают подорвать его господство.

Упадок либерализма

Либералы придерживаются самых разных взглядов в зависимости от их понимания предполагаемой цели либеральных принципов.Таким образом, значение «либерализма» расходится в разных частях мира. В Соединенных Штатах либерализм ассоциируется с политикой государства всеобщего благосостояния в рамках программ Нового курса, инициированных президентом Франклином Д. Рузвельтом, ² , в то время как идеи экономики невмешательства одновременно существуют в рамках современного американского консерватизма. ³ В Европе либерализм чаще всего ассоциируется с приверженностью правительству ответственности и социального обеспечения, тогда как в Латинской Америке и многих посткоммунистических странах он часто связан с социализмом и, следовательно, обычно называется социальным либерализмом. ⁴ В Китае либерализм политически относится к западной демократии, а экономически — к рыночной экономике.

Несмотря на вышеперечисленные различия, либерализм в любой стране в целом утверждает принципы равенства, свободы, демократии, гражданских прав, светского правления, международного сотрудничества и вытекающих из этого программ поддержки. Либерализм впервые стал отдельным политическим движением после того, как достиг определенной популярности среди западных философов и экономистов в эпоху Просвещения.В первой половине 20-го века западный либерализм распространился из европейских демократий в другие части мира, в основном благодаря доминированию, обеспечиваемому их победами в обеих мировых войнах. После Второй мировой войны Соединенные Штаты стали де-факто ведущим представителем либерализма, и их гегемонистская власть означала влияние на международные нормы американских либеральных ценностей равенства и свободы. Примером этого служит глава I, статья 1, пункт 2 Устава Организации Объединенных Наций (ООН), отражающая директиву ООН: «Развивать дружественные отношения между нациями на основе уважения принципа равноправия и самоопределения народов и принять другие соответствующие меры для укрепления всеобщего мира. ⁵

Либерально-демократические правительства добились большого социального прогресса в Западной Европе во время холодной войны, что укрепило их ценности почти во всех областях, поскольку либерализм стал рассматриваться как западная идеология, прямо противостоящая угнетению в Коммунистический Восток. С последующим успехом возглавляемого США западного лагеря в его стратегическом соперничестве с восточным лагерем, возглавляемым Советским Союзом, либерализм стал доминирующей международной идеологией в период после окончания холодной войны.Этот триумф западного мира заставил многих поверить в превосходство либеральных ценностей. Фрэнсис Фукуяма дошел до того, что сказал: «Мы можем быть свидетелями не просто окончания холодной войны или ухода определенного периода послевоенной истории, но конца истории как таковой: конечной точкой идеологической эволюции человечества и универсализацией западной либеральной демократии как окончательной формы человеческого правления». коммунизм, исламский фундаментализм и так далее.И все же, несмотря на вышеупомянутые предсказания об обратном, сегодня он снова сталкивается с проблемами. В 2016 году антиистеблишментаризм набрал обороты; в США это приняло форму трампизма, а в Европе и других демократических странах стало известно как популизм. ⁷ Хотя либеральные партии во многих странах продолжают обладать властью и влиянием как внутри страны, так и за рубежом, сочетание Brexit и избрания Дональда Трампа в 2016 году нанесло серьезный удар по глобальному авторитету либерализма.Люди и в Великобритании, и в Соединенных Штатах сейчас идеологически разделены, и либерализм гораздо менее доминирует, чем в прошлом.

Однако коренные причины упадка либерализма в западных странах отличаются от причин в незападных странах. На Западе эта тенденция была в основном побочным продуктом неадекватной реакции демократических правительств после финансового кризиса 2008 года на необходимость восстановления экономики своих стран. Столкнувшись с неэффективностью демократического управления, многие либералы, в том числе бывший премьер-министр Великобритании Тони Блэр и Фукуяма, выступили с критическими замечаниями по этому вопросу. ⁸ Йони Аппельбаум предупреждает, что «с отступлением демократии за границей, ее противоречиями и недостатками, выставленными напоказ дома, и ее привлекательностью, снижающейся с каждым последующим поколением… . Самой большой опасностью для американской демократии является самоуспокоенность. Демократический эксперимент хрупок, и его дальнейшее выживание маловероятно». ⁹ Молодые американцы, например, потеряли веру в способность американской демократии выполнять свои обещания. ¹⁰ Среди людей, родившихся до Второй мировой войны, более 70% высоко ценят жизнь в условиях демократии, а среди тех, кто родился после 1980 года, это число сокращается до менее трети. ¹¹ Ситуация в Соединенных Штатах не уникальна, так как в большинстве демократий наблюдается аналогичный упадок либерализма. В Австралии и Новой Зеландии, например, разрыв между поколениями в отношении демократических ценностей сравним с таковым в Соединенных Штатах. ¹² Результаты опроса европейских миллениалов показывают, что только 32% выбрали демократию в качестве одной из пяти самых важных социальных ценностей. ¹³ Либералисты на Западе все чаще стремятся реформировать либерализм до такой степени, что некоторые теперь называют свои политические идеалы либеральным прогрессивизмом, а другие называют себя прогрессивными либералами. ¹⁴

Между тем аргументы в пользу либерализма в незападных странах были подорваны как замедлением экономического роста западных стран по сравнению с восходящими государствами, так и двойными стандартами внешней политики, которые продемонстрировали первые. Когда дело доходит до экономики, миллениалы со всего мира гораздо чаще, чем старшее поколение, выражают положительное мнение о коммунистическом правительстве Китая и его способности повышать уровень жизни по сравнению с западными правительствами.В то же время люди в развивающихся странах восхищаются политикой Китая по установлению четких национальных приоритетов, которые вкладывают большие средства в будущее и, как следствие, более открыты для недемократических форм правления. В 2011 году почти половина миллениалов со всего мира были согласны с тем, что идея сильного лидера предпочтительнее идеи демократического парламента и выборов. ¹⁵

Кроме того, мнение о том, что западные страны применяют двойные стандарты в своей внешней политике, еще больше подрывает популярность либерализма.Например, политика западных правительств в отношении арабских государств несовместима с провозглашенной целью продвижения либеральных ценностей в регионе. Несмотря на гораздо менее демократическую систему правления, чем в Соединенных Штатах, монархия Саудовской Аравии получала устойчивую поддержку со стороны Соединенных Штатов благодаря своему статусу важного стратегического союзника, в то время как светскому режиму Сирии с самого начала противостояли называется сирийским восстанием 2011 года. Эта помощь распространялась на военное вмешательство Саудовской Аравии в другие арабские государства, о чем свидетельствует предоставление военной помощи антиправительственным силам в Сирии и использование военных средств для подавления антиправительственных сил в Йемене и Бахрейн.Кроме того, Движение «арабской весны», которое пообещало избавить арабский мир от диктаторов, привело к новым диктатурам, а не к либеральным правительствам. ¹⁶ На самом деле, количественные исследования показывают, что как военные, так и экономические формы американского вмешательства скорее препятствуют, чем продвигают права человека за границей, ¹⁷ предполагая вероятность упадка, а не подъема либерализма на Ближнем Востоке.

Конкурирующие идеологии в Китае

Упадок либерализма как господствующей глобальной политической ценности создает возможность для других идеологий конкурировать за влияние.Его преемник, скорее всего, будет родом из страны, добившейся большего политического и экономического успеха, чем Соединенные Штаты. Заглядывая в будущее на следующее десятилетие, Китай кажется единственной страной, способной сократить всеобщее неравенство в силе между собой и Соединенными Штатами настолько, чтобы стать новой сверхдержавой. Сегодня люди в демократических странах относятся к Китаю примерно так же, как когда-то европейцы относились к Соединенным Штатам, — как к неотесанной стране возможностей и растущей экономической мощи. ¹⁸ Следовательно, люди во многих странах опасаются, что нынешний либеральный порядок может быть заменен порядком, основанным на китайских ценностях. ¹⁹ Кристиан Ройс-Смит отметил: «Опасение того, что по мере смещения власти на Восток [] незападная великая держава будет стремиться изменить международный порядок в соответствии со своими собственными ценностями и методами». ²⁰ Бывший премьер-министр Австралии Кевин Радд недавно заметил: «Очень скоро мы окажемся в такой точке истории, когда впервые со времен Георга III незападное, недемократическое государство станет крупнейшей экономикой в ​​мире. Мир.Если это так, то как Китай будет использовать свою власть в будущем международном порядке? Примет ли он культуру, нормы и структуру послевоенного порядка? Или Китай будет стремиться изменить его? Я считаю, что это главный вопрос первой половины двадцать первого века не только для Азии, но и для всего мира» ²¹

2035 г., публично заявив, что модернизация Китая «предлагает новый вариант для других стран и народов, которые хотят ускорить свое развитие, сохранив при этом свою независимость; и предлагает китайскую мудрость и китайский подход к решению проблем, стоящих перед человечеством». ²² Это заявление подразумевает стремление китайского правительства продвигать свою официальную идеологию и оказывать глобальное влияние. Фактически, после 19-го съезда партии, состоявшегося в октябре 2017 года, Коммунистическая партия Китая направила за границу международные пропагандистские делегации для представления своих программ и мнений. ²³ Однако идеологическая ситуация в Китае сложная. Во-первых, официальная идеология, отстаиваемая китайским правительством, несовместима с популярными традиционными ценностями, которых придерживаются простые люди.Кроме того, даже марксизм, официальная идеология, которая якобы направляет внутреннюю администрацию, отличается от исключительной китайской традиционной культуры, применимой к внешней политике. В целом за влияние на формирование внешней политики Китая борются три мощные идеологии.

(1) Марксизм является официальной идеологией Коммунистической партии Китая, но его влияние на реальную внешнюю политику ограничено. Китайское правительство заявило, что марксизм должен руководить всеми областями его работы, так что «[в] развитии этой культуры мы должны следовать указаниям марксизма, основывать наши усилия на китайской культуре… Мы должны продолжать адаптировать марксизм к условиям Китая. , поддерживайте его в актуальном состоянии и повышайте его популярность. ²⁴ Тем не менее, китайское правительство, похоже, неохотно упоминает марксизм при объяснении своей внешней политики. Фактически, правительство не заявляло об использовании марксизма в качестве руководящего принципа своей внешней политики с момента принятия политики открытости и реформ в 1978 году, очевидно, из-за противоречия между основной идеей классовой борьбы в марксизме и упором на международное сотрудничество, основанное на принципе открытости. Позднее принятие мирного развития в качестве основного принципа сделало невозможным руководство внешней политикой через марксизм.Внедренный в 2004 году с Ху Цзиньтао в качестве секретаря партии, принцип мирного развития с тех пор стал ортодоксальным принципом, которым руководствуется внешняя политика Китая, до такой степени, что теперь он стал непреложным. ²⁵ Поскольку классовая борьба составляет ядро ​​марксизма, она никак не может быть согласована с мирным развитием. Возврат к классовой борьбе во внешней политике, напротив, придал бы Китаю гораздо более агрессивный международный имидж.

(2) Экономический прагматизм был идеологией, наиболее широко принятой как правительством, так и простыми людьми в Китае после политических реформ Дэн Сяопина в 1978 году.Поскольку потенциал новой мировой войны существенно уменьшился, экономическое процветание стало отправной точкой для оценки уместности идеологии в Китае. Экономические достижения страны за последние четыре десятилетия заложили прочную социальную базу для ценностей экономического прагматизма. Хотя китайское правительство не выделяло экономический рост в качестве своего основного приоритета с 2013 года, большинство китайцев по-прежнему считают экономику основой всесторонней национальной мощи и, следовательно, поддерживают повышение экономических интересов до уровня главной политической цели.Экономический прагматизм в значительной степени утвердил свою легитимность в Китае благодаря марксистскому аргументу, согласно которому экономика является основой политической надстройки, точка зрения, которая имеет определенное сходство с американским экономическим национализмом, представленным Стивом Бэнноном. ²⁶ Что касается разработки внешней политики, оба определяют стратегический интерес с экономической точки зрения и подчеркивают важность внешней торговли. В то же время оба не хотят брать на себя международную ответственность и разделяют стремление сбросить с себя бремя поддержания мирового порядка.Именно по этой причине Дэн Сяопин принял принцип «сдержанности», в то время как Трамп придерживается принципа «Америка прежде всего». ²⁷

(3) Сегодня традиционализм набирает обороты среди обычных китайцев, а также среди интеллектуалов и политиков, хотя он и не является официальной идеологией. Традиционализм относится не только к конфуцианству, но и к комбинации всех школ древнекитайской мысли. Несмотря на свои различия, каждая из этих школ подчеркивает значение политического лидерства, а также роль стратегического авторитета в создании основы для солидарности и долговечности этого лидерства.В связи с этим они утверждают, что внешняя политика сверхдержавы должна отдавать приоритет стратегической репутации. Для достижения этой цели древняя идея «гуманной власти» (ван) продвигает ценности доброжелательности (жэнь) и справедливости (и) при принятии решений. ²⁸ Традиционализм также поддерживает стратегию личного примера и тем самым подчеркивает важность лидерства, которое обеспечивает очевидные достижения. Это направление мысли побуждает Китай улучшать свою международную стратегическую репутацию, взяв на себя больше ответственности за международную безопасность, особенно в обеспечении безопасности соседей.

Хотя традиционализм не является официальной идеологией китайского правительства, исследователи традиционализма и китайское правительство согласны с тем, что внешняя политика должна руководствоваться китайской традиционной политической мудростью, а не какой-либо идеологией, уходящей корнями в западную культуру, включая марксизм. Например, в 2011 году правительство выпустило «белую книгу» «Мирное развитие Китая», в которой недвусмысленно говорилось: «Выбор пути мирного развития — это стратегический выбор, сделанный китайским правительством и народом в соответствии с прекрасными традициями китайской культуры, развития тенденция времени и коренные интересы Китая. ²⁹ В этом заявлении фразы «тенденции развития времени» и «основные интересы Китая» отражают объективные факторы, а «прекрасные традиции китайской культуры» — субъективный фактор. Этот официальный документ отражает намерение китайского правительства учитывать традиционные политические ценности при формулировании внешней политики. Хотя в 2013 году китайское правительство скорректировало свои внешнеполитические ориентиры с «сдержанности» на «стремление к достижениям», оно, тем не менее, продолжало руководствоваться китайскими традиционными ценностями при принятии решений.Например, на Конференции по дипломатической работе с соседними странами объяснения новой внешней политики включали терминологию, применимую к традиционным китайским ценностям, таким как цинь (близость), чэн (доверие), хуэй (благодеяние) и ронг (инклюзивность). ³⁰ Эти четыре китайских иероглифа также появились в разделе внешней политики доклада XIX съезда партии. ³¹

Наряду с ранее упомянутым изменением внешнеполитических ориентиров, Китай также изменил свою дипломатическую позицию с позиции обычной державы на позицию крупной державы, что означает изменение восприятия правительством своих текущих возможностей.На Всемирном форуме мира в 2013 году министр иностранных дел Китая Ван И объяснил это изменение через призму древней китайской философии:

Уникальные черты китайской дипломатии берут начало в богатой и глубокой китайской цивилизации. На протяжении своей пятитысячелетней истории китайская нация развивала гуманистически ориентированную концепцию любви ко всем существам, как к своему виду, и ко всем людям, как к своим братьям, политическую философию ценности добродетели и равновесия, миролюбие. подход любви, ненападения и добрососедства, идея мира как первостепенной важности и гармонии без единообразия, а также личное поведение, заключающееся в том, чтобы относиться к другим так, как вы хотели бы, чтобы относились к вам, и помогать другим преуспевать в такой же дух, как вы хотели бы добиться успеха сами.Эти традиционные ценности с уникальным восточным оттенком являются бесконечным источником бесценного культурного достояния китайской дипломатии. ³²

Независимо от того, нашли ли эти доброжелательные традиционные китайские мысли применение в реальной политике, китайское правительство заявило, по крайней мере на словах, что оно руководствуется ими при формулировании внешней политики. Фактически, цитирование древних китайских изречений теперь является обязательным условием для политических речей китайских лидеров.Однако нельзя исключать возможность того, что такие традиционные китайские ценности включают в себя ценности экономического прагматизма, создавая гибрид, который направляет внешнюю политику Китая, поскольку экономический прагматизм по-прежнему очень популярен среди обычных людей и бюрократов.

За пределами либерализма

Из приведенного выше обсуждения мы можем увидеть три движущих силы, которые предполагают потенциальное появление новой международной основной ценности. Вот они: (i) Хотя американский либерализм находится в упадке, он, тем не менее, остается наиболее доминирующей глобальной идеологией и в настоящее время не имеет себе равных.(ii) Идеология Китая, самого могущественного восходящего государства, может в конечном итоге бросить вызов идеологии Соединенных Штатов. (iii) Китай официально заявляет, что в своей внешней политике руководствуется традиционными китайскими ценностями. Эти три условия предполагают два возможных пути развития международного порядка в условиях американо-китайской биполяризации. Это: конкуренция между американским либерализмом и китайскими традиционными ценностями; или их комбинация. Что касается первого, то для Эллисон это предвещает перерастание культурного конфликта между Китаем и США в цивилизационное столкновение. ³³ Тем не менее, я думаю, что второй вариант более вероятен, так как использование комбинации этих двух вариантов даст двум гигантам больше преимуществ. Точно так же Реус-Смит предполагает, что соответствующие принципы, с помощью которых формируются международные порядки, не обязательно однородны, а могут представлять собой комбинации разных типов. ³⁴ Сочетание либеральных и китайских традиционных ценностей может породить новый и конкурентоспособный набор идеалов, которые помогут установить стабильный международный порядок.Поэтому в следующем разделе будут обсуждаться возможности, предлагаемые сочетанием трех ценностей либерализма — равенства, демократии и свободы с тремя традиционными китайскими ценностями — доброжелательностью, праведностью и обрядами. Такое сочетание могло бы сформировать международный порядок, совершенно иной по своему характеру, чем во времена холодной войны и после нее.

Прежде чем обсуждать, как сочетать эти ценности, мы должны сначала дать определение понятиям «справедливость» и «справедливость» применительно к международной политике, чтобы избежать любых возможных недоразумений, вытекающих из их повседневного использования.Джон Роулз определяет «справедливость как справедливость», ³⁵ определение, которое рассматривает принцип справедливости как закрытую систему, обособленную от других обществ, а не как одного из участников отношений между государствами. Однако международная система включает в себя различные внутренние общества, в которых правосудие и справедливость в основном применяются к суждениям институтов и редко к отдельным лицам. Таким образом, в такой обстановке правосудие и справедливость относятся к разным вопросам. Например, мы отличаем справедливую войну от несправедливой, но никогда войну справедливую от несправедливой, точно так же, как мы отличаем справедливую торговлю от несправедливой, но никогда справедливую от несправедливой.Поэтому я определяю справедливость как соответствие праведности результата, а справедливость как соответствие морали, благоприятной для обездоленных.

Объятия равенства благотворительности

Христианская традиция ценит понятие равенства как требование естественного закона жизни. ³⁶ Однако из-за врожденных генетических различий и различных социальных условий различия между людьми неизбежны, что проявляется в различиях в интеллекте, силе, росте, весе и атлетизме, а также в социальных различиях, коренящихся в семейном происхождении, образовании , сверстники и так далее.Сосредоточиться на равенстве, не принимая во внимание эти различия, равносильно защите закона джунглей неоспоримого равноправия и отсутствия различий между привилегированными и обездоленными. Таким образом, индивидуалистическая ценность либерализма часто ведет к конфликту, а не к сотрудничеству между людьми. Даже при определении с точки зрения конкурентных возможностей, ³⁷ , в обстоятельствах, когда насильственные методы являются лучшим вариантом для победы в соревнованиях, абсолютное равенство может порождать соперничество не на жизнь, а на смерть.Война между различными религиозными группами в Ливии с 2011 года тому пример. ³⁸

Доброжелательность (ren) является основной идеей и социальной нормой конфуцианства, которая в качестве руководящего принципа призывает руководителей государств сопереживать и заботиться о своем народе. Таким образом, он может найти применение в управлении отношениями между сильными и слабыми, богатыми и бедными, а также теми, кто занимает высокие и низкие должности на работе, способствуя тем самым уменьшению социальных конфликтов между обеспеченными и обездоленными.Поскольку члены международной системы делятся на различные классы в зависимости от их силы, принцип равенства без доброжелательности ставит меньшие государства в неблагоприятное положение. Следовательно, они будут неустанно бороться за достижение равной власти.

Объединяя равенство с доброжелательностью, мы можем популяризировать ценность справедливости на глобальном уровне. Например, принцип «первым пришел, первым обслужен» является принципом абсолютного равенства. Это дает тем, кто стоит первым в очереди, возможность, например, сесть в автобус, но не справедливо по отношению к пожилым или немощным.Норма справедливости устраняет этот конфликт, требуя, чтобы здоровые, независимо от того, были ли они первыми в очереди, уступали свои места тем, кто в них больше нуждается. Другой популярный пример — правила бокса на Олимпийских играх. Для обеспечения равенства установлено правило: боец, который не встает после нокдауна до того, как рефери досчитает до 10, считается проигравшим. Однако для обеспечения справедливости участники делятся на классы в зависимости от веса, что дает боксерам с возрастающей шкалой веса равные шансы на получение чемпионских наград.В этом случае весовая классификация боксеров является необходимым условием для судей и рефери при выставлении справедливых оценок на основе навыков, которые каждый участник демонстрирует в матче.

Этот принцип дифференцированного обращения в равной степени применим и в международной политике. Например, концепция «общей, но дифференцированной ответственности», возникшая на Стокгольмской конференции в 1972 г. и принятая Рамочной конвенцией ООН об изменении климата в 1992 г. и Киотским протоколом в 1997 г., отражает этот идеал. ³⁹ В вопросе сокращения выбросов CO ₂ международное сообщество приняло принцип, согласно которому развитые и развивающиеся страны несут общую, но дифференцированную ответственность. ⁴⁰ Ломейская конвенция, подписанная в феврале 1975 г. между девятью членами Европейского сообщества (ЕС) и 46 развивающимися странами Африки, Карибского бассейна и Тихого океана (АКТ), также воплотила этот справедливый принцип. Посредством этой конвенции страны ЕС предложили преференциальный экономический режим членам группы АКТ. ⁴¹ Эти договоры предполагают возможность уделения большего внимания справедливости, а не равенству в будущих международных принципах.

Праведные объятия демократии

Демократия является одним из основных вкладов либерализма в политическую жизнь человека, и легализация действий правительства посредством народной поддержки лежит в ее основе. ⁴² В современном гражданском обществе каждый гражданин в судебном и справедливом порядке заявляет о своей собственности на национальный суверенитет и государственную власть.Однако из-за материально-технических проблем, связанных с большим населением, все граждане не могут напрямую участвовать в принятии решений, связанных с государственными делами. Поэтому представительная система посредством демократических процедур является очевидным выбором для осуществления государственной власти. ⁴³ Активным принципом демократической процедуры является согласие большинства путем тайного голосования. Однако, хотя демократический процесс принятия решений узаконивает решения правительства, он не может гарантировать их справедливость.Например, в 2003 году Конгресс США санкционировал решение Белого дома о нападении на Ирак на основании предполагаемых доказательств наличия у Ирака оружия массового уничтожения. Хотя это разрешение узаконило военные действия США против Ирака, в конечном итоге было доказано, что война была несправедливой после разоблачений, которые опровергли предполагаемые доказательства. ⁴⁴

Фактически, даже международная законность не гарантирует автоматически справедливость действий государства. Поскольку международное общество представляет собой анархическую систему, распределение власти между членами международных институтов в основном организовано в соответствии с их разным уровнем силы.Поэтому справедливый результат, достигнутый исключительно с помощью процедур международных организаций, встречается редко. Что касается проблемы чисто процессуальной справедливости, которой придерживаются либералисты, Ролз говорит: «Даже если закон тщательно соблюдается и разбирательство проводится честно и должным образом, оно может привести к неправильному результату… несправедливость возникает не по вине человека, а по из-за случайного стечения обстоятельств с поражением цели правовых норм». ⁴⁶ Например, члены Лиги арабских государств приняли решение исключить сирийское правительство во главе с Башаром Асадом из своих рядов и предложить военную помощь антиправительственным силам в Сирии, и все это посредством демократического процесса. Это демократическое решение международно узаконило последующую поддержку боевиков-повстанцев в Сирии, но одновременно привело к эскалации войны, в результате которой погибли десятки тысяч мирных жителей, а более миллиона человек стали беженцами. ⁴⁷ Таким образом, с точки зрения гуманизма решение Лиги арабских государств было несправедливым.

Праведность (и) — это древний китайский моральный кодекс, разделяемый многими философскими школами, включая конфуцианство, даосизм и моизм. Хотя праведность имеет широкое значение, ее основные принципы включают честное, разумное и правильное поведение. Мэн-цзы сказал: «Доброта — это разум человека, а праведность — это путь человека». ⁴⁸ Другими словами, только выбрав правильный путь, можно осуществить благожелательность. Разница между справедливостью и демократией заключается в том, что первая подчеркивает результаты политики, а вторая подчеркивает ее легитимность.Эллисон говорит: «Для американцев демократия — единственная справедливая форма правления: власть получает свою легитимность от согласия управляемых. Это не преобладает в Китае, где принято считать, что правительство приобретает или теряет политическую легитимность в зависимости от своей деятельности». Например, ООН призвана поддерживать мир во всем мире, но в ней доминируют ведущие мировые державы — пять постоянных членов Совета Безопасности.Поэтому среди ведущих держав общепринятой практикой является подрыв демократических правил ООН путем использования своего права вето и достижения несправедливых целей.

Ценность праведности может помочь ограничить такую ​​несправедливую легитимацию поведения ведущих государств, требуя справедливости как по форме, так и по результатам. Соединяя демократию с праведностью, мы можем популяризировать ценность справедливости и помочь обеспечить законность резолюций международных организаций как по форме, так и по результатам.Когда они объединяются, справедливость восторжествует. Например, большинство стран применяли санкции против режима апартеида в Южной Африке во время холодной войны. Такие действия не только носили легитимный характер в виде резолюции ООН, принятой большинством членов ООН, но, что более важно, политика против апартеида была справедливой по своему характеру и соответствовала принципу справедливости. Сочетание этих двух факторов объясняет, почему это конкретное применение санкций не рассматривалось как вмешательство во внутренние дела. ⁵⁰

При сравнении справедливости и демократии первая оказывается более полезной для продвижения социальной справедливости. В то же время справедливость не отталкивает, а опирается на демократию. На самом деле правосудие может использовать демократию как средство достижения большей социальной справедливости, предотвращая при этом несправедливые результаты. Американский философ Джон Ролз сформулировал два принципа справедливости: Принцип I — свобода и равенство; и Принцип II представляет собой сочетание равных возможностей и дифференцированного обращения.Принцип II направлен на достижение справедливости, основанной на ценности честности, которая не может быть достигнута с помощью одной лишь демократии. ⁵¹ Помимо обеспечения того, чтобы действия ведущих государств, предпринятые посредством демократических процедур, были законными, поэтому необходимо также обеспечить справедливость результатов их действий, оценивая решения по принципу справедливости. Например, по мере усиления поляризации между богатыми и бедными из-за глобализации приоритет должен быть отдан принципу справедливости над принципом демократии, чтобы способствовать общему развитию в наше время.Один только принцип демократии гарантирует только то, что каждая страна, независимо от ее богатства, имеет право решать свою собственную программу развития. Напротив, принцип справедливости призывает развитые страны оказывать экономическую помощь развивающимся государствам в размере 0,7% их валового внутреннего продукта (ВВП) в целях устранения или смягчения поляризации. ⁵²

Обряды «Объятия свободы»

Свобода также является основной ценностью либерализма.Стремление к свободе, коренящееся в врожденных качествах человека, является инстинктивным для всех животных. Эта первичная потребность обеспечивает законное оправдание свободы в человеческом обществе, точно так же, как стремление человека к долголетию дает право на жизнь. Но люди — это социальный вид, для которого сообщество является необходимым условием выживания. ⁵³ Однако построение общественного порядка требует некоторой степени свободы в жертву нормам, регулирующим поведение человека. ⁵⁴ Противоречие между личной свободой и более широким общественным порядком существует как во внутренних, так и в международных системах.Хотя социальные нормы могут быть реализованы в рамках внутренней системы путем монополизации силы, насилие и хаос неизбежно восторжествуют, если акторы используют такую ​​возможность для защиты своих интересов в международной системе. Следовательно, баланс между свободой отдельных государств и международным порядком становится важнейшим политическим вопросом.

Обряды (ли) составляют китайскую традиционную ценность, применимую не только к политическим делам, но и к той, которую практикуют обычные люди в своей повседневной жизни.Обряды относятся к социальным нормам или обычаям, сформированным в соответствии с данной этикой. Несмотря на формальность, обряд играет более обширную роль, чем закон, в поддержании общественного порядка. Конфуций говорит: «Если вы не изучаете обряды, ваш характер не может быть установлен». ⁵⁵ Законы сдерживают незаконные действия, наказывая за нарушение закона постфактум, в то время как обряды упреждающе сдерживают нецивилизованное поведение людей с помощью моральных форматов. Обряды являются более обширной сдерживающей силой, чем законы, потому что они действуют в областях, не связанных с законом.Законы защищают свободу слова, но не могут сдержать оскорбления; обряды, между тем, могут помешать людям произнести непристойности. Более того, свобода без принуждения обрядами может легко породить насильственные конфликты. Например, американский фильм 2012 года «Невинность мусульман» юридически соответствует принципу свободы слова, но, тем не менее, вызвал массовые протесты во многих мусульманских странах, приведшие к многочисленным смертям и травмам. ⁵⁶ В 2015 году два брата, позже идентифицированные как террористы, напали на парижский офис французского сатирического еженедельника Charlie Hebdo в ответ на публикацию сатирических карикатур и карикатур на обнаженного Мухаммеда.В результате нападения 12 человек погибли и 11 получили ранения. ⁵⁷

Обряды являются основой цивилизованности и выдвигают социальную значимость человеческой жизни за рамки принципа свободы. Поскольку человек ценит смысл жизни, основное различие между людьми и животными заключается не только в степени стремления к свободе, но скорее в стремлении первых к свободе со значимой целью. Обряды помогают направлять людей к цивилизованному поведению, тем самым обогащая смысл жизни.Свобода без вежливости может привести к регрессу человеческого общества к еще большему родству с обществом животных и зверей. Сюньцзы сказал: «У птиц и зверей есть родители, но нет родительской привязанности; они различают мужчину и женщину, но не делают различия между мужчиной и женщиной». ⁵⁸ В китайской культуре крайне нецивилизованное поведение, такое как инцест или жестокое обращение со стариками, считается бесчеловечным или скотским. Таким образом, человеческая цивилизованность заключается в способности различать общественные блага и бедствия.Например, все животные имеют право испражняться, но вежливость запрещает людям испражняться без разбора, как это сделали бы животные. Именно благодаря цивилизованности человечество постоянно развивается, в то время как другие животные навсегда остаются в нецивилизованном состоянии. Условности и формальности восточного и западного этикета могут различаться, но соблюдение таких приличий является общей социальной нормой.

Принятие свободы наряду с общественным признанием обрядов улучшит человеческую цивилизованность, тем самым снизив опасность насильственных конфликтов между людьми.Эллисон выразил обеспокоенность потенциальным цивилизационным столкновением между Китаем и Соединенными Штатами из-за «глубоких различий между американскими и китайскими представлениями о государстве, экономике, роли личности, отношениях между народами и природе времени». ⁵⁹ Он отмечает: «Китайская культура не прославляет индивидуализм в американском стиле, который измеряет общество тем, насколько хорошо оно защищает права и поощряет свободу личности». признание обрядов, чтобы предотвратить социальное насилие, которое порождает индивидуальная свобода.Если и восходящие, и господствующие государства будут вести свою борьбу за международное влияние в соответствии с принципом вежливости, такая конкуренция будет мирной и, возможно, также здоровой. После того, как администрация Трампа охарактеризовала Китай как главного соперника Соединенных Штатов, как отмечено в ее Стратегии национальной безопасности, ⁶¹ , этим двум гигантам становится все более необходимо рассматривать способы регулирования своей конкуренции цивилизованным образом.

В 21 веке инновации стали основным методом накопления богатства, который резко снижает потребность в контроле над природными ресурсами в рамках соперничества за власть между восходящими и доминирующими государствами.Таким образом, Китай и США могут мирным путем установить нормы цивилизованности, регулирующие их борьбу за мировое господство. Смена мировой власти на протяжении всей истории часто сопровождалась войнами между восходящими и доминирующими государствами, которые являются классическим проявлением неучтивости международного общества. Установление международных норм в соответствии с ценностью вежливости поможет снизить риск войны между всеми государствами, включая восходящие и доминирующие державы.Кристаллизация ценности вежливости в условиях установления новых международных норм не только превзойдет либерализм, но и продвинет вперед человеческую цивилизацию.

Принципы гуманной власти

В предыдущем разделе мы обсуждали, как сочетание либеральных и китайских традиционных ценностей может создать новый набор общепринятых международных стандартов. Однако это не означает, что все ценности китайской традиции прекрасны и выдающиеся.Китайская традиционная политическая мысль включает в себя и определенные отбросы и отбросы. Например, хотя принципы гуманной власти (вандао) и гегемонии (бадао) находят применение в китайской традиции, тем не менее они противоречат друг другу в том, что касается способов, которыми они обеспечивают международное лидерство. В этом разделе будут разъяснены различия между этими двумя концепциями и обсуждены средства, с помощью которых принцип гуманной власти может найти применение в формировании современного международного порядка.Важнейшей предпосылкой реализации принципа гуманной власти является соответствие между внутренней идеологией ведущей державы и идеологией, которую она отстаивает на международном уровне.

Различные принципы гегемонии и гуманной власти

Еще в древности, всякий раз, когда Китай поднимался на лидирующие позиции в Восточной Азии, как среди высокопоставленных чиновников при королевском дворе, так и среди ученых возникали дебаты о противопоставлении господствующих принципов гуманной власти и гегемонии.Исходя из веры в то, что люди эгоистичны, принцип гуманной власти побуждает правителей Китая проводить доброжелательную внешнюю политику по отношению к своим более слабым соседям, ожидая, что получатели упомянутой доброжелательности выразят благодарность за выгоды, вытекающие из такого лидерства. ⁶² Напротив, принцип гегемонистского правления требует, чтобы лидеры Китая применяли стратегию сдерживания в отношении своих соседей. Утверждая, что люди придают большее значение тому, что они могут потерять, чем тому, что они приобретут, принцип гегемонии предполагает, что соседи Китая будут больше ценить то, что они могут потерять, бросив вызов китайскому лидерству, чем то, что они могут получить от него. ⁶³ Оба эти принципа утверждают, что установление иерархической системы, основанной на превосходящей силе ведущего государства, является единственным методом сохранения межгосударственного порядка, но гуманная власть склонна использовать пряник, в то время как гегемония делает упор в этом отношении на кнут.

Поскольку в наше время гегемония имеет негативные коннотации, ее сторонники попытались найти для этой концепции более приемлемое описание. Китайские сторонники заменили принцип гегемонии (бадао) принципом «xiong cai da lue» (большой талант и смелое видение), в то время как американские сторонники придумали фразу «доброжелательный гегемон», чтобы отличить американскую гегемонию от ее исторических аналогов. ⁶⁴ Однако ни «xiong cai da lue», ни «доброжелательный гегемон» не выражают адекватно ценностную разницу между гегемонией и лучшим типом международного лидерства; следовательно, и то, и другое — не более чем сахарная глазурь, основанная на одном и том же господствующем принципе.

Вместо того чтобы придумывать более привлекательные термины для гегемонистского принципа, древнекитайские мыслители различали типы межгосударственного руководства в соответствии с их господствующим принципом. Например, Гуаньцзы классифицировал международное лидерство в соответствии с нисходящими уровнями хорошего управления: великий правитель (хуан), император (ди), гуманная власть (ван) и гегемон (ба). ⁶⁵ Гуаньцзы предположил, что гуманный авторитет понимает мораль, а гегемон умеет побеждать в войнах. ⁶⁶ Сюньцзы считал, что разница между гуманной властью и гегемонией заключается не во власти, а в морали. Он проводил различие между ними благодаря способности первого добиваться добровольного подчинения других посредством моральных действий, а второму — способности создавать союзы посредством установления стратегического доверия. ⁶⁷ Мэн-цзы провел аналогичное различие, утверждая, что гуманная власть проявляет доброжелательность через мораль, тогда как гегемон симулирует доброжелательность, полагаясь на силу. ⁶⁸ Мэн-цзы, возможно, был первым среди своих сверстников, кто охарактеризовал гегемонию в негативном свете, но его определение, тем не менее, ближе всего к коннотации «благожелательного гегемона».

Возможности модернизации ценностей гуманного авторитета

Верно сказать, что древние китайские идеологии имеют мало шансов стать господствующими ценностями сегодня; ведь современный мир во многом сильно отличается от древнекитайской межгосударственной системы.Однако возвышение Китая может сделать возможным перенос ценностей гуманной власти на сегодняшний день в соответствии с потребностями будущего мирового лидерства. Как обсуждалось в предыдущем разделе, три элемента, составляющие гуманную власть, — доброжелательность, праведность и обряды — могут быть модернизированы как ценности честности, справедливости и вежливости через их принятие равенства, демократии и свободы. Другими словами, современные развивающиеся государства могут устанавливать новые международные нормы, не отвергая ценности либерализма, а объединяя их с модернизированными ценностями гуманной власти.Такой подход будет способствовать всеобщему признанию этих новых ценностей и, таким образом, установлению стабильного международного порядка.

Кроме того, идеалы честности, справедливости и вежливости не противоречат ни одной из мировых религий. После окончания Второй мировой войны религиозные организации выступали как представителями, так и защитниками обездоленных социальных групп. Поскольку международные нормы, основанные на ценностях честности, справедливости и вежливости, объективно более благоприятны для бедных и слабых, чем для богатых и сильных, они поэтому привлекательны для приверженцев религии.Кроме того, эти три ценности практикуются в рамках норм международных организаций. Например, обязательства развитых стран по оказанию помощи развивающимся странам представляют собой практику нормы справедливости. Между тем, международное противодействие использованию военных переворотов как средства достижения государственной власти является проявлением нормы справедливости, а запрет на применение биохимического оружия представляет собой норму цивилизованности.

Принятие этих трех ценностей поможет современным ведущим державам завоевать международный авторитет.История показывает, что господствующие международные ценности, как правило, вытесняются теми, которые пользуются большей популярностью, чем их предшественники. Поэтому в интересах снижения внешнего давления необходимо, чтобы развивающиеся государства создали новую, общеприемлемую идеологию, которая узаконит их международное лидерство. Поскольку возвышение любого государства приведет к перераспределению власти или даже к смещению мирового центра, это государство неизбежно столкнется с противодействием со стороны тех, кому грозит потеря власти.Однако преодоление этой оппозиции может быть достигнуто за счет легитимации международного лидерства и культивирования новых мейнстримных ценностей. Упадок либерализма делает маловероятным принятие его восходящим государством в качестве легитимизирующей идеологии. Тем не менее, ситуация повышает вероятность того, что модернизированный вариант гуманной власти может стать привлекательной альтернативой для восходящих держав. Модернизированная гуманная власть имеет три преимущества перед либерализмом. Во-первых, он отличается от либерализма, но не настолько, чтобы быть неприемлемым для либеральных государств.Во-вторых, новые нормы, основанные на этом принципе, были бы благоприятны для малых государств, которые в настоящее время составляют большинство членов ООН. В-третьих, его основные ценности носят общенравственный характер, что неизбежно повысит доверие других стран к такому новому руководству.

Требование значения согласованности

На фоне подъема Китая вышеупомянутые преимущества могут составлять определенные необходимые условия для принятия модернизированных принципов гуманной власти в качестве основных международных ценностей, но их недостаточно.Принцип гуманной власти также традиционно требует согласованности между внутренним управлением правителя и его поведением в иностранных делах, известном как нэйшэн вайван (внутреннее управление следует принципу мудреца, а внешняя политика следует принципу гуманной власти). ⁶⁹ Что касается современной политики, Нэйшен Вайван призывает к тому, чтобы внутренняя и внешняя политика основывалась на гуманных ценностях. Таким образом, еще одной важной предпосылкой для возвышения гуманного авторитета является последовательность ценностей, которые ведущие государства поддерживают как дома, так и за рубежом.Например, после окончания холодной войны либерализм стал современной основной ценностью, наиболее тесно связанной с внутренней политикой правительства США. Этот аргумент не отрицает важного влияния европейских правительств, а скорее подчеркивает решающую роль внутренней политики ведущего государства в поддержании доминирующего положения либерализма. Этот аргумент также подтверждается быстрым снижением глобального влияния либерализма с тех пор, как американское правительство начало выступать дома против истеблишмента в 2017 году. ⁷⁰

Хотя Китай станет самым могущественным восходящим государством в ближайшее десятилетие, в обозримом будущем трудно представить себе полное принятие модернизированного принципа гуманной власти в качестве основной международной ценности. Отчасти это связано с тем, что китайское правительство стремится к разным ценностям внутри страны и за рубежом. Однако китайское правительство признало несоответствие между марксизмом и традиционными китайскими ценностями и начало примирять их.

В 2017 году в отчете 19-го съезда Коммунистической партии Китая говорилось: «Развивать социалистическую культуру с китайской спецификой — значит следовать указаниям марксизма, основывать наши усилия на китайской культуре и учитывать реалии современного Китая и условиях современной эпохи». сделать это так, чтобы это отвечало зову нашей эпохи». ⁷² Во время панельной дискуссии на 19-м съезде партии Ван Цишань, член Постоянного комитета Политбюро, резюмировал эти усилия как «включение фундаментальных принципов марксизма в традиционную китайскую культурную сущность». ⁷³ Однако включение марксизма в традиционные китайские ценности — амбициозная цель, которую нелегко достичь; и никакого эффективного метода сделать это не видно.

Крупное государство имеет два способа привести свою внутреннюю идеологию в соответствие с основными международными ценностями.Во-первых, необходимо соответствующим образом пересмотреть свою родную идеологию, как это сделала Япония в 19 веке, приняв европейский империализм, что сделало нацию членом колониального клуба. Во-вторых, универсализировать свою исконную идеологию до такой степени, чтобы она стала общепризнанной международной нормой, как это сделали Соединенные Штаты после холодной войны. Из-за продолжительности времени, необходимого для социализации идеологии в международную систему, эта альтернатива требует, чтобы крупное государство сохраняло прочное лидирующее положение.Тем не менее, новое ведущее государство, которое следует принципу гуманной власти, будет иметь наилучшие шансы на сохранение такого долгосрочного ведущего статуса. Поскольку отношения между ведущими и меньшими государствами в любой международной системе асимметричны как с точки зрения силы, так и взаимозависимости, принцип гуманной власти позволит меньшим государствам реализовать преимущества присоединения к ведущему государству путем обмена асимметричными потребностями на прочную безопасность. ⁷⁴ Таким образом, при такой модели международная поддержка нового ведущего государства будет более стабильной и долговечной.

Заключение

Основные международные ценности играют руководящую роль в установлении международных норм. В соответствии с этим принципом упадок либерализма неизбежно породит вызовы нынешнему международному порядку, который после окончания «холодной войны» оказался основанным на нормах, установленных под руководством американского либерализма. Пользуясь доминирующим статусом в течение трех десятилетий, ценности либерализма теперь сталкиваются с вызовом со стороны конкурирующих идеологий — антиистеблишментарианства в Соединенных Штатах, популизма в Европе, традиционных ценностей в Китае, исламского фундаментализма на Ближнем Востоке и экономического национализм как в развитых, так и в развивающихся странах.Хотя еще не ясно, какая идеология заменит либерализм в качестве новой глобальной основной ценности, официальная идеология восходящего государства будет иметь наилучшие шансы на всеобщее принятие из-за тенденции обездоленных подражать богатым. Поскольку Китай в настоящее время является выдающимся кандидатом в этом отношении, идеологии, конкурирующие за влияние на формирование его политики, — марксизм, экономический прагматизм и традиционализм — заслуживают изучения. Тем не менее, поскольку ни одна из этих идеологий еще не доказала своего глобального влияния, как либерализм, слишком рано предсказывать их будущее.

Сочетание либеральных и китайских традиционных ценностей в установлении новой международной основной ценности будет способствовать установлению лучшего международного нормативного порядка. Несмотря на упадок, либерализм по-прежнему имеет большее влияние, чем любая другая идеология в настоящее время, но подъем Китая расширит международное влияние китайских традиционных ценностей. Эти два фактора дают возможность объединить традиционные китайские ценности доброжелательности, праведности и обрядов с либеральными ценностями равенства, демократии и свободы, тем самым модернизировав их в формах честности, справедливости и цивилизованности.В конечном итоге именно слияние этих ценностей должно оказаться общеприемлемым для людей разных стран. Кроме того, этот новый набор господствующих ценностей может характеризовать грядущий международный порядок совершенно иначе, чем во времена холодной войны или после нее.

В этом глобальном климате модернизированный принцип гуманной власти имеет определенные преимущества, поскольку он становится основной международной ценностью. Хотя гуманная власть отличается от либерализма, она включает в себя некоторые из основных ценностей последнего.Нормы гуманной власти также благоприятны для большинства членов ООН, а ее моральные принципы потенциально могут усилить доверие последователей к ее политическому руководству. Однако для достижения всеобщего признания гуманная власть требует согласованности между внутренней идеологией ведущего государства и политическими ценностями, которые оно преследует за рубежом. К сожалению, Китай, самое мощное восходящее государство сегодня, находится в конфликте в этом отношении, что затрудняет прогнозирование того, какая идеология возвысится до следующей основной международной ценности.В данной статье отстаиваются ценности гуманной власти для улучшения мирового порядка. Хотя они и не могут гарантировать желанный мир, я тем не менее считаю, что такие ценности представляют собой наилучший шанс для формирования более мирного международного порядка, чем тот, в котором мы живем сегодня.

© Автор(ы), 2018 г. Опубликовано Oxford University Press от имени Института международных отношений Университета Цинхуа. Все права защищены.Для разрешений, пожалуйста, по электронной почте: [email protected].

Понимание изменений в идеологии Демократической партии

Основные моменты истории

• Белые демократы становятся либералами быстрее, чем другие демократы
• Повышение уровня образования как фактор, толкающий партию влево
• Сохраняются большие разрывы между консерваторами и либералами по некоторым ценностным вопросам

ВАШИНГТОН, Д.C. — Поскольку прогрессисты Демократической партии демонстрируют вновь обретенные силы в Вашингтоне и начинают заслуживающие доверия кампании по выдвижению кандидатуры на пост президента в 2020 году, партия сталкивается с новыми вопросами о том, кто она и за что она выступает. Чтобы быть эффективными, кандидаты, а также высокопоставленный лидер демократов, спикер палаты представителей Нэнси Пелоси, должны понимать, меняется ли вся партия или подъем прогрессистов представляет риск для единства партии.

Гэллап собрал данные за 18 лет, чтобы подробно изучить, как демократы в национальном масштабе меняются как демографически, так и в своих политических взглядах.

В этой статье рассматриваются следующие вопросы:

• Является ли тенденция демократов к либерализму за последние два десятилетия единообразной внутри партии, или она проявляется больше среди одних групп, чем среди других?

• Как изменился демографический профиль американцев, идентифицирующих себя как демократов, и какое значение это имеет для идеологического состава партии?

• Кто сегодня составляет подгруппы либеральных, умеренных и консервативных демократов?

• Как изменились взгляды либеральных, умеренных и консервативных демократов по конкретным вопросам, если вообще изменились?

Фон

Как ранее сообщал Гэллап, процент демократов в национальном масштабе, считающих себя политически либеральными, увеличивается.Это происходило в три отдельных этапа: 1) 2001–2006 годы, когда процентная доля неуклонно росла; 2) 2007-2012 гг., когда либерализм несколько лет подряд удерживался на уровне около 40% и 3) 2013-2018 гг., когда либерализм возобновил свою восходящую траекторию.

Процент демократов, идентифицирующих себя как политически либеральных, составил в среднем 32% в первый период, 39% во второй и 46% в третий. В то же время проценты, идентифицирующие себя как консервативные и умеренные, упали в равной степени.

Эти цифры основаны на объединенных данных опросов Gallup, проведенных с 2001 по 2018 год и включающих более 30 000 интервью с самоидентифицирующими себя демократами за каждый шестилетний период.

Белые и выпускники колледжей больше всех проявляют либеральную самоидентификацию

Рост самоидентификации демократов как либералов наблюдается среди различных подгрупп внутри партии. Однако это происходило в разной степени среди мужчин, женщин, молодых людей, пожилых людей, людей с разным уровнем образования и различных основных расовых/этнических групп.

Рост либеральной идентификации был особенно заметен среди белых демократов неиспаноязычного происхождения, увеличившись на 20 процентных пунктов с 34% в среднем в начале 2000-х годов до 54% ​​в последний период.Напротив, тенденции Gallup показывают рост процента либералов среди латиноамериканских демократов на девять пунктов, с 29% до 38%, и рост на восемь пунктов среди черных демократов, с 25% до 33%.

Идеология демократов долгое время менялась в зависимости от уровня образования: более образованные демократы значительно чаще идентифицируют себя как либералы, чем демократы с более низким уровнем образования. Эта модель сохраняется с 2001-2006 гг., хотя одна образовательная группа — те, кто имеет только высшее образование — изменилась больше, чем другие.Доля либералов выросла на 16 пунктов среди демократов, имеющих только высшее образование, на 13 пунктов среди аспирантов, на 12 пунктов среди тех, кто учился в каком-либо колледже, и на 10 пунктов среди тех, кто не имеет высшего образования.

Молодые демократы, как правило, чаще, чем демократы старшего возраста, идентифицируют себя как политически либеральные; однако в последние годы разрыв между поколениями сократился из-за более резкого роста числа демократов старшего возраста. Либеральная идентификация выросла на 18 пунктов среди лиц в возрасте 65 лет и старше в период с 2001 по 2006 год и с 2013 по 2018 год по сравнению с увеличением на 11 пунктов среди лиц в возрасте от 18 до 29 лет.

Почти одинаковый процент мужчин и женщин-демократов, идентифицированных как политически либеральные на протяжении многих лет, хотя женщины постоянно на два-три пункта выше, чем мужчины.

Изменение состава Демократической партии: больше людей с высшим образованием, меньше белых

Скромные изменения произошли и в демографическом составе демократов в целом с 2001-2006 гг. И некоторые из этих изменений помогают объяснить усиление либерализма.

• Доля демократов с высшим образованием увеличилась с 27% в 2001–2006 годах до 35% в 2013–2018 годах.

• В соответствии с более широкими социальными тенденциями процент небелых демократов вырос с 31% в 2001–2006 годах до 43% в 2013–2018 годах.

• Также в соответствии с социальными изменениями — хотя среди демократов они более выражены, чем в национальном масштабе — процент неверующих удвоился, с 10% до 20%, в то время как доля тех, кто идентифицирует себя с христианской религией, упала на 12 пунктов до 70%.

Между тем состав демократов по половозрастному признаку был достаточно стабильным.

Демографический профиль демократов

	2001-2006	2007-2012	2013-2018
	%	%	%
ГОНКА
Белый неиспаноязычный	68	65	56
Небелый	31	33	43
ОБРАЗОВАНИЕ
Аспирантура	15	18	18
Только выпускник колледжа	12	13	17
Какой-то колледж	30	30	27
Нет колледжа	43	39	38
Всего выпускников колледжей	27	31	35
Всего выпускников колледжей	73	69	65
РЕЛИГИЯ
Кристиан	82	76	70
Другая религия	7	7	8
Нет религии	10	15	20
ПОЛ
Мужчины	40	40	39
Женщины	60	60	61
ВОЗРАСТ
18-29	17	18	21
30-49	38	34	32
50-64	24	27	27
65+	21	21	21
ГЭЛЛАП

Поскольку чернокожие и латиноамериканские демократы с меньшей вероятностью, чем белые демократы, идентифицируют себя как либералы, можно было бы ожидать, что увеличение доли небелого населения среди демократов привело бы к меньшему увеличению доли демократов в целом, которые идентифицируют себя как либералы.Однако влияние небелых на идеологию демократов более чем компенсируется растущей долей демократов с высшим образованием, причем последние относятся к наиболее либеральным из всех демократических подгрупп.

Соответственно, уровень образования увеличился больше всего среди белых демократов, при этом процент всех выпускников колледжей (включая аспирантов) увеличился на 13 пунктов, с 29% в 2001–2006 годах до 42% в 2013–2018 годах.

Гэллап не обнаружил практически никакого роста уровня образования среди латиноамериканских и чернокожих демократов.

Демократы с высшим образованием, по расе

	2001-2006	2007-2012	2013-2018	Увеличение
	%	%	%	(шт.)
Белый	29	35	42	13
Черный	21	23	24	3
Латиноамериканец	19	21	20	1
Примечание: высшее образование включает аспирантов
ГЭЛЛАП

Кто такие либеральные, умеренные и консервативные демократы?

Образование представляет собой самое большое различие между либеральными, умеренными и консервативными демократами сегодня.Почти половина либеральных демократов (47%) в период 2013-2018 гг. имеют высшее образование по сравнению с 31% умеренных демократов и 13% консервативных демократов.

Следующим важным фактором является раса, поскольку две трети либеральных демократов белые, по сравнению с 52% умеренных демократов и 40% консервативных демократов. На самом деле чернокожих среди консервативных демократов почти столько же, сколько белых, хотя белых гораздо больше, чем черных, среди населения США и среди демократов в целом.

Либерал-демократы также в среднем немного моложе, чем умеренные или консервативные демократы.

2013-2018 Профиль демократов по идеологии

	Либерал	Умеренный	Консервативный
	%	%	%
ОБРАЗОВАНИЕ
Аспирантура	26	15	5
Выпускник колледжа	21	16	8
Какой-то колледж	27	29	26
Средняя школа или ниже	26	40	60
Всего выпускников колледжей	47	31	13
Всего выпускников колледжей	53	69	86
ГОНКА
Белый неиспаноязычный	65	52	40
Неиспаноязычный черный	17	28	35
Латиноамериканец	13	16	22
ВОЗРАСТ
18-29	22	20	17
30-49	34	32	29
50-64	25	27	30
65+	20	21	23
Всего до 50 лет	56	52	46
ПОЛ
Мужчины	38	40	44
Женщины	62	60	56
ГЭЛЛАП

Демократическое единство по налогам, глобальному потеплению, контролю над оружием

Недавний анализ Гэллапа подтверждает, что растущая идентификация демократов как либералов — это больше, чем вопрос идеологического самоопределения — демократы действительно выражают более либеральные взгляды по широкому кругу вопросов.Ключевое понимание, которое партийным лидерам следует знать, заключается в том, происходят ли эти сдвиги равномерно внутри партии или в большей степени в одних группах, чем в других.

В следующей таблице представлены взгляды либеральных, умеренных и консервативных демократов по вопросам, по которым все три группы сходятся во мнении. Хотя их уровни поддержки каждой позиции различаются, эти три группы находятся на одной стороне, когда дело доходит до убеждений, что корпорации и американцы с более высокими доходами платят слишком мало налогов и что глобальное потепление вызвано деятельностью человека.Кроме того, все три группы поддерживают более строгие законы об оружии, в целом одобряют профсоюзы и хотят расширения влияния профсоюзов.

Кроме того, несмотря на недавнее обсуждение степени поддержки Израиля демократами, менее трети демократов в любой из идеологических групп заявляют, что больше симпатизируют палестинцам, чем израильтянам в ближневосточном конфликте.

Практически по всем этим вопросам взгляды каждой демократической идеологической подгруппы со временем либо стали более либеральными, либо оставались стабильными.

Фундаментальное несогласие в отношении абортов, здравоохранения, марихуаны

Консервативные и либеральные демократы резко расходятся по другим вопросам, особенно по некоторым вопросам, связанным с ценностями, при этом умеренные демократы обычно находятся где-то посередине.

Ключевые области внутридемократических трений включают аборты, исследования эмбриональных стволовых клеток, смертную казнь, самоубийство с помощью врача, расходы на оборону, государственное здравоохранение, однополые браки, легализацию марихуаны и вопрос о том, является ли глобальное потепление надвигающейся угрозой. .Солидное большинство либеральных демократов против менее половины консервативных демократов придерживаются традиционно либеральных позиций по этим вопросам.

Умеренные демократы сближаются с консервативными демократами по вопросам абортов, смертной казни, расходов на оборону, здравоохранение и угрозы глобального потепления. Они ближе к либеральным демократам в исследованиях эмбриональных стволовых клеток и однополых браках. Они занимают промежуточное положение между двумя вопросами самоубийства с помощью врача и легализации марихуаны.

Взгляды демократов стали немного более либеральными по некоторым из этих вопросов в каждом из идеологических направлений, таких как смертная казнь, однополые браки и угроза глобального потепления.Однако различия между тремя группами со временем сохранялись.

Итог

По мере того, как демократы приобретают больше власти в Вашингтоне и начинают процесс выбора своего знаменосца на 2020 год, несколько рассмотренных здесь факторов могут иметь важное значение для будущего единства демократов.

• Демократы в целом становятся более либеральными, и это наблюдается во всех подгруппах.

• Усиление либерализма было более выраженным среди белых, чем среди чернокожих или латиноамериканских демократов, а белые демократы в настоящее время составляют либеральное большинство.

• Повышение уровня образования среди демократов, особенно среди белых демократов, может быть основным фактором либерального сдвига в партии.

• Большинство либеральных, умеренных и консервативных демократов придерживаются схожих взглядов на ставки корпоративного налога и подоходного налога, контроль над оружием, роль человека в глобальном потеплении и профсоюзы.

• Демократы расходятся по идеологии по целому ряду вопросов, таких как самоубийство с помощью врача, аборты, расходы на оборону и государственное здравоохранение.

В совокупности эти результаты показывают, что предложения по сокращению разрыва в уровне благосостояния, укреплению профсоюзов и решению проблемы изменения климата могут иметь широкую поддержку в партии. В то же время демократы рискуют оттолкнуть правоцентристские элементы партии, если они сдвинутся далеко влево по некоторым социальным вопросам, государственным расходам на здравоохранение или оборону.

Великий объединитель демократов, однако, стоит вне партии. Несмотря на различные идеологии и противоположные взгляды по некоторым вопросам, в среднем в прошлом году 82% консервативных демократов, 91% умеренных демократов и 96% либеральных демократов не одобряли работу президента Дональда Трампа на посту президента.Это говорит о том, что лишь немногие демократы поддержат Трампа в 2020 году, даже если их партия сдвинется далеко влево. Большим риском было бы снижение энтузиазма избирателей и явки среди центристских и правых демократов. Этого можно избежать, осторожно подходя к вопросам, в которых сохраняются сильные внутрипартийные разногласия.

Узнайте больше о том, как работает социальная серия опросов Gallup.

Для элит политика определяется идеологией. Для избирателей — нет.

Ты странный. Я очень странный. И хуже всего то, что мы на самом деле не осознаем, насколько мы странные.

Это основной аргумент Дональда Киндера и Натана Калмо в книге «Ни либерал, ни консерватор: идеологическая невиновность в американском обществе» . Их исследование начинается со знаменитой статьи политолога Филипа Конверса под названием «Природа систем убеждений в массовой публике». Конверс пришел к выводу, что природа этих систем убеждений заключалась в том, что на самом деле они вообще не были системами.Подавляющее большинство американцев были свободны от всего, что напоминало последовательные либеральные или консервативные идеологии — действительно, только «около 17 процентов населения могли правильно присвоить термины «либеральный» и «консервативный» партиям и сказать что-то разумное о том, что термины означают».

Это не означает, что у избирателей не было мнения, не говоря уже о партийной и групповой лояльности. Они делали и делают. Но внутренне согласованные (или, по крайней мере, полусогласованные) идеологические рамки, лежащие в основе деятельности политиков, ученых мужей и других политических акторов, чужды большинству избирателей.

Основные выводы Converse были воспроизведены в ряде различных исследований, проведенных за последние 50 лет, и Киндер и Калмоу дополняют их здесь. В показательном исследовании они изучили массовые предвыборные опросы, чтобы увидеть, как отношение к идеологии, о которой сообщают сами, повлияло на политические взгляды по самым разным вопросам, от прав ЛГБТК до здравоохранения, иностранной помощи и социального обеспечения. Ответом в период с 1992 по 2009 год был практически никакой: «идеологические различия, — сообщали они, — мало влияют на мнение об иммиграции, позитивных действиях, смертной казни, контроле над оружием, социальном обеспечении, медицинском страховании, дефиците и т. иностранная помощь, налоговая реформа и война с терроризмом.

Было два вопиющих исключения: права ЛГБТК и аборты. Но исключения были настолько разительными, что Киндер и Калмо задавались вопросом, не упускают ли они чего-то, и у них была теория, что это могло быть: религия. Поэтому они снова прогнали данные, «добавив в модель показатели веры, религиозности (степени серьезности отношения американцев к своей вере) и групповых настроений». Как только они это сделали, эффект идеологии почти исчез.

Итак, итог: большинство избирателей не идеологи, и даже с учетом этого большинство идеологов не особенно идеологичны.

Это может показаться странным открытием, если вы живете в Вашингтоне, округ Колумбия, или вы политический одержимый, который окружает себя другими политическими одержимыми. Как только вы привыкнете смотреть на политику через призму идеологии, вы легко забудете, что другие этого не делают. И это помогает пролить свет на важный вопрос американской политики: как Трамп со всеми его идеологическими инакомыслиями захватил Республиканскую партию и почему так мало профессионалов-политиков предвидели это.

Партия > идеология

Одним из последовательных выводов исследования Киндера и Калмо является то, что партийная идентификация лучше идеологической идентификации.Большинство людей являются республиканцами или демократами, прежде чем они станут консерваторами или либералами. И большинство людей останутся со своей партией еще долго после того, как откажутся от своей идеологии.

Эта таблица рассказывает историю. Он измеряет устойчивость как идеологической, так и партийной принадлежности в разные периоды времени, в разных опросах и среди избирателей с разным уровнем информированности — другими словами, он задается вопросом, как часто люди меняют партию или меняют то, как они описывают свою политическую философию. через некоторое время.Для большинства избирателей партийная идентификация на 90 003 гораздо на 90 004 более стабильна, чем идеологическая. Только среди самых информированных избирателей эти двое даже близки:

. Ни либерал, ни консерватор: идеологическая невинность в американском обществе

Здесь действительно бросается в глаза неустойчивость идеологических идентичностей избирателей. Если бы вы спросили среднего избирателя в 2000 году, были ли они либералами, умеренными, консерваторами или ни одним из вышеперечисленных, их ответ лишь на 63% предсказывал, что они скажут вам два года спустя.Для избирателей с очень небольшими политическими знаниями идеологическая идентичность настолько хрупка, что, вероятно, ее даже не стоит называть идентичностью. Если вы убежденный либерал или консерватор, который не изменил своих взглядов за 20 лет, посмотрите на эту таблицу и подумайте, насколько вы необычны.

Эти выводы бросают серьезный вызов традиционным моделям политики. Теоретически идеология стоит на первом месте, а партия — на втором. Мы решаем, за одноплатное здравоохранение, за однополые браки или за ограничение абортов, а затем выбираем партию, которая больше всего соответствует нашим идеям.Вы либерал и поэтому становитесь демократом; ты консерватор и поэтому становишься республиканцем.

Истина, похоже, ближе к обратному: мы выбираем нашу партию по множеству причин, главными из которых являются предпочтения членов нашей семьи, основных групп и сообщества, а затем подписываемся на их платформы. В этом рассказе, пишут Киндер и Калмоэ, «идеологическая идентификация является прежде всего следствием, а не причиной политических взглядов человека».

Эта теория делает предсказание: если партийная идентификация сильнее идеологической, то по мере того, как партии меняют свою идеологическую идентичность, их сторонники будут меняться вместе с ними, а не отказываться от них.И это намного ближе к тому, что мы видим. Исключение составляют избиратели с высоким уровнем информированности, которые связывают свою партийную и идеологическую идентификацию.

«Один непреходящий урок, который следует усвоить, — это понимание глубокого разрыва между элитой и общественностью», — пишут Киндер и Калмо. Для элит политика определяется идеологией, и это кажется самой естественной вещью в мире. Но это не так, и очень идеологизированным актерам трудно оценить, насколько они странные на самом деле.

Что подводит нас к Трампу.

Как растерянный экс-демократ возглавил Республиканскую партию

Дональд Трамп — бывший демократ, который в 2000 году пытался баллотироваться от Партии реформ и лишь недавно стал республиканцем. Еще в 2008 году Трамп сказал, что из Хиллари Клинтон «будет хорошим президентом или хорошим вице-президентом», и отказался ответить, проголосует ли он за нее или за республиканца, если она выиграет номинацию. «Я очень хорошо ее знаю, — сказал Трамп. — Она очень талантлива.И у нее есть муж, которого я тоже очень люблю».

Как и подобает человеку, чье обращение в Республиканскую партию произошло относительно недавно, Трамп говорит о консерватизме с акцентом, если вообще говорит об этом. В прошлом Трамп хвалил системы здравоохранения с единым плательщиком и заявлял, что он «сильно поддерживает выбор». Во время выборов 2016 года он порвал с консервативными догмами и поклялся защищать Social Security, Medicare и Medicaid от сокращений; убедиться, что у каждого есть медицинская страховка, оплаченная государством; поднять налоги на таких богатых парней, как он сам, — и, вдобавок, он похвалил Planned Parenthood и раскритиковал войну в Ираке.

Фото Линтао Чжана / Getty Images

Настоящие консерваторы заметили. В своей редакционной статье «Против Трампа» National Review, столь близкий к блюстителю консервативной идеологии, какой существует в американской жизни, предупредил, что «Трамп — философски неукорененный политический оппортунист, который разрушит широкий консервативный идеологический консенсус внутри Республиканской партии».

Идеологическая неортодоксия Трампа была ключевой причиной, по которой эксперты предполагали, что он в конечном итоге будет уничтожен на республиканских праймериз.Многие считали, что республиканизм — это консерватизм, и поэтому неконсерватор никогда не сможет завоевать симпатии избирателей-республиканцев. Но партия важнее идеологии. Республиканизм есть республиканизм, и для большинства избирателей он основан больше на групповых привязанностях и обидах, чем на идеологии. Это были избиратели, которых Трамп понимал, а политические элиты — нет, и он понимал их, потому что он один из них: его групповая принадлежность была племенной, хотя его идеология была гибкой.

Трамп был намного лучше Марко Рубио, Джеба Буша или Теда Круза в выражении своего отвращения к демократам, к иммигрантам, к протестующим Black Lives Matter, к снисходительным космополитам, к президенту Обаме.То, что Рубио, Буш и Круз лучше выражали свою приверженность консервативной идеологии, не имело большого значения. Генри Адамс однажды написал, что «политика как практика, какими бы ни были ее профессии, всегда была систематической организацией ненависти», и Трамп мастерски организовывал эту ненависть.

Профессиональным политикам было легко недооценить Трампа, потому что они идеологи, окруженные идеологами, и поэтому они, естественно, стали рассматривать стройную идеологию как предпосылку успешного политика.И в этом была и есть правда: большинство политиков действительно очень идеологичны, и они используют свою власть над партийным механизмом, чтобы дать отпор или обратить в свою веру тех, кто стремится возглавить их партию, не присоединяясь к их идеологическому крестовому походу.

Но Трамп, благодаря своей известности, деньгам и медийной смекалке, смог проводить предвыборную кампанию без партийной поддержки. И это позволило ему показать, что вам не нужно быть последовательным консерватором, чтобы понравиться избирателям-республиканцам, потому что большинство из них также не являются последовательными консерваторами — политика — это гораздо больше, чем идеология, даже если профессионалы в области политики любят притворяться иначе.

Либерализма недостаточно | Национальные дела

М. Энтони Миллс

Лето 2021

На обоих концах политического спектра кажется, что либерализм стал демодедом .От традиционалистского права Р. Р. Рино из First Things провозглашает: «[мы] поражены либеральной монокультурой», характеризующейся «двусторонним проектом культурного и экономического дерегулирования», который подорвал необходимую солидарность. скреплять общество. Николь Ашофф из Jacobin слева критикует то, что она считает либеральной политикой «глобализации, дерегулированных финансовых рынков [и] массовых налоговых пожертвований крупному бизнесу и богатым» за создание огромной «пропасти» неравенства между «элиты» и «простые люди».»

Центральное место в либерализме занимает понятие свободы как свободы от принуждения: свобода действовать в соответствии со своим собственным представлением о добре, не ущемляя свободы других делать то же самое. Соответственно, либерализм понимает политику в процедурных терминах —  как нейтральное взвешивание конкурирующих частных интересов без склонения чаши весов в пользу какого-либо конкретного идеала. Таким образом, не случайно, что такие различные современные альтернативы либерализму, как национализм и социализм, стремятся заполнить существенную пустоту, подчеркивая, по-разному и в разной степени, важность социальной сплоченности над свободой выбора, неправдоподобность или нежелательность морально нейтральное государство и необходимость осудить коррумпированную сделку между политической и корпоративной элитами.

Что делать со всем этим, зависит отчасти от того, как понимать американскую политическую традицию. Многие либералы рассматривают неприятие либерализма как тревожную угрозу «либеральной демократии» — и американской демократии, в частности — наряду со связанными с ней институтами и ценностями, включая представительное правительство, разделение властей, свободный рынок и религиозную свободу. и толерантность. Их опасения обоснованы, поскольку некоторые из самых ярых критиков либерализма справа и слева обвиняют американский политический проект и его основание как в незаконнорожденном, так и в непоправимо либеральном.

Любопытно, что все стороны этого спора разделяют имплицитную предпосылку: либерализм, к лучшему или к худшему, является сердцем и душой американской политической традиции. Однако на самом деле наше политическое наследие не сводится ни к одной политической идеологии или традиции. Либерализм — это не тотальная сила для спасения или проклятия, а одна —хотя и мощная —  линия мысли в рамках нашего идиосинкразического политического эксперимента. Если американцы сегодня склонны проецировать либерализм на всю нашу политическую историю, то это отчасти потому, что в конце 19-го и начале 20-го веков либерализм вытеснил другие политические традиции и стал доминирующей (хотя и не только ) структурой посредством которых американцы считают себя гражданами.

Это не просто академический спор; от того, как мы истолковываем политическое наследие нашей страны, будет зависеть, должны ли мы, и если да, то в какой степени, выйти за его пределы, чтобы умерить ее худшие импульсы. Сегодня мы сталкиваемся с политическим кризисом, мало чем отличающимся от того, с которым американцы столкнулись в 19 веке, когда изменение социальных и экономических условий подняло насущные вопросы об основной жизнеспособности наших политических форм. Мы поступили бы правильно — как поступили бы американцы 19-го века — не позволили бы таким опасениям ослепить нас по отношению к достоинствам наших политических традиций.Вместо этого мы должны напомнить себе, что американский проект был и всегда был намного богаче, чем одна только либеральная традиция, заключая в себе моральные ресурсы как для принятия свободы, так и для обуздания эксцессов либерализма.

РЕСПУБЛИКАНИЗМ И ОСНОВАНИЕ АМЕРИКИ

Утверждение о том, что американская политическая традиция по существу либеральна, было популяризировано в середине 20-го века такими историками, как Луис Харц, который восхвалял устойчивый либеральный  - и, в частности, локковский  - консенсус американской политической традиции.Современные критики либерализма, обвиняющие американское основание в его неисправимом либерализме, просто переворачивают Харца с ног на голову.

Каким бы влиятельным оно ни было, правящая либеральная интерпретация основания Америки вызывает споры. На самом деле, многие виднейшие американские историки последних пятидесяти лет отвергли эту характеристику.

В 1960-х и 1970-х годах такие ученые, как Бернард Бейлин и Гордон Вуд, начали выявлять существенные недостатки в его основных утверждениях.Они утверждали, что доказательства не подтверждают теорию о том, что американская политическая традиция   — и американское основание, в частности  , — была монолитно либеральной, отлитой по образцу локковского индивидуализма. Скорее, они утверждали, что истинной «идеологией» американской революции служила особая форма республиканизма.

Республиканизм — политическая традиция, восходящая к классическому взгляду на гражданство, воплощенному в некоторых греческих городах-государствах и Римской республике. Подобно либерализму, республиканизм считает себя необходимым для политики.И все же он расходится с либерализмом в своем понимании свободы и акценте, который он делает на равенстве.

Быть гражданином в республиканской традиции означает быть одновременно свободным и равным. Свобода здесь, прежде всего, означает не рабство — неподвластность господству или произвольному принуждению. В то же время республиканское понятие гражданства, уходящее корнями в древнегреческое представление о полисе , предъявляет строгие требования к гражданам, поскольку считает, что обязанности правления совместно возлагаются на всех граждан.Таким образом, республиканизм влечет за собой как «позитивное», так и негативное понятие свободы: гражданин республиканца не только свободен от принуждения; он также свободен на гражданской жизни.

Республиканизм также подчеркивает центральную роль общего блага в своем понятии свободы. Вместо того, чтобы рассматривать человека как суверенную личность, движимую личными интересами  — отчетливо экономическое представление о человеке, порожденное либерализмом  — республиканизм рассматривает человека как политическое животное, гражданина среди граждан внутри полиса , который стремится проявлять добродетели, необходимые для практиковать политику самоуправления.Как отмечает Вуд, при республиканстве «[свобода] свободы [реализуется], когда граждане [являются] добродетельными  , то есть готовы пожертвовать своими личными интересами ради общества». Добродетель в республиканской традиции понимается прежде всего как общественная добродетель.

Это не означает, что республиканизм видит человека исключительно альтруистичным. Напротив, как указывает республиканец последних дней Ханна Арендт, республиканизм понимает честолюбие как мотивирующий фактор гражданского участия: например, римский гражданин действовал в надежде, что его честь может быть увековечена.В рамках этих амбиций республиканизм признает сопутствующую опасность тщеславия и коррупции, поэтому хорошо продуманные структуры правительства  — те, которые включают в себя верховенство закона, разделение властей и регулярные выборы, среди других гарантий  — считаются необходимыми для предотвращения любого гражданина от приобретения или осуществления слишком большой власти. Таким образом, подобно либерализму, республиканцы с подозрением относятся к государственной власти, хотя и не потому, что считают правительство злом по своей сути. Скорее, республиканизм признает, что человек может потерпеть неудачу в добродетели, особенно в той мере, в какой он приобретает власть.Таким образом, республиканство настаивает на том, чтобы государственные учреждения тщательно охранялись и оберегались от разлагающего влияния порока посредством культивирования и проявления гражданской добродетели.

Республиканский принцип равенства вытекает из этой концепции гражданства. Чтобы быть гражданином республики, необходимо, чтобы не существовало иерархии правления: все являются гражданами, а не подданными. А поскольку все граждане равны, все они должны быть свободны брать на себя бремя самоуправления —  включая обязанность участвовать в общественной жизни.Как выразился историк Дж. Г. А. Покок, гражданин республики «добродетен в своем … участии в отношениях равенства и управления и подчинения».

Многие республиканцы считали, что такое политическое равенство предполагает определенную степень экономического равенства, особенно в форме широкого распределения собственности   —   то, что Кристофер Лаш называет «грубым равенством условий». Это не означает, что республиканизм отвергает понятие частной собственности; напротив, республиканизм разделяет заботу либерализма о частной собственности.Но он делает это не потому, что считает собственность самоцелью —  защита которой составляет raison d’être государства. Скорее, республиканцы считают собственность предварительным условием полного участия в полисе . Общественная добродетель, согласно Вуду, считалась «присущей только республике равных, активных и независимых граждан», а право собственности считалось необходимым для обеспечения минимальной степени экономической независимости, необходимой мужчинам для выполнения гражданских обязанностей.Следовательно, собственностью, как и обязательствами самоуправления, должны пользоваться все граждане.

В 1960-х годах Бернард Бейлин утверждал, что, хотя большинство людей в то время характеризовали американскую революцию «как выражение [либерализма] философии естественных прав», особое течение республиканизма также проникло через Атлантику, чтобы повлиять на американскую колонисты. Примером этого течения были английские писатели, полемисты и политики 18 века, связанные с «деревенской» оппозицией господствующей «придворной» политике.Такие люди «применили к политике эпохи Уолпола специфический штамм антиавторитаризма, порожденный потрясениями гражданской войны в Англии».

Согласно Бейлину, Вуду и их последователям, именно это республиканское видение оппозиции Англии в большей степени, чем либерализм, вдохновляло первых американцев. Это предоставило американским революционерам мощную основу для критики короны и оправдания их стремления к независимости, подтверждая при этом преемственность с английской политической традицией.Этот «атлантический республиканизм» останется жизненно важной традицией американской политической мысли до конца XIX века, после чего его сущность начнет рассеиваться.

Критики интерпретации американской революции Бейлином и Вудом утверждают, что она преуменьшает подлинное влияние либерализма на поколение основателей. Эта критика не лишена оснований. Хотя республиканизм сыграл особую роль в побуждении основателей к отделению от Англии, либерализм, несомненно, также повлиял на них —  даже если это влияние иногда преувеличивается.В конце концов, утверждение основателями «Жизни, свободы и стремления к счастью» как «неотъемлемых прав» в Декларации независимости имело явный локковский подтекст.

Как отмечает историк Лэнс Бэннинг, «раннее революционное мышление … всегда было смесью республиканских и либеральных идей, и [эти] традиции не просто сосуществовали или объективно стояли как отдельные и конкурирующие варианты». Сам Бейлин высказал то же самое: «Выразители Революции», как он выразился, были «и «гражданскими гуманистами» , и «либералами», хотя и делали разные акценты в разное время и при разных обстоятельствах» (курсив наш. ).Таким образом, республиканизм и либерализм лучше всего рассматривать не как взаимоисключающие идеологии, а как отдельные вены политической мысли, которые переплетаются и прочерчиваются через историю нашей страны   —   от ее революционного начала до наших дней.

ЛИБЕРАЛИЗМ В АМЕРИКЕ

Термин «либерализм» возник в Англии в начале 19 века как осуждение политических противников ториизма. Эта концепция, конечно, имеет гораздо более глубокие корни, восходящие не только к Гоббсу, Локку, Юму, Адаму Смиту и Бенджамину Константу, а также к французским философам, но также, как заметила историк Дороти Росс, к судебным модусам права. мысли классической римской и средневековой эпохи.В своей недавней книге «Утерянная история либерализма » Хелена Розенблатт прослеживает путь либерализма до Древней Греции.

Формулируя свое видение Америки, некоторые основатели особенно сильно опирались на либерализм таких теоретиков, как Локк, Смит и Юм  — возможно, наиболее выдающимся из них был Александр Гамильтон. Эти либералы эпохи основания рассматривали коммерческую деятельность как форму либерализации, которая не только увеличивала богатство, но и облегчала совместный обмен, тем самым порождая утонченность и вежливость среди граждан.

Другие основатели, такие как Томас Джефферсон, рассматривали коммерческую деятельность как источник потенциальной коррупции. Как отмечает Вуд, эти ранние американские республиканцы  — как и «деревенские» республиканцы в Англии времен Уолпола  — беспокоились, что «подъем банков, торговых компаний и фондовых рынков, а также появление новых богатых людей [и] растущее общественное долг» изменит культуру зарождающейся республики, позволив личным интересам вытеснить общественную добродетель как главный движущий принцип общества.

Республиканские опасения достигли апогея во время промышленной революции. Хотя это преобразование американской экономической и социальной жизни предвещало огромные выгоды  — от повышения эффективности и технологических инноваций до более высокого уровня жизни и увеличения продолжительности жизни  — оно также сопровождалось значительными нарушениями и неурядицами. Аграрный и меркантилистский образ жизни довоенной Америки , характеризующийся сельским хозяйством, ремесленным трудом и мелкомасштабным торговым обменом , был либо вытеснен, либо заменен новым, промышленным образом жизни, характеризующимся производством, крупными корпорациями и финансовыми спекуляциями.Богатство было сосредоточено в руках нового мощного класса промышленников, в то время как фермеры-йомены и другие мелкие производители эпохи основания были постепенно заменены наемными работниками, которые не владели ничем, кроме своей «рабочей силы». Учитывая опору республиканизма на широко распространенную собственность как необходимое условие гражданского участия, многие восприняли эти фундаментальные социально-экономические изменения как угрозу традиции самоуправления.

Не нужно быть —и не нужно было быть в XIX веке —  социалистом, чтобы осознать значение этого преобразования для общества.Как отмечает Лаш, во время Гражданской войны «широкий спектр политических мнений был в целом согласен с тем, что у демократии нет будущего в стране наемников». В результате перспектива «постоянного класса наемных работников … беспокоила комментаторов американской политики гораздо больше, чем мы думали».

Одним из таких комментаторов был Авраам Линкольн, который говорил именно об этом вопросе в своем обращении к Конгрессу в 1861 году. Линкольн признавал, что многие американцы стали наемными рабочими и, таким образом, обязаны тем, кто «владеет капиталом.Но он указывал, что «подавляющее большинство не принадлежит ни к одному классу —  — не работает на других и не позволяет другим работать на них». И действительно, большинство американских рабочих (по крайней мере, за пределами рабовладельческих штатов) оставались свободными: их семьи — жены, сыновья и дочери    работают на себя на своих фермах, в своих домах и в своих лавках, забирая весь продукт себе и не прося милостей ни у капитала, с одной стороны, ни у наемных рабочих или рабов — с другой. другой». А что насчет тех американцев, которые 90 003 были 90 004 наемными рабочими? Линкольн указал, что они не «закреплены» или не должны быть «закреплены в этом состоянии на всю жизнь.»

По оценке Линкольна, система бесплатного труда могла бы предложить путь, открытый для всех, к той экономической независимости, которая всегда была предварительным условием самоуправления. Его защита свободного труда была, конечно, задумана как ответ и альтернатива рабовладельческой системе Юга, но она также была переформулировкой республиканских  — даже джефферсоновских  — идеалов в контексте бурно развивающейся трансформации, вызванной индустриализацией.

Однако после Гражданской войны индустриализация пойдет быстрее, и большая часть американцев станет наемными работниками, чем когда-либо прежде.Как выразился экономист Джошуа Розенблюм:

Помимо сельского хозяйства, в начале девятнадцатого века большая часть производства располагалась на небольших предприятиях. Наемный труд мог состоять из небольшого числа подмастерьев или, как на первых текстильных фабриках Новой Англии, из нескольких детей, нанятых с близлежащих ферм… В результате институты рынка труда оставались мелкомасштабными и неформальными… С ростом производства и распространением фабричных методов производства, особенно в годы после окончания Гражданской войны, все большее число людей могло рассчитывать на то, что они проведут свою трудовую жизнь в качестве наемных работников.

К 1870-м годам эта ситуация стала неоспоримой; Представление Линкольна о бесплатном труде стало больше походить на неуловимое стремление, чем на реальность. Становилось все более неясным, сможет ли американская традиция республиканизма с ее высокими ожиданиями экономической независимости, гражданской активности и общественной добродетели пережить индустриализацию и распространение всеобщего наемного труда. Стал ли анахронизмом идеал самоуправляющихся граждан, живущих дома в аграрном и меркантилистском обществе? В то время как Линкольн ответил решительным «нет», новое поколение американцев предложит более квалифицированный ответ.

ЛЕВЫЙ И ПРАВЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ

Либерализм предложил американцам XIX века возможность примирить новую социально-экономическую реальность с республиканской традицией самоуправления. Они сделали это с помощью концепций свободы и прогресса, переформулировав их в свете новой индустриальной экономики.

В то время как американские политические проекты 18-го века представляли собой продвижение к политической свободе, либералы 19-го века считали рынок силой экономической свободы.Вместо широко распространенной собственности, которая, как постулировал республиканизм, обеспечит независимость, необходимую для самоуправления, либералы 19-го века утверждали, что свобода «продавать свой труд» обеспечит новую «основу автономии» в промышленно развитом мире. Вместо полисов свободных граждан, мотивированных стремлением к общему благу, новый либерализм предусматривал мир автономных личностей, которые, если государство их не беспокоит, вместе улучшат материальное и даже моральное состояние общества.

Этот подход невмешательства к экономике — и социально-экономические последствия, с которыми он был связан — , в конечном итоге породил новое ответвление либерализма, известное как прогрессивизм. Прогрессисты в конце 19-го и начале 20-го веков заметили, что необузданные рынки, каковы бы ни были их преимущества, также создают внешние эффекты, включая новые формы неравенства, городскую бедность, социальную нестабильность, экономическую концентрацию и промышленный класс, который, какими бы ни были его достоинства, демонстрировал многие из пороки старой элиты шелковых чулок (и новые вдобавок).Эти опасения были вызваны экономической депрессией 1873 года  —   худшей, которую страна когда-либо знала , — а затем еще одной в 1893 году, в которую были вовлечены железнодорожная промышленность и финансовые спекуляции соответственно. «[F] или в первый раз, — объясняет Розенблюм, — городам по всей стране пришлось бороться с большими массами промышленных рабочих, выброшенных с работы и неспособных прокормить себя». В конце века наблюдался рост массовой безработицы, социальных волнений и насильственных конфликтов, кульминацией которых стала политическая перестройка 1896 года.

Политические дебаты, вызванные этими социально-экономическими изменениями, были не просто разногласиями по поводу того, следует ли перераспределять ресурсы или дисциплинировать рыночные силы; речь шла о той политике, которая была необходима, чтобы противостоять экономическим реалиям Америки fin de siècle . В то время как сторонники невмешательства нашли способы примирить индустриализацию с республиканским политическим устройством Америки, прогрессисты считали, что необходим новый тип политики, чтобы противостоять новым экономическим и социальным силам и контролировать их.Происходя из реформистского, а не революционного импульса, прогрессивизм не стремился — к досаде радикалов того времени — свергнуть американский экономический порядок или политические идеалы представительного правительства. Но он действительно отошел от либерализма laissez-faire, выступая за вмешательство правительства в рынок и новые политические структуры, чтобы уравновесить те, что унаследованы от 18-го века. В частности, прогрессисты считали, что административные органы , укомплектованные якобы аполитичными экспертами , могут изолировать законотворческий процесс от неразберихи демократической политики и разлагающего влияния частных интересов.

Прогрессивизм конца 19-го и начала 20-го веков не расходился полностью с республиканской традицией Америки. Подобно тому, как республиканцы рассматривали «примерное равенство условий» как предпосылку гражданского участия, прогрессивизм настаивал на том, что для функционирования демократии необходим минимум экономического и социального равенства. Прогрессивизм также опирался на язык и философию республиканизма в своей политической риторике  — особенно в антимонопольном движении и его нападках на коррупцию новых корпоративных интересов в избирательной политике.

Прогрессивизм, как и либерализм laissez-faire, явно оставался в рамках либеральной традиции. Ключевое отличие, однако, заключалось в том, что при либерализме laissez-faire рынок должен был направлять менее чем добродетельные склонности индивида к общественному благу, в то время как прогрессивизм по-прежнему скептически относился к тому, что рынок, действуя в одиночку, может сохранить общее благосостояние в промышленно развитый мир. Вместо этого прогрессисты настаивали на том, что необходимо сильное федеральное правительство, чтобы сотрудничать с рынком или предлагать ему рациональное руководство, чтобы защитить людей от опустошения индустриализации, гарантируя при этом, что ее добыча будет доступна наибольшему количеству людей.

Таким образом, либерализм подготовил интеллектуальную почву для американской внутренней политики 20-го века. Его прогрессивная альтернатива нашла выражение в «Новом курсе» Франклина Рузвельта, а затем в «Великом обществе» Линдона Джонсона. Между тем вариант laissez-faire стал отождествляться с американским консерватизмом, который превозносил экономическую и социальную ценность личной свободы, признавая при этом как необходимость некоторого государственного вмешательства, так и опасности чрезмерной централизации. Риторика либерализма стала особенно мощной во время холодной войны, когда живой альтернативой либерально-демократическому капитализму был тоталитарный коммунизм.Примечательно, что популярность термина «либеральная демократия» возросла в послевоенный период и резко возросла в 1980-е и 1990-е годы, обогнав республиканские идиомы   —   язык «общего блага» и «гражданской добродетели»   —   который оставался типичным для Американская политическая риторика вплоть до 20 века.

ВОЗРОЖДАТЬ РЕСПУБЛИКАНИЗМ

Сегодня господство либерализма стало центральной темой справа и слева произведения с общим «постлиберальным» уклоном.Слева популярность демократического социализма отражает предпочтение социальной солидарности индивидуализму, а также разочарование в либеральной экономической политике. Правый национализм отражает, своего рода зеркальное отражение левого, предпочтение социальной солидарности через национальную идентичность наряду с отрицанием политики и политики социального освобождения. Оба отвергают либеральную концепцию человека как независимой, обладающей правами личности в пользу акцента на членстве человека в политическом сообществе.И оба считают государство основным центром этого сообщества  , что резко контрастирует с либеральной концепцией государства как нейтрального арбитра частных прав и конкурирующих концепций добра.

Именно в этом контексте возрождение республиканизма является своевременным и привлекательным. Подобно социализму и национализму, республиканизм отдает приоритет политическому сообществу и общему благу и признает, что рыночные силы иногда могут их подорвать. В то же время он настаивает на сохранении свободы, защите частной собственности и наложении ограничений на правительство.Более того, в отличие от социализма или национализма, республиканизм, по словам Вуда, является «подлинной частью наследия Америки, действительно, центральной в ее революционных началах».

Следует иметь в виду, что республиканизм не означает «просто… поддержку республиканской формы правления», как утверждает на этих страницах Бринк Линдси. Как исторический факт, республиканизм существовал и даже процветал в различных политических контекстах и ​​формах правления, от монархической Англии и олигархических республик итальянских городов-государств до демократической Америки.Республиканизм лучше всего охарактеризовать не как форму правления, а как «форму жизни», как выразился итальянский писатель Франко Вентури. В формулировке Вуда это обеспечивает средство, с помощью которого граждане могут «дистанцироваться от своего собственного общества и достичь точки зрения, с которой можно его критиковать», как это сделали «просвещенные англичане восемнадцатого века» сначала в Англии, а затем в колониальной Америке.

Понимаемый в этом смысле, республиканизм предлагает сегодняшним американцам точку зрения, основанную на нашей политической традиции, для критики преобладающего либерального этоса, не отказываясь при этом от многих похвальных институтов и принципов либерального общества.Иными словами, республиканство представляет собой не альтернативу либерализму, а альтернативную форму жизни внутри него  — конкурирующую концепцию политики и гражданства, которая может обосновать либерализм и умерить его индивидуалистические эксцессы.

Как мы видели, современный либерализм истолковывает политику в первую очередь в административных терминах, как нейтральное — даже научное —управление конкурирующими частными интересами индивидов. Как объяснил политический философ Юрген Хабермас:

Согласно «либеральной» или локковской точке зрения….государство представлено как аппарат государственного управления, а общество как рыночно-структурированная сеть взаимодействий между частными лицами. Здесь политика … выполняет функцию объединения и противопоставления частных интересов государственному аппарату, специализирующемуся на административном использовании политической власти для достижения коллективных целей.

Другими словами, граждане в либеральной схеме — это частные лица, которые могут объединиться для защиты своих общих интересов с помощью государственных механизмов.Республиканский взгляд на политику, напротив, не может быть просто административным, поскольку он требует хотя бы минимального согласия в отношении общественных добродетелей, необходимых для поддержания институтов правительства.

Для республиканизма не нейтральное взвешивание частных интересов, а рациональное обсуждение внутри и вокруг таких моральных договоров является существенным для политической деятельности. Соответственно, гражданская жизнь есть не зло, необходимое только для защиты частных интересов, а нравственная обязанность, возложенная на всех граждан, требующая подчинения частного интереса ради общего блага.И все же, по крайней мере в своем американском обличье, республиканизм не отождествляет политическую деятельность исключительно с государством. Вместо этого американская система дает возможность свободным людям и сообществам, действующим через различные уровни правительства и добровольные ассоциации, совместно искать общие блага как граждане.

Главные герои революционной драмы Америки не были ни «философами», ни представителями «отстраненной интеллигенции», как отмечает Бейлин. Таким образом, они не стремились создать философию или «привести свои мысли в соответствие с идеями крупных фигур в истории политической философии, которых современные ученые назвали бы выдающимися.Вместо этого они были «активными политиками, торговцами, юристами, владельцами плантаций и проповедниками», которые использовали широкий спектр интеллектуальных источников, политических и религиозных традиций, чтобы противостоять своим уникальным проблемам и возможностям. Их мировоззрение представляло собой своеобразный сплав идеологий, древних и современные, либеральные и республиканские, разработанные и адаптированные к конкретному историческому контексту.

Нечто подобное можно сказать и о современном американском либерализме. Он не был задуман в философском вакууме  — факт, который сегодняшние постлибералы слишком часто игнорируют.Напротив, оно возникло во второй половине XIX века как попытка сохранить американскую традицию самоуправления перед лицом меняющихся социальных и экономических реалий путем переформулирования республиканских идеалов свободы и равенства в условиях автономии. и прогресс. Либерализм —  как в его laissez-faire, так и в прогрессивном вариантах —  предложил ответ, пусть и несовершенный, на вопрос, поставленный индустриализацией в особенно острой форме: сможет ли выжить американская традиция? И это оказалось успешным отчасти потому, что, ответив с оговоркой «да», либерализм сформулировал оптимистическое видение будущего, отмеченного экономической свободой и социальным прогрессом.

Подъем радикальных движений как справа, так и слева сегодня, как и в прошлые десятилетия, предполагает, что доминирующие варианты либерализма больше не могут адекватно реагировать на наши нынешние социальные реалии. Вместо того, чтобы представить обнадеживающее видение будущего, либерализм, по мнению многих, предлагает мрачный портрет отчужденного человека в настоящем —  общества, отмеченного свободой выбора и материальным изобилием, возможно, но также и социальным разделением, изоляция, аномия и, все чаще, прямой конфликт.Похоже, что либерализма самого по себе уже недостаточно.

К счастью, наша история напоминает нам, что либерализм не определяет исключительно принципы, ценности и цели американского политического проекта. Необходимо восстановить нашу республиканскую традицию  — ту, которая рассматривает свободу и равенство как взаимодополняющие, а не противоречащие друг другу идеалы, и которая признает экономическую независимость жизненно важной для их реализации.

В то же время любое возрождение республиканизма должно вплотную заняться тем, что отличает наше либеральное наследие.Вместо того, чтобы просто отказаться от либерализма и институтов, которые его породили, мы должны стремиться вдохнуть в них новую жизнь в духе республиканизма. Это потребует от нас укрепления разнообразных гражданских ассоциаций и местных объединений, которые объединяют нашу нацию. Это потребует от нас критики и реформирования многих наших институтов и гражданских привычек, которые они привили или не привили. В конце концов, это призовет нас принять плюрализм мысли, лежащий в основе нашей республики.

М. Энтони Миллс — научный сотрудник Американского института предпринимательства и старший научный сотрудник Школы государственной политики Университета Пеппердайн.

.