Философия сартра: А. Зарубин. Философия Жана Поля Сартра

Содержание

А. Зарубин. Философия Жана Поля Сартра

Самый значительный представитель французского экзистенциализма — Жан Поль Сартр (1905-1980), автор теоретического труда «Бытие и ничто» (1943), а также романов и пьес («Дороги свободы», «Слова», «Тошнота», «Мухи», «Мертвые без погребения», «Стена» и др.). В довоенные годы Сартр был откровенно аполитичен. Но все меняется с начала 40-х годов. Он начинает активно интересоваться политической жизнью, принимает участие в движении Сопротивления. На рубеже 40-х – 50-х годов Сартр стремится создать партию, объединяющую левую интеллигенцию, выступает за сотрудничество с французскими коммунистами. Он дважды приезжал в СССР, симпатизировал революции на Кубе, осуждал французский колониализм и войну во Вьетнаме. В 1964-м году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе (однако он от нее отказывается). В период студенческих волнений 1968 года во Франции Сартр — признанный кумир бунтующей молодежи.

Философия Сартра формировалась под влиянием идей Гуссерля, Хайдеггера и Гегеля. В своей программной лекции «Экзистенциализм — это гуманизм» (1946 г.) французский мыслитель заявляет, что «если даже Бога нет, то есть по крайней мере одно бытие, которое существует прежде, чем его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек» (8, 323).

Бытие, по Сартру, в человеческой реальности проявляется через три формы: «бытие-в-себе», «бытие-для-себя» и «бытие-для-другого». Это три стороны единой человеческой реальности, разделяемые лишь в абстракции.

Миру как «бытию-в-себе» противостоит человек в качестве чистого «бытия-для-себя». «Бытие-для-себя» — непосредственная жизнь самосознания и есть чистое «ничто» по сравнению с миром. Оно может существовать только как отталкивание, отрицание, «отверстие» в бытии как таковом.

«Бытие-для-другого» обнаруживает конфликтность межлич-ностных отношений. Субъективность самосознания приобретает внешнюю предметность только тогда, когда существование личности входит в кругозор, в поле зрения другого сознания. И отношение к другому, с точки зрения Сартра, — это борьба за признание свободы личности в глазах другого.

Возражая Хайдеггеру, Сартр заявляет, что человеческое бытие и экзистенцию с самого начала надо описывать, имея в виду сознание, ибо сознание есть мера человеческого бытия (кстати говоря, ни Сартр, ни Хайдеггер себя идеалистами не считали. А Хайдеггер не считал свою философию экзистенциалистской).

Сознание, согласно Сартру, не из чего не выводимо, оно отлично от всех других мировых явлений и процессов. Оно есть насквозь существование, индивидуальный опыт существования. Сознание — ничто в том смысле, что нет такой «данности», про которую мы могли бы сказать, что это сознание. Сознание существует только как сознание вещи, на которую оно направлено. Но сознание о чем-то есть в то же время и сознание самого себя как отличного от того, на что оно направлено.

Понятие «ничто» играет в сартровской философии определяющую роль (не случайно и основное его философское произведение названо «Бытие и ничто»). «Ничто» указывает в первую очередь на специфический способ существования сознания и человеческого бытия. Именно исходя из понимания сознания как ничто, Сартр и определяет такие его характеристики, как свобода, временность, тревога, ответственность и т.п.

Другими словами, человеческая реальность такова, что имеется бытие. Мир стал «иметься» только с появлением сознания.

Существование сознания и человеческой реальности — это факт, исходя из которого Сартр прямо утверждает первенство бытия перед ничто. Ничто возможно потому, что есть бытие. Но это не значит, что сознание возникает из бытия, бытие не является причиной сознания. Да и вообще такая проблема, будучи метафизической, с точки зрения Сартра, не только неразрешима, но и бессмысленна.

Также как и Хайдеггер, Сартр уделяет много внимания проблеме времени. Время у него лишено объективности и полагается «Я». Временность дана через «ничто», которое, по существу, и оказывается источником временности. Для-себя-бытие «овременяет» свое существование. Иначе говоря, временность признается только как приходящая в мир через человека, только как свойство переживающей человеческой души. Время субъективизируется, оно возможно лишь в форме многих отдельных «временностей», существующих как отношения «бытия-для-себя» и «бытия-в-себе», соединенных «ничто».

Особое значение Сартр придает анализу соотношения прошлого, настоящего и будущего. Время и возникает, по его мнению, в процессе постоянного ускользания сознания от тождества с самим собой. «Бытие-для-себя» существует в форме трех временных состояний или экстазов (прошлого, настоящего, будущего). Эти временные экстазы существуют как разделенные моменты изначального синтеза, который осуществляется субъектом. Именно поэтому прошлое, как и будущее, не существует вне связи с настоящим. Прошлое — это всегда чье-то прошлое, прошлое кого-то или чего-то (предмета, человека, народа, общества и т.д.).

Сартр считает, что прошлое всегда оказывается настоящим, но только таким, которое выражает прошлое: «Я есть мое прошлое, — пишет он, — и если меня нет, мое прошлое не будет существовать дольше меня или кого-то еще. Оно не будет больше иметь связей с настоящим. Это определенно не означает, что оно не будет существовать, но только то, что его бытие будет неоткрытым. Я единственный, в ком мое прошлое существует в этом мире» (16, 115). Выходит, что во всякий момент своей жизни человек свободно определяет, что же такое в действительности его прошлое, он перетолковывает прошлое.

Само же настоящее, по Сартру, — это только мгновенное постижение «теперь» или «ничто», которое ориентирует человека в его отношении к своему прошлому и своему будущему. Но «если мы, — утверждает Сартр, — изолируем человека на мгновенном острове его настоящего и если все модусы его бытия окажутся предназначены природой к вечному настоящему, то мы радикально устраним все методы его рассудочного отношения к прошлому» (16, 109). Настоящее, таким образом, есть чистое «ничто», не имеющее каких-либо положительных определений. Такое понимание настоящего Сартр противопоставляет «вещистскому», по его словам, пониманию человека.

Соответственно, будущее приходит в мир только с человеческим существованием, как «проект» будущего, где прошлое через заполнение «ничто» настоящего может стать чем-то. Но будущее на самом деле никогда не сможет реализоваться, так как в самый момент осуществления цели оно переходит в прошлое. «Действительное будущее, — отмечает Сартр, — есть возможность такого настоящего, кото-рое я продолжаю в себе и которое есть продление действительного в себе. Мое будущее вовлекает как будущее сосуществование очертания будущего мира … будущее в-себе, которое обнаруживается моим будущим, существует в направлении прямо соединенном с реальностью, в которой я существую» (16, 214).

Субъективизация времени, категории очень важной для понимания истории, приводит Сартра к отрицанию истории природы и истории общества. Абсолютизируя свободу в духе индетерминизма (человек ставится вне всякой закономерности и причинной зависимости), Сартр растворяет историю в хаосе произвольных отдельных действий и отрицает объективность исторических событий.

Свобода не терпит ни причины, ни основания. Свобода сохраняется в любой обстановке и выражается в возможности выбирать свое отношение к данной ситуации (узник или раб свободен, самоопределяя свое отношение к своему положению).

Свобода, в сартровском понимании, предполагает и независимость по отношению к прошлому. Проектируемое сознанием будущее, а не реальное настоящее выступает в таком случае критерием свободы. Причем это будущее берется вне связи с возможностью его претворения в действительность. Так как время становится эгоцентрическим, то смещается и вся историческая перспектива. Время личности, по сути дела, противопоставляется времени истории. Только в «проектировании» человек схватывает время как промежуток, отделяющий его нынешнее состояние от возможного и желательного состояния.

Таким образом, у Сартра способ постижения времени объективного мира превращается и в способ его творения.

Стоит еще сказать об отношении Сартра к Богу и религии. Выступая против философского рационализма, он свою позицию называет последовательно атеистической и видит одну из задач своей философии в критике непоследовательного атеизма. Такой атеизм, нападая на религию, сам оказывается во внутренней зависимости от нее. Это происходит по причине веры в разумность самого бытия. Отрицание личного Бога христианства здесь оборачивается утверждением Бога в качестве структуры и смысла этого посюстороннего мира. Такая установка находит завершение в отождествлении Бога и природы.

Поэтому нужно освободиться, — по мнению Сартра, — от любых представлений об упорядоченности мира, о наличии в нем закономерности. Только так можно добиться обезбоженности мира. Быть реальным — значит оказываться чуждым сознанию, оказываться совершенно «случайным». Тайна человеческого поведения состоит в его абсолютной необусловленности, независимости, спонтанности. От Бога у Сартра остается только «направленный на меня взгляд», пронзающий и вездесущий, наблюдающий за человеком из самых глубин сознания. Это тот «другой», который не просто люди или даже человечество.

Отвергая веру в Бога, Сартр в основу своей этической концепции закладывает все ту же абсолютную свободу личности. Стало быть человек — единственный источник, критерий и цель нравственности. Причем каждый отдельный человек, «я». Моя личная свобода является единственной основой моральных ценностей. Итак, пользуясь своей свободой, будь самим собой! В таком случае, конечно, не остается места для общезначимости, социальности моральных норм.

Философия атеистического экзистенциализма Жана-Поля Сартра

Литературные и философские работы Сартра, начиная с романа «Тошнота» (1938), пронизаны идеями экзистенциализма. Само философское направление возникло в начале XX века. В его основе было понятие «экзистенция» — весь набор страстей, которые наполняют внутренний мир человека, его существование. Чтобы эту «экзистенцию» в себе почувствовать, человеку необходимо испытать «пограничную ситуацию» между жизнью и смертью. Так считали философы данного толка.

Однако многие критики течения утверждают, что в чистом виде экзистенциализм никогда не существовал. По сути — он противоречит себе самому. Ведь «экзистенция» присуща каждому субъекту, а, следовательно, по своей природе неповторима. Отдельно взятый индивид не похож на другого. Этот конфликт с самим собой Сартр и пытался преодолеть всю свою творческую жизнь. Его примирительная позиция была четко очерчена в докладе «Экзистенциализм — это гуманизм». Здесь французский мыслитель попытался обобщить главные постулаты своих предтеч по философскому направлению.

Гуманность экзистенциализма по Сартру, прежде всего, заключается в том, что это учение не рассматривает человека как объект, следовательно, не ставит его в один ряд с неодушевленными предметами. По убеждению Сартра, человек не поддается определению по той простой причине, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком же он становится, проходя жизненную дистанцию и набивая шишки на тернистом пути. При этом «творит себя сам» с помощью таких инструментов, как желание и воля. Это Сартр называл субъективностью, благодаря которой, человек и возвышается над остальной природой. Французский мыслитель был атеистом, поэтому лозунг «Человек – царь природы» нисколько ему не чужд.

Свою сущность человек разумный приобретает только в процессе жизни, а потому и несет полную ответственность за «бесцельно прожитые годы».

Очень ярко и образно эту идею Сартр доносит нам как писатель. Только в отличие от философских работ, в его литературных произведениях опытными полигонами являются мораль и политика. Уже в «Тошноте» писатель стремится убедительно доказать, что мир не наполнен смыслом, а наше «Я» просто бесцельно. Лишь через акт сознания и выбора, «Я» способно придать миру значение и ценность.

Примечательны также новеллы в сборнике Сартра «Стена» (1939), в которых писатель показал различные ограничения экзистенциальной свободы человека. Стена – это смертельный приговор, который лишает героев новеллы права на свободу, превращает их в «мертвые вещи». Герой новеллы «Комната» Пьер даже и не пытается что-либо предпринимать. У него лишь одно желание – отгородиться, запереться от мира мещан в прямоугольной полутьме своей комнаты. В новелле «Интимность» свобода не в силах прорвать порочный круг плотских утех.

Отчуждение происходит на уровне постели, где от любви до ненависти один шаг. Свободу женщины здесь полностью ограничивает «сильный» мужчина.

Исходные постулаты мировоззрения Сартра не дали ему возможности выйти за рамки позитивизма и субъективности. Даже в своей поздней философской работе «Критика диалектического разума» философу не удалось примирить, не выходящий за пределы естественных наук, «позитивистский разум» с единственно достойным «разумом диалектическим», который способен не только понимать, но и предугадывать.

Что касается морали, то здесь французский мыслитель также не смог преодолеть свой индивидуализм. Превознося свободу человека, Сартр так и не дал четкого ответа на вопрос: что же с этой свободой делать?

Обратите внимание на другие сочинения, связанные с Сартром:

По писателю: Сартр Жан-Поль


14. Ж.П. Сартр. Философия

14. Ж.П. Сартр

Жан Поль Сартр (1905–1980) — французский философ и писатель, представитель экзистенциализма. Характерной чертой философских воззрений Сартра является то, что по большей части они воплощались в образы художественных произведений, хотя у него были и собственно философские труды. Основные проблемы его философских размышлений — суверенность сознания, смысл бытия и онтологический статус личности, специфичность человеческого существования как «принципиальной неполноты» и самосознательности, случайности нашего бытия в мире, проблема открытости и «событийности истории» и мира. Особое внимание Сартр уделил проблеме свободы воли, в трактовке которой он проявил явный максимализм, считая, что каждый человек, обладая свободой воли, несет ответственность за все, что творится в мире. Тут ответственность не увязывается с «мерой причастности» к событиям. В своих философских суждениях Сартр отталкивался от идей Р. Декарта, С. Кьеркегора, 3. Фрейда, Э. Гуссерля и М. Хайдеггера.

В работах «Воображение» (1936), «Воображаемое» (1940) Сартр рассматривает феномен воображения как средство отрыва сознания от мира и полагание несуществующего. После анализа проблемы выдающимися умами прошлого, в частности, И. Кантом, рассуждения Сартра по этому вопросу выглядят, мягко говоря, не очень профессиональными. То же можно сказать и об описании им самосознания, которое он трактует как некую «прозрачность» для субъекта сознания. Это явное упрощение: мы не так уж прозрачны для самих себя. Сартр говорит о «пустом сознании» — это противоречит научной и философской традиции и самой сути дела, а кроме того, и утверждению самого Сартра: фактичность сознания должна быть постоянным уделом личности. Нельзя согласиться и с идеей Сартра о том, что человек, выбирая свою эпоху, выбирает и себя в ней. Все это значительно сложней. Человек не выбирает эпоху. Сартр впадает в преувеличение возможностей человека, исходя из того, будто бы человек постоянно строит сам себя вплоть до мельчайших деталей и что человеку будто бы ничего не дано, и он сам должен постоянно встраивать свою фактичность в свой универсум. Сартр тонко подметил, что человек всегда «натыкается» на свою ответственность и что у него нет «алиби» (но ведь в каких-то случаях оно есть).

Верно, что человек постоянно осуществляет «суверенный выбор» в своих поступках и вообще в поведенческих актах. Для политических воззрений Сартра характерно смешение несмешиваемого: позиций гуманизма, демократизма и левого экстремизма. Неудачна и его попытка синтеза марксизма и экзистенциализма. И. Фихте, как мы уже упоминали, сказал: «Каков человек, такова и философия». В этом много правды. А. Хюбшер так характеризует личность и основные экзистенциалистские принципы Сартра. Я позволю себе привести эту любопытную характеристику. Хюбшер так пишет о Сартре:

«Этот низенький, коренастый человек с широким, сильным ртом, тяжелым носом и в толстых очках, который сделал в первое послевоенное время парижское «Кафе де Флор» храмом, где проповедовал свое мрачное евангелие, пользуется двумя орудиями: философией и художественным творчеством. От своего двоюродного деда Швейцера он не перенял почти ничего. В 20-х гг. он жил в Берлине, здесь теоретически познакомился с Гегелем, Хайдеггером и Ясперсом и не отрекается от связи с ними.

Но уже первое из его крупных сочинений — «Тошнота» — это роман и одновременно работа философа, умеющего писать о бытии и небытии, о Декарте и гуманизме, сопровождающего теоретическое мышление непрерывной писательской и критической работой. В смене различных обликов главные действующие лица романов и драм не только служат для наглядного изложения его размышлений, но также, наоборот, несут в себе материал для дальнейшего развития его мировоззрения. Влияние Сартра основывается на этой гибкости и многосторонности творчества. Он вывел экзистенциализм философии, он соединил его общие черты с литературой — в той мере, в какой можно говорить о единстве французского экзистенциализма в основном вопросе: есть ли еще сверх существования трансцендентность, воздействующая на область экзистенциального и дающая ей смысл?..

Сартр отвечает на этот вопрос отрицательно. Для него, как для Кьеркегора и Хайдеггера, человеческому существованию принадлежит страх, неуверенность в будущем, всеобщая бессмысленность жизни. Во все новых вариантах он показывает отрицательные стороны жизни. Как современный Вергилий, он ведет читателя долгим путем через свой ад, проявляя странную склонность к дряблому, испорченному, гнойному, к крови и экскрементам, к бесчисленному множеству омерзительных, тошнотворных признаний. Здесь есть мелкий чиновник, который стреляет, не целясь, в группу прохожих, побуждаемый к этому неопределенной ненавистью к человечеству; здесь есть женщины, которые не могут противостоять влиянию сумасшедшего, презренного мужчины: одна из них сама спасается бегством в мир безумия, другая возвращается к ненавистному мужчине, который не может ей дать ничего, кроме низменной эротики. И здесь есть, наконец, сам герой «Тошноты», который, почувствовав отвращение к малому камешку, перенес это чувство на весь мир, — и после этого произнес большой дифирамб, восхваляя это достигнутое им новое знание жизни. Сартр ищет другого решения, чем Хайдеггер. Человек брошен в мутную бессмысленность существования: и все же лишь в этом мире отрицательного, бессмысленного он может добиться свободы, не зависеть ни от кого и ни от чего.

«Бытию-в-себе-вещей» противостоит «для-себя-бытие-человека» — их разделяет ничто, небытие. Тело человека, поскольку оно стало объектом, связывает его с бытием в себе. Но в своем личном существовании он есть чистое «для себя», бытие же само себя отрицает; посредством акта отрицающего обоснования человеческое существо отрывается от лона бытия — оно получает свободу, которая путем свободного выбора делает бытие определенным бытием. Так неожиданно возвращается шопенгауэровская противоположность между объектом и субъектом — правда, сниженная с высоты критики познания до уровня, не отягощенного критически-познавательным осознанием бытия. Неисписанный лист бумаги — таков человек в начале своей жизни. Ему встречаются все новые, все изменяющиеся ситуации, и его сущность образуется в зависимости от того, как он их преодолевает. Его сущность — это то, что он умеет делать из своего существования во встречающихся ему ситуациях. Его «для-себя-бытие» заключается в постоянном проектировании своей самости. «Человек есть лишь то, что он делает», — так написано в драме «При закрытых дверях», и это буквально повторяется в маленькой брошюре о гуманизме. Орест в «Мухах», до того как он действительно вмешивается в трагедию Атридов, страдает, угнетаемый чувством бесприютности, и не потому, что у него нет определенной жизненной сферы и прочных традиций, — это-то представляется преимуществом — но потому, что он не совершил ни одного поступка, который мог бы быть началом формирования личности. Лишь после того, как он убил свою мать, его жизнь начинается как собственно его существование. Симона де Бовуар, жена и самая продуктивная ученица Сартра, дает в драме «Ненужные рты» другой пример: она пытается доказать, что героизм и трусость — это не особенности или свойства, а роды действия, разного рода употребления, даваемые действующим человеком своему еще не определившемуся существованию. Он обременен безграничной свободой, но также и безграничной ответственностью. Человек, как говорит Сартр в своем главном сочинении, «осужден на свободу» (эта фраза повторяется в «Путях свободы»).

Что такое свобода? У Декарта она состоит в свободе разума от всех внешних оков, у Сартра она находится в сфере человеческого существования, она «творческая активность» — и ничего более. Над существованием нет какого-либо закона, императива, детерминизма. Все, в чем раньше видели свободу, предопределение, нечто навязанное извне, человек принимает по свободному выбору — он существует, лишь поскольку он выбирает. Разумеется, он все вновь впадает в экзистенциальный страх, являющийся его жизненной стихией. Любовь, половая страсть, мазохизм, садизм, ненависть, равнодушие все это отчаянные попытки скрыться от безжалостной свободы, сочетать браком «для-себя-бытие» (в отвратительной слизи) с «бытием-в-себе». Однако свобода должна быть принимаема в одиноком героизме, без переклички с другими, без помощи, без метания по сторонам в поисках средств спасения, освобождающих оправданий. У Сартра перед глазами позиция древних стоиков, сопротивляющихся своим непоколебимым равнодушием нападкам враждебного мира и сохраняющих даже в несчастье сознание своего превосходства. Все вновь из нашего наличного бытия возникает наше человеческое бытие, и именно это имеется в виду, когда экзистенциализм атеиста Сартра требует, чтобы за ним признали достоинства и долг гуманизма.

Известно странное отражение его учения в «кабачках экзистенциалистов» в Сен-Жермен-де-Пре: мода на платье — клетчатые рубашки, которые носят поверх брюк, полосатые носки, узкие брюки, длинные волосы на затылке, странно подстриженные бороды; танцевальный стиль винных погребков, давящая знойная духота негритянской музыки и коктейлей. Но все это просто выражение необузданной жажды оригинальности и свободных радостей жизни, одно из милых безумств вечного Парижа, мода, над которой вряд ли еще продолжают светить звезды Сартра.

Сартр уже не сидит теперь в «Кафе де Флор». Он ест мало, пьет еще меньше и почти не курит. Каждое утро он работает в своей комнате для занятий на улице Бонапарта и исписывает лист за листом. На его рояле лежит раскрытая партитура Баха. Секретарю с провалившимися щеками поручено держать на расстоянии докучливых посетителей» [176].

Вот каким оригиналом был Жан Поль Сартр.

Идеи Ж.-П. Сартра в духовной жизни нашего времени

15 октября 2005 г. на кафедре философии Российского государственного социального университета состоялся «круглый стол», посвященный 100-летию Жана-Поля Сартра (1905–2005). С основным докладом «Ж.-П. Сартр и марксизм» выступил доктор философских наук, профессор И. А. Гобозов.

Сартр учился вместе с Р. Ароном, тоже крупным философом и политическим мыслителем. По словам Арона, Сартр сразу же обратил на себя внимание. Он писал много: за три недели выдавал по 350 страниц, желая превзойти Гегеля. В 1933–1934 гг. Сартр стажировался в Германии, где изучал Гуссерля и Хайдеггера. Последние оказали сильное влияние на формирование мировоззрения Сартра.

Сартр оставил глубокий след и в философии XX века, и во французской художественной литературе. К марксизму он относился очень уважительно. В фундаментальном труде «Критика диалектического разума» Сартр подчеркивал, что антимарксистский аргумент есть не что иное, как явное возрождение домарксистской мысли. Так называемое «преодоление» марксизма есть в худшем случае возврат к домарксистской мысли, а в лучшем – возрождение мысли, содержащейся в философии, которую хотели преодолеть. Маркс, продолжает Сартр, писал, что идеи господствующего класса являются господствующими идеями. «И он абсолютно прав. В 1925 году мне было 20 лет и в университете не было ни одной кафедры марксизма. Студенты-коммунисты боялись ссылаться на марксизм или даже упоминать в своих дипломных работах. Им было отказано заниматься марксистскими исследованиями. Диалектика наводила такой страх, что сам Гегель нам не был известен. Конечно, нам разрешали читать Маркса, нам даже советовали читать его: надо было знать Маркса, “чтобы его опровергать”. Но без гегелевской традиции и без марксистских преподавателей, без программы, без инструментов познания наше поколение, как и предыдущие поколения, а также следующее поколение, совсем не знало исторический материализм. Нам подробно излагали аристотелевскую логику и логистику. Именно в это время я прочел “Капитал” и “Немецкую идеологию”. Я все прекрасно понимал и я абсолютно ничего не понимал. Понять – значит измениться, превзойти самого себя. А это чтение меня не изменяло. Но зато меня начала изменять реальность марксизма, перед моими глазами возникла огромная масса рабочих, представляющих мощный и темный корпус, который оживлял марксизм и практиковал его…»[1]. И далее Сартр подчеркивает, что он безоговорочно согласен со знаменитым тезисом Маркса: «Способ производства материальной жизни обусловливает вообще развитие социальной, политической и духовной жизни»[2]. Тем не менее Сартр не был марксистом. Почему? Экзистенциализм, который он исповедовал, антропоцентричен, а марксизм – социоцентричен.

Сартр утверждает, что есть догматическая диалектика и критическая диалектика. Догматическая диалектика – это диалектика Гегеля, проявляющаяся в том, что она не нуждается в доказательстве. Она абстрагируется от реального исторического процесса. Критическая диалектика – это диалектика Маркса. Маркс показал диалектическое движение бытия и знания. Эти рассуждения Сартра нельзя не приветствовать, хотя несколько вольно интерпретируется диалектика Гегеля. Сартр негативно относится к трем законам диалектики, открытым Гегелем, считает, что диалектика присуща только обществу. Он отрицает ядро диалектики – единство противоположностей, вместо слова «противоречие» использует термин «нехватка». Эта нехватка продуктов питания превращает другого во врага. Нехватка – вот главная причина взаимной вражды. У Арона были основания, когда писал, что Сартр нас возвращает к знаменитому гоббсовскому тезису: человек человеку – волк. Совершенно ясно, что это ничего общего не имеет с марксизмом. У Маркса речь идет о присвоении чужого труда, а не о нехватке.

Конечно, Сартр не марксист, но он ближе к марксизму, чем наши бывшие марксисты. В отличие от них Сартр никогда не менял своего уважительного отношения к марксизму. И это уже хорошо. С уходом из жизни Сартра, Арона, Альтюссера, Броделя и других французских интеллектуалов во французском гуманитарном знании образовался вакуум. Исчезли интеллектуалы и эрудиты. Их место заняли малообразованные, а то и просто необразованные люди – «постмодернисты», которые все сводят к пустому дискурсу обо всем и ни о чем.

Доктор философских наук, профессор А. В. Водолагин коснулся в своем выступлении экзистенциалистской концепции абсурда. «Экзистенциализм – это в некотором роде бессмыслица», – сказал Мартин Хайдеггер в одном из своих интервью (1969), вспоминая об общении с Сартром, навещавшим его в Мескирхе. Нужно заметить, что и Сартр в беседе с Э. Хэмингуэем признался, что слово «экзистенциализм» придумал какой-то журналист, а сам он никакого отношения к этому не имеет. В самом деле, любой «изм» предполагает хотя бы минимальную систематизацию знаний. Философия же экзистенции от С. Кьеркегора до К. Ясперса и Сартра была враждебна по отношению к системосозиданию и никогда не преподносила читателям какого-либо нового знания о человеческом существовании, как, может быть, хотелось бы думать некоторым историкам философии. Экзистенциальный стиль философствования выражается в неустанном вопрошании о бытии человека в мире – «собственном» (подлинном) и «несобственном» (неподлинном). Это вопрошание проистекает из определенного эмоционально-волевого настроя личности, который фиксируется в понятиях (экзистенциалах): забота (о теле, о смерти, о другом и т. д.), одиночество, тоска, страх и др. Учитывая, что человеческое существование – это бытие-в-ситуации, экзистенциально философствующий мыслитель не стремится к окончательному решению захватывающих его вопросов. Его мышление нацелено на прояснение той или иной конкретной ситуации. Философия благодаря этому предстает в виде мироориентации, экзистенциального психоанализа или даже психотерапии. Производство знания приостанавливается, уступая место установлению или созиданию смыслов. Экзистенциальное мышление возникает из поглощающего человека чувства смыслоутраты, из депрессивного переживания абсурдности повседневного существования. Это – новое выражение вековечного «томления духа», о котором впервые было сказано в книге Екклезиаста, – духа падшего, утратившего связь с Трансценденцией. В данном контексте слова Хайдеггера об экзистенциализме как бессмыслице звучат уже не столь обидно для специалистов в области истории философии. Бессмыслица – оборотная сторона «несобственного бытия», совершаемого человеком, которому социум навязал чуждую его самости роль, который не смог найти в себе силы для волевого противостояния неподлинности, кажимости, самообману. В связи с этим философия Сартра все еще интересует нас как серия попыток смыслополагания в условиях усиливающегося давления абсурдной социальной реальности на человека, утратившего связи и с Природой, и со своими ближними. Эта философия сама является симптомом поразившей интеллектуалов болезни – метафизического аутизма.

Доктор философских наук, профессор Н. В. Солнцев напомнил, что всех экзистенциалистов, как христианских, так и атеистических, объединяет, по мнению Сартра, убеждение в том, что существование предшествует сущности. Однако такое утверждение относится только к человеку. Что же касается предметов, вещей, создаваемых человеком, картина меняется в корне. Здесь сущность предшествует существованию. Сартр в работе «Экзистенциализм – это гуманизм» приводит пример с ножом. Ремесленник, прежде чем изготовить нож, должен был представить себе форму, размеры, качество материала для изготовления, то есть иметь «рецепт изготовления», заранее располагать понятием (сущностью) ножа. Такое соотношение сущности и существования Сартр называет техническим взглядом на мир. Но дело в том, что подобный «технический взгляд» присущ всем христианским экзистенциалистам. Бог-творец мало чем отличается от ремесленника: мастер сделал нож, Бог создал человека. Он сотворил человека в соответствии со своим замыслом о человеке. Сартр, как и другие сторонники атеистического экзистенциализма (М. Хайдеггер, А. Камю, А. Мальро), исходит из противоположного тезиса, а именно: «существование предшествует сущности». Человек сначала появляется в мире, а только потом приобретает свою сущность. Такой подход имеет принципиальное значение. Речь идет о формировании человека, о свободе выбора, о будущности личности. Если моя сущность мне не дана с рождения как некий элемент человеческой природы, значит эту сущность я должен создавать сам. Каким быть человеку, зависит только от него. Он выбирает себя сам. И в этом выборе он совершенно свободен. Такова точка зрения Сартра. Бесспорно, человек как существо сознательное и волевое должен делать все возможное для реализации себя. Очевидно, это зависит не только от желания и цели субъекта. Разве в формировании личности не участвуют такие факторы, как человеческая природа, генетические данные, социальная среда? Да, человек выбирает себя сам. Однако не в условиях социального вакуума. Человек свободен в пределах объективной необходимости. Сущность человека детерминирована многими факторами. Это, разумеется, не исключает активного влияния на них сознающего свою свободу человека. Носителем существования и сущности выступает один и тот же субъект. Это две фазы формирования одной личности. Между ними должна быть преемственная связь. Сущность, надо полагать, не возникает из ничего. Она потенциально содержится в самом существовании.

Доктор философских наук, профессор С. Е. Крючкова отметила, что многие исследователи указывают на противоречивое отношение Сартра к марксизму. Это справедливо, как справедливо и то, что позиция Сартра менялась с течением времени: она то смягчалась, то ужесточалась (например, под влиянием чехословацких событий 1968 г.). Несомненно то, что Сартр интересовался теорией и практикой марксизма и даже предпринял попытку вдохнуть в марксизм сознание индивидуальной субъективности, объяснить не только, как индивид создается историей, но и как история создается индивидами (а не только классами). Отношение Сартра к марксизму всегда было критическим, в том значении этого слова, которое сложилось в традиции кантовского критицизма. Не случайно в этой связи и само название работы, в которой он исследует марксизм, – «Критика диалектического разума» (1960). Оно прямо указывает на то, что его автор стремится выяснить гносеологические основания (условия и возможности) диалектического разума. Сартр отмечает, что его задача состоит не в воспроизведении реальной истории в ее развитии, а в анализе того, «при каких условиях возможно познание любой истории» и «что такое диалектическая разумность и каковы ее границы и основания». Сартр работает на другом уровне абстракции: предмет его исследования не сама теория исторического материализма, а гносеологическое обоснование этой теории. Этот момент нужно всегда учитывать при сравнении позиций Маркса и Сартра, а также при рассмотрении вопроса об отношении Сартра к марксизму как идеологии в целом и к марксистской философии в частности. Нельзя не признать, что Сартр – один из наиболее эвристических критиков марксизма. Свидетельством этого, помимо уже названной работы, являются лекция «Субъективизм и марксизм», прочитанная в 1961 г. в Институте Грамши в Риме, а также «Римская лекция» (1964), в которых он не только предложил дополнить марксизм аксиологией моральных норм, но и попытался наметить контуры последней.

Доктор философских наук, профессор Г. И. Иконникова заметила, что в преподавании курса «Философия» можно использовать характеристики, данные Сартром мировоззренческим философским ориентациям: идеализм, «критический дуализм», реализм («метафизический материализм»). В разделе «Историко-философское введение» следует показать, что Ж.-П. Сартр не только экзистенциалист, но и феноменолог, использующий метод редукции Э. Гуссерля и идею интенциональности Ф. Брентано, а также неомарксист, критик капитализма и советского социализма, высоко ценивший философию К. Маркса. Концепцию Сартра нужно рассматривать в связи с философскими учениями его современников – Р. Арона, К. Леви-Строса, Г. Марселя, Э. Мунье, М. Хайдеггера. П. Рикер оценивает его работы «Воображение» и «Воображаемое» как герменевтические. Обращает на себя внимание проблемное поле философии Сартра: 1) бытие и сознание; 2) сознание как особая форма бытия; 3) деятельность; 4) свобода – необходимость – ответственность; 5) человеческая реальность: человеческая ситуация – человеческая история; 6) идеология и другие проблемы.

«“…История не спеша движется к пониманию человека человеком” – так в пограничной ситуации неизбежно приближающегося ухода увидел Сартр (по словам его секретаря) итог собственного творчества, в определенной степени отражающего поступь субъективно детерминированной истории», – сказал доктор философских наук В. П. Давыдов. И именно в пренебрежении понимания субъективной стороны личности, внутреннего мира человека Сартр видел основной порок советской версии марксистской философии. В экзистенциализме главное – свобода личности, в советской версии марксизма – «борьба за свободу всех». В этом их принципиальная несовместимость, отсюда стремление Сартра «дополнить» марксизм «человеческим измерением». Ибо, «борясь за всеобщее счастье», единичный индивид становится «как все», отказывается от собственной свободы, то есть от себя как неповторимой личности. То есть не реализует ниспосланное ему при рождении свое собственное предназначение. У Маркса сознание – осознанное бытие, свидетельствующее о приоритете практического разума. У Сартра сознание есть только чистое сознание без бытия; он и не стремится редуцировать его к бытию. Именно сам человек как личность ответствен за каждый свой, то есть вполне осознанно «выбранный», поступок. Здесь ничего нельзя «списать на обстоятельства», несмотря на тотально окружающую человека «тошноту»; и в этом смысле «обреченность» быть свободным становится тяжкой ношей, которая по силам далеко не каждому именно в обстоятельствах «всеобщей борьбы», неизбежно нивелирующей личность посредством различного рода социальных институтов, у которых всегда «грязные руки».

Принципиальная «неполнота» как специфическая черта человеческого существования нивелируется творческим воображением экзистирующей личности как ее самой драгоценной особенностью. Сознание как основа воображения есть «ничто» в отличие от бытия как «вещности»; но именно это «ничто» как нематериальная и неподвластная никакому детерминизму радикальная свобода есть и добровольно взятая на себя (опять-таки «выбранная») ответственность за других, за всех. И в этом смысле атеистический экзистенциализм Сартра (нет никакой трансценденции, нет Бога, ты сам ответствен за все в мире!) некорректно трактовать, как это делали догматики советского марксизма, как теорию «чистого мышления», «ухода от жизни», «копания в себе», как «буржуазный индивидуализм», отрезающий человеку путь к солидарности и т. д. Напротив (и это в определенной степени проявилось в работах таких советских авторов, как Г. Батищев, Э. Ильенков, О. Дробницкий и др.), это свидетельство стремления Сартра осуществить свой основной замысел в отношении марксизма – «вернуть человека в марксизм».

Кандидат философских наук, доцент А. Н. Волкова затронула вопрос о переходе Сартра от тезиса об абсурдности истории к пониманию ее «интеллигибельности». Еще в 1930–1940-е гг. Сартр развивал «теорию абсурда» («Тошнота», «Бытие и ничто»), говоря о принципиальной абсурдности мира, его фундаментальной непостижимости и холодной безучастности к судьбе личности. Мир – загадка: «абсурдно то, что мы родились, абсурдно, что мы умрем». Вместе с противопоставлением бытия и ничто, «в-себе» и «для-себя» Сартр противопоставлял и социальную действительность конкретному индивиду. Объективный ход исторического процесса неумолим, бесчеловечен, абсурден. Участие в политической жизни послевоенной Франции, знакомство с марксизмом заставили Сартра изменить свое пессимистическое воззрение на историю. Он солидаризируется с Марксом в том, что осуществление исторической необходимости, связанной с развитием экономического строя общества, происходит независимо от воли и желания людей, в том, что труд и производственные отношения являются реальной основой организации социальных отношений. Отмечая в качестве заслуги социальной философии марксизма «широкий синтез исторического знания», Сартр считал этот анализ недостаточным. Он бьется над проблемой взаимосвязи социального и индивидуального. Весь пафос работы «Критика диалектического разума» состоит в попытке доказать, что именно конкретные люди творят историю и потому она для них должна быть принципиально интеллигибельной (intelligibilite) – то есть прозрачной, доступной. Сартр связывает интеллигибельность с сознательной реализацией практики. Только в ней человек может избавиться от сознания абсурдности истории.

Кандидат философских наук, доцент И. М. Меликов отметил, что экзистенциализм как антропоцентризм и марксизм как социоцентризм противоречат друг другу, ибо экзистенциализм абсолютизирует личное бытие, а марксизм – общественное. Можно ли их соединить? Да, только на какой-либо третьей основе, при которой личное и общественное бытие предстанут в качестве разных сторон одного и того же. Однако Сартр стоял на позициях экзистенциализма и, несмотря на уважительное отношение к марксизму, своей позиции не менял. Он пытался дополнить экзистенциализм марксизмом, при этом не вырабатывая новой платформы для своей философии. В результате экзистенциализм и марксизм были соединены им не диалектично, а эклектично. Философия Сартра стала отражением духовной ситуации во Франции второй половины XX в. С одной стороны, для французского общества того времени с его принципами индивидуализма были актуальны вопросы внутренней жизни человека, но с другой – проблемы социальной жизни, порожденные массовым разочарованием в прогрессе, культуре и социальных ценностях, связанные с утверждением левых идей. Дух первой тенденции выражал экзистенциализм, в сартровском варианте утверждавший полную свободу человека, дух же второй – марксизм, в рамках которого бытие отдельного человека детерминировано совокупностью всех общественных отношений. Учение Сартра и стало обнаружением этих двух несовместимых в философском плане тенденций, соединение которых в одном мировоззрении придало ему эклектичный характер.

Доктор философских наук, профессор А. В. Савка обратила внимание на то, что важный этап развития мировоззрения Сартра связан с его стремлением вписать экзистенциального субъекта в ткань культурно-исторического процесса, отмеченного постоянной универсализацией социальных связей. Эта цель становится главной в книге «Критика диалектического разума», где он помещает экзистенциального субъекта в непрестанно становящуюся тотальность истории и пытается описать те условия его бытия в сообществе людей, которые как дают возможность его дальнейшего развития, так и ввергают во все более углубляющуюся подавленность узами отчуждения. На пути реализации поставленной цели Сартр обращается к марксизму, он считает, что синтез экзистенциализма и марксизма как раз и являет собою необходимый шаг в этом направлении. И хотя Сартр высоко оценивал марксизм, это не означает, что он безоговорочно принимал основоположения последнего. Он не согласен с некоторыми идеями диалектики природы. Материя как объективная реальность никогда не дана человеку вне контекста его практической деятельности. Внешний мир – вот то, с чем имеет дело индивид в реальных обстоятельствах собственной жизни, реальностью обладает лишь человеческая деятельность, в которой обнаружима диалектика. Природе она неведома, и, следовательно, нельзя пытаться вывести из ее эволюции биение пульса субъективности, отличающей личность. Сами законы диалектики также понимаются им несколько иначе, нежели это принято в гегелевской и марксистской традициях. Прежде всего, это законы, присущие деяниям людей. Сартр не приемлет закон перехода количественных изменений в качественные. К числу законов, проявляющихся в человеческой деятельности, он относит: отрицание, отрицание отрицания и единство противоположностей, а закон единства противоположностей не предполагает борьбу в качестве необходимого момента. Представление Сартра о диалектике опирается, прежде всего, на понятие целостности, которая специфична для целесообразной деятельности. В деятельности и через нее наблюдается тотализация общества и людей, включенных в ткань культурно-исторического процесса. Исторический процесс, по Сартру, не есть застывший и неизменный, он неотделим от борьбы различных противоборствующих сил, пытающихся отвоевать для себя пространство свободы. Хотя свобода никогда не может быть завоевана окончательно, борьба за нее никогда не прекращалась. Сартр полагает, что в различные периоды на арене истории преобладают два типа противоположных социальных сил, отличающихся отношением к свободе. Инертные силы представляются ему средоточием порабощения необходимости, когда люди приобретают одномерность отчужденного существования, контактируя друг с другом через общие предметы потребления и обмена. В отличие от них группа устремлена к снятию отчуждения, самодетерминации и свободе. Группа сплачивает людей на основе общих для них целей, противодействуя ограничениям, привычному течению событий, диктуемому властью другого. Ее состояние описывается Сартром как побег из пут отчуждения. Но и группе не надо постоянно наслаждаться достигнутым состоянием снятия отчуждения, ибо она имеет тенденцию деградации, в конечном итоге она обращается в инертную силу, которая может быть взорвана лишь новым всплеском порыва к свободе. Соответственно ни одно сообщество не может быть и воплощением того идеала свободы, который провозглашен экзистенциальным гуманизмом. Борьба за гуманизм оказывается перманентным восстанием против отчуждения.

Доктор философских наук, доцент И. И. Малышко привлекла внимание участников «круглого стола» к теологической проблематике в философии Сартра, отражавшей состояние растерянности послевоенного человека, «мировоззрение человека без веры, семьи, друзей и цели жизни», олицетворявшего потерянную страсть – 1’homme est une passion inutile. Поэтому особое место в системе Сартра занимают теологические проблемы, хотя и атеистично истолкованные. Эта проблематика особо актуальна сегодня, в наше время, лишенное ценностных ориентиров. Свобода раскрывается в тревоге человека, осознающего собственное бытие. Человек бежит от тревоги, бежит от своей свободы, как от будущего, бежит также и от своего прошлого, от которого он не может освободиться, потому что это неподвижное и чуждое бытие-в-себе. Человек не может освободиться от тревоги, поскольку тревога – это он. И в этом заключается главное противоречие. Свободный выбор сущего-для-себя, по Сартру, есть основа всякой ценности. И, как следствие, у морали существует один закон: выбирай себя сам. Тогда возникает вопрос: что же ищет человек? У философа есть один ответ: сущее-для-себя, которое есть существование, жаждет лишь бытия. Но оно не хочет превращаться в сущее-в-себе. Человек хочет стать таким сущим-в-себе, которое одновременно есть сущее-в-себе-и-для-себя. Выражаясь другим языком, по мнению Сартра, человек хочет стать Богом. Но в таком контексте Бог невозможен, так как сущее-в-себе-и-для-себя есть противоречие. Этот поиск бытия, как и поиск через принцип свободы, как и поиск через бытие-для-другого, также терпит неудачу. И в итоге человек – это потерянная страсть. Если сослаться на мнение Ю. М. Бохеньского, то в истории философии не было еще такой крайней формы реализма, и философия Сартра представляет собой меонтологию – теорию несуществования. Этические следствия такой меонтологии таковы: отрицание всякой объективной ценности и закона, абсолютной бессмысленности человеческой жизни и смерти.

Подводя итоги работы «круглого стола», участники дискуссии признали полезным и своевременным обращение к наследию Сартра, являвшего собой пример творческого освоения различных интеллектуальных традиций, вне которых полнота духовной жизни не достижима.

[1] Sartre, J.-P. Critique de la raison dialectique. – Paris, 1960. – P. 23.

[2] Ibid. – P. 31.

Биография и главные идеи

О жизни и творчестве Сартра написаны десятки книг, сама его биография похожа на роман: открытые отношения, плен, студенческая революция, отказ от Нобелевской премии.

Посмотрим на самые яркие факты из биографии философа 👇

📖 Жан-Поль Сартр — автор, для которого литература была философией, а философия — литературой. В центре его творчества — опыт подлинного, свободного существования в несвободном и абсурдном мире.

👩‍❤️‍👨 Почти всю жизнь Сартр состоял в «открытых отношениях» с известной феминистской Симоной де Бовуар.

⛓ Во время Второй мировой войны Сартр провел девять месяцев в лагере для военнопленных. Стал активным участником Сопротивления, основал антифашистскую группу «Социализм и свобода», писал для подпольных изданий.

📘 Его главный философский труд, «Бытие и ничто» (1943), был опубликован во время оккупации.

👓 Признанный лидер экзистенциалистского движения, Сартр стал наиболее заметным и обсуждаемым автором в послевоенной Франции.

🤝 В 1950-е годы Сартр сотрудничал с Французской коммунистической партией. Вместе с тем, он осуждал советское вторжения в Венгрию в 1956 году и Чехословакию в 1968 году.

💥 Сартр был участником студенческой революции во Франции 1968 года, можно даже сказать, ее символом: бунтующие студенты, захватив Сорбонну, впустили внутрь одного только Сартра.

🏅 В 1964 году Сартр отказался от Нобелевской премии по литературе, заявив, что не хотел бы ставить под сомнение свою независимость. Точно так же в 1945 году он отказался от ордена Почетного легиона — высшей государственной награды Франции.

👥 По материнской линии Жан-Поль был двоюродным племянником философа Альберта Швейцера.

🙋🏻‍♂️ Сартр — своего рода «философский Че Гевара». Он стал символом свободного мышления, имеющего мужество признать свою обреченность, но не предающего собственное бытие. Например, в раннем творчестве Бориса Гребенщикова Сартр фигурирует как метафора абсурдной свободы:

И ему не слиться с ними,
С согражданами своими:
У него в кармане Сартр,
У сограждан — в лучшем случае пятак.
Иванов читает книгу,
И приходят контролеры,
И штрафуют Иванова;
В понедельник утром все всегда не так.

к 115-летию со дня рождения слабовидящего французского философа, писателя, драматурга и эссеиста, педагога Жан-Поля Сартра — Национальная библиотека им. А. М. Амур-Санана

Известный французский писатель, драматург, философ Жан-Поль Шарль Эмар Сартр появился на свет в Париже 21 июня 1905 года, в семье морского офицера-инженера Жан Батиста Сартра и Анн-Мари Швейцер, дочь известных ученых. Жан был единственным ребенком в семье и когда в 1907 году умер отец мальчика, Анн-Мари возвращается под кров родительского дома в Париже.

Дед Жана, Шарль Швейцер, заменивший мальчику отца, первый рассмотрел в будущем писателе-мыслителе его потенциал. Именно дед забрал его из общеобразовательной школы и нанял ему лучших учителей. Посвящая все время занятиям и учебе, мальчик жил в уединении. В 1917 году он вместе с матерью и её вторым мужем уезжает в Ла-Рошель.

В 1920 году поступает в лицей Генриха IV. По окончании лицея Сартр занимается на курсе философии в Высшей нормальной школе, далее следует служба в метеорологических войсках и преподавательская деятельность в разных лицеях страны. Как раз в этот период своей жизни писатель знакомится с Симоной де Бовуар, ставшей его супругой, другом и соратником.

Свои первые литературные труды писатель пишет в конце 30-х годов XX века. В это же время становится знаменитым его философский труд об абсурдности бытия «Тошнота» и новелла «Стена», которые получают звание «Книга года».

Во время Второй мировой войны Жан из-за плохого зрения не может воевать на передовой, потому возвращается в метеорологические войска. Пребывая в концлагере для военнопленных, он знакомится с Альбертом Камю, который помогает ему стать редактором газеты «Комба».

В последующие годы Сартр много пишет, это и философский трактат «Бытие и ничто», и несколько пьес – «Мухи», «Грязные руки», которые приносят ему такой успех, что Жан прекращает свою преподавательскую деятельность и посвящает себя творчеству.

В 1964 году Сартр отказался от Нобелевской премии по литературе. Следующие 20 лет Жан-Поль занимается политикой, все меньше уделяя внимание литературе и философии.

Скончался писатель 15 апреля 1980 года в Париже. Пышных похорон он просил не устраивать, но все же, проститься с великим писателем, философом и политиком пришло более 50 тысяч человек.

В фонде отдела обслуживания инвалидов по зрению книга Пола Стретерна «Сартр за 90 минут» доступна для наших читателей в двух форматах: в крупношрифтовом и рельефно-точечном шрифте. В книге «Сартр за 90 минут» Пол Стретерн предлагает краткий профессиональный обзор жизни и трудов Сартра и показывает влияние внутренней борьбы философа на понимание своего существования в мире. Книга также содержит выдержки из работ Сартра, краткий список литературы для тех, кто хочет подробнее узнать о Сартре и его философии, важные даты, помогающие понять место Сартра в своей эпохе и в философской традиции.

Сартр — Департамент философии

САРТР Жан Поль (1905— 1980) — франц. философ, писатель, один из гл. представителен франц. феноменологии, основатель франц. атеистического экзистенциализма. Осн. его темы: суверенность сознания, смысл, структуры и онтологический статус личности, специфичность человеческого существования как принципиальной “неполноты” и  самосознательности (в ее дорефлексивном варианте), слу­чайность бытия, открытая “событий­ность” истории и мира, безусловная свобода, авторство и ответственность индивида и др. В их разработке С. отталкивается от идей Р. Декарта, С.  Кьеркегора, Фрейда,  Гуссерля, Хайдеггера. В работе “Трансцендент­ность Эго” (1934) внимание С. концентрируется на поиске сферы “соб­ственно сознания” как трансценден­тальной сферы свободы, условия и “абсолютного источника” экзистенции, а в трудах “Воображение” (1936), “Воображаемое” (1940) — на описании воображения как средства отрыва соз­нания от мира и полагания несу­ществующего. В рез-те “очищения” сознания от “психического” (т. е. от рефлексивной конструкции Я с ее кач-вами, состояниями и актами) “соб­ственно сознанием” у С. оказывается “сознание сознания трансцендентного объекта”. Оно описывается как проз­рачность для самого себя. В “Бытии и ничто” (1943) С. предпринимает исследование онтологических структур этого “пустого” сознания, кладет его в основу понимания субъективности, отождествленной с “сознанием созна­ния” как безусловного самодействующего источника всех значений опыта. Идея сознания как свободы и выбора вместе с идеей “случайности бытия”, воплощенной в романе С. “Тошнота” (1938), составили исходную систему координат, задающую перспективы ви­дения, правила распределения и арти­куляции смыслов в его феноменологи­ческой онтологии. В своих суждениях о реальном С. исходит из т. зр. “то­тального”, или идеального, бытия — “бытия-причины-себя”, дифференциру­ет регионы бытия по принципу на­личия у них либо бытия, либо способности к самопричинности (т. е. спо­собности давать себе собственное ос­нование), описывает реальное как по­стоянную “дезинтеграцию” по отноше­нию к идеальному (невозможному) синтезу, как неудавшееся усилие до­стичь “достоинства причины-себя”. Че­ловек, по С., должен быть одновремен­но фактичностью и трансцендированием, разрывом с данным, преодолением его. Фактичность — это эмпирические обстоятельства, или конкретное “дан­ное” во всей его случайности, неантизацией к-рого только и явл. свобода. Фактичность, по С., остается вечным уделом сознания, а неантизация есть акт организации сознанием бытия в све­те проектируемого “не-бытия”. Этот акт предполагает отрыв сознания от себя и от мира. Хотя человек выбирает свой способ бытия на фоне абсолютной слу­чайности своего “бытия-здесь”, он дер­жит в своих руках все нити, связываю­щие его с миром. Не выбирая свою эпоху, он выбирает себя в ней. Человек, по С., должен постоянно “изобретать» себя, свободными выборами своего спо­соба бытия строить себя “вплоть до мельчайших деталей”. Он ничего не “претерпевает” — любого, даже самого пассивного из вариантов своего поведе­ния он “придерживается”, любое его со­стояние ангажирует его свободу. В человеке ничего не дано, и ему ничего не дано: он сам должен постоянно “встраи­вать” в свой универсум и свою фактич­ность (в т. ч. “психическое” и прошлое как ее моменты), и даже Другого; “вос­станавливать” их, самим проектом свое­го бытия решая вопрос об их значении для него и делая это значение структу­рой своих переживаний и действий. Прошлое, как и вся фактичность, с т. зр. С., оказывается своего рода “заложни­ком” свободы человека, поскольку по­стоянно интерпретируется актуальным сознанием. Данное раскрывается только внутри ситуации, т. е. в свете цели; авторство человека имплицировано в его ситуации. Поскольку интерпретация события составляет его конститутивную часть, данное объявляется С. “пробле­матичным”, а свобода в каждом челове­ке провозглашается основанием исто­рии. Настаивая на том, что ситуация ре­ализуется только посредством человече­ского выбора и действия, С. утверждает их безусловно сознательный характер. Он оспаривает фрейдовскую идею бессознательного , доказывает “коэкстенсивность” психического факта сознанию. Сознание же объявляется (“мерой бытия” психического, дорефлексивное со-непременным спутни­ком всех состояний и действий человека, обеспечивающим сознательное личност­ное единство. Сознательный характер авторства человека обосновывается с помощью такой онтологической струк­туры сознания, как “присутствие-с-со-бой”, придающей ему деструктивную силу “свидетеля своего бытия”. Поэтому человек у С. “всегда натыкается только на свою ответственность”. У него “нет алиби”, все в нем и вокруг него — его “индивидуальное предприятие”, суве­ренный выбор. Отсюда и экзистенциаль­ная тоска как осознание своего безус­ловного авторства и ответственности, неоправдываемости своих выборов и по­стоянной возможности радикально их изменить. С. разоблачает разл. формы недобросовестности, маскирующей от человека его неустранимую “участность” в бытии, показывает их несокрытость для самого сознания. Аутентич­ность человеческого существования, как и моральность, определяется как “ра­дикальное решение автономии”, дистанцирование и постановка под вопрос своего проекта бытия, осознание его “полной безосновности” и рефлексивное принятие его на себя. В послевоенный период С. предпринял в “Критике диа­лектического разума” (1960) попытку синтеза марксизма и экзистенциализма: с целью ввести в универсальное знание об истории, каковым он считает марк­сизм, “неустранимое своеобразие человеческой авантюры”, понять историю,  как человеческое творчество. Феноменологически описывая движение инди­видуальной практики в “поле социаль­ной материи”, фиксируя формы, в кото­рых отчуждение человека переживается и преодолевается им самим, С. стремит­ся исследовать его не только как про­дукт, но и как “агента” истории. Описа­ние истории как соединения посредст­вом практики людей обстоятельств (условий) и проекта (как их преодоле­ния) позволит, по С., сделать историю интеллигибельной и адекватно поста­вить вопрос об исторической необходи­мости и о возможности в истории. Для политических взглядов С. характерно сложное смешение позиций гуманизма, демократизма и левого экстремизма.

Тузова Т. М.

Жан-Поль Сартр об экзистенциализме и свободе

«Бытие есть. Бытие есть в себе. Бытие есть то, что оно есть».

Жан-Поль Шарль Аймар Сартр — один из самых важных философов всех времен. Несмотря на то, что его работа на протяжении многих лет вызывала серьезную критику, его теории экзистенциализма и свободы укрепляют его место среди самых влиятельных западных философов 20-го века и позже.

 

Предоставлено: Wikimedia Commons

Сартр родился 21 июня 1905 года в Париже. Ранние работы Сартра были сосредоточены на темах экзистенциализма, примером чего является его первый роман Тошнота , а затем эссе Экзистенциализм и гуманизм .Проведя девять месяцев в качестве немецкого военнопленного в 1940 году, Жан-Поль Сартр начал исследовать значение свободы и свободной воли, и в 1940 году он написал свой главный философский труд — « Бытие и ничто: феноменологическое эссе по онтологии». Сегодня, в день 112-летия Сартра, мы рассмотрим некоторые ключевые аспекты его философских размышлений.

Тоска свободы
«Человек обречен быть свободным, потому что однажды брошенный в мир, он отвечает за все, что он делает.

Жан-Поль Сартр считал, что люди живут в постоянном страдании не только потому, что жизнь несчастна, но и потому, что мы «обречены быть свободными». Хотя обстоятельства нашего рождения и воспитания находятся вне нашего контроля, рассуждает он что как только мы осознаем себя (а мы все в конце концов это осознаем), мы должны сделать выбор — выбор, который определяет саму нашу «сущность». Теория экзистенциализма Сартра утверждает, что «существование предшествует сущности», то есть только путем существования и действия определенным образом мы придаем смысл нашей жизни.По его словам, нет фиксированного плана того, каким должен быть человек, и нет Бога, который дал бы нам цель. Таким образом, ответственность за определение самих себя и, соответственно, человечества ложится прямо на наши плечи. Это отсутствие предопределенной цели наряду с «абсурдным» существованием, предоставляющим нам бесконечный выбор, и есть то, что Сартр приписывает «страданию свободы». Ничто не ограничивает нас, и у нас есть выбор действовать, чтобы стать теми, кем мы хотим быть, и вести жизнь, которой мы хотим жить. Согласно Сартру, каждый выбор, который мы делаем, определяет нас и в то же время показывает нам, каким, по нашему мнению, должен быть человек.И это невероятное бремя ответственности, которое должен нести свободный человек, обрекает его на постоянные страдания.

Жить недобросовестно
«Все придумано, кроме как жить. »  

Жан-Поль Сартр осуждал идею жизни без стремления к свободе. Феномен, когда люди соглашаются с тем, что все должно быть определенным образом, а затем отказываются признать или использовать альтернативные варианты, он назвал «недобросовестной жизнью».Согласно Сартру, люди, которые убеждают себя, что они должны выполнять один определенный вид работы или жить в одном конкретном городе, живут недобросовестно. В « Бытие и ничто », известном дискурсе Сартра о феноменологической онтологии, он объясняет понятие недобросовестности на примере официанта, который настолько погружен в свою работу, что считает себя в первую очередь официантом, а не свободным человеком. Этот официант настолько убеждён, что его нынешняя работа — это всё, что он может делать, что это всё, что он намеревался сделать, что он никогда не рассматривает возможность заниматься чем-либо ещё в жизни.Сартр считал, что только мы ответственны за все, чем мы являемся на самом деле, и, не исследуя мириады возможностей, которые предоставляет нам жизнь, мы одни ответственны за ограничение нашей свободы. «Мы остались одни без оправдания», — сказал он.

Ярость против машины

Горячий приверженец марксистской школы мысли, Жан-Поль Сартр рекламировал деньги как единственный фактор, ограничивающий свободу человека. Потребность в деньгах, рассуждал он, — это оправдание, которое люди дают себе, когда отказываются от идеи исследовать нетрадиционный жизненный выбор.Молчаливое согласие общества на деньги приводило Сартра в ярость, и он винил в этом явлении политическую систему капитализма. Он сравнил капитализм с машиной, которая заманивает людей в ловушку на работе, которая им не нравится, чтобы они могли покупать вещи, которые им не нужны. Эта необходимость в материальных вещах, утверждал он, не существовала в действительности, а была искусственно созданной конструкцией, которая заставляла людей отрицать свою свободу и считать жизнь другими способами безрассудной. Сартр был ярым противником капитализма и принял участие в нескольких протестах против системы в Париже в 1968 году. Как марксист, он очень восхищался Фиделем Кастро и Че Геварой, которые были ярыми противниками капитализма и создавали коммунистическое государство в своих странах.

«Мы не знаем, чего хотим, и тем не менее мы несем ответственность за то, что мы есть — это факт».

В конечном счете, Сартр был гуманистом, который хотел, чтобы мы освободились от наших собственных оков и реализовали наш огромный потенциал. Он хотел, чтобы мы признали нашу свободу, не были ограничены популярным определением реальности и жили так, как мы хотели.И несмотря на то, что люди обнаружили несколько недостатков в том, как он представлял свои идеалы, сами его идеалы, безусловно, заслуживают внимания.

Жан-Поль Сартр Краткое изложение философии

Жан-Поль Сартр — философ человеческой свободы. Он строит экзистенциалистскую философию, где абсолютны одиночество и ответственность человека. Несмотря на это хрупкое состояние, человек должен изобрести свой способ определить, кто он есть.

Среди своих философских работ и литературы Жан-Поль Сартр , в частности, писал:

– Воображение (1936)

– Тошнота (1938)

– Стена (1939)

– Бытие и ничто (1943)

– Экзистенциализм и гуманизм (1946)

– Бодлер (1947)

– Что такое литература? (1947)

– Критика диалектического разума (1960)

– Слова (1964)

– Семейный идиот (1971-1972)

Человеческое сознание, по Сартру , есть сила ничтожения (объяснения грядущего) и свободы: оно противопоставлено в-себе (поясняемом ниже), бытию полному, твердому и непрозрачному.Так, обреченный на абсолютную свободу, человек должен изобретать самого себя.

Сартр, Тошнота и непредвиденные обстоятельства:

Исходный пункт философии Сартра не попадал бы в «Тошноту», чувство привилегированное и имеющее квазионтологическое значение?

– Антуан Рокантен, герой знаменитой повести «Тошнота», переживает себя как нечто ненужное посреди мира (как вещь среди вещей) испытывает «Тошноту».

— То, что я беру, — это случайность существования, лишенного разума и необходимости, никогда сама по себе, его raison d’etre.

Мир существования не есть объяснение и причины.

— Существовать — значит быть здесь, просто, без необходимости.

Сартр относится также к ненужной искусственности существования термина: это означает, что вещи существуют, как они есть, без необходимости и без причины.

— Я среди них и обнаруживаю свою изначальную фактичность.

Но по существу этого первого опыта возникнет нечто другое: осознание человеческого проекта, свободно строящего смысл и ценности в пределах свободного и абсурдного, абсурдного, определяющего себя как то, что находится за пределами всякого разума, что не может быть рационально обосновано.

Сартр и свобода:

По мысли Сартра, свобода есть одновременно вопрос морали и метафизики.

Человеческое творение действительно свободно. Сартра, я существую и я свободен, два предложения строго синонимичны и эквивалентны.

– Что это значит, чтобы существовать в словаре Сартра?

► существовать значит быть там, и в абсурдной вселенной и случайности, строить и ставить свою печать на вещах.

► Нет человеческой сущности, фиксированной и предопределенной сущности, предшествующей существованию.

► Человек появился в мире и нарисовал свое лицо

– Но как возможна эта эквивалентность бытия и свободы?

► Человеческая свобода означает, по Сартру, данную нам возможность удаленно в любой момент бесконечную цепь причин.

► Свобода — это сила, которая удерживается постоянно, сознание уничтожения, то есть показа на какой-либо субстанциальной реальности, нарушения различных определений или мобильных единиц для выбора — идея определяющего выбора, в основном , с ним, тем сознанием.

► Способность сказать «да» или «нет» на выбор, едва ли можно выделить в этих условиях сознание, захват себя, вне всякого разума и любого подвижного.

Эта свобода, которую мы все испытываем, тревога в истинном метафизическом смысле раскрывает нашу тотальную свободу, где припадок рефлекторного сознания вызывает головокружение перед ней и ее бесконечными силами.

– Тоска означает, что потрясение сознания на себя, это чувство головокружительного потенциала.

– Конечно, сознание может выбрать притворяться несвободным: ложь себе и себе, где я борюсь с тревогой, где я прячу свою свободу, называется недобросовестностью.

► Это недобросовестность, сознание, которое лжет самому себе, чтобы избежать беспокойства и трудности свободы, кто слепнет в своей бесконечной свободе.

► Недобросовестность и дух серьезности постоянно угрожают сознанию.

► Если недобросовестность означает, в сущности, ложь самому себе, которой сознание стремится избежать своей свободы и беспокойства, пусть и дух серьезности нас «окаменеет».

► Какой он? в этом отношении, которым, отгоняя тревогу и тоску, мы предпочитаем отстраняться от объекта:

→ Дух серьезности считает, что ценности не создаются, они независимы от человеческой субъективности

→ Ценности есть в мире до человека, он бы их только забрал.

→ Недобросовестность и дух серьезности: столько утечек перед нашей бесконечной свободой.

► Именно с этой точки зрения мы должны определить незаконнорожденного, в сартровском смысле этого слова, как того, кто недобросовестно скрывает беспричинное и неоправданное существование:

→ Ублюдок считает свое существование необходимым, так что все существование неоправданно и бесполезно

Весь этот анализ тревоги, свободы и недобросовестности относится к способу бытия существующего человека, этому для-себя, который во всех отношениях противоположен в-себе:

— В то время как в-себе есть полнота бытия (означает, что вещи таковы, как они лишены совести) …

– …Для-себя есть способ быть существующим, который никогда не совпадает с самим собой.

► Выхлоп постоянный сам, он никогда не бывает совсем сам по себе.

► Не останавливаясь, он отделяется.

– Пока в-себе непрозрачен для себя, полон собой…

— … Для-себя пользователь осознает исчезающее навсегда, простое движение трансцендентности к вещам.

Сознание есть не что иное, как внешнее самого себя, и именно эта абсолютная утечка, этот «отказ быть субстанцией» и есть сознание.

Таким образом, для-себя есть бытие, которое характеризуется как движение и проект бытия.Эта концепция проекта действительно является центральной

— Мы существуем как проекты;

– Мы, мы постоянно устремляемся вперед, в будущее, к тому, чего нет.

– Проект (глагол projicere, выбрасывать) – это инструмент, с помощью которого мы со всей нашей свободой стремимся к будущему и возможностям.

Итак, мы полностью свободны и полностью ответственны: ответственность заключается у Сартра в полной поддержке его судьбы существующей человеческой природой, которая творит и создает мир.Но в этом изобретении и в том, что это излияние есть постоянная свобода для-себя, я кажусь постоянно находящимся под угрозой, которая возникает из-за присутствия и появления в мире других.

Сартр, Другие и коллективные действия:

То есть для меня другие? В основном это означает Другого, другого, то есть «я, которое не является мной».

Другой, на самом деле любой, кто не я и не я. Нет ли здесь объявления об угрозе, хотя бы и первоначальном падении? Вот что происходит на самом деле, по Сартру.

— Самим фактом, что я предлагаю в мир как «квазипредмет» под взоры других, я действительно «падаю» на вещи, и это из-за свободы субъекта, который смотрит на меня и судит меня…» Ад — это другие люди», — гласит знаменитая формула камеры.

Однако, если наша жизнь часто бывает «искажённой» и «испорченной» из-за возникающей «двойственности» сознания, человек всегда может найти ответные отношения с другими, особенно в историческом действии.

– В «Критике диалектического разума» Сартр фокусируется, по сути, на общей исторической практике, где субъекты сходятся и выглядят одинаково.

– Это означает избыток свободной практики коллективных материальных условий и это в контексте исторического действия.

► Сартр действительно близок к тому времени, марксистская доктрина и практика в этой перспективе являются общим организатором проекта, где разные умы работают вместе для достижения цели.

► В рамках этого общего видения Сартр присоединяется к группе, собирая объединенное общей практикой сообщество действий.

→ Толпа штурмовала Бастилию группой.

→ Напротив, общественные собрания без истинного единства, без объединения под внутренним (например, очередь пассажиров, ожидающих автобуса), представляют собой то, что Сартр называет сериями, собраниями отдельных индивидуумов и атомизированными.

Группа воплощает исторический проект бесплатно, в то время как сериал живет под знаком практики, погрязнув в мире, где свобода, не будучи потерянной, все еще находится под угрозой.

Заслуга Сартра в том, что он придал историчность, определяемую как объективную принадлежность эпохе.Человек – это история, которая есть временно и коллективно. Этот интерес к человеческой историчности, проявившийся очень рано в трудах Сартра, особенно заметен после 1960 г.

Любая работа Сартра вращается вокруг понятия свободы, описанной индивидуально, но также и в ее коллективном или историческом измерении.

Сартр — философ свободы в действии в мире и вещах, ответственности, конструирующей ценности и человеческие миры.

Продолжайте изучение философии Сартра:

– Мораль Сартра: выбор и ответственность

– Сартр: Экзистенциализм и гуманизм

Экзистенциальная «свобода» и политическая

Свобода

Философы размышляли над понятием свободы тысячи лет.От Фукидида до Томаса Гоббса, Джона Локка, Джона Стюарта Милля и Жана Жака Руссо концепция свободы в той или иной степени постоянно рассматривалась в политической мысли. Это важная концепция, потому что мы должны решить, свободны ли люди, должны ли они быть свободны, что это означает и какие институты мы должны строить вокруг этих идей.

В политической мысли на понятие свободы можно взглянуть через призму знаменитого эссе Исайи Берлина «Две концепции свободы».Он начинает с утверждения, что в политической философии доминирующим вопросом является вопрос о повиновении и принуждении. Почему человек должен подчиняться кому-то еще? Можно ли принуждать человека? Почему бы нам всем не жить так, как нам нравится? Это все вопросы свободы. Затем в ходе долгого и подробного обсуждения Берлин проводит различие между положительной и отрицательной свободой.[1] Картер четко и лаконично объясняет различие; «негативная свобода — это отсутствие препятствий, барьеров или ограничений… Позитивная свобода — это возможность действовать… таким образом, чтобы взять под контроль свою жизнь» (2008).

Ключом к негативной свободе[2] является понятие невмешательства. Человеку не хватает политической свободы только в том случае, если ему/ей «мешают люди в достижении цели» (Берлин, 1969, 122). Просто неспособность достичь цели (например, неспособность летать, как птица, или неспособность ходить из-за травмы) не считается несвободой в этом смысле. Есть множество политических философов, подпадающих под эту категорию, обозначенную Берлином. Они согласны с определением свободы, но не согласны с тем, насколько широкой она должна быть. Двое из этих философов — Томас Гоббс и Джон Локк.[3] Поскольку в естественном состоянии человеческие цели не могут быть согласованы, эти классические мыслители полагали, что человеческая свобода должна быть ограничена законом. Однако они также признали, что минимальная область свободы человека также должна быть защищена, чтобы позволить развиваться основным человеческим способностям/качествам. Для Гоббса люди должны уступить Левиафану все свои права по общественному договору, за исключением одного фундаментального права — права на самосохранение (Hobbes 1651).Для Локка «минимальная» область защищаемой свободы для каждого человека немного шире, поскольку люди имеют права на свою собственность и на плоды своего труда (Locke 1689). Бесконечно спорят о том, что «мы не можем оставаться абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить остальное. Но полная самоотдача обречена на провал» (Берлин, 1969, 126).

Позитивная свобода является «позитивной» в том смысле, что люди захотят быть сами себе хозяевами. По словам Берлина, в силу позитивной свободы человек «желает быть субъектом, а не объектом» (1969, 131).Под эту категорию можно отнести понятие «истинной свободы» Жан-Жака Руссо. Люди должны стремиться к идеалу «истинной свободы», в которой они смогут полностью реализовать свой человеческий потенциал и жить добродетельно. Истинная свобода достигается, когда люди могут отпустить amour propre (любовь к себе) и вместо этого стать одержимыми amour de soi (стремлением к самосохранению и самообладанию) (Руссо, 1762). Таким образом, позитивная свобода связана не столько с тем, что людям запрещено делать, сколько с тем, что люди могут делать, чтобы полностью раскрыть свой человеческий потенциал.В состоянии позитивной свободы «я хочу, прежде всего, осознавать себя мыслящим, желающим, активным существом, несущим ответственность за свой выбор и способным объяснить его ссылками на мои собственные идеи и цели» (Берлин, 1969, с. 131).

Я хотел бы подчеркнуть, что подхода Берлина к концепции свободы недостаточно. Все мыслители, которых я упомянул, относятся к тому, что мы можем назвать политической свободой в противоположность философской свободе.[4] Жан-Поль Сартр обсуждает последнее. В своем эссе Берлин утверждает, что «представления о свободе напрямую вытекают из представлений о том, что составляет самость» (1969, 134). Сартр делает именно это; он начинает с понимания субъекта и «человеческой природы», отличного от всех вышеперечисленных, и приходит к столь же отличному пониманию свободы.

Я утверждаю, что сартровскую концепцию свободы не следовало исключать из дискуссий в политической мысли.Я не утверждаю, что концепция свободы Сартра должна быть включена в рамки Берлина, и я не утверждаю, что Берлин упустил его из виду. Я утверждаю, что дискуссии в Берлине недостаточно. Нам нужна концепция свободы, которая действует на уровне политического , потому что именно на политическом строится все остальное в политике.

Под политическим я понимаю поле отношений ниже «политики». Здесь формируются условия для понимания политики.Шанталь Муфф делает подобное различие; она заимствует словарь Хайдеггера и утверждает, что «политика относится к онтическому уровню , в то время как «политическое» относится к онтологическому уровню »[5] (Mouffe 2005, 8). Онтическое обычно относится к физической или фактической реальности, в то время как онтологическое относится к «бытию» или феноменологическому опыту от первого лица (Heidegger 1927). В этом случае оба термина немного адаптированы к теории. Политика находится на онтическом уровне, потому что имеет дело с конвенциональными практиками и политиками, в то время как политическое находится на онтологическом уровне, потому что, по мнению Муфф, оно касается «бытия» общества или, по ее словам, «самого способа, которым общество учреждается» (2005, 9).

Экзистенциализм и Жан-Поль Сартр

Философы-экзистенциалисты[6], такие как Альбер Камю и Жан-Поль Сартр, были хорошо известны в свое время за участие в сопротивлении, неумолимом коллаборационизме и конформизме, а также за активный интерес к революционным движениям[7]. В сочетании с тем фактом, что свобода является одной из наиболее важных тем, изучаемых философами-экзистенциалистами, возникает вопрос, почему эта ветвь философии не получила более подходящего рассмотрения в политической мысли.Возможно, это потому, что экзистенциализм действительно кажется скорее жизненной философией, чем традицией, подходящей для концепции политической теории и политики. Я утверждаю, что прежде чем политические теории, политика и институты могут быть задуманы, нужно сначала суметь правильно определить условия человеческого существования. Экзистенциализм предлагает уникальное и убедительное объяснение того, что значит быть «человеком», что позволяет разумно развить сартровскую концепцию свободы.

В первую очередь следует отметить контекст, в котором возникли экзистенциалистские идеи Жана-Поля Сартра.После мировых войн произошел слом традиционных представлений о философии. Не было истинного чувства общности, не было веры в человеческую природу и усиливалась вера в то, что, возможно, божественное на самом деле не существует, если оно допускает такие злодеяния, как холокост (Flynn 2006). Философия должна была вернуться к своим истокам; «Что мы знаем и откуда мы это знаем?» — был вопрос. Экзистенциалисты ответили: «Все, что мы действительно знаем, это то, что мы существуем». Таким образом, экзистенциализм вращается вокруг вопросов существования и человеческого опыта.Начнем с той же позиции – понятий бытия и субъективности.

Экзистенциалисты утверждают, что мы не можем знать ничего, кроме своей субъективности. Первое и единственное реальное, что мы знаем, это то, что мы существуем и что мы воспринимаем все субъективно. Это приводит нас к вопросу о том, что — это . Гегель различал бытие предметов (бытие-в-себе) и человеческое бытие (или Geist ) — это послужило одним из оснований позднейшего различения Сартра (Hegel 1807).Хайдеггер сделал второй вклад, который в некотором смысле определяет ядро ​​этой философской традиции. Он утверждал, что мы не можем размышлять о смысле бытия по отношению к нашему существованию, если сначала не поймем его философски[8] (Хайдеггер, 1927). Хайдеггер особенно критиковал картезианский вопрос существования, утверждая, что такой вопрос возникает из онтологически неадекватного начала ( Там же , 83). Он критиковал понятие субстанции и утверждал, что индивидуумы суть Dasein , или «существа-в-мире».

Экзистенциалистской традиции присущи также идеи бессмысленности и беспокойства. Сартр, как атеист, отвергал идею о том, что в жизни человека есть божественный смысл или что есть цель, ради которой рождается каждый человек. В Миф о Сизифе (2000) Камю ввел понятие абсурда, которое возникает из-за столкновения между звучным безмолвием мира (бессмысленностью) и индивидуальным ожиданием цели или направления. Хайдеггер также принял это, и в Бытии и времени он утверждал, что осознание этой бессмысленности приводит к чувству Angst (1927, 173).[9] «Нас угнетает не то или это и не все объективно данное вместе как сумма, а возможность подручных вещей вообще, т. е. сам мир» ( Там же , 175) . Для Хайдеггера Dasein есть не только «бытие-в-мире», но и «потенциальность-для-бытия». Сартр аналогичным образом утверждает, что люди могут превзойти самих себя и искать возможности вне себя (Sartre 2007, 66).

Последнее понятие, о котором стоит упомянуть, прежде всего сартровское; то подлинности.«Существование подлинно в той мере, в какой существующее[10] овладело собой и… сформировало себя по своему собственному образу» (Macquarrie 1972, 206). Когда индивид не позволяет формировать и связывать себя внешними правилами и моралью, когда он «осуществляет свободу, а не определяется господствующими общественными вкусами и нормами»[11] ( Там же , 207), тогда он живет подлинным существованием.

В следующем разделе, где я подробно рассмотрю сартровскую концепцию свободы, связь между этими экзистенциалистскими концепциями станет намного яснее.В своих magnum opus , Бытие и ничто Сартр дает очень сложное, интересное и убедительное описание экзистенциалистской свободы. Кроме того, он является одним из немногих философов, открыто поддержавших экзистенциальную философию, приняв термин «экзистенциалист». Экзистенциальное понятие свободы достойно рассмотрения в политической мысли, потому что это «учение о действии» (Сартр 2007, 56), подталкивающее человека к обретению себя заново. По словам Сартра, цель экзистенциализма «ни в малейшей степени не в том, чтобы повергнуть людей в отчаяние», а в том, чтобы позволить им осознать себя «истинно человеческими» ( Ibid ).

Но что это значит и имеет ли это отношение к политической мысли? Я утверждаю, что это так. Именно потому, что философия Сартра стремится позволить людям осознать себя по-настоящему человечными, он не должен быть упущен из виду в политической мысли. Такие философы, как Руссо, Локк и Гоббс, пытались дать объяснение человеческой природы, на основе которого можно было бы построить понятие свободы и политики. Сартр помещает понятие свободы на этот первый, философский уровень.

Жан-Поль Сартр «Свобода»

Никогда еще мы не были так свободны, как во время немецкой оккупации … Поскольку нацистский яд проник даже в наши мысли, каждая правильная мысль была завоеванием; с тех пор как всемогущая полиция пыталась заставить нас молчать, каждое слово становилось прежним, как декларация принципа; поскольку за нами наблюдали, каждый жест имел вес обязательства… Сама жестокость врага довела нас до крайности человеческого положения, заставив нас задавать вопросы, которые мы можем игнорировать в мирное время» (Sartre in Gerassi 1989). [12]

Свобода для Сартра — это не свобода что-то делать. Он говорит: «Вы свободны», потому что у вас всегда есть выбор, «поэтому выбирайте» (Sartre 2007). Но из-за того, что это порождает тревогу и страдание, люди бегут, обманывая себя, и продолжают вести фальшивую жизнь. Человек свободен, когда его сознание признает, что чего-то не хватает, когда он ставит перед собой цель и когда он совершает. По словам Сартра, это когда он «превосходит» самого себя. Это было хорошо сделано в условиях оккупации, потому что то, чего не хватало тогда, было очевидным, почти осязаемым.Следовательно, утверждает он, каждое действие стало обязательством. Таким образом, человек отстаивал свою свободу. Он не пытается сказать, что люди в мирное время находятся под иллюзорной свободой. В мирное время они просто не думают о тех же проблемах и гораздо реже понимают, что на самом деле означает быть человеком.

Возможные критики такого подхода к свободе[13] могли бы указать, что сартровская концепция свободы не гарантирует действительной свободы индивидуумам. Кроме того, оно может быть неверно истолковано (возможно, даже намеренно) для оправдания ограничения политических свобод.[14] Это, по мнению Сартра, происходит от «недоразумения: эмпирическое и популярное понятие «свобода», созданное историческими, политическими и моральными обстоятельствами, эквивалентно «способности достигать избранных целей». и философское понятие свободы, единственное, которое мы здесь рассматриваем, означает лишь автономию выбора»[15] (Сартр 1943, 483). Я интерпретирую это так, что Сартр заявляет не о том, что мы должны отвергнуть «эмпирическую и популярную концепцию свободы», а скорее о том, что мы должны сначала структурировать правильное понимание «технической и философской концепции свободы», на основе которой затем можно построить политическую концепцию свободы.

Я начну свой анализ понятия свободы Сартра, представив три идеи из его первого романа; Тошнота (1938). Во-первых, Рокантен — главный герой — осознает, что свобода — это существование. «В этот самый момент… если я существую, это потому, что я ненавижу существование. Это я, , это я вытягиваю себя из небытия, к которому я стремлюсь: ненависть и отвращение к существованию — это как раз множество способов заставить меня существовать, толкнуть меня к существованию» (Сартр 1938, 145).Рокантен понимает, что он абсолютно свободен. А свобода есть существование . Стремясь к небытию, он осознает, что все еще делает выбор. И делая этот выбор, он отрывается от небытия и утверждает свое существование и свою свободу. Как он говорит, это лишь один из многих способов. Во-вторых, он утверждает, что существование предшествует сущности и что вселенная бессмысленна. «Существование — это не необходимость. Существовать — это просто , быть там … никакое необходимое существо не может объяснить существование… все беспричинно» ( Там же , 188).Здесь Рокантен говорит, что то, что существует, появляется, и вы никогда не сможете его вывести. Это комментарий к понятию об отсутствии субстанции; что существование предшествует любой сущности. Чтобы избежать этого, некоторые люди изобретают необходимое причинное существо.[16] Но правда в том, по Рокантену, что в жизни нет ни необходимости, ни цели. Один просто это . В-третьих, он принимает свою абсолютную свободу и решает жить в соответствии с ней. «Я свободен: у меня не осталось ни одной причины жить… Я переживу себя» ( Там же , 223).В романе эта сцена происходит после того, как Рокантен понимает, что надеялся, что его старый друг Энни спасет его от самого себя. Он сделал ее причиной своей жизни. Теперь у него больше нет смысла жить, и вот он заявляет, что свободен[17]. Немного позже он решает, что собирается принять эту реальность и жить в силу своей свободы: он собирается пережить самого себя. Слово «пережить» я истолковываю в связи с повторяющимся понятием трансцендентности. Выходя за пределы самого себя, стремясь стать тем, чем он не является, он будет постоянно отстаивать свою свободу.

Внедрив руководящие идеи Сартра о свободе; Я перейду к их подробному рассмотрению. Сначала я проанализирую ключевые понятия[18], из которых сартровское понятие свободы, затем я перейду к оценке следствий этого понятия свободы и, наконец, рассмотрю, что на самом деле означает для Сартра принятие этой философии.

В Бытие и Ничто Сартр с самого начала вводит дискуссию о сознании. Сознание всегда есть сознание из чего-то; это не абстрактная субстанция (Campbell 1977, 65).Мы должны сразу понять, что для Сартра сознание, существование, свобода, ничто — все термины-синонимы. Сознание, которое всегда есть сознание чего-либо, есть также сознание самого себя, а потому сознание бытия и сознание свободы (Сартр, 1943, 40). Говоря более конкретно, но не менее запутанно, индивидуум есть сознание, и это откровение происходит в мучении. Человек осознает, что его состояние подразумевает возможность изменения, когда осознает, что «каждое действие — это шаг в небытие» (Caws 1979, 112).Сартр отвергает детерминизм, потому что он считает, что люди находятся вне мира. Нет никаких оправданий, которые можно было бы укоренить в идее «человеческой природы». «Тоска — это откровение для нас о нашем поведении, о нашем бытии как возможности » (Campbell 1977, 69).

Это приводит нас к сартровской «двойственности бытия». Он различает «человеческое сознание и все, что находится вне человеческого сознания: бытие-для-себя … и бытие-в-себе » (Campbell 1977, 65).Для обсуждения бытия-в-себе Сартр предлагает три положения. Во-первых, есть то, что есть . Это отказ от идеи о том, что мир был создан с определенной целью или что за его созданием стоит Бог. Бытие-в-себе есть не что иное, как то, что оно есть. Во-вторых, бытие само по себе есть . Бытие наполнено собой, «оно не относится к себе… как сознание… оно не имеет потенции, так как не может стать тем, чем оно не является» ( Там же , 66). Грубым примером этого может быть стул.Поскольку стул такой, какой он есть, он полон самого себя. Оно не относится к себе; он не размышляет о своей «креслости». Кроме того, у стула нет потенции; оно не может стать тем, чем оно не является, и оно истощает себя в своем «председательстве». В-третьих, есть . Снова в отношении стула — поскольку нет никакой потенции, стул просто есть. «Возможное» — это структура сознания, и поэтому оно применимо к «для-себя» (Sartre 1943, xxix). Отсюда следует, что бытие-для-себя обладает потенциальностью и может стать тем, чем оно не является.[19] Для-себя лучше всего можно понять в противопоставлении в-себе и в идее, что оно есть ничтожение в-себе. Сартр классно описывает для-себя как «быть тем, чем оно не является, и не быть тем, чем оно является» ( Ibid , xxviii). Под этим он подразумевает, что индивидуум свободен, потому что он убегает от бытия. Свобода для-себя, окружающие ее детали станут намного яснее по мере того, как я буду продолжать исследовать основные идеи.

Для Сартра существование предшествует сущности, свобода абсолютна, а существование есть свобода.Стало ясно, что Сартр не верит в то, что какую-либо сущность или субстанцию ​​можно приписать индивидуумам до их существования. Прежде всего существуют индивидуумы, и нет никакой «человеческой природы», существующей вне или внутри существ. Таким образом, свобода безгранична, но физические ограничения мира принимаются во внимание. Сартр пишет: «Нет никаких ограничений моей свободе, кроме самой свободы или, если хотите, того, что мы не свободны перестать быть свободными»[20] (1943, 439). Однако индивидуумы рождаются в мире или в «ситуации» — это то, что он называет «фактичностью».Фактичность человеческого состояния включает в себя ограничения, наложенные на человека миром. Например, я могу спрыгнуть со скалы и полететь, но, скорее всего, разобьюсь, потому что у меня нет крыльев. Это не значит, что я не свободен — я по-прежнему свободен в выборе полета, но мне придется иметь дело с последствиями своих действий. Сартр пишет, что свобода означает «решить самому себе желать». Другими словами, успех не важен для свободы» (1943, 483). Важно отметить разницу между выбором, желанием и мечтой.Следуя примеру Сартра, было бы абсурдно говорить, что заключенный в одиночку свободен выйти из тюрьмы, когда захочет. Было бы бесполезно говорить, что один и тот же человек всегда может мечтать об освобождении. Но что верно и свидетельствует о его свободе, так это то, что он всегда может попытаться сбежать ( Там же ). Критике этого положения подвергся Макгилл, утверждавший, что выбор не может быть единственным руководящим принципом свободы (Natanson 1973). Как я писал во втором абзаце этого раздела, это действительно может рассматриваться как потенциально опасное.Однако, как утверждает Натансон, «Макгилл желает неонтологических критериев свободы; и этим Сартр не занимается»[21] ( Там же , 80). Другая возможная критика состоит в том, что такая крайняя форма свободы приводит Сартра к возвращению к философии сущности (Desan 1960). Эта критика понятна в том смысле, что если свобода — это «вещество» нашего бытия, то свобода — это сущность. Однако, если принять посылку Сартра о том, что существование 90 253 есть 90 254 свобода, то нельзя заключить, что свобода есть сущность.Индивидуумы не свободны до того, как они существуют, и они не существуют, пока не станут свободными.

Сейчас я буду обсуждать две идеи, которые я интерпретирую как «вторичные» идеи, или импликации сартровской концепции свободы; это трансцендентность и ответственность. Как понимает Рокантен в «Тошноте», человек заставляет себя существовать, проецируя и теряя себя за пределы самого себя.[22] Сартр утверждает, что индивидуум — это желание быть субстанцией, но никогда не быть в состоянии быть ею. Поэтому он должен превзойти себя и выйти за пределы себя, чтобы реализовать сознательный проект.[23] Только тогда он будет жить подлинно, и только тогда он когда-либо приблизится к осознанию себя как истинного человека.[24] «Не обращаясь к самому себе, — пишет Сартр, — но всегда ища помимо себя цель, которая является целью освобождения или какой-то конкретной реализации, человек может реализовать себя как истинного человека» (2007, 66). Это означает, что, несмотря на тот факт, что человек, вероятно, никогда не достигнет своей идеальной реализации, для него все же лучше превзойти самого себя, чем для него повернуться «на себя» и пытаться жить как ненормальный. себя, недобросовестно.

Признав акцент Сартра на субъективности и отметив, что его внимание полностью сосредоточено на индивидууме и на «неправильности» навязывания индивидууму внешних ценностей, можно задаться вопросом, как возможно, чтобы общество продолжало существовать, а сообщество могло поддерживать сам. В «Экзистенциализм и гуманизм » [25] Сартр, кажется, вводит смутную идею сообщества. «В добровольной свободе мы обнаруживаем, что она полностью зависит от свободы других», и он добавляет, что «я не могу сделать свободу своей целью, если я не сделаю свободу других в равной степени своей целью» (2007, 62).Кажется, это позволяет предположить, что поэтому люди будут действовать солидарно друг с другом, несмотря на отсутствие трансцендентных[26] ценностей. В «Бытие и ничто» он объясняет это дальше и заявляет, что мы несем ответственность за свою свободу и свободу других. Под ответственностью он понимает «сознание себя неоспоримым автором события или предмета» (1943, 553). Поскольку человек абсолютно свободен, когда он делает выбор, он становится этим выбором, а этот выбор становится им.Изменения, которые он производит в мире благодаря этому выбору, также становятся им. По словам Сартра, «то, что происходит со мной, происходит через меня»[27], и как для-себя я должен «всецело принять ситуацию с гордым сознанием того, что я ее автор» ( Там же , 554). Примером этого является война: если я рожден на войне, я рожден в ситуации, а эта ситуация и есть то, чем я являюсь. Затем мне приходится делать выбор, за который я несу полную ответственность. Если я выбираю сражаться на войне, а не дезертирство или самоубийство, я выбираю продолжение этой войны, и эта война становится моей.[28] Именно это имеет в виду Сартр, когда утверждает, что люди несут ответственность как за свою свободу, так и за свободу других.

Сартр заключает (и всегда подразумевал), что каждый человек должен жить в силу свободы . Именно это делает Рокантен в конце Тошнота . У него больше нет смысла жить, он больше не пытается найти внутри себя субстанцию, он больше не пытается быть в-себе. Напротив, это не то, что Матье делает в первой половине года. Эпоха разума (1961).Он сознает свою свободу, он не совсем недобросовестен, но живет для сохранения своей свободы, а не в силу ее. Он не летает в Мадрид, даже если всегда хотел, опасаясь создания проекта и ограничения свободы. В « Бытие и ничто » Сартр пишет: «Тот, кто в муках осознает свое состояние как будучи брошенным на ответственность, которая простирается до самого его отказа, не имеет более ни раскаяния, ни сожаления, ни извинения; он уже не что иное, как свобода, которая в совершенстве обнаруживает себя и чье бытие заключается в самом этом откровении» (1943, 556).

Если мы соотнесем эти идеи с предыдущим разделом, пассаж о немецкой оккупации станет яснее. Тогда люди либо недобросовестно сотрудничали, либо сопротивлялись в силу свободы. Коллаборационизм непростителен[29] для Сартра, потому что он вообще не считает угрозу оккупанта оправданием. Оккупант — это фактическая ситуация, в которой находится индивид, но он все еще свободен сделать сознательный выбор. Сартр утверждает, что если этот выбор основан на свободе, он не приведет к коллаборационизму.Именно тогда становится яснее значение этой концепции свободы для политической мысли. Это почти добродетельная концепция свободы. Он не идеалистичен в том смысле, что не дает людям оправдания их существованию и поведению. Тем не менее, она положительна в том смысле, что может вдохновить и дать людям возможность признаться в своем существовании, а не жить, как Матье в году. Эпоха разума .

Действительно, эта концепция свободы не обеспечивает прочной основы для построения политических институтов или политики, но это потому, что «техническое и философское» понятие свободы Сартра находится на уровне ниже «эмпирического и народного» понимания свободы.Он лежит на уровне того, что я ранее назвал политическим . Шанталь Муфф также делает заявление, которое во многом соответствует моему аргументу. Она утверждает, что «непонимание политического в его онтологическом измерении… лежит в основе нашей сегодняшней неспособности мыслить политически» ( Ibid, 9). Если это так, то проведение этого различия может иметь значение, поскольку оно предоставляет новые каналы для размышлений.

Заключение

Эссе 1969 года под названием «Две концепции свободы», автором которого является Исайя Берлин, представляет собой одно из наиболее исчерпывающих описаний либеральной традиции в политике.Он рассматривает большинство философов, имевших дело с понятием свободы, и делит их идеи на две категории; негативная и позитивная свобода. Однако Берлин не принимает во внимание экзистенциалистское понятие свободы. Поскольку книга Жана-Поля Сартра « Бытие и ничто » почти полностью посвящена вопросам свободы, возникает вопрос, почему она была опущена и допустимо ли это.

Ведущим аргументом в этой статье было то, что Берлин и Сартр действуют на двух разных уровнях.В то время как Берлин действует на уровне политики , Сартр действует на уровне политического . Я прояснил это различие с помощью книги Шанталь Муфф «О политике ». Она утверждает, что политика находится на онтическом уровне и, таким образом, касается определенного набора практик и институтов, тогда как политическое находится на онтологическом уровне и, таким образом, касается того, как общество 90 253 есть 90 254. Она утверждает, что проведение такого различия и хорошее понимание политики необходимы для нашей (как общества) способности эффективно обсуждать политику.

Имея это в виду, мой аргумент в пользу включения Сартра в политическую мысль становится намного яснее. Его концепция свободы является, по его словам, «технической и философской», а не «популярной и эмпирической». Он коренится в вопросах существования и бытия из-за своего экзистенциалистского основания. Свобода пронизывает каждый аспект человеческого существования, потому что для Сартра существование 90 253 — это 90 254 свободы. У каждого человека есть выбор, и именно этот выбор характеризует существо каждого человека. Кроме того, свобода сопряжена с ответственностью, в силу того, что для себя должен «всецело принять ситуацию с гордым сознанием того, что он ее автор» (1943, 554). Таким образом, сартровское представление о свободе достаточно целостно и не допускает оправданий, но в то же время дает возможность людям, которые должны создавать свои собственные ценности и свое собственное будущее. Его свобода не должна использоваться для оправдания тоталитаризма или оккупации. Как и сартровский пример немецкой оккупации.Дело в том, что индивид принципиально свободен на онтологическом уровне; как только он существует, он свободен. Если мы – общество – сможем понять это, жить в соответствии с этим и, таким образом, осознать себя истинно человечными, мы сможем построить лучшую основу для политической (или онтической) свободы на уровне, потому что у нас будет более подходящая счет состояния человека.

Шанталь Муфф пишет, что «непонимание политического в его онтологическом измерении… лежит в основе нашей сегодняшней неспособности мыслить политически» (2005, 9). В соответствии с этим аргументом я утверждаю, что если политические мыслители проводят более сильное различие между политикой и политическим и если они способствуют лучшему пониманию «политического»; гораздо более вероятно, что философия Сартра будет включена в описания свободы.

Каталожные номера

Берлин, Исайя. «Две концепции свободы». В Четыре эссе о свободе . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 1969. 118–172.

Кэмпбелл, Джерард Т.«Абсолютная свобода Сартра». Laval Theologique et Philosophique 33, вып. 1 (1977): 61-91.

Камю, Альбер. Миф о Сизифе . Лондон: Пингвин, 2000.

.

Картер, Ян. «Позитивная и негативная свобода». Стэнфордская энциклопедия философии. http://plato.stanford.edu/entries/liberty-positive-negative/ (по состоянию на 13 апреля 2012 г.).

Каус, Питер. Сартр . Лондон: Рутледж и К. Пол, 1979.

.

Десан, Уилфрид. Трагический финал: очерк философии Жан-Поля Сартра. . Нью-Йорк: Harper Torchbooks, 1960.

.

Флинн, Томас Р. Экзистенциализм: очень краткое введение . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 2006.

.

Герасси, Джон. Жан-Поль Сартр: ненавистная совесть своего века . Чикаго: University of Chicago Press, 1989.

.

Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. Феноменология духа . 1807. Перепечатка, Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 1977.

.

Хайдеггер, Мартин. Бытие и время .1927. Перепечатка, Олбани, Нью-Йорк: State University of New York Press, 1996.

.

Гоббс, Томас. Левиафан . 1651. Перепечатка, Минеола, Нью-Йорк: Dover Publications, 2006.

.

Локк, Джон. Два трактата о правительстве: перевод на современный английский . 1689. Перепечатка, Манчестер: Исследование промышленных систем, 2009.

.

Маккуорри, Джон. Экзистенциализм . Нью-Йорк: Пингвин, 1972.

.

Муфф, Шанталь. О политическом . Лондон: Рутледж, 2005.

Натансон, Морис. Критика онтологии Жан-Поля Сартра . Гаага: Нийхофф, 1973.

.

Руссо, Жан-Жак. Общественный договор . 1762. Перепечатка, Harmondsworth: Penguin, 1968.

.

Сартр, Жан-Поль. Эпоха Разума . Хармондсворт: Пингвин, 1961.

.

Сартр, Жан-Поль. Тошнота . 1938. Перепечатка, Harmondsworth: Penguin Modern Classics, 1965.

.

Сартр, Жан-Поль. Бытие и ничто: очерк феноменологической онтологии .1943. Переиздание, Лондон: Метуэн и компания, 1972.

.

Сартр, Жан-Поль. Экзистенциализм и гуманизм . Новое изд. Лондон: Метуэн, 2007.

.

[1] Он использует слова «свобода» и «свобода» для обозначения одного и того же

[2] Отныне я всегда буду использовать слово «свобода», за исключением случаев использования прямых кавычек

[3] Я упоминаю их, потому что это наиболее часто изучаемые понятия свободы в политической мысли

[4] Сам Сартр делает подобное различие в Бытии и Ничто . Это будет обсуждаться далее в последующих разделах эссе

.

[6] Альбер Камю — один из нескольких философов, никогда не принимавших ярлыки, в том числе и экзистенциалистские

[7] См., например: Габриэлла Паолуччи. «Гуманизм Сартра и кубинская революция». Теория и общество 36, вып. 3 (2007): 245-263.

[8] Хайдеггер стремился определить вопрос о бытии феноменологически

[13] Я бы предположил, что особенно те, у кого есть опыт политических представлений о свободе

[14] Можно возразить, что сам Сартр говорил, что французы были наиболее свободны под немецкой оккупацией.Подобные идеи легко вырвать из контекста и неправильно истолковать.

[15] Как видно из подзаголовка к Сартру Бытие и ничто , его внимание в первую очередь касается онтологических соображений свободы. Я предполагаю, что читатель знаком с онтологией. Для хорошего введения см. Томас Хофвебер, «Логика и онтология». Стэнфордская философская энциклопедия. http://plato.stanford.edu/entries/logic-ontology/

[16] Это можно интерпретировать двояко.Во-первых, они изобретают реальное «существо», такое как Бог. Другая состоит в том, что они изобретают каузальное «бытие» в том смысле, что они утверждают, что их бытие или их существование необходимы или имеют цель.

[17] Он всегда был свободен. Но именно здесь он действительно признает, принимает и принимает свою свободу.

[18] Важно иметь в виду, что, хотя я попытаюсь обсудить каждое понятие отдельно, они тесно взаимосвязаны, и поэтому должно быть место для повторения

[19] Вспомните осознание Рокантеном того, что стремление к небытию влекло его к существованию

[20] Некоторые действительно могли бы возразить, что этим заявлением Сартр сделал вывод о том, что люди вовсе не свободны.Но я утверждаю, что только потому, что люди не могут перестать быть свободными (их «вынуждают» делать выбор), это не означает, что они не свободны в выборе, который они делают. Их существование есть свобода.

[21] Таким образом, это восходит к различению, проведенному Сартром между «эмпирическим и народным» понятием свободы и «техническим и философским» понятием свободы.

[22] Этот язык действительно запутан и заимствован у самого Сартра в Экзистенциализм и гуманизм , 2007.

[23] Сартр неясен и даже неудовлетворителен в своем обсуждении «проекта»

.

[24] Но осознает ли он когда-нибудь себя настоящим человеком? Сартр вроде бы утверждает, что экзистенциализм стремится помочь человеку реализовать себя как истинно человеческое, но в то же время человек никогда не может этого сделать по-настоящему, он может только приблизиться. Эта проблема кажется нерешенной.

[25] Стоит отметить, что позже Сартр отказался от этой книги. Он не собирался заявлять, что то, что он сказал, было неправильным; он просто сказал, что это следует игнорировать.Я утверждаю, что это происходит не из-за возможной неправильности его идеи, а скорее из-за расплывчатости и неточности, которые проистекают из того факта, что эта книга была адаптирована из лекции, которую он прочитал, чтобы ответить на некоторые критические замечания по поводу экзистенциализма. По этой причине я считаю, что эту работу все еще стоит прочитать.

[26] Здесь я использую слово «трансцендентальное» не в сартровском смысле, а в смысле «божественных» или данных Богом ценностей.

[27] Это относится к человеческим событиям. Землетрясение, например, не подходит под это описание.Однако реакция на это есть.

[28] Подробный и (на мой взгляд) очень полезный пример ответственности см. в «Приложении два: Война и ответственность» в конце этой статьи.

[29] Если только человек сознательно не выбрал сотрудничество, чтобы преследовать свои интересы, и не признает эти причины.


Автор: Yvonne Manzi
Автор: University of Kent
Автор: Dr.Иэн Маккензи
Дата написания: апрель 2012 г.

Дополнительные материалы по электронным международным отношениям

Экзистенциализм Сартра | Philosophy Talk

Жан-Поль Сартр был одним из моих любимых, когда я был студентом. Мне понравились его романы и пьесы, а также его замечательное эссе «Экзистенциализм как гуманизм. “ И я однажды даже прочитал хороший кусок Бытие и Ничто, его 700-страничный опус.

Так что же имел в виду Сартр, говоря, что мы радикально свободны и обречены быть свободными? А что такое экзистенциализм?

Этим утром я принял решение пойти поработать над Philosophy Talk, а не перевернуться и снова лечь спать.Теперь я не мог решиться изменить прошлое — сказать, вернуться и изменить расписание Философских бесед, чтобы у меня был еще один день, прежде чем мне нужно было подготовиться. Это было дано, исправлено. И многое другое дается так, что я ничего не могу с этим поделать. Между прочим, это то, что Сартр называет фактичностью в-себе.

Ничто, однако, не диктовало, что I решит. Я не мог рассчитывать на то, что законы природы или Бог вытащат меня из постели. Я должен был принять решение.Я для-себя , сознание, а не в-себе, как скала. Я обречен быть радикально свободным.

Но, можно сказать, я обещал поработать сегодня утром над философским выступлением. Я выполняю свои обещания, это часть моей натуры, часть того, кем я являюсь. Так что я не мог , действительно , делать что-либо, кроме как встать с постели и приступить к работе. Вот так казалось .

Неверно, сказал бы Сартр. Я не мог и перевернуться и снова заснуть и выполнить свое обещание.Но я мог перевернуться и снова заснуть, и тем самым нарушил свое обещание. Мое обещание в прошлом, так что сегодня утром оно было частью фактичности в-себе. Но мое решение готовиться к Philosophy Talk не было. Я должен был решить, и в мире, как он сложился до момента решения, не было ничего, что заставило бы меня решиться встать с постели. Это решение не было принято; Мне пришлось это сделать.

Но все же, разве не противоречило бы моей природе, тому, кто я есть, просто перевернуться и игнорировать свои обязательства?

Сартр сказал бы, что я пытаюсь убежать от свободы.Нет никакой сущностной природы, которая определяет, кто я и что я делаю. Мои решения и действия определяют мою природу, а не наоборот. Как говорит Сартр, «существование предшествует сущности».

Экзистенциализм — это своего рода обобщение всего этого. Не только каждый человек, но и человечество в целом создает свою природу. Бог не определял сущность человечества — Сартр был атеистом. И биология не фиксирует природу человечества во многих важных аспектах. Он фиксирует то, как мы перевариваем вещи, и дает нам возможность воспринимать и двигать тело различными способами.Но это не решает, что правильно, а что неправильно; это сделано человеческими решениями.

Но тем не менее даже атеисты верят, что могут верить в объективную сферу ценностей. Наша свобода простирается только до сих пор. Человеческие решения не определяют, что 2 + 2 = 4 или число Пи — иррациональное число, и это остается в силе, даже если Бога нет. И человеческие решения не определяют, что геноцид — это неправильно, а выполнение своих обещаний — правильно. Эти вещи даны, не так ли?

Но, согласно Сартру, не существует объективной области ценностей, которая фиксирует природу правильного и неправильного.Этим его экзистенциализм отличается от других версий светского гуманизма. Все в наших руках. Для человечества, как и для каждого человека, существование предшествует сущности. Объективные ценности — это еще один способ убежать от свободы.

Сопоставить разные стороны Сартра не так-то просто. Он известен тем, что был частью французского Сопротивления, борясь с нацизмом всеми возможными способами. Мог ли он в самом деле осмелиться всем рискнуть всем, чтобы бороться с этим злом, если бы он действительно не думал, что это объективно зло? Мог ли он в самом деле думать, что именно его решение бороться с нацизмом сделало его злом? Было ли рабство нормальным, пока люди не решили, что это не нормально?

Все это трудно проглотить.Тем не менее, я думаю, что он может быть прав. Думаю, я обречен решать, экзистенциалист я или нет.

 

Великое предательство: Жан-Поль Сартр и арабы

Йоав ди-Капуа

Это была самая интенсивная интеллектуальная и политическая история любви, которую когда-либо имели современные арабские интеллектуалы с живым европейским мыслителем, и, что еще лучше, чувства были взаимными. С конца 1940-х до конца 1960-х годов философия Жана-Поля Сартра и его политические рецепты самоэмансипации руководили проектом арабского освобождения.С самого начала ближневосточные интеллектуалы считали идеи Сартра богатыми, осмысленными и подходящими для их нужд. Их цель была амбициозной: изобретение нового типа арабского мужчины и женщины: суверенных, аутентичных, уверенных в себе, самодостаточных, гордых, готовых на жертвы и, следовательно, экзистенциально свободных. Вмешательство в существование было их ключевой стратегией для плавного выхода из наследия колониальной дегуманизации, и интеллектуальные отпечатки пальцев Сартра были повсюду в этой стратегии.К концу 1950-х арабский мир мог похвастаться крупнейшей экзистенциалистской сценой за пределами Европы. Действительно, почти все, что Сартр говорил и писал в эти годы, переводилось на арабский язык, как только оно попадало на французский рынок.

Сартр тоже был без ума. Разочарованный европейской политической пассивностью 1960-х годов, он был очарован чистой энергией и широкими горизонтами арабского революционного проекта. В разгар этого дела Сартр и его самодельная дипломатическая команда лично прибыли, чтобы отдать дань уважения арабскому революционному проекту.И на короткое время союз казался нерушимым. И все же, несмотря на все высокие философские разговоры о существовании и революции, дело закончилось горько, и Сартра навсегда запомнили как предателя арабского дела. Не просто предатель, а один из худших: бывший друг. Вот краткий отчет об этом болезненном транс-средиземноморском деле, его обещании и его упадке

Когда Вторая мировая война подошла к концу, а колониализм полностью отступил, небольшой, но влиятельный круг арабских философов определил сферу бытия как самую интеллектуально значимую проблему, с которой нужно считаться.Что значит быть человеком после колониализма? После десятилетий, в течение которых арабы были объектами борьбы в замкнутом мире европейского сознания, кто и что доминировало в определении личности и политического сообщества, к которому она принадлежала? Чтобы ответить на этот вопрос и создать идеальные условия для культурного омоложения, они обратились к философии и, в частности, к феноменологии и ее новой ветви — экзистенциализму. Обучаясь у самых лучших учителей, которых могла предложить Европа, они постепенно поняли, что сущность их колонизированного бытия непостоянна.То есть, что лозунг парижской молодежи Левобережья «существование предшествует сущности» несет в себе совершенно особое обещание освобождения. Они поняли, что их борьба за свободу и современность не имеет ничего общего с предполагаемой «сущностью» ислама, представленного как антитеза разуму, науке, демократии и индивидуализму.

Скорее, это была простая реляционная проблема. Точно так же, как экзистенциализм заставил Симону де Бовуар понять, что «женщиной не рождаются, а скорее становятся», он заставил колонизированных людей понять тот самый процесс, который сделал их изначально и непоправимо низшими.Экзистенциализм не только разоблачил парадоксальную невозможность колониального требования, но и предложил инструменты для преодоления его через самоосвобождение. Основа была заложена уже несколько лет назад, когда молодые философы работали над тем, как можно примирить исламский мистицизм с хайдеггеровской философией бытия ради создания подлинного и свободного человека. Когда работа Сартра прибыла на Ближний Восток, она соприкоснулась с этой уже существующей философской возможностью, усовершенствовав и обосновав ее простыми и действенными способами.

Жан-Поль Сартр (Wikimedia Commons).

Первой такой попыткой было создать локальную версию сартровской идеи приверженности, или участия. Согласно Сартру, поскольку письмо является последовательной формой действия и бытия, интеллектуалы должны взять на себя политическую ответственность за свою работу и обстоятельства, которые ее обуславливают. Это означало, что интеллектуалы старой гвардии, которых устраивали культурные допущения колониализма, должны быть маргинализированы и отправлены на пенсию.Вместо них новые кадры писателей начали утомительную работу по интеллектуальной деколонизации. Известный по-арабски как iltizam , этот призыв к ответственности в сочетании с профессиональными действиями реорганизовал культурную сферу и стал определять политическую жизнеспособность и легитимность любой новой идеи. Это также положило начало карьере молодых мыслителей, разрушило устоявшуюся интеллектуальную гвардию и установило норму, согласно которой в условиях деколонизации культура и политика неразделимы.

Симона де Бовуар и Жан-Поль Сартр на встрече с Че Геварой на Кубе в 1960 году (Wikimedia Commons).

Наиболее влиятельным, однако, было участие арабских интеллектуалов в антиколониальном гуманизме Сартра, кластере мысли, который осмысленно связал арабский мир с Третьим миром и большой борьбой 1960-х годов. Эту мысль разделяли Сартр, Франц Фанон, Эме Сезер, Леопольд Седар Сенгор и многие другие, менее известные интеллектуалы из бывших колоний. Вместе эти интеллектуалы разработали основы постколониального мышления о расе и инаковости, а также конкретные концепции, такие как поселенческий колониализм и неоколониализм.Это были не просто идеи, но политика, которая переросла в конкретную борьбу за освобождение на Кубе, в Конго, во Вьетнаме, в Родезии и, конечно же, в Алжире. Это та же самая мысль, которая в конечном итоге свяжет, казалось бы, несвязанную борьбу, такую ​​как борьба Черных пантер в США, с революционной политикой алжирских борцов за свободу. Сегодня мы называем это интерсекциональностью. В то время не было причудливых слов, чтобы описать повседневную деятельность Глобального Юга. Будучи первым глобальным мыслителем, который занялся международной политикой на этом уровне, Сартр был интеллектуально вовлечен во все эти сражения.Он с готовностью признал угнетение, которому подвергались колонизированные люди, и его мысль проложила путь к самоосвобождению. Конечным пунктом назначения было глобальное гражданство. Служа этой цели, Сартр вооружил идеи и мобилизовал столичное общественное мнение от имени всей этой борьбы.

Симона де Бовуар и Сартр с местными активистами и интеллигенцией в египетской деревне Камшиш, февраль 1967 года. Деревня прославилась как место успешной низовой социалистической борьбы за возвращение земли из рук феодалов.Учитывая пассивность европейских левых и их практическое пособничество капитализму, Камшиш был примером революционного духа Востока (любезно предоставлено Али ас-Самманом, человеком, сидящим между Сартром и Бовуаром).

То есть все они, кроме одного — Палестины. Молчание Сартра о конфликте в Палестине озадачило его арабских собеседников. Как мог человек, внесший вклад в интеллектуальную ДНК арабской деколонизации, — который недвусмысленно объяснил им, что они — «коллективные другие» колониализма, — не видеть, что сионисты в Палестине делают то же самое, что и французские колонизаторы в Палестине? Алжирские и британские в Родезии? Что здесь было непонятно? Был ли Сартр криптосионистом? Как он мог повернуться спиной к своему собственному интеллектуальному наследию, чтобы сделать такое исключение? На самом деле политический паралич Сартра был вызван неразрешимой философской загадкой.Да, он был одним из первых мыслителей, принявших во внимание инаковость и переведших угнетение в жизнеспособные этические рамки, ясные и действенные. Это было основанием для его позиции по Алжиру, с которой он пошел против своей родины, и это было основанием для его поддержки антиколониального насилия. Он, конечно, мог видеть и признавать арабов «Другими» колониализма и даже палестинцев — жертвами «Других» сионизма. Однако он понятия не имел, как примирить двух «других», существовавших в случае с Палестиной.Кто был прав? Кто что заслужил и на каком этическом основании? Кто был большей жертвой? Сартр не мог решить этот вопрос, не помогал и тот факт, что его собственное общество способствовало уничтожению европейских евреев. Действительно, арабы начали подозревать, что он торгует этическими репарациями для сионистов.

В ответ на призывы арабов и израильтян разъяснить свою позицию (то есть заявить раз и навсегда, кто был «прав»), Сартр решил посетить Египет, Газу и Израиль.Он сделал это поздним вечером накануне войны 1967 года, войны, которая навсегда разрушила арабский освободительный проект. Визит прошел относительно хорошо, обе стороны уважали просьбу Сартра о времени и пространстве, чтобы сформулировать, а затем опубликовать свое мнение. Израильская пресса называла Сартра философом арабов и довольно хорошо знала, какую важную роль он сыграл в их освободительном проекте. Арабская сторона подозревала, что он просионист, но не имела никаких доказательств этого. Со своей стороны, Сартр был просто сбит с толку.Когда визит закончился и заядлый философ вернулся в свою парижскую квартиру, чтобы записать свои мысли о конфликте, в воздухе уже витала полномасштабная арабо-израильская война. За несколько недель до этого в Европе считалось, что Израиль будет навсегда уничтожен. Еврейские друзья Сартра и их многочисленные знакомые среди левых просили его поддержать их дело и избежать так называемого «второго Холокоста». Он не хотел этого делать. После еще большего давления он, наконец, уступил и накануне войны подписал петицию от имени Израиля.Кто есть кто во французской культуре, от Пикассо до Маргерит Дюрас, , подписали петицию. Его арабские собеседники были ошеломлены. Но прежде чем они успели даже организоваться, чтобы протестовать против этой подписи, пришла война и уничтожила все, за что они боролись. Их проект лежал в руинах, а Сартр был навсегда замешан в самом значительном поражении арабов современности. Так началось и так закончилось страстное интеллектуальное и политическое дело, основанное на представлениях о полной свободе и завершившееся душевной болью и позором.

Йоав ди Капуя, Выхода нет: арабский экзистенциализм, Жан-Поль Сартр и деколонизация

Подробнее об экзистенциализме и арабской истории:

Сара Бейкуэлл, В экзистенциалистском кафе: свобода, бытие и абрикосовый коктейль s (2016)

Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое экзистенциальная шумиха, но так и не смогли в ней разобраться? Дайте ему еще один шанс с занимательным, увлекательным и очень ясным исследованием философии Сары Бейкуэлл и людьми, стоящими за ней. В экзистенциалистском кафе признана одной из лучших книг 2016 года. Это редкое интеллектуальное достижение, устанавливающее новый стандарт популярной интеллектуальной истории.

Юджин Роган, Арабы: История (2009)

Этот международный бестселлер предлагает самую актуальную и беглую историю современного арабского мира. Роган делает непростую задачу осмысления последних двух столетий арабской истории гораздо менее пугающей и сложной, чем предполагалось изначально.Важное чтение для тех, кто хочет быстро понять эту чужую землю и освежить в памяти историю народа, который чаще всего понимается неправильно.

Жан-Поль Сартр -Статьи школы жизни

]]>

Жан-Поль Сартр родился в 1905 году. Его отец, капитан военно-морского флота, умер, когда он был младенцем, и он рос очень близко к своей матери, пока она, к его большому сожалению, не вышла замуж во второй раз, когда ему было двенадцать. Сартр большую часть жизни провел в Париже, где часто ходил в кафе Левого берега и сидел на скамейках в Люксембургском саду.У него было косоглазие, блуждающий глаз, и он носил характерные тяжелые очки. Он был удостоен Нобелевской премии по литературе 1964 года, но отказался от нее на том основании, что награда была капиталистической и буржуазной. Он был очень невысоким (пять футов и три дюйма) и часто называл себя уродливым. Волосы он энергично зачесывал назад. Когда он умер в 1980 году (в возрасте 74 лет), 50 000 человек сопровождали его гроб по улицам Парижа.

Сартр прославился как ключевая фигура в философском движении, известном как экзистенциализм.Он сделал мышление и философию гламурными. Он написал сложную, трудную для понимания книгу под названием « Бытие и ничто », которая укрепила его репутацию не столько потому, что люди могли понять его идеи, сколько потому, что они не могли этого понять. Сартр был бенефициаром желания, которое стало широко распространенным во второй половине двадцатого века, благоговеть перед книгами за тайну, к которой они, казалось, прикасаются, а не за ясность их утверждений.

Экзистенциализм был построен вокруг ряда ключевых идей:

Первый: все гораздо страннее, чем мы думаем

Сартр остро внимателен к моментам, когда мир оказывается гораздо более странным и сверхъестественным, чем мы обычно признаем; моменты, когда логика, которую мы приписываем ей изо дня в день, становится недоступной, показывая вещи в высшей степени случайными и даже абсурдными и пугающими.

Первый роман Сартра « Тошнота », опубликованный в 1938 году, полон воспоминаний о таких моментах. В какой-то момент герой, Рокантен, 30-летний писатель, живущий в вымышленном французском приморском городке, садится в трамвай. Он кладет руку на сиденье, но затем быстро отдергивает его. Вместо того, чтобы быть самым простым и очевидным элементом дизайна, едва ли заслуживающим внимания, сиденье сразу же кажется ему очень странным; слово «сиденье» вырывается из своих привязей, предмет, к которому оно относится, сияет во всей своей первозданной причудливости, как будто он никогда раньше его не видел, — а его материальная и легкая выпуклость наводит на мысль об омерзительно раздутом животе мертвого осла. .Рокантену приходится заставлять себя помнить, что эта вещь рядом с ним — это то, на чем люди могут сидеть. На какое-то ужасающее мгновение Рокантен всмотрелся в то, что Сартр называет «абсурдом мира».

Такой момент лежит в основе философии Сартра. Быть сартровцем — значит осознавать существование таким, какое оно есть, когда оно лишено каких-либо предрассудков и стабилизирующих предположений, навязанных нам нашей повседневной рутиной. Мы можем испытать взгляд Сартра на многих аспектах нашей собственной жизни.Подумайте о том, что вы знаете, как об «ужине с вашим партнером». При таком описании все кажется довольно логичным, но сартрианец убрал бы поверхностную нормальность, чтобы показать радикальную странность, скрывающуюся под ней. Ужин на самом деле означает, что когда ваша часть планеты развернулась от энергии далекого водородно-гелиевого взрыва, вы просовываете колени под полоски изрубленного дерева, кладете в рот куски мертвых животных и растений и жуете, в то время как рядом с вами другое млекопитающее, к гениталиям которого вы иногда прикасаетесь, делает то же самое.Или подумайте о своей работе глазами Сартра: вы и многие другие заворачиваете свои тела в ткань и собираетесь в большом ящике, где вы возбужденно возмущаетесь; вы с большой скоростью нажимаете множество пластиковых кнопок в обмен на бумажки. Потом ты останавливаешься и уходишь. В следующий раз, когда небо рассеется, ты вернешься.

Два: Мы свободны

Эти странные моменты, безусловно, сбивают с толку и довольно пугают, но Сартр хочет привлечь к ним наше внимание по одной главной причине: из-за их освобождающего измерения.Жизнь намного страннее, чем мы думаем (пойти в офис, поужинать с другом, навестить родителей — ничто из этого не является очевидным или даже отдаленно нормальным), но, как следствие, гораздо богаче возможностей. Вещи не должны быть такими, какие они есть. Мы свободнее, чем позволяем себе представить среди обычного давления обязательств и обязательств. Только поздней ночью или, возможно, когда мы болеем в постели или совершаем долгую поездку на поезде в незнакомое место, мы позволяем своему уму мечтать в менее привычных направлениях.Эти моменты одновременно тревожат и освобождают. Мы можем выйти из дома, разорвать отношения и никогда больше не увидеть человека, с которым живем. Мы можем бросить свою работу, переехать в другую страну и переосмыслить себя как кого-то совершенно другого.

Обычно у нас полно причин, по которым это невозможно. Но через свои описания моментов дезориентации Сартр хочет дать нам доступ к другому способу мышления. Он хочет оттолкнуть нас от нормальной, устоявшейся точки зрения, чтобы освободить наше воображение: нам, возможно, не придется продолжать ездить на автобусе на работу, говорить вещи, которые мы не имеем в виду, людям, которые нам не нравятся, или жертвовать своей жизненной силой ради ложных представлений. безопасности.

В ходе полного осознания нашей свободы мы столкнемся с тем, что Сартр называет «страданием» существования. Все (ужасающе) возможно, потому что ничто не имеет предопределенного, данного Богом смысла или цели. Люди просто придумывают это на ходу и могут в любой момент сбросить оковы. В нечеловеческом устройстве мира нет ничего под названием «брак» или «работа». Это всего лишь ярлыки, которые мы навешиваем на вещи и — как настоящие экзистенциалисты — можем снова их снять.

Это пугает, отсюда и термин «тоска», но Сартр видит в тоске признак зрелости, признак того, что мы живы во всей полноте и должным образом осознаем реальность, с ее свободой, ее возможностями и весомым выбором.

Три: мы не должны жить «недобросовестно»

Сартр дал термин феномену жизни без должного принятия свободы на борту. Он назвал это недобросовестностью.

Мы недобросовестны всякий раз, когда говорим себе, что все должно быть определенным образом, и закрываем глаза на другие варианты.Было бы недобросовестностью настаивать на том, что у нас есть для выполнения определенного вида работы, или проживания с определенным человеком, или создания нашего дома в данном месте.

Самое известное описание «недобросовестности» встречается в « Бытие и ничто» , когда Сартр замечает официанта, который кажется ему чрезмерно преданным своей роли, как если бы он был в первую очередь официантом, а не свободным человеком: Его движения быстрые и поступательные, немного слишком точные, немного слишком быстрые. Он подходит к посетителям слишком быстрым шагом.Он наклоняется вперед слишком нетерпеливо: его голос, его глаза выражают интерес, слишком заботливый для заказа клиента…»

Сартр диагностирует у него недобросовестность . Этот человек (вероятно, он был создан по образцу кого-то из Сен-Жерменского «Кафе де Флор») убедил себя, что он, по сути, обязательно официант, а не свободное существо, которое могло бы быть джазовым пианистом или рыбаком на траулере Северного моря. Такое же укоренившееся, безальтернативное рабство сегодня можно наблюдать у ИТ-менеджера или у родителя, забирающего своего ребенка из школы.Каждый из них может также чувствовать: я должен делать то, что делаю, у меня нет выбора, я не свободен, моя роль заставляет меня делать то, что я делаю.

Осознание свободы в экзистенциальном смысле не следует путать с американской идеей самопомощи, согласно которой мы все свободны быть или делать что угодно, не испытывая боли или жертв. Сартр гораздо мрачнее и трагичнее этого. Он просто хочет указать, что у нас больше вариантов, чем мы обычно думаем, даже если в некоторых случаях ведущим вариантом (который Сартр яростно защищал) может быть самоубийство.

Четыре: мы можем демонтировать капитализм

Деньги больше всего мешают людям ощущать себя свободными. Большинство из нас отвергнет ряд возможных вариантов (переезд за границу, попытка начать новую карьеру, расставание с партнером), говоря: «Это если бы мне не нужно было беспокоиться о деньгах».

Эта пассивность перед лицом денег приводила Сартра в ярость на политическом уровне. Он думал о капитализме как о гигантской машине, предназначенной для создания чувства необходимости, которого на самом деле не существует: он заставляет нас говорить себе, что мы должны работать определенное количество часов, покупать определенный продукт или услугу, платить людям определенную сумму. конкретная низкая плата за свою работу.Но в этом есть только отрицание свободы — и отказ воспринимать так серьезно, как мы должны, возможность жить по-другому.

Именно из-за этих взглядов Сартр всю жизнь интересовался марксизмом (хотя он был критиком СССР и Французской коммунистической партии). Теоретически казалось, что марксизм позволяет людям исследовать свою свободу, уменьшая роль материальных соображений, денег и собственности в их жизни.

Все это остается мучительной мыслью: можем ли мы изменить политику, чтобы восстановить связь с нашими основными свободами? Как может измениться наше отношение к капиталу? Сколько часов в неделю нужно работать? Как можно улучшить то, что показывают по телевизору, или куда люди ездят в отпуск, или школьную программу? Как можно изменить наши токсичные, пропитанные пропагандой СМИ?

Несмотря на то, что он много писал (по оценкам, он писал не менее пяти страниц каждый день своей взрослой жизни), Сартр не следовал этим направлениям мысли.Он открыл возможности, но задачи остаются за нами.

Заключение

Сартр вдохновляет своей настойчивостью в том, что вещи не должны быть такими, какие они есть. Он очень живо воспринимает наш нереализованный потенциал как отдельных людей, так и вида.

Он призывает нас принять текучесть существования и создавать новые институты, привычки, взгляды и идеи. Признание того, что жизнь не имеет какой-то предопределенной логики и не имеет смысла по своей сути, может стать источником огромного облегчения, когда мы чувствуем себя подавленными тяжестью традиций и статус-кво.Сартр особенно полезен для нас в подростковом возрасте, когда нас могут сломить родительские и социальные ожидания, и в темные моменты среднего возраста, когда мы понимаем, что есть еще немного времени, чтобы что-то изменить, но уже не так много.

]]>

Жан-Поль Сартр: Превознесение черной мысли и живого экзистенциализма

Жан-Поль Сартр Фредерик Дуглас

Для прогрессивных читателей экзистенциальная философия достигает своего апогея, когда служит теоретической основой для прогрессивных политических обязательств и активизма.Таким образом можно оживить экзистенциальную мысль, поскольку она расширяет субъективные размышления о бытии и свободе, волеизъявлении и ответственности с уровня индивидуума на уровень коллектива.

В девятнадцатом и двадцатом веках, как показала Анджела И. Дэвис, Фредерик Дуглас и Жан-Поль Сартр укоренили свою деятельность в преобразующей экзистенциальной мысли и тем самым привнесли новые возможности для равноправных социальных и политических отношений в своих обществах.Работы Дугласа и Сартра проливают свет на то, как феноменологическое понимание Свободы может привести к дискурсивной политической агитации против гегемонистского господства.

Дуглас исследовал экзистенциальные темы Бытия и Свободы за целое столетие до Сартра и многих других европейских экзистенциалистов, потому что его жизненный опыт порабощения вынудил его сформулировать Свободу как суть человеческого существования — даже когда он боролся против расистской дегуманизации материала движимого рабства. и институциональные структуры.Его статьи, автобиографии, речи и письма (имеющиеся в сборниках International Publishers, том 1, том 2 и том 3) еще больше очерчивают его миссию по реализации того, что он считал этической обязанностью Соединенных Штатов: искоренение рабства движимого имущества и его идеологического основы и признание недействительным институционализированного античерного расизма.

Помимо Дугласа, такие мыслители-африканцы, как Дэвид Уокер, Харриет Табман, Соджорнер Трут, У.Э.Б. Дюбуа и другие, ссылались на частоту беглых рабов, восстаний и других форм сопротивления как на свидетельство безотлагательности Свободы, независимо от физического рабства движимого имущества. а также законодательные ограничения и продолжающиеся исторические неудачи в устранении этих недостатков.Современная экзистенциальная освободительная работа Africana в этой традиции включает « Existentia Africana » Льюиса Гордона, «Бытие и восстание » А. Шахида Стовера и « Быть обособленным» этого автора.

После усилий Дугласа в девятнадцатом веке жизненный опыт Сартра в двадцатом веке авторитарной гегемонии в условиях нацистской оккупации и его опасения по поводу послевоенной аномии в Европе побудили его осмыслить несводимость Свободы как определяющую характеристику человеческого существования.Однако именно история движимого рабства и европейского колониализма повлияла на более поздние работы Сартра, поскольку его знакомство с критическими мыслями теоретических наследников Дугласа — чернокожих мыслителей Ричарда Райта и Франца Фанона — изменило траекторию его философских работ по анти- расизм и антиколониализм как практика и равенство как действенная концепция. Эти революционные аспекты сартровской мысли изложены в интеллектуальной биографии Жана-Поля Сартра, написанной Льюисом Р. Гордоном в «Энциклопедии политической мысли» .

Обширная статья Гордона о Сартре обрисовывает контуры сартровского теоретического метода тремя способами: (1) Гордон объясняет, что философская и политическая мысль Сартра возникла во время Второй мировой войны и в послевоенный период, поскольку его интеллектуальные произведения одновременно расходились и подвергали критике гуссерлианская и хайдеггеровская феноменология; (2) он подчеркивает, что обмен мнениями Сартра с Ричардом Райтом подтолкнул его к дискурсивным вызовам античерному расизму (и антисемитизму) и усилил озабоченность Сартра принципом равенства; и (3) он демонстрирует, что сартровская формулировка экзистенциального марксизма не является ни теоретически невозможной, ни идеологически непоследовательной.Вместо этого он эксплицирует экзистенциальный марксизм Сартра, чтобы напомнить читателям, что и экзистенциализм, и марксизм разделяют одну и ту же практическую озабоченность: как использовать философский дискурс для продвижения гуманистических ценностей и предлагать решения для отчуждения, чтобы создать справедливый, пригодный для жизни мир.

Последние два пункта сходятся в анализе Гордоном боксерского поединка в Сартре Критика диалектического разума . Сартр утверждает, что зрители, тренеры и помощники сражаются с боксерами, потому что каждая из этих различных групп социально вовлечена в исход боя.Гордон расширяет эту метафору, чтобы подчеркнуть, что геополитические конфликты, такие как холодная война, становятся отражением «коллективной ответственности за глобальные политические дела».

Давайте распространим анализ Гордоном феноменологической боксерской метафоры Сартра на легендарную спортивную карьеру Мухаммеда Али. Антиколониальные политические взгляды черных националистов сделали его символом сопротивления и самоопределения чернокожих в эпоху деколонизации Третьего мира (теперь известного как Глобальный Юг) в конце 1960-х годов.»Скажи мое имя!» — потребовал он от своих противников, отказавшихся признать его мусульманское происхождение. В такой же вызывающей манере Али отказался быть призванным на войну во Вьетнаме, чтобы помочь в резне партизан, сражавшихся за свержение европейского колониального господства. Да, я был на ринге с Али в каждом бою. С каждым нокаутом я присоединялся к оружию с Али, нашим черным воином-радикалом, который бесстрашно присоединился к новым независимым нациям третьего мира. Каждый триумф Али был моей победой, точно так же, как его победы ликовали каждого цветного человека в нашем взаимном превосходстве над несправедливостью превосходства белых, колониализма и угнетения во всем мире.Гордон улавливает этот аспект человеческой солидарности в цитате Сартра, которая завершает его статью: «Равенство… означает, что наша радость, наша боль, наша потребность быть значимыми равны».

Хотя Сартр не был черным радикальным мыслителем, в отличие от Дугласа, его дискурсивные произведения подчеркивают, что принципы свободы и антирасизма могут и должны стать формами социально улучшающей практики. В то время как экзистенциалистские сочинения и политическая работа Дугласа подтверждали его верность радикальному эгалитаризму за целое столетие до Сартра, как сочинения мыслителей, так и жизненный выбор показывают, что философская работа может быть оживлена, когда люди решают жить своими глубочайшими политическими обязательствами.Политическая приверженность Сартра антирасизму и антиколониализму чтила борьбу чернокожих против гегемонистского вторжения европейского империализма, институционализации античерного расизма и сохранения неоколониального господства. Как и Дуглас, он выполнял свою философскую и политическую миссию, предпочитая честность и эгалитаризм жизни лжи и оппортунизму. Сегодня их освободительный экзистенциализм звучит вечно, когда мы, их теоретические наследники, используем экзистенциальную мысль, чтобы напомнить другим, что индивидуальная свобода действий, коллективная ответственность и действенное инакомыслие являются основой освободительных политических практик.

Новая серия книг Роумана и Литтлфилда, Живой экзистенциализм , посвящена теоретическому вкладу Дугласа, Сартра, Фанона, Райта, Дэвиса, Гордона и других, которые посвятили свою философскую работу изучению наиболее преобразующих идей экзистенциальной мысли.