Феодализм как общественно экономическая формация: Страница не найдена
Глава 4. Феодализм — общественно-экономическая формация или состояние катастрофического общественно-экономического упадка?
Падение Западной Римской империи, привело к тому, что, по мнению большинства историков, экономическая жизнь на несколько сот лет прекратила свое существование.[127]
Классическими, общепризнанными признаками феодализма являются: 1) Экономика завоевания, то есть сбор податей, с населения завоеванных территориях, военная добыча (ранний феодализм) и 2) Экономика натурального хозяйства («зрелый феодализм»).
Таким образом, феодализм не является общественно-экономической формацией, даже с точки зрения марксизма, поскольку не вызревал в качестве экономического элемента в недрах предшествующего строя, а стал следствием сначала глубочайшего экономического упадка римской империи, а затем почти полного уничтожения материальной базы ее общественного производителя в ходе варварских вторжений и завоеваний в период 5–7 в. в нашей эры. Результатом чего стало господство натурального замкнутого хозяйства в сельской местности с его минимальным продуктообменом, едва едва существующей денежной системы, исчезновение городов и промышленности и связанной со всем этим торговли и финансовой системы: «Вместе с крушением Римской империи исчезло и древнее банкирство».
Это все представляет не черты какого-то нового строя, а возвращение европейских территорий, входивших ранее в состав Римской империи от развитой цивилизации к уровню родоплеменного общества периода его разложения. Подобные же процессы происходили и в других цивилизациях, существовавших задолго до Рима, после мощных варварских вторжений на их территорию. Наглядным примером этого является Крито-Микенская цивилизация в период после ахейского вторжения. То же самое произошло в дальнейшем и с Ахейской цивилизацией под натиском, родственных, но варварских дорийских племен.
Концом классического феодализма, как предшествующего процесса уничтожения развитой экономической деятельности и государства, как его производной, стала так называемая «феодальная раздробленность», когда громадные европейские феодальные королевства, рассыпались из-за начавшихся процессов формирования местных рынков. На базе этих небольших местных рынков стали возникать различные небольшие государственные образования. Как отмечается по этому поводу в одном из учебников для высшей школы: «В период феодальной раздробленности произошли прогрессивные сдвиги в экономическом развитии русских княжеств. Развивались города, ремесла и торговля».[129]
Там, где в ходе феодальной раздробленности процесс возрождения товарно-денежных отношений шел особенно быстро, уже в 10–11 в. в стали возникать чисто капиталистические города-государства, банковские республики Генуя, Венеция, Падуя, Флоренция и ряд других, то есть процесс шел точно так же как происходило образование городов-государств, в соответствующие периоды развития денежно-торгового капитала Египта, Месопотамии, Древней Греции. В свете этого довольно жалки, выглядят рассуждения авторов другого учебника о том, что «Относительно высокий, по сравнению с предшествующем периодом уровень торговых связей внутри и вне страны, еще не противоречил господству феодального строя. Продукты феодального хозяйства вовлекались в рыночный оборот, образовывали денежные капиталы, содействуя укрепления положения, как отдельных феодалов, так и феодального государства в целом».
Возникновение рынков и возрождение товарно-денежных капиталов, означали конец периода феодализма и поэтому создания в Европе в 15–16 в. в централизованных государств с сильной королевской властью, означало, не «укрепление положения отдельных феодалов и феодального государства в целом», а создание общегосударственного рынка товарно-денежных операций и достижение примерного уровня поздней Римской Республики. Свидетельством приближения к этому уровню стала попытка ряда европейских стран в 11–13 в. в н. э. начать колониальную экспансию в виде крестовых походов на Ближний Восток и Северную Африку. А показателем достижения уровня Римской империи Западной Европой стала начавшаяся в 1492 г. «Эпоха Великих географических открытий», быстро переросшая в глобальную колониальную экспансию, длившуюся более 400 лет, вплоть до начала 20 в. н. э.
Сильная королевская власть, в сильном централизованном государстве, требовалась денежно-торговому капиталу европейских стран, для окончательной ликвидации остающихся элементов феодальной анархии, мешавших его экономической деятельности.
Дальнейшее усиленное развитие денежно-торгового капитала европейских стран, начало процесса его соединения с капиталом промышленным, привело к созданию во второй половине 17 — первой половине 18 века, в ряде крупных европейских государств: Франции, России, Австрии, Пруссии — режима абсолютных монархий, а в Голландии и Англии буржуазных республик, а в дальнейшем конституционных монархий. Абсолютизм означал окончательный переход от остатков феодальной монархии к монархии буржуазной.
В связи с этим совершенно несостоятельны утверждения, что капитализм в европейских странах, начал развиваться только после буржуазных революций, которые якобы только для того и делались, чтобы, свергнув феодализм, открыть дорогу буржуазным отношениям в экономике. На самом же деле буржуазные революции и свержение монархий, производились денежно-торговым капиталом, тогда, когда монархия как форма политической власти превращается в тормоз на пути его дальнейшего развития.
Так было в Голландии в конце 16 века, когда испанская монархия перестала выражать или даже хотя бы учитывать интересы голландского капитала.
То же самое происходило и в Англии в период 1640–1688 г.г.
Во Франции за период 1720–1780 г.г. объем внешней торговли увеличился в 4 раза и накануне революции 1789 г., французской буржуазии принадлежало половина национального богатства страны.[131]
Так о каком же свержении феодализма может идти речь? Очевидно, что европейские буржуазные революции, были направлены не на свержение не существовавшего к тому времени феодализма, а на изменение формы политической власти, которая перестала выражать интересы буржуазии, как класса.
И, наконец, основной показатель развития современного капитализма — показатель развития промышленности. «Мануфактура является стадией и формой развития капиталистического производства, поэтому мануфактура может быть только капиталистической и никакой другой» — утверждает учебник по истории СССР для высшей школы.[132]
Исходя, из этого можно говорить, о капитализме, начиная как минимум с Афин времен Перикла (5 в. до н. э.) и Рима. И, последующем его возрождении в Западной Европе в период 11–13 в.в. н. э.
На пути экономического прогресса всегда встречаются препятствия. Продолжаем публиковать главы нового учебника «Основы обществоведения» для 10-11-х классов
Первичная (архаичная) общественно-экономическая формация. Начало ее истории в научных изданиях связывается с появлением разумного человека и созданного им общества сорок тысяч лет назад. Деятельность людей этого периода протекала в рамках общины (родовой, сельской), которая состояла из семей, осуществлявших воспроизводство самого человека.
Следующий мощный скачок развития производительных сил относился ко времени зарождения социальных отношений доклассового общества (6-5 тыс. лет до н.э.). На этом отрезке времени у первообщинников появилась общая собственность на средства производства: хозяйственный инвентарь – мотыги, лодки, телеги, сани и т.п.; полутоварное производство: отделение животноводства от земледелия, рыболовство, а также жилища и предметы домашнего обихода.
Все это обусловило развитие социального неравенства, распад родовых общин на семейные сообщества, формирование частной собственности у родовой аристократии. В итоге возникли первые антагонистические социальные группы и классы. Новый тип производительных сил и производственных отношений в обществе инициировал реформирование первобытно-общинного базиса в рабовладельческий строй.
Рабовладельческая общественно-экономическая формация (первое тысячелетие до н.э. – III век н.э.) наивысшего развития достигла в Древней Греции и Древнем Риме. Производительные силы ее составляли ручные орудия труда, большие массы рабов как «говорящие орудия труда» и группы угнетателей-рабовладельцев. Наряду с названными основными классами формировались сословные группы ремесленников и крестьян.
В экономической сфере рабовладельческого общества наряду с зерновым хозяйством впервые появилось садоводство и огородничество. Для орошения земель в Римской империи возводились искусственные сооружения – каналы, дамбы, а для переработки зерна – мельницы. Продолжался процесс разделения труда: городское ремесло отделилось от земледелия. В ремесле появились простейший токарный станок, кузнечный мех и т.п.
Владельцы ремесленных цехов стремились к обновлению средств производства, интенсификации труда ремесленников и рабов. Но первые и вторые мало были в этом заинтересованы. Нараставшие противоречия между производительными силами и производственными отношениями выливались в восстания рабов, неимущих слоев ремесленников и земледельческого колоната. Последние послужили социальной основой зарождения в III веке н.э. феодальных отношений на территории Римской империи и в других регионах средневековья.
Феодализм как общественно-экономическая формация располагался между рабовладельческим и капиталистическим строем. В среднепоздний период его социальную основу составляли, с одной стороны, феодальный класс и класс крепостных крестьян, с другой стороны, формировались новые социальные группы: владельцы мануфактур и ремесленный пролетариат. Крестьяне и ремесленники в отличие от рабов владели личным хозяйством, в значительной мере трудились на себя и в этой связи были заинтересованы в совершенствовании производственно-технических средств.
В последний период феодализма (ХV-ХVI вв.) на смену ремесленной мастерской пришло мануфактурное производство, взамен простейших средств передвижения – лодок появились парусные суда, а в крестьянских дворах ручные мельницы заменялись на водяные и ветряные, сохи – на металлические плуги и т.п.
В политическом отношении феодальное общество позднего периода от государственной раздробленности развилось до централизованных монархий.
Обобщая вышесказанное о доиндустриальных формациях, выделим их общие и особенные черты. Проанализируйте содержание таблицы и ответьте на вопросы.
1. Назовите отличительные признаки рабовладельческого общества. Какой тип населения преобладал в этом обществе?
2. Чем отличалось феодальное общество от рабовладельческого? Охарактеризуйте их политические сферы.
3. В научных кругах российских обществоведов первой половины ХХ века определились сторонники признания:
а). 2-3 общественных формаций; б). 5 формаций; в). неопределенно большого числа формаций (стадий) в историческом развитии человечества. Прокомментируйте в этой связи свое понимание 2-3-звенной формационной «лестницы».
Рабовладельческое
В экономической сфере:
натуральный, ручной способ производства, невысокие темпы его развития, преобладание аграрного производства над ремесленно-мануфактурным;
неразвитость рынка и банковской системы;
рабско-крепостнический характер труда;
ограниченная востребованность к нововведениям.
В социальной сфере:
преобладание сельского населения над городским;
сословность в образовании и профессиональной подготовке;
ограниченность миграции сельского населения в промышленность.
В политической сфере:
наследственность монархической власти;
ограничение простолюдинов в политических правах и свободах;
сословный характер местных институтов власти.
В духовной сфере:
внедрение в социальном быту индивидуализма, библейской морали;
сведение культурно-духовной жизни крестьян и ремесленников к «богостроительству».
Промышленный капитализм как формация за период с середины ХVIII в. и до конца ХIХ в. заметно развился на индустриальной основе не только в Европе, но и в Северной Америке. Свои впечатления о формировании капиталистической общественной системы в странах Западной Европы на первой стадии индустриализации изложил в книге «О промышленной системе» (1820 г.) французский социалист-утопист Анри Сен-Симон. Он назвал эту систему «индустриальным обществом».
Если первые паровые машины, текстильные товары, железо были основными символами первого периода (1750-1860 гг.) индустриализации, то вторая половина ХIХ в. вошла в историю как эпоха стали, строительства железных дорог, автомобилей, химического производства, электроэнергии, телеграфных линий и т.д. Выпуск стали позволил ускорить и расширить производство железнодорожных рельсов, локомотивов, строительство мостов и многоэтажных зданий, стальных кораблей, цистерн для нефти, массовое производство токарных станков, инструментов, болтов и гаек, новых видов вооружения.
Потребность в стали год за годом росла. В 1865 г. было произведено полмиллиона тонн стали, а в 1914 г. этот показатель вырос до 50 млн. тонн. К началу первой мировой войны Германия обогнала Великобританию, Францию. Но впереди всех оказалась Северная Америка, которая производила стали больше, чем три ее главных конкурента.
Вместе с индустриальным прогрессом усиливались капитализация не только городского, но и деревенского населения, формирование на этой базе новых классов и социальных групп: на одном полюсе промышленно-торговой буржуазии, латифундистов-землевладельцев, зажиточных крестьян и на другом полюсе – фабрично-заводского и сельскохозяйственного пролетариата.
На рубеже ХIХ-ХХ вв. материалистическая теория общественного прогресса пополнилась новыми концепциями. Э. Бернштейн (1850-1932 гг.) в своих публикациях в русском переводе («Принципы социализма» (1901 г.) и других) выступил с критикой марксовой теории кризисов буржуазного общества, революционной смены экономических формаций. Позже, в двадцатые годы ХХ века, Бернштейн вместе с другим немецким социологом – М. Вебером встал на позицию экономико-правовой концепции австрийского экономиста Ф. Хайека. Суть ее выражалась во внедрении в производственные отношения стихийной, нерегулируемой рыночной экономики, максимальной свободы предпринимателей ради выгоды.
Внедрение в индустриальную экономику США и стран Западной Европы рыночно-монетаристской теории Хайека на первых порах способствовало бурному выпуску не только промышленных средств производства: тракторов, грузовых и легковых машин, самосвалов, самолетов, кораблей, но и бытовой техники: холодильников, стиральных машин, электроплит, пылесосов, радиотехники. Это был, по существу, поворот индустриальных стран к созданию общества потребления.
Финансово-промышленная элита Америки не жалела денег на рекламу в средствах массовой информации, чтобы ее граждане покупали больше товаров. Многие американцы под влиянием рекламы стали покупать и жить не по средствам, влезали в долги. Богатые предприниматели строили под солнцем Флориды престижные виллы, среднебогатые покупали в кредит коттеджи в пригородах, бытовую технику, престижные марки автомобилей.
В 1928 г. президент США Герберт Гувер в послании к конгрессу в этой связи писал: «Мы… вскоре доживем до того дня, когда в нашей стране с нищетой будет покончено… Я не боюсь за будущее нашей страны. Оно озарено для нас светлыми надеждами». Однако уже в начале тридцатых годов двадцатого века в Америке разразился небывалый экономический кризис. Закрывались фабрики и заводы, прекратили свою работу 10 тысяч банков, а сельские фермы тысячами продавались с молотка. Более половины американских семей испытывали нужду, и тех, кто не был в состоянии платить за квартиру, выдворяли на улицу. В городах возникли трущобы – жилища бедняков из картонных ящиков и жести. Голодные копошились в пищевых баках с отбросами в поисках чего-нибудь съедобного, в зимние месяцы замерзали насмерть. То же самое происходило в Западной Европе, особенно в Германии, Италии. Чтобы преодолеть в западноевропейских странах и США многомиллионную безработицу, правительства этих регионов развязали еще одну большую мировую войну (1939-1945 гг.).
Советский Союз в предвоенные годы и в дальнейшем широко индустриализировался, экономически перестраивался. Именно тогда был заложен фундамент нашей победы в Великой Отечественной войне. К 1940 г. СССР по уровню индустриализации опередил все европейские страны и вышел на второе место в мире после США. Заработная плата и другие социальные блага тружеников промышленности стали нормальными по тем временам.
Вторая мировая война в корне изменила соотношение сил между странами и континентами. Уже в 1944 году Америка преодолела последствия экономического и финансового кризиса 30-х годов, увеличила за счет военных поставок валовой национальный продукт вдвое, а на ее предприятиях производилась половина всей мировой промышленной продукции. В результате США стали экономической и военной сверхдержавой. Несколько спустя, к 50-м годам, сверхдержавой стал и СССР, с которым не могла не считаться ни одна страна, в том числе и Америка. В 1957 году советская страна запустила в космос первый искусственный спутник Земли, в 1961 г. послала первого человека в космос и т.д.
В первые 15 лет после войны в Америке продолжался подъем во всех сферах общества, был проведен ряд социальных реформ, сокращена безработица, повышены уровни заработка. Для белого населения страны была открыта сеть супермаркетов, проводилась «семейная автомобилизация».
Достижения США в экономическом и научно-техническом развитии породили в кругах социологов и политологов Запада (Р. Арон, Дж. Белл, У. Ростоу и другие) радужные иллюзии об отмирании марксистской теории формационного общества и ее замене концепцией «индустриального общества» с конечной ступенью «общества массового потребления».
Американский социолог У. Ростоу в своем труде «Стадии экономического роста» (Кембридж, 1960) объяснял причины перехода от феодального аграрного общества к индустриальному повышению у народонаселения образованности и технических знаний стремлением людей к прогрессу. В этой связи он предложил взамен марксистской формационной теории свою концепцию «стадийного экономического роста». Первую стадию с ограниченными знаниями людей, примитивной техникой Ростоу характеризовал как «традиционное аграрное общество». Индустриальное зрелое общество у него начинается с четвертой стадии общественного развития.
К пятой стадии У. Ростоу относил общество «высокого массового потребления». Такое общество в 60-70-е годы было характерным не только для США, но и для Швеции, Швейцарии, Англии, Канады. К этому уровню приближался и Советский Союз.
Эволюционная теория У. Ростоу «стадиального экономического развития» стала в дальнейшем одним из источников концепции постиндустриального (информационного) общества. Об этом речь пойдет позже.
Постиндустриальное (информационное) общество. Предпосылками для его формирования стал курс стран Западной Европы и США с развитой тяжелой индустрией и новыми наукоемкими отраслями в экономической, духовной и других сферах. Наиболее развернутое определение такого общества было изложено называвшимся ранее профессором Гарвардского университета Америки Дж. Беллом в книге «Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования». «Это общество, – писал в 1959 г. автор, – в экономике которого приоритет перешел от преимущественного производства товаров к производству услуг, проведению исследований, организации системы образования и повышения качества жизни, в котором класс технических специалистов стал основной профессиональной группой и, что самое важное, в котором внедрение нововведений… во все большей степени зависит от достижений теоретического знания… Постиндустриальное общество… предполагает возникновение интеллектуального класса, представители которого на политическом уровне выступают в качестве консультантов, экспертов-технократов».
В 70-е годы ХХ века два десятка современных развитых государств мира поставили перед собой цель построить у себя такое общество, где главным общественным богатством наряду с производством услуг станут знания, а приоритетным направлением станет информация. Такое общество поэтому чаще всего называют информационным. Выше отмечалось, что в западных странах эта концепция не только в семидесятые, но и в последующие годы обрела реальность общественного идеала. США всей своей экономической мощью и развитой системой университетского образования продолжили укреплять свою авангардную роль по всему спектру научно-технического прогресса – от информатики до биотехнологии.
В конце 90-х годов прошлого века правительство США разработало курс на перевод страны к 2020 году к новой научно-технической цивилизации – информационному обществу. По расчетам американских ученых, к намеченному сроку в материальном производстве их страны будут задействованы лишь 17% населения. Ученые США убеждены, что этого будет достаточно для социально-экономического процветания и сохранения мирового лидерства Америки на планете.
В. Мальцев: «Наша задача – катапультировать Вову»
9 октября Мещанский суд Москвы, удовлетворив ходатайство ФСБ, заочно арестовал оппозиционера Вячеслава Мальцева, обвиняемого в публичных призывах к экстремизму на митинге 6 мая, и объявил его в международный розыск.
В своем твиттере политик откликнулся на это решение так: «*** им на рыло, а не Мальцева».
В 2016 году Мальцев участвовал в выборах в Госдуму и во время теледебатов говорил, что главный тормоз для России – это Путин, советовал отправить «царя» в дурдом, в тюрьму или посадить на кол. В апреле 2017 года Мальцева задержали в Саратове, выломав дверь квартиры, и отправили самолетом в Москву. Против него было возбуждено дело по статье «Создание экстремистского сообщества». В июле Мальцев покинул Россию и находится во Франции.
На YouTube-канале «Артподготовка» оппозиционер разъясняет свою программу: отстранение от власти «Путина и его шайки» с последующим трибуналом; прекращение агрессивных войн и подписание мирного договора с Украиной, признание преступной деятельности спецслужб, люстрация, полная экономическая амнистия…
Вячеслав Мальцев рассказал Радио Свобода о своей уверенности в том, что в России грядут большие перемены.
– Я набрал ваше имя в «Гугле», и первое, что мне предложил поиск, – это словосочетание «Вячеслав Мальцев революция». Я знаю, что вы назначили революцию на 5 ноября, ведете на своем канале отсчет до этой даты, осталось довольно мало времени. Почему 5 ноября, нужно ли это воспринимать буквально или это метафора?
– Сейчас такое время, когда меняется общественно-экономическая формация, это совершенно очевидно. Информационный мир побеждает. Обычно такие вещи, как смена общественно-экономических формаций, происходят революционным путем там, где этого не хотят, и эволюционным путем там, где этого хотят. В России явно не хотят прихода нового, пытаются отгрести в феодализм, даже в рабовладельческий строй, поэтому революция неизбежна, и, она, конечно, здесь будет. Я подумал, что информационный мир требует точной даты. Поэтому это такая небольшая провокация: когда сказано, когда произойдет революция, со всех сторон начинают к ней готовиться: и с той, которая не хочет, и с той, которая хочет, то есть качели раскачивают с двух сторон. Соответствующим образом эта информа сама себя наполняет, начинает жить собственной жизнью, дает людям возможность задуматься: они где, на какой стороне? Они с прошлым, с Путиным, с его кооперативом «Озеро», который разворовывает страну, с теми, кто угнетает народ, с теми, кто отправил нас в самые последние ряды среди стран, входящих в ООН, или с теми, кто хочет, чтобы Россия была передовая, с теми, кто хочет, чтобы Россия в информационном мире доминировала, а к этому есть предпосылки серьезные. Ведь вторым языком интернета является русский язык, не китайский, не хинди, не испанский, не французский, а русский язык! Очень хорошие стартовые позиции у России, но один есть барьер, одно препятствие, имя этого препятствия – Вова, фамилия его Путин. Поэтому тут совершенно очевидно, что надо было когда-то принимать решение. Пятое число почему? Потому что сто лет Октябрьской революции седьмого числа. Если бы было у нас седьмое число, восприняли бы это как коммунистическую красную революцию, а она вовсе не коммунистическая.
– Хорошо, наступает 6 ноября, революции нет. «Два человека выйдут, покурят и разойдутся», – цитирую комментарий в вашем YouTube-канале. «Революцию из теплой Франции не делают по Скайпу», – пишет один из комментаторов. Что вы им ответите?
– Мы говорим об информационном мире, а в информационном мире революция несколько другая, чем во всех остальных. Грядет новая общественно-экономическая формация. Если пятого числа вдруг по какой-то причине не происходит революции, то она происходит 18 марта 2018 года. Крайняя точка есть, и ее поставил не Мальцев, ее поставил Путин, который возжелал снова куда-то избираться и продолжает быть самым главным. Ему на день рождения присылали поздравления, всякие сатрапы желали ему выбрать правильный путь. Ему 65 лет, а он должен выбирать правильный путь, как будто ему 16! А вот 16-летние юноши не могут выбрать правильный путь, потому что есть Вова, которому 65 лет, и он этот путь выбрал за них. То есть получается такая ситуация, что он решил уже судьбу одного поколения, сейчас решает судьбу второго поколения. Разве это поколение допустит? Нет, конечно. Каждый раз, когда меняется общественно-экономическая формация, происходят различные революции. Гегемоном этой революции является передовой класс, тот класс, в руках которого сосредоточены самые передовые средства производства. Впервые в истории человечества самые передовые средства производства сосредоточены в руках у неимущего класса, это класс молодежи. Ничего не имеют абсолютно, но имеют самые передовые средства производства – компьютеры, гаджеты и так далее. А самое главное, мы же понимаем, что производительные силы состоят не только из орудий производства, они еще состоят из тех, кто имеет навыки на них работать. Так вот навыки работать на этих самых передовых средствах производства есть только у молодежи, нет их ни у какого Путина, ни у его сатрапов, ни у кого. И не могут они, как в капиталистическом мире, просто тупо нанять эту молодежь, и не могут они, как при феодализме, сделать их своими крепостными или, как при рабовладении, сделать их рабами. Потому что меняется общественно-экономическая формация, формула «товар-деньги-товар» уже не работает. Информационный мир дает массу информационного товара абсолютно бесплатно. И люди туда вкладывают свой труд совершенно бесплатно. Это уникальная ситуация. Конечно, эта ситуация вынесет и Вову, и всех остальных, просто нафиг сметет.
– Белоруссия, Казахстан, там примерно такие же правители находятся у власти дольше, чем Путин. Все попытки их смести оканчиваются только укреплением их власти.
– Я говорю о конечном этапе. Вы что думаете, в Белоруссии вечно будет Лукашенко, а потом, когда он уйдет, будет Коля? Да не будет этого! Информационный мир там такой же, так же точно развивается, скоро все эти диктаторы, мягко их называю, улетят, не будет ни одного диктатора. Не потерпит информационный мир диктатуры. Более того, информационный мир не потерпит и старой формы правления. Та форма правления, которая сейчас существует в большинстве стран неолиберализма, не может работать. Потому что информационный мир требует прямой демократии, когда каждый мальчишка, который умеет пользоваться гаджетом, гораздо умнее, гораздо приспособленнее, чем кто-то, кто им управляет. Каждый мальчишка должен принимать участие в управлении. Как возможно это управление? Очень просто, через те же самые гаджеты. Как сейчас в Эстонии люди голосуют по различным карточкам. Как возможно? Чтобы на должности, включая самую высшую, руководящий человек избирался, именно избирался, не назначался, на один срок. Не более одного срока! Чтобы не было никакой секретности, потому что секреты только для того, чтобы нас грабить, для того, чтобы темные делишки делать. Должны быть видеокамеры в кабинете, микрофоны: всё, что делает должностное лицо, это лицо должно делать в облаке, доступ к облаку должен быть у каждого, каждый может войти и посмотреть, чем он там занят, работает он или пасьянсы раскладывает. И тогда всё будет в порядке. Это не завтрашний день, к этому человечество движется, сто процентов к этому человечество придет, потому что нет другого пути. Электронные деньги, информационный мир – это единственный путь для человечества. Назовите любой другой, не работает другой путь.
– Вы обращаетесь к молодежи, которая живет в информационном мире, но ваши сторонники – люди другого круга и другого возраста. Как бы вы описали своего идеального сторонника?
– Я знаю своих идеальных сторонников – это мужчины от тридцати лет до пятидесяти, политически активный возраст. У нас много и женщин, и даже бабушек у нас много, они очень активные, но основная масса, 85% – это как раз мужчины этого возраста.
– То есть это не школьники, не хипстеры, которые выходят за Навального?
– Да, конечно. Хотя я считаю, что именно эти школьники, именно эти хипстеры являются гегемоном, безусловно.
– Знаю, что вы были знакомы с одним из столпов нынешнего режима, Вячеславом Володиным. Что это за человек? Вы можете представить, что он при каких-то условиях возьмет и отдаст власть этому «гегемону»?
– Да, конечно, могу представить. Он очень хорошо умеет все считать и очень хорошо прокладывается под систему. У него талантище именно так действовать, приспосабливаться. Он мимикрировать может совершенно свободно – из коммуниста в либералы, из либерала в путинца, у него нет особо устоявшихся политических взглядов, жестких политических принципов. Так что какие правила игры будут, под такие он и будет подстраиваться.
– Вы тоже когда-то состояли в «Единой России», были не последним человеком в Саратовской области. Когда наступило ваше прозрение?
– Я изначально понимал, что Путин – это тот человек, который приведет Россию в яму. Вступление мое в «Единую Россию» – это была попытка организовать там оппозицию Путину. В 2003 году я увидел, что не получается никакой оппозиции. Там находились Шаймиев, Лужков в этой «Единой России», собственно туда Володин меня и затащил с Говорухиным на пару. Причем я Говорухину поверил, потому что он шел на первых президентских выборах против Путина, я работал в его штабе абсолютно бескорыстно, делал всю работу, потому что я хотел, чтобы Путина не было или хотя бы чтобы народ задумался, что он творит, кого он тащит в президенты.
Потом, когда я увидел, что происходит объединение «Единство» и «Отечество – вся Россия», я подумал, что наверняка Примаков, Лужков и все остальные не захотят окончательно прогнуться, начнется кризис когда-нибудь и Путина можно будет катапультировать. Видите, я ошибся немножко. Когда понял, а понял я это в 2003 году, я ушел из «Единой России».
– В 2016 году вы были единственным человеком, который во время дебатов решительно выступил против Путина, и это увидели миллионы телезрителей. Вы сказали, что есть варианты: посадить его в дурдом, в тюрьму или на кол. И вокруг этого возникло облако конспирологических домыслов – как вообще такое было сказано по телевидению, нет ли здесь какого-то заговора… Может быть, Мальцев работает на кого-то, может быть, это все спланировано? Как вам это тогда удалось?
– Это был прямой эфир, потому и удалось. Я, конечно, часто действую экспромтом, но эти вещи уже были сказаны неоднократно в программе «Артподготовка», неоднократно писались в «Твиттере», поэтому мне ничего не надо было выдумывать. Помните, я предложил проголосовать, кто против Путина. На трибуне поднялась только одна рука – это я, остальные, кто дебатировал, не подняли руки, а в зале – ползала. Я открою тайну, там не было ползала, потому что там все-таки было очень много массовки, которой платят деньги, хотя из этой массовки многие тоже подняли, где-то процентов 40, но было показано оператором так, что как будто это весь зал. Можно сказать, что Мальцев опять с кем-то договорился. Я ни с кем не договаривался, люди сами все делали. И вообще самоорганизация – это очень важная часть информационного мира. Людей, которые на телевидении мне помогали, я не знал до этого. Я захожу в студию, и мне показывают, чтобы я ко второму месту подошел. Человек, который в студии стоит, шепчет мне: по жеребьевке ты последний. «Я по жеребьевке последний». Да, пожалуйста, вам последнее место, самое, конечно, приятное, самое хорошее. Кто-то пытается развести, но люди, которые здесь же, помогают. Я их не знаю, я их никогда не видел. Просто у нас есть общее – мы не хотим этого режима. Поэтому какие-то конспирологические версии – да, можно тащить, что есть определенный заговор пятой колонны против Путина. Но эта пятая колонна – не та пятая колонна, про которую рассказывают эти отмороженные, у кого православие головного мозга, нет, эта пятая колонна реальная, находится внутри путинского режима и с идеологической позиции пытается этому режиму мешать и пытается его развалить. Это очень правильно. Если бы не эти люди, то я бы сейчас находился в тюрьме, а не за рубежом.
– Вас вчера заочно арестовали. Вы говорили о том, что и вы готовитесь, и ваши противники готовятся к революции. Наверное, это решение Мещанского суда – один из признаков этой подготовки противной стороны.
– Да, конечно, безусловно.
– Вы восприняли это с юмором, судя по вашему твиттеру…
– Что же, я не знал, что меня арестуют, что ли? Если они 3 июля возбудили дело по каким-то надуманным основаниям, по выступлению на улице Сахарова 6 мая. Позвольте, 6 мая я выступил, сказал, что надо менять режим, да здравствует революция, и это является экстремизмом? Это просто очень смешно. Ни в одной стране мира, даже в России это не является экстремизмом. Нашли каких-то ушлепков в Калуге, которые дали заключение, что это экстремизм. Такие же ушлепки сейчас дают заключение, что книжка Носова – это экстремизм, «Чиполлино» – экстремизм, прочие такие вещи. Но это особенность путинского режима, маразм дошел до крайней точки.
– Вы сказали, что это месть вам со стороны спецслужб, со стороны ФСБ. Я прочитал вашу программу, вы предлагаете вообще все спецслужбы распустить. Это довольно утопично. Что, все тысячи и тысячи людей, которые сейчас при путинском режиме живут припеваючи, окажутся нищими на улице? Сразу будет следующая революция.
– А почему они нищими на улице окажутся? Что, они не найдут, чем себя занять? Это первое. А второе: с какой стати мы их должны кормить? Вооруженных людей зачем нам кормить? Потому что у них есть оружие? Поэтому мы их должны кормить, как рэкетиров? Давайте наберем тогда рэкетиров, если нам кого-то надо кормить вооруженного, может быть, они будут себя вести более человечно. Не нужен народу никто! Какие спецслужбы? Что делают спецслужбы – дома взрывают? Когда есть спецслужбы, тогда опасности огромные для народа. Единственным источником власти, по моему пониманию, по пониманию классических либералов, является вооруженный народ – вторая поправка к Конституции США, недаром же она написана, именно вооруженный народ. Но неолибералы боятся вооруженного народа. Не знаю почему, надо у них спросить. А спецслужбы более лабильны к таким же спецслужбам, как они сами, они всегда находят общий язык. Террористические угрозы – то, что им нужно прежде всего. Не было бы спецслужб, не было бы и террористов, они как две стороны одной медали. Посмотрите, что изменилось, например, во Франции с точки зрения террористической опасности после того, как ввели особое положение: дали колоссальные полномочия, средства огромные спецслужбам. Что изменилось? Ничего не изменилось, все так же абсолютно. То есть можно было бы этого ничего вообще не делать. Как спецслужбы повлияли на то, что мужик сумасшедший в Ницце на машине передавил огромное количество людей ни в чем неповинных? Никак не повлияли. То есть обычные люди вооруженные, если бы они были в том месте, они бы повлияли гораздо лучше, чем спецслужбы, которые где-то сидят, что-то вынюхивают, на самом деле занимаются своими собственными делами. Основная масса спецслужб России чем занимается? Бизнесом занимается, причем криминальным, отмывает деньги, мы это прекрасно знаем. А знаете, почему крупные партии наркотиков в России не задерживают? Во всех странах мира задерживают крупные партии кокаина, а в России нет. Потому что перевозкой кокаина спецслужбы занимаются. Мы это все прекрасно знаем, поэтому зачем они нам нужны. Это абсолютно не утопично, с какой стати это утопично? Есть фактически криминальные организации, которые сидят на шее у народа, этот народ погоняют, этот народ чморят, закрывают его в тюрьмы, если кто-то что-то против ветра пукнет, если кто-то разместил отрывок из Носова или выдержку из «Чиполлино», они сразу начинают звонить и запугивать. С какой стати?
– Вы упомянули Францию, я как раз хотел спросить вас об опыте европейской жизни. Интегрируетесь ли вы во французское общество или живете только мечтой о возвращении в Россию? И думаете ли вы, что обстоятельства могут так сложиться, что вам придется жить в эмиграции еще годы и годы?
– Да не будет никаких годов, о чем вы говорите? В любом случае, даже если вдруг по какой-то причине 5 ноября чего-то не получается, есть крайняя точка – это день выборов Путина. Я думаю, никаких шансов у них нет в любом случае. У меня не было времени интегрироваться в европейское общество, я работаю, занимаюсь тем, чем я всегда занимаюсь. Поэтому особо я об этом не задумываюсь. Я не связываю свою судьбу ни с какой другой страной мира, кроме России. Мне очень важно, чтобы в России все было нормально. Я знаю, что вы либеральным каналом являетесь, я хочу обратиться к либералам. Большая часть либеральной публики, которая никогда меня не слышала, не знает, о чем я говорю, писали вчера в комментариях под этими решениями, что меня арестовали: «наконец-то фашиста арестовали». Я такой же фашист, как вы марксисты! Вы вначале поймите, о чем идет речь. Я обращаюсь к неолибералам: вы гораздо меньшие либералы с точки зрения классического либерализма, чем я. Вы боретесь за свободу слова? Нет, вы не боретесь, у вас какие-то слова можно говорить, а какие-то нельзя. А мы боремся за общую свободу слова, мы боремся за свободу информации, за все классические либеральные ценности, за которые почему-то прекратили бороться вы. Но в любом случае эти классические либеральные ценности в будущем информационном мире будут доминировать. И нет другого пути никакого.
– А если 18 марта Владимира Путина изберут и он будет править и дальше? Почему вы это исключаете?
– У меня мистическое сознание. Потому что это гибель для России. Россия и так находится в жопе мира, извиняюсь за такое выражение. Если Путин пробудет еще какое-то время… Вы же видите, что происходит – налоги на собачек с кошками, какие-то совершенно фантасмагорические вещи, которые присущи только сказкам или уродским фантастическим произведениям. Вы бы обратили внимание на одну особенность, что фантастические произведения, которые писали на Западе в 70-е годы, это были какие-то страшные совершенно вещи, антиутопии, а те, которые писали в Советском Союзе, они такие теплые, красивые. В результате произошло прямо противоположное: советскую фантастику стали реализовывать на Западе, а тот ужас, который описывался на Западе, стал Путин реализовывать. Как бы он ни реализовывал этот ужас, но не может быть ужас без конца, все это когда-нибудь кончится. Безусловно, чем раньше это кончится, тем больше у России шансов быть среди передовых стран. Чем дольше протянется путинский режим, тем ближе к Ким Чен Ыну мы откатимся. Как это ни парадоксально, у Северной Кореи есть некий вариант. Допустим, что-то случается с этим Ким Чен Ыном, падет режим и Северная Корея объединится с Южной, все, более-менее сразу же становится нормальной страной, происходит некий качественный скачок, который, может быть, еще Корею в передовики выведет везде. А у нас нет Южной России, нам не с кем объединяться. Если мы это сами сделаем, то все получится, а если мы будем ждать, как Восточная Германия или Северная Корея, чтобы с кем-то объединиться, ничего не получится, мы ни с кем не можем объединиться. Наша главная задача все сделать самим, катапультировать Вову и двигаться в том ключе, который мы выберем.
Радио Свобода
Никто не тянул президента Путина за язык. Он сам сказал: убийство магаданского губернатора Цветкова… — Газета.Ru
Никто не тянул президента Путина за язык. Он сам сказал: убийство магаданского губернатора Цветкова есть преступление против государства, против государственного устройства. Отчасти это есть признание существования в России некоего государственного устройства. Как сложившегося обстоятельства. По крайней мере, президент, если генпрокурор Устинов не исказил его слова, искренне так думает.
На днях мне попалась еще одна примечательная реплика, на Анекдот.Ru:
«Ура! Мы прорвались! И теперь все будет только лучше. Вспомните, в начале перестройки было пророчество:
Нас ожидает: перестройка, перестрелка и перепись оставшегося населения. Кажется, все кончилось».
И Путин, и анекдот весьма близки к истине. Ведь все действительно кончилось. Мы прорвались, и у нас снова есть государство, его устройство и даже некий государственный строй. Образованные историки называют его президентской республикой.
Я, как необразованный и не историк, не очень-то и понимаю – что такое строй «республика», тем более «президентская». Вот, скажем, «президентская монархия», это что такое? Это, возможно, Туркмения. Хотя там, наверное, не монархия, а туркменбашия. Но частично еще все-таки президентская. Или, скажем, в Калмыкии – какой строй и какая, к чертовой матери, общественно-экономическая формация? Советский монархический феодализм с вынесенными вовне фантомами демократических свобод? Или все та же самая президентская республика с элементами родо-племенного социалистического натурального хозяйства? Чушь какая-то собачья. Привычные термины, к сожалению, слишком куцые и гладкие для внятного отображения мрачно происходящего.
Вот что у нас сейчас в России – вообще никто ответственно разъяснить не может. Но оно уже склалось. Практически окончательно. И это самый важный из всех доступных для нас итогов. Не только перестройки с перестрелкой, но и семидесятилетнего торжества великой советской власти.
Ведь если как следует задуматься и посмотреть на пресловутую советскую власть чуть издалека, свысока даже, вот так, как могли бы маньчжуры посмотреть на киданей или предшествующих себе чжурчженей, то можно разглядеть, что это была совсем не эпоха, не период, не какая-то отдельная самостоятельная формация, а всего лишь навсего коротенькая фаза варварской экспансии.
Это ведь раньше считалось, что варвары – такие безумные галлы с гуннами и вандалами, которые во главе с сумасшедшими Атиллой и Вещим Олегом прибегают из диких степей Казахстана на трепетные римские оргии. Не-ет, дорогие товарищи социалисты с империалистами, после того, как Земля стала маленькой и беспорядочные волны дивергенции наполнили ее многочисленными и повсеместными этносами, варварам стало неоткуда приходить и они начали появляться изнутри цивилизаций. И если, скажем, глянуть на фотографии кадровых офицеров царской и красной армий, то станет понятно – это существа, отличающиеся друг от друга на физиологическом уровне. То же относится и к университетской профессуре. Восстание люмпенов, возглавляемое денатурализованными еврейскими бандитами, названное впоследствии октябрьской социалистической революцией, было заурядным нашествием внутренних варваров.
Если отнестись формально к нынешней российской государственности, то она, безусловно, есть президентская республика. А если проявить некоторую честность, то можно обнаружить в ней клановый феодализм с элементами раздробленности и демократическими формами боярского землевладения.
Ведь кто такой есть (или был) убиенный губернатор Магадана? Ну уж никак не избранник местного гражданского общества, которое делегировало ему ряд полномочий в рамках общественного договора.
Он, скорее всего, был удельным магаданским князем, вступившим в неразрешимый конфликт с местной боярой, которая не смогла удержать свою отложившуюся дружину от скоропалительных решений.
Разумеется, терпеть этого нельзя. И великий князь Московский и всея оставшейся Руси Путин искренне полагает, что локальные магаданские бизнесовые конфликты должны быть разрешаемы не на местном уровне, а непосредственно в Москве. Иначе – как ему подтвердить свои полномочия, существующие лишь до тех пор, пока московская бояра терпит его неожиданное самовластье.
Восстание люмпенов, названное советской властью, завершилось. Люмпены цивилизовались, воспроизвели империю, сформулированную Николаем I, реставрировали науку и искусство, а потом поняли, что заданная ими модель распределения чересчур вычурна. И стремительно похерили все, прежде благословляемое. Перестроились и перестрелялись.
Кажется, что мы уже приплыли. Приползли и прилетели. Долгая, мучительная пертурбация, именованная переходными периодами (от самодержавия к развивающемуся дикому капитализму), вроде как завершилась. Можно жить, а?
Попытайтесь, дорогие товарищи демократы. Только помните, пожалуйста, при этом, что сильно развитая в Северной Америке демократическая жисть посмотрела на наши развлечения, подумала-подумала и решила максимально усугубить свою государственность. Хотя бы и при помощи отдельно взятого из недр собственных спецслужб бен Ладена.
Теперь, если не оглядываться на Маркса, в самой империалистической и демократической стране постепенно образуется клановый госкапитализм. С тенденцией к политкорректной абсолютистской президентско-боярской республике.
Нам, впрочем, это по барабану. Мы уже дома. Наш феодально раздробленный социализм с его мелкобуржуазными инклюзиями выдержит еще не одну реинкарнацию, оставаясь сам собой и сохраняя лидирующие клано-родовые союзы у власти.
Я, разумеется, шучу. Пока локальный боярский наместник мне это позволяет.
Значение слова ФЕОДАЛИЗМ. Что такое ФЕОДАЛИЗМ?
«феодализм» в словаре кроссвордиста
- Общественный строй в средние века.
- Одна из общественно-экономических формаций.
- Предшественник капитализма.
- Предшествующий капитализму общественный строй.
- Система поземельных и политических отношений, характерная для средневековой Европы.
- Сменяющая рабовладельческий строй и предшествующая капитализму социально-экономическая формация.
- Сословно-классовая структура общества, характерная для аграрного по своей природе и ведущего по преимуществу натуральное хозяйство коллектива.
- Соц.-экономич. формация.
- Стадия перед капитализмом.
- Стадия, предшествующая капитализму.
- То, что было до капитализма.
Дополнительная информация
- Слово «феодализм» состоит из 9 букв: ф, е, о, д, а, л, и, з, м.
- Синонимы к слову «феодализм»: формация.
- Слова, начинающиеся на «фе».
- Слова, заканчивающиеся на «зм».
- Слово «феодализм» задом наперёд (наоборот) читается как «мзиладоеф».
Феодальный способ производства | Encyclopedia.com
ФЕОДАЛЬНЫЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА В АНАЛИЗЕ МАРКСА, ЭНГЕЛЬСА И ЛЕНИНА предложенный Карлом Марксом (1818–1883), где он предшествует капиталистическому способу производства. Маркс развил понятие феодального способа производства, в частности, в разделе «Докапиталистические экономические формации» Grundrisse (1857–1858) и в главе 47 первого тома Capital (1867) .Однако его интересовало не столько описание основных черт феодального общества, сколько сосредоточение внимания на отличительных характеристиках капитализма по сравнению с предыдущими способами производства. Анализируя феодальный способ производства и его упадок, он также пытался выделить основные факторы, исторически объясняющие возникновение капитализма. Первоначальные формулировки, данные Марксом, Фридрихом Энгельсом (1820–1895) и Владимиром И. Лениным (1870–1924), рассматривали феодальный способ производства как по существу экономическую динамику порабощения и эксплуатации.Впоследствии марксистские научные дебаты двадцатого века о феодальном способе производства обрамили три основные проблемы: его отношения с крепостничеством, его взаимодействие с феодализмом как политической и юридической концепцией и причины его краха и перехода к капитализму.
Марксово определение феодального способа производства опирается в значительной степени на понятие феодальной ренты , характеризующей как производственные отношения, так и способы извлечения излишков у непосредственных производителей.Феодальная рента требует наличия крупных сельскохозяйственных производственных единиц (усадеб, вотчин), принадлежащих помещику, который может принудительными средствами заставить крестьян платить ренту в виде труда (барщины), продуктов или денежной дани. Взамен крестьянам, живущим в деревнях, разрешается владеть небольшими индивидуальными земельными владениями (полосами, виргатами) и иметь доступ к лесам и пастбищам как к общей земле. Излишек, извлекаемый в виде феодальной ренты, обнаруживает отношение личного подчинения между крестьянином и помещиком, что подтверждается тем, что помещик является высшей политической властью над географической единицей (леном), включающей вотчину, крестьянские наделы и земельные владения. общая земля.
При этом помещик является еще и вассалом , личным подчиненным вышестоящего дворянина или государя, признающего феодальную власть помещика в обмен на военные услуги. Традиционные обычаи — тема, затронутая в книге Энгельса « Социализм: утопический и научный» (1892) — играют решающую роль в поддержании этих сетей иерархий, обязательств и подчинения, которые кажутся естественными и неизменными. Наконец, для Маркса и Энгельса феодальный способ производства отражает радикальное противостояние между деревней и городом, который остается экономически маргинальным и неразвитым.
Обсуждение феодализма Энгельсом, особенно в Происхождении семьи, частной собственности и государства (1884), уравновешивало акцент Маркса на экономических причинно-следственных связях со значением общинного землевладения как источника крестьянского сопротивления домовладелец. Подобные темы всплывали и в спорах о феодальном способе производства в революционной России. Николай Бухарин (1888–1938) и особенно ленинский труд «Развитие капитализма в России » (1899) описывают царскую Россию как феодальное общество, в котором угнетенные крестьяне составляют крепостное право, сохраняющее прочные связи с общинными формами собственности.Более того, у Ленина русский феодализм — это не единственный способ производства, а скорее «общественная формация», в которой наряду с феодальным землевладением существуют другие способы, в том числе развивающийся капитализм, под властью сильного централизованного абсолютистского государства. Как и в других частях Восточной Европы, феодалы-помещики демонстрируют Ленину тенденцию развиваться и превращаться в буржуазных аграриев, которые на том, что Ленин называет прусской дорогой , начинают нанимать наемных рабочих для производства продукции на рынок.
Вопросы, затронутые ленинскими рассуждениями о феодализме, — о роли крепостного права, политическом абсолютизме и способах перехода к капитализму — нашли отклик в послевоенных марксистских дебатах. Кроме того, там географический фокус феодального способа производства был расширен за пределы европейского контекста, поскольку ученые-марксисты определили феодальные экономические и политические отношения в период сёгуната в эпоху Токугава в Японии (1600-е – середина 1800-х гг.), в имперской Эфиопии (конец с 1800-х по 1970-е годы) и, что более спорно, в дореволюционном Китае.
Главный предмет дискуссии касался отношений между феодальным способом производства и феодализмом, задуманным как широкая политическая, юридическая и идеологическая конструкция. Историки-немарксисты (Марк Блок, Отто Хинтце, Робер Бутруч, Жорж Дюби) выдвинули эту последнюю точку зрения, которая, однако, также повлияла на тщательный марксистский анализ, предложенный Перри Андерсоном (1974). Он видит конструкцию феодального способа производства в Европе и его местные особенности не только как продукты экономической причинности. Они также являются отражением различных форм «разделения суверенитета» и меняющихся взаимодействий между юридическими понятиями частной собственности в римском праве и деревенской воинской аристократией в германской традиции. И наоборот, он рассматривает подъем западноевропейских абсолютных монархий в 1500-х и 1600-х годах — когда феодализм также установился в Восточной Европе — как признак трансформации в обществах, чья феодальная экономика все больше производит продукцию для международных товарных рынков.
Точка зрения Андерсона заметно контрастирует с точкой зрения Барри Хиндесса и Пола Херста (1975), которые утверждают, что политические формы феодализма не имеют отношения к определению феодального способа производства, который представлял собой экономическую формацию, основанную на налоговой ренте излишках. добыча, которая полностью зависела от контроля аристократии над землей. Следовательно, для Хиндесса и Херста крепостное право как юридическое условие имеет второстепенное значение в осмыслении феодального способа производства. Понятие, на самом деле, включает всякое сельское общество, где помещики (не государство, как при азиатском способе производства) взимают ренту и налоги с крестьян, не являющихся наемными рабочими, как при капитализме, или рабами, как в древности.
Наконец, с 1950-х по 1970-е годы важные марксистские дебаты были сосредоточены на динамике кризиса феодализма и его переходе к капитализму. Экономист Пол Суизи (1910–2004) рассматривал феодальный способ производства как неэффективную, непроизводительную социально-экономическую структуру, которая в конечном итоге была разрушена ростом товарных рынков и подъемом ориентированных на прибыль городских предпринимателей. Роберт Бреннер противопоставил этому взгляду образ феодального способа производства как динамичной, дифференцированной, даже рыночной системы, кризис которой объясняется изменением форм собственности и общественных отношений.Поэтому в Англии государство поддерживало «огораживания» крупных помещиков и изгнание крестьян в условиях промышленной революции, а во Франции феодальное землевладение было подорвано стойкостью мелкого самостоятельного крестьянского хозяйства. Другие историки-марксисты, такие как Морис Добб (1900–1976) и Родни Хилтон (1916–2002), более прямо подчеркивали роль классовой борьбы между помещиками и крестьянами в объяснении кризиса и краха феодального способа производства.
Андерсон, Перри. 1974. Переходы от античности к феодализму . Лондон: Новые левые.
Банаджи, Иаир. 1976. Крестьянство при феодальном способе производства: к экономической модели. Журнал крестьянских исследований 3 (3): 299–320.
Готтлиб, Роджер С. 1984. Феодализм и исторический материализм: критика и синтез. Наука и общество 48 (1): 1–37.
Хиндесс, Барри и Пол Херст. 1975. Докапиталистические способы производства .Лондон: Рутледж и Кеган Пол.
Холтон, Роберт Дж. 1985. Переход от феодализма к капитализму . Нью-Йорк: Издательство Св. Мартина.
Franco Barchiesi
Феодализм — обзор | ScienceDirect Topics
Направления европейского Возрождения
Начиная с конца четырнадцатого века, культурные, социальные и экономические изменения, связанные с концом феодализма в северной Италии, побудили ученых искать прецеденты в более ранние времена для политических инноваций. В последующее Возрождение ученые обращались к литературе классической эпохи, чтобы рассказать о славном прошлом зарождающихся итальянских городов-государств и оправдать растущую секуляризацию итальянской культуры. Папы, кардиналы и итальянская знать собирали и выставляли древние произведения к концу пятнадцатого века. Они также спонсировали экспедиции по поиску и восстановлению материалов, имеющих коммерческую и эстетическую ценность. Примерами такой охоты за сокровищами были раскопки на римских стоянках Геркуланума и Помпеи ( см. КЛАССИЧЕСКАЯ АРХЕОЛОГИЯ).
Ученые эпохи Возрождения критически ознакомились с текстами Древней Греции и Рима. Они видели, что прошлое отличалось от настоящего и отличалось от него, но также и то, что прошлые периоды следует изучать на относительной основе. Идеи эпохи Возрождения, вдохновленные классическим миром, географически распространились по всей Европе, а также в художественных и научных дисциплинах. Эти идеи вызвали всплеск искусства и научной мысли. Направление в пластических искусствах, особенно в скульптуре, а также в живописи, проявляло интерес к гуманизму через художественное выражение наготы и человеческих черт, таких как достоинство.Гуманизм как философия развивался, когда европейские общества начали выбирать между светским и религиозным мировоззрением. После эпохи Возрождения некоторые антиквары изучали местные курганы и памятники своих стран. Другие отправились в районы Средиземноморья и Ближнего Востока, чтобы исследовать истоки современной цивилизации. Они вернулись в Европу с сокровищами для своих богатых покровителей. История искусства и классические исследования — это две области, которые выросли из занятий эпохи Возрождения, когда представители знати стали коллекционировать греческие и римские предметы и ценили их как искусство.
Коллекционеры искали сокровища на суше и под водой, как это было в Италии. Один из самых ранних эпизодов подводной охоты за сокровищами произошел в середине пятнадцатого века, когда страстный коллекционер по имени кардинал Колонна поручил поднять два затонувших корабля со дна озера Неми. Веревки, однако, оказались недостаточно прочными, чтобы поднять корабли, хотя несколько досок и туловище большой римской скульптуры удалось восстановить. Обнаружение артефактов из древних итальянских поселений в начале восемнадцатого века пробудило интерес к тому, что еще может лежать под поверхностью.Инженер Рокко Джоаккино де Алькубьерре по приказу короля открыл случайно расположенные туннели в древний город Геркуланум под лавой, оставленной горой Везувий. Он нашел картины, мозаики и другие сохранившиеся элементы. Он продолжал работать в Торре Аннузиата в 1740-х годах, получив существенную поддержку, когда выяснилось, что это древний город Помпеи. Раскопки продолжались в поисках сокровищ на обоих участках в течение десятилетий.
Дисциплина истории искусства развивалась как основа для анализа древних материалов.История искусства зависела от письменных источников хронологии и контекста меняющихся стилей древних произведений, но эта область также привнесла изучение материальной культуры в исследования прошлого. Иоганн Винкельманн, немецкий ученый, писавший в середине восемнадцатого века, сделал историю искусства отдельной ветвью классических исследований. Винкельманн обозначил периоды греческого и римского скульптурного стиля и описал факторы, повлиявшие на развитие классического искусства. История искусства предоставила аналитическую основу для использования материальной культуры для изучения древнего прошлого.
Классические исследования стали методом анализа, основанного на экспедициях к древним памятникам Эгейского моря, начиная с середины восемнадцатого века. Винкельманн отметил, что большинство сохранившихся образцов греческой скульптуры на самом деле были римскими копиями, которые вдохновили на создание коллекции подлинных греческих работ. Британский посол Томас Брюс, также известный как лорд Элгин, получил от султана Турции разрешение вывозить камни из Афин. Его люди удалили многие элементы из Парфенона, и они были выставлены в Лондоне в 1814 году.Они стали частью одного из первых крупных споров на выставке археологических материалов. Некоторые зрители протестовали против вандализма объектов с их первоначальных мест, в то время как другие отвергали скульптуры как уступающие эллинистически-римскому стилю, к которому они привыкли. Вскоре последовали другие раскопки на острове Пелопоннес, Акрополе в Афинах и на острове Эгина.
Классические исследования стали образцом для египтологии и ассириологии. Эти поля основывались на информации, записанной в Библии, о древних цивилизациях Египта и Ближнего Востока, какими их видели древние греки и римляне.Путешественники со всей Европы задокументировали свои путешествия вверх по реке Нил и вокруг Каира, но мало что сделали для познания Египта. Открытия французов в конце девятнадцатого века внесли значительный вклад в египетскую археологию. Ученые, связанные с вторжением Наполеона Бонапарта в Египет, собирали египетские древности, что вызвало интерес к расшифровке египетских иероглифов. Вскоре после этого французские инженеры обнаружили Розеттский камень, базальтовую плиту с письменами на древних языках. Жан-Франсуа Шампольон и другие, интересующиеся лингвистикой, взялись за расшифровку иероглифов, связанных с находками. Интересно, что посетители памятников в Эфиопии и Судане предпочитали связывать памятники с египетской культурой, а не оценивать их по достоинству или как исторически связанные с южными африканскими народами. Разоблачение египетских древностей возбудило любопытство публики и стимулировало дальнейшие экспедиции из других европейских стран, чтобы узнать больше.В результате многие памятники были разграблены для создания коллекций за пределами Ближнего Востока, прежде чем можно было начать специальное исследование.
Культурные регионы Сирии, Месопотамии, Палестины, Малой Азии или Персии на первый взгляд не кажутся такими величественными памятниками, как египетские. Однако путешественники в середине шестнадцатого века сообщали, что видели большие насыпи земли, покрывающие традиционные места городов, таких как Ниневия или Вавилон. Вторжения Наполеона также привлекли внимание к региону, как и к Египту. Такие исследователи, как Эдвард Даниэль Кларк и Жан-Луи Буркхардт, искали свидетельства существования библейских памятников на Святой Земле ( см. БИБЛЕЙСКАЯ АРХЕОЛОГИЯ). Кларк привнес здоровый скептицизм в традиционные предания и протестировал участки, чтобы определить физическое местонахождение древних городов. Другие, как Эдвард Робинсон, использовали исследования Ближнего Востока, чтобы поддержать буквальное толкование Библии. Лингвисты распутали смысл древних памятников, расшифровав месопотамскую клинопись в начале девятнадцатого века.Их переводы пролили свет на древние политические структуры и генеалогии. Постепенно из накопленных языковых и материальных свидетельств стала складываться картина.
Ученые конца семнадцатого и восемнадцатого веков ссылались на поэтапную систему технического прогресса, предложенную греческими и римскими историками и философами классических времен. Этот подход был принят для археологии за пределами Средиземноморья. Информация для специалистов и общественности была организована по многоуровневой системе. Например, организация Дж. К. Томсеном национального музея Дании в 1819 году в соответствии с системой трех веков с идеей о том, что древние жители Европы прошли технологические стадии развития, характеризующиеся использованием ими камня, бронзы и железа. Эта система соответствовала современным социальным парадигмам, которые связывали класс и расу с человеческим развитием как поэтапным процессом.
Методологии наблюдения за миром природы также разрабатывались в семнадцатом и восемнадцатом веках, но не оказали прямого влияния на археологию еще столетие или два.Немногие ученые видели противоречие между своей работой и Библией, и еще меньше тех, кто оспаривал религиозную доктрину или историческую достоверность Библии, а не боролся за достоверность с остальным научным сообществом. Ученые по всей Европе работали над тем, чтобы вписать древние находки в парадигму, согласно которой миру всего около 6000 лет. С другой стороны, геологи продвинулись вперед в хронологическом мышлении и методологии в своих попытках понять окаменелости. Крупные окаменелости сначала интерпретировались в рамках мифологии как единороги, гиганты, драконы или даже останки существ, погибших во время библейского потопа.Роберт Гук, геолог, работавший в середине семнадцатого века, увидел, что окаменелости различаются от слоя к слою, и предположил, что они могут дать информацию о хронологии Земли, предшествующей книге Бытия. Николас Стено также отметил, что последовательные слои содержат разную флору и фауну, но продемонстрировал, что эти типы материалов существовали вместе в одной и той же среде в одно и то же время. Научная методология в естественных науках привнесет согласованность в археологию, а также вдохновит на теоретические концепции прошлого.
Элементы Средневековья в современном обществе на JSTOR
Перейти к основному содержанию Есть доступ к библиотеке? Войдите через свою библиотекуВесь контент Картинки
Поиск JSTOR Регистрация Вход- Поиск
- Расширенный поиск
- Изображения
- Просматривать
- По тематике
Журналы и книги - По названию
Журналы и книги - Издатели
- Коллекции
- Изображения
- По тематике
- Инструменты
- Рабочее пространство
- Анализатор текста
- Серия JSTOR Understanding
- Данные для исследований
Марксизм и средние века
Изучение феодального общества, его зарождения и упадка занимает центральное место в марксистской историографии. Но что, если этими исследованиями на протяжении десятилетий руководила фундаментальная теоретическая ошибка, ошибка, имеющая глубокие последствия для марксистского историописания в целом? Эта теоретическая ошибка очевидна в работах двух выдающихся историков-марксистов, Перри Андерсона и Джейруса Банаджи. И Андерсона, и Банаджи можно рассматривать как представителей этой более широкой традиции историков, для которых является аксиомой то, что нечто, именуемое «феодализмом», когда-то действовало как реальная социальная тотальность. Следуя по стопам марксового анализа капитализма, оба этих ученых стремятся найти единственные экономические отношения, из которых развилось все феодальное общество.Таким образом, ни один из них серьезно не рассматривает возможность, выдвинутую несколькими марксистскими теоретиками капитализма двадцатого века: что капитализм на самом деле уникален тем, что обладает таким объединяющим отношением — товарной структурой. Это понимание слишком долго отсутствовало, когда историки-марксисты изучают некапиталистические социальные формы. Его включение могло бы существенно улучшить наше понимание специфики капитализма, поставив под сомнение некоторые из наиболее шаблонных методов, с помощью которых марксисты изучают большую часть истории человечества, а также прояснив природу возражений Маркса против капитализма.
Одно из важнейших утверждений Маркса и Энгельса состоит в том, что капиталистическое общество образует единую целостность. Его единство вытекает из того, что его экономические отношения определяют все остальные стороны общественной жизни. Энгельс в письме 1890 г., разъясняющем марксистский анализ капитализма, писал, что экономические отношения являются определяющими «в последней инстанции». категория …. никогда не может существовать иначе, как как абстрактное, одностороннее отношение внутри уже данного конкретного, живого целого» [2] единство своим определяющим экономическим отношением. Таким образом, с одной традиционной точки зрения, ключевая задача средневековых историков марксистской традиции состоит в том, чтобы отразить марксовый анализ капиталистического общества для феодального случая более строго, чем это удалось сделать самому Марксу: то есть определить экономические отношения, которые управляли этим другим сложным целым. .
Книга Перри Андерсона « переходов от античности к феодализму » представляет собой одну попытку сформировать последовательный анализ предполагаемой феодальной тотальности, примечательную не в последнюю очередь своей творческой альтюссеровской теоретической основой. В Для Маркса, Луи Альтюссер предлагает различие, имеющее решающее значение для теории феодализма Андерсона. Он различает определяющее противоречие — экономические отношения общества — и господствующее противоречие. Для Альтюссера доминирующим или главным противоречием в обществе в любой данный момент не всегда должны быть экономические отношения. [3] Хотя экономические отношения в конечном счете определяют сложное целое, которое мы называем «обществом», они не обязательно доминируют в структуре этого общества. Существует второе различие, имеющее решающее значение для Андерсона, и это альтюссеровское различие между «способами производства» — этот термин повсеместно используется в марксистской историографии для обозначения различных «эпох» человеческой истории, но который альтюссерианцы трактуют только как «абстрактные, чистые идеальные объекты» – и конкретные «социальные образования». В общественной формации сосуществуют разнообразные производственные отношения. Но, как уточняет Марта Харнекер, социальная формация «не является комбинацией способов производства, абстрактных или идеальных социальных тотальностей; это конкретная, исторически определенная реальность, структурированная, начиная с формы, в которой сочетаются различные производственные отношения, сосуществующие на уровне экономической структуры». Вся феодальная общественная формация содержит множественные производственные отношения, но устроена таким образом, что феодальные отношения господствуют.Это дает одно из решений проблемы защиты единства феодального общества, решение, искусно реализованное Андерсоном.
Для Андерсона, хотя типичными феодальными отношениями является «сеньоральная юрисдикция над порабощенной сельской массой», [5] существование альтернативных отношений эксплуатации, таких как рабство, не бросает вызов единству феодализма. Они просто показывают, что феодализм никогда не существовал в «чистом виде» [6] , а как некая конкретная сложная общественная формация. Затем Андерсон строит различие между господством и детерминацией в своем анализе того, что составляет феодальное общество. В то время как, в конечном счете, динамикой, определяющей развитие феодального общества, является экономическое отношение — конфликт между помещиком и крестьянином из-за распределения прибавочной массы [7] — феодальное общество также конституируется целым набором политических отношения, приобретающие доминирующий характер. Андерсон пишет, что «парцеллирование суверенитета конституировало феодальный способ производства. [8] Здесь он имеет в виду тот факт, что в феодальных государствах не было центрального правительства с монополией на власть (особенно на судебную власть), поскольку большое влияние имели также отдельные сеньоры и церковные суды. Эти политические отношения затем структурировали феодальные экономические отношения; потому что не было центральной власти, достаточно сильной, чтобы полностью изменить порядок землевладения, общинных деревенских земель и аллодов, контролируемых крестьянами, существовавших благодаря феодальному разделению суверенитета. [9] Феодализм требует, по мнению Андерсона, особого способа экономической эксплуатации, сочетающегося с фрагментацией политической власти. Согласно этому определению, феодализм возник только в конце девятого века с разложением каролингской государственной власти и усилением подчинения крестьянства. [10] Андерсон строит модель феодальной тотальности, в которой единство поддерживается феодальными экономическими отношениями, доминирующими над другими существующими отношениями.Эта картина имеет глубокие эмпирические проблемы и полностью применима только к Франции — высокоцентрализованная анжуйская монархия Англии двенадцатого века представляет проблемы для модели Андерсона. Но я упоминаю его здесь как теоретического выдающегося представителя того, что мы могли бы назвать трансисторическим марксизмом , взгляда на то, что экономически детерминированная модель (капиталистической) социальной тотальности Маркса имеет трансисторическую значимость как способ понимания всех социальных форм.
Иаир Банаджи представляет собой важный контрапункт как еще один историк, вооруженный относительно развитой теорией феодальной тотальности.Банаджи обходит проблему рабства совершенно иначе, чем Андерсон: в его случае, отходя от акцента на условиях эксплуатации — как именно извлекается излишек. Он стремится раскрыть «законы движения», которые, по его мнению, определяют каждую эпоху. [11] Как и у Андерсона, в его понимании докапиталистические общества существуют как тотальности. Он пишет, что Маркс анализировал законы движения на двух уровнях: «на уровне каждого предприятия и на уровне социальной совокупности предприятий». [12] Стоит отметить, что его утверждение о возможности существования капиталистического труда при феодализме, сильно критикуемое защитниками марксистской ортодоксии, [13] , не отвлекает от традиционного, хотя и слегка измененного, теоретизирование единых способов производства. Банаджи утверждает, что закон движения феодального общества заключался в том, что «потребление лорда составляло единственную «двигательную силу» расширения в феодальной экономике». в определении способа производства.Банаджи не стесняется говорить о рабстве как о существовании феодального производства. Пока рабы (или любая другая сельскохозяйственная рабочая сила) производят только для удовлетворения потребностей своего владельца, а не ради получения прибыли, как в капиталистических обществах, они принимают участие в феодальном производстве. Это определение приводит Банаджи к определению более раннего начала феодализма, чем Андерсон. Он утверждает, что как более поздняя организация двусторонних владений, которую Андерсон рассматривает как начало феодализма, так и более раннее постримское разделение на крепостные участки земли были феодальными. [15]
Проблема тогда становится объяснением того, как можно сказать, что конкретное отношение, выделенное одним из авторов, определяет логику всего общества. Иными словами, на каком основании мы можем утверждать, что образ жизни свободно владеющего крестьянина или любого из тех крестьян, которых Андерсон с готовностью определил как действующих вне его феодального идеального типа, определялся экономическими отношениями, в которых они не участвовали? непосредственное участие? Тот же вопрос касается и тех, кто живет и работает в городских районах. Примечательно, что нигде в работе Андерсона нет четкого описания механизма, посредством которого одно отношение доминирует над другими, образуя сложное целое. В трактовке Андерсоном динамики в феодальном обществе формам сельскохозяйственного производства, которые не соответствуют феодальному определению, приведенному ранее, дается мимолетная ссылка, чтобы показать, что феодализм никогда не был «чистым» на практике, но нет представления о том, как отношения между господином и рабом «господствовали» феодальные отношения. [16] Просто предполагается «единство самой сложности» [17] . Модель Андерсона не в состоянии обеспечить механизм, с помощью которого одно отношение может объединить общество, доминируя над всеми другими. Точно так же Банаджи не уделяет много времени защите своего положения о том, что феодальный способ производства существовал потому, что организация производства в поместьях определяла общественное целое.
По правде говоря, есть утверждение (хотя и относительно скрытое) о средствах господства феодальных отношений, которое мы можем реконструировать как у Андерсона, так и у Банаджи. Важно отметить, что оба этих историка видят в феодализме определенное структурирование правящего класса. Для Банаджи феодализм существует, когда правящий класс ориентирует производство на собственные нужды. Для Андерсона, с большим упором на конкретные условия эксплуатации и политические формации, феодализм существует, когда землевладельцы обладают определенными формами юридической власти над своими крепостными рабочими. В обоих случаях способность этого отношения определять все остальное зависит от власти аристократии.Анализ городов раннесредневековой Европы, проведенный Крисом Уикхемом, проясняет этот момент. Он пишет, что одним из решающих факторов, определяющих рост городов, было наличие аристократического богатства. Проще говоря, чем больше аристократов в поселении, тем больше в нем других людей, поскольку присутствие аристократов позволяло поселениям «действовать как центры производства и обмена с непосредственным рынком прямо на месте». Отсюда следует, что чем богаче были аристократы и чем выше их потребность в определенных товарных товарах, тем больше росло городов. Таким образом, Уикхем дает нам описание того, как на торговцев и ремесленников в городах могли влиять отношения, связанные с поместьем лорда. Важно, однако, то, что проблема заключается в том, что эта форма детерминации скорее агентивная, чем единообразная. Определяются ли феодальными отношениями все сферы общества или нет, зависит от положения и условного уровня власти, осуществляемой одним конкретным агентом — феодальной аристократией. Вполне возможно, что были моменты, когда этот агент обладал такой полной монополией на богатство, что только он мог действительно определять рост или сокращение городов.Но утверждать, что это было верно для всей «феодальной эпохи» — как бы это ни хотелось датировать, — просто исторически несостоятельно. То же самое относится и к крестьянам-собственникам, которые, как показывают археологические данные, существовали в довольно большом количестве в раннесредневековый период, особенно в северной Испании. [19] Только в некоторые определенные моменты аристократия была достаточно могущественна, чтобы определять свой образ жизни с чем-то вроде того же гегемонистского уровня контроля, которым эти аристократы обладали в своих феодальных поместьях. Опираясь только на силу агентов, феодализм не мог образовать единую социальную тотальность на протяжении длительного времени и пространства.
Это должно послужить отправной точкой для совершенно иного вывода, чем тот, к которому отваживаются эти марксисты: анализа радикального различия между средневековым миром и капиталистической тотальностью. Капитализм однозначно конституируется безличными экономическими отношениями, питаемыми «абстракциями», по выражению Маркса в « Grundrisse », а не только прихотями правящего класса.Социальный теоретик Мойше Постоне развил этот аргумент особенно убедительно. Вот Постон в интервью 2016 года:
Я думаю, что анализ аргументации Маркса в Капитал ставит под сомнение представление о том, что у вас есть какие-то унифицированные способы производства до исторического возникновения капитала, который унифицирован в том смысле, что вы можете начать с единственного принципа, товара, и вы может развернуть это, чтобы охватить целое. Вы не можете найти ничего подобного в других формах общественной жизни, отчасти потому, что возможность развертывания социального целого из единственной исходной точки возможна только потому, что при капитализме способ опосредования един. [20]
Для Маркса товар есть предмет, в котором «общественный характер человеческого труда выступает для них как объективный характер, отпечатанный на продукте этого труда». нас в процессе обращения как один из его неотъемлемых атрибутов, а не как результат труда. Капитализм — это море таких товаров, их производит любой труд, так что в жизни господствует то, что Дьёрдь Лукач назвал «товарной структурой»: в которой «отношения между людьми приобретают характер вещи и, таким образом, приобретают «фантомную объективность». . [22] Все экономические отношения между индивидами — нанимает ли один другого или продает что-то другому — представлены как , и поэтому кажутся отношениями между объектами. Занятость выступает как действие рабочего, продающего товарную рабочую силу своему работодателю. Эта товарная структура придает капиталистическому обществу единство, отсутствующее в предшествующих общественных формациях. Вернемся к Лукачу: товары «конституируют» общество, «они проникают в общество во всех его аспектах и переделывают его по своему образу и подобию.’ [23] Важно, что это логика, построенная на участии в капиталистическом обществе, которое в этом смысле регулируется законом, а не полностью полагается на способность любого конкретного агента дисциплинировать общество. Независимо от относительной власти буржуазии, каждый человек в капиталистическом обществе должен покупать, продавать и производить товары. В то время как лорды с феодальными владениями правили в большинстве концепций феодализма, капиталисты не правят в каком-либо простом смысле при капитализме. Вместо этого господствует товарная структура, конституируя все формы жизни как для капиталиста, так и для рабочего. Как выразился Маркс, «капитал сам управляет капиталистом». [24] Только тогда, когда личное господство средневекового мира уступило место абстрактному господству товарной структуры, могла возникнуть социальная тотальность. Только с этого момента степень единства общества перестала зависеть от власти его господствующего класса. Нет такого единого способа посредничества, как товар, составляющий общество в средневековый период. Следовательно, поиск каких-либо других всеопределяющих экономических отношений обречен на неудачу.
Это утверждение имеет глубокие последствия для марксистской историографии. В лекции 1968 года Теодор Адорно утверждал, что товарный обмен делает капиталистическое общество тотальностью, а не просто «упорядоченным нагромождением фактов». отсутствие у него объединяющего отношения. Это означает не только то, что поиск такого отношения является излишним, но также и то, что акцент на этом поиске препятствует точной реконструкции прошлого общества. Вернемся, к примеру, к Андерсону: как только он выделил «феодальную динамику», он усматривает ее руку за всем развитием средневековой социальной формации. Этот метод нуждается в существенной корректировке. Как и само понимание исторического времени в его творчестве. Переход к феодализму понимается просто как предвестник периода Высокого Средневековья; в переходе запускаются тенденции, которые воплотятся позже. Это ни в коем случае не ошибка, ограничивающаяся марксистской работой; в англоязычной историографии период c.400–900 годы известны как период поздней античности или раннего средневековья. Оба названия предполагают, что эпоха существовала либо как агония Рима, либо как рождение Средневековой Европы. Однако концепция истории, которая рассматривает социальную организацию этих столетий как переход или, по мнению Банаджи, как менее развитую версию того, что должно было произойти, наиболее подвержена списанию целых полос истории как простых вводных моментов. Таким образом, теряется специфика «раннесредневекового» мира, его явления не анализируются как самостоятельные категории, а скорее неуклюже увязываются в предполагаемой схеме, идущей от рабовладельческого способа производства к феодализму и капитализму. Если мы больше не рассматриваем историю как серию единых эпох с промежуточными моментами, функционирующими исключительно как переходы от одной тотальности к другой, тогда то, как мы периодизуем историю, и само наше понимание того, что значит говорить об «историческом периоде», меняется. отличная сделка. Наконец, историческое исследование осуществляется не только за счет сбора фактов, но и за счет выбора акцентов. Историки выбирают, какие явления прошлого они считают наиболее достойными исследования. Для марксистов вопрос об организации господствующих форм прибавочной добычи — земледельческих поместий для феодального общества — часто считался само собой разумеющимся в качестве центральной темы изучения.В этом, предположительно, лежал ключ к более широкому обществу. Если все другие способы жизни и производства — от коммерческой торговли до независимого крестьянского производства — перестанут рассматриваться как второстепенные, то они могут стать гораздо более важными темами для изучения историками-марксистами.
Выдвинутая здесь концепция капиталистической тотальности следовала гегелевской модели, принятой Франкфуртской школой, но они не единственные марксисты, которые подчеркивали историческую узость аналитического объекта Маркса.В 1977 году Альтюссер ответил на разворачивающийся «кризис марксизма» такими словами:
Марксистская теория (если оставить в стороне искушение философии истории, которой иногда поддавался сам Маркс и которая сокрушительно господствовала над II Интернационалом и сталинским периодом) вписана в текущую существующую фазу и ограничена ею: фазой капиталистическая эксплуатация. [26]
Образ Маркса, «иногда поддающегося» философии истории, полезен.В его работах нет четкого определения способа производства. Оно чаще всего используется для описания капитализма , но поколения историков, некоторые из которых вдохновлялись ранними работами Альтюссера, пытались сформулировать теории докапиталистических способов производства, принимая их существование как данность. При этом они не только обедняют свои рассуждения о некапиталистических мирах. Они также трансисторизируют уникальную черту капитализма, его единство вокруг одного определяющего отношения.Они берут теорию, предназначенную для объяснения работы капиталистического общества, и пытаются применить к ней совершенно другие явления (правда, заимствуя тенденцию, которую иногда проявляли Маркс и Энгельс). Историки-марксисты могут возразить, что эта линия критики просто исключает полезность изучения некапиталистических социальных форм, но на самом деле она придает этому исследованию новое политическое значение для любого, кто интересуется вытеснением капиталистического общества. Если изучение феодализма выдвигает на первый план , а не затемняет исключительную природу капитализма, то это ценное упражнение даже для тех, кто не интересуется королями и замками.
Хьюго Рейн изучает средневековую историю в Wadham College Oxford
Библиография
Адорно, Теодор, Введение в социологию, (Стэнфорд: издательство Стэнфордского университета, 2000).
Альтюссер, Луи, пер. Брюстер, Бен, Для Маркса, (Лондон: Verso Books, 2005).
Альтюссер, Луи пер. Лок, Грэм, Кризис марксизма , доступ по адресу: https://www.viewpointmag.com/2017/12/15/crisis-marxism-1977/.
Андерсон, Перри, Переходы от античности к феодализму, (Лондон: Verso Books, 1978).
Банаджи, Иаир, Теория как история, (Чикаго: Haymarket Books, 2011).
Брасс, Том, «Способ производства Иаира Банаджи: потрошение марксизма, эссенциализация капитализма», в Journal of Contemporary Asia, Vol. 42, № 4, (ноябрь 2012 г.), стр. 707–716.
Энгельс, Фридрих, пер.Хук, Саймон, «Энгельс об историческом материализме», доступ по адресу: https://www.marxists.org/history/etol/newspape/ni/vol01/no03/engels.htm.
Харнекер, Марта «Способ производства, социальная формация и политическая конъюнктура» в Marxism Today, (февраль 1980 г.), стр. 23–31.
Лукач, Дьердь, пер. Ливингстон, Родни, История и классовое сознание (Кембридж: The Mitt Press, 1922).
Маркс, Карл, пер. Николаус, Мартин, Grundrisse, Основы критики политической экономии (Penguin Books: London, 1993).
Маркс, Карл, пер. Мур, Сэмюэл и Эвелинг, Эдмунд, Capital Volume I , доступ по адресу: https://www.marxists.org/archive/marx/works/1867-c1/ch01.htm#S4.
Маркс, Карл пер. Боттомор, Томас, Карл Маркс: Ранние политические сочинения, (Лондон: Уоттс, 1963).
Постон, Мойше, «Интервью с Мойше Постоне» в Crisis and Critique , Vol. 3, № 3, (июнь 2016 г.), стр. 501–517.
Рио, Алиса, Рабство после Рима, (Оксфорд: Oxford University Press, 2017).
Уикхэм, Крис, Обрамление раннего средневековья, (Оксфорд: Oxford University Press, 2005).
Мы всегда рядом с тем, где были
Ночь 4 августа 1789 года в Национальном собрании Франции / Музей французской революции, Wikimedia Commons
В целом феодализм считался тканью средневекового общества и стадией социального и экономического развития, предшествовавшей капитализму.
Под редакцией Мэтью А. Макинтош / 10.03.2018
Историк
Brewminate Главный редактор
Феодализм — это политическая система власти, распределенная и сбалансированная между королем и дворянами. Это слабая система, и она относится к общему набору взаимных юридических и военных обязательств среди воинской знати Европы в средние века, вращающихся вокруг трех ключевых концепций лордов, вассалов и феодальных владений.
Однако существуют и другие определения феодализма. По крайней мере, с 1960-х годов многие средневековые историки включали более широкий социальный аспект, добавляя крестьянские узы манориализма, называемого «феодальным обществом». Третьи, начиная с 1970-х годов, пересмотрели данные и пришли к выводу, что феодализм — неработоспособный термин, который следует полностью исключить из научных и образовательных дискуссий или, по крайней мере, использовать только с суровой оговоркой и предупреждением. Вне европейского контекста понятие феодализма обычно используется только по аналогии (так называемая «полуфеодальная»), чаще всего в обсуждениях Японии времен сёгунов, а иногда и средневековой и гондарийской Эфиопии.
Обычно феодализм считался структурой средневекового общества и стадией социального и экономического развития, предшествовавшей капитализму. Таким образом, феодализм обеспечивал стабильность в обществах, восстанавливая общественный порядок и укрепляя монархию. Однако по мере развития человечества эта система была разрушена, и промышленная революция изменила структуру общества, позволив науке и технике в современную эпоху развиваться дальше.
Роланд клянется в верности Карлу Великому; из рукописи chanson de geste / Wikimedia Commons
Слово «феодализм» было не средневековым термином, а изобретением французских и английских юристов шестнадцатого века для описания определенных традиционных обязательств между членами воинской аристократии. Только в 1748 году оно стало популярным и широко употребляемым словом благодаря Монтескье De L’Esprit des Lois (Дух законов) .
Самое раннее известное использование термина феодальный относится к семнадцатому веку (1614 г.), [1] , когда система, которую он предназначался для описания, быстро исчезала или исчезала полностью. Ни один писатель в период, когда предположительно процветал феодализм, никогда не использовал само это слово. Это уничижительное слово использовалось для описания любого закона или обычая, которые считались несправедливыми или устаревшими.Большинство этих законов и обычаев были так или иначе связаны со средневековым институтом ленов (лат. Feodum, слово, которое впервые появляется в франкской хартии, датированной 884 г.), и, таким образом, объединялись под этим единым термином. «Феодализм» происходит от французского féodalisme, слова, придуманного во время Французской революции.
Каждая особенность политики, обычаев и даже темперамента восходит к этому феодальному происхождению… Я ожидаю, что использование шлангов и эля с маслом будет приписано влиянию феодальной системы (Хамфри Клинкер, 1771).
Феодальное общество — иногда обсуждаемый термин, используемый для описания средневекового общественного порядка в Западной и Центральной Европе, а иногда и в Японии (особенно в четырнадцатом-шестнадцатом веках), характеризующийся юридическим подчинением значительной части крестьянства наследственному землевладению. элита, осуществляющая административную и судебную власть на основе взаимных частных обязательств. Однако некоторые пошли дальше аналогии с феодализмом, увидев его в таких разных местах, как Древний Египет, Парфянская империя, Индия и американский Юг девятнадцатого века. [2]
Правомерность этого термина подвергается сомнению многими средневековыми историками, которые считают, что описание «феодального» подходит только для конкретных добровольных и личных уз взаимной защиты, лояльности и поддержки между членами административной, военной или церковной элиты, за исключением недобровольные повинности, связанные с владением «несвободной» землей.
Très Riches Heures du duc de Berry Фолио 3, оборотная сторона: Март: Крестьяне пашут перед замком, французская рукопись ок.1415, братья Лимбург / Музей Конде, Wikimedia Commons
Три основных элемента характеризовали феодализм: сеньоры, вассалы и феодалы; структуру феодализма можно увидеть в том, как эти три элемента сочетаются друг с другом. Лорд был дворянином, владевшим землей, вассалом был человек, которому лорд предоставил владение землей, а земля была известна как феодальное владение. В обмен на феодальное владение вассал будет оказывать военную службу лорду. Обязательства и отношения между сеньором, вассалом и феодалом составляют основу феодализма.
Лорды, вассалы и феодалыПрежде чем лорд мог предоставить кому-либо землю (лен), он должен был сделать этого человека вассалом. Это было сделано на официальной и символической церемонии, называемой церемонией награждения, состоящей из двух частей акта уважения и присяги на верность. Во время присяги сеньор и вассал заключили договор, по которому вассал обещал сражаться за сеньора под его командованием. Верность происходит от латинского fidelitas и обозначает верность вассала своему феодалу.«Верность» также относится к клятве, которая более явно подкрепляет обязательства вассала, данные во время присяги. Такая клятва следует за данью уважения. После того, как похвала была завершена, лорд и вассал теперь находились в феодальных отношениях с согласованными взаимными обязательствами друг перед другом.
Основная обязанность сеньора состояла в том, чтобы предоставить вассалу лен или его доходы; феодальное владение — основная причина, по которой вассал решил вступить в отношения. Кроме того, сеньору иногда приходилось выполнять и другие обязательства перед вассалом и феодалом.Одним из таких обязательств было его техническое обслуживание. Поскольку сеньор не отдавал землю, а только давал ее взаймы, сеньор по-прежнему отвечал за содержание земли, в то время как вассал имел право собирать доходы, полученные от нее. Еще одна обязанность, которую должен был выполнять сеньор, заключалась в защите земли и вассала от вреда.
Главной обязанностью вассала перед сюзереном было оказание «помощи» или военной службы. Используя любое оборудование, которое вассал мог получить за счет доходов от феодального владения, вассал отвечал на призывы к военной службе от имени лорда.Эта гарантия военной помощи была основной причиной, по которой сеньор вступил в феодальные отношения. Кроме того, вассал иногда должен был выполнять и другие обязательства перед сюзереном. Одной из этих обязанностей было давать лорду «совет», чтобы, если лорду предстояло принять важное решение, например, идти на войну или нет, он созвал всех своих вассалов и собрал совет. От вассала, возможно, требовалось отдавать определенное количество продукции своей фермы своему господину. Вассал также иногда должен был молоть свою пшеницу и печь свой хлеб на мельницах и печах, принадлежащих его господину и облагаемых налогом.
Землевладельческие отношения феодализма вращались вокруг вотчины. В зависимости от власти лорда-предателя размер гранта мог варьироваться от небольшой фермы до гораздо большего участка земли. Размер феодальных владений описывался в неправильных терминах, совершенно отличных от современных территориальных терминов; см. средневековые земельные термины. Отношения лорда и вассала не ограничивались членами мирян; епископы и аббаты, например, также могли действовать как лорды.
Таким образом, существовали разные «уровни» господства и вассалитета.Король был лордом, который ссужал феодальные владения аристократам, которые были его вассалами. Между тем, аристократы, в свою очередь, были господами своих вассалов, крестьян, которые работали на их земле. В конечном счете, Император был лордом, который ссужал феодальные владения королям, которые были его вассалами. Это традиционно составляло основу «всеобщей монархии» как имперского союза и мирового порядка.
Общие черты феодальных обществЧерты, общие для феодальных обществ, но не обязательно определяющие их, включают:
- Преимущественно аграрная экономика с ограниченным денежным обменом, что требует рассредоточения политической власти и замены договоренностей, предполагающих экономическую поддержку местными ресурсами.
- Сила Церкви как союзника и контрагента военно-гражданской структуры, подкрепляемая ее правом на долю (десятину) в продукции общества, а также значительными земельными владениями, и наделенная особой властью и ответственностью за моральное и материальное благополучие.
- Существование структур и явлений, не являющихся сами по себе явно феодальными (городские и сельские организации, королевская исполнительная власть, свободные крестьянские владения, финансовая и коммерческая деятельность), но каждое из которых включено в целое.
Наряду с таким широким сходством важно отметить различия как внутри феодальных обществ, так и между ними (в формах или сложности дворянских союзов, степени крестьянской зависимости или важности денежных платежей), а также изменения, происходившие с течением времени. внутри общей структуры (как в характеристике Блохом наступления «второго феодального века» в XI веке). [3]
В частности, следует избегать представления общественного порядка в виде регулярной «феодальной пирамиды», где каждый человек связан с одним вышестоящим сеньором, а ранг каждого четко определен, в регулярной цепи верности, идущей от короля наверху. крестьянству внизу: помимо контраста между свободным и несвободным обязательством, верность часто оказывалась более чем одному лорду, в то время как человек мог обладать атрибутами более чем одного ранга.
Средневековая теория «трех сословий» или «трех сословий» феодального общества — «тех, кто воюет» ( миль, рыцарей), «молящихся» (священники, монахи) и «тех, кто труд» (крестьяне, крепостные) ( bellatores, oratores, et Laboratores ) можно считать полным описанием социального порядка: как дворяне, так и священнослужители брали на себя административные функции в феодальном государстве, в то время как финансовая поддержка все больше полагалась на замену прямой военной службы.Дворяне определялись по полученной ими профессии, а не по праву рождения, и к власти они приходили в результате инвеституры.
Ценностями мужчин, сражавшихся под первым из «трех орденов», были, во-первых, его лошадь, во-вторых, его сын и, в-третьих, его жена. Солдатская лошадь в феодальном обществе считалась ценой двух с половиной поколений или двух мужчин и мальчика. Роль женщин заключалась в поддержании домашнего хозяйства: они контролировали крестьян и регулировали, какие культуры будут и какие не будут выращиваться и продаваться.
«Те, кто молились» состояли из священников, монахов и других авторитетов церкви. Церковь охотно поддержала три ордена. «Трудящиеся», крестьяне и крепостные, составляли большинство населения и страдали больше всех.
Хотя мало кто станет отрицать, что большая часть Франции, Англии, части Испании и Нидерландов, западная и центральная Германия и (по крайней мере, какое-то время) северная и центральная Италия удовлетворяли критериям Блоха на протяжении большей части периода, эта концепция остается использовать в качестве интерпретационного устройства для сравнительного изучения местных явлений, а не в качестве общего определения средневекового общественного порядка.
Ранние формы феодализма в ЕвропеСредневековая карта Иерусалима Конрада Грюненберга / Wikimedia Commons
Феодальное общество сложилось в своей развитой форме в северной французской глубинке Каролингской монархии VIII-X вв. , но имеет свои предшественники и в позднеримской практике. Наиболее развитой формы феодализм достиг в латинском Иерусалимском королевстве в двенадцатом и тринадцатом веках. Соглашения о вассалитете, подобные тому, что позже переросло в легализованный средневековый феодализм, возникли в результате смешения древнеримских и германских традиций.У римлян был обычай покровительства, согласно которому более сильный покровитель обеспечивал защиту более слабому клиенту в обмен на подарки, политическую поддержку и престиж. В сельской местности более поздней Империи реформы Диоклетиана и его преемников пытались поставить определенные профессии, особенно сельское хозяйство, на наследственную основу. По мере ослабления государственной власти и усиления беззакония в сельской местности (например, у багаудов) эти фермеры все больше были вынуждены полагаться на защиту местных землевладельцев, и возникла взаимозависимая связь: землевладельцы зависели от крестьян в плане труда, а крестьяне на помещиков для защиты.
У древних германцев был обычай равноправия воинов, избранного вождя, который удерживал большую часть богатства (земли) и раздавал его членам группы в обмен на лояльность.
Расцвет феодализмаЕвропа раннего Средневековья характеризовалась упадком экономики и населения и внешней угрозой. Феодализм развивался как способ поддержания стабильного населения, занимающегося сельским хозяйством (города пришли в упадок после распада Западной империи) и обеспечения возможности повышения налогов для отражения внешних угроз.
Упадок феодализмаФеодализм зародился как договор, обмен землевладения на военную службу. Со временем, когда сеньоры больше не могли ни предоставлять новые земли своим вассалам, ни обеспечивать соблюдение своего права на передачу земель, ставших де-факто наследственной собственностью, феодализм как рабочие отношения стал менее прочным. К тринадцатому веку экономика Европы претерпела трансформацию от преимущественно аграрной системы к системе, все более основанной на деньгах и смешанной. Столетняя война спровоцировала эту постепенную трансформацию, поскольку жалованье солдат стало золотом, а не землей. Таким образом, монарху было намного легче платить горожанам из низшего сословия минеральными богатствами, и многие другие были набраны и обучены, пуская в обращение больше золота, тем самым подрывая земельный феодализм. Владение землей по-прежнему было важным источником дохода и по-прежнему определяло социальный статус, но даже богатые дворяне хотели иметь более ликвидные активы, будь то предметы роскоши или средства для ведения войны.Это искажение формы часто называют «ублюдочным феодализмом». Ожидалось, что знатный вассал будет решать большинство местных вопросов, и он не всегда мог рассчитывать на помощь от далекого короля. Дворяне были независимы и часто не желали сотрудничать ради большего дела (военная служба). К концу Средневековья короли искали способ стать независимыми от своевольной знати, особенно для военной поддержки. Короли сначала наняли наемников, а затем создали постоянные национальные армии.
Черная смерть четырнадцатого века опустошила население Европы, но также дестабилизировала экономическую основу общества.Например, в Англии злодеи с гораздо большей вероятностью покидали территорию поместий в поисках более высокооплачиваемой работы в городах, где ощущалась нехватка рабочей силы, а корона отреагировала на экономический кризис введением подушного налога. В результате социальный кризис проявился в крестьянском восстании.
Старый режим [- (Многие) слабости
Феодализм практиковался по-разному, в зависимости от места и периода времени, поэтому всеобъемлющее концептуальное определение высокого уровня не всегда дает читателю то глубокое понимание, которое дает детальный исторический пример.
В восемнадцатом веке писатели эпохи Просвещения писали о феодализме, чтобы очернить устаревшую систему Ancien Régime, или французской монархии. Это была эпоха Просвещения, когда правил Разум, а Средние века изображались как «Темные века». Авторы-просветители обычно высмеивали и высмеивали все, что относится к «темным векам», включая феодализм, проецируя его негативные характеристики на нынешнюю французскую монархию как на средство политической наживы.
Карл Маркс также использовал этот термин для обозначения политических целей. В девятнадцатом веке Маркс описал феодализм как экономическую ситуацию, предшествующую неизбежному подъему капитализма. Для Маркса феодализм определялся тем, что власть правящего класса (аристократии) основывалась на их контроле над пахотными землями, что вело к классовому обществу, основанному на эксплуатации крестьян, обрабатывающих эти земли, как правило, в крепостном праве. «Ручная мельница дает вам общество с феодалом; паровая мельница, общество с промышленным капиталистом» (« Нищета философии» (1847), глава 2).Таким образом, Маркс рассматривал феодализм в рамках чисто экономической модели.
Одиннадцатый век ФранцияСреди сложностей феодальных договоренностей не существовало никакой гарантии, что договоры между сеньором и вассалом будут соблюдаться, а феодальные договоры практически не применялись теми, кто обладал большей властью. Это часто приводило к тому, что более богатая и сильная сторона использовала более слабую. Так было (якобы) в случае Хью де Лузиньяна и его отношений с его лордом Вильгельмом V Аквитании.Между 1020 и 1025 годами Хью написал или, возможно, продиктовал жалобу на Вильгельма и его вассалов, описывая несправедливое обращение с ним со стороны обоих. Хью описывает запутанное смешение лояльностей, которое было характерно для того периода и способствовало развитию напряженности между дворянами, что привело к конкуренции за землю друг друга. Согласно рассказу Хью, Вильгельм неоднократно причинял ему вред, часто в пользу вассалов Вильгельма. Многие из его владений постигла та же участь: были захвачены противниками и поделены между ними и Уильямом.Уильям, по-видимому, пренебрегал отправкой военной помощи Хью, когда это было необходимо, и поступил очень несправедливо при обмене заложниками. Каждый раз, когда Хью забирал одно из своих владений, Уильям приказывал ему вернуть его тому, кто недавно забрал его у него. Уильям нарушил несколько клятв подряд, но Хью продолжал верить слову своего лорда к собственной гибели. В своем последнем контракте с Уильямом о владении замком его дяди в Чизесе Хью говорил недвусмысленно и откровенно:
.Хью: Вы мой господин, я не приму от вас залога, а просто буду полагаться на милость Бога и вас.
Уильям: Откажись от всех тех притязаний, из-за которых ты ссорился со мной в прошлом, и поклянись в верности мне и моему сыну, и я дам тебе честь твоего дяди [Чизес] или что-то еще равноценное в обмен на это.
Хью: Милорд, я умоляю вас через Бога и это благословенное распятие, сделанное в образе Христа, чтобы вы не заставляли меня делать это, если вы и ваш сын намеревались угрожать мне обманом.
Уильям: Честь моя и моего сына, я сделаю это без обмана.
Хью: И когда я поклянусь тебе в верности, ты потребуешь от меня замок Чизе, и если я не отдам его тебе, ты скажешь, что нехорошо, что я отказываю тебе в замке, который я держи от тебя, и если я отдам его тебе, ты и твой сын возьмете его, потому что вы ничего не дали в залог, кроме милости Божией и себя самого.
Уильям: Мы не будем этого делать, но если мы потребуем этого от вас, не передавайте это нам.
Хотя, возможно, это приукрашивание правды ради дела Хью, а не обязательно микрокосм повсеместной феодальной системы, Соглашение между лордом и вассалом свидетельствует, по крайней мере, о коррупции в феодальном правлении.
Англия двенадцатого векаСредневековый конный рыцарь в доспехах / Wikimedia Commons
Феодализм в Англии двенадцатого века был одним из наиболее хорошо структурированных и устоявшихся в Европе того времени. Однако он мог быть структурно сложным, что иллюстрируется примером баронства Стаффорд, как описано в обзоре рыцарских гонораров под названием The Black Book Exchequer (1166).
Феодализм — это обмен земли на военную службу, поэтому все было основано на так называемом рыцарском гонораре, который представлял собой сумму денег и/или воинскую повинность, которую феод должен был платить, чтобы содержать одного рыцаря. Таким образом, либо феодальное владение могло предоставить услуги рыцаря, либо эквивалентная сумма денег, позволяющая лорду нанять рыцаря.
Величина рыцарского гонорара за феодальное владение варьировалась в зависимости от размера и ресурсов конкретного феодального владения. Лорд Стаффорда, Роберт Стаффордский, отвечал за 60 рыцарских гонораров за свое феодальное владение Стаффорд. Роберт сдал в субаренду 51 из этих 60 рыцарских гонораров в виде 26 подфеодов, самый большой феод давал 6 гонораров, а самый маленький 2/3 гонорара. Таким образом, всего 26 поместий уплатили 51 пошлину.Кроме того, у некоторых из этих суб-феодов были суб-субфеодальные владения с собственными сборами, а иногда они находились на уровень ниже этого. Всего 78 ленов были частью поместья Стаффорд, 26 из них подчинялись непосредственно Роберту, а остальные слои ниже. Это была система арендаторов и аренды, субаренды, субаренды и так далее, где каждый слой сообщал о вассалитете следующему слою. Рыцарский гонорар был общей базовой единицей номинала. Часто лорды были не столько лордами, управляющими большими поместьями, сколько управляющими сетью арендаторов и субаренды.
Некоторые из арендаторов Стаффорда сами были лордами, и это иллюстрирует, насколько сложными могут стать отношения лорда и вассала. Генри д’Ойи, получивший 3 гонорара от Роберта Стаффордского, также получил более 30 гонораров в других местах, которые были предоставлены ему непосредственно королем. Таким образом, в то время как Генрих был вассалом своего лорда Роберта, Генрих сам был лордом и имел много подчиненных владений, которыми он также управлял. Это также было бы возможно и не редкость для ситуации, когда Роберт Стаффорд был вассалом Генриха в другом месте, создавая условие взаимного господства / вассалитета между ними.Эти сложные отношения неизменно создавали проблемы с лояльностью из-за конфликта интересов; чтобы решить эту проблему, была создана концепция сюзерена, что означало, что вассал был верен своему сюзерену больше всех остальных, несмотря ни на что. Однако даже это иногда нарушалось, когда вассал присягал более чем одному сюзерену.
С точки зрения самого мелкого землевладельца, на одном и том же маленьком участке земли располагались многочисленные сети владений. В хронике того времени говорится: «Разные сеньоры лежали на земле по-разному.Каждый лорд претендовал на определенный аспект службы от земли.
ШвецияШведский вариант феодализма состоял из землевладельцев, достаточно изобретательных, чтобы поручать содержание солдата с лошадью в армии сюзерена; в качестве компенсации они получили освобождение от земельного налога (т. н. frälse, благословение). Это привело к ограничению относительной местной демократии в эпоху викингов в пользу местных лордов, которым удалось осуществлять административную и судебную власть над своими менее могущественными соседями.Король также больше зависел от таких вассалов и их ресурсов.
Вне средневекового европейского исторического контекста понятие феодализма обычно используется только по аналогии (называемое полуфеодальным), чаще всего в дискуссиях о Японии при сёгунах. Кроме того, некоторые современные государства все еще сохраняют некоторые пережитки исторического феодализма.
Пакистан и ИндияСэр Хваджа Салимулла был заминдаром с титулом наваба. Земельные владения его семьи в Бенгалии были одними из самых больших и богатых в Британской Индии./ Викисклад
Систему заминдари часто называют феодальной системой. Первоначально система заминдари была введена в доколониальный период для сбора налогов с крестьян и продолжалась во время колониального британского правления. После обретения независимости Заминдари был упразднен в Индии и Восточном Пакистане (современный Бангладеш), но до сих пор существует в Пакистане. В наше время историки очень неохотно классифицируют другие общества по европейским моделям, и сегодня ученые редко называют заминдари феодальными; однако это по-прежнему широко используется, но только из уничижительных соображений, чтобы выразить неприязнь, как правило, критиками системы заминдари.
ТибетДрогон Чогьял Пхагпа, один из пяти патриархов Сакья, первый императорский наставник династии Юань и вице-король Тибета / Wikimedia Commons
В 1264 году монгольский император Хубилай-хан передал феодальную власть над Тибетом Дрогёну Чогьялу Пхагпа, пятому лидеру школы Сакья тибетского буддизма.
. В 1953 г. большую часть сельского населения — около 700 000 человек при расчетной общей численности населения в 1 250 000 человек — составляли крепостные.Привязанные к земле, им был выделен лишь небольшой участок, чтобы выращивать себе пищу. Крепостные и другие крестьяне обычно не получали образования и медицинского обслуживания. Большую часть времени они работали на монастыри и отдельных высокопоставленных лам или на светскую аристократию, насчитывавшую не более 200 семей. По сути, они принадлежали своим хозяевам, которые говорили им, какие культуры выращивать и каких животных разводить. Они не могли жениться без согласия своего господина или ламы. Крепостного можно было легко разлучить с семьей, если хозяин отправил его на работу в отдаленное место.Крепостные могли быть проданы их хозяевами или подвергнуты пыткам и смерти.
Наряду с высшим духовенством преуспели и светские лидеры. Ярким примером был главнокомандующий тибетской армией, которому принадлежало 4000 квадратных километров земли и 3500 крепостных. Он также был членом светского кабинета Далай-ламы.
КитайВ Китайской Народной Республике официальные взгляды на историю основаны на марксизме, поэтому предпринимались попытки описать исторические периоды Китая в марксистской терминологии.Таким образом, китайская история от династии Чжоу до династии Цин описывается как «феодальный период». Для этого нужно было изобрести новые концепции, такие как бюрократический феодализм, который большинство западных историков сочли бы противоречивым в терминах.
В результате этого марксистского определения феодальный, , используемый в китайском контексте, обычно является уничижительным термином, означающим «старый ненаучный». Это использование распространено как среди академических, так и среди популярных писателей из материкового Китая, даже среди антимарксистов.Использование термина «феодальный» для описания периода китайской истории также было распространено среди западных историков Китая в 1950-х и 1960-х годах, но после 1970-х годов стало все более редким. В настоящее время среди западных историков преобладает консенсус в том, что использование термина «феодальный» для описания китайской истории больше сбивает с толку, чем проясняет, поскольку предполагает сильное сходство между китайской и европейской историей, которого может и не быть.
ЯпонияЗамок Эдо, 17 век / Wikimedia Commons
Сёгунат Токугава был феодальной военной диктатурой Японии, установленной в семнадцатом веке и просуществовавшей до 1868 года.Это знаменует период, который часто называют «феодальной Японией», иначе известный как период Эдо. В то время как современные историки очень неохотно классифицируют другие общества по европейским моделям, в Японии система землевладения и вассал, получающий владение землей в обмен на присягу на верность, очень близка к тому, что происходило в некоторых частях средневековой Европы, и, таким образом, термин иногда используется в связи с Японией.
ШотландияСистема землевладения в Шотландии до недавнего времени носила преимущественно феодальный характер.Теоретически это означало, что земля находилась под властью Короны как высшей феодальной верховной власти. Исторически Корона предоставляла землю в обмен на военные или другие услуги, а получатели грантов, в свою очередь, предоставляли субгранты за другие услуги и так далее. Те, кто предоставлял гранты, — «начальники» — сохраняли юридические права на землю («dominium directum»), и поэтому была создана иерархическая структура, в которой каждая собственность имела несколько владельцев, сосуществующих одновременно. Только один из них, вассал, обладает тем, что на обычном языке можно было бы рассматривать как собственность на собственность («dominium utile»).
Закон об отмене феодального землевладения и т. д. (Шотландия) 2000 г. отменил феодальную систему землевладения в Шотландии и заменил ее системой прямого владения землей. [4] Поскольку Закон полностью вступил в силу 28 ноября 2004 г. , вассал полностью владеет землей, и интересы превосходства исчезли. Право феодальных вышестоящих навязывать условия было прекращено с учетом некоторых сохраняющих положений ограниченного характера. Пошлина Feu была отменена, хотя компенсация может выплачиваться.Задержка между королевским одобрением и вступлением в силу была результатом большого количества переходных мер, которые необходимо было ввести в действие до окончательной отмены, а также из-за тесной связи Закона 2000 г. с Законом об условиях правового титула 2003 г.
Современная АнглияУникальная для Англии деревня Лакстон в Ноттингемшире по-прежнему сохраняет некоторые пережитки феодальной системы, где земля по-прежнему обрабатывается с использованием системы открытого поля. Феодальный суд теперь собирается только ежегодно, и его полномочия теперь ограничены управлением сельскохозяйственными угодьями.
СаркКрохотный остров Сарк на Нормандских островах до начала двадцать первого века оставался феодальным государством. Остров является вотчиной более крупного близлежащего острова Гернси и управляется независимо сеньором, который является вассалом владельца земли — королевы Соединенного Королевства. Сарк был последним оставшимся феодальным государством в Европе.
Правящий орган Сарка проголосовал 4 октября 2006 г. за замену оставшихся многоквартирных домов в Главных мольбах полностью избранным демократическим правительством, упразднив сеньора, изменение, которое должно быть реализовано к лету 2007 г. [5]
Использование и определение терминаСвященник, рыцарь и крестьянин / Обитаемый инициал из французского текста XIII века, представляющего трехсторонний общественный порядок средневековья: ōrātōrēs (молящиеся – клирики), bellātōrēs (те, кто сражаются – рыцари, то есть дворянство), и labōrātōrēs (работающие – крестьяне и представители мелкой буржуазии). / Викисклад
Среди медиевистов термин феодализм является одним из самых спорных понятий. Ниже приведены исторические примеры, которые ставят под сомнение традиционное использование термина «феодализм».
Сохранившиеся источники показывают, что ранние каролинги имели вассалов, как и другие правители королевства. Эти отношения становились все более и более стандартизированными в течение следующих двух столетий, но в разных местах существовали различия в функциях и практике. Например, в германских королевствах, пришедших на смену королевству Восточной Франции, а также в некоторых славянских королевствах феодальные отношения, возможно, были более тесно связаны с возникновением крепостного права, системы, привязывавшей крестьян к земле.
Когда Роллон Нормандский встал на колени, чтобы отдать дань уважения Карлу Простому в обмен на герцогство Нормандское, он ударил короля по крупу, поднимаясь, вызывающе демонстрируя свое мнение о том, что узы так же сильны, как и лорд. Ясно, что «вассалы» могли открыто пренебрегать феодальными отношениями.
Норманны правили автономно, несмотря ни на какие правовые «феодальные» отношения. Однако в случае своего лидерства норманны использовали феодальные отношения, чтобы привязать к себе своих последователей.Именно влияние норманнских завоевателей укрепило и в какой-то степени институционализировало феодальные отношения в Англии после норманнского завоевания.
Феодализм иногда используется без разбора, чтобы охватить все взаимные обязательства поддержки и лояльности вместо безусловного владения положением, юрисдикцией или землей. Этот термин часто ограничивается большинством историков обменом сугубо добровольными и личными обязательствами, за исключением недобровольных обязательств, связанных с владением «несвободной» землей: последние считаются скорее аспектом манориализма, элементом феодального общества. но не собственно феодализма.
Предостережения относительно использования термина «феодализм»Из-за диапазона значений, которые они имеют, феодализм и родственные термины следует подходить и использовать с большой осторожностью. Такой осмотрительный историк, как Фернан Бродель, заключает феодализм в кавычки, применяя его в более широком социальном и экономическом контексте, например, в «семнадцатом веке, когда большая часть Америки была «феодализирована» по мере появления великих гасиенд » ( The Perspective). Мира, 1984, с.403).
Средневековые общества никогда не называли себя феодальными. В популярном языке этот термин обычно используется либо для обозначения всех добровольных или традиционных связей в средневековом обществе, либо для социального строя, при котором гражданская и военная власть осуществляется на основе частных договорных отношений. Однако феодальный лучше всего использовать только для обозначения добровольных, личных обязательств, обязывающих лордов и свободных людей к защите в обмен на поддержку, которая характеризовала административный и военный порядок.
Другие феодальные системы землевладения существовали и продолжают существовать в разных частях мира, включая средневековую Японию. [6]
Обсуждение происхождения английского феодализмаВ конце девятнадцатого и начале двадцатого веков Джон Гораций Раунд и Фредерик Уильям Мейтленд, оба историки средневековой Британии, пришли к разным выводам относительно характера английского общества до норманнского завоевания в 1066 году. Раунд утверждал, что норманны привнесли феодализм , в то время как Мейтленд утверждал, что его основы уже заложены в Великобритании.Дискуссия продолжается и по сей день.
В более широкой концепции феодального общества, разработанной в 1930-х годах французским историком Марком Блоком, преобладающими чертами являются отсутствие сильной центральной власти и рассредоточение государственной власти посредством предоставления административной и правовой власть над отдельными землями (феодами) высших сеньоров (включая короля) вассалам, поклявшимся добровольной присягой поддерживать или служить им, обычно (но не исключительно) военными средствами. Вторым крупным арендатором является обязательство, связанное с отдельными земельными владениями, что крестьянское хозяйство должно снабжать помещика определенными трудовыми услугами или частью своей продукции (или деньгами вместо нее) в соответствии с обычаями хозяйства.
Франсуа-Луи Ганшоф, историк, чья концепция феодализма остается весьма влиятельной в двадцатом веке, принадлежит к поколению до Второй мировой войны. Гансхоф определяет феодализм с узкой правовой и военной точки зрения, утверждая, что феодальные отношения существовали только внутри самой средневековой знати.Гансхоф сформулировал эту концепцию в Feudalism (1944). Его классическое определение феодализма является сегодня наиболее широко известным, а также наиболее простым для понимания: проще говоря, когда сеньор даровал вассалу феодальное владение, вассал взамен предоставлял ему военную службу.
Марк Блок и социологические взгляды на феодализмМарк Блох / Wikimedia Commons
Один из современников Гансхофа, французский историк Марк Блок, был, пожалуй, самым влиятельным историком средневековья двадцатого века. Блох подходил к феодализму не столько с правовой и военной точек зрения, сколько с социологической. Он развил свои идеи в феодальном обществе (1939). Блох понимал феодализм как тип общества, не ограничивающийся исключительно дворянством. Как и Гансхоф, он признавал, что между сеньорами и вассалами существуют иерархические отношения, но Блох также видел аналогичные отношения между сеньорами и крестьянами.
Именно это радикальное представление о том, что крестьяне были частью феодальных отношений, отличает Блоха от его сверстников.В то время как вассал выполнял военную службу в обмен на вотчину, крестьянин выполнял физический труд в обмен на защиту. Оба являются формой феодальных отношений. Согласно Блоху, другие элементы общества можно рассматривать в феодальных терминах; все аспекты жизни были сосредоточены на «господстве», и поэтому мы можем с пользой говорить о феодальной церковной структуре, феодальной придворной (и антипридворной) литературе и феодальной экономике.
Восстание против термина «феодализм»В 1974 году У.Историк из Южной Кореи Элизабет А. Р. Браун [7] отвергла ярлык феодализм как анахронизм, придающий понятию ложное ощущение единообразия. Отметив нынешнее использование многих — часто противоречащих друг другу — определений феодализма, она утверждала, что это слово — всего лишь конструкция, не имеющая основы в средневековой реальности, изобретение современных историков, «тиранически» прочитанное в исторических записях. Сторонники Брауна дошли до того, что предложили полностью исключить этот термин из учебников истории и лекций по средневековой истории.В книге «Фьефы и вассалы: переосмысление средневековых свидетельств » (1994) Сьюзан Рейнольдс расширила первоначальный тезис Брауна. Хотя некоторые современники подвергали сомнению методологию Рейнольдса, другие историки поддержали ее и ее аргумент. Обратите внимание, что Рейнольдс не возражает против марксистского использования феодализма.
Термин «феодальный» также применялся — часто неуместно или уничижительно — к незападным обществам, в которых, как считается, преобладали институты и взгляды, подобные тем, что существовали в средневековой Европе.В конечном счете, говорят критики, множество способов использования термина «феодализм» лишили его конкретного значения, что привело к тому, что многие историки и политические теоретики отвергли его как полезную концепцию для понимания общества.
Примечания- Онлайн-словарь этимологии, Feudal. Проверено 16 сентября 2007 г. .
- web.archive.org, помощник читателя по военной истории. Проверено 27 декабря 2007 г. .
- Марк Блок, Феодальное общество (Чикаго: University of Chicago Press, 1961.
- www.opsi.gov.uk, Закон об отмене феодального владения и т. д. (Шотландия) 2000 г. Проверено 28 декабря 2007 г.
- BBC News, Феодальный остров приносит демократию. Проверено 28 декабря 2007 г. .
- Джерри Х. Бентли, Традиции и встречи: глобальный взгляд на прошлое [2-е изд.], стр. 408
- Элизабет А. Р. Браун, «Тирания конструкции: феодализм и историки средневековой Европы», American Historical Review (1974): 79.
- Бентли, Джерри Х. Традиции и встречи: глобальный взгляд на прошлое Том 1 от истоков до 1500 года, 2-е издание. Макгроу-Хилл, 2003.
- Блох, Марк. Феодальное общество. Перевод Л. А. Маньона. Чикаго: University of Chicago Press, 1961. .
- Браун, Элизабет. «Тирания конструкции: феодализм и историки средневековой Европы». Американское историческое обозрение. 79 (1974): 1063-8.
- Кантор, Нормон Э. Изобретая средневековье: жизнь, творчество и идеи великих медиевистов двадцатого века. Перо, 1991.
- Гансхоф, Франсуа-Луа. Феодализм. тр. Филип Грирсон. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Харпер и Роу, 1964. .
- Герро, Ален. L’avenir d’un passé incertain. Париж: Le Seuil, 2001.
- Поли, Жан-Пьер и Эрик Бурназель. Феодальная трансформация, 900-1200 гг. Перевод Кэролайн Хиггит. Нью-Йорк:: Холмс и Мейер, 1991. .
- Рейнольдс, Сьюзен. Феодальные владения и вассалы: переосмысление средневековых свидетельств. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 1994
Первоначально опубликовано New World Encyclopedia под лицензией Creative Commons Attribution-ShareAlike 3.0 Unported.
Нравится:
Нравится Загрузка…
Комментарии
Комментарии
Продолжить чтение
Технофеодализм захватывает власть Янис Варуфакис
Заявление о свержении капитализма новой экономической моделью следует за многими преждевременными прогнозами гибели капитализма, особенно левыми.Но на этот раз это вполне может быть правдой, и признаки того, что это правда, были видны уже некоторое время.
АФИНЫ – Вот так кончается капитализм: не революционным взрывом, а эволюционным хныканьем. Точно так же, как он вытеснял феодализм постепенно, тайно, пока однажды основная масса человеческих отношений не стала рыночной и феодализм не был сметен, так и сегодня капитализм свергается новым экономическим укладом: технофеодализмом.
- Капиталистическая оболочка Ларри Финка ФАБРИС COFFRINIAF через Getty Images org/ListItem»> Возвращение глобальной инфляции Юичиро Чино / Getty Images
Это крупное заявление последовало за многими преждевременными прогнозами гибели капитализма, особенно левыми.Но на этот раз это вполне может быть правдой.
Подсказки уже давно видны. Цены на облигации и акции, которые должны двигаться в резко противоположных направлениях, взлетели в унисон, иногда падая, но всегда синхронно. Точно так же стоимость капитала (доход, требуемый для владения ценной бумагой) должна падать с волатильностью; вместо этого он растет, поскольку будущие доходы становятся более неопределенными.
Пожалуй, самый явный признак того, что затевается что-то серьезное, появился 12 августа прошлого года.В тот день мы узнали, что за первые семь месяцев 2020 года национальный доход Соединенного Королевства упал более чем на 20%, что намного превышает даже самые мрачные прогнозы. Через несколько минут Лондонская фондовая биржа подскочила более чем на 2%. Ничего подобного никогда не происходило. Финансы полностью оторвались от реальной экономики.
Но действительно ли эти беспрецедентные события означают, что мы больше не живем при капитализме? Ведь капитализм и раньше претерпевал коренные преобразования.Не следует ли нам просто подготовиться к его последнему воплощению? Нет я так не думаю. То, что мы переживаем, — это не просто очередная метаморфоза капитализма. Это нечто более глубокое и тревожное.
Да, с конца девятнадцатого века капитализм как минимум дважды претерпевал радикальные изменения. Его первая крупная трансформация, от конкурентной формы до олигополии, произошла во время второй промышленной революции, когда электромагнетизм привел к появлению крупных объединенных в сеть корпораций и мегабанков, необходимых для их финансирования.Форд, Эдисон и Крупп заменили пекаря, пивовара и мясника Адама Смита в качестве главных двигателей истории. Последовавший бурный цикл мегадолгов и мегадоходов в конечном итоге привел к краху 1929 г., Новому курсу, а после Второй мировой войны и Бреттон-Вудской системе, которая, при всех ее финансовых ограничениях, обеспечила редкий период стабильность.
Подпишитесь на синдикаты проектаПодписаться на проект Syndicate
Наш новейший журнал, 2022 год: расчеты уже здесь.Чтобы получать печатную копию с доставкой в любую точку мира, подпишитесь на PS менее чем за 9 долларов в месяц .
Будучи подписчиком PS , вы также получите неограниченный доступ к нашему набору первоклассного длинного контента On Point, интервью с авторами Say More, тематическим коллекциям The Big Picture и полному архиву PS .
Подпишись сейчас
Конец Бреттон-Вудских соглашений в 1971 году положил начало второй трансформации капитализма. По мере того, как растущий торговый дефицит Америки стал источником мирового совокупного спроса, поглощая чистый экспорт Германии, Японии, а затем и Китая, Соединенные Штаты привели к наиболее энергичной фазе глобализации капитализма с устойчивым притоком немецких, японских и, позднее, , китайская прибыль возвращается на Уолл-стрит, финансируя все это.
Однако, чтобы сыграть свою роль, функционеры Уолл-стрит потребовали освобождения от всех ограничений Нового курса и Бреттон-Вудса. С дерегулированием олигополистический капитализм превратился в финансиализированный капитализм.Так же, как Форд, Эдисон и Крупп заменили пекаря, пивовара и мясника Смита, новыми главными действующими лицами капитализма стали Goldman Sachs, JP Morgan и Lehman Brothers.
Хотя эти радикальные преобразования имели важные последствия (Великая депрессия, Вторая мировая война, Великая рецессия и длительный застой после 2009 г. ), они не изменили главной черты капитализма: системы, движимой частной прибылью и рентой, извлекаемой через некоторый рынок.
Да, переход от смитовского к олигополистическому капитализму чрезвычайно увеличил прибыль и позволил конгломератам использовать свою огромную рыночную власть (то есть новообретенную свободу от конкуренции) для извлечения большой ренты из потребителей.Да, Уолл-Стрит извлекала ренту из общества посредством рыночных форм грабежа при дневном свете. Тем не менее, и олигополия, и финансиализированный капитализм были движимы частной прибылью, увеличенной за счет ренты, извлекаемой через какой-либо рынок — скажем, захваченный General Electric или Coca-Cola, или созданный Goldman Sachs.
Потом, после 2008 года, все изменилось. С тех пор, как в апреле 2009 года центральные банки «Большой семерки» объединились, чтобы использовать свои возможности по печатанию денег для повторного размещения глобальных финансов, возник глубокий разрыв. Сегодня мировая экономика питается от постоянного генерирования денег центрального банка, а не от частной прибыли. Тем временем извлечение стоимости все больше смещается с рынков на цифровые платформы, такие как Facebook и Amazon, которые больше не действуют как олигополистические фирмы, а скорее как частные вотчины или поместья.
То, что произошло 12 августа 2020 года, объясняется тем, что балансы центральных банков, а не прибыль, управляют экономической системой. Услышав мрачные новости, финансисты подумали: «Отлично! Банк Англии в панике напечатает еще больше фунтов и направит их нам.Пора покупать акции!» По всему Западу центральные банки печатают деньги, которые финансисты ссужают корпорациям, которые затем используют их для выкупа своих акций (цены которых не связаны с прибылью). Между тем, цифровые платформы заменили рынки в качестве места извлечения частного богатства. Впервые в истории почти каждый бесплатно производит основной капитал крупных корпораций. Вот что значит загружать материалы на Facebook или перемещаться, имея привязку к Google Maps.
Дело, конечно, не в том, что традиционные капиталистические отрасли исчезли.В начале XIX века многие феодальные отношения сохранились, но стали господствовать капиталистические отношения. Сегодня капиталистические отношения остаются нетронутыми, но их стали вытеснять технофеодальные отношения.
Если я прав, то каждая стимулирующая программа должна быть одновременно слишком большой и слишком маленькой. Никакая процентная ставка никогда не будет соответствовать полной занятости, не вызывая последовательных корпоративных банкротств. И с классовой политикой, в которой партии, поддерживающие капитал, соревнуются с партиями, более близкими к труду, покончено.
Но хотя капитализм может закончиться хныканьем, вскоре может последовать взрыв. Если те, кто подвергается технофеодальной эксплуатации и отупляющему неравенству, найдут коллективный голос, он обязательно будет очень громким.
Жизнеспособность теории общественно-экономической формации
С тех пор как мировой социализм пришел в упадок, Теория общественно-экономической формации Карла Маркса подвергалась критике со стороны антисоциалистических сил; однако отрицать научный и революционный характер этой Теории невозможно.
Теория общественно-экономической формации (далее Теория) считается не только «краеугольным камнем» материалистического понимания истории — одним из двух великих открытий Карла Маркса, но и научной основой для точного восприятия движения человеческого общества и разработка. Более того, он закладывает теоретическую основу для подлинного сознания коммунистов и рабочих партий природы времени и правильных революционных установок и политики.
В резкой противоположности идеализму и половинчатому традиционному материализму Карл Маркс совершил революционный поворот в мировоззрении человечества, разработав Теорию общественно-экономической формации. Согласно этой теории, Карл Маркс указывал, что толчком к общественному развитию является не человеческое сознание, а общественное бытие и материальная жизнь, и что общественная жизнь основана на производстве материальных благ. Кроме того, с помощью научного метода абстрагирования и обобщения он также указал, что структура любого общества в истории состоит из трех основных факторов, а именно: производительных сил, производственных отношений и надстройки. Те диалектически связанные факторы соответствуют объективным принципам, а именно принципу гармонии между производственными отношениями и уровнем развития производительных сил и принципу соотношения между базисом и надстройкой, из которых уровень производительных сил определяет свойство производственных отношений, а впоследствии определяет свойство общественных отношений в этом обществе.В свою очередь, совокупность производственных отношений, составляющих подструктуру, определяет характер политических взглядов, верховенства права, философии, этики, религий и т. д., а также соответствующих социальных институтов, таких как государства, партии, религиозные организации, общественные массовые организации и т. д. Согласно этой теории, смена общественно-экономических формаций есть закономерный исторический процесс, отвечающий объективным принципам. Соответственно, история человеческого общества претерпевала социально-экономические формации, а именно первобытный коммунизм; рабство; феодализм; капитализм; и она будет продвигаться вперед к коммунизму.Успешная Октябрьская социалистическая революция в России с появлением первой в своем роде социалистической нации в мире открыла переходный период от капитализма к социализму. Последовавшее за этим рождение социалистических государств в Восточной Европе, Азии и Америке явилось свидетельством научного и революционного характера марксистской теории общественно-экономической формации, которую даже критики марксизма считали «убедительной истиной». Даже Брединский, написавший книгу «Большой провал — Взлет и падение коммунизма в 2190–147 годах», также признавал, что «для интеллигенции с глубоким аналитическим мышлением марксистская теория дает ключ к истории человечества; это также «метод социальной оценки и анализа и последовательная теория открытия тайн экономической жизни».
Являясь частью марксизма, с момента своего возникновения Теория всегда подвергалась критике и отрицанию со стороны антикоммунистических сил, ибо она не только дает научную основу для движения и развития и замены обществ, но и утверждает, что капиталистическое общество неизбежно будет заменено по коммунизму. Опираясь на крах мировой социалистической системы в конце 20 -го века, буржуазные теоретики радостно провозгласили «похоронный звон» по Теории, особенно по ее подходу к современным проблемам.Критические комментарии бывают самых разных форм и размеров с упором на отрицание ценности Теории, утверждая, что Теория теоретически устарела и подходит только для «перехода от средневековья к современности»; поэтому решать социальные вопросы во времена информационной цивилизации невозможно. Соответственно, они предлагают заменить подход к социальному анализу в социально-экономической формации Карла Маркса подходом футуриста Элвина Тоффлера через три последовательные цивилизации, а именно «аграрную цивилизацию», «индустриальную цивилизацию» и «постиндустриальную цивилизацию». По своей сути это предложение призвано отрицать не только Теорию Карла Маркса, но и путь построения социализма странами, в том числе и Вьетнамом.
В действительности подход к цивилизациям в марксизме довольно знаком. Независимо от того, какой подход используется к цивилизациям или социально-экономической формации, производительные силы считались ключевым элементом развития и замены социальных режимов. Изучая развитие цивилизаций, сам Фридрих Энгельс также соглашался с Морганом в делении истории на три этапа, а именно: дикости, , варварства и цивилизации.В книге Карла Маркса «Нищета философии » также разъяснялась решающая роль производительных сил в смене социальных режимов, которая гласила: « Общественные отношения тесно связаны с производительными силами. Приобретая новые производительные силы, люди изменяют свой способ производства; и, изменяя свой способ производства, изменяя способ зарабатывания на жизнь, они изменяют все свои общественные отношения . Ручная мельница дает вам общество с феодалом; паровая мельница , общество с промышленным капиталистом».В результате с этой точки зрения подход к цивилизациям не противоречит подходу к общественно-экономическим формациям. Более того, подход к цивилизациям не только играет важную роль в сознании социальной истории, но выступает как дополнение к таковому к общественно-экономическим формациям. Тем не менее подход к цивилизациям абсолютизирует роль производительных сил и игнорирует роль общественных отношений и диалектических отношений между производительными силами и производственными отношениями.Следовательно, этот подход стирает границы между различными режимами общества, игнорирует первоначальный импульс исторической эволюции и уклоняется от классовых проблем, борьбы и политических режимов. Кроме того, он не позволяет людям осознать общество в целом и не определяет ключевой элемент социального развития.
Между тем Теория рассматривает производительные силы не как единственную экономическую детерминанту, а как высшую детерминанту развития истории. Фридрих Энгельс писал: «Согласно материалистическому пониманию истории, определяющим в конечном счете элементом истории является производство и воспроизводство реальной жизни.Другого ни Маркс, ни я никогда не утверждали. Следовательно, если кто-нибудь искажает это, говоря, что экономический элемент есть единственный определяющий элемент, то он превращает это положение в бессмысленную, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическая ситуация является основой, но различные элементы надстройки и т. д. также оказывают свое влияние на ход исторических сражений и во многих случаях перевешивают в определении их «формы».
Несмотря на свой потенциал развития, современный капитализм по своей сути является режимом угнетения, эксплуатации и несправедливости.Основные и присущие капитализму противоречия, особенно обостряющиеся противоречия между капиталистами и рабочими, а также между высоко обобществленными производительными силами и ограниченными капиталистическими производственными отношениями. Капиталистический мир постоянно переживал экономические, политические и социальные кризисы. Совсем недавно финансовый кризис разразился в США в конце 2007 года, а затем распространился по всему миру. Движение «Захвати Уолл-Стрит» под лозунгом «Мы — 99%» во время кризиса в США и некоторых развитых капиталистических странах демонстрирует некомпетентность капиталистического общества в решении проблем социального равенства.Именно движение этих внутренних конфликтов и борьбы трудящихся определяет судьбу капитализма.
Что касается социализма, то распад Советского Союза и крах социалистических государств в Восточной Европе и Монголии — это большая потеря для международного коммунистического и рабочего движения. Тем не менее, это не «похоронный звон» по Теории, поскольку это всего лишь крах конкретной социалистической модели — «планово-дотационной модели советского образца», которая была в первую очередь и непосредственно вызвана догматизмом и ревизионизмом в политические, идеологические и организационные установки правящей партии и предательство высшими руководителями основных принципов марксизма-ленинизма. Опираясь на правильное сознание научного и революционного характера Теории, остальные социалистические страны, в том числе и Вьетнам, по-прежнему неуклонно шли по пути построения социализма, проводили реформы, добились больших успехов и заняли более высокие позиции на международной арене. .
В настоящее время народы, идущие по пути социализма, левого и коммунистического движения, все еще сталкиваются с многочисленными трудностями. Борьба людей за мир, национальную независимость, демократию, социальное развитие и прогресс по-прежнему сталкивается с многочисленными проблемами; враждебные силы продолжают энергично изыскивать все пути для устранения социализма.Тем не менее переходный период от капитализма к социализму, характеризующий нынешнюю эпоху, по утверждению нашей партии, «по закону исторического развития человечество непременно пойдет к социализму». Ценность и жизненность Теории общественно-экономической формации остаются незыблемыми.
Нгуен Нгок Хой
.