Элитарная и массовая: Массовая и элитарная культуры — Обществознание

Массовая и элитарная культуры — Обществознание

Массовая культура                                                                                                                                                «Если Рим дал миру право, Англия — парламентскую дея­тельность, Франция — культуру и республиканский национа­лизм, то современные США дали миру научно-техническую революцию и массовую культуру»     Массовая культура — культура, популярная и преобладающая среди широкого слоя населения в данном обществе. Она может включать в себя такие явления, как быт, развлечения (спорт, поп-музыка, массовая литература), средства массовой информации и т.п.     Массовая культура не выражает изысканных вкусов или духовных поисков народа. Время ее появления — середина XX века, когда средства массовой информации (радио, печать, телевидение) проникли в большинство стран мира и стали доступны представителям всех социальных слоев. Массовая культура может быть интернациональной и национальной. Эстрадная музыка — яркий пример этого: она понятна и доступна всем возрастам, всем слоям населения независимо от уровня образования.     В социальном плане массовая культура формирует новый общественный строй, получивший название «средний класс».     Целью массовой культуры является не столько заполнение досуга и снятия напряжения и стресса у человека индустриального и постиндустриального общества, сколько стимулирование потребительского сознания у зрителя, слушателя, читателя, что в, свою очередь, формирует особый тип пассивного некритиче­ского восприятия этой культуры у человека. Другими словами, происходит манипулирование человеческой психикой и эксплуа­тация эмоций и инстинктов подсознательной сферы чувств чело­века и прежде всего чувств одиночества, вины, враждебности, страха.     Элитарная культура     Элитарная культура — это высокая культура, противопоставляемая массовой культуре по типу воздействия на воспринимающее сознание, сохраняющего его субъективные особенности и обеспечивающего смыслообразующую функцию.     Субъектом элитарной, высокой культуры является личность — свободный, творческий человек, способный к осуществлению сознательной деятельности. Творения этой культуры всегда личностно окрашены и рассчитаны на личностное восприятие, вне зависимости от широты их аудитории, именно поэтому широкое распространение и миллионные тиражи произведений Толстого, Достоевского, Шекспира не только не снижают их значения, но, напротив, способствуют широкому распространению духовных ценностей. В этом смысле субъект элитарной культуры является представителем элиты.     Элитарная культура обладает рядом важных особенностей.                                     Особенности элитарной культуры: сложностью, специализированностью, креативностью, новационностью; способностью формировать сознание, готовое к активной преобразующей деятельности и творчеству в соответствии с объективными законами действительности; способностью концентрировать духовный, интеллектуальный и художественный опыт поколений; наличием ограниченного круга ценностей, признаваемых истинными и «высокими»; жесткой системой норм, принимаемых данной стратой в качестве обязательных и неукоснительных в сообществе «посвященных»; индивидуализацией норм, ценностей, оценочных критериев деятельности, нередко принципов и форм поведения членов элитарного сообщества, становящихся тем самым уникальными; созданием новой, нарочито усложненной культурной семантики, требующей от адресата специальной подготовки и необъятного культурного кругозора; использованием нарочито субъективной, индивидуально-творческой, «остраняющей» интерпретации обычного и привычного, что приближает культурное освоение реальности субъектом к мысленному (подчас художественному) эксперименту над нею и в пределе замещает отражение действительности в элитарной культуре ее преобразованием, подражание — деформацией, проникновение в смысл — домысливанием и переосмысливанием данности; смысловой и функциональной «закрытостью», «узостью», обособленностью от целого национальной культуры, что превращает элитарную культуру в подобие тайного, сакрального, эзотерического знания, а ее носители превращаются в своего рода «жрецов» этого знания, избранников богов, «служителей муз», «хранителей тайны и веры», что часто обыгрывается и поэтизируется в элитарной культуре.

Массовая и элитарная культура

Один из способов ослабления и сокрытия противоречий современного общества был найден в так называемой массовой культуре, основная социальная функция которой — направить разбуженные научно-техническим прогрессом массовые потребности в конструктивном направлении. Массовая культура — особый способ производства культурных ценностей, рассчитанный на массовое потребление. Массовой культурой называют также такой вид культурной продукции, которая каждодневно производится и потребляется в больших объемах. Предполагается, что массовую культуру потребляют все люди, независимо от места и страны проживания. Это культура повседневной жизни, представленная самой широкой аудитории по различным каналам, включая средства массовой информации и коммуникации.

Буржуазное общество в XIX веке было единым целым: экономика, социальные отношения, культура были проникнуты единой системой ценностей. К этому времени относится взлет западной цивилизации. С завершением формирования индустриального общества и его зрелостью обычно связывается становление массовой культуры. Массовая культу раза рождается в конце XIX века в результате кризиса классической культуры. Прямая предпосылка этого процесса — постепенное расширение демократических институтов, широкое вхождение трудящихся слоев в активную гражданскую жизнь. Необходимое условие становления массовой культуры — распространение грамотности. Изобретение кинематографа, успехи фотографии, внедрение граммофонных записей, появление «легкой» музыки, развитие радио стали основой распространения массовой культуры. Таким образом, массовая культура явилась результатом целого ряда взаимосвязанных процессов: развития городов и становления городского образа жизни (урбанизации), уменьшения влияния церкви на основную массу населения (секуляризация), распространения законов рынка на сферу культуры, технического развития и трансформации сферы образования.

Появление массовой культуры означает изменение самого типа функционирования культуры. На рубеже XIX-XX веков прежние монополисты духовной жизни масс — церковь и светская духовность — вынуждены были уступить влияние на умы и души новому явлению, располагающему большими техническими возможностями.

Одновременно в обществе усиливалась тенденция к антибуржуазному бунтарству. На первом этапе это была преимущественно революция в искусстве, культ эстетического и духовного авангардизма. На новом этапе эти тенденции приводят к утверждению альтернативных стилей поведения и деятельности для все более широких социальных групп, прежде всего молодежи и различного рода этнических и культурных меньшинств. Возникает контркультура — культурные установки, противостоящие основным принципам, лежащим в основе той или иной культуры; культура протеста, развивается

андеграунд — подпольная культура. Эта культура привязана не столько к расширенному, сколько к оригинальному, престижному потреблению, она переворачивала основные принципы, которые лежали в основе буржуазной духовности. Экспериментальный, авангардистский характер культуры свя зан прежде всего с появлением технических средств в сфере массовой культуры.

Если авангардизм является не только отрицанием, но и продолжением классики в ее аристократизме, то и массовая культура стала нетолько отрицанием, но и продолжением заложенной в реализме демократической тенденции. «Культура для образованных» не без боя уступила господство культуре массовой, но продолжала существовать.

Своим содержанием и принципами функционирования массовая культура тесно связана с другими сторонами социальной регуляции. В социальном плане массовая культура связана с процессом урбанизации и разрывом с традиционными формами социальности. Развитие производства и эволюция системы образования способствовали увеличению интеллектуальных нагрузок, что в свою очередь требует компенсации в виде развлекательного начала. Весь этот причудливый клубок противоречий социокультурных процессов привел к тому, что массовая культура приняла на себя и часть традиционной классики (в первую очередь — жизнеподобные формы и тяготение к массовости), и ту часть функций религии, которая связана с гармонизацией психической жизни людей.

Первичная функция массовой культуры — обеспечить социализацию и существование человека в условиях усложненной, изменчивой, неустойчивой среды, приучить к новым социальным ролям и ценностям, способствовать регуляции поведения, снятию психологического напряжения. Огромному контингенту людей, в первую очередь молодежи, эта культура дает функционально пригодные представления о необходимом стиле поведения, образе жизни, карьере, отношениях между людьми, путях реализации своих стремлений. Различные варианты массовой культуры играют важную роль в реализации массовой коммуникации и распространении информации.

Другая важная функция массовой культуры — удовлетворить потребность в рекреации, расслаблении, отдыхе.

Ее наиболее существенный механизм составляет постепенно расширяющееся потребление во всех сферах. Сила и опасность массовой культуры заключается в том, что она не отделена от потребления в самом широком смысле слова. Концентрированным выражением такого превращения культуры в средство стимулирования потребления является реклама. Реклама как жанр принципиально меняет сложившиеся ценностные установки.

Массовая культура как социальный феномен определяет тяготение к стереотипу (независимо от пола, возраста, вероисповедания, национальной принадлежности и т.д.). Массовая культура опирается на примат компенсаторно-развлекательных, психотерапевтических функций, находит опору в новых технологиях (в частности, спутниковая и электронная связь), позволяющих ее повсеместно распространять, и коммерческом характере функционирования, в основе которого лежит платежеспособный спрос основной массы населения.

Несмотря на очевидный вклад во всемирную массовую культуру отдельных европейских народов (к примеру, английская поп-музыка или итальянский дизайн), общепризнанным является примат в этой сфере американской культурной индустрии. Поэтому естественная конкуренция между массовой и классической культурой нередко трактуется как борьба между европейской и американской культурными традициями.

Массовая коммерческая культура является необходимым компонентом демократического общественного устройства и рыночной экономики. Ее принципиальная универсальность, внеэлитность и открытая ориентация на получение прибыли превращает ее одновременно не только в неизбежный результат, но и в необходимую основу гражданского общества и правового государства.

Принципиально меняется сам тип духовного производства, продуктом которого служит массовая культура. Произведения массовой культуры строятся по совершенно иным законам, нежели классические шедевры и работы авангардистов. Массовой аудитории трудно воспринять произведение, автор которого стремится конструировать эстетическую дистанцию между художественным текстом и зрителем, читателем, слушателем. Массовая культура эту дистанцию игнорирует. «Чтобы по-настоящему насладиться, нужно быть художественно образованным человеком» — это классическое положение К. Маркса имеет прямое отношение к культуре XIX века. В отличие от элитарной культуры, для массовой культуры, чтобы ею по-настоящему насладиться, лучше быть художественно необразованным человеком. Художественная образованность здесь не стимул, а препятствие, так как массовая культура, обращаясь главным образом к эмоциональной сфере, нетребует дополнительных знаний, мешающих по достоинству оценить произведения такого типа.

Во многих культурах прошлого и настоящего стержнем общественных развлечений являются грубые и жестокие зрелища. Отличие современной массовой культуры в том, что сейчас показ жестокости — это не ритуал, а, скорее, шоу, в котором нет механизма, включающего его в стройную систему культуры и придающего ему смысл и глубокое звучание.

Удовольствие — это основа бизнеса массовой культуры, это точка отсчета в творчестве и основной источник дохода. Во многом именно индустрия культуры создает современные стандарты того, что считается приемлемой и желательной формой удовольствия, а тот факт, что она это делает в совершенно беспрецедентном массовом масштабе, означает, что мы очень серьезно должны относиться к ее формирующему влиянию на этот важный аспект человеческой жизни.

К массовой культуре можно отнести многообразные литературные жанры: детектив, приключения, фантастику, мелодраму, мистику, эротику. Поп, танцевальная музыка, радио, фильмы-ужасы, фильмы-катастрофы также являются продуктами массовой культуры.

Феномен массовой культуры относится в первую очередь к современному обществу, а также к тому его этапу, который в западной литературе принято называть постиндустриальным. Появление последнего в теории и на практике датируется, как правило, 60-ми годами нынешнего столетия, когда мировая культура переходит от радикального противостояния между «элитарным» творчеством и культурной индустрией к их взаимопроникновению в системе постмодернизма.

Весь западный и отечественный опыт убеждает в том, что именно массовая культура органически сочетается с демократией в политике и рынком в экономике. Почему происходит так, объяснить достаточно просто. Идея равных прав, когда у каждого — один голос, в области культуры проявляется в праве каждого купить (или не купить) билет, диск, книгу, включить (или не включить) радио или телевизор, в результате чего масса людей получает возможность систематически «заказывать» такую культуру, которая соответствует ее устремлениям, то есть отвоевывает права, ранее принадлежавшие только элитам (по происхождению, богатствуили образованию).

В этом смысле культура Нового времени, которую можно назвать классической, была по природе своей элитарной — доступной исключительно «читающей и пишущей публике» и оставлявшей за рамками слои необразованные, то есть более 50 процентов населения земного шара. Элита — это особый, привилегированный слой общества, наиболее способный к духовной деятельности, одаренный высокими нравственными и эстетическими задатками. Элитарная культура поэтому — антипод массовой культуры, культура для избранных, личностная культура.

В XX в. в этой культуре произошли существенные изменения: ее представители отказались от просветительских притязаний и открыто провозгласили устами испанского философа Х. Ортеги-и-Гасета, что «новое искусство» будет искусством касты, а не демократическим искусством, искусством для художников, а не для масс людей. Наряду с этим, то, что раньше считалось уделом элитарной культуры, становилось явлением массовой. На рубеже 20-х — 30-х гг. нашего столетия X. Ортега-и-Гасет говорил о кризисе культуры, одним из проявлений и причин которого он считал факт «омассовления» того, что было доступно немногим. Эта нотка отчаяния, ностальгия по «высокому искусству» практически всегда сопровождала собой все разговоры о массовой культуре, особенно если они шли на теоретическом уровне. «Наступление» массовой культуры всегда считалось свидетельством кризиса.

Элитарная, традиционная и массовая культуры в современном обществе занимают свои ниши. «Искусство для художников» продолжает существовать — это естественно. Искусство для образованных превращается в одну из множества субкультур. Вообще возникает реальная возможность существования искусства, рассчитанного на отдельные группы людей (юные, молодые живут одной культурой, их родители, преподаватели — другой). Так, например, хотя рок-музыку нередко целиком и полностью относят к культуре массовой, она по сути такая же субкультура, как и «культура для образованных». Ее адепты — не все население, а лишь часть его, точнее — молодежь.

Возникает общая проблема сочетания двух глобальных тенденций в современной культурной жизни: интеграции, связанной с массовой культурой, рассчитанной на всех и охватывающей чуть ли не все население земного шара, и все большей разноплановости культурных ориентации. Наряду и параллельно с расширением и укреплением массовой культуры, рядом футурологов прогнозируется возрождение интереса к чтению, музеям и традиционным искусствам, которое затронет в первую очередь, если не исключительно, наиболее образованные слои общества в экономически процветающих странах.

Новой установкой культурного сознания стал постмодернизм, для которого не существенно разделение культуры на элитарную и массовую. В 70-80-х годах в западных странах стала количественно преобладать культура среднего уровня. Для нее характерно соединение образцов высокой культуры и популярной. Она адаптирует классику, но тем самым приподнимает духовный мир зрителя над обыденным уровнем. Существенной особенностью массовой культуры стало широкое распространение в ней не только собственно развлекательной художественной продукции, но и популярной науки. Общеизвестно разлагающее влияние таких элементов массовой культуры, как пропаганда насилия, порнографии, наркотиков. Среди теоретиков массовой культуры, считающих ее обязательным атрибутом технизированного мира, стали раздаваться призывы поднять ее моральный уровень.

 

 

 

 

 

 

ЛЕКЦИЯ № 11. Массовая и элитарная культура. Культурология: конспект лекций

ЛЕКЦИЯ № 11. Массовая и элитарная культура

В рамках определенной исторической эпохи всегда существовали различные культуры: интернациональная и национальная, светская и религиозная, взрослая и молодежная, западная и восточная. В современном обществе огромное значение приобрели массовая и элитарная культуры.

Массовой культурой называют такой вид культурной продукции, который каждодневно производится в больших объемах. Предполагается, что массовую культуру потребляют все люди независимо от места рождения и страны проживания. Характеризуя ее, американский филолог М. Белл подчеркивает: «Эта культура демократична. Она адресована всем людям без различия классов, наций, уровня бедности и богатства». Эта культура повседневной жизни, представленная самой широкой аудитории по различным каналам, включая СМИ и коммуникации.

Массовую культуру называют по-разному: развлекательным искусством, искусством «антиусталости», кичем, полукультурой, поп-культурой.

Массовая культура проявила себя впервые в США на рубеже XIX–XX вв. Известный американский политолог Збигнев Бжезинский любил повторять фразу, которая со временем стала расхожей: «Если Рим дал миру право, Англия – парламентскую деятельность, Франция – культуру и республиканский национализм, то современные США дали миру научно-техническую революцию и массовую культуру».

В социальном плане массовая культура формирует новый общественный строй, получивший название «средний класс». Процессы его формирования и функционирования в области культуры наиболее конкретизированно изложены в книге французского философа и социолога Э. Морена «Дух времени» (1962 г.). Понятие «средний класс» стало основополагающим в западной культуре и философии.

Целью массовой культуры является не столько заполнение досуга и снятия напряжения и стресса у человека индустриального и постиндустриального общества, сколько стимулирование потребительского сознания у зрителя, слушателя, читателя, что в, свою очередь, формирует особый тип пассивного некритического восприятия этой культуры у человека. Другими словами, происходит манипулирование человеческой психикой и эксплуатация эмоций и инстинктов подсознательной сферы чувств человека и прежде всего чувств одиночества, вины, враждебности, страха.

Массовая культура в художественном творчестве выполняет специфические социальные функции. Среди них главной является иллюзорно-компенсаторная: приобщение человека к миру иллюзорного опыта и несбыточных грез. И все это сочетается с открытой или скрытой пропагандой господствующего образа жизни, которая имеет своей конечной целью отвлечение масс от социальной активности, приспособление людей к существующим условиям.

Отсюда и использование в массовой культуре таких жанров искусства, как детектив, вестерн, мелодрама, мюзикл, комикс. Именно в рамках этих жанров создаются упрощенные «версии жизни», которые сводят социальное зло к психологическим и моральным факторам. Этому служат такие ритуальные формулы массовой культуры, как «добродетель всегда вознаграждается», «любовь и вера (в себя, в Бога) всегда побеждает все».

XXI в. вошел в историю человечества как век страха. В реализации инстинкта страха особенно преуспел современный кинематограф, производящий в огромном количестве фильмы ужасов. Их основными сюжетами являются катастрофы, чудовища (монстры), дьяволы, духи, инопланетяне.

В последнее время в качестве повода для изображения катастрофы на телеэкранах все чаще стали использовать трагические события политической жизни – акты жестокого терроризма и похищения людей. И как результат, психика человека, «натренированная» фильмами-катастрофами, постепенно становится нечувствительной к происходящему в реальной жизни.

Сегодня отношение у людей к насилию в художественной культуре разное. Одни считают, что ничего страшного тема насилия в реальную жизнь не вносит. Другие полагают, что изображение насилия в художественной культуре способствует увеличению насилия в реальной жизни. Безусловно, усматривать прямую связь между произведениями, в которых пропагандируется насилие, с ростом преступности, было бы упрощением. Конечно, впечатления от восприятия художественного произведения составляют лишь небольшую долю от общей суммы воздействий, оказываемых на человека условиями его реальной жизни. Художественная культура всегда оказывала огромное влияние на человека, вызывая определенные чувства.

В качестве антипода массовой культуры многие культурологи рассматривают элитарную культуру, сложную по содержанию для неподготовленного восприятия. Производителем и потребителем элитарной культуры с точки зрения представителей этого направ-ления является высший привилегированный слой общества – элита (от фран. elite – лучшее, отборное). Определение элиты в различных социологических и культурологических теориях неоднозначно. Итальянские социологи Р. Михелье и Т. Моска считали, что элиту по сравнению с массами характеризует высокая степень деятельности, продуктивности, активности. Однако в философии и культурологии получило большое распространение понимание элиты как особого слоя общества, наделенного специфическими духовными способностями. С точки зрения этого подхода понятием «элита» обозначается не просто внешний слой общества, его правящая верхушка. Элита есть в каждом общественном классе. Элита – это часть общества, наиболее способная к духовной деятельности, одаренная высокими нравственными и эстетическими задатками.

Именно она обеспечивает общественный прогресс, поэтому искусство должно быть ориентировано на удовлетворение ее запросов и потребностей. Массовый зритель, слушатель может не обратить на них никакого внимания или не понять.

Коммерческая выгода не является целью для создателей элитарных произведений искусства, стремящихся к новаторству, полному самовыражению и художественному воплощению своих идей. При этом возможно появление уникальных произведений искусства, которые иногда приносят их создателям не только признание, но и немалый доход, становясь очень популярными.

Основные элементы элитарной концепции культуры содержатся в философских сочинениях А. Шопенгауэра и Ф. Ницше.

В своем основополагающем труде «Мир как воля и представление», завершенном в 1844 г., А. Шопенгауэр в социологическом плане разделяет человечество на две части: «людей гения» (т. е. способных к эстетическому созерцанию) и «людей пользы» (т. е. ориентированных только на чисто практическую деятельность).

В культурологических концепциях Ф. Ницше, сформированных им в известных трудах «Веселая наука» (1872 г.), «Человеческое слишком человеческое» (1878 г.), «Рождение трагедии из духа музыки» (1872 г.), «Так говорил Заратустра» (1884 г.), элитарная концепция проявляет себя в идее «сверхчеловека». Этот «сверхчеловек», имеющий привилегированное положение в обществе, наделен, по мысли Ф.Ницше, и уникальной человеческой восприимчивостью.

Каковы современные сложности в соотношении массовой и элитарной культур в условиях информационной цивилизации?

Культуру современного общества можно разделить, по крайней мере на три уровня качества, устанавливаемых с помощью эстетических, интеллектуальных и моральных критериев. Это так называемые «высшая» («изысканная»), «средняя» («посредственная») и «низшая» («вульгарная») культуры.

Отличительными признаками «высшей культуры» служат серьезность избираемой основной темы и затрагиваемых вопросов, глубокое проникновение в сущность явлений, утонченность и богатство выраженных чувств. «Высшая культура» никак не связана с социальным статусом, а это значит, что степень совершенства в ней определяется не общественным положением создателей или потребителей объектов культуры, а лишь правдивостью и красотой самих этих объектов.

Категория «посредственной» («средней») культуры включает в себя произведения, к которым независимо от усилий их создателей неприменимы критерии оценок произведений «высшей» культуры.

На третьем уровне стоит «низкая» культура, произведения которой элементарны. Некоторые из них имеют жанровые формы «средней» или даже «высшей» культуры, но сюда входят и игры, зрелища (бокс, скачки), обладающие минимальным внутренним содержанием. Общая вульгарность ощущения и восприятия – характерная ее особенность.

«Высшая» культура неизменно богаче по содержанию, чем все другие, ибо она включает в себя и современную продукцию, и многое из того, что было создано в этом плане и в другие эпохи. «Посредственная» культура беднее не только вследствие худшего качества того, что она производит в настоящий момент, но и потому, что эти объекты обладают относительно короткой продолжительностью жизни.

Наибольший размах приобрело распространение «посредственной» и «низшей» культур, а пропорциональный запас объектов «высшей» культуры резко сократился. Современное соотношение трех уровней культуры представляет резкий контраст с положением, имевшим место в предшествующие эпохи. Культурная жизнь потребителей «средней» и «низшей» культур протекала тогда в относительном молчании, недоступная глазу интеллектуала.

Сейчас творческая интеллигенция не может похвастаться тем энциклопедизмом мышления, который был свойствен ей в прошлые века. И все же созидательный слой интеллигенции постоянно обновляется и расширяется.

Однако вместе с ростом подлинно творческой интеллигенции в современную эпоху развивается еще один, гораздо более мощный слой производителей «посредственной» культуры. Они вырабатывают собственные традиции, эталоны и критерии.

Общепризнано, что культура массового общества оказывает пагубное воздействие на общекультурный потенциал не непосредственно, а косвенно: он скорее совращает, чем ограничивает художника, обеспечивая огромные доходы тем, кто соглашается на условия, предлагаемые институтами «посредственной» и «низшей» культур.

Популярность произведений «посредственной» и «низшей» культур, безусловно, снижает спрос на произведения «высшей» культуры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Почему массовой культуры не существует

Идея разделить культуру на массовую и элитарную появилась в первой половине XX века. Тогда концепция хорошо уживалась с новыми явлениями вроде телевидения. Позже, в 60-80-х годах, данная идея эволюционировала в концепцию объединённой массово-элитарной культуры. И это тоже выглядело логично: тогдашние реалии окончательно смешали классы, и бедняк с зарплатой $100 мог покупать ту же туалетную бумагу, что и богач с зарплатой $5000. Иными словами, имелся внеклассовый потребительский сегмент. Но в наши дни термин «массовая культура» рождает парадокс: возможности говорить о разных классах больше нет, а обозначающий подобное деление термин активно используется. 

Сегодня называть какую-нибудь конкретную книгу или фильм массовым — всё равно что путать кантовскую «вещь в себе» с шизофренией. О нецелесообразности подобного «шизофренического» сравнения вам расскажет любой российский интеллигент. Но этот же интеллигент приходит в книжный и тычет в книги Стефани Майер с криком: «Массовая литература!». У русского человека нет понимания того, что книги серии «Сумерки» являются нишевым продуктом для подростков, точно так же как Дарья Донцова является нишевым продуктом для домохозяек. 

Кадр из экранизации книги «Сумерки»

(источник: st.peopletalk.ru)

«Массовость» подразумевает принадлежность к значительной доле некой массы. Но действительно ли книги Дарьи Донцовой нужно считать массовыми при двухмиллионных тиражах в год на 140-миллионное население России? Действительно ли каждый монитор нашей страны регулярно показывает «Игру престолов», а в каждой паре наушников играет «Пошлая Молли» или Oxxxymiron? Да, продукция эта популярна, но где та граница, перейдя которую можно сказать: «Э-э нет, теперь это массовая культура»? То, что домохозяйки являются основным потребителем российского книжного рынка, ещё не значит, что к Донцовой надо применять термин «массовая литература». Все же прекрасно понимают, что мужское население России не читает Донцову и «50 оттенков серого». Так почему эти книги следует причислять к «массовой литературе»? 

Таким словосочетанием вообще лучше не пользоваться. Российские литературоведы до сих пор пишут диссертации с заголовками вроде «Массово-элитарность как маркер постмодернистского текста Бориса Акунина». При этом они не понимают ни что такое литература элитарная, ни что такое литература массовая: в филологии просто нет таких терминов — это термины философии и культурологии. Нет таких художественных приёмов или жанров, которые бы вписывались в определение «массовая литература».

Зато есть обыватель, который привык думать, что массовая литература — это «ну типа что-то простое». Вроде любовного романа или детектива. Но любая мало-мальски приключенческая литература была популярна всегда.

Пушкин — популярный или массовый писатель? И в чём вообще разница между «популярным» и «массовым»? В чём проявляется литература элитарная? И неужели, и правда, где-то есть российский культуролог, который сходу выделит некий элитарный слой потребителей, читающих сегодня некую элитарную литературу? И как быть с романами вроде той же «Игры престолов», которые являются популярнейшими текстами, но очень мудрёно написаны? Получается, филологи позаимствовали у философов мёртвый термин и активно им злоупотребляют.

Но российский литературовед со всеми подобными вопросами справляется просто: если текст много покупают — он массовый, если в тексте много отсылок — он элитарный. А когда встречается и то, и другое, русский гуманитарий называет увиденное постмодернизмом. Почему? Потому что это массово-элитарная культура. Кто так решил? Так решили гуманитарии 90-х, в спешке переводившие французских постструктуралистов. При этом современный филолог не задумывается, почему сегодня на Западе имеется тонна контента с отсылками, но этот контент никто постмодернизмом не называет (простейшие примеры — популярнейший мультик «Рик и Морти» и вызвавший в своё время ажиотаж на Reddit сериал «ОА»).

Кадр из мультфильма «Рик и Морти»

(источник: i10.kanobu.ru)

Проблема даже не в том, что в одном информационном продукте отсылок много, а в другом мало. Проблема в том, что их вообще кто-то считает.

На сегодняшний день экранизации комиксов являются самым популярным продуктом, но буквально в каждой минуте фильмов «Марвел» присутствуют отсылки и пасхалки. Медиаиндустрия осознала, что у всякого хорошего проекта имеется своя фанбаза, поэтому внутрь «простого кинца» начали вставлять множество уникального контента для фэндома, образованного фанбазой сообщества. И это не значит, что фильмы «Марвел» стали массово-элитарной культурой.

Речь по-прежнему идёт о жвачке для отдыха мозгов. Просто в жвачке появился нишевый элемент для фанатов, которые поддерживают медийность продукта. Более того, ни один крупный проект сегодня не обходится без нишевой составляющей для фэндома: как показала практика, без подкармливания фэндомщиков у продукции резко падает прибыль. Поэтому в XXI веке возникла повальная мода на интертекстуальность в высокобюджетных коммерческих продуктах.

Популярный — не значит массовый. Заумный — не значит элитарный.

Более того, «заумность» стала модой, которую хорошо чувствуют новаторы вроде Бориса Акунина. Эти авторы понимают, что такое фэндом, и умело на него работают. Фэндом может относиться как к типу информационного контента, так и к самому контенту. Есть фэндом эдалтсвима и отдельных взрослых мультиков вроде «Южного Парка» или «Рик и Морти». Есть фэндомы любителей фантастики. Фэндомы сериалов и сериальщиков. Фэндомы аниме и анимешников. Фэндомы комиксов, игр, киберспорта, мобильного киберспорта. Фэндомы стали этакими аналогами ныне почивших субкультур. Только теперь их очень много. В мире огромное количество потребительских ниш. Сегодняшняя культура — культура нишевая.

Писатель Григорий Чхартишвили (Борис Акунин)

(источник: detaly.co.il)

Впрочем, российский обыватель на всё это отвечает просто: если проект приносит много денег, значит, он массовый. И это при том, что «далеко не массовый» продукт при грамотно вложенных деньгах приносит сегодня хорошие дивиденды. В 2016 марвеловский фильм «Доктор Стрэндж» при бюджете $165 млн собрал в США $232 млн. В 2017 году фильм «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» при бюджете $15 млн взял кассу в $54 млн. Никому в здравом уме не придёт мысль назвать «Три билборда» массовым кино, хотя степень окупаемости двух данных продуктов не сопоставима. Тем не менее, в глазах русского потребителя всё равно сохраняется ощущение чёткого деления кинематографа на массовый и элитарный лагерь. И это касается не только фильмов.

Русский человек употребляет слово «попса», не понимая, что попсы-то больше не существует. Есть музыкальные стриминговые сервисы, вроде Apple Music, Яндекс-Музыка или Boom — именно они сегодня являются источниками новой музыки. Эти сервисы анализируют пользовательскую медиатеку и выдают на основе неё рекомендации. 

Но вот что смешно: если вы зайдёте на Яндекс-Музыку в раздел с поп-исполнителями, то с большей долей вероятности увидите треки, о существовании которых и близко не подозревали. Возникает парадокс: номинально «популярная» музыка есть, но степень её популярности сопоставима со множеством других музыкальных направлений.

Мы привыкли мыслить словами «попса», «массовая культура», «конформизм», «конвейерное производство». Но потребительский рынок уже другой. У нас есть специализированные продуктовые магазины. Брендовые бутики. Футболки с уникальным дизайном. Рынок поменялся. Уникальность стала товаром, выставленным мировой экономикой XXI века на витрину. И товар этот востребован именно потому, что в веке XX пресловутый конвейер всех достал своей неизбежностью.

Ещё в нулевые многие российские семьи от мала до велика садились по вечерам смотреть «Улицы разбитых фонарей» или «Бандитский Петербург». Не было ни компьютера, ни интернета, ни отдельного телеящика для игровой приставки. Массовость потребления этих сериалов рождалась неизбежностью их просмотра. Сейчас же на каждый возраст имеется своё информационное развлечение. Русский человек это знает — но игнорирует. Дед играет в «танки», бабка кормит свиней в браузерной ферме, где-то на фоне включена плазма с обсуждающей геймеров Малышевой — и при этом все трое готовы согласиться с ведущим «Первого канала» о вреде компьютерных игр. Возникает абсурдная ситуация, когда общество игнорирует собственную эпоху. Массовость в российском сознании проявляется лишь в массовой интеллектуальной каше.

(источник: psyxi.ru)

Массово-элитарная культура — это плод воспалённого сознания французской философии, который давно должен покоиться в братской могиле постмодернизма. Постмодерн закончился максимум в 90-е. Мы уже давно живём в других социальных, экономических, информационных и потребительских реалиях. Русскому человеку пора понять, что в современном мире не осталось ничего по-настоящему массового. Массовые в стране могут быть гимн, правительственная пропаганда и туалетная бумага. А культура — у каждого своя.

Скопировать ссылку

Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Основные формы культуры: элитарная, народная, массовая

Чаще всего исследователи форм культуры разделяют их в зависимости от того, кто их создает. В соответствии с этим принято выделять элитарную, массовую, народную и контркультуру. Все данные названия достаточно понятны и в них самих уже заложено то, кто создает и для кого. Продукты, созданные каждой из культур, предназначены для конкретного круга людей. Важно заметить, что раньше, когда еще не было СМИ, все данные формы были четко разграничены и были предназначены для конкретной публики. Однако по мере течения времени, когда постепенно развивались технические средства, произведения элитарной культуры стали доступны широкому кругу зрителей и слушателей. Таким образом границы стирались. Тем не менее, в современной культуре элитарная и массовая культуры кардинально различаются.

Элитарная культура

Данный вид культуры называют высокой культурой, она предназначена для узкого круга людей, разбирающихся в искусстве, глубоко его анализирующих и понимающих. К данному виду культуры относится литературная классика, классические музыкальные произведения, разнообразные виды изящного искусства, а также разные веяния в искусстве, которые являются новыми и известны только общественной элите. Лозунгом данной формы является «искусство для искусства», однако часто данная культура подвергается критике. Ученые полагают, что искусство должно быть понятным и доступным для каждого, его цель – воспитывать чувство прекрасного, в то время как искусство ради самого искусства не способно ничего дать человечеству.

Замечание 1

Таким образом, можно сказать, что элитарная культура не всегда является доступной обычным людям и в связи с этим находится в изоляции.

Народная культура

Главной характеристикой данной формы культуры считается то, что в ее создании не участвует конкретный автор. Она является творчеством народа и обычно ее всегда противопоставляют элитарной культуре. Данное противопоставление нельзя назвать правомерным – это все же две разные формы культуры. Так, произведения народной культуры принято называть фольклором или устным народным творчеством, к которому относят сказки, мифы, легенды, предания, поговорки, пословицы, танцы, сказания, частушки, ритуалы, эпос и др.

Нужна помощь преподавателя?

Опиши задание — и наши эксперты тебе помогут!

Описать задание

Произведения устного народного творчества называют кодом культуры народа. Его изучение необходимо для того, чтобы понять, каким образом сформировалась национальная картина мира этноса из наивной. В отличие от элитарной, народная культура не имеет границ существования и всегда связана с определенным местом, традициями конкретного народа и его нормами.

Массовая культура

Данный вид культуры вполне правомерно противопоставлять двум предыдущим, потому что еще одним названием массовой культуры является общедоступная. Данная форма культуры появилась во второй половине XX века, и в ее основе лежит коммерциализация искусства. Произведения, созданные в рамках этой культуры, должны нравиться большинству. Таким образом, можно сказать, что в отличие от элитарной культуры данный вид является искусством для каждого. Массовая культура невзыскательна, в ней принято выделять национальную и интернациональную составляющие. От элитарной ее отличает то, что она предназначена для всех, а от народной – то, что в ней присутствует автор. Главная характеристика данного вида культуры – ориентированность на моду. Классика и массовость всегда противопоставлены друг другу и несовместимы. Массовая культура призвана удовлетворять те человеческие увлечения, которые являются модными в данный момент, и ее произведения не входят в золотой фонд мировой и национальной культуры.

Более того, одна из характерных черт массовой культуры – это примитивизация межличностных отношений, ее развлекательность, сентиментальность, забавность, стремление показывать насилие и секс, культивировать материальный успех посредственности.

Замечание 2

Следует обратить внимание на то, что для современной культуры характерно отсутствие продукта какой-либо формы культуры в чистом виде. Сейчас каждый день можно увидеть, как смешиваются разнообразные жанры и стили. К примеру, можно услышать классическую музыку в современной обработке или же народную в исполнении современных инструментов и в новой аранжировке.

Тем не менее, в основе всего лежит тот факт, что каждое произведение культуры должно обогащать людей духовно, повышать уровень их развития, что не имеет отношения к чистоте жанров.

Взаимовлияние народной, массовой и элитарной культуры

Cesare Viazzi Полет валькирии

В ЕГЭ по обществознанию выделяют три формы культуры – народную, массовую и элитарную. Каждая из них обладает своими признаками. Но, как и в случае с типами экономических систем, далеко не каждое творение можно однозначно отнести к определенной культуре – оно может обладать противоречивыми признаками. В конце концов это деление весьма условно. Во второй части ЕГЭ по обществознанию в 26 задании нужно раскрыть следующее теоретическое положение на примерах:

С помощью трех примеров проиллюстрируйте взаимовлияние народной, массовой и элитарной культуры.

В этом задании нужно привести конкретные примеры слияния культур, когда проявляются признаки сразу двух или трех типов.

Народная-элитарная: опера «Снегурочка» композитора Н. Римского-Корсакова. Обладает всеми признаками элитарной культуры – создана профессионалом, не ориентирована на коммерцию, сложна в восприятии (рекомендуется прочитать программку). Но опера опирается на фольклорные сюжеты и в ней используются народные песни – это и есть влияние народной культуры.

Эпическая опера Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунга». Основана на германской мифологии и исландских сагах. Так же имеет признаки как народной, так и элитарной культуры.

Массовая-элитарная: шоу-балет на льду. В широком смысле это массовая культура, потому что любое шоу ориентировано на коммерцию (вспомним шоу-бизнес). Но в ней есть элементы культуры элитарной, так как основа её все-таки балет.

Массовая-народная: концерты Надежды Бабкиной. Для тех счастливцев, кто не в курсе – это эстрадная певица, специализирующаяся на исполнении народных песен. По форме это проявление культуры массовое. Бабкина собирает большие концертные залы, это коммерчески ориентированное шоу. Но содержание вполне народное, Надежда Георгиевна является исследователем народной песни, которая анонимна.

Мультфильм «Три богатыря» от студии «Мельница», который собирает кинотеатры и коммерчески ориентирован, тем не менее основан на славянских былинах о богатырях. А былины анонимны и создаются народом.

В задании на иллюстрацию очень важно привести конкретные примеры с кратким теоретическим обоснованием. Эти примеры должны быть очевидные и неоспоримыми. Конечно, можно придумать что-то очень оригинальное и последовательно это доказать, но НЕ НАДО. Проверяющие не станут оценивать глубину примера, баллы выставляются на формальные признаки, а главный – это репрезентативность примера. Поэтому писать нужно просто, понятно и однозначно.

Записаться на курсы ЕГЭ в Красноярске вы можете позвонив по телефону
+7(391)2-950-216, +7(391)2-4141-23 

Глушенкова Ольга Александровна,
преподаватель истории и обществознания

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Поделиться ссылкой:

Похожее

как разделилось общество — Алексей Лебедев — Назад в будущее — Эхо Москвы, 26.01.2009

А.НАСИБОВ: 22 часа 10 минут московское время. Работает радио «Эхо Москвы». Программа «Назад в будущее». У микрофона – Ашот Насибов. Приветствую уважаемых слушателей.

Тема сегодняшней программы: «Культурная элита и массовая: как разделилось общество».

Для беседы на эту тему я пригласил в студию Алексея Лебедева, заведующего лабораторией музейного проектирования Российского института культурологи, доктора искусствоведения.

Добрый вечер, Алексей Валентинович!

А.ЛЕБЕДЕВ: Добрый вечер.

А.НАСИБОВ: Поближе к микрофону подвигайтесь, или микрофон к себе. Номер телефона, по которому можно присылать sms-ки с вопросами: +7(985)970-45-45.

Мы говорим о культурной элите и массовой: как разделилось общество?

Алексей Валентинович, разделяете ли вы тот тезис, что в любом обществе, ну в относительно современном обществе, существуют, по крайней мере, две культуры: элитная и массовая? И пропасть между этими двумя культурами она постоянно расширяется?

А.ЛЕБЕДЕВ: Я разделяю тот тезис, что существуют две культуры: элитная и массовая. Но вопрос о пропасти я бы предпочёл обсудить несколько позже и подробнее.

Кроме того, я хочу сказать, что это очень давняя история. В том смысле, что говорить о некотором единстве культуры можно, разве что применительно к средневековью.

Ну, условно говоря, в эпоху средневековья, скажем, в эпоху древней Руси боярин пил из ковша квас, и крестьянин тоже пил из ковша квас. Да, у одного ковш мог быть золотым, у другого – деревянным, но это была одна форма, предмет одной формы – это был ковш, и это был один и тот же напиток.

Уже с Петровских времён, то есть, с ХУШ века, произошло очевидное разделение культуры на, ну, скажем так: народную и культуру аристократическую. И тот же самый дворянин он уже пил отнюдь не из глиняной кружки, которой пользовался крестьянин, а он пил из фарфора, скажем, кофе, и говорил со своими детьми по-французски. То есть, эти культуры они обрели разный язык.

В том же, ХУШ веке, наметилось, что, оказывается, существует их не только две, а есть, например, совершенно отдельная от крестьянской и от дворянской культура городского посада. Возникло такое явление, например, как мещанско-купеческий портрет, и многое другое.

А.НАСИБОВ: То есть, мещанско-купеческий портрет, культура городского посада – это тоже массовая культура, если хотите. Она приняла новые формы.

А.ЛЕБЕДЕВ: Вы знаете, она не всегда массовая.

А.НАСИБОВ: Или там эволюционировалась.

А.ЛЕБЕДЕВ: Она, наверное, более массовая, чем дворянская культура, да, но она не такая массовая, как культура народная. Потому что всё-таки, всё-таки полотенца и рушники с вышивкой – это гораздо более распространённое явление — портреты дорогая вещь.

А.НАСИБОВ: Нет, ну просто тогда 80% населения жило в деревнях. Поэтому и массовая культура была деревенской.

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, на самом деле, это не вопрос, который не

впрямую, так сказать, связан с местом проживания, потому что, например, была такая форма, как лубок, который делался в деревнях, продавался в городе, а бытовал, больше даже, в деревнях, хотя и в городе тоже. Поэтому тут география проживания она в этом смысле не впрямую коллерирует. В данном случае, всё-таки, я бы говорил в первую очередь о сословных различиях, а не о месте проживания. Потому что дворянство тоже в деревнях проживало, только другой жизнью.

А.НАСИБОВ: Если перейти к культуре советских времен, вы разделяете этот тезис о разделении культуры на массовую и элитарную, или происходило смешение культур, если хотите?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, я думаю, что разделение было. Конечно же, конечно же! И в советские времена были продукты, которые создавались для массового потребителя, и были продукты, ну, скажем там, для эстетов, для знатоков.

А.НАСИБОВ: Вы можете привести примеры и того, и другого? Ну, например, вот так – на вскидку? Массовое производство – это ансамбль «Песняры».

А.ЛЕБЕДЕВ: Массовое производство – это не только ансамбль «Песняры», это огромное, большое число, там я не знаю, фильм «Свинарка и пастух», там «Кубанские казаки» и так далее, и так далее.

Дело в том, что в советские времена вот это разделение оно несколько было смазано идеологией, потому что в ситуации идеологического заказа требовалось создание таких культурных продуктов, которые бы оказывали, ну я не знаю, если хотите, давление на мозги у самых разных сословий. И, кстати сказать, были ведь произведения в советские времена, которые нельзя назвать, даже, кстати, не обязательно по идеологическому заказу, а которые нельзя назвать ни массовыми, ни элитарными – фильм Бондарчука «Война и мир». Это трудно назвать тем, или другим. Он в принципе ориентирован на самую разнообразную аудиторию, дальше там можно говорить о том, насколько это состоялось.

А.НАСИБОВ: Ну фамилию Бондарчука у нас её знали в каждом доме. Если даже вспомнить ещё многочисленные фильмы про индейцев, то была даже поговорка «Бондарчук-Большой Змей». Если помните, тоже.

А.ЛЕБЕДЕВ: Поговорку не помню, но охотно вам верю. Да, были произведения, кстати говоря, к их числу принадлежат многие, достаточно искренние произведения, которые в принципе, мне кажется, принадлежат одновременно обеим этим культурам. Но я не знаю, фильм «Я шагаю по Москве» — он вообще куда? Да? Это действительно вот произведение. Или, кстати говоря, фильм «Белое солнце пустыни»?

А.НАСИБОВ: Но, с другой стороны, не было, с чем сравнивать. Если выходил на экраны фильм «Я шагаю по Москве», он шёл одновременно во всех кинотеатрах Советского Союза. Это не значит, что ты имел возможность что-то выбрать и идти на тот фильм, который тебе приглянулся, может быть даже, если этот фильм и не был таким кассовым. Или на закрытый просмотр. Но закрытый просмотр это единицы могли.

А.ЛЕБЕДЕВ: Но вы знаете, тем не менее, у кинематографа есть такое простое свойство, простой критерий, как кассовый сбор.

Знаете, какой самый кассовый фильм за всю историю советского кино? – «Белое солнце пустыни». Это фильм, который сделал самые большие сборы. И в этом смысле зритель проголосовал рублём за определённое произведение. Но, если возвращаться к разговору о массовой и элитарной культуре, то, конечно, она существует, да и в любом обществе она существует, в современном. И причём и в массовой, и в элитарной культуре есть и свои высокие образцы, и свои, скажем так – ремесленные поделки.

А.НАСИБОВ: То есть, каждая культура она имеет свои, каждая из двух этих самых культур – и массовая, и элитарная она имеет свои пики и провалы.

А.ЛЕБЕДЕВ: Да, и свои высоты. Вот, например, я считаю, фильм там «Терминатор-2» шедевром массовой культуры. Или фильм «Титаник» — вот эти произведения, типичные произведения массовой культуры, которые очень высокое качество имеют.

А.НАСИБОВ: Группа «Битлз»?

А.ЛЕБЕДЕВ: Группа «Битлз». Вы знаете, с группой «Битлз это немножко более сложная история, потому что эта история делалась не как массовая культура, она потом стала ею. Но начиналось это, в общем, как музыкальный авангард, довольно элитарный. И «Битлз» они стали таким символом миллионов не сразу. Более того, вот «Битлз» они сделали одну удивительную вещь с экономикой Англии, потому что вот именно в эту эпоху, в эпоху «Битлз», Англия, которая всегда считалась промышленной страной, и которая главным своим продуктом, производимым и экспортируемым, считала всегда доходы от экспорта машин, машиностроения. Она вдруг с удивлением обнаружила, что одной из высших статей её дохода является экспорт музыки, экспорт музыкальных записей. И что это очень такая существенная статья в британской экономике, что, кстати говоря, в некотором смысле изменило картину мира на долгие годы, потому что на сегодняшний день очень многие вещи, которые продаются, они уже принадлежат, ну к такому, так сказать, символическому капиталу, а не к вещам, которые материальны.

А.НАСИБОВ: Программа «Назад в будущее» на волнах радио «Эхо Москвы». Алексей Лебедев, заведующий лабораторией музейного проектирования Российского института культурологии, доктор искусствоведения – гость в студии. Мы обсуждаем культурную элиту и массовую: как разделилось общество?

Вопрос, который был задан по Интернету перед началом программы от Максима Горелова из Москвы: «Как вы считаете, могут ли вообще быть в демократическом обществе какие-либо элиты? Ведь оно разделено на «грубо по интересам»?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, элиты, конечно же, существуют, и я думаю, что это совершенно понятно. Существуют, всегда в любом обществе существует правящая элита, существует финансовая элита, существует интеллектуальная элита. И мы говорим, кстати, применительно к культуре, мы, конечно, говорим в первую очередь о ней. Вообще есть такая категория потребителя любого культурного продукта, который называется экспертом, знатоком, специалистом, то есть, вот такая так называемая квалифицированная аудитория, которая всегда невелика в любом обществе, и всегда имеет свои достаточно специфические требования культурного продукта.

А.НАСИБОВ: Смотрите, вот я задам такой контр-вопрос: я знаком с целым рядом людей, которые занимают весьма приличные посты, входят, если хотите, в финансовую экономическую элиту относительно небольшого возраста, то есть, люди, принимающие очень ответственные решения и отвечающие за свои поступки, руководящие большими коллективами людей. Они принадлежат, несомненно, к элите. И вместе с тем им нравится такое массовое явление, как, например, «Наша Раша», программа по телевидению. Ничего не хочу сказать про неё, но у меня эта программа, но пять секунд, если я щёлкаю, я могу там па пять секунд задержаться, и проскочить дальше: мне как-то не по душе её смотреть. Хотя я не считаю себя принадлежащим к той элите. Как могут совпадать два совершенно, с моей точки зрения, взаимоисключающих явления – принадлежности, в общем, к высоким слоям населения и такое массовое потребление массовой культуры?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, во-первых, сама по себе принадлежность к, например, финансовой элите она совершенно не гарантирует элитарности вкуса.

А.НАСИБОВ: Хорошо, а президенту нравится группа «Любэ», бывшему президенту.

А.ЛЕБЕДЕВ: Но президент не является экспертом в вопросах музыки. Это совершенно очевидно. Он не является специалистом по музыке. И в этом смысле его вкус – это вкус нормального человека, такого вполне среднеарифметического жителя нашей страны. Я про вкус говорю, а не про его общественное положение.

А.НАСИБОВ: А общественное положение не влияет на вкус?

А.ЛЕБЕДЕВ: Общественное положение? Ну, влияет в том смысле, что существуют ещё так называемые субкультуры, и человек, который принадлежит к определённой общественной страте, конечно, она влияет на его вкус, и он в некотором смысле выбирает её по своему вкусу.

Ну, понимаете, пойти в политику – это тоже уже определённый вкус и определённая культура. Ведь не всякий человек хочет идти в политику, например? Это уже некоторый вкусовой выбор и некоторая, если хотите, культурная навигация.

Но дело-то не только в этом.

А.НАСИБОВ: Субкультура, вы сказали субкультура. Что вы имели в виду?

А.ЛЕБЕДЕВ: Я имел в виду, что кроме, так скажем, культуры, например, массовой культуры — учёной, элитарной, существуют ещё множество разных субкультур, которые, если культура она всё-таки, ну так, по определению, представляет собой некоторую сумму знаний, норм ценностей общества, то субкультура она представляет собой то же самое, но по отношению к сообществу какому-то ограниченному. И, поэтому, пожалуйста, определённая субкультура: металлисты, рокеры, байкеры – вот это всё субкультуры.

А.НАСИБОВ: Но каждая из них считают себя солью земли, элитой такой своеобразной, и отвергает всё, — байкеры отвергают всё, что к байкерам не относится, рокеры напрочь отвергают всю прочую музыку, особенно попсу, например. Они считают себя элитой.

А.ЛЕБЕДЕВ: Понимаете в чём дело? Во-первых, они могут себя считать элитой – это прекрасно! Это вопрос их самооценки.

Во-вторых, предположим, рокеры не слушают никакой другой музыки, кроме рока. Ну я нарочно, так сказать, огрубляю ситуацию. Но, например их мнение по поводу уже, скажем литературы, могут быть разными. Да? И в этом смысле их система представлений, общая система представлений не охватывает всего культурного поля в целом. Поэтому мы называем их субкультурой. Поэтому, если бы вот эта мировоззренческая система и знаньевая система охватывала бы всё, тогда это была бы культура, а это субкультура. Субкультуры не всегда агрессивны по отношению к большой культуре. Они могут быть к ней агрессивны, они могут быть к ней равнодушны, они могут быть к ней толерантны. Просто вот есть некоторое поле, в котором человек говорит там со своими, на своём языке, а всё остальное – это как бы нормально, пожалуйста!

А.НАСИБОВ: Вопрос от Бориса из Московской области. Борис – представитель свободной профессии: «Несколько раз слышал мнение, — пишет Борис, — что основными двигателями и заказчиками элитарных явлений культуры являлись власть, или просвещённая аристократия. Хотелось бы услышать ваше мнение, кого можно отнести к аристократам?».

Этот вопрос пересекается, кого можно отнести к элитам, наверное?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, это вопрос на самом деле исторического свойства. В том смысле, что надо рассматривать его всё-таки применительно к разным историческим примерам. Я отвечу так: да, бывало, что заказчиком элитарным, таким вот заказчиком была власть, когда сама власть выступала по отношению к культуре таким просвещённым меценатом. И недалеко ходить за примером. Таким заказчиком, например, просвещённым была Екатерина Вторая, императрица. Можно привести примеры и позднего ренессанса: там Медичи во Флоренции были такими просвещёнными заказчиками. Но в принципе это не всегда так. На сегодняшний день мы имеем ситуацию, когда, вообще-то говоря, культура в значительной мере живёт в рынке. И есть такая опция, которую мы можем прочитать на диске с кинофильмами. Есть кино такое, сякое, а есть Артхаус. Есть аудитория, которая потребляет Артхаусное кино. И в этом смысле эта ниша она заполняется Артхаусным кино. То есть, заказчиком элитарной культуры является и рынок, в том числе.

А.НАСИБОВ: Заказчиком элитарной культуры является и рынок в том числе?

А.ЛЕБЕДЕВ: Конечно.

То есть, рынок он является заказчиком, как массовой культуры, так и элитарной культуры.

А.ЛЕБЕДЕВ: Да.

А.НАСИБОВ: Один рынок, или это два разных рынка

всё-таки?

А.ЛЕБЕДЕВ: Да я думаю, что это один рынок, потому что вообще.

А.НАСИБОВ: Что сегментация идёт очень сильная этого рынка?

А.ЛЕБЕДЕВ: Вы знаете, сегментация может идти. Она и внутри рынка идёт, но она и внутри человека идёт. Потому что, вот понимаете, в чём дело? Ведь человек, который читает там какие-то тонкие, высоко учёные книги, не значит, что ему время от времени не хочется прочесть детективчик, или посмотреть какую-нибудь глупость по телевизору. Понимаете, да? Ведь есть же вещи, которые, ну как бы даже психологически, в разных слоях существуют. Ну, собственно говоря, да, можно читать там всякую высокую литературу, но Конандойль – это тоже недурственно! Так что, есть в этом своя прелесть. И я не считаю, что тут есть какая-то резко маркирующая черта. Проблема, как мне кажется, совсем не в противостоянии этих культур, потому что они все имеют своего потребителя иногда в лице одного и того же человека.

А.НАСИБОВ: То есть, один человек может являться носителем, как массовой, так и элитарной культуры? Потребителем. Не носителем, потребителем?

А.ЛЕБЕДЕВ: Несомненно! Несомненно! Вне всякого сомнения! Да каждый человек он в некотором смысле хочет и того, и другого. Вопрос там в пропорции, в мере потребления. Но, конечно, несомненно…

А.НАСИБОВ: Вот вы сами. Приведите пример на себе самом. Я понимаю, что на себе не показывают.

А.ЛЕБЕДЕВ: Очень, очень люблю фильм «Голдфингер».

А.НАСИБОВ: Джеймс Бонд?

А.ЛЕБЕДЕВ: Да. Вот нравится он мне.

А.НАСИБОВ: А это элитарное потребление, или массовое потребление Джеймс Бонд?

А.ЛЕБЕДЕВ: Абсолютно массовое.

А.НАСИБОВ: А что элитарного вы употребляете, помимо табака «Мальборро»?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, вообще говоря, я смотрю Артхаусное кино, там я не знаю, или, например, там, предположим, мой любимый режиссёр это Хулио Мэдден, который не принадлежит к числу массовых производителей.

А.НАСИБОВ: Загорелся глаз у Алексея Лебедева, заведующего лабораторией музейного проектирования Российского института культурологии. Я смотрю: улыбается во всю ширину своей бороды.

Просто мы сейчас прервёмся на краткие новости, и после новостей продолжим беседу с Алексеем Валентиновичем на тему культурной элиты и массовой: как разделилось общество? Пришло несколько вопросов sms-ками, и ещё сохранились, остались вопросы, заданные ещё перед началом программы по Интернету. А в конце программы мы включим телефон прямого эфира и примем несколько телефонных звонков. А сейчас давайте послушаем Новости.

НОВОСТИ

А.НАСИБОВ: Работает радио «Эхо Москвы». Программа «Назад в будущее». Ашот Насибов ведёт программу. В студии Алексей Лебедев, заведующий лабораторией музейного проектирования Российского института культурологи, доктор искусствоведения. Мы обсуждаем культурную элиту и массовую: как разделилось общество. Говорили о субкультурах.

Сейчас пришло время некоторых вопросов, хотя вы, Алексей Валентинович, ещё должны нам рассказать, что такое избыточность культурного предложения? Хороший такой термин.

Вопрос от Андрея Шушпанова из Санкт-Петербурга: «Согласны ли вы, что массовая культура есть инструмент оболванивания, используемый сознательно?».

А.ЛЕБЕДЕВ: Вы знаете, нет. Я думаю, что всё-таки массовая культура – это в первую очередь всё-таки коммерческий продукт, цель которого главная – это всё-таки, как это ни странно, — извлечение прибыли. Вот чисто финансовая сторона дела, я думаю, здесь играет первую роль. А, что касается оболванивания, то…

А.НАСИБОВ (перебивает): Простите, я хочу здесь остановиться. Это значит, что массовая культура она подстраивается под потребителя, она не формирует потребителя?

А.ЛЕБЕДЕВ: Она и подстраивается, и формирует, потому что, как известно, принцип маркетинга состоит не только в том, что нужно делать то, чего хочет потребитель, а нужно готовить потребителя и как бы ориентировать его на произведённый тобой продукт. Поэтому это встречный процесс. Объясню на таком простом примере. Вот, например, человек, предположим, может износить две пары ботинок в год, к примеру. Как сделать так, чтобы он купил 5 пар ботинок в год? Вот для этого существует специальный механизм, он называется «мода». Ты ещё не износил ботинки, а они уже вышли из моды. Да, это абсолютно маркетинговый, рыночный механизм.

В принципе аналогичные механизмы работают и в массовой культуре, когда тебя как бы убеждают, что вот это хорошо, интересно, нужно потреблять. Но я не думаю, что это носит характер такого сознательного как бы там оболванивания и так далее. Ну, настолько же, насколько в принципе нас оболванивает любая реклама любых товаров, скажем так.

А.НАСИБОВ: Алексей из Казани интересуется: «Было ли что-то такое, что считалось в одной стране элитарным, а в другой – считалось массовым»?

А.ЛЕБЕДЕВ: Хороший вопрос, вы знаете. Это надо подумать. Я бы сказал так, что были ситуации, когда что-то считалось элитарным, а постепенно, со временем, становилось массовым. Были случаи, когда что-то делалось…

А.НАСИБОВ (перебивает): Джинсы! Джинсы! Самый лучший пример, когда джинсы в Советском Союзе …

А.ЛЕБЕДЕВ: Джинсы в Советском Союзе, которые были знаком, знаком да, действительно! Это точно! Это вы хорошо подсказали. Да, действительно, джинсы в Советском Союзе были знаком элитарности, а во всём остальном мире они были…

А.НАСИБОВ: Знаком массовости.

А.ЛЕБЕДЕВ: Бывают иногда любопытные вещи. Бывают вещи, которые делаются, как элитарные абсолютно. Вот, например, Лунгин снял совершенно Артхаусное кино под названием «Остров». И неожиданно, по-моему, для самого режиссёра, этот фильм стал массовым. По крайней мере, ну на уровне проката, он же очень хорошую имел кассу, прокат. Очень хороший этот фильм. Так что, здесь бывают иногда такие перескоки своеобразные.

Но любопытно другое. Ведь в принципе, как правило, создатели тех или иных произведений они, в общем, изначально понимают: ну бывают ошибки, но в массовом случае они, в общем, понимают, какого типа продукты они создают и для какого потребителя. На самом деле, бывают сложные достаточно случаи, когда нужно создать продукт, обладающий свойствами интересности для разного типа потребителей. Я, почему об этом особенно говорю? Потому что меня тут неоднократно Ашот представлял, что я работаю в лаборатории музейного проектирования.

А.НАСИБОВ: Лаборатория, лаборатория! Я просто очень приятно пережёвываю вот это выражение: «Лаборатория музейного проектирования». Аллитерация идёт такая, крутится на языке вот такая вот фраза.

А.ЛЕБЕДЕВ: Вы понимаете, в чём дело? Музеи очень часто не имеют возможности делать экспозиции для разных типов аудитории. То есть, я бы сказал, в большинстве случаев это происходит именно так. И вот сегодня встаёт вопрос: притом, что есть молодёжь, и есть средний возраст, ну, кстати, и есть пожилые люди. Кстати говоря, имейте в виду, что на сегодняшний день главными посетителями музеев являются именно молодёжь и пенсионеры.

А.НАСИБОВ: Извините, раньше главными авторами писем на телевидение советское были пионеры и пенсионеры. Практически то же самое. Вот те, кто в серединке, у них времени нет, ни по музеям ходить, ни письма писать.

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, наверное, да, да, конечно, потому что для большинства людей всё-таки музей он лежит в пространстве досуга. А вопрос о времени досуга – да, да, да, да. Кроме того, сейчас очень многие достаточно тяжело и напряжённо работают и считают, что настоящий отдых – он только лёжа. А ещё куда-то идти, то соответственно, это уже дополнительное напряжение. Но я не об этом.

Дальше. Кроме этого, естественно, есть некоторое количество специалистов, экспертов, которые тоже имеют право на своё мнение, и есть люди, которые испытывают просто интерес некоторый живой к истории.

И вот, например, проблема: такой выдающийся памятник отечественной архитектуры – колокольня Ивана Великого.

Вот недавно мы разрабатывали сценарий, концепцию экспозиции к колокольне Ивана Великого, которая для публики откроется в мае этого года. Там небольшое помещение, ну сами понимаете: столб, колокольня там, хотя для посетителей будут открыты четыре этажа. Точнее, два этажа двух ярусов. Но всё равно, это небольшие очень площади. Там будет экспозиция, посвящённая архитектурной истории Московского Кремля. При этом есть такие люди, скажем, специалисты по истории архитектуры, которых будут интересовать фактически в первую очередь интерьеры самой колокольни. Это уникально.

А.НАСИБОВ: Уж попасть внутрь, это уже само по себе счастье!

А.ЛЕБЕДЕВ: Да, это очень интересно для специалистов.

Дальше. Там будут выставлены фрагменты архитектурные несохранившихся кремлёвских построек.

А.НАСИБОВ: Принесённые туда?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну да, из фондов музеев Кремля, они будут там выставлены. И, в общем-то, я могу себе представить ситуацию, что для специалиста по истории древнерусской архитектуры этого вполне достаточно: он понимает, чем капитель пилястры отличается от капители полуколонны.

А.НАСИБОВ: Вот здесь не надо, рукой покажите.

А.ЛЕБЕДЕВ: И так далее, это ему всё понятно. И главное, чего он хочет, вообще говоря, от этой экспозиции, чтобы там не было, не дай Бог, никаких витрин, которые бы загородили эту удивительной красоты архитектуру.

Дальше. Приходит нормальный человек, который не понимает всех этих тонкостей…

А.НАСИБОВ: «Нормальный» — это неспециалист по архитектуре, в представлении Алексея Валентиновича.

А.ЛЕБЕДЕВ: Да, да.

А.НАСИБОВ: Недоктора искусствоведения, скажу, чтобы не было никому обидно, — показатель нормальности. Дальше?

А.ЛЕБЕДЕВ: Показатель нормальности, да, который хочет вообще понять: что это такое? Как это? Приходит молодой человек, который привык больше смотреть на сегодняшний день в экран, чем на реальный предмет. Поэтому была разработана такая экспозиция, при которой там, на белёной стене этой колокольни, будет сделано огромное количество проекций. Проекций, которые с наушниками. Будут идти некоторые аудиосопровождения. Вкратце смысл этих проекций состоит в том: показывается реконструкция несуществующего здания, и вот тот фрагмент, который представлен здесь, он прямо показывает его место – вот он отсюда. Да, очень наглядно.

При этом, если придёт архитектурная экскурсия специалистов, всю эту историю можно не включать, можно смотреть просто чистые, белые стены.

А.НАСИБОВ: А для чего вы мне это всё рассказываете?

А.ЛЕБЕДЕВ: А я это рассказываю для того, чтобы сказать, что вот иногда бывают такие довольно хитрые задачи. Вот лично мне они просто любопытны, когда нужно создавать продукты, одновременно работающие и на специальную, элитарную аудиторию, и на массовую аудиторию. И вот именно в музейном деле эта задача довольно распространённая, где трудно разделить. Кино легко разделить. Понимаете, да? Можно сделать фильм для такой аудитории, для сякой аудитории. С музейными экспозициями это куда сложнее. То есть, такие задачи тоже есть. И это лишнее подтверждение того, что всё-таки никакой пропасти между этими двумя культурами не существует.

А.НАСИБОВ: Вот именно поэтому машину «Роллс-Ройс» фирма «Роллс-Ройс» никогда не делает машину-универсал, чтобы там не возили сундуки и картошку с дачи в багажнике. А есть фирмы, которые в основном только универсалы выпускает, чтобы как раз они были более утилитарными.

А.ЛЕБЕДЕВ: Мне в машине «Роллс-Ройс» нравится такая традиция, что они в техническом описании машины пишут всегда: «Мощность двигателя достаточна».

А.НАСИБОВ: Понимаю! Вопрос от Александра: «Насколько связана элитность культурная и элитность денежная? Почему престижнее всего районы, изначально заселённые нищими университетчиками РАН?, — академиками, как я понимаю, — академиками и прочей голытьбой?».

Перефразирую вопрос: правда ли, что элитность культуры она связана с материальным недостатком? А избыток материальных благ ведёт к культуре массовой?

Скорее так можно перефразировать вопрос.

А.ЛЕБЕДЕВ: Вы знаете, я, честно говоря, не вижу такой зависимости жёсткой. Потому что мне кажется, что всё-таки, ну, по крайней мере, наверное, исторически, да, была некоторая связь между уровнем доходов и уровнем культуры. Но на сегодняшний день мне кажется, что это скорее вопрос образования. Ну я бы сказал так: это связано в той мере, в которой качество образования связано с уровнем доходов. И эта связь существует, но она не такая прямая и не такая очевидная.

А.НАСИБОВ: «Алексей, вы очень умный человек», — пишет Борис, прислал sms-ку. Ответьте, Борису немедленно! Как представитель элиты ответьте.

А.ЛЕБЕДЕВ: Я покраснел. Вот как!

А.НАСИБОВ: Телефон прямого эфира: 363-36-59. Мы начинаем принимать ваши телефонные звонки. Задавайте вопросы Алексею Лебедеву, заведующему лаборатории музейного проектирования Российского института культурологии, доктору искусствоведения. Слушайте, как я это проговариваю? А! Как здорово!

Денис Михайлович задаёт вопрос: «Скажите, правда ли, что Россия искоренит само понятие «элитарно-массовая» к 2018 году?». Почему так жёстко поставлена дата?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, вы знаете, вот тут я не могу сказать, я как бы опасаюсь в этом смысле выступать. Всё-таки я по образованию историк, и историк искусства. И я немножко опасаюсь выступать с прогнозами. Просто мне кажется, знаете, что дело не в проблеме, понимаете, это как бы не центральная проблема, уже сегодня это очевидно. Центральная проблема, и вот та проблема, с которой мы будем сталкиваться всё острее и острее, и над которой мы будем биться в ближайшие годы, я могу вам её озвучить, она совсем не в поле «элитарная, массовая». Это проблема, которая лежит в области так называемой культурной навигации. И вот как раз я тут вспоминаю то, о чём говорил Ашот в начале передачи, — о том самом избыточном культурном предложении.

А.НАСИБОВ: Это что такое?

А.ЛЕБЕДЕВ: Понимаете, на сегодняшний день мы имеем, вообще-то говоря, огромный, ну, если мы посчитаем, например, количество, хотя бы даже ограничимся только двумя продуктами, например: кино и аудиозаписи. То количество производимых кинофильмов и аудиозаписей оно кратно, многократно перекрывает возможности их просмотра человеком. Это вам не, опять же, те Сталинские времена, которые вы сегодня упоминали, когда шесть фильмов в год делалось – и всё!

А.НАСИБОВ: Вы упоминали, я молчал, я молчал.

А.ЛЕБЕДЕВ: Я упоминал?

А.НАСИБОВ: Да, «Свинарка и пастух» вы упоминали.

А.ЛЕБЕДЕВ: Хорошо, мы не поминали.

А.НАСИБОВ: Мы не поминали. Да.

А.ЛЕБЕДЕВ: Так вот, на сегодняшний день мы имеем дело с тем, когда главной проблемой становится проблема, собственно говоря, выбора того, что тебе по душе. При этом у продуктов культуры есть одна такая специфика, очень важная, которая состоит в том, что мы их качество можем оценить, только потребив: мы сначала должны прочесть книгу, мы сначала должны посмотреть кинофильм для того, чтобы его оценить. Более того, да, там есть всякие способы для того, чтобы…

А.НАСИБОВ: А рецензия в газете? Рецензия в газете, которая способна либо направить массы, толпы желающих посмотреть этот фильм, либо просто убить этот фильм. Я привожу пример: вот рецензия в «Нью-Йорк Таймс» она делает спектакль на Бродвее либо хитом, либо после первого показа спектакли закрываются. – Одна рецензия в «Нью-Йорк Таймс».

А.ЛЕБЕДЕВ: Вы знаете, это означает только одно: что есть достаточно большая аудитория у газеты «Нью-Йорк Таймс», которая доверяет, и делает «Нью-Йорк Таймс» своим экспертом, которая доверяет мнению этой газеты. Я выношу за скобки вопрос о том, насколько это можно использовать в качестве манипулятивных техник. Но я говорю совершенно не об этом. И в данном случае, я говорю не о статистике потребления, а я говорю, о, как говорится, о вас любимых. То есть, вот о каждом в отдельности. Вот есть отдельный, конкретный человек. И перед ним развал дисков, фильмов, книжек и так далее. Как он может выбрать? Ну да, есть такой способ. Вот у него есть, предположим, эксперт, ну там журналист, специалист по тому, сему, который об этом пишет в своей колонке. Он ему доверяет, и смотрит, например, только те фильмы, которые вот порекомендовал, например, этот журналист.

На практике обычно происходит не так. Я думаю, что аудитория со мной согласится, что большинство, например, делает так: доверяют мнению своих знакомых. Очень распространённый элемент, когда вот мой знакомый, человек, который мне известен, понятен…

А.НАСИБОВ: Это не только в культуре, я могу привести массу примеров.

А.ЛЕБЕДЕВ: Да, да, абсолютно! И автомобили так же покупают, это не обязательно с культурой связано.

А.НАСИБОВ: Треть автомобилей вообще покупаются по желанию детей.

А.ЛЕБЕДЕВ: И при этом есть огромный избыток, как выбирать? Мало того, если применительно к тем же автомобилям, или к продуктам питания, или к одежде существует ещё очень важный указатель качества. Там о качестве сигнализирует цена. И в этом смысле дорогое вино — оно лучше, чем дешёвое вино, дорогой автомобиль – он лучше, чем дешёвый автомобиль.

Применительно к тем же самым аудиозаписям, например, ты можешь за одни и те же деньги абсолютно купить диск, на котором будет 70 минут и 40 минут музыки. Хорошая музыка и плохая музыка. И это всё будет стоить абсолютно одинаково. Это связано именно с тем, кстати говоря, это сознательная стратегия производителей всякого рода продукции, вот этих вот лейблов музыкальных. И смысл её сводится к тому, чтобы создать вот такой вот постоянный избыток предложений, чтобы брали, пробовали, брали, брали, брали, брали! Вот это такой навал! Но человек может этому противостоять. Каким способом? Вот есть такая сейчас очень такая прогрессирующая технология – это, кстати говоря, компьютер в этом помог. Вот современная техника. Это технология коллаборативной фильтрации. Смысл её сводится к следующему.

А.НАСИБОВ: Это у вас в лаборатории она разработана? Нет?

А.ЛЕБЕДЕВ: Нет, нет, нет. Коллаборативная фильтрация — это то, что мы можем…

А.НАСИБОВ: Почти, как лаборатория музейного проектирования?

А.ЛЕБЕДЕВ: Не, не, этим мы не занимаемся, мы музеями занимаемся. Нет, это то, что сегодня можно в Интернете найти. И я просто объясняю смысл этого непонятного слова. Коллаборативный, то есть, «коллаборейт», сотрудничество. То есть, основанное на сотрудничестве, на партнёрстве.

Смысл состоит в том, что вы, например, посмотрели 100 кинофильмов, и вы их оценили каждый, поставили там оценку, например от одного до десяти. Тем самым вы продемонстрировали свой вкус. И есть огромное количество людей, которые заходят в ту же базу данных, которые так же оценивают фильмы. Среди этих трёхсот тысяч человек, например, нашлись один, два, три человека, с которыми ваши вкусы совпадают. Ну, хотя бы процентов на 70-80 – это очень высокое совпадение вкуса. И при этом этот вот ваш невидимый вкусовой единомышленник вы посмотрели 100 фильмов, а он посмотрел 101. И этот 101-й фильм ему понравился. Так вот, статистически выяснилось, что выше 90% вероятность того, что вам этот фильм понравится тоже.

А.НАСИБОВ: Вот это и есть коллаборативная фильтрация.

Первый телефонный звонок. Надевайте наушники.

Алло!

СЛУШАТЕЛЬ: Алло!

А.НАСИБОВ: Здравствуйте, Вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Пенза, Александр.

А.НАСИБОВ: Откуда звоните, Александр?

АЛЕКСАНДР: Пенза! Колокольня не Ивана Великого, а Иван Великий.

А.ЛЕБЕДЕВ: Правильно! Абсолютно, стопроцентно вы правы!

АЛЕКСАНДР: Будьте здоровы!

А.ЛЕБЕДЕВ: Благодарю вас! Вот так вот! Хрен те в нос! Правильно? Правильно! Могу даже объяснить, почему Иван Великий!

А.НАСИБОВ: Следующий звонок. Слушаем вас, алло!

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте!

А.НАСИБОВ: Здравствуйте. Откуда звоните? Как вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Алексей, из Вологды.

А.НАСИБОВ: Слушаем, Алексей.

АЛЕКСЕЙ: Я бы хотел знать, как вы относитесь к технической культуре?

А.НАСИБОВ: К технической культуре? Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду под технической культурой? Просто тут много разночтений.

Пример приведите какой-нибудь того, что вы называете «технической культурой». Чуть-чуть громче говорите, пожалуйста.

АЛЕКСЕЙ: Скажите, с какого возраста учат читать чертежи, например?

А.ЛЕБЕДЕВ: А-а-а! С какого возраста учат читать чертежи?

А.НАСИБОВ: Ну это наличие навыков. Это не показатель культуры наличие навыков.

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, в некотором смысле это показатель. Я понимаю подтекст вашего вопроса, что, вообще говоря, поздновато начинают этому учить. Вы знаете, я могу вам ответить косвенно на этот вопрос. Вот есть такая довольно любопытная статистика, которая говорит о том, что 95% постоянных посетителей музеев составляют люди, которые впервые попали в музей в возрасте до пяти лет.

А вот это очень любопытно. Знаете, иногда в музее мы сейчас видим: вот детишек носят в рюкзачках таких. Вот идёт парочка молодая в музее, и там какой-то ребёночек в возрасте полгода щебечет. Вот выясняется, что он и есть главный потребитель среди всей этой компании. Потому что папа, мама – ну это уже у них так с детства заложено, а вот он-то точно будет в музей ходить постоянно.

А.НАСИБОВ: Алло! Слушаем вас!

СЛУШАТЕЛЬ: Да, да.

А.НАСИБОВ: Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте.

А.НАСИБОВ: Как вас зовут, уважаемый?

СЛУШАТЕЛЬ: Виктор.

А.НАСИБОВ: Откуда звоните, Виктор?

ВИКТОР: Томск.

А.НАСИБОВ: Слушаем, Виктор. Слушайте, у вас же ночь в Томске. Неужели вы не спите, слушаете нас?

ВИКТОР: Ну вот, нравится слушать передачи иногда.

А.НАСИБОВ: Спасибо. Иногда – это полезное слово.

А.ЛЕБЕДЕВ: Очень приятно!

А.НАСИБОВ: Слушаем вас, Виктор.

ВИКТОР: Вам не мешает радио, которое тихонечко у меня там журчит?

А.НАСИБОВ: Не мешает. Задавайте вопрос – у нас не так много времени.

ВИКТОР: Можно уже задавать?

А.НАСИБОВ: Можно уже задавать, потому что вы в прямом эфире. «Журчит» у вас радио с вашим голосом. Слушаем!

ВИКТОР: Всё тогда. Значит, вопрос такой: вот, если у нас есть понятие «культура», то есть понятие и «антикультура». Но для того чтобы их разделить и как-то, каким-то образом ими оперировать, и воспринимать понятия «культура» и «антикультура», должны быть соответственно и определения. Так вот, много говорится о культурных явлениях, в том числе и антикультурных. Вот я, допустим, считаю нынешнюю массовую культуру антикультурным явлением.

Так вот, что такое культура, или хотя бы культурность человека? Определение можно услышать?

А.НАСИБОВ: Приведите пример антикультуры. Вот вы сказали: «массовая культура», а ещё какой-нибудь пример приведите вот в рамках этой массовой культуры.

ВИКТОР: В рамках массовой культуры? Ну, допустим, нахрап вот этих вот коммерчески изготавливаемых песен, эстрады, из-за которых даже на «Славянский базар» никогда не попадают действительно исполнители, которые бы отражали именно русскую культуру песенную, так сказать. Там сплошь вот эта вот массовая культура: Димы Биланы, и прочие, и прочие.

А.НАСИБОВ: Виктор, я просто хочу понять…

ВИКТОР: Что уничтожает естественное развитие национальной культуры.

А.НАСИБОВ: Виктор, я просто хочу привести пример: есть огонь, который может оставить ожог, а есть очень сильный холод. И сильный холод он так же оставляет ожог. Вот не является ли антикультура такой же составной частью культуры, как, собственно…

ВИКТОР: Я не сомневаюсь в том, что как говорится, противоречия всегда порождают, как говорится, развитие. Но в данном случае, когда средства массовой информации, вообще говоря, принадлежат не тем людям, которые делают культуру, а тем людям, которые делают деньги. Здесь получается неравенство этих условий. Если бы это было публичное, так сказать, состязательство, вот этих вот явлений культурных, то народ бы выбрал…

А.НАСИБОВ: Ну ясно, ясно! Позиция ваша ясна.

А сейчас мы слушаем профессионала.

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, во-первых, Виктор просил просто дать определение культуры. Надо сказать, что определений культуры множество, очень много разных. Ну, пожалуйста, я вам могу дать, например, определение одной из них: «Культура – это то, что остаётся, когда я всё забыл». Значит, можно другие определения культуры давать. Но культура – это не генетическая информация, не генетическая, да? Но мне кажется, что всё то, что говорил Виктор, в сущности говоря, вот, когда он говорит там про антикультуру, то я бы сказал так: дело ещё хуже. Вот то, что вы называете антикультурой, это тоже культура. Она просто разная очень. Она очень разная. И беда состоит в том, что тут нет чёрных и белых, тут нет ситуации вот такой вот, ну вы понимаете, как сказано в фильме «Белорусский вокзал»: «Хорошо было в армии: стоишь в строю, говорят: «Налево!», — идёшь налево, говорят: «Направо!» — идёшь направо. Знаешь, где враг, знаешь, где свои. Вот с культурой всё, к сожалению, сложнее. Она в этом смысле не даёт таких однозначных ответов на вопрос «хорошо» и «плохо». То есть, их может каждый давать сам себе. Но культура в целом – это очень сложная и многослойная вещь.

А.НАСИБОВ: «Гость начитался «Экономики символического обмена». Долгина».

А.ЛЕБЕДЕВ: Долгина?

А.НАСИБОВ: Долгина. Вадим из Екатеринбурга. Начитались?

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, и это тоже начитался, конечно. А чего же? Хорошая книжка, кто не читал, советую, почему же и нет?

А.НАСИБОВ: Анатолий интересуется: «А является ли,

по-вашему, порнография поп-культурой?

А.ЛЕБЕДЕВ: Порнография? Является ли порнография поп-культурой?

А.НАСИБОВ: На словах «порнография» в студию вошёл Александр Климов.

А.ЛЕБЕДЕВ: Ну, вы знаете, порнография – это уже, такой как бы хитрый вопрос. Уж порнография, если речь идёт именно о порнографии, а не об эротике, то порнография – это, вообще говоря, преступная вещь, это противозаконно. Поэтому это вопрос из серии…

А.НАСИБОВ: Является ли квартирная кража поп-культурой? Да? Есть же культура подпольного мира.

А.ЛЕБЕДЕВ: Если мы считаем, что, вообще говоря, всё нематериально, опять же, всё от определения культуры зависит. Если мы считаем, что фактически культура – это всё нематериальное, что существует, то да, является.

А.НАСИБОВ: Алексей Лебедев, заведующий лабораторией музейного проектирования Российского института культурологи, доктор искусствоведения – гость радио «Эха Москвы». Программа «Назад в будущее». Благодарю слушателей. Мы обсуждали культурную элиту и массовую: Как разделилось общество.

Программа «Назад в будущее» выходит в эфир, благодаря сотрудничеству с Общественным Советом Госкорпорации «Росатом». Свои вопросы, предложения, темы задавайте в блоге Татьяны Фельгенгауэр на Интернет-сайте радио «Эхо Москвы».

Я, Ашот Насибов, прощаюсь с вами на неделю. Всего доброго!

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика Домой

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальные продления
• Библиотекари
  • Тарифы, заказы и платежи
  • Пакет Чикаго
  • Полный цикл и охват содержимого
  • Файлы KBART и RSS-каналы
  • Разрешения и перепечатки
  • Инициатива развивающихся стран Чикаго
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы библиотекарей
• Агенты
  • Тарифы, заказы, и платежи
  • Полный пакет Chicago
  • Полный охват и содержание
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы агента
• Партнеры по издательству
  • О нас
  • Публикуйте с нами
  • Недавно приобретенные журналы
  • Издательская часть tners
• Новости прессы
  • Подпишитесь на уведомления eTOC
  • Пресс-релизы
  • Медиа

• Книги издательства Чикагского университета
• Распределительный центр в Чикаго
• Чикагский университет

• Положения и условия
• Заявление о публикационной этике
• Уведомление о конфиденциальности
• Доступность Chicago Journals
• Доступность университета

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

• Свяжитесь с нами
• Медиа и рекламные запросы
• Открытый доступ в Чикаго

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

Измерение конгруэнтности предпочтений массы и элиты: результаты метаанализа и введение в симпозиум

1	Пейдж, Бенджамин I и Маршал М. Бутон	2008 г.	Разрыв между политиками и общественностью?	Разрыв во внешней политике: чего американцы хотят от наших лидеров, но не получают: 201–226
2	Джоу, Вилли, Масахиса Эндо и Ёсихико Такенака	2017 г.	Оценка «поворота вправо» Японии: соответствие гражданина и правительства и идеологическое понимание	Обзор Азии 57 (5): 910–932
3	Андевег, Р.B	2011 г.	Подход к идеальному согласованию политики: измерение, развитие и актуальность для политического представительства	Как работает демократия: политическое представительство и согласованность политики в современных обществах, 39–52
4	Пеллегата, Алессандро	2016 г.	Оценка сложной взаимосвязи между сменой правительства и идеологическим соответствием	Международный обзор политической науки 37 (1): 51–65.
5	Гранберг, Дональд и Серен Хольмберг	1996 г.	Ограниченность отношения и стабильность среди элиты и массы в Швеции	Европейский журнал политических исследований 29 (1): 59–72
6	Фрейре, Андре, Эфтихия Тепероглу и Кэтрин Моури	2014 г.	Пробуждение спящего гиганта в Греции и Португалии? Отношение элит и избирателей к интеграции в ЕС в трудные для экономики времена	Южно-европейское общество и политика 19 (4): 477–499.
7	Фон Шульц, Аса и Ханна Васс	2015 г.	Соглашение об избиении проблемы: совпадение представительских предпочтений кандидатов и избирателей	По делам парламента 69 (1): 136–158.
8	Маттила, Микко и Тапио Раунио	2006 г.	Осторожные партии, поддерживающие избирателей: совпадение мнений избирателей и партий по вопросам ЕС	Политика Европейского Союза 7 (4): 427–449.
9	Далтон, Рассел Дж.	1988 г.	Гражданская политика в западных демократиях: общественное мнение и политические партии в США, Великобритании, Западной Германии и Франции.	Чатом Хаус
10	Хольмберг, Серен	1999 г.	Сравнение коллективной политики	Политическое представительство в западных демократиях: 87–109
11	Клингеманн, Ханс-Дитер, Андреа Фолькенс, Майкл Д. Макдональд, Ян Бадж и Джудит Бара	2006 г.	Единое пространство для электоральной коммуникации? Сравнение распределения партий и избирателей в лево-правом континууме в Западной Европе и ЦВЕ	Сопоставление политических предпочтений II: оценки партий, избирателей и правительств в Восточной Европе, Европейском союзе и ОЭСР 1990–2003: 51–63
12	Леймгрубер, Филипп, Доминик Хангартнер и Лукас Лиманн	2010 г.	Сравнение кандидатов и граждан в идеологическом пространстве	Обзор швейцарской политической науки 16 (3): 499–531.
13	Моури, Кэтрин и Луис де Соуза	2011 г.	Сравнение поддержки Европы депутатами и избирателями: пример Португалии	Португальский журнал социальных наук 10 (1): 23–41.
14	Бэкстрем, Чарльз Х	1977 г.	Конгресс и общественность: насколько репрезентативны друг друга?	Ежеквартальный вестник американской политики 5 (4): 411–435
15	Хубер, Джон Д. и Дж. Бингем Пауэлл	1994 г.	Соответствие между гражданами и политиками в двух видениях либеральной демократии	Мировая политика 46 (3): 291–326.
16	Бенгтссон, Аса и Ханна Васс	2012 г.	Соответствие предпочтений депутатов, невыборных кандидатов и граждан в отношении представительских ролей	Документ ежегодного собрания APSA 2012
17	Миллер, Уоррен Э. и Дональд Э. Стоукс	1963 г.	Влияние округа в Конгрессе	Обзор американской политической науки 57 (1): 45–56
18	Снайдер-младший, Джеймс М	1996 г.	Предпочтения избирательного округа: предложения по избирательным бюллетеням Калифорнии, 1974–1990 гг.	Ежеквартальные исследования в области законодательства: 463–488
19	Борре, Оле	2000 г.	Критические проблемы и политическое отчуждение в Дании	Скандинавские политические исследования 23 (4): 285–309
20	Фиорина, Моррис П. и Мэтью С. Левендуски	2006 г.	Отключено: политический класс против народа	Красные и синие нации 1: 49–71
21 год	Блейс, Андре и Марк Андре Боде	2006 г.	Способствует ли пропорциональное представительство более тесному взаимодействию между гражданами и политиками?	Сравнительные политические исследования 39 (10): 1243–1262.
22	Маттила, Микко и Тапио Раунио	2012 г.	Еще больше расходятся: национальные партии и их электорат в измерении ЕС	Западноевропейская политика 35 (3): 589–606.
23	Хольмберг, Серен	2011 г.	Динамическое представление сверху	Как работает демократия: 53–77
24	Бартельс, Ларри М.	2009 г.	Экономическое неравенство и политическое представительство	Неустойчивое американское государство: 167–196
25	Роджерс, Стивен	2017 г.	Избирательная ответственность за перекличку в законодательные органы штата и идеологическое представительство	Обзор американской политической науки 111 (3): 555–571.
26	Hooghe, Liesbet	2003 г.	Европа разделена? Элиты против общественного мнения о европейской интеграции	Политика Европейского Союза 4 (3): 281–304.
27	Костелло, Рори, Жак Томассен и Мартин Розема	2012 г.	Выборы в Европейский парламент и политическое представительство: соответствие политики между избирателями и партиями	Западноевропейская политика 35 (6): 1226–1248.
28 год	Льюис, Дэниел К. и Мэтью Л. Якобсмайер	2017 г.	Оценка репрезентативности политики с помощью динамических оценок MRP: политика прямой демократии и однополых отношений в США	State Politics & Policy Quarterly 17 (4): 441–464
29	Сомер ‐ Топку, Зейнеп	2015 г.	Все для всех: электоральные последствия апелляционной стратегии в Европе	Американский журнал политических наук 59 (4): 841–854.
30	Рехер, Стефани	2015 г.	Объяснение межнациональных различий во взаимосвязи между приоритетным соответствием и удовлетворенностью демократией	Европейский журнал политических исследований 54 (1): 160–181
31 год	Бельчиор, Ана Мария	2013	Объяснение конгруэнтности левых и правых партий в европейских партийных системах: тест моделей микро-, мезо- и макроуровня	Сравнительные политические исследования 46 (3): 352–386.
32	Томассен, Жак и Каролин Ван Хэм	2014 г.	Отсутствие политического представительства или изменения в натуре? Модели представительства и эмпирические тенденции в Европе	Западноевропейская политика 37 (2): 400–419.
33	Lesschaeve, Кристоф	2017 г.	Поиск неравенства в неожиданном месте: различия в согласованности политики между социальными группами в Бельгии	Acta Politica 52 (3): 361–383.
34	Пейдж, Бенджамин I и Джейсон Барабас	2000 г.	Разрыв во внешней политике между гражданами и лидерами	Ежеквартальный журнал международных исследований 44 (3): 339–364
35 год	Дешувер, Крис, Сэм Депау и Одри Андре	2014 г.	От агентства к институтам и обратно: сравнение действий законодателей от имени женщин в странах с парламентской демократией	Представление народа: опрос среди членов парламентов штата и штатов: 66–86
36	Рехер, Стефани	2018 г.	Гендер и совпадение взглядов и политики в Европе	Европейский обзор политической науки 10 (4): 613–635.
37	Трабер, Дениз, Натали Гигер и Силья Хойзерманн	2018 г.	Как экономический кризис влияет на политическое представительство: снижающаяся партия ‒ согласие избирателей во времена ограниченного правительства	Западноевропейская политика 41 (5): 1100–1124.
38	Роршнайдер, Роберт и Стивен Уайтфилд	2012 г.	Идеологическая конгруэнтность	Напряжение представительства: как партии представляют различных избирателей в Западной и Восточной Европе: 86–115
39	Бельчиор, Ана Мария	2010 г.	Идеологическое совпадение европейских политических партий	Журнал исследований законодательства 16 (1): 121–142.
40	Голдер, Мэтт и Яцек Страмски	2010 г.	Идеологическое соответствие и избирательные институты	Американский журнал политических наук 54 (1): 90–106.
41 год	Клингеманн, Ханс-Дитер, Дарина Ганчева и Бернхард Вессельс	2017 г.	Идеологическое соответствие: выбор, видимость и ясность	В партиях, правительствах и элитах: Springer: 53–72.
42	Фрейре, Андре и Ана Бельчиор	2013	Идеологическая репрезентация в Португалии: связь между депутатами и выборщиками с точки зрения левого и правого размещения и содержательного смысла	Журнал исследований законодательства 19 (1): 1–21.
43 год	Уолгрейв, Стефаан и Йонас Лефевр	2013	Идеология, значимость и сложность: факторы, определяющие несовпадение политических вопросов между избирателями и партиями	Журнал выборов, общественного мнения и партий 23 (4): 456–483
44	Флавин, Патрик	2012 г.	Неравенство доходов и политическая представленность в американских штатах	Американские политические исследования 40 (1): 29–59.
45	Гиленс, Мартин	2005 г.	Неравенство и демократическая реакция	Public Opinion Quarterly 69 (5): 778–796.
46	Роршнайдер, Роберт и Стивен Уайтфилд	2012 г.	Институциональный контекст и репрезентативная напряженность в соглашении между партиями и избирателями в Западной и Восточной Европе	Западноевропейская политика 35 (6): 1320–1340.
47	Бэрден, Барри К.	2005 г.	Институты и политическое представительство в штатах	State Politics & Policy Quarterly 5 (4): 373–393
48	Бельчиор, Ана Мария и Андре Фрейре	2013	Имеет ли значение тип партии для объяснения согласованности политики? Катчалл против идеологических партий в португальском деле	Международный обзор политической науки 34 (3): 273–288.
49	Роршнайдер, Роберт	2015 г.	Есть ли региональный раскол в партийной системе Германии? Неравное представительство и идеологическое соответствие в Германии 1980–2013 гг.	Немецкая политика 24 (3): 354–376.
50	Хольмберг, Серен	2000 г.	Соглашение о выпуске	За пределами Вестминстера и Конгресса: опыт северных стран: 155–182
51	Макклоски, Герберт, Пол Дж. Хоффманн и Розмари О’Хара	1960 г.	Проблема конфликта и консенсуса среди партийных лидеров и сторонников 1	Обзор американской политической науки 54 (2): 406–427
52	Томассен, Жак и Герман Шмитт	1999 г.	Проблема соответствия	Политическое представительство и легитимность в Европейском Союзе: 186–208
53	Пауэлл, Линда (Вт)	1982 г.	Представление вопроса в Конгрессе	Журнал политики 44.3 (1982): 658–678
54	Эзроу, Лоуренс, Кэтрин Де Врис, Марко Стинберген и Эрика Эдвардс	2011 г.	Среднее представительство избирателей и партийное представительство округа: реагируют ли партии на среднюю позицию избирателя или на своих сторонников?	Политика партии 17 (3): 275–301.
55	Эйкен, Кристофер Х	1978 г.	Измерительное представление	Американский журнал политических наук: 475–510
56	Лефкофриди, Зои и Кен Хорват	2012 г.	Проблемы миграции и представительство в европейских либеральных демократиях	Представительство 48 (1): 29–46
57 год	Штекер, Кристиан и Маркус Таузенд	2016 г.	Многоплановое соответствие между государством и гражданином и удовлетворение демократией	Европейский журнал политических исследований 55 (3): 492–511
58	Макаллистер, Ян	1991 г.	Партийные элиты, избиратели и политические взгляды: проверка трех объяснений различий между элитой и массой	Канадский журнал политических наук / Revue canadienne de science politique 24 (2): 237–268.
59	ВидФельдт, Андерс	1995 г.	Членство в партии и партийное представительство	Граждане и государство: 134–182
60	Далтон, Рассел Дж.	2017 г.	Представительство партии в нескольких аспектах проблемы	Политика партии 23 (6): 609–622.
61	Зипп, Джон Ф	1985 г.	Воспринимаемые представители и голосование: оценка влияния «выбора» и «отголоски»	Обзор американской политической науки 79 (1): 50–61
62	Кэрролл, Ройс и Хироки Кубо	2018 г.	Поляризация и идеологическое совпадение партий и сторонников в Европе	Общественный выбор 176 (1-2): 247–265
63	Converse, Филип Э. и Рой Пирс	1986 г.	Политические установки масс и элиты	Политическое представительство во Франции: 221–258
64	Хаузерманн, Силья и Доминик Геринг	2011 г.	Согласованность политики и политика распределения: соответствие предпочтений избирателей и партийных позиций по политике на рынке труда	Документ ежегодного собрания APSA 2011
65	Оннудоттир, Ева Х	2014 г.	Согласованность политики и стиль представительства: партийные избиратели и политические партии	Западноевропейская политика 37 (3): 538–563.
66	Монджой, Роберт С., Уильям Р. Шаффер и Рональд Е. Вебер	1980 г.	Политические предпочтения партийных элит и масс: конфликт или консенсус?	Ежеквартальный вестник американской политики 8 (3): 319–343
67	Томассен, Жак и Герман Шмитт	1997 г.	Представление политики	Европейский журнал политических исследований 32 (2): 165–184
68	Борншиер, Саймон	2013	Политическое представительство в семи странах Латинской Америки после ре-демократизации	Документ совместной сессии ЕКОП 2013 г.
69	Далтон, Рассел Дж.	1985 г.	Политические партии и политическое представительство: сторонники партий и партийные элиты в девяти странах.	Сравнительные политические исследования 18 (3): 267–299.
70	Китчелт, Герберт, Зденка Мансфельдова, Радослав Марковский и Габор Тока	1999 г.	Политическое представительство	Посткоммунистические партийные системы: конкуренция, представительство и межпартийное сотрудничество: 309–344.
71	Луна, Хуан П. и Элизабет Дж. Зехмайстер	2005 г.	Политическое представительство в Латинской Америке: исследование конгруэнтности элит и масс в девяти странах	Сравнительные политические исследования 38 (4): 388–416.
72	Мендес-Лаго, Моника и Антония Мартинес	2002 г.	Политическое представительство в Испании: эмпирический анализ восприятия граждан и депутатов	Журнал законодательных исследований 8 (1): 63–90.
73	Хольмберг, Серен	1989 г.	Политическое представительство в Швеции	Скандинавские политические исследования 12 (1): 1–36
74	Монро, Алан Д.	1998 г.	Общественное мнение и государственная политика, 1980–1993 гг.	Общественное мнение Ежеквартально 62 (1)
75	Кариотис, Георгиос, Вольфганг Рюдиг и Давид Джадж	2014 г.	Политика представительства и жесткой экономии: сравнение взглядов греческих избирателей и элит	Южноевропейское общество и политика 19 (4): 435–456.
76	Пауэлл, Дж. Бингэм	2013	Представительство в контексте: законы о выборах и идеологическое соответствие между гражданами и правительствами	Перспективы политики 11 (1): 9–21
77	Вальчак, Агнешка и Воутер Ван дер Бруг	2013	Представительство в Европейском парламенте: факторы, влияющие на совпадение отношения избирателей и кандидатов на выборах в Европарламент	Политика Европейского Союза 14 (1): 3–22
78	Роршнайдер, Роберт и Мэтью Р. Майлз	2015 г.	Представительство через партии? Экологические и партийные позиции в Европе в 2013 г.	Экологическая политика 24 (4): 617–640
79	Куклински, Джеймс Х	1978 г.	Репрезентативность и выборы: анализ политики	Обзор американской политической науки 72 (1): 165–177
80	Ван Эш, Фемке, Рик Йоосен и Сабина ван Зайдам	2016 г.	Отзывчивый к людям? Сравнение европейских когнитивных карт голландских политических лидеров и их последователей	Политика и управление 4 (2): 54–67.
81 год	Гигер, Натали и Зои Лефкофриди	2014 г.	Конгруэнтность между партиями и их избирателями на основе значимости: пример Швейцарии	Обзор швейцарской политической науки 20 (2): 287–304.
82	Вессельс, Бернхард и Уоррен Э. Миллер	1999 г.	Системные характеристики имеют значение: эмпирические данные из десяти исследований репрезентации:	Политическое представительство в западных демократиях: 137–161
83	Рэтил, Кристофер	2019 г.	Территориальное представительство и связь между мнениями и политикой: данные Европейского Союза	Американский журнал политических наук 63 (1): 197–211 (* метаанализ проводился на основе первой онлайн-версии, опубликованной в 2018 году)
84	Томассен, Жак	2012 г.	Слепой угол политического представительства	Представительство 48 (1): 13–27
85	Вален, Генри и Ханна Марта Наруд	2007 г.	Условный партийный мандат: модель для изучения моделей мнений масс и элиты	Европейский журнал политических исследований 46 (3): 293–318.
86	Бранденбург, Хайнц и Роберт Джонс	2014 г.	Снижение представительства британской партийной системы и почему это важно	Политические исследования 62 (4): 704–725.
87	Рехер, Стефани	2014 г.	Влияние согласованности политических приоритетов на участие в выборах	Электоральные исследования 36: 158–172
88	Рехер, Стефани	2016 г.	Влияние согласованности политических приоритетов на удовлетворенность демократией	Журнал выборов, общественного мнения и партий 26 (1): 40–57
89	Мюллер, Вольфганг К., Марсело Дженни и Алехандро Эккер	2012 г.	Разрыв между элитами и массами в европейской интеграции	Европа элит: исследование европейскости политических и экономических элит Европы: 167–191
90	Бингем Пауэлл-младший, G	2009 г.	Споры об идеологическом конгруэнтности: влияние альтернативных показателей, данных и периодов времени на влияние правил выборов	Сравнительные политические исследования 42 (12): 1475–1497.
91	Костелло, Рори	2017 г.	Идеологическое пространство в ирландской политике: сравнение избирателей и партий	Ирландские политические исследования 32 (3): 404–431.
92	Гигер, Натали, Ян Россет и Джулиан Бернауэр	2012 г.	Слабое политическое представительство бедных в сравнительной перспективе	Представительство 48 (1): 47–61
93	Андре, Одри и Сэм Депау	2017 г.	Качество представительства и удовлетворенность демократией: последствия политики гражданина и элиты и согласованности процессов	Политическое поведение 39 (2): 377–397.
94	Франклин, Марк Н. и Кристофер Влезиен	1997 г.	Отзывчивое общество: актуальность проблемы, изменение политики и предпочтения в отношении объединения Европы	Журнал теоретической политики 9 (3): 347–363
95	Эсайассон, Питер и Сорен Хольмберг	2017 г.	Мыслить одинаково	Представление сверху: члены парламента и представительная демократия в Швеции: 81–114
96	Макэвой, Кэролайн	2012 г.	Неравномерное представительство в ЕС: многоуровневый анализ конгруэнтности между избирателями и партиями на выборах в Европарламент	Представительство 48 (1): 83–99
97	Дольны, Бранислав и Павол Бабош	2015 г.	Конгруэнтность избиратель-представитель в Европе: потеря институционального влияния?	Западноевропейская политика 38 (6): 1274–1304.
98	Спун, Чжэ-Джэ и Хайке Клювер	2015 г.	Поляризация избирателей и реакция партий: почему партии подчеркивают разделение вопросов, но хранят молчание по общим вопросам	Европейский журнал политических исследований 54 (2): 343–362
99	Эзроу, Лоуренс, Маргит Тавитс и Джонатан Хомола	2014 г.	Поляризация избирателей, сила партийности и поддержка экстремистских партий	Сравнительные политические исследования 47 (11): 1558–1583.
100	Клювер, Хайке и Джэ-Дже Спун	2016 г.	Кто ответит? Избиратели, партии и внимание к проблеме	Британский журнал политических наук 46 (3): 633–654.

Политические последствия элитной и массовой толерантности

Абельсон, Роберт П.(1982). Три режима согласованности отношения и поведения. В: Марк П. Занна, Э. Тори Хиггинс и К. Питер Херман (ред.), «Последовательность в социальном поведении», Симпозиум Онтарио, Том 2, , стр. 131–146. Хиллсдейл, Нью-Джерси: Лоуренс Эрлбаум Ассошиэйтс, издатели.

Google Scholar

Алмонд, Габриэль А. и Верба, Сидней. (1963). Гражданская культура: политические установки и демократия в пяти странах . Принстон, Н.Дж .: Издательство Принстонского университета.

Google Scholar

Багоцци, Ричард П. и Бернкрант, Роберт Э. (1979). Организация отношения и отношения отношения к поведению. Журнал личности и социальной психологии 37: 913–929.

Google Scholar

Барнум, Дэвид Г. (1982). Принятие решений в конституционной демократии: формирование политики в полемике о свободе слова Скоки. Политический журнал 44: 480–508.

Google Scholar

Бем, Дэрил Дж. (1972). Теория самовосприятия. В Л. Берковиц (ред.), Достижения экспериментальной социальной психологии , Vol. 6. Нью-Йорк: Academic Press.

Google Scholar

Бем, Дэрил Дж. И Фундер, Дэвид К. (1978). Прогнозирование большего количества людей в течение большей части времени: оценка индивидуальности ситуаций. Психологический обзор 85: 485–501.

Google Scholar

Бентлер П. М. и Спекарт Джордж (1979). Модели отношений отношения к поведению. Психологический обзор 86: 452–464.

Google Scholar

Кэмпбелл, Дональд Т. (1963). Социальные установки и другие приобретенные поведенческие предрасположенности. В Зигмунде Дж. Кохе (ред.), Психология: исследование науки.Исследование II. Эмпирическая субструктура и отношения с другими науками. Vol. 6. Исследования человека как социума: их место в психологии и социальных науках . Нью-Йорк: Макгроу-Хилл.

Google Scholar

Каспи, Дэн и Селигсон, Митчелл А. (1983). К эмпирической теории толерантности: радикальные группы в Израиле и Коста-Рике. Сравнительные политические исследования 15: 385–404.

Google Scholar

Каут, Дэвид (1978). Великий страх: антикоммунистическая чистка при Трумэне и Эйзенхауэре . Нью-Йорк: Саймон и Шустер.

Google Scholar

Конверс, Филип Э. (1970). Отношение и отрицание: Продолжение диалога. В Эдварде Тафте (ред.), Количественный анализ социальных проблем, , стр. 165–189. Ридинг, Массачусетс: Эддисон-Уэсли.

Google Scholar

Даль, Роберт А.(1971). Полиархия: участие и противодействие . Нью-Хейвен: издательство Йельского университета.

Google Scholar

Даль, Роберт А. (1982). Дилеммы плюралистической демократии . Нью-Хейвен: издательство Йельского университета.

Google Scholar

Юлау, Хайнц и Карпс, Пол Д. (1978). Загадка репрезентации: определение компонентов отзывчивости. У Хайнца Юлау и Джона К.Wahlke (ред.), Политика представительства: преемственность в теории и исследованиях , стр. 55–71. Беверли-Хиллз: Сейдж.

Google Scholar

Фацио Р. и Занна М. (1978). Установочные качества, относящиеся к силе отношения отношения к поведению. Журнал экспериментальной социальной психологии 14: 398–408.

Google Scholar

Фишбейн, М., и Айзен, I. (1975). Убеждение, отношение, намерение и поведение: введение в теорию и исследования . Ридинг, Массачусетс: Эддисон-Уэсли.

Google Scholar

Фридерес, Джеймс (1971). Ситуационные и личностные переменные как влияющие на отношения между установками и явным поведением. Канадский обзор социологии и антропологии 8: 91–105.

Google Scholar

Фридерес, Джеймс, Ваннер, Лайл Дж., и Альбрехт, Стэн Л. (1971). Влияние социальных ограничений на отношения между установками и поведением. Социальные силы 50: 102–112.

Google Scholar

Гибсон, Джеймс Л. (1978). Ролевые ориентации судей, отношения и решения: интерактивная модель. Обзор американской политической науки 72: 911–924.

Google Scholar

Гибсон, Джеймс Л., и Бингхэм, Ричард Д. (1982). О концептуализации и измерении политической толерантности. Обзор американской политической науки 76: 603–620.

Google Scholar

Гибсон, Джеймс Л., и Бингхэм, Ричард Д. (1985). Гражданские свободы и нацисты: полемика о свободе слова Скоки . Нью-Йорк: Praeger.

Google Scholar

Гибсон, Джеймс Л.и Андерсон, Артур Дж. (1984). Политическая терпимость элит и масс: структура убеждений и последствия для государственной политики. Документ, представленный на Ежегодном собрании Ассоциации политологии Среднего Запада в Чикаго.

Голдштейн, Роберт Джастин (1978). Политические репрессии в современной Америке . Кембридж: Издательство Schenkman.

Google Scholar

Кале, Линн Р. и Берман, Джон Дж.(1979). Отношения вызывают поведение: перекрестный панельный анализ. Журнал личности и социальной психологии 37: 315–321.

Google Scholar

Кей, В. О., младший (1961). Общественное мнение и американская демократия . Нью-Йорк: Альфред А. Кнопф.

Google Scholar

Библиотека Конгресса. Законодательная справочная служба, Американский юридический отдел.(1965). Внутренняя непристойность и подрывная деятельность: основные государственные законы и случаи. Исследование, подготовленное для Подкомитета по расследованию применения Закона о внутренней безопасности и других законов о внутренней безопасности Комитета судебной власти, Сенат США . Вашингтон, округ Колумбия: Типография правительства США.

Google Scholar

Макклоски, Герберт (1964). Консенсус и идеология в американской политике. Обзор американской политической науки 58: 361–382.

Google Scholar

Макклоски, Герберт и Брилл, Алида (1983). Измерения толерантности: что американцы верят в гражданские свободы . Нью-Йорк: Фонд Рассела Сейджа.

Google Scholar

Макгуайр, Уильям Дж. (1976). Понятие об установках и их отношении к поведению. В Х. В. Синайко и Л. А. Бродлинг (ред.), Перспективы оценки отношения: опросы и их альтернативы .Шампейн, штат Иллинойс: Пендлтон.

Google Scholar

Миллер, Уоррен Э. и Стоукс, Дональд Э. (1964). Влияние округа в Конгрессе. Обзор американской политической науки 57: 45–56.

Google Scholar

Наваски Виктор С. (1980). Присвоение имен . Нью-Йорк: Viking Press.

Google Scholar

Нанн, Клайд З., Крокетт младший, Гарри Дж. И Уильямс младший, Дж. Аллен (1978). Допуск на несоответствие . Сан-Франциско: Джосси-Басс.

Google Scholar

Пейдж, Бенджамин И. и Шапиро, Роберт Ю. (1983). Влияние общественного мнения на государственную политику. Обзор американской политической науки 77: 175–190.

Google Scholar

Перри, Ральф Бартон (1944). Пуританство и демократия . Нью-Йорк: Vanguard Press.

Google Scholar

Протро, Джеймс У., и Григг, Чарльз М. (1960). Фундаментальные принципы демократии: основы согласия и несогласия. Политический журнал 22: 276–294.

Google Scholar

Розенстон, Стивен Дж., И Вулфингер, Раймонд Э. (1978). Влияние законов о регистрации на явку избирателей. Обзор американской политической науки 72: 22–45.

Google Scholar

Шлегель, Рональд П. и ДиТекко, Дон (1982). Установочные структуры и отношение отношения к поведению. В: Марк П. Занна, Э. Тори Хиггинс и К. Питер Херман (ред.), Последовательность в социальном поведении: Симпозиум Онтарио, Том 2 . Хиллсдейл, Нью-Джерси: Лоуренс Эрлбаум Ассошиэйтс, издатели.

Google Scholar

Шамир, Михал, и Салливан, Джон Л.(1983). Политический контекст толерантности: Израиль и США. Обзор американской политической науки 77: 911–928.

Google Scholar

Смит, Том У. (1983). Опросы: отношение американцев к Советскому Союзу и коммунизму. Общественное мнение Ежеквартально 47: 277–292.

Google Scholar

Снайдерман, Пол М. (1975). Личность и демократическая политика .Беркли: Калифорнийский университет Press.

Google Scholar

Стоуфер, Сэмюэл К. (1955). Коммунизм, конформизм и гражданские свободы . Нью-Йорк: Даблдей.

Google Scholar

Салливан, Джон Л., Пиересон, Джеймс, и Маркус, Джордж Э. (1982). Политическая терпимость и американская демократия . Чикаго: Издательство Чикагского университета.

Google Scholar

Салливан, Джон Л. и др. (1979). Чем больше вещей меняется, тем больше они остаются прежними: ответ Не и Рабджону. Американский журнал политических наук 23: 176–186.

Google Scholar

Вайсберг, Роберт (1978). Коллективное против диадического представительства в Конгрессе. Обзор американской политической науки 72: 535–547.

Google Scholar

Уикер, Аллен В. (1969). Отношение против действия: отношение вербальных и явных поведенческих реакций к объектам отношения. Журнал социальных проблем 25: 297–334.

Google Scholar

Занна, Марк П., Хиггинс, Э. Тори и Герман, К. Питер (1982). Последовательность в социальном поведении: Симпозиум Онтарио . Хиллсдейл, Н.Дж .: Лоуренс Эрлбаум Ассошиэйтс, издатели.

Google Scholar

Разрыв элит и масс в европейской интеграции

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-СТИПЕНДИИ ОКСФОРДА (oxford.universitypressscholarship.com). (c) Авторские права Oxford University Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в формате PDF в OSO для личного использования. дата: 24 июля 2021 г.

Глава:

(п.167) 8 Разрыв между элитами и массами в европейской интеграции

Источник:

Европа элит

Автор (ы):

Вольфганг К. Мюллер

Марсело Дженни

Алехандро Эккер

Издатель:

Оксфордский университет

Press

DOI: 10.1093 / acprof: oso / 9780199602315.003.0008

Эта глава вносит один концептуальный и один эмпирический вклад в исследование разрыва между элитой и массами в европейской интеграции.В то время как большинство исследований сосредоточено на содержательном представлении мнений избирателей депутатами, в рамках «парадигмы конгруэнтности вопросов» мы рассматриваем всю цепочку делегирования полномочий от избирателей до депутатов и правительств. Разрывы представительства измеряются как результат двухэтапного процесса агрегирования предпочтений , типичного для партийных демократий (первый этап в пределах и второй этап между политическими партиями). В частности, в главе рассматриваются ключевые проекты в направлении полностью интегрированной Европы, такие как общая европейская внешняя политика, политика в области обороны, социального обеспечения и налогообложения, а также политика единства ЕС, которые уже действуют, согласованы в принципе или реализуются Важное место в углублении европейской интеграции является цель.Из 15 стран, охваченных этой книгой, разрыв особенно велик в Великобритании, Дании, Германии и Австрии в Западной Европе, а также в Эстонии и Польше в Восточной Европе.

Ключевые слова: разрыв между элитой и массами, конгруэнтность массы и элиты, совпадение политики, европейская интеграция, медианный избиратель, медианный член парламента, медианный член парламента от правительства, политическая делегация, агрегирование предпочтений, разрыв в представительстве

Разрыв между элитой и массой печально известен в европейской интеграции.На протяжении всей истории проекта европейской интеграции проевропейские элиты продвигались вперед, принимая меры, ведущие к еще большей интеграции и ставящие граждан перед серией свершившихся фактов, к которым они затем постепенно привыкли. Премьер-министр Люксембурга Жан-Клод Юнкер довольно свободно высказался об этом в интервью, посвященном работе Совета министров ЕС:

Мы что-то постановляем, затем пускаем в ход и ждем некоторое время, чтобы увидеть, что произойдет.Если не возникает шума и не следует большой суеты, потому что большинство людей не понимают того, что было решено, мы продолжаем — шаг за шагом, пока не будет достигнута точка невозврата. ( Der Spiegel , No. 52, 1999, наш перевод)

Действительно, широко распространено мнение, что многие из основных шагов в процессе европейской интеграции, которые сегодня в значительной степени принимаются общественностью, вероятно, потерпели бы неудачу, если бы во время принятия решения проводился референдум.

Независимо от того, верно ли вышесказанное, мы должны рассмотреть, почему разрыв между элитой и массой имеет отношение к проблеме европейской интеграции и в какой степени перекрестное исследование может способствовать такой дискуссии. Во-первых, недавние референдумы по европейской интеграции во Франции, Ирландии и Нидерландах, отклонившие важные аргументы элиты в пользу шагов в направлении более глубокой интеграции, показали, что европейские граждане больше не соглашаются, даже в странах, не известных своими сложными отношениями с Европой ‘.По мере того как последствия европейской интеграции становятся все ближе к повседневной жизни граждан и приобретают все большее значение, партийная конкуренция поднимает эту тему. Выпускающие предприниматели (стр.168) малых партий, также более радикальных по другим параметрам, чем уже существующие, были первыми, кто воспользовался проблемой ЕС (Франклин и ван дер Эйк, 2004). Тем не менее, критическое отношение к аспектам процесса европейской интеграции больше не является исключительной прерогативой сторонних сторон. Чем более успешными являются эти аутсайдеры и чем больше процесс интеграции затрагивает основные проблемы уже существующих партий, тем меньше они могут позволить себе оставаться безоговорочными сторонниками дальнейшей интеграции (Hooghe and Marks 2008).Учитывая эти обстоятельства, элиты в авторитетных партиях должны быть осторожны с величиной разрыва в представительстве: слишком большой разрыв может вызвать «большой шум» — если использовать терминологию Юнкера (см. Предыдущую цитату) — и тем самым нанести вред как авторитетным партиям, так и проект европейской интеграции.

Политические элиты, следовательно, должны быть обеспокоены разрывом представительства, поскольку слишком большой разрыв может иметь неприятные последствия и поставить под угрозу их избирательные, служебные и политические цели. Однако нет естественной метрики, с помощью которой можно было бы измерить разрыв, и нет уверенности в том, какие расхождения между элитами и массами приведут к проблемам.Национальные элиты также не могут свободно выбирать свою судьбу. Столкновение с требованиями своих европейских партнеров и институтов ЕС, с одной стороны, и национальными ограничениями, с другой, может быть подобно тому, как если бы вы оказались между камнем и наковальней. Кроме того, национальные политические структуры возможностей могут сильно различаться, и подобная величина разрыва между элитами и массами может быть несущественной в одних системах, но создавать серьезные проблемы в других. Мы не можем рассмотреть или хотя бы разрешить все эти проблемы в настоящей главе.Скорее, мы ограничиваемся измерением пробелов в представлении по мере того, как они возникают из различных аспектов европейского интеграционного проекта и различных способов агрегирования предпочтений. Мы продолжаем рассмотрение ключевых проектов в направлении полностью интегрированной Европы, которые либо уже существуют, согласованы в принципе, либо занимают видное место в повестке дня, когда целью является углубление европейской интеграции. Это общая европейская внешняя политика, политика в области обороны, социального обеспечения и налогообложения, а также политика единства ЕС.Поступая таким образом, мы делаем упрощающее предположение, что межнациональные различия в величине разрыва между элитой и массами являются достоверными показателями напряженности вокруг проекта европейской интеграции в государствах-членах в данный момент времени. Чем больше разрыв между элитой и массой в этих областях, тем больше проблем, с которыми сталкиваются элиты.

В данную главу внесены два вклада: концептуальный и эмпирический. Большинство исследований в рамках «парадигмы конгруэнтности проблем», первоначально предложенной Миллером и Стоуксом (1963), сосредоточено на содержательном представлении мнений избирателей членами парламента (депутаты; см. Powell 2004).Учитывая важность правительства в парламентских системах, мы предлагаем расширить эту перспективу, рассмотрев всю цепочку делегирования полномочий от избирателей до депутатов и правительств (Strøm, Müller, and Bergman 2003), и, следовательно, оценить разрыв между элитами и массами в с точки зрения политических результатов. С этой целью мы (стр.169) разработать ориентированный на результат подход, основанный на стилизованных моделях политического процесса. Наш подход нов в том, что он измеряет пробелы в представительстве как результат двухэтапного процесса агрегирования предпочтений , который типичен для партийных демократий, когда первый шаг происходит внутри политических партий, а второй шаг — между политическими партиями. .Принимая во внимание фактические межпартийные коалиции и ключевую роль правительств в выработке государственной политики в целом и политики ЕС в частности, наш подход также более реалистичен, чем другие, которые сравнивают мнения элиты в парламенте с мнениями избирателей. По общему признанию, это делает наши результаты чувствительными к изменению моделей партийных союзов и статуса партий в правительстве или оппозиции.

Наконец, мы хотим прояснить, что мы не претендуем на измерение результатов политики в узком смысле.Скорее, мы оцениваем результаты процесса политического представительства, исходя из определенных правил агрегирования предпочтений. В мире без технических и политических ограничений ¹ наша мера политики, предпочитаемой правительством, и реальные результаты политики должны быть равны. Ясно, что ситуации в реальном мире удовлетворяют указанным выше условиям в очень разной степени.

Наш эмпирический вклад заключается в измерении разрыва между элитами и массами в пятнадцати государствах-членах ЕС в отношении центральных вопросов европейской интеграции в 2007 году с использованием уникальных данных, собранных проектом IntUne (см. Главы 1 и 11 этого тома).

Мы начинаем с обзора того, как исследования представительства измеряют степень «политического соответствия» между гражданами и политической элитой, а также с обсуждения ряда концептуальных вопросов. Затем мы представляем свой подход к теме. Затем мы сравним взгляды политической и экономической элиты с взглядами избирателей. В заключительном разделе мы обсуждаем некоторые возможные последствия наших результатов для процесса европейской интеграции и его демократической легитимности.

Богатая литература по политическому представительству предлагает множество способов сравнения мнений масс и элит и измерения разрыва между ними.Это также привело к очень разным существенным выводам о качестве репрезентации и о причинах таких различий (превосходные обзоры литературы см. В Powell 2004; и Golder and Stramski 2010). Как отметили Пауэлл (2004) и Маттила и Раунио (2006) в отношении вкладов в Miller et al. (1999), мирное сосуществование результатов исследований и выводов (стр.170) о качестве репрезентации могло сохраняться до тех пор, пока к разным наборам данных применялись разные методы сравнения отношения масс и элиты.Однако более поздние исследования показывают, что разные методы, применяемые к одним и тем же данным, могут привести к разным выводам относительно размера пробелов в представлении и факторов, которые их вызывают. ² Поэтому важно знать о выборе доступных методов и возможных последствиях каждого выбора.

8.2.1 Концептуальные проблемы

Что такое подходящая элитная группа?

Эмпирическое исследование политического представительства началось в Соединенных Штатах, когда исследователи сравнивали политические предпочтения избирателей в одномандатных округах с политическим выбором отдельных представителей, которых они избрали (Miller and Stokes 1963; Rehfeld 2005).Последующий эмпирический анализ и модели объединили репрезентативных агентов в группы и расширили уровень агрегации на стороне избирателей до обоих концов шкалы, от одного избирателя до общенационального электората (например, Weisberg 1978). В контексте европейских демократий политические партии играют ключевую роль в формировании мнений и поведения избирателей и политиков. Парное сравнение партийных избирателей и партийных политиков было первоначально предложено Барнсом (1977) и теперь является обычным явлением для исследований эмпирического представительства в европейских партийных демократиях.Цепочка делегирования также расширилась от отношений избиратели-депутат к отношениям избиратели-правительство (Huber and Powell, 1994).

Хотя в этой главе мы рассматриваем оба отношения, мы по-прежнему заинтересованы в существовании пробелов в представительстве между избирателями и правительствами. Это суть политического представительства и кажется особенно актуальным в отношении европейской интеграции. Хотя в последнее время национальные парламенты, похоже, усилили контроль над делами ЕС. (п.171) процесса европейской интеграции (например, Aurel and Benz 2005; Raunio 2009), он по-прежнему определяется элитой (Haller 2008).

К сожалению, из-за практических проблем невозможно напрямую измерить предпочтения правительства и мнения избирателей с помощью одних и тех же методов и показателей. Одна из возможных стратегий — прибегнуть к оценке позиции правительства из других источников, таких как партийные манифесты, коалиционные соглашения или заявления правительства, но для этого необходимо сделать довольно много потенциально важных предположений.Другой распространенный подход заключался в расчете предпочтений правительства на основе партийных позиций, выявленных в ходе экспертных опросов (например, Huber and Powell, 1994). Мы придерживаемся другой стратегии. Хотя это не лишено допущений, мы считаем те, которые мы делаем более интуитивно понятными, чем те, которые лежат в основе подходов, которые извлекают данные о позициях из политических текстов или используют рейтинги экспертов вместо данных о политических деятелях. В частности, мы рассматриваем кабинет при парламентском правительстве как своего рода парламентский комитет. Хотя доступ к этому самому эксклюзивному клубу зависит от нескольких факторов, «партия» является той, которая наиболее систематически проводит различие между парламентом и правительством: одни партии представлены в кабинете министров, а другие — нет.Более того, исследование политических позиций политиков показывает, что членство в партии, как правило, является их самым сильным определяющим фактором, явно превосходя другие факторы (например, Putnam 1973). Кроме того, члены кабинета в конечном итоге подотчетны парламенту и зависят от доверия и поддержки своих парламентских партий (Müller 2000; Strøm 2003). Таким образом, наш метод состоит в том, чтобы рассчитать позицию правительства в отношении политики на основе ответов депутатов от правительственных партий на вопросы нашего опроса.

Позиции по сравнению с направлением и заметностью

Согласно модели Дауна (Даунс, 1957), политики должны отражать предпочтения своих избирателей и, следовательно, занимать позиции, очень похожие, если не идентичные, с позициями своих избирателей.Таким образом, любые соответствующие различия, обнаруженные в эмпирических исследованиях, предполагают, что репрезентация не работает, и действительно, большая часть литературы по эмпирической репрезентации, похоже, исходит из этого понимания. Отметим, однако, что в литературе по голосованию и партийной конкуренции несколько других подходов получили известность. Одно из таких усовершенствований — включение политического статус-кво; другой — допустить некоторую разницу между обещаниями сторон и их способностью реализовывать государственную политику или даже результаты (Merrill and Grofman 1999; Adams, Merrill and Grofman 2005).Как только статус-кво принят во внимание и претензии партий о проведении государственной политики не принимаются во внимание, партия, занимающая позицию, далекую от позиции избирателей, может действовать в большей степени в интересах избирателей, чем партия, наиболее близкая к избирателям.

Даунсианские модели близости были поставлены под более фундаментальный вызов теорией направленности (Rabinowitz and Macdonald 1989). В этом ключе Вален (стр.172) и Наруд (2007) утверждают, что это направленный механизм, который управляет представительством: он работает, когда политики занимают позиции, которые обещают изменить статус-кво в направлении, одобренном избирателями, и при этом занимают более радикальные позиции, чем избиратели.

Наконец, модели близости могут быть оспорены с точки зрения значимости. Обращаясь к этой аргументации, Шмитт и Томассен утверждают, что разница в важности, которую избиратели и представители придают вопросу, может быть лучшим показателем, чем разница в позициях по этому вопросу:

Влияние вопроса на голосование более выражено для определения компетенции по вопросу, чем для политических позиций сторон. Это также важно для измерения политического представительства.Следуя логике компетенций, меры соответствия проблем должны основываться на важности проблемы, а не на ее позициях. На близкое совпадение взглядов избирателей и элит тогда указывает сходная значимость, а не дистанция в их политических позициях. (2000: 335 п. 2)

Все эти разные подходы к классической проблеме близости имеют прочную микро-основу, и было бы интересно изучить эти теории эмпирически, чтобы увидеть, приводят ли они к существенно отличным результатам, чем подход близости проблемы.Тем не менее, хотя проект IntUne создал уникальную и богатую базу данных, его сила больше в широте, чем в глубине. Хотя мы можем изучать проблему близости элит и граждан в пятнадцати странах, впервые охватывая как давние, так и относительно новые демократии, мы не можем эмпирически исследовать все теоретические подходы к политическому представительству. По этой причине мы сосредотачиваемся на классической концепции близости проблемы и обсуждаем, что означают наши результаты в рамках направленности.

Абсолютное и относительное сравнение

До недавнего времени в литературе о представительстве основное внимание уделялось «абсолютному соответствию» — абсолютному расстоянию между гражданами и их представителями. Как показывают Голдер и Страмски (2010), эта мера полезна для одних целей, но менее полезна для других. Например, это плохая мера для выявления того, насколько хорошо политики выполняют свою работу по представлению граждан.Это связано с тем, что абсолютная дистанция сильно зависит от разброса предпочтений среди граждан. В результате таких различий представители, которые плохо справляются с тем, чтобы доставить удовольствие своим избирателям, могут получить более высокие баллы с точки зрения абсолютной дистанции, чем представители, которые делают все возможное, но технически не могут приблизиться к своим избирателям в совокупности. Поэтому Голдер и Страмски (2010) предложили новую меру — относительное соответствие граждан — которая учитывает разброс предпочтений граждан.В этой главе, однако, нас меньше интересует справедливость оценки работы представителей, чем вполне реальная проблема европейской интеграции — пресловутый разрыв между массами и элитами. По этой причине мы ориентируемся исключительно на абсолютное соответствие .

(стр.173)

8.2.2 Проблемы измерения

Альтернативные данные

Репрезентативные исследования используют ряд различных типов данных: опросы населения, опросы элиты, опросы экспертов, заключения отдельных экспертов и данные, полученные в результате кодирования партийных документов.Большинство исследований сталкиваются с проблемой, заключающейся в том, что их данные имеют серьезные ограничения, вынуждая исследователей делать более или менее героические предположения. Это наиболее очевидно, когда позиции партии, позиции правительства и позиция среднего избирателя выводятся исключительно из партийных манифестов (Макдональд, Мендес и Бадж 2004; Ким и Фординг 1998). Некоторые исследования сочетают данные партийного манифеста (которые служат для определения позиций элиты) с опросами избирателей (Carruba 2001; Powell 2009), но они сталкиваются с проблемой, заключающейся в том, что данные используют разные показатели.В то время как позиции избирателей можно непосредственно наблюдать, задавая соответствующие вопросы, определение партийных позиций на основе манифестов требует от исследователей делать предположения, которые сильно оспариваются в академических дебатах (Laver, Benoit, and Garry, 2003). Таким образом, исследования репрезентативности, основанные на данных Проекта сравнительных манифестов (CMP), подкрепляются конкретными допущениями этого проекта. Многие исследования представительства позволяют избежать таких проблем измерения, опираясь на экспертные заключения и прося экспертов поставить партии по той же шкале, которая используется для избирателей. ³ Тем не менее остается спорным вопрос о том, в какой степени экспертные опросы могут заменить «реальные» данные (т.е. данные, полученные от сторон; Mair 2001). Наконец, использование опросов населения (таких как данные сравнительного исследования избирательных систем (CSES)) для определения позиций избирателей и партий (Blais and Bodet 2006; Golder and Stramski 2010; Mattila and Raunio 2006) ограничивает сравнение фактических самоутверждение избирателей простым восприятием партийных позиций. Это может быть очень актуально для некоторых исследовательских вопросов, но менее актуально для других.Поэтому многие исследования национального представительства опираются на опросы элиты, ⁴ , и, хотя такие опросы сопряжены с их собственными проблемами, опрос политиков национального уровня об их политических позициях, тем не менее, может быть наиболее убедительной стратегией для выяснения партийных позиций. . Однако огромные масштабы и сложность проведения таких опросов, как правило, ограничивают такие исследования сравнительными исследованиями по одной стране или небольшими группами (например, Kitschelt et al. 1999; Holmberg 2000), а также немногими исследованиями, посвященными репрезентативности в контексте Европейская интеграция использовала данные опросов элиты (Шмитт и (п.174) Thomassen 1999, 2000; Томассен и Шмитт 1997; Wessels 1995; Hooghe 2003).

По сравнению с дошедшими до нас исследованиями европейского представительства, исследование IntUne имеет конкурентное преимущество в том, что оно может использовать отдельные источники данных по популяциям и элитам, то есть индивидуальные данные как на массовом, так и на элитном уровнях. Еще одно преимущество состоит в том, что в обоих случаях используется одна и та же метрика для определения позиций политики. По сравнению с предыдущими обследованиями элиты в контексте ЕС, исследование IntUne также отличается тем, что фокусируется на более четко определенной элитной группе (по сравнению с Hooghe 2003) и группе, находящейся выше по иерархии (по сравнению с Schmitt and Thomassen 1999, 2000; и Thomassen and Schmitt 1997, которые изучали кандидатов, а не депутатов).Опираясь на телефонные или личные интервью, настоящее исследование также позволяет избежать проблемы неопределенности в отношении личности респондентов, которая может мешать письменным опросам. Наконец, мы также избегаем (или, по крайней мере, сдерживаем) проблему разных стран, имеющих разные политические пространства, которая наиболее опасна при использовании абстрактных шкал (таких как 10-балльная шкала слева направо). Вместо использования таких шкал мы используем конкретные вопросы политики, хотя, по общему признанию, это не может гарантировать, что респонденты из разных групп думают об этих проблемах одинаково.

Главный недостаток используемого здесь метода, конечно, состоит в том, что он чрезвычайно дорогостоящий, и, хотя массовые опросы вряд ли исчерпают респондентов, опросы элиты, вероятно, останутся, когда слишком много таких требований будет выдвинуто из-за нехватки времени политиков. Следовательно, используемый здесь метод двойного обзора может применяться только в редких случаях. Поэтому крайне важно, чтобы наши результаты помогли сформировать методы будущих исследований для определения позиций элиты из других источников, таких как данные о населении и манифестах.

Совокупные показатели и сравнение распределений

Сравнивая избирателей и элиту, мы сравниваем распределение мнений внутри двух групп. Наличие двух выборок, что типично для эмпирических исследований, означает, что применима стандартная проблема вывода для их популяций. Выборочные распределения можно сравнивать, используя полный набор доступных кейсов или, что чаще в социальных науках, с помощью небольшого набора сводных статистических данных или даже одного сводного показателя характеристики распределения.Анализ данных группирует их по критериям местоположения, распространения и формы. В репрезентативной литературе основное внимание уделяется измерениям местоположения, таким как среднее арифметическое и медиана, и мы будем следовать этому пути в этой главе. Однако стоит отметить, что прямое сравнение двух распределений вместо их сводной статистики является жизнеспособным альтернативным подходом (Achen 1978; Golder and Stramski 2010).

(п.175) Количественная асимметрия

Политическое делегирование — это отношения, которые количественно сильно асимметричны. ⁵ Фактически, процесс делегирования полномочий от избирателей через парламент правительству вызывает образ воронки, при которой количество участников резко сокращается на каждом этапе цепочки делегирования. ⁶ Это не означает, что меньшая группа будет демонстрировать меньший разброс мнений, поскольку разброс является относительной мерой.Однако возможен и другой эффект. Учитывая трудности сбора данных по элите, существует опасность того, что размер выборки элиты может быть настолько мал, что надежность любых выводов, касающихся уровня согласованности политики, может быть поставлена ​​под сомнение. Проект IntUne защитил себя от этой проблемы, используя короткие шкалы в своих опросных вопросах, которые обеспечивают «естественный» барьер против чрезмерного влияния выбросов. Таким образом, мы ожидаем, что наши результаты будут достаточно надежными.

Мы используем сильно стилизованную версию процесса принятия решений в государстве с тремя коллективными действующими лицами: избирателями, парламентом и правительством, которая основывается на и расширяет предыдущие работы (Huber and Powell 1994; Kitschelt et al.1999; Пауэлл 2000). Мы рассматриваем каждую группу как коллективный орган, принимающий решения. На первом этапе коллективное решение принимают избиратели; на втором этапе это депутаты, организованные в парламентские партии; а на третьем этапе — это подмножество депутатов, принадлежащих к правительственным партиям. Три группы связаны цепочкой делегирования. Чтобы оценить функционирование представительства, нам необходимо рассмотреть три диады: избиратели – парламент, парламент – правительство и избиратели – правительство.

Что касается предпочтений с одним пиком по одномерному вопросу, Блэк (1948) показал, что политическая позиция медианного избирателя должна быть результатом голосования в комитете; небольшой коллективный орган, принимающий решения, который может двигаться вперед и назад в своих обсуждениях и повторно вносить предложения на голосование до тех пор, пока процесс не достигнет равновесия. С другой стороны, Хубер и Пауэлл утверждали, что в ситуации социального выбора по одному вопросу средняя позиция избирателя превосходит среднюю позицию по нормативным и эмпирическим основаниям:

Поскольку среднее значение минимизирует сумму квадратов расстояний, оно дает больший вес случаям, более удаленным от центра.Мы не видим оправдания в демократической теории (стр.176) за разрешение меньшинствам преобладать над большинством или за придание большего веса идеологически крайним гражданам. В самом деле, нет никаких свидетельств того, что идеологически крайние граждане занимают свои позиции более интенсивно, что могло бы быть единственным возможным, но горячо спорным оправданием для их более тяжелого веса. (1994: 296)

Мы согласны с этими аргументами и полагаемся на медианную позицию избирателя, чтобы представлять политические позиции электората, и на позицию медианного депутата в каждой партии, представляющей отдельные партии.Для однопартийных правительств средний член парламента правительственной партии также представляет позицию правительства. Для коалиционных правительств определение позиции правительства менее тривиально. Позиция коалиционного правительства должна основываться на совокупности позиций, выдвигаемых отдельными правительственными партиями. Чтобы принять во внимание различия в размере партий, различные авторы взвешивали эти позиции — либо доли голосов отдельных правительственных партий, доли законодательных мест (среди всех партий или только правительственных партий), либо доли мест в кабинете министров — при вычислении средних или медиан. (е.г. Китчелт и др. 1999; Бадж и Лейвер 1992; Warwick 2001).

Однако медиана приводит к неправдоподобным и эмпирически ошибочным позициям коалиционных правительств. Независимо от типа используемых весов, медиана правительства двухпартийной коалиции всегда будет там, где находится медиана члена парламента более крупной правительственной партии. Тогда двухпартийная коалиция с партнерами разного размера и однопартийное правительство более крупной партии будут иметь такое же значение. Это противоречит давно установленному, эмпирически надежному « закону соразмерности » (Gamson 1961; Warwick and Druckman 2006), который гласит, что партии коалиции распределяют важные трофеи участия правительства (например,г. места в кабинете министров) в соответствии с их относительной долей законодательных мест между собой. Мы ожидаем, что эта логика распространится на политические позиции коалиционного правительства. Поэтому, следуя «норме соразмерности», мы рассчитываем позицию коалиционного правительства как средневзвешенное арифметическое значение.

8.3.1 Две модели представительства: институты против сторон

Теперь мы представляем наши две модели для совокупных результатов на трех этапах (Таблица 8.1). В первой модели совокупный результат рассчитывается путем простого агрегирования по всем членам соответствующих групп (избиратели, члены парламента, члены правительственных партий). Во второй модели мы вводим политические партии (Мюллер и Дженни, 2000). Соответственно, на каждом из парламентских и правительственных этапов процесс агрегирования носит двухэтапный характер, который происходит сначала внутри отдельных партий, а затем между ими на соответствующей институциональной арене — парламенте или правительстве (партии). модель демократии).Мы утверждаем, что это более сложное агрегирование (стр.177)

Таблица 8.1. Две модели коллективных результатов

Модель

Этап	Институциональная модель	Модель партийной демократии
	(Одношаговое агрегирование на каждом этапе)	(двухступенчатое агрегирование на парламентской и правительственной стадиях)
Голосовавшие	Средний голосующий	Средний голосующий
Парламент	Среднее значение MP	Срединная партия
Правительство	Среднее правительство MP	Средневзвешенное медианное значение правительственных партий

, хотя и все еще стилизованная, более реалистична в современных парламентских демократиях, чем чисто институциональная перспектива с одношаговой агрегацией в каждом из институтов (институциональная модель).

На первом этапе обе модели обращаются к выбору избирателей одинаково, а именно, мы рассматриваем коллективный результат на этапе голосования как своего рода референдум по различным доступным вариантам. На основе данных нашего опроса мы вычисляем среднюю позицию и используем ее для представления выбора избирателей.

На втором этапе рассчитываем позицию парламента. Здесь модели расходятся. В отличие от других исследований, ⁷ мы различаем медианное значение MP и медианное значение партии.Мы определяем позицию медианного члена парламента в одноэтапной агрегации всех членов парламента (институциональная модель), тогда как позиция медианной партии является результатом двухэтапного процесса агрегации. Что касается последнего, на первом этапе мы рассчитали медианное положение внутри каждой партии, а на втором этапе мы выбрали медианное значение медианы партий, которое является мерой, используемой в нашей модели партийной демократии. Основная функция партий — направить мнения своих избирателей на одну или несколько позиций в политическом пространстве, которые затем представлены в парламенте депутатами от партии.Принятие решений партиями предшествует принятию решений парламентом, и сильных партий (Krehbiel 1993, 1998) способны объединить различные мнения своих депутатов в один тип поведения при голосовании — линию партии. Линия партии, принятая для голосования в парламенте, является результатом процесса внутреннего обсуждения и переговоров между членами одной и той же партии. Таким образом, модель принятия решений комитетами Блэка (1948) является разумным приближением этого процесса, который приводит нас к средней позиции депутата как результат внутрипартийного голосования.

На третьем этапе модели снова различаются. В институциональной модели позиция правительства — это позиция государственного законодателя, занимающего (стр.178) медианное положение в блоке правительственных депутатов, хотя это довольно нереалистичное предположение в случае коалиционных правительств. В модели партийной демократии мы заменяем позицию правительства средневзвешенным медианным значением всех правительственных партий, где веса представляют доли правительственных партий в законодательных местах, занимаемых правительственными депутатами.Это следует логике «закона пропорциональности» Гамсона (1961) при распределении мест в кабинете министров. Для однопартийных правительств обе модели дают тот же результат, что и позиция правительства.

Для тестирования трех этапов наших моделей (см. Таблицу 8.2) мы использовали случай Германии и один из элементов серии вопросов о массовой и элитной поддержке дальнейшей европеизированной политики. В этом задании респондентов просили указать, за или против общей системы социального обеспечения в Европейском союзе, и он оценивался по 5-балльной шкале, где 1 — категорически против, 3 — нейтральная средняя оценка, а 5 — решительно за.(Более подробную информацию о построении и тестировании обследований, а также о сборе данных можно найти в главе 11 настоящего тома.)

Результаты показали, что медианный избиратель из Германии в некоторой степени поддерживает идею общей системы социального обеспечения в Европейском Союзе, тогда как медианный депутат Бундестага Германии в институциональной модели демонстрирует слегка отрицательное отношение к этой идее, будучи расположенным в точке шкалы. 2 (несколько против). Учитывая, что во время опросов в 2007 году Германией правила великая коалиция христианских демократов и социал-демократов, распределение мнений правительственных депутатов очень похоже на полный набор мнений всех членов Бундестага.Другими словами, медианный член парламента от правительства придерживается того же несколько неблагоприятного взгляда на общую систему социального обеспечения в ЕС, что и медианный член парламента от Бундестага.

Таблица 8.2. Институциональная модель и результаты модели партийной демократии: на примере Германии

Этап	Институциональная модель	Модель партийной демократии
	(Одношаговое агрегирование на парламентской и правительственной стадиях)	(двухступенчатое агрегирование на парламентской и правительственной стадиях)
Голосовавшие	Средний голосующий	Средний голосующий
	Скорее за (4)	Скорее за (4)
Парламент	Среднее значение MP	Срединная партия
	Немного против (2)	Скорее за (4)
Правительство	Среднее правительство MP	Средневзвешенное значение правительства
	Немного против (2)	медианы сторон
		Ни / ни (3)

Примечание : Вопрос о поддержке «общей системы социального обеспечения в ЕС».

Масштаб: сильно против (1),

несколько против (2),

ни / ни (3),

несколько в пользу (4),

сильно за (5).

(стр.179) В двухэтапном процессе агрегирования в модели партийной демократии процедура определения положения медианного избирателя идентична той, которая применяется в институциональной модели.На втором и третьем этапах процедуры расходятся, как и результаты. Для парламентского этапа в модели партийной демократии нам сначала необходимо определить средние позиции пяти парламентских партий. Медианные депутаты как от немецких христианских демократов (ХДС / ХСС), так и от либералов (СвДП) несколько против этого предложения. Медианные депутаты трех левых партий в Бундестаге, социал-демократов (СДПГ), зеленых (die Grünen) и левых (die Linke) в некоторой степени выступают за дальнейшую европеизацию.Поскольку у этих трех левых партий было больше мест, чем у двух правых, позиция средней партии в парламенте также в некоторой степени свидетельствует в пользу общей системы социального обеспечения. Позиция правительства — основанная на ответах депутатов от двух правительственных партий ХДС / ХСС и СДПГ — находится в нейтральной позиции в точке шкалы 3. Две правительственные партии почти равны по размеру; Таким образом, общая позиция правительства находится почти на равном расстоянии между позициями двух партий.

Сравнивая две модели на трех этапах, мы видим разные результаты на парламентском и правительственном этапах. В обеих моделях немецкие избиратели выбрали бы вариант, отличный от того, который рассчитывается для их правительства, что показывает, что процедуры агрегирования могут иметь значение с точки зрения результатов на парламентской и правительственной стадиях, а также итогового размера избирательного округа. разрыв между избирателями и политической элитой.

Как мы увидим в следующем разделе, результаты двух моделей на парламентской и правительственной стадиях очень похожи и часто идентичны.Распределение предпочтений различных партий должно в некоторой степени отличаться, чтобы позволить «сильным партиям», которые навязывают свою партийную линию своим депутатам, или переговорам внутри коалиции, иметь явное влияние на результат. Если распределения очень похожи, альтернативные процедуры модели партийной демократии не будут иметь никакого эффекта.

Эмпирические приложения, которые мы представляем, также включают позиции национальных экономических элит (определяемых как топ-менеджеры и экономические лоббисты — см. Примеры деталей в главах 1 и 11 этого тома).Это позволяет нам описать разрыв между избирателями и экономическими элитами, а также разрыв между экономической элитой и правительством, но мы не пытаемся включить предпочтения экономических элит в структуру демократического политического делегирования от избирателей к правительству, поскольку это преувеличило бы концепцию. Однако экономическая элита, без сомнения, является очень важной контрольной группой для правительства, и мнения о европейской интеграции, высказываемые членами национальной экономической элиты, могут влиять на депутатов и даже избирателей.

Хотя в целом мы ожидаем, что национальные бизнес-элиты будут более позитивно смотреть на европейскую интеграцию, чем граждане в целом, мы (стр.180) необходимо знать, что отдельные коммерческие фирмы и секторы не всегда могут приветствовать более жесткую конкуренцию и рыночные правила, установленные ЕС. Мы не делаем предположений о коллективном процессе принятия решений в экономической элите, выбирая обычное медианное значение для представления позиции группы. Скорее, мы полагаемся на его качество как на надежный показатель, который менее подвержен выбросам, чем среднее значение.

Наш эмпирический анализ основан на опросах, проведенных в пятнадцати странах Западной и Центральной Европы с членами национальных парламентов, с руководителями и другими лицами, принадлежащими к национальной экономической элите, а также с избирателями. В этой главе мы концентрируемся на вопросах перспективного характера, которые представляют собой пять отличительных интеграционных «проектов». Один можно охарактеризовать как усиление текущей политики (больше помощи регионам), один — как цель, которая в принципе принята, но еще не достигнута (единая внешняя политика), а три — как новые цели (единый налог система, общая система социального обеспечения и европейская армия).

Сначала мы представим цифры, которые отражают позиции избирателей, экономической элиты, политической элиты и национальных правительств в пятнадцати странах в отношении пяти описанных пунктов. Позиции депутатов и правительств основаны на двухэтапной процедуре агрегирования нашей модели партийной демократии. Затем мы переходим к показу размера разрыва между различными группами на основе индекса по пяти пунктам и сравниваем результаты агрегирования в соответствии с моделями институциональной и партийной демократии.

Всего мы используем 1145 депутатов (по которым у нас есть полные данные), 15 115 избирателей и 608 руководителей предприятий. Отказы в ответах и ​​ответы «не знаю» на конкретные вопросы были довольно распространены в опросах избирателей, тогда как их почти не было в опросах депутатов и руководителей предприятий. Пункт «Больше поддержки регионов ЕС, испытывающих экономические или социальные трудности» собрал наименьшую долю отказов и «Не знаю» в целом, тогда как статья «Общая европейская налоговая система» собрала самую высокую долю.Больше помощи для регионов действительно казалось самым легким из пяти вопросов политики для людей с минимальным интересом или минимальным знанием политики. Мы исключили отказы от ответа и «Не знаю» перед подсчетом позиций избирателей и элиты. В некоторых странах вопрос, касающийся оборонной политики, привел к спонтанным ответам «Ни то, ни другое» на добровольный выбор между «европейской армией», «национальной армией» или «обоими». Для некоторых стран, например Болгария, медиана зависит от того, включаем ли мы ответы «Ни то, ни другое» в порядковую шкалу и каким образом.В этой главе мы используем три исходных варианта: «национальная армия», «европейская армия» и «и то, и другое».

(стр.181)

8.4.1 Дополнительная помощь регионам, испытывающим экономические или социальные трудности

В первом выпуске, который мы представляем, спрашивалось, одобряют или не одобряют респонденты «Больше помощи регионам с экономическими и социальными трудностями». Такая поддержка была одной из самых прочных программ ЕС.Ответы, данные гражданами, а также политической и экономической элитой, предполагают, что региональная поддержка (даже за пределами сегодняшнего уровня) является вопросом валентности, а не позиции. Действительно, за единственным исключением немецкой экономической элиты, которая занимает позицию «несколько против», ни одна коллективная позиция в пятнадцати странах не выражает неодобрения. В Германии эта тема имеет особое внутреннее значение из-за государственной программы поддержки федерального правительства регионов, которые были частью бывшей Германской Демократической Республики.

На рис. 8.1 мы упорядочили страны в соответствии с позицией правительства, начиная со стран, выражающих наибольшее одобрение. Большинство стран с хорошими перспективами получения дополнительной поддержки расположено в верхней части диаграммы, в то время как страны, которые имеют тенденцию получать меньше, находятся в нижней части. В нескольких странах (Болгария, Греция, Венгрия, Португалия) все группы — избиратели, экономическая элита, депутаты и правительство — решительно поддерживают эту идею.Однако в нескольких других странах наблюдается разрыв в уровне энтузиазма по поводу региональной помощи между избирателями и позициями депутатов и правительства: Франция, Великобритания, Польша, Словакия, Италия, минимально также в Бельгии и Эстонии. Дания — единственная страна, где правительство меньше поддерживает этот пункт, чем депутаты, бизнес-элита и избиратели.

8.4.2 Единая внешняя политика ЕС

Знаменитая цель единой внешней политики ЕС пользуется широкой поддержкой как на массовом, так и на элитном уровне.Тем не менее, существует разрыв в представительстве, поскольку средний избиратель во всех пятнадцати странах лишь «отчасти поддерживает», в то время как экономические и политические элиты выражают решительную поддержку этой цели. Однако разрыв между массами и элитами — это разрыв в степени энтузиазма. Поддержка единой европейской внешней политики наиболее широко распространена среди экономических элит. В двенадцати из пятнадцати стран средний менеджер был «решительно одобрен». Исключение составляет британская экономическая элита, которая несколько против этой цели.Позиции правительств Дании, Эстонии, Германии и Бельгии несколько более благоприятны, чем позиции их парламентов, в то время как идея получает лишь умеренную поддержку как со стороны избирателей, так и со стороны политических элит Польши, Австрии и Великобритании.

Хотя дополнительная помощь регионам и вопросы внешней политики не вызывают споров в каждой из наших пятнадцати европейских стран, единого мнения относительно идеи общих европейских систем налогообложения и социального обеспечения не существует.(стр.182)

Рисунок 8.1. Позиции избирателей и элиты в отношении большей помощи регионам и единой внешней политики в соответствии с моделью партийной демократии

Как мы увидим, разногласия между различными группами элиты больше, чем между элитами и массами.

8.4.3 Единая европейская налоговая система

Рисунок 8.2 показывает, что в одиннадцати странах из пятнадцати средний избиратель выразил умеренную поддержку предложения.Средний избиратель в Великобритании, Эстонии и Дании умеренно выступает против этой цели и неоднозначно относится к ней в Австрии. Как и следовало ожидать, интенсивность одобрения и неодобрения возрастает на уровне элиты, а во Франции, Греции и Италии политическая и экономическая элиты решительно выступают за единую налоговую систему. Однако элитные группы в Великобритании явно против этой идеи. В меньшей степени это справедливо также для Эстонии, Дании и Польши. В Дании экономическая элита поддерживает, а парламент и правительство выступают против такого шага.В Эстонии экономическая элита и медианный член парламента выступают против общей европейской налоговой системы, в то время как медианный избиратель и правительство выступают за нее. В целом, однако, большинство групп склоняются к единой европейской налоговой системе. Только четырнадцать (из шестидесяти) групповых позиций находятся на (стр.183)

Рисунок 8.2. Позиции избирателей и элиты в отношении единого налога и единой системы социального обеспечения в соответствии с моделью партийной демократии

— отрицательная сторона шкалы: четыре национальных правительства, четыре парламента, три электората и три группы экономической элиты.

Нет страны с полным разладом между избирателями с одной стороны и различными элитами с другой. Ближайшей к такому разрыву представительства страной является Австрия, где все элитные группы выступают за единую налоговую систему, а избиратели неоднозначны. В Словакии средний избиратель в некоторой степени поддерживает, тогда как средняя партия в парламенте немного против, а позиция правительства намного ближе к позиции избирателей. В ряде стран наибольший разрыв наблюдается между позициями правительства и медианной партии в парламенте (Словакия, Польша, Германия и Дания).В Словакии самый большой разрыв между избирателями и элитами. Тем не менее, мы фиксируем самый большой разрыв между датской экономической элитой и датской медианной партией в парламенте.

Чем объясняются различия в позициях национальных групп и различия внутри страны, особенно среди политической и экономической элиты? Своеобразная датская модель может быть результатом различной реакции на аргумент «гонка за дном», подразумеваемый в общеевропейских налоговых ставках. В то время как датская экономическая элита может счесть перспективу более низких ставок привлекательной, политическая (п.184) элиты (с прицелом на избирателей) кажутся склонными к сохранению финансовой основы государства всеобщего благосостояния. Напротив, в Великобритании и Эстонии риск потери конкурентного преимущества, которым пользуются эти страны с низкими налогами из-за принятия единых европейских налоговых ставок, очень велик. Таким образом, оппозиция, наблюдаемая в этих трех странах по отношению к централизованной европейской налоговой системе, может быть основана на разных причинах.

8.4.4 Общая европейская система социального обеспечения

Реакция национальной элиты на предложение об общей налоговой системе во многом схожа с реакцией на предложение об общей системе социального обеспечения. Однако на массовом уровне идея общей системы социального обеспечения менее противоречива, чем идея общей налоговой системы, а это означает, что разрыв между элитами и массами является более значительным в том, что касается социального обеспечения. Во всех пятнадцати странах средний избиратель был отчасти за, а в Венгрии даже за создание общей европейской системы социального обеспечения.В двенадцати из пятнадцати стран политические элиты также были за или, по крайней мере, не против. Как и в предложении о единой налоговой системе, совокупные мнения среди политических элит показали большее расхождение, чем среди избирателей. Позиции парламентов и правительств охватывают обе стороны: от очень «за» до «категорически против» предложения.

Как мы видели, позиция правительства и парламента в отношении общей налоговой системы отрицательна в Великобритании, Дании и Австрии.В этих странах также наблюдается самый большой разрыв между средней позицией избирателей, с одной стороны, и положением парламента и правительства — с другой. Среди нашего набора проблем и выборки стран это первые случаи, демонстрирующие не только различия в интенсивности между массами и элитами, но и различия в направлении, в котором должна развиваться политика.

8.4.5 Варианты оборонной политики

В нашем последнем выпуске, касающемся оборонной политики, был другой формат вопросов, чем в других четырех.Здесь респондентов спрашивали, хотят ли они сохранить национальную армию, европейскую армию или и то, и другое (см. Рис. 8.3). В тринадцати из пятнадцати стран средний голосующий выбрал двойную оборонительную политику: сохранение национальной армии и создание европейской армии. Только в Великобритании и Болгарии средний избиратель предпочел оборонную политику, основанную исключительно на национальной армии. В случае Великобритании политические элиты в парламенте и правительстве согласны с медианным избирателем.В случае Болгарии элита и массы расходятся: позиция парламента и правительства — в пользу наличия как национальной, так и европейской армии. Еще одно примечательное различие между двумя странами заключается в том, что британцы (стр.185)

Рисунок 8.3. Позиции избирателей и элиты в отношении вариантов оборонной политики Похоже, что

элиты определились со своим мнением по этому вопросу (незначительное число «не знаю»), в то время как в Болгарии это не так очевидно.

Шаг к более европеизированной оборонной политике, основанной на создании европейской армии, поддерживается политической элитой Бельгии, Германии и Испании.В этих странах парламент и правительство занимают одинаковые позиции, но они расходятся с позицией национального медианного избирателя, который хочет сохранить национальную армию в дополнение к европейской армии. Дания — единственная страна, где позиции и в парламенте, и в правительстве отдают предпочтение только национальной армии. Напротив, средний датский избиратель предпочитает и то, и другое. Польский средний избиратель более европейский, чем правительство (при Ярославе Качиньском) и парламент (в котором преобладают правые), оба из которых выступают за наличие только национальной армии.

Что касается экономических элит, результаты показывают, что им нравится идея иметь европейскую армию больше, чем любой другой группе. Коллективная позиция шести (из пятнадцати) экономических элит, трех парламентов и трех правительств состоит в том, чтобы предпочесть европейскую армию как единственное средство защиты, но ни один электорат из всех стран не разделяет эту твердую точку зрения. Однако наиболее частая позиция экономической элиты — это предпочтение как национальной, так и европейской армии, и только эстонская экономическая элита предпочитает национальную армию.

(стр.186)

8.4.6 Разрыв между элитой и массами по вопросам

Рассмотрев пять вопросов по отдельности, мы перейдем к общей картине представления мнений о европейской интеграции в пятнадцати странах. Мы делаем это, создавая index. ⁸ Сначала мы рассчитали расстояния между (а) избирателями и парламентом и (б) парламентом и правительством по каждому пункту отдельно.Затем мы объединили эти два различия в единую меру разрыва между элитой и массой. Наконец, мы суммируем полученные значения по всем пяти вопросам. Это наш показатель разрыва между элитой и массой. Мы рассчитывали индекс как с помощью одноэтапного агрегирования (институциональная модель), так и двухэтапного агрегирования (модель партийной демократии).

В таблице 8.3 представлены итоговые индексы и их подкомпоненты, а страны ранжированы в соответствии с индексом институциональной модели. Модель партийной демократии, которая, по нашему мнению, лучше всего отражает коллективную позицию политической элиты в парламенте и правительстве, дает несколько большие пробелы в семи странах, меньшие пробелы в четырех странах и идентичные результаты в остальных четырех.Средние значения индекса, рассчитанные по всем пятнадцати странам, показывают, что модели дают аналогичные результаты при суммировании на обоих этапах — от избирателей к парламенту и от парламента к правительству. Ранговая корреляция Спирмена индексов институциональной модели и модели партийной демократии составляет 0,92. Тем не менее, два этапа цепочки делегирования различаются в зависимости от выбранной модели агрегирования предпочтений (см., Например, Эстонию и Германию).

Обе модели идентифицируют Португалию как страну с наименьшим разрывом между элитами и массами — обратите внимание, что на момент опроса она находилась под однопартийным правительством (Социалистической партии) — и мы находим самые большие пробелы в Германии, Великобритания и Дания.В эту последнюю группу входят два коалиционных правительства и одно однопартийное правительство (в Великобритании). Таким образом, не существует прямой схемы, связывающей определенный тип правительства с большим разрывом между элитами и массами.

Затем мы сравниваем величину разрыва между избирателями и парламентом и между парламентом и правительством в двух моделях. Разрыв в представительстве избирателей и парламента более чем в два раза превышает разрыв между парламентом и правительством, независимо от модели агрегирования.В нашей выборке вопросов европейской интеграции кажется, что делегирование от парламента правительству обеспечивает более высокую согласованность политики, чем делегирование от избирателей к парламенту через выборы. Это соответствует теоретическим ожиданиям в литературе о политическом делегировании (Müller 2000; Strøm 2003). (стр.187)

Таблица 8.3. Индексы разрыва между элитами и массами по пяти выпускам в 15 странах в 2007 г.

	Институциональная модель			Модель партийной демократии			Эконом-элита
Страна	Разрыв между избирателями и парламентом	Разрыв между парламентом и правительством	Разрыв между избирателями и правительством	Разрыв между избирателями и парламентом	Разрыв между парламентом и правительством	Разрыв между избирателями и правительством	Экономическая элита — избиратели	Экономическая элита — правительство
Португалия	0	1	1	1	0	1	1	0
Венгрия	2	0	2	2	0.2	2,1	4	1,2
Словакия	4	2	2	4	1.6	2,4	6	7,1
Греция	2	1	3	3	0	3	3	0
Франция	3	0	3	3	0.2	2,8	2	1,2
Польша	1	2	3	3.5	0,4	3,3	2	3,3
Эстония	0	3	3	1	1.9	1,8	3	3,8
Испания	1	2	3	3	0	3	4	1
Австрия	3	0	3	3	0.5	3,5	5,5	4
Болгария	3	0	3	3	0.8	3,5	4	1,2
Бельгия	3	0	3	2.5	1,4	3,9	3	1,7
Италия	4	0	4	4	0.8	3,9	4	0,8
Германия	4	1	5	2.5	2,3	4,8	5	6,2
Великобритания	5	2	5	5	0	5	7.5	4,5
Дания	5	4	5	7	2.8	5,2	4	9,2
Среднее	2.7	1,2	3,2	3,2	0,9	3.3	3,9	3,1
St. Dev.	1,6	1.3	1,1	1,5	0,9	1,2	1.7	2,8

Примечание : Порядок ранжирования стран в соответствии с индексом институциональной модели. Мы удвоили вес расстояний для элемента «Параметры защиты» в индексах, чтобы скорректировать его меньший масштаб.

(п.188) Экономические элиты не скованы теми же цепочками делегирования и подотчетности, которые существуют между избирателями и депутатами или между самими политиками, и результаты для этой элитной группы согласуются с этой свободой. По всем вопросам разрыв между позицией экономической элиты и позицией избирателей, а также между экономической элитой и правительством больше, чем между избирателями и парламентом и между парламентом и правительством. Однако разница между странами огромна.Экономические элиты согласны как с массами, так и с политическими элитами в Португалии, Греции и Франции, но занимают совершенно разные позиции в Дании, Словакии, Германии и Великобритании, чьи экономические элиты были более сторонниками интеграции, чем избиратели и политики. . Однако по некоторым вопросам экономические элиты одной или двух стран заняли наиболее «националистическую» позицию из всех изученных нами групп (см. В Германии вопросы «Дополнительная помощь для регионов» и «Общая система социального обеспечения», Великобритания по вопросу «Единая внешняя политика», Словакия по вопросу «Общая система социального обеспечения» и Эстония по вопросу «Общая защита»).

В этой главе показано, как избиратели и элиты думают о важных шагах, которые либо уже сделаны на пути к объединенной Европе, либо занимают видное место в повестке дня «интеграционистов». Несмотря на распространенное толкование европейской интеграции как «элитного проекта» (Haller 2008), фактических данных об отношении лиц, принимающих политические решения по этой теме, крайне мало (в отличие от обилия исследований отношения масс).Настоящее исследование, которое позволяет нам ранжировать пятнадцать стран по фактической степени поддержки европейской интеграции элитой, помогает восполнить этот пробел. При этом мы находим многих из «обычных подозреваемых» в конце списка: Великобритания, Дания и Австрия в Западной Европе, Эстония и Польша в Восточной Европе, но, что интересно, мы также находим Германию в этой группе.

Однако основная цель нашего исследования — пролить свет на печально известный разрыв между элитой и массами в отношении к европейской интеграции.Мы сообщили об этом пробеле по пяти вопросам европейской интеграции и представили две модели расчета коллективного мнения избирателей, парламентов и правительств. Теоретически мы утверждали, что двухэтапный процесс агрегирования, чувствительный к влиянию политических партий и правительственных коалиций, является лучшим эмпирическим приближением результатов процессов коллективного принятия решений, чем более простая модель одноэтапного агрегирования индивидуальных предпочтений. в соответствующих учреждениях.

(стр.189) После сопоставления наших эмпирических данных с двумя моделями агрегации предпочтений и рассмотрения комбинированных расстояний между двумя этапами делегирования — от избирателей до парламента и от парламента до правительства — было обнаружено, что две модели дают аналогичные результаты с точки зрения размера. пробела в представительстве. Тем не менее, такое сходство между результатами модели не гарантируется. Это становится ясно, если мы посмотрим на групповые расстояния для каждого шага отдельно, где мы обнаружим существенные различия между двумя моделями.Стоит отметить, что наши измерения с использованием «коротких» (3- или 5-балльных) шкал политики сыграли решающую роль в поиске небольших различий, и что при использовании более крупных шкал можно ожидать больших расхождений в результатах.

Два из пяти пунктов — «дополнительная помощь обездоленным регионам» и поддержка «общей внешней политики» — почти не вызывали споров и вызвали широкую поддержку среди избирателей, экономической элиты и политиков. Поддержка избирателями единой внешней политики в большинстве стран была умеренной по сравнению с более сильной поддержкой политической и экономической элиты.Это привело к разрыву между элитой и массой во многих странах, но это был разрыв в интенсивности поддержки, а не разрыв, созданный противоречивыми взглядами на направление, в котором должна двигаться европейская интеграция. Конечно, такие противоположные взгляды на направление, в котором должна развиваться политика, указали бы на гораздо более значительные пробелы в представительстве и огромные проблемы для элит. Хорошим признаком работы европейских демократий является то, что политика , уже применяемая в ЕС , не демонстрирует каких-либо существенных расхождений между мнениями избирателей и их политических представителей.

Цель объединения национальных систем социального обеспечения вызвала подавляющую поддержку избирателей во всех пятнадцати исследованных странах, в то время как элиты придерживались более различных мнений. В частности, против этой идеи выступали политические элиты, а часто и экономическая элита «богатых» западноевропейских государств-членов, таких как Великобритания, Дания и Австрия. По вопросу «единой налоговой системы» оппозиция распространилась даже на массовые слои населения. Избиратели в Великобритании, Эстонии и Дании не одобрили эту идею вместе со своими элитами.

В нашем последнем выпуске исследуется выбор между национальной и европейской армией. Коллективный результат большинства национальных групп — на уровне элиты и на массовом уровне — заключался в том, чтобы «перестраховаться», сделав выбор в пользу того и другого. В большинстве случаев, когда мы обнаруживали разрыв между позициями избирателей и элит, это было связано с тем, что элиты предпочитали европейскую армию.

Последние три вопроса, по которым мы находим большее количество разногласий между национальными элитами и их гражданами, все относятся к шагам европейской интеграции, которые еще не приняты .В соответствии с традиционной моделью, в которой элиты руководят процессом интеграции, и настроениями масс, адаптирующимися к новым реалиям, мы должны ожидать, что элиты займут более проинтеграционистские позиции. Однако это не всегда так. Что касается вопросов социального обеспечения и налогообложения, элиты (стр.190) в некоторых странах занимают менее интеграционные позиции, чем их граждане. Мы можем думать о таких различиях либо с точки зрения противоречивых ценностей, либо с точки зрения различий в уровнях информации между избирателями и политическими элитами.Ясно, что элиты знают гораздо больше о возможных последствиях своего выбора (например, о выравнивании социальных услуг), и, столкнувшись с этими последствиями, избиратели действительно могут быстро адаптироваться к линии, выбранной их политическими представителями. В то же время, однако, события реального мира, такие как близкий крах международной банковской системы и связанная с этим борьба с кризисами, могут вынудить национальные элиты неохотно согласиться с большей европейской интеграцией в сферах налоговой политики и политики социального обеспечения.

Что касается групповых различий, наши результаты подтверждают ожидания, вытекающие из функционалистской логики европейской интеграции. Национальные экономические элиты оказались наиболее проинтеграционистской группой по всем пяти пунктам, среди них было лишь несколько националистических исключений. В целом, однако, мы находим значительное согласие в позициях экономических и политических элит по вопросам европейской интеграции. Неудивительно, что экономические элиты больше похожи на политические элиты по своему отношению, чем на избирателей, а политические элиты, как правило, более склонны к интеграции, чем их избиратели.Однако это не универсальный образец, и характер проблемы явно играет роль (см. Hooghe and Marks 2008). Как уже указывалось, возможность сохранить свой собственный вариант государства всеобщего благосостояния или сохранить благоприятный режим низких налогов, по-видимому, беспокоит политическую элиту и даже избирателей в некоторых государствах-членах.

Во введении к этой главе мы утверждали, что сама динамика европейской интеграции предполагает наличие определенного разрыва между позициями избирателей и элит.Тем не менее, слишком большой разрыв может привести к неприятностям, таким как поражение правительства на референдумах, или может негативно повлиять на электоральные перспективы правительственных партий, в частности, когда проблемы ЕС становятся очевидными. Хотя некоторые из измеренных нами пробелов являются небольшими, это не относится ко всем странам (см. Страны в нижней части таблицы 8.3). К сожалению, нет естественного порога, позволяющего отличить критические расхождения между избирателями и их представителями от некритических. Тем не менее, более крупные разрывы создают у элит стимулы для их закрытия или сокращения; то, что элиты обычно делают больше, когда приближаются выборы.Один из способов сделать это — приблизить свою политику к позиции избирателей, которую Эсайассон и Холмберг (1986) назвали «представлением снизу». В качестве альтернативы они могут обеспечить руководство и использовать избирательные кампании для просвещения избирателей, тем самым обеспечивая «представительство сверху» (см. Также Holmberg 1989, 1997; Stimon et al. 1995; Schmitt and Thomassen 2000). Учитывая ограничения реального мира, первая стратегия проще для оппозиционных партий. Кроме того, события в реальном мире могут сделать политическую позицию правительственных партий неосуществимой, когда они вступают в противоречие с тем, что правительства (п.191) (должен) делать, чтобы справиться с текущими событиями. Очевидно, что на «динамические» вопросы репрезентации нельзя полностью ответить на основе анализа, такого как нынешний, измеряющий разрыв в предпочтениях в определенный момент времени. Однако, основываясь на второй волне массовых и элитных интервью, проведенных в рамках проекта IntUne, мы обратимся к этому в будущих исследованиях.

Примечания:

( ¹ ) Например, право устанавливать повестку дня и стратегическое голосование или воздержание участников может повлиять на конечный результат процесса агрегирования предпочтений.

( ² ) Возьмем, к примеру, соответствие избирательных систем размеру пробелов в представительстве. Согласно Хуберу и Пауэллу (1994) и Пауэллу (2000), демократии с пропорциональными избирательными системами демонстрируют лучшую согласованность вопросов, чем мажоритарные избирательные системы. Голдер и Страмски (2010) оспорили этот результат. Они обнаруживают, что «уровень идеологической согласованности между гражданами и их правительством , составляет , а не , существенно выше в пропорциональных демократиях, чем в мажоритарных» (Golder and Stramski 2010: 91).Согласно их анализу, противоречивые результаты научного анализа являются результатом различных концепций конгруэнтности, определяемых либо чисто с точки зрения идеологической дистанции между гражданами и их представителями (абсолютное совпадение), либо также с учетом разброса в предпочтениях граждан (относительная конгруэнтность). . Напротив, Пауэлл (2009) считает, что противоречивые результаты объясняются скорее разными периодами времени, чем разными мерами конгруэнтности. Хотя в большинстве десятилетий системы пропорционального представительства обеспечивают большее соответствие между избирателями и законодателями, этот результат полностью исчезает в период 1996–2004 годов (Powell 2009: 18).Как отмечает Пауэлл, это может быть «случайное колебание (нескольких одномандатных окружных выборов), результат краткосрочного глобального или идеологического контекста или тенденция» (2009: 19).

( ³ ) Хубер и Пауэлл 1994; Пауэлл 2000, 2009; Пауэлл и Ванберг 2000; Габель и Шев 2007; Стинберген и др., 2007; Ray 2003; Роршнайдер и Уайтфилд, 2006.

( ⁴ ) Миллер и Стоукс, 1963 г .; Конверс и Пирс 1986; Dalton 1985; Esaiasson and Holmberg 1986; Холмберг 1997, 2000; Китчелт и др.1999; Мэтьюз и Вален 1999; Наруд и Вален 2000.

( ⁵ ) Рехфельд (2005: 5) подсчитал, что доля взрослого населения во Франции в 2003 г., которое было делегатами двух палат французского парламента, составила 0,000183.

( ⁶ ) Очевидно, это неверно для следующего шага делегирования полномочий от кабинета к бюрократии, который можно рассматривать как вторую, но перевернутую воронку.

( ⁷ ) Макдональд, Мендес и Бадж (2004: 2 n.3), которые выводят партийные позиции из предвыборных манифестов, используют термины «средняя партия в парламенте» и «парламентская медиана» как синонимы. В данных опроса MP два термина обозначают разные сущности.

( ⁸ ) Поскольку есть четыре проблемы с 5-балльной шкалой и одна проблема с 3-балльной шкалой, взвешивание необходимо. Поскольку максимально возможный разрыв составляет четыре единицы по 5-балльной шкале и две единицы по 3-балльной шкале, мы суммируем разрыв между элитой и массой по четырем вопросам с помощью 5-балльной шкалы, а затем добавляем двукратный разрыв, измеренный по пятибалльной шкале. 3-х балльная шкала.

Становление образования левиафанов с девятнадцатого века

Аннотация

Почему одни штаты развивают высокоцентрализованные системы образования, а другие — менее централизованные? Эта диссертация представляет теорию развития массового образования для объяснения различий в степени, в которой государства монополизируют контроль над государственным образованием на центральном уровне правительства. В рамках проекта разрабатывается теоретическая основа политической динамики, которая влияет на выбор времени и централизацию государственного образования во время строительства государства, и выводится набор гипотез, которые проверяются с использованием статистических методов и сравнительно-исторического анализа.В частности, выделяются два фактора: субнациональное распределение потенциала центрального государства или инфраструктурной власти и распространение идей политическими элитами для мобилизации поддержки государственного образования, контролируемого государством. В контексте формирования государства, в котором политические решения часто принимаются в среде, характеризующейся внутренней нестабильностью и ограниченными ресурсами, как инфраструктурная власть, так и идеи элиты помогают разрешить неопределенность в отношении того, будет ли массовое образование как проект государственного (и национального) строительства способствовать легитимности и легитимности. политический заказ.Государства вводят массовое образование, чтобы определить границы гражданства, привить господствующие ценности и (восстановить) социальные и экономические отношения. Правящие элиты особенно ценят централизованное массовое образование как средство узаконивания своей политической власти, но они сталкиваются с материальными и политическими ограничениями в своем развитии. На ранних этапах государственного строительства режимы выбирают между инвестированием в регулируемое образование или укреплением военного и финансового потенциала для обеспечения политического выживания.Учитывая, что системы образования являются высокоинформативными учреждениями, сложными с точки зрения логистики для управления из политического центра и обеспечения долгосрочных выгод для государственной легитимности, централизованное массовое образование представляет собой дорогостоящий компромисс по сравнению с другими проектами государственного строительства. Во-первых, при отсутствии достаточных возможностей мониторинга и правоприменения попытки правителей навязать «просвещение сверху» рискуют спровоцировать политический конфликт с субнациональными субъектами. Государству требуется необходимая инфраструктура для сбора и распространения сложной информации о населении (т.е. информационный потенциал) до того, как режим сможет централизовать контроль над образованием. Однако государственная правоспособность не может быть равномерно распределена по территории страны. Чем более равномерно распределена инфраструктурная власть государства, тем больше вероятность того, что центральное государство монополизирует контроль над образованием. Проект вводит комплексный показатель централизованного образования, основанный на оригинальном наборе исторических данных о законах, указах и учреждениях в 45 странах Европы и Америки с 1800 по 1970 год.Результаты предоставляют убедительные подтверждающие доказательства взаимосвязи между централизацией образования и распределением инфраструктурных полномочий, в частности, проведения национальных переписей населения с течением времени. Во-вторых, идеологии элиты также способствуют разным уровням централизации образования в государствах, даже в тех, которые имеют схожие уровни инфраструктурной власти. В этом исследовании рассматриваются примеры Аргентины и Чили. Исторические свидетельства показывают, что интеллектуальная элита в обеих странах занималась политическим предпринимательством, чтобы управлять приоритетами центрального правительства в области государственного строительства.В случае Аргентины государственное начальное образование возникло на раннем этапе как важнейший компонент консолидации политического порядка в либерально-националистическом дискурсе влиятельных элит. В отличие от этого чилийская политическая мысль отдавала приоритет финансируемому государством, но ориентированному на элиту среднему и университетскому образованию как более важному для политического порядка. В случае Чили, консенсус элиты отдавал приоритет сохранению традиционных социальных институтов как средству создания масс как граждан-подданных.Как следствие, к 1900 году система образования Аргентины стала более централизованной, чем в Чили, несмотря на более быстрое развитие государственного потенциала и политическую централизацию, имевшие место в последней в первой половине 19 века.

Mass Vs Elite: исследование REScEU

В этой серии инфографики представлены основные результаты, полученные в результате опроса элиты, проведенного в рамках проекта REScEU, финансируемого ERC.

Опрос был нацелен на выборку представителей в национальных парламентах семи европейских стран: Франция, Германия, Италия, Польша, Испания, Швеция и Соединенное Королевство . Страновые выборки были составлены таким образом, чтобы максимально полно отражать фактический состав национальных парламентов с точки зрения партийной принадлежности.

Опрос был проведен в период с марта 2017 г. по май 2018 г. с использованием метода CAWI (компьютерные веб-интервью).

Целью опроса было:

• , чтобы задействовать депутатов , позиционирующих основных линий напряжения , характеризующих текущую политику ЕС,
• понимают отношение депутатов к политике и инициативам, направленным на усиление социального измерения ЕС,
• понимают их взгляды на природу многогранного европейского кризиса .

Кроме того, исследование также измеряет политическую ориентацию депутатов, международный профиль и сетевую активность, политическое происхождение и социально-демографический статус.

Инфографика показывает межстрановое и межпартийное распределение частот взглядов политических элит и позволяет проводить сравнения между массами и элитами, которые позволяют нам анализировать сходства и различий между мнениями представителей и их электората .

Это делается путем сравнения результатов этого опроса с результатами опроса общественного мнения, проведенного проектом REScEU в тех же семи странах в сентябре-ноябре 2016 г. .

Полный отчет, в котором будут представлены все наиболее важные результаты исследования элиты REScEU, будет опубликован перед европейскими выборами 2019 года .

Массы и элита

Курды

[W] когда мы называем всех курдских бойцов синонимами, мы просто стираем тот факт, что у них очень разные политики. . . прямо сейчас, да, люди сталкиваются с угрозой Исламского Государства, поэтому очень важно иметь единый фокус.Но правда в том, что идеологически и политически это очень и очень разные системы. Фактически почти напротив друг друга. — Дилар Дирик, «Рожава против мира», февраль 2015 г.

Курды, которые имеют этническое и культурное сходство с иранцами и в основном являются мусульманами по вероисповеданию (в основном сунниты, но со многими меньшинствами), долгое время боролись за самоопределение. После Первой мировой войны их земли были разделены между Ираком, Ираном, Сирией и Турцией. В Иране, несмотря на существование небольших сепаратистских движений, курды в основном подвергаются репрессивному обращению, как и все остальные (хотя они также сталкиваются с персидским и шиитским шовинизмом, и недавно были казнены несколько курдских политических заключенных).Ситуация хуже в Ираке, Сирии и Турции, где курды составляют меньшинство, подвергающееся этнически направленным нарушениям прав человека.

Ирак : В 1986–1989 годах Саддам Хусейн провел кампанию геноцида, в ходе которой были убиты десятки тысяч и разрушены тысячи курдских деревень, в том числе в результате бомбардировок и химической войны. После первой войны в Персидском заливе ООН стремилась создать безопасную гавань в некоторых частях Курдистана, а Соединенные Штаты и Великобритания создали бесполетную зону.В 2003 году курдская пешмерга встала на сторону возглавляемой США коалиции против Саддама Хусейна. В 2005 году после долгой борьбы с Багдадом иракские курды добились конституционного признания их автономной области, и с тех пор региональное правительство Курдистана подписало нефтяные контракты с рядом западных нефтяных компаний, а также с Турцией. В Иракском Курдистане есть две основные политические партии, Демократическая партия Курдистана (ДПК) и Патриотический союз Курдистана (ПСК), как клановые, так и патриархальные.

Турция : На протяжении большей части своей современной истории Турция проводила политику принудительной ассимиляции по отношению к своим меньшинствам; эта политика особенно строга в отношении курдов, которых до недавнего времени называли «горными турками», которые составляют 20 процентов от общей численности населения. Политика включала принудительное перемещение населения; запрет на использование курдского языка, костюмов, музыки, фестивалей и названий; и крайнее подавление любых попыток сопротивления. Крупные восстания были подавлены в 1925, 1930 и 1938 годах, а репрессии усилились с образованием РПК как национально-освободительной партии, что привело к гражданской войне в курдском регионе с 1984 по 1999 год.

Сирия : Курды составляют примерно 15 процентов населения и живут в основном в северо-восточной части Сирии. В 1962 году, после того как Сирия была объявлена ​​арабской республикой, большое количество курдов было лишено гражданства и объявлено иностранцами, что лишило их возможности получить образование, работу или какие-либо общественные блага. Их земля была отдана арабам. PYD была основана в 2003 году и сразу же была запрещена; его члены были заключены в тюрьму и убиты, а курдское восстание в Камышлы было встречено режимом жестоким военным насилием.Когда восстание против Башара аль Асада началось как часть арабской весны, курды участвовали, но после 2012 года, когда они захватили Кобани у сирийской армии, они забрали большую часть своей энергии из войны против Асада, чтобы создать освобожденный район.