Что такое истина в литературе определение: Что такое истина?

Содержание

Что такое истина?

Ответ

Почти две тысячи лет назад Истина была предана суду и осуждена людьми, посвятившими себя лжи. На самом деле, Истина предстала перед шестью судами менее чем за один полный день, три из которых были религиозными, и три – государственными. В конце концов, лишь немногие люди, вовлеченные в эти события, могли ответить на вопрос: «Что такое истина?».

После ареста Истина была сначала отведена к человеку по имени Анна, коррумпированному бывшему еврейскому первосвященнику. Анна нарушил многочисленные еврейские законы в ходе судебного процесса, включая проведение судебного разбирательства в своем доме, попытки склонить ответчика к самообвинению и избиение ответчика, который еще не был признан виновным в чем-либо. После Анны Истина была отведена к действующему первосвященнику, Каиафе, оказавшемуся зятем Анны. Перед Каиафой и еврейским синедрионом против Истины выступали многочисленные лжесвидетели, но ничто не было доказано и никаких подтверждений проступкам найдено не было.

Каиафа нарушил не менее семи законов, пытаясь осудить Истину: 1) судебный процесс проходил в тайне; 2) он проводился в ночное время; 3) он включал взяточничество; 4) со стороны ответчика не присутствовал никто, кто мог бы выступить в Его защиту; 5) требование наличия 2-3 свидетелей не было удовлетворено; 6) они использовали самооговаривающие свидетельства подсудимого; 7) они исполнили смертную казнь в отношении ответчика в тот же день. Все эти действия были запрещены еврейским законом. Несмотря на это, Каиафа объявил Истину виновной, потому что Истина утверждала, что являлась Богом во плоти, что Каиафа назвал кощунством.

Когда наступило утро, прошел третий суд над Истиной, в результате которого еврейский Синедрион решил, что Истина должна умереть. Тем не менее, еврейский совет не имел права на осуществление смертной казни, поэтому они были вынуждены передать Истину римскому правителю, человеку по имени Понтий Пилат. Пилат был назначен Тиберием пятым префектом Иудеи и служил на этой должности с 26 по 36 гг. от Р.Х. Прокуратор имел власть над жизнью и смертью, и мог также отменять смертные приговоры, принятые Синедрионом. Когда Истина предстала перед Пилатом, против нее были выдвинуты дальнейшие лживые обвинения. Его враги говорили: «Мы установили, что этот человек сбивает с пути наш народ, запрещает платить подати цезарю и даже объявляет себя Помазанником, то есть царем» (Луки 23:2; тут и далее – перевод Российского Библейского общества). Это было ложью, так как Истина указывала всем платить налоги (Матфея 22:21) и никогда не противопоставляла себя цезарю.

После этого, между Истиной и Пилатом произошел очень интересный разговор. «Пилат вернулся во дворец и позвал Иисуса. «Ты «царь иудеев»?» – спросил он. «Ты сам это решил или тебе рассказали обо Мне другие?» – спросил Иисус. «Я что – иудей? – возразил Пилат. – Это Твои соотечественники и старшие священники выдали мне Тебя. Что Ты такого сделал?» «Царство Мое не из этого мира, – сказал Иисус. – Если бы Царство Мое было из этого мира, Мои подданные стали бы сражаться, чтобы Меня не выдали иудеям.

Нет, Царство Мое не отсюда». «Так значит, Ты все-таки царь?» – спросил Его тогда Пилат. «Это ты говоришь, что Я Царь, – ответил Иисус. – Я для того родился и для того пришел в мир, чтобы быть свидетелем истины. И кто принадлежит истине, слушает голос Мой». «А что такое истина?» – спросил Его Пилат» (Иоанна 18:33-38).

Вопрос Пилата: «Что такое истина?» прокатился эхом на протяжении всей истории. Было ли это меланхолическое желание знать то, что никто другой не мог сказать ему, циничное оскорбление, или, возможно, раздраженная, равнодушная реакция на слова Иисуса?

В постмодернистском мире, который отрицает, что истина может быть известна, ответ на этот вопрос является более важным, чем когда-либо. Что такое истина?

Предлагаемое определение истины
При определении истины, в первую очередь следует отметить, чем истина не является:
• Истина – это не просто все то, что эффективно. Это философия прагматизма – подход типа «результат оправдывает средства». На самом деле, ложь может оказаться «эффективной», но она остается ложью, а не истиной.

• Истина – это не просто то, что является последовательным или понятным. Группа людей может договориться рассказывать одну и ту же хорошо продуманную, но ложную историю, и это не сделает эту историю истинной.
• Истина – это не то, что помогает людям чувствовать себя хорошо. К сожалению, плохая новость может быть истиной.
• Истина – это не то, что большинство называет истиной. Пятьдесят один процент группы может легко прийти к неправильному выводу.
• Истина – это не то, что является всеобъемлющим. Длительная, подробная презентация по-прежнему может привести к ложным выводам.
• Истина не определяется намерениями. Благие намерения могут быть неправильными.

• Истина – это не то, как мы знаем; истина – это то, что мы знаем.
• Истина – это не то, во что верят. Даже если в ложь поверят, она все равно останется ложью.
• Истина – это не то, что является публично доказанным.

Истина может быть известна в частном порядке (например, местоположение клада).

Греческое слово, которое переводится как «истина», – «алетейя», буквально означает «раскрывать» или «ничего не скрывать». Это передает мысль, что истина существует всегда, всегда открыта и доступна для всех, ничего не скрывая и не утаивая. Еврейский аналог «истины» – «эмет» – означает «твердость», «постоянство» и «продолжительность». Такое определение подразумевает вечное содержание и надежность.

С философской точки зрения, существует три простых способа определения истины:
1. Истина – это то, что соответствует действительности.
2. Истина – это то, что соответствует своему объекту.
3. Истина открывает себя такой, какой она есть.

Во-первых, истина соответствует действительности или тому, что есть на самом деле. Она реальна. Истина также соответствует природе. Иными словами, она соответствует своему объекту и известна по своему референту. Например, учитель, стоя лицом к классу, может сказать: «Единственный выход из этой комнаты находится слева».

Для класса, сидящего перед учителем, дверь выхода будет по правую сторону, но все еще верно, что дверь для учителя находится слева.

Может быть абсолютно верно, что одному человеку может потребоваться какое-то количество миллиграммов определенного лекарства, но другому человеку может потребоваться больше или меньше того же самого лекарства для получения желаемого эффекта. Это – не относительная истина, а просто пример того, как истина соответствует своему объекту. Было бы неправильно (и потенциально опасно), если бы пациент попросил врача дать ему несоответствующую дозу конкретного лекарства, или утверждать, что для конкретной болезни подойдет любое лекарство.

Если кратко, то истина – это называние всего своими именами, это реальное положение вещей, и любая другая точка зрения ошибочна. Основополагающий принцип философии заключается в возможности различения между истиной и заблуждением или, как говорил Фома Аквинский: «Задача философа – проводить различия».

Вызовы, стоящие перед истиной
Слова Аквинского не очень популярны сегодня. По всей видимости, в эпоху постмодернистского релятивизма больше не модно проводить различия. Сегодня приемлемо говорить: «Это – истина», только если после этого не следует «…поэтому то – неправда». В частности, данное явление наблюдается в вопросах веры и религии, где каждая система убеждений должна быть на одинаковом уровне, когда речь идет об истине.

Существует целый ряд философий и мировоззрений, бросающих вызов понятию истины, но все же, при критическом изучении, все они противоречат сами себе по своей природе.

Философия релятивизма говорит, что всякая истина относительна и что не существует такого понятия, как абсолютная истина. Но можно спросить: является ли утверждение «всякая истина относительна» относительной или же абсолютной истиной? Если это относительная истина, тогда данное заявление просто не имеет смысла; как нам знать, в каких случаях и как оно применяется? Если же это абсолютная истина, тогда абсолютная истина существует. Кроме того, релятивисты противоречат своей собственной позиции, заявляя, что позиция «абсолютистов» неверна ¬– почему настаивающие на том, что абсолютная истина существует, также не могут быть правы? По сути, когда релятивисты говорят: «Истина не существует», они просят вас не верить им, и лучшее, что можно сделать, – это последовать их совету.

Исповедующие философию скептицизма просто подвергают сомнению всякую истину. Но относятся ли скептики скептически к самому скептицизму; сомневаются ли они в своих собственных убеждениях? Если это так, тогда на основании чего скептицизм вообще заслуживает нашего внимания? Если нет, тогда мы можем быть уверены по крайней мере в одном (иными словами, абсолютная истина существует) – скептицизм, по иронии судьбы, становится абсолютной истиной. Агностики заявляют, что мы не можем знать истину. Однако такое мышление также само себе противоречит, поскольку они утверждают, что знают по крайней мере одну истину: что мы не можем знать истину.

Последователи постмодернизма просто не утверждают никакой конкретной истины. Покровитель постмодернизма – Фридрих Ницше – описал истину следующим образом: «Что же тогда истина? Подвижная армия метафор, метонимов и антропоморфизмов … истина – это иллюзия … монеты, с которых стерлась их чеканка и которые сейчас имеют значение просто как металл, а не монеты». Как ни странно, постмодернисты, держа в руках монеты, которые теперь «просто металл», утверждают, по крайней мере, одну абсолютную истину: истину, что ни одна истина не может быть подтверждена. Как и другие мировоззрения, постмодернизм не выдерживает критики и сам себя опровергает.

Популярное мировоззрение – плюрализм – утверждает, что все претензии на истинность имеют одинаковую силу. Конечно, это невозможно. Могут ли два утверждения – одно о том, что женщина беременна, а другое, что нет, – быть одновременно истинными? Плюрализм рушится при применении закона противоречия, гласящего, что два несовместимых суждения не могут быть одновременно истинными – не может существовать «А» и «не А» в одно и то же время и в том же смысле. Как остроумно отметил один философ: тот, кто считает, что закон противоречия ошибочен (и, автоматически, что плюрализм верен) должен быть побит и подвергнут пыткам, пока не признает, что быть избитым и подвергнутым пыткам – не одно и то же, что не быть избитым и подвергнутым пыткам. И, опять-таки, плюрализм заявляет, что его позиция истинна, а все остальные – нет, а это противоречит его собственному основополагающему принципу.

За плюрализмом стоит радушный дух толерантности. Однако плюрализм путает идею, что все имеют равную ценность, с тем, что каждая претензия на истинность имеет одинаковую силу. Проще говоря, все люди могут быть равны, но не все претензии на истинность могут быть таковыми. Плюрализм не проводит различия между мнением и истиной, как отметил Мортимер Адлер: «Плюрализм желателен и допустим только в тех областях, которые касаются вопросов вкуса, но не вопросов истины».

Обличительная природа истины
Если понятие истины критикуют, то это происходит, в основном, по одной или нескольким причинам:

Одна из распространенных жалоб против кого-либо, утверждающего, что владеет абсолютной истиной в вопросах веры и религии, заключается в том, что такая позиция является «ограниченной». Но критики не понимают, что по своей природе правда является ограниченной. Проявляет ли учитель математики ограниченность, настаивая, что 2 + 2 равно исключительно 4?

Еще одно возражение против истины заключается в том, что утверждать, что кто-то прав, а кто-то – нет, является проявлением самонадеянности. Однако, возвращаясь к предыдущему примеру с математикой, разве является учитель математики самонадеянным, настаивая на единственно правильном решении арифметической задачи? Или же слесарь, который утверждает, что только один ключ откроет запертую дверь?

Третье обвинение против абсолютной истины в вопросах веры и религии – что такая позиция отталкивает людей, а не привлекает. Но истина, по своей природе, исключает свою противоположность. Все ответы, кроме 4, исключены из реальности того, чему на самом деле равно 2 + 2.

Еще одно критическое замечание против истины заключается в том, что настаивать на истинности является оскорбительным. Вместо этого, как заявляют критики, имеет значение искренность. Проблема этой позиции заключается в том, что истина невосприимчива к искренности, убеждениям и желаниям. Не имеет значения, насколько искренне человек считает, что неправильный ключ может подойти к двери; ключ все равно не подойдет и замок не откроется. Убеждения также не имеют влияния на истину. Тот, кто берет в руки пузырек с ядом в полном убеждении, что это – лимонад, все равно пострадает от пагубного воздействия яда. И, наконец, желание не имеет воздействия на истину. Человек может сильно желать, чтоб топливо в его машине не закончилось, но, если датчик указывает, что бак пуст, то машина остановится и никакое желание в мире не заставит машину чудесным образом ехать дальше.

Некоторые люди признают, что абсолютная истина существует, но утверждают, такая позиция уместна только в области науки, а не в вопросах веры и религии. Эта философия называется логическим позитивизмом, ее популяризировали такие философы, как Дэвид Юм и А.Дж. Айер. По сути, такие люди утверждают, что претензии на истинность должны быть либо (1) тавтологиями (например, все холостяки – неженатые мужчины) или же эмпирически проверяемыми (то есть, подтверждаемыми с помощью науки). Для логического позитивизма все разговоры о Боге являются нонсенсом.

Сторонники понятия, что только наука может претендовать на истинность, упускают из виду, что есть многие области истины, где наука бессильна. Например:
• Наука не может доказать дисциплины математики и логики, потому что она основывается на них как предварительном логическом условии.
• Наука не может доказать метафизические истины, как например, утверждение, что кроме моего собственного разума существуют другие разумы.
• Наука не в состоянии подтвердить истину в области морали и этики. Невозможно, используя науку, доказать, что, например, нацисты творили зло.
• Наука не в состоянии установить истину относительно эстетических вопросов, таких как красота восхода солнца.
• И, наконец, когда кто-нибудь заявляет: «наука является единственным источником объективной истины», то он делает философское утверждение – которое не может быть подтверждено наукой.

Есть также те, кто говорит, что абсолютная истина неприменима к области морали. Тем не менее, ответ на вопрос: «Морально ли пытать и убивать невинных детей?» является абсолютным и универсальным: «Нет». Или – в более личном плане – сторонники относительной истины в отношении морали, по видимому, всегда хотят, чтобы их супруги быть абсолютно преданными им.

Почему истина важна?
Почему так важно понимать и принимать концепцию абсолютной истины во всех сферах жизни (в том числе, относительно веры и религии)? Просто потому, что жизнь несет последствия за ошибки. Неправильная доза лекарства может убить человека; неправильные инвестиции могут привести к банкротству; сев на неправильный рейс, вы можете попасть не туда, куда хотите; ненадежный брачный партнер может привести к разрушению семьи и, возможно, болезни.

Христианский апологет Рави Захария выразился: «Факт в том, что истина имеет значение – особенно, когда вы являетесь получателем лжи». И нигде это не столь важно, как в области веры и религии. Вечность – невероятно долгое время, чтобы ошибаться.

Бог и истина
В течение шести судов над Иисусом контраст между истиной (праведностью) и обманом (неправедностью) был очевиден. Там стоял Иисус, Истина, будучи судим теми, каждое действие которых было переполнено обманом. Еврейские лидеры нарушили почти каждый закон, предусмотренный для защиты ответчика от несправедливого осуждения. Они усердно трудились, чтобы найти хоть какие-то показания, свидетельствовавшие против Иисуса, и, разочаровавшись, обратились к лжесвидетельствам, выдвинутым обманщиками. Но даже это не помогло им достичь своей цели. Поэтому они нарушили очередной закон и заставили Иисуса оговорить себя.

Перед Пилатом еврейские лидеры снова соврали. Они осудили Иисуса в богохульстве, но, так как они знали, что этого было бы недостаточно, чтобы уговорить Пилата казнить Иисуса, они заявили, что Иисус бросил вызов Цезарю и нарушил римский закон, призывая народ не платить налоги. Пилат быстро обнаружил их обман и даже не обратил внимания на это обвинение.

Праведник Иисус был судим неправедными. Печально, но факт, что последние всегда преследуют первых. Вот почему Каин убил Авеля. Связь между истиной и праведностью и между ложью и неправедностью демонстрируется рядом примеров из Нового Завета:
• «И потому Бог дает им подпасть под власть обмана, чтобы все те, кто не поверил истине и выбрал зло, поверили лжи и были таким образом осуждены» (2 Фессалоникийцам 2:11-12).
• «Нисходит гнев Божий с небес на всякий грех и зло людей, удерживающих истину в плену греха» (Римлянам 1:18).
• «…который каждому воздаст по делам его: тем, кто постоянством в добрых делах искал славы, чести и бессмертия, – вечную жизнь; себялюбцам, непослушным истине, а послушным злу, – гнев и ярость» (Римлянам 2:6-8).
• «[Любовь] не бесчинствует, любовь не себялюбива, не обидчива, не держит зла. Любовь не радуется злу, она радуется правде» (1 Коринфянам 13:5-6).

Заключение
Вопрос Понтия Пилата, заданный много веков назад, следует перефразировать, чтобы быть абсолютно точным. «Что такое истина?» не учитывает тот факт, что многие вещи могут иметь истину, но только одна вещь может быть Истиной на самом деле. Истина должна происходить откуда-то.

Суровая реальность такова, что Пилат смотрел прямо на Источник всей истины тем ранним утром более двух тысяч лет назад. Незадолго до ареста и появления перед правителем, Иисус сделал простое заявление: «Я – Истина» (Иоанна 14:6), что было довольно невероятным заявлением. Как может простой человек быть истиной? Он не мог бы ею быть, если бы Он не был больше, чем просто человеком – что, на самом деле, Он и утверждал. Факт заключается в том, что заявление Иисуса было подтверждено, когда Он воскрес из мертвых (Римлянам 1:4).

Рассказывают историю о парижанине, в гости к которому приехал человек из другой страны. Желая показать гостю великолепие Парижа, он повел его в Лувр, чтобы показать высокое искусство, а затем на концерт – в величественном симфоническом зале послушать игру выдающегося симфонического оркестра. В конце концов, чужеземец отметил, что ему не особенно нравится искусство или музыка. На что хозяин ответил: «Не их судят, а тебя». Пилат и еврейские лидеры думали, что судили Христа, но, на самом деле, судили их. Более того, Тот, Кого они осудили, будет однажды судить их, как и всех тех, кто удерживает истину в плену греха.

Пилат, по всей видимости, так никогда и познал истину. Евсевий, историк и епископ кесарийский, упоминает о том, что в конечном итоге Пилат покончил с собой во времена правления императора Калигулы – печальный конец и напоминание для всех, что игнорирование истины всегда приводит к нежелательным последствиям.

Что такое истина?

Что понимается под истиной, если истинным или ложным являются мысли, высказывания, мнения и суждения? В каком отношении находится такое эпистемологическое (теоретико-познавательное) определение истины к другим: к онтологическому, где речь идет об истине бытия, этическому, где речь идет об истинном благе? Истина— чрезвычайно широкое понятие, которое в русском языке ассоциируется со словом «правда», соединяющим истину и справедливость. В. С. Соловьев писал: «Если бы на вечный вопрос «что есть истина?» кто-нибудь ответил: истина есть то, что сумма углов треугольника равняется двум прямым или что соединение водорода с кислородом образует воду, — не было ли бы это плохой шуткой?»[9] Русский философ ставил проблему истины в аспекте человеческого бытия.

Современная теория познания сосредоточила свое внимание на истинности знания, игнорируя вопрос, является ли истинным наше бытие. Между тем еще Платон первичным считал вопрос о статусе того мира, который дан нашим чувствам. Созерцающий мир с помощью органов чувств и не обладающий «умственным зрением» человек похож на узника, находящегося в пещере и воспринимающего лишь слабые тени внешнего мира. Его познание, таким образом, не является познанием истины, ибо он воспринимает не подлинный мир. Предпосылкой постижения истины является свобода и мужество, благодаря которым человек, заключенный в пещеру, смог бы выбраться наружу. Но и его поджидает опасность: привыкший к полумраку, к смеси правды и обмана, он не в состоянии вынести яркий свет солнца. Поэтому еще одним условием истины является подготовка человека — образование, дающее способность понимать истину. Наконец, постижение истины предполагает у Платона решимость рассказать о ней людям, снять с них разного рода препятствия и завесы, мешающие свободному познанию. Ложь — это не просто заблуждение, а чаще всего обман или запрет думать и говорить. Отсюда борьба за истину требует напряжения всего существа человека, включая его разум и волю.

Вместе с тем, уже у Платона важен не только прорыв к сути бытия, но и поиск идей; только в их свете может быть правильно воспринято бытие. Важнейшим условием истины является правильная речь, которая относится к сути, в то время как ложная речь, выдавая различное за тождественное, несуществующее за существующее, препятствует установлению истины. Этот аспект был усилен Аристотелем, согласно которому утверждающая речь — это то, что выводит сущее на свет. Высказывания Аристотель определяет как функцию истинности. При этом он использует для ее определения понятие соответствия: истинность предложения «Сократ курносый» зависит не от мнения самого Сократа и даже не от мнений других людей. Наоборот, их мнения истинны лишь в том случае, если Сократ на самом деле курнос. Истинность зависит от объективного порядка вещей и не зависит от того, верят или нет в ее познающие субъекты.

Понимание истины как правильности и адекватности мышления было подхвачено в классической философии. Истина определяется как свойство знания, которое состоит в соответствии объективному положению дел. Правда, при этом возникли споры: высказывания должны соответствовать идеям разума или данным чувств. Ведь, по сути дела, требование соответствия знания «самому бытию» невыполнимо, так как оно всегда дано в формах познания. Есть еще одно противоречие в критерии соответствия: слова не похожи на мысли, а мысли — на вещи. Более того, сама попытка определить признаки истинности предполагает, что и признаки являются истинными. Так возникает порочный круг: то, что должно быть определяемым, входит в определяющее.

Дальнейшие попытки развития теории истины были связаны с уточнением понятия «соответствие»: одни философы сводили его к соответствию между высказываниями и фактами, другие — к сходству отношений. Однако что такое факт: истинное предложение или объективное положение дел? Эти затруднения привели некоторых философов к выводу, что следует ограничить проблему истины сферой сознания. В конце концов, большинство истин не подвергают критике и не проверяют. Отчасти они кажутся нам очевидными, отчасти основанными на авторитете других людей. То, что мы называем проверкой, чаще всего и состоит в сопоставлении тех или иных мнений с высказываниями, считающимися несомненными. Как бы мы ни сомневались во всем, как показал Декарт, само сомнение предполагает несомненное. Действительно, если глядя на свою руку я стану сомневаться, что это моя рука, то это уже вопрос не об истине, а о болезни.

Крайне важными критериями истинности являются непротиворечивость и последовательность высказываемого. Нельзя сбрасывать со счетов и консенсус, т. е. согласие других членов коммуникативного сообщества. Научение правильному языку напоминает не исследование, а дрессировку: сначала родители, потом воспитатели и учителя постоянно учат, как употреблять слова. Конечно, при этом возникает новая проблема: как в сложившуюся систему языка проникают новые высказывания. Но в любом случае следует признать, что новое мнение тогда истинно, когда остальные люди принимают его в ходе проверки.

С целью раскрытия философской природы истины целесообразно рассмотреть вопрос о соотношении знания и информации, истины и ценности, заблуждения и лжи. Многие критические замечания философов в адрес современных представлений об истине становятся более понятными, если учесть изменения понятия знания, которое вытесняется информацией. Если знание требует понимания и осмысления, так как оно традиционно связывалось с изменением познающего субъекта, то понятие информации лишено ценности о-этического значения, выражает меру порядка и определенности системы, инструментальные сведения о которых необходимо учитывать для выбора эффективного действия.

Понятие истины раньше включало ценностное содержание и характеризовало не только адекватность и соответствие, точность и практичность информации, но и оценку тех или иных возможностей и условий, при которых живет и действует человек. Сегодня параметры существования, задаваемые техникой и экономикой, расцениваются как объективные и выступают основой прогнозов и решений. Между тем критериями оценки социально-экономических решений должны стать не только технические возможности, но и человеческие потребности. В противном случае человек станет заложником техники, а знание не будет способствовать освобождению людей, как об этом мечтали ученые, философы и религиозные деятели.

Анализ соотношения истины с ложью и заблуждением также способствует лучшему уяснению ее богатого философского содержания. Поскольку истинность сегодня в основном расценивается как адекватность, то ее установление связывают с устранением условий возможности разного рода ошибок, неточностей и погрешностей. Между тем существование заблуждений и фабрикация лжи слабо учитываются разработанными в науке критериями истины, ибо они предполагают идеальное научное сообщество. Однако люди не ангелы и даже в науке нередки предрассудки и заблуждения, которые можно определить как непреднамеренную ложь. Их наличие вызвано сложным составом реального человеческого сознания, в котором кроме научных истин присутствуют повседневные традиции, навыки, умения, верования, социальные нормы и правила. Многие из них так или иначе устаревают и в случает отсутствия критической рефлексии, направленной на их устранение, могут стать источниками заблуждений.

Далеко не столь простой, как может показаться, является и проблема лжи. Ложь как намеренное искажение или сокрытие истины обычно связывают с корыстными интересами. В этом смысле заповедь «не лги» является моральным барьером, препятствующим выдавать желаемое за действительное. Вместе с тем еще Августин приводил примеры необходимой лжи. Допустим, рассуждал он, я хочу предупредить человека об опасности, но он мне не доверяет; не следует ли ему солгать, чтобы он поверил? Аналогичные проблемы могут возникать во взаимоотношениях ребенка и взрослого, больного и врача, судьи и подсудимого, победителя и пленника и т. п. Необходимо обратить внимание на то, что метафизическая градация истины и лжи выступает неким идеальным масштабом оценок, а в реальной жизни человек сталкивается с многочисленными разновидностями лжи — от умолчания, сокрытия, хранения тайны или секрета до намеренного искажения объективного положения дел, которое также может градуироваться в зависимости от той или иной цели: помочь человеку, оставить его в счастливом неведении, избавить от страданий или, наоборот, нанести ему вред, подчинить своей воле, использовать в своих корыстных интересах и т. п.

Проблема истины имеет важное мировоззренческое значение и споры о ней ведутся не только в теории познания. В центре споров в науке и политике, в искусстве и морали, в религии и философии находится вопрос о монизме или плюрализме истины, с которым тесно связаны проблемы абсолютной и относительной, субъективной и объективной истины. Можно выделить два подхода к решению названных проблем. Привлекательным остается классическое понимание истины как приоритетного понятия культуры. «Большая» истина — абсолютная и единая для всех обеспечила бы не только знание, но и мораль, а также религию, политику и жизненную практику. Однако анализ реальных функций такой «истины» обнаруживает, что она побеждает, как правило, при поддержке «огня и меча» и нередко выполняет не освобождающие, а репрессивные функции, что под ее именем скрываются тоталитарные идеологии. Неудивительно, что во всем мире ширится тенденция признания плюрализма, свободы мнений, т. е. релятивизация истины, утверждение ее зависимости от конкретной истории, культуры, национальной, этнической, социальной пр инадлежности.

Множественность истины несет другую угрозу. Отказ от универсальных масштабов оценки обостряет проблемы коммуникации и мирного сосуществования. Поэтому возникает сложный вопрос: как, не прибегая к фундаментализму (научному, религиозному, национальному), обеспечить порядок, взаимопонимание и нравственную солидарность человечества. Во всяком случае, тупиковым является стремление слить воедино истину, мораль, политический интерес и классовый подход. Установление границ применения истины не только не дискредитирует науку, но, наоборот, сделает ее более самостоятельной в своей области и одновременно контролируемой в ее социальных последствиях. Научная истина, добро и красота — это не одно и то же, но это такое различное, которое связано друг с другом и одно корректирует другое. Моральные религиозные проблемы не решаются ни научным, ни политическим путем, и наоборот. Однако это не означает, что моральные ценности не применимы в науке. Они задают ориентиры познания и жизни.

Из обзора некоторых подходов к определению истины следует несколько парадоксальный вывод: хотя и в жизненной, и в научной практике люди очень часто используют понятие истины, на самом деле его нельзя считать окончательно обозначенным. Этот вывод следует усвоить. Человечеству предстоит открывать не только еще неизвестные истины, но и новую истину об истине. Но она формулируется не за письменным столом, а в тех разнообразных практиках людей, которые заняты поиском конкретных истин в науке, искусстве, морали, жизни. Философия как раз и пытается осмыслить разнообразные формы жизни людей, понять, как сегодня функционируют такие различные и в то же время взаимосвязанные практики производства истины.

истина — это… Что такое истина?

ИСТИНА — истина, ы … Русский орфографический словарь

истина — Истина … Словарь синонимов русского языка

Истина — Знание * Истина * Заблуждение * Глупость * Мудрость * Образование * Ошибка * Путешествие * Ум * Учение Близкие темы: Вера * Доверие * Истина * Правда * Честность Истина Судьба каждой истин … Сводная энциклопедия афоризмов

ИСТИНА — гносеологическая характеристика мышления в его отношении к своему предмету. Мысль называется истинной (или просто И.), если она соответствует своему предмету, т.е. представляет его таким, каков он есть на самом деле. Соответственно, ложной… … Философская энциклопедия

Истина — Истина ♦ Vérité Нечто верное, правдивое, настоящее. Следовательно, истина – это абстракция (истины как таковой не существует, есть истинные факты или суждения). Но только благодаря этой абстракции мы и имеем возможность мыслить. Если бы… … Философский словарь Спонвиля

ИСТИНА — жен. противоположность лжи; все, что верно, подлинно, точно, справедливо, что есть [все что есть, то истина, не одно ль и то же есть и естина, истина?]; ныне слову этому отвечает и правда, хотя вернее будет понимать под словом правда: правдивость … Толковый словарь Даля

истина — Правда, аксиома. Истина азбучная, голая, горькая, непреложная, непререкаемая, святая. Говорит правду, режет правду матку, истина глаголет его устами. Это принято за аксиому. Выбрил ему всю правду матку в глаза. . Прот … Словарь синонимов

ИСТИНА — ИСТИНА, истины, жен. 1. Идеал познания, заключающийся в совпадении мыслимого с действительностью, в правильном понимании, знании объективной действительности (книжн.). Стремление к истине лежит в основе научных исканий. 2. То, что есть в… … Толковый словарь Ушакова

ИСТИНА — универсалия культуры субъект объектного ряда (см. УНИВЕРСАЛИИ), содержанием которой является оценочная характеристика знания в контексте его соотношения с предметной сферой, с одной стороны, и со сферой процессуального мышления с другой. 1) В… … История Философии: Энциклопедия

ИСТИНА — соответствие знания действительности; объективное содержание эмпирического опыта и теоретического познания. В истории философии истина понималась как соответствие знания вещам (Аристотель), как вечное и неизменное абсолютное свойство идеальных… … Большой Энциклопедический словарь

истина — ’истина в Ветхом Завете определяется как путь Господа (Пс. 24:10 ), дело рук Его (Пс.110:7 ), заповедь, откровение и закон Его (Пс.118:86 ,138,142) и сосредотачивается она в Самом Господе Боге (Иер.10:10 ). В Новом Завете нам истину явил Господь… … Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.

Понятие истины в теории познания Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XVI, № 2

снятие ИСТИНЫ в теории познания *

А. Л. НИКИФОРОВ

1. Современный отказ от понятия истины

Мы будем иметь в виду понятие истины в его классическом смысле, или в смысле теории корреспонденции: истинна та мысль, которая соответствует своему предмету. сохраняется. Истина и ложь — гносеологические характеристики X знания в его отношении к познаваемой реальности. Прагматизм,

X теория когеренции или эмотивизм пытались придать понятию

Ч истины иной смысл, однако все эти попытки, на мой взгляд, * оказались неудачными и сегодня едва ли заслуживают серьезного

X внимания. Поэтому в дальнейшем, говоря об истине, мы

{2 используем это понятие в его классическом смысле,

ф 1

* Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 06-03-00304а. ■■ 1 Платон. Кратил//Собр. соч.: В 4-х т. Т. 1. М., 1990. С. 615.

основные понятия классическом теории познания — рациональности, субъекта, объекта и особенно истины, наивно-реалисти-

Удивительно, что в течение XX века — века грандиозных успехов человеческого познания — понятие истины постепенно вытеснялось из философии науки. Логический позитивизм заменил понятие истины понятием верифицируемое™, т.е., грубо говоря, понятием соответствия чувственно данному. Г. Рейхенбах на место понятия истины пытался поставить понятие вероятности, рассматривая истину и ложь как предельные случаи высокой и низкой вероятности’. У К. Поппера истина рассматривается либо как недостижимый идеал, либо заменяется понятием степени правдоподобности. Т. Кун, И. Лакатос, их коллеги и современники вообще не пользуются понятием истины в своих методологических построениях, а П. Фейерабенд прямо призывает выбросить понятие истины на свалку исторических заблуждений человечества.

П. Фейерабенд вовсе не с целью эпатажа публики часто ссылается на дадаистов и порой себя именует дадаистом: именно выступление дадаизма против разума, нравственности и красоты он перенес в философию науки под лозунгом борьбы против жестких методологических правил, стандартов, норм; в конечном счете — против истины. Сначала — борьба с традиционным искусством и традиционным пониманием искусства, затем — борьба с традиционной наукой и традиционной философией науки.

Постмодернизм рассматривает науку как некий дискурс, как языковую игру наряду с другими языковыми играми, как производство каких-то текстов. Научная игра ничем не отличается от других игр и оценивается только с точки зрения удобства ее использования. Нет никаких границ между наукой и иными играми или текстами, поэтому наиболее перспективными оказываются междисциплинарные исследования, т.е. изготовление текстов, соединяющих в себе термины и утверждения из самых разных областей. Соответственно, постмодернизм отказывается и от различения традиционных областей философского исследования — онтологии, гносеологии, антропологии и т.д.

И, конечно, научные тексты могут оцениваться как удобные, полезные, привлекательные с эстетической точки зрения, но не как истинные или ложные3. ТШЛ ПРПШЛИР // “

См.: Хлебникова О. В. Образ науки в постмодернизме // Эпистемо-

логия и философия науки. 2006. Т. VII. № 1. С. 97-109. рн!

анельная дискуссий*

ческого понимания ее объективности, «абсолютности» и «единственности», выявить их неклассические смыслы, реализуемые в современной науке»4. Позицию Л. А. Микешиной горячо поддерживает и усиливает М. А. Розов: «Факты убедительно показывают, — объявляет он, — что мы познаем не мир как таковой, а на-

выразил Д. И. Дубровский: «Модный ныне крайний релятивизм

антураж, производит в “сухом остатке” красиво упакованные банальности, повторяет общие места, а главное — не замечает того,

Л. А. Микешина права, указывая на известные трудности, связанные с использованием классического понятия истины: неясность понятия «соответствие», посредством которого определяется понятие истины; отсутствие четких критериев, позволяющих отделить истину от заблуждения; проблема гносеологической оценки истории познания и т.д. К тому же до сих пор нет четкого и общепринятого представления о том, что такое знание и чем оно отличается от мнения и веры. Поэтому важно и нужно исследовать разнообразные факторы, релятивизирующие результаты познавательной деятельности, уточнять понятия субъекта, объекта и предмета познания, но, как мне представляется, все такого рода исследования сохраняют смысл лишь до тех пор, пока мы — явно или неявно — сохраняем классическую идею истины. Это становится совершенно очевидно, если попытаться представить себе, что однажды мы всерьез и полностью отказались от понятий истины и лжи.

По-видимому, это сразу же приведет к разрушению центрального ядра нашего мышления — логики. Логика есть наука о том, как нужно рассуждать, делать выводы. Она устанавливает принципы и правила корректных рассуждений, поэтому можно сказать, что логика есть наука о правильных рассуждениях. Но чем отличается правильное рассуждение от неправильного? Почему логика говорит нам, что из посылок «Все люди имеют две ноги» и «Ни

4 Микешина Л. А. Релятивизм как эпистемологическая проблема // Эпистемология и философия науки. 2004. Т. I. № 1. С. 63.

5 Там же. С. 64.

шу деятельность в этом мире»5. Противоположную точку зрения

(с его “плюрализмом”, “многомерным образом реальности”, “нелинейностью” и т.п.), несмотря на метафорический и снобистский

что впадает в самоотрицание» .

2. Истина и логика

одна собака не имеет двух ног» можно сделать вывод: «Ни одна собака не является человеком»; а вот из посылок «Все люди имеют две ноги» и «Все страусы имеют две ноги», нельзя сделать вывод: «Все люди — страусы»? Почему логика разрешает нам из посылок «Если сейчас лето, то я живу на даче» и «Сейчас лето», делать вывод: «Следовательно, я живу на даче»; а вот такой вывод:

«Если сейчас лето, то я живу на даче» и «Я сейчас живу на даче», следовательно, «Сейчас лето», она считает ошибочным? Потому, что между посылками и заключением первых двух выводов имеется отношение логического следования, а вот между посылками и заключениями вторых выводов такого отношения нет. Но что такое отношение логического следования? Оно определяется посредством понятия истины: высказывание В логически следует из высказывания А только тогда, когда при истинности высказывания А высказывание В всегда необходимо будет истинным. Понятие логического следования уточняется самыми разными способами, однако наиболее общее понимание следования задается истинностной связью между высказываниями.

Если мы отказываемся от понятия истины, то мы теряем способность отличать правильные выводы и рассуждения от неправильных. Правила вывода, не опирающиеся на понятие логического следования, становятся тогда правилами игры с символами, или со словами, которые можно принимать по соглашению, можно произвольно изменять, и ничто не ограничивает наш произвол. Тогда наши рассуждения действительно становятся не более чем языковой игрой, подобной любой другой игре.

В этой игре можно допускать противоречия и произвольно изменять значения терминов.

доказательство, обоснование и опровержение. Что такое доказа- СЕ

тельство? — Демонстрация того, что отстаиваемое нами высказы- К

вание вытекает, логически следует из общепринятых истинных х

посылок, постулатов, аксиом. Но если нет разделения правил {£

вывода на допустимые и недопустимые, если посылки нельзя Ф

оценивать как истинные или ложные, то доказательство превращается в игру словами и лишается убеждающей силы. Доказать [*■!

можно что угодно, но никто не обязан принимать это доказательство. Обоснование какого-либо высказывания есть либо его доказательство, либо его подтверждение с помощью общепризнанных истинных высказываний. Обоснование исчезает вместе с доказательством; остается только взаимная согласованность различных высказываний, да и она оказывается излишней: согласованность нескольких высказываний выражается в том, что они все одновременно могут быть истинными, но если нет истинностной оценки, то и о согласованности говорить нельзя.

Таким образом, отказ от понятия истины хотя и не лишает нас способности рассуждать, однако уничтожает разницу между рассуждением и шизофреническим бредом, между предсказанием и оракульским пророчеством. Например, лишается смысла судопроизводство: речи обвинителей и защитников становятся пустой болтовней, а вердикт присяжных «Виновен» или «Невиновен» уже не опирается на их убеждение в том, что подсудимый действительно совершил или не совершал инкриминируемое ему преступление, а обусловлено только тем впечатлением, которое производит на них обвиняемый.

3. Истина и знание

Вопрос о том, что такое знание, чем знание отличается от мнения, веры, предрассудков и фантазий, достаточно сложен и, по-видимому, до сих пор еще не имеет общепризнанного решения7. Различают множество видов знания, в частности «знание, что…» и «знание, как…». Нас в данном случае интересует только первое.

В. П. Филатов определяет знание как «соответствующее реальному положению дел, оправданное фактами и рациональными аргументами убеждение субъекта»8. И. Т. Касавин рассматривает знание как «форму социальной и индивидуальной памяти», как «результат обозначения, структурирования и осмысления объекта и в процессе познания»9. Несмотря на различие подходов к рас-

51 смотрению понятия знания, к анализу функций, форм существо-

вания и обоснования знания, эти авторы важнейшую черту знания X видят в его отнесенности к внешнему объекту, более того — в его

(К

«о

(О

соответствии познаваемому объекту. Мысль, соответствующая

X См. статьи Филатова В. П., Касавина И. Т., Никифорова А. Л. в руб-

15 рике «Обсуждаем статью «Знание»»: Эпистемология и философия науки.

Ф 2004. Т. I. № 1. С. 131-140.

Там же. С. 135. 4 Там же. С. 138.

своему объекту, истинна, но именно такая мысль и выражает знание. Порой не вполне четко различают два разных вопроса: вопрос о природе знания и вопрос о том, как выделить знание из всей суммы наших убеждений. По своей природе знание есть истинная мысль. Но как узнать, истинна та или иная мысль или нет? При решении этого вопроса мы прибегаем к доказательству, обоснованию, подтверждению и к прочим средствам, позволяющим нам с некоторой долей уверенности называть некоторую мысль истинной, считать се знанием. Верно, конечно, что эта уверенность никогда не может быть абсолютной: всегда есть риск принять ложную мысль за истину; но это никак не касается природы знания — знание есть истинная мысль, т.е. мысль, соответствующая своему предмету.

Здесь, как мне кажется, мы уже должны обратиться к чрезвычайно интересному и важному вопросу — вопросу о том, что же это такое — соответствие мысли объекту? Его истолковывали и как согласование, или совместимость, с чувственно данным, и как согласование, или совместимость, с протокольными или факту-альными предложениями, и как согласование, или совместимость, с фактами и т.п. Но, быть может, наиболее близким нашей интуиции является истолкование соответствия как отражения. В последние два десятилетия нашей истории мы с легкомысленной поспешностью отбросили марксизм и вместе с ним «принцип отражения». Конечно, и в работах В. И. Ленина, и во многих философских работах советского периода этот принцип формулировался излишне прямолинейно и упрощенно, что вызывало критическое к нему отношение. Однако в идее отражения содержалось важное рациональное зерно: истина, знание соответствуют изучаемому объекту в том смысле, что дают нам представление о том, каков он есть сам по себе, т.е. как-то отражают его.

По-видимому, между классическим понятием истины и понятием отражения существует тесная связь, и трудно отказаться от одного из них, сохранив другое. Очевидно, если мы отбрасываем х’

понятие истины, то устраняется и принцип отражения: если нельзя У

говорить о соответствии мысли объекту, то тем более нельзя говорить об отражении объекта мыслью. Обратное показать сложнее: кажется, что можно отбросить принцип отражения и все- е£

таки продолжать говорить о соответствии мысли объекту в каком- 55

то ином смысле. Действительно, многие мыслители принимали ^

классическое понятие истины, не принимая принципа отражения. «2

В частности, А.Тарский, формулируя семантическую концепцию ф

истины, отталкивается от классического понимания, но ни о Л

каком отражении у него нет речи. |ш|

Понятие соответствия мысли объекту является, конечно, чрезвычайно расплывчатым, его можно уточнять и конкретизировать по-разному. И все-таки, как мне представляется, и в своей повседневной жизни, и в научной деятельности мы истолковываем это понятие именно как отражение. Мы верим, что истинное знание дает нам верную или адекватную картину окружающего мира. Знание говорит мне, что если я посажу в землю клубень картофеля, то вырастет картофель, а не свекла или морковь. Так и происходит в повседневной жизни. Ученые также убеждены в том, что законы и теории отображают черты и особенности изучаемой реальности. Когда они утверждают, что тела состоят из молекул и атомов, что атом имеет сложную структуру и состоит из элементарных частиц, они убеждены, что так есть на самом деле. Когда они утверждают невозможность существования вечного двигателя, они убеждены, что такого двигателя нет во всей Вселенной. Устранение понятия истины лишает смысла наше стремление к познанию окружающего мира, лишает смысла научную деятельность.

4. Новые проблемы

Рассуждения В. И. Ленина в 1908 г. о том, что ощущения «копируют, фотографируют» и т.п. существующую вне нас реальность, во второй половине XX в. стали казаться несколько наивными. За это время совершилась революция в физике, значительно изменившая наши представления о пространстве, времени, материи; произошел пресловутый «лингвистический поворот» в философии, сформировалась новая математическая логика, значительное развитие получила философия науки, содействовавшая расширению и углублению историко-научных исследований. Все это потребовало уточнения и корректировки J прежних гносеологических представлений о соотношении знания

5^ и реальности, о прогрессе познания и т.д., либо полного отказа от

X них. Я остановлюсь лишь на двух результатах философско-

3» методологического анализа научного знания, которые, как мне

*5 представляется, являются настолько убедительными, что их нель-

W зя не учитывать в эпистемологических рассуждениях.

X Начиная с 30-х годов XX в., в процессе критики учения

gj логических позитивистов о «чистых» чувственных данных, об

Ф абсолютно и несомненно истинных протокольных предложениях

jjj многочисленными исследованиями психологов, лингвистов, фи-

И лософов и историков науки был обоснован тезис о «теорети-

ill

ческой погруженности» чувственного восприятия и фактов. Гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа, учение об онтологической относительности У. Куайна, работы Т. Куна и П. Фейерабенда убедительно показали, что нет «чистых» чувственных восприятий, нет фактов, независимых от наших теоретических допущений. На наши чувственные восприятия накладывается используемый нами язык, и он в значительной мере определяет чувственные образы окружающих вещей. В устанавливаемые нами факты входят наши теории, и изменение теорий приводит к изменению фактов. В работе Куна «Структура научных революций» и в книге Фейерабенда «Против метода» приведено множество примеров того, как смена парадигм или фундаментальных теорий изменяет наше восприятие мира и получаемые наукой факты. Язык, теоретические представления, существующие приборы и инструменты исследования в значительной мере предопределяют его результаты. Каждая парадигма создает свою собственную онтологию, свой собственный мир, и неясно, какая из онтологических моделей в большей мере похожа на реальность.

Тезис о теоретической нагруженности фактов вызвал многочисленные дискуссии и, в конечном счете, привел некоторых философов к мысли о том, что в современной науке размывается грань между субъектом и объектом, что классическое противопоставление субъекта и объекта устарело. Эту мысль развивает в своих работах Л. А. Маркова: «Идеализации субъекта и предмета познания, — считает она, — созданные в классической науке, перестают играть свою роль… Предельное логическое развитие характеристик субъекта приводит к «размыванию» понятия субъекта, как оно сформировалось в классической науке, и, соответственно, к разрушению субъект-предметного отношения»10. Если кратко выразить суть всех рассуждений о преодолении современной эпистемологией классического противопоставления субъекта и объекта познания, то можно сказать следующее: классическая наука считала, что объект познания существует вне и независимо от 5

субъекта; поэтому она стремилась к тому, чтобы результат позна- ^

ния определялся только свойствами объекта, а все субъективные X

«привнесения» должны быть устранены из этого результата; одна- х

ко сейчас выяснилось (или, лучше сказать, было осознано), что ^

предмет познания создается познающим субъектом или, по край- К

ней мере, включает в себя какие-то особенности субъекта — язык, х

__________ -й

10 Маркова Л. А. Эмпирические исследования как путь к выработке V

нового понятия субъекта // Эпистемология и философия науки. 2004. Т. № 1.С. 75.

(В

принимаемую теорию, инструментарии, культуру и эпоху, воплощенные в субъекте; поэтому субъект познания как бы сливается со своим предметом.

Какие выводы отсюда следуют для нашей темы? Наиболее радикальным выводом будет такой: предмет познания целиком зависит от субъекта, поэтому, познавая, как ему кажется, внешний мир, субъект фактически познает самого себя — свою культуру, свою эпоху. Такая точка зрения выглядит чрезвычайно интересной, но, очевидно, она потребует весьма существенной перестройки традиционной теории познания. Кажется, никто всерьез не пытался отстаивать и развивать эту позицию.

По-видимому, наиболее распространенным ныне является мнение, что предмет познания частично воплощает в себе какие-то черты познаваемого объекта, а частично обусловлен особенностями познающего субъекта. Как выражается Л. А. Маркова, трансцендентальный субъект классической науки сменяется культурно-историческим субъектом неклассической науки. Следует признать теоретическую нагруженность фактов и влияние субъекта на предмет познания. Субъекты познания принадлежат к разным культурам и эпохам. Но тогда применимость классического понятия истины действительно вызывает сомнения. Кажется, истина теряет свою объективность, абсолютность и общезначимость. Каждая культура, каждая эпоха вырабатывают свои истины, и истины одной культуры могут казаться лишенными смысла представителям другой культуры.

Таким образом, мы оказываемся перед проблемой: можно ли совместить классическое понятие истины с признанием теоретической нагруженности фактов и культурно-исторического характера субъекта познания?

5. сической концепцией истины, можно преодолеть, если обратиться

X к широко известному и уже почти тривиальному разграничению

X объекта и предмета познания. Объектом познания, в самом

Ч общем виде, является внешний мир, а предметом познания —

какие-то стороны, свойства, аспекты этого мира, которые мы X выделяем для изучения. Кажется, ни один внешний объект не

изучается весь целиком, со всеми его свойствами и сторонами. Ф Каждая наука выделяет в нем свой собственный аспект изучения,

формирует свой собственный предмет. Возьмем, например, !■* висящую над нами Луну. Математика она может интересовать со

шМР

стороны своей геометрической формы; астроном исследует особенности ее движения вокруг Земли; геохимика мог бы заинтересовать состав ее поверхности и т.п. Человек в экономической науке предстает как покупатель или продавец, как потребитель или бизнесмен, как кредитор или должник; для биолога человек -живой организм, осуществляющий обмен веществ с окружающей средой и находящийся в той или иной степени родства с другими живыми организмами; для физика это — материальное тело с определенной массой и т.д. Каждая наука сама формирует предмет своего изучения.

Понятия и утверждения развитой научной теории говорят не о реальных, а об идеализированных объектах, представляющих собой выделенные стороны и свойства реального мира, подвергшиеся абстрагированию и идеализации и превращенные в некоторые самостоятельные сущности — в инерциальные системы, материальные точки, в идеальные газы, в покупателей, в биоло-

■

гические виды, в совершенные зеркала и т.п. Из этих идеальных объектов складывается онтология, формируемая теорией. Собственно говоря, именно эта онтология и является предметом исследования данной теории. «Теоретические законы непосредственно формулируются относительно абстрактных объектов теоретической модели, — пишет В. С. Стёпин. — …Можно высказать достаточно универсальный методологический тезис: формулировки теоретических законов непосредственно относятся к системе теоретических конструктов (абстрактных объектов).

И лишь в той мере, в какой построенные из них теоретические схемы репрезентируют сущностные связи исследуемой реальности, соответствующие законы могут быть применены к ее описанию»11. В. С. Стёепин подробно рассматривает онтологические модели разных уровней, показывая, что теоретическим законам разной общности соответствуют разные идеализированные объекты и что, таким образом, онтология развитой научной теории носит многослойный характер. К сожалению, онтологические структуры, состоящие из идеализированных объектов, он называет

«теоретическими схемами» — термин, который, как мне пред- ^

ставляется, способен порождать некоторые недоразумения.

———- Ф

11 Стёпин В. С. Философия науки. Общие проблемы. М., 2006. С. 181, да

182. [Ц

элементе как о некоем идеализированном объекте, само реальное существование которого было для него сомнительно. Но это был элемент новой онтологической картины, сменившей прежнюю онтологию четырех стихий. «Бойль не знает, — пишет в этой связи И. Т. Касавин, — сколько и какие именно элементы существуют в природе. Однако он убежден, что те, кто вслед за Аристотелем верят в четверицу античных стихий (землю, воздух, огонь и воду) или, придерживаясь более современных ему алхимических учений, в триаду ртути, серы и соли, не имеют для этого достаточных оснований… В сущности, Бойль подвергает скептической критике сам фундамент натурфилософии XVII в. Это был первый шаг на пути формирования теоретически корректного и аналитически-

СЕ

операционального понятия химического элемента и, тем самым,

утверждения химии как науки»

Здесь же можно вспомнить рассуждения Поппера о «третьем мире» объективного знания: несмотря на то что этот мир создан нами, он содержит в себе свойства и связи, которые могут быть нам неизвестны, он порождает проблемы, о которых мы и не думали: «Не обижая Кронекера, я соглашаюсь с Брауэром, что последовательность натуральных чисел есть человеческая конструкция. Хотя эту последовательность создаем мы, она, в свою очередь, создает свои собственные автономные проблемы. Различие между нечетными и четными числами не порождается нами: оно есть непреднамеренное и неизбежное следствие нашего творчества. Конечно, простые числа являются аналогичным образом непреднамеренно автономными и объективными фактами; очевидно, что и в данной области существует много фактов, которые мы можем обнаружить: так возникают предположения, подобно догадке Гольдбаха. И эти предположения, хотя и связаны косвенным образом с результатами нашего творчества, непосредственно касаются проблем и фактов, которые отчасти возникают из нашего творчества; мы не можем управлять этими проблемами и фактами или влиять на них: они суть достоверные

х факты и истину о них очень часто трудно обнаружить»13. *

парадигма создает собственную онтологию, мир объектов,

и >>

X который она изучает.

X Вообще говоря, здесь нет ничего удивительного. Мир здравого

смысла, мир повседневного опыта состоит из идеализирован-

ных объектов такого рода. Когда мы говорим об окружающих

«О

12 Касавин И.Т. Наука и культура в трудах Роберта Бойля // Эпистемо-Ф логия и философия науки. 2007. Т. XI. № 1. С. 220.

‘ Поппер К. Эпистемология без познающего субъекта // Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 454.

вещах или даже действуем с ними, мы имеем в виду их абстрактные идеальные представления, а вовсе не то, как они существуют «сами по себе». Деревья, облака, дома или река даны нам только какими-то отдельными своими сторонами, которые мы превращаем в предметы, обозначаемые словами. Даже люди, с которыми мы имеем дело в повседневной жизни, в мире нашего опыта превращаются в бледные плоские тени, в носителей определенных социальных функций. Каждый из нас создает свой собственный мир, в котором он живет и действует, свою «субъективную реальность».

Утверждения теории относятся к ее онтологии, к ее идеализированному объекту. И когда мы говорим, что истинное утверждение соответствует своему предмету, мы можем истолковать это как соответствие утверждения объектам онтологической модели.

На языке теории можно формулировать различные утверждения относительно ее онтологической модели. Одни из них будут истинными, другие ложными. Скажем, утверждение «Сила тока в цепи прямопропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению проводника» будет истинно, ибо соответствует реальным отношениям между идеальными объектами «сила тока», «напряжение» и «сопротивление». А вот утверждение «Молекула воды состоит из двух атомов кислорода и одного атома водорода» будет ложно в той онтологической модели, которую задает химия.

Как мне представляется, это принципиально важный момент.

Когда мы истолковывали истину как соответствие мысли объекту, то обычно подразумевали при этом реальный, существующий «сам по себе» объект, внешний мир. Но осознание роли субъекта, его теоретических и технических средств в формировании изучаемых объектов показывает упрощенность, даже наивность такого истолкования. Теперь же, говоря о соответствии, мы подразумеваем не внешний объект, а предмет познания. Этот предмет действительно задается субъектом: именно субъект выделяет в реальности какие-то стороны, которые он превращает >>

в предмет своего познания. Но, как и прежде, истинность сохраняет свою объективность, ибо соответствие мысли предмету ^

никак не зависит от субъекта: оно зависит от свойств предмета, к

которые, в свою очередь, определяются не только субъектом, но и внешним миром. Таким образом, классическое понятие истины л

сохраняется даже при учете результатов философии науки, полученных за последние 50 лет. Оно становится лишь более точным.

6. Истина и развитие знания

Различные науки и теории, существующие в них, будут задавать разные онтологические модели, в которых будут истинны специфические утверждения. Истины физики не будут истинами социологии или биологии. Однако они совместимы, ибо относятся к разным идеальным объектам; т.с. эти истины находятся в отношении дополнительности. Здесь нет никакой проблемы. Проблема возникает в том случае, когда мы рассматриваем одну дисциплину и сменяющие в ней друг друга теории. Как быть с соотношением истин физики Аристотеля и физики Ньютона, астрономии Птолемея и астрономии Коперника, химии Шталя и химии Лавуазье?

С точки зрения Куна, каждая парадигма решает свои «головоломки», и проблемы одной из них не являются проблемами другой. Фейерабенд, в добавление к этому, подчеркивает несоизмеримость разных парадигм: их невозможно сравнивать, и нет оснований считать, что одна в чем-то превосходит другую. Если согласиться с этим, то утверждение Аристотеля о том, что более тяжелое тело устремляется к земле с большей скоростью, просто следует признать истинным в онтологической модели его физики. Утверждение Галилея о том, что все тела независимо от их веса падают на землю с одинаковым ускорением, было бы, в свою очередь, истинно в онтологической модели Галилея. И мы вместе с Куном, Фейерабендом и Поппером должны были бы считать, что переход от аристотелевской физики к физике Ньютона не означал никакого прогресса в развитии познания и ничего не добавил к истинному описанию мира: просто от одного набора истин, от одной онтологической модели мы перешли к другому набору истин. языка. А. Тарский подчеркивает, что метаязык всегда сущест-

СЦ венно богаче объектного языка: он не только включает в себя все

К выражения объектного языка или их переводы, но в дополнение к

ним содержит еще имена этих выражений и семантические понятия, отсутствующие в объектном языке. Может быть, Ф отношение между старой и новой парадигмами можно уподобить

отношению между объектным языком и метаязыком и рас-\щ сматривать новую парадигму по отношению к старой как некую

ное утверждение, ибо в онтологию этой физики включается

III

метатеорию: она в некотором смысле включает в себя онтологию старой парадигмы, очерчивает ее границы и объясняет, почему утверждения старой парадигмы были истинны относительно этой онтологии. Вместе с тем новая парадигма показывает, что выход за пределы этой онтологии делает утверждения прежней парадигмы ложными или бессмысленными. Иначе говоря, новая парадигма очерчивает сферу применимости старой парадигмы.

Хорошую иллюстрацию этого положения дает Фейерабенд своим анализом деятельности Галилея, в частности рассмотрением того, как Галилей устранил так называемый «аргумент башни» против учения Коперника14. Все могут наблюдать, что камень, брошенный с вершины башни, падает вертикально к ее подножью. Это как будто бы свидетельствует о том, что Земля покоится, ибо если бы Земля вращалась, как утверждает Коперник, то за время падения камня башня вместе с Землей сдвинулась бы на значительное расстояние, и камень упал бы далеко от подножья башни. Однако камень падает к подножью башни; следовательно, движется вертикально по прямой линии. Галилей же утверждает, что камень совершает криволинейное движение: он движется вместе с Землей и башней и одновременно движется к Земле. Но Галилей не хочет сказать, что утверждение о вертикальном падении камня просто ошибочно. Он показывает, что, в рамках старой онтологической модели с неподвижной Землей и признанием оперативного характера всякого движения, это утверждение истинно. Оно становится ложным в новой онтологической модели, содержащей принцип инерции и признающей неоперативный характер совместного движения. Переход к новой онтологии обнаруживает сферу применимости этого утверждения.

Онтология новой теории богаче, полнее, точнее онтологии старой теории, однако она включает в себя старую онтологию. Поэтому некоторые истинные утверждения старой теории остаются истинами и в новой теории. Но какие-то утверждения, считав-шиеся истинными в старой теории, становятся ложными в новой. и

Однако новая теория способна объяснить, почему эти утвержде- >»

ния считались истинными: они действительно истинны в пределах

е£

онтологической картины, задаваемой старой теорией. Например, аристотелевская физика утверждала, что всякое движение обусловлено приложением силы. В физике Ньютона это невер- ш

Л С

Фейерабенд П. Против методологического принуждения. Гл. 6,1 II X

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

движение по инерции, не требующее приложения силы. Однако ньютоновская физика объясняет, что в применении к определенному классу тел и движений это утверждение аристотелевской физики является истинным. Когда вы двигаете тяжелый шкаф или везете тачку с песком по глинистой дорожке, стоит вам перестать прикладывать усилие, они тут же остановятся. Аристотель считал, что чем тяжелее тело, тем с большей скоростью оно падает на Землю. И это истинно, когда речь идет об описании движения таких объектов, как камень и кленовый лист, перо птицы и яблоко. Но в более широкой и богатой онтологической модели, учитывающей сопротивление воздуха и удельный вес, утверждение Аристотеля становится ложным, хотя и сохраняет свою истинность в пределах старой онтологии.

Таким образом, если некоторое утверждение истинно, т.е. соответствует своему предмету — тем чертам и особенностям внешнего мира, которые выделяет соответствующая теория, — то оно остается истинным в своей онтологической модели, несмотря на приход новой теории. Новая теория вводит новую онтологию, в которой некоторые прежние истины могут оказаться ложными или бессмысленными. Однако новая онтология является расширением, обогащением или изменением старой онтологии; т.е. новая теория либо расширяет аспект рассмотрения, углубляет его, либо изменяет. Поэтому новая теория способна объяснить и показать, почему истинные утверждения старой теории были и остаются истинными.

Это можно сравнить с картинами мира, создаваемыми ребенком и взрослым. Эти картины значительно различаются, однако взрослый человек способен понять, почему те или иные вещи ребенок воспринимает именно так, почему он населяет мир сказочными героями, почему он испытывает страх или радость от тех или иных вещей и событий. Взрослый человек воспринимает мир в значительной мере не так, как ребенок: его картина мира значительно полнее, глубже, в ней отсутствуют какие-то объекты, входящие в картину мира ребенка; однако взрослый человек вполне способен понять, почему ребенок рисует себе мир так,

X и и >■

ас а не иначе.

3- Возможно, эта аналогия поможет нам понять развитие науки

как смену онтологических картин или, если угодно, смену

идеализированных объектов: с течением времени онтологические X модели наших теорий становятся все более точными, богатыми и

детализированными. Старые истины сохраняются, мы лишь Ф лучше представляем себе границы их применимости: та истина, что для горения нужен воздух, сохраняется и в новой химии, она [■Ц лишь уточняет, что для этого нужен не весь воздух, а лишь одна

его составная часть — кислород. Но, в конце концов, определив истину как соответствие мысли предмету теории, мы осуществили лишь «сдвиг проблемы», как выразился бы И. Лакатос: остается главный вопрос — о соотношении онтологической модели, или идеализированного объекта теории, и самой реальности.

Ответ на этот вопрос и дают эмпирические методы науки -наблюдение и эксперимент. Например, в разных системах геометрии мы можем доказывать в качестве теорем разные утверждения и считать их истинными в рамках соответствующей идеализированной онтологии. Но какая из систем геометрии описывает структуру реального физического мира — это уже, как сказал бы Р. Карнап, «внешний вопрос», он решается выходом за пределы теоретической системы и обращением к реальным вещам. Эксперимент показывает, в какой мере наши идеальные объекты отображают выделенную для изучения сторону реальности. Какие-то сущности, включенные в нашу онтологическую картину, могут оказаться несуществующими, как это было с флогистоном или эфиром; какие-то сущности, которые мы считали простыми, могут оказаться сложными, как это было с античным атомом или воздухом. Но в целом картина мира, рисуемая наукой, с течением времени становится все более точной, все более адекватной исследуемому аспекту реального мира.

В естественных науках бывают периоды, когда одна теория, парадигма, сменяет другую, когда одновременно конкурируют две или три теории, претендующие на исследование одних и тех же сторон реальности. Но эти периоды обычно завершаются победой одной теории, парадигмы. Даже в те моменты, когда ученые не могут решить, какая же из выдвинутых теорий верна, они не мирятся с плюрализмом теорий: они стремятся найти единую общую точку зрения, одну теорию.

Рассуждения о плюрализме, о релятивизме научных истин опираются, главным образом, на общественные или гуманитарные науки, в которых часто сосуществуют разные концепции, претендующие на описание одних и тех же сторон общественной и

жизни, социальных групп и институтов. Можно ли сохранить

и >.

классическое понимание истины также и для этой области? Или 5С

нам нужно здесь какое-то другое понятие? Иначе говоря: можно X

е£

(О

ли в области общественных наук оценивать теории в их отношении к своему предмету и посредством этого — к реальности, или же эта оценка должна быть заменена какой-то другой оценкой?

Этим вопросом открывается новая перспектива в исследо- с

ваниях проблемы истины, остающейся центральной в современ- Ц

ной гносеологии. (в

Основные понятия публикационной активности — Документация ИСТИНА (руководство пользователя) RU.2067089.4041701-03 32 01

В данном разделе описываются основные понятия и терминология применяемые в издательской сфере, библиотечном деле и наукометрии, а также структура ввода данных о публикациях в ИАС ИСТИНА.

Структура ввода данных о публикациях

В ИАС ИСТИНА регистрируются следующие виды публикаций:

Они могут издаваться как самостоятельное издание (Книги) или являться частью различных видов изданий. На следующей схеме представлены издания, классифицированные по характеру информации (Рис. 273).

Рис. 273 Виды публикаций по характеру информации

Статьи печатаются в

Сборник может содержать статьи разных авторов или авторских коллективов, а также быть составлен из материалов, принадлежащих одному автору или коллективу авторов. В последнем случае, в ИАС ИСТИНА такую публикацию надо регистрировать как Книгу.

Тезисы издаются в сборниках, которые называются Тезисы докладов научной конференции.

Следует отметить, что с такими видами публикаций, как Статья в материалах научной конференции и Тезисы доклада связаны два понятия, которые не являются принадлежностью самой публикации, однако характеризуют важную часть научной деятельности. Это доклад и докладчик. Можно быть автором доклада, но не являться докладчиком. Различают следующие виды докладов:

пленарный,
секционный,
стендовый.

Если доклад был прочитан, но не был опубликован в виде тезисов, материалов конференции или размещен в сети интернет на сайте соответствующего мероприятия, то такой доклад не может быть верифицирован в ИАС ИСТИНА.

Главы являются составной частью

Также как и Сборники научных трудов, эти издания могут содержать главы, написанные разными авторами или авторскими коллективами, но могут принадлежать и одному автору или быть плодом совместных усилий всего коллектива соавторов. В таком случае эту публикацию также надо регистрировать как Книгу, а не набор Глав. Хотелось бы подчеркнуть, что Научный отчет хоть и является книжным изданием, однако издается на правах рукописи.

Несмотря на то, что такие издания как

также могут быть разбиты на главы и содержат статьи, они рассматриваются как единое целое и регистрируются как книги.

Регулярность изданий

Важной характеристикой издания является регулярность его выхода (Рис. 274).

Рис. 274 Виды публикаций по регулярности выхода

По этому признаку издания делятся на непериодические и сериальные, которые в свою очередь бывают продолжающимися и периодическими. Из периодических изданий в ИАС ИСТИНА регистрируются журналы и газеты. Все остальные издания являются книгами. При регистрации в ИАС ИСТИНА книги, она изначально считается непериодическим изданием, но затем может быть включена в серию, если имеются уже зарегистрированные издания из той же серии.

Целевое назначение изданий, повторность выпуска и оригинальность содержания

По целевому назначению издания зарегистрированные в ИАС ИСТИНА делятся на научные, научно-популярные, учебные и справочные (Рис. 275).

Рис. 275 Виды публикаций по целевому назначению

Все книги имеют такую важную характеристику, как повторность выпуска (Рис. 276).

Рис. 276 Виды публикаций книг по повторности выпуска

Для книг изданных одним издательством различают первое и разного вида переиздания:

По оригинальности содержания издания зарегистрированные в ИАС ИСТИНА делятся на

Для переводных изданий помимо авторов оригинального издания фиксируется автор перевода. Для многоязычных изданий, также может быть указан переводчик.

Территориальный признак, целевая аудитория изданий

Для монографий зарегистрированных в ИАС ИСТИНА, учитывается вхождение в одну из двух категорий:

иностранное издание,
российское (федеральное) издание.

Для Материалов и Тезисов докладов научных конференций, а также периодических изданий учитывается вхождение в одну из следующих категорий:

Сами конференции (съезды, симпозиумы) также классифицируются по этому признаку.

Для учебных изданий зарегистрированных в ИАС ИСТИНА, учитывается вхождение в одну из категорий:

Общеобразовательные учебники, помимо этого признака, могут обладать еще одной важной характеристикой — вхождение в Федеральный перечень учебников, рекомендованных к использованию при реализации программ общего образования. Для всей остальной общеобразовательной учебной литературы аналогичный параметр — вхождение издательства в Перечень организаций, осуществляющих издание учебных пособий, которые допускаются к использованию в образовательном процессе имеющих государственную аккредитацию и реализующих образовательные программы общего образования образовательных учреждениях.

Грифы учебных изданий

До 01.02.2007 в РФ действовало Положение о порядке присвоения учебным изданиям грифа Министерства образования РФ, утвержденного приказом Минобразования России N 81 от 14.07.99. Согласно этому Положению, Минобразования РФ утверждает учебные издания в качестве учебников и учебных пособий через процедуру присвоения грифа. Гриф свидетельствует о том, что данное учебное издание отвечает требованиям федерального компонента государственных образовательных стандартов профессионального образования, обязательным минимумам общего образования, примерным программам и другим нормативным требованиям, утвержденным Минобразования РФ. Без грифа книга не могла быть включена в учебный процесс любого стороннего вуза, оставаясь внутривузовской разработкой.

В Положении закреплялась советская система четырех последовательных уровней учебного издания:

«допущено в качестве учебного пособия»,
«рекомендовано в качестве учебного пособия»,
«допущено в качестве учебника»,
«рекомендовано в качестве учебника».

Как правило, при первом издании книга получала гриф «допущено», но после практической апробации в учебном процессе ей присваивался более высокий гриф «рекомендовано».

Приказом Минобразования РФ N 2959 от 09.07.2003 было утверждено новое Положение о порядке присвоения (подтверждения) учебным изданиям грифа Минобразования РФ в области общего образования.

Постепенно министерство пришло к отказу от собственного грифования, похожие грифы стали выдавать различные организации академического сообщества: учебно-методические объединения (УМО), научно-методические советы, Федеральный институт развития образования (ФИРО). Приказом МОН РФ N 10 от 15.01.2007 Положение было отменено. Однако тем же приказом министерство утвердило перечень государственных учреждений, уполномоченных для подготовки рецензий о возможности использования учебных изданий в образовательном процессе образовательных учреждений профессионального образования.

Со временем не все, но многие УМО превратились в законсервированные бюрократические инстанции, не способные к адекватной оценке изданий. Кризис УМО стал настолько очевидным, что МОН РФ приступило к организации Федеральных УМО по укрупненным группам специальностей и направлений подготовки. Однако новые ФУМО будут заниматься в первую очередь приведением образовательных программ вузов и колледжей в соответствие с ФГОСами и профстандартами. В Типовом положении об УМО, утвержденном приказом МОН РФ № 505 от 18.05.2015, среди направлений деятельности ФУМО рецензирование и грифование учебных изданий не упоминаются.

Приказом МОН РФ № 942 от 02.09.2015 был отменен ранее действовавший порядок рецензирования учебных изданий для профессионального образования. Таким образом, в настоящее время для общеобразовательных учебных изданий существуют два утвержденных списка:

перечень рекомендованных учебников (приказ МОН РФ N 38 от 26.01.2016),
перечень организаций, осуществляющих издание учебных пособий (приказ МОН РФ N 699 от 09.06.2016).

Для остальных учебных изданий осталась система грифов УМО и ФИРО, которая однако никак не регламентирована со стороны государства.

Индексирование изданий

Для научных изданий зарегистрированных в ИАС ИСТИНА, учитывается вхождение в одну или несколько категорий:

Однако, следует принимать во внимание, что все наукометрические показатели, приводимые в перечисленных базах, являются статистическими и ни в коей мере не могут отражать качество какой-либо отдельно взятой статьи или однозначно характеризовать уровень конкретного ученого. Большое количество цитирований может означать как очень высокий уровень представленных в статье результатов, так и наличие в статье грубейших ошибок, но что можно сказать точно – так это то, что тема, затронутая в высокоцитируемой по той или иной причине статье, вызывает интерес большого количества ученых.

«Довлатов был готов пожертвовать истиной, но не чистотой стиля» – о прозе знаменитого писателя

Автор «Компромисса», «Заповедника», «Чемодана» – прекрасный журналист и блестящий рассказчик. В чем особенность его творчества и почему писатель не брезговал «привирать» – школьникам «Сириуса» рассказала почетный работник общего образования, учитель русского языка и литературы Президентского физико-математического лицея №239 Санкт-Петербурга Любовь Сердакова.

«Художественный метод – театральный реализм, жанр – псевдодокументалистика», – так определял творчество Сергея Довлатова один из ближайших друзей, петербургский литературовед и писатель Андрей Арьев . Будучи выдающимся мастером слова, умевшем превратить реальность в искрометную выдумку-анекдот, он чуждался «литературы Больших Идей» (определение Набокова, прим.ред.) и предпочитал называть себя простым рассказчиком. «Писатели пишут, как люди должны жить. Я же пишу, как они живут», – объяснял автор.

«Выявляя сущность довлатовской прозы, Андрей Арьев говорил, что в литературе Довлатов существует так же, как гениальный актер на сцене, – вытягивает любую провальную роль. Секрет притягательности его прозы кроется в удивительной наблюдательности: окружающий мир он всегда описывал точно и узнаваемо», – рассказывала Любовь Сердакова.

Довлатов – чуткий стилист, в его сочинениях все слова во фразе обязательно должны начинаться с разных букв, это важно. «Шагал, который жил в Харькове», написал в одном из своих рассказов Довлатов (воспоминания писателя Виктории Токаревой). Ба, вот так странность: Шагал же жил в Витебске. И Довлатов, конечно, это прекрасно знал. Причина намеренного искажения фактов простая: он не мог поставить рядом две буквы «в». Написать «В Витебске» было невыносимо, это трудно произносить. И здесь Довлатов был готов пожертвовать истиной, но не чистотой стиля.

Его подруга Людмила Штерн в одной из своих статей рассказывала: «Сергей был нетерпим к пошлым пословицам и поговоркам, к ошибкам в ударениях, к вульгаризмам и украинизмам. Люди, говорящие «позвОнишь», «катАлог», «пара дней», переставали для него существовать. Он мог буквально возненавидеть собеседника за употребление слов «вкуснятина», «ладненько», «кушать» («мы кушали в семь часов»), «на минуточку» («он на минуточку оказался ее мужем»), «Звякни мне утром» или «Я подскочу к тебе вечером».

Вместе с тем для Довлатова самое важное – живая речь, – объясняла педагог. Его остроумие сопоставляют с Гоголем, Зощенко и Шварцем, смешное он искал там, где бы другим было незаметно. Над природой его юмора размышлял и литературный критик Александр Генис: «Он подслушивал жизнь. И в этом отношении его «Записные книжки» – очень характерные истории, потому, что половине событий, которые он там описывает, я был свидетелем…». Простые сюжеты и построение фразы давали невероятный эффект, его герои проявляли себя преимущественно в диалоге. Характеры – внятны, проза – человечна.

«…Встретил я экономиста Фельдмана. Он говорит:

– Вашу жену зовут Софа?

– Нет, – говорю, – Лена.

– Знаю. Я пошутил. У Вас нет чувства юмора. Вы, наверное, латыш?

– Почему латыш?

– Да я же пошутил. У Вас совершенно отсутствует чувство юмора. Может, к логопеду обратитесь?

– Почему к логопеду?

– Шучу, шучу. Где Ваше чувство юмора?..»

«Записные Книжки»

Художественные законы довлатовского мира прежде всего определяет анекдот. В своих «Записных книжках» он писал: «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова».

Особую чеховскую поэтику писатель старался пронести через все свое творчество, превращая свои даже самые короткие рассказы в остроумные театральные зарисовки – по остроте характеристик, четкости формулировок и глубине смысла.

Что почитать о Довлатове:

«Довлатов и окрестности» Александр Генис;

«Мне скучно без Довлатова» Евгений Рейн;

«Довлатов, добрый мой приятель…» Людмила Штерн;

«Довлатов вверх ногами: трагедия веселого человека» Владимир Соловьев, Елена Клепикова.

Истина и Правда (Стихотворение в прозе) — Тургенев. Полный текст стихотворения — Истина и Правда (Стихотворение в прозе)

Истина и Правда (Стихотворение в прозе) — Тургенев. Полный текст стихотворения — Истина и Правда (Стихотворение в прозе)

Иван Тургенев

— Почему вы так дорожите бессмертием души? — спросил я.— Почему? Потому что я буду тогда обладать Истиной вечной, несомненной… А в этом, по моему понятию, и состоит высочайшее блаженство! — В обладании Истиной? — Конечно.— Позвольте; в состоянье ли вы представить себе следующую сцену? Собралось несколько молодых людей, толкуют между собою… И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. «Что такое? Что такое?» — «Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь — прямая линия!» — «Неужели! о, какое блаженство!» — кричат все молодые люди, с умилением бросаются друг другу в объятия! Вы не в состоянии себе представить подобную сцену? Вы смеетесь… В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства… Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело… Правда и Справедливость! За Правду и умереть согласен. На знании Истины вся жизнь построена; но как это «обладать ею»? Да ещё находить в этом блаженство?

Теги:

Иван Тургенев

Иван Тургенев был одним из самых значимых русских писателей XIX века. Созданная им художественная система изменила поэтику романа как в России, так и за рубежом. Его произведения восхваляли и жестко критиковали, а Тургенев всю жизнь искал в них путь, который привел бы Россию к благополучию и процветанию.

{«storageBasePath»:»https://www.culture.ru/storage»,»services»:{«api»:{«baseUrl»:»https://www.culture.ru/api»,»headers»:{«Accept-Version»:»1.0.0″,»Content-Type»:»application/json»}}}}

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
Как предложить событие в «Афишу» портала?
Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: [email protected]

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Если вопросы остались — напишите нам.

Пожалуйста подтвердите, что вы не робот

Войти через

или

для сотрудников учреждений культуры

Системное сообщение

Ошибка загрузки страницы. Повторите попытку позже, либо воспользуйтесь другим браузером.
Спасибо за понимание!

Мы используем сookie

Во время посещения сайта «Культура.РФ» вы соглашаетесь с тем, что мы обрабатываем ваши персональные данные с использованием метрических программ. Подробнее.

Истина в литературе | Сеть исторического образования

В интервью с Шушей Гуппи (2000) (статья для Paris Review [1]) британского писателя Жюльена Барнса спросили: «Сартр написал эссе под названием« Qu’est-ce que la littérature? »Что для вас литература ? ») Барнс ответил:« Самый короткий — это лучший способ сказать правду; это процесс создания грандиозной, красивой, упорядоченной лжи, которая говорит больше правды, чем любое собрание фактов »(стр. 1). Когда его попросили подробнее рассказать о своем определении истины и о месте литературы в изучении прошлого, Барнс (2000) заявил:

Я думаю, что великая книга — не считая других качеств, таких как повествовательная сила, характеристики, стиль и так далее, — это книга, которая описывает мир так, как не делалось раньше; и это признается теми, кто читает его, как говорящий новую правду — об обществе или способе эмоциональной жизни, или и то, и другое — такие истины ранее не были доступны, конечно, из официальных отчетов или правительственных документов, или из журналистики или телевидение.Например, даже люди, осуждающие Мадам Бовари , считавшие, что его следует запретить, признавали истину портрета такой женщины в том обществе, с которым они никогда раньше не сталкивались в литературе. Вот почему роман был таким опасным. Я действительно думаю, что в литературе есть центральная, новаторская достоверность, которая является частью ее величия. Очевидно, это зависит от общества. В репрессивном обществе правдивая природа литературы отличается от других и иногда ценится выше, чем другие элементы художественного произведения.(стр. 1)

Идея о том, что литература представляет истину, является отправной точкой для этой статьи. Когда я размышлял над книгой, связанной с историей или историческим образованием, мне пришла идея использовать ее для записи в блоге. Я просмотрел груды на своем столе и те, что разложены по полкам, и выбрал книгу Дэвида Бениоффа «Город воров » (Benioff, 2008) — вымышленное повествование о блокаде Ленинграда. История фокусируется на отношениях между мальчиками, которым поручено выполнить задание армейского полковника.Им поручают добыть яиц для торта — что почти невозможно во время осады, когда запасы продовольствия ограничены. Это история человеческих взаимоотношений в трудные времена, выживания и необходимости диалога и партнерства. Сила этого романа в том, что он описывает условия жизни человека в тяжелые времена. Хотя это событие является чуждым, мы можем понять человеческие истины, раскрытые в книге. Этот пост был предназначен для того, чтобы сфокусироваться на Городе воров, но в процессе написания и исправления я сменил свое внимание с обзора литературы на обсуждение места литературы в историческом образовании.

Художественная литература, не относящаяся к общепринятому историческому жанру, занимает важное место в понимании человеческой природы — сродни историческим исследованиям. Изучение исторической художественной литературы дает студентам опыт исторического эффекта. Другими словами, когда учащиеся читают текст из прошлого — художественный или документальный — на них влияет история. Вейт (2015) объясняет, что передача истории (какую бы форму она ни принимала) имеет силу, имеет эффект, эффективна (стр.3). Это то, что Гадамер (1989) называет историческим эффектом. Он заявляет, что люди должны понимать историчность своей жизни. В своем исследовании литературы и истории Коттингем (2005) утверждает, что «история требует от студента не только изучения ценностей и мировоззрения, отличных от его или ее собственных, будь то исторические взгляды или взгляды их современников, но и вынуждает его или ее размышлять и потенциально изменить свое мировоззрение в свете этих встреч. Эти возможности явно очевидны там, где художественные тексты используются вместо исторической научной литературы »(стр.48) Литература открывает способы мышления и познания человеческого мира за пределами того, что предоставляют факты и записи прошлого. Однако важно отметить, что литературу нельзя читать без учета контекста событий, которые она изображает. Коттингем цитирует Бентона, когда он утверждает, что, хотя «повествовательная литература может преодолеть« психологическую и интерпретационную пропасть »(стр. 53) между настоящим и прошлым, предлагая понимание времени и места … изучающих литературу следует учить историческому контексту (стр. .48). Это понимание поддается междисциплинарному подходу в истории и английском образовании. Ссылаясь на Чарльза Диккенса, Коттингем утверждает, что «изучающий литературу должен понимать, что Диккенс представляет собой особую реакцию на утилитарные ценности викторианской Англии, в то время как изучающий историю может анализировать Диккенса, чтобы понять эти отношения» (стр. 48)

City of Thieves раскрывает аспекты человечества, которые, хотя и отличаются от нашего современного понимания мира, тем не менее имеют значение.Когда я прочитал эту книгу, а затем написал о ней, я был спровоцирован и поколеблен давними предрассудками. Хотя я изучал в ограниченном объеме роль литературы в истории, я всегда был немного скептически настроен (возможно, моя степень по истории была причиной некоторых из этих предрассудков). Благодаря проецированию и реализации этих предрассудков я расширил свое понимание того, что значит понимать человечество. Если изучение прошлых текстов требует создания смысла, то литература, как заявил г-н Барнс, может раскрыть великие истины о человеческом мире.

Цит. Работ:

Бениофф, Дэвид. 2008. Город воров: Роман . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Викинг, 2008.

Коттингем, Марк. «Развитие духовности через использование литературы в историческом образовании». Международный журнал детской духовности 10, 1 (2005): 45-60.

Гадамер, Ханс-Георг. Истина и метод . 2-е, ред. Лондон: Continuum Publishing Group, 1989.

Гуппи, г. Шуша.«Джулиан Барнс, Искусство фантастики № 165». Парижский обзор ,

Winter 2000. По состоянию на 1 февраля 2016 г. http://www.theparisreview.org/

интервью / 562 / the-art-of-fiction-no-165-julian-barnes.

Вейт, Джером. Гадамер и передача истории . Блумингтон: Индиана

University Press, 2015.

Изображение:

Английский язык: «Ленинградцы за водой». ленинградцев берут воду из пробитого водопровода.
1 января 1942 года
автор: Всеволод Тарасевич

Правды, лжи и литературы | The New Yorker

«Ты что, сошел с ума? Ты с ума сошел? » Фальстаф требует от принца Хэла в шекспировской «Генрих IV, часть 1». «Разве правда не правда?» Шутка, конечно, в том, что он лежал без головы, а принц пытается разоблачить его как лжеца.

В такое время, как настоящее, когда кажется, что сама реальность повсюду подвергается нападкам, двуличное представление Фальстафа об истине, похоже, разделяется многими могущественными лидерами. В трех странах, о которых я заботился всю свою жизнь — Индии, Великобритании и Соединенных Штатах — корыстная ложь регулярно преподносится как факты, в то время как более надежная информация очерняется как «фейковые новости». Однако защитники настоящего, пытаясь остановить поток дезинформации, наводняющий всех нас, часто совершают ошибку, стремясь к золотому веку, когда правда была неоспорима и общепринята, и утверждая, что нам нужно вернуться к этому. блаженный консенсус.

Истина в том, что истина всегда была спорной идеей. Будучи студентом истории в Кембридже, я в раннем возрасте узнал, что некоторые вещи были «основными фактами», то есть бесспорными событиями, такими как битва при Гастингсе в 1066 году или Декларация независимости Америки. принято 4 июля 1776 года. Но создание исторического факта было результатом того, что событию приписывалось особое значение. Переход Юлия Цезаря Рубикона — исторический факт.Но многие другие люди пересекли эту реку, и их действия не представляют интереса для истории. В этом смысле эти переходы не являются фактами. Также течение времени часто меняет значение факта. Во время Британской империи военное восстание 1857 года было известно как Индийский мятеж, и, поскольку мятеж — это восстание против надлежащих властей, это название и, следовательно, значение этого факта поставили «мятежных» индейцев в заблуждение . Сегодня индийские историки называют это событие Индийским восстанием, что делает его совершенно другим фактом, что означает другое.Прошлое постоянно пересматривается в соответствии с отношениями к настоящему.

Однако есть доля правды в том, что на Западе в девятнадцатом веке существовало довольно широко распространенное мнение о характере реальности. Великие романисты того времени — Гюстав Флобер, Джордж Элиот, Эдит Уортон и другие — могли предположить, что они и их читатели, в целом, согласны с природой реального, и великий век реалистического романа был построен на этот фундамент. Но этот консенсус был основан на ряде исключений.Это был средний класс и белый. Например, точки зрения колонизированных народов или расовых меньшинств — точки зрения, с которых мир сильно отличался от буржуазной реальности, изображаемой, скажем, в «Веке невинности», «Миддлмарке» или «Мадам». Бовары »- во многом стерты из повествования. Важность важных общественных дел также часто игнорировалась. Во всем творчестве Джейн Остин наполеоновские войны почти не упоминаются; в необъятном творчестве Чарльза Диккенса существование Британской империи признается лишь поверхностно.

В двадцатом веке, под давлением огромных социальных изменений, консенсус девятнадцатого века оказался хрупким; его взгляд на реальность стал выглядеть, можно сказать, фальшивым. Сначала некоторые из величайших литературных художников стремились описать изменяющуюся реальность, используя методы реалистического романа — как Томас Манн в «Будденбруксах» или Дзюнъитиро Танидзаки в «Сестрах Макиока», — но постепенно реалистический роман казался более сложным. и более проблематичные, и писатели от Франца Кафки до Ральфа Эллисона и Габриэля Гарсиа Маркеса создали более странные, более сюрреалистические тексты, рассказывая правду посредством очевидной неправды, создавая новый вид реальности, как по волшебству.

На протяжении большей части своей жизни как писателя я утверждал, что нарушение старых договоренностей о реальности сейчас является наиболее важной реальностью и что мир, возможно, лучше всего можно объяснить в терминах противоречивых и часто несовместимых повествований. В Кашмире и на Ближнем Востоке, а также в битве между прогрессивной Америкой и Трампистаном мы видим примеры такой несовместимости. Я также утверждал, что последствия этого нового, аргументированного, даже полемического отношения к реальному имеют глубокие последствия для литературы: мы не можем или не должны делать вид, будто ее нет.Я считаю, что влияние на общественный дискурс все большего числа более разнообразных голосов было благом, обогащая нашу литературу и усложняя наше понимание мира.

И все же теперь я, как и все мы, сталкиваюсь с настоящей загадкой. Как мы можем утверждать, с одной стороны, что современная реальность неизбежно стала многомерной, раздробленной и фрагментированной, а с другой стороны, что реальность — это очень специфическая вещь, бесспорная серия из вещей, которые настолько , что требует быть защищенным от атак, откровенно говоря, вещей, которые не являются , которые провозглашаются, скажем, администрацией Моди в Индии, командой Брексита в США.К., а президент США? Как бороться с худшими аспектами Интернета, этой параллельной вселенной, в которой важная информация и полный мусор сосуществуют бок о бок, очевидно, с одними и теми же уровнями власти, что затрудняет различение их людьми? Как противостоять эрозии общественного признания «основных фактов», научных фактов, подтвержденных фактами фактов, например, об изменении климата или вакцинациях для детей? Как бороться с политической демагогией, которая стремится сделать то, что всегда хотели авторитарные режимы, — подорвать веру общества в доказательства и, по сути, сказать своим избирателям: «Не верьте ничему, кроме меня, потому что я — истина»? Что нам с этим делать? И какова, в частности, роль искусства и литературного искусства в частности?

Я не претендую на полный ответ.Я действительно думаю, что нам нужно признать, что представление об истине в любом обществе всегда является продуктом спора, и нам нужно научиться побеждать в этом споре. Демократия невежлива. Часто это кричащая схватка на городской площади. Нам нужно, чтобы в споре участвовало , если мы хотим иметь хоть какие-то шансы на его победу. Что касается писателей, нам необходимо перестроить веру наших читателей в аргументы, исходя из фактических данных, и сделать то, что всегда было хорошо в художественной литературе, — построить между писателем и читателем понимание того, что реально .Я не собираюсь реконструировать узкий, исключительный консенсус девятнадцатого века. Мне нравится более широкий и противоречивый взгляд на общество, который можно найти в современной литературе. Но когда мы читаем книгу, которая нам нравится или даже любим, мы соглашаемся с ее портретом человеческой жизни. Да, мы говорим, вот такие мы, вот что мы делаем друг с другом, это правда. В этом, пожалуй, больше всего может помочь литература. В это время радикальных разногласий мы можем заставить людей согласиться с истинами великой константы, которой является человеческая природа.Начнем с этого.

В Германии после Второй мировой войны авторы того, что называлось Trümmerliteratur , или «развалиной литературы», почувствовали необходимость восстановить свой язык, отравленный нацизмом, а также свою страну, лежавшую в руинах. Они понимали, что реальность, истину нужно восстанавливать с нуля, используя новый язык, точно так же, как разрушенные бомбардировкой города нужно восстанавливать. Думаю, мы можем извлечь уроки из их примера. Мы снова стоим, хотя и по другим причинам, среди обломков истины.И мы — писатели, мыслители, журналисты, философы — должны взять на себя задачу восстановления веры наших читателей в реальность, их веры в истину. И делать это на новом языке с нуля.

Язык, правда и литература: защита литературного гуманизма | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама

Это длинная и тематически насыщенная книга, в которой несколько различных направлений, не всегда тесно связанных между собой. С одной стороны, отсутствие тесных связей идет на пользу, поскольку более диковинные позиции не влияют отрицательно на главный, вполне правдоподобный тезис книги.С другой стороны, этот тезис, занимающий центральное место в гуманистическом взгляде на литературу, который предпочитает Ричард Гаскин, защищается не так хорошо и жестко, как могло бы быть. Главный тезис заключается в том, что многие художественные литературные произведения относятся к реальному миру способами, которые позволяют нам узнавать из них важные истины, и что эта познавательная ценность также является частью литературной или эстетической ценности этих произведений. Второй почти столь же центральный тезис заключается в том, что у литературных произведений есть объективное значение, установленное во время их создания, и что критики или интерпретаторы стремятся раскрыть это значение.В защиту этих утверждений Гаскин решительно выступает против теоретиков отклика читателя, деконструктивистов, политизации литературной критики и скептиков аналитической традиции в отношении познавательной ценности литературы.

Основная часть книги начинается с какой-то жуткой идеалистической метафизики, хотя лингвистический идеализм развивался также в более ранней книге. Согласно этой позиции, предложения как референты предложений являются первичными составляющими мира.«Мир — это продукт языка … по существу пропозиционально структурированный … по существу референт языка». (7) Объекты и свойства существуют в мире только производно как теоретически положенные элементы в лингвистически структурированных предложениях. «Мир — это трансцендентное творение языка … состоящего из сущностей, которые в некотором смысле имеют значения». (13-14) Мир состоит из наших лингвистических практик: «обычный мир объектов и свойств , а не , внешний по отношению к языку.»(292)

Гаскин рассуждает в терминах здравого смысла даже против безумных заявлений деконструктивистов, например, что мир — это текст. Он указывает, что мы не читаем мир, что это не типаж, как тексты и т. Д. Но можно указать против него в аналогичном ключе, что столы, стулья, львы и люди не являются теоретическими постулатами, суждениями. , значения или элементы предложений, если только предложения не состоят из таких обычных конкретных вещей, а не наоборот, что, по-видимому, и имел в виду Гаскин.На очевидное возражение, что мир существовал до языка, он отвечает, что это верно только в том смысле, что мир тогда был, возможно, выразим. Он утверждает, что для того, чтобы выйти за пределы языка, нам нужно добраться до мифической кантовской вещи-в-себе, что невозможно. В ответ, помимо этого, есть мир, который мы воспринимаем и переживаем нелингвистски. Для него нет ничего, кроме языка, но очевидно, что оно есть. Возможно, это слишком краткий ответ, но такие возражения мне кажутся уместными против подобных утверждений.При необходимости можно также указать, что если бы этот тезис был верен, обезьяны и собаки не могли бы делить наш мир, но очевидно, что они это делают. Говоря более ad hominem, тезис о лингвистическом идеализме никогда не мог прийти в голову тем, чья работа менее одержима языком, чем литературовед или философ-аналитик.

К счастью, как отметил и признал Гаскин, эта метафизическая позиция, хотя и подробно аргументированная в книге, не подразумевает и не подразумевается тем, что я рассматриваю в качестве ее основных тезисов.Его единственная связь с тезисами о литературе — это принятие Гаскином фрегевской терминологии смысла и референции, чтобы заменить более общее различие между формой и содержанием в литературных произведениях. Фреге применил свое различение к предложениям и терминам, в то время как Гаскин применяет его ко всем литературным произведениям. Подмена терминологии Фреге не полностью лишена последствий, поскольку она приводит Гаскина к утверждению, что форма не может соответствовать или не соответствовать содержанию: либо текст успешно ссылается через свой смысл, либо он не может ссылаться.Нет никакого привилегированного смысла, с помощью которого можно было бы выделить данный референт. Но на самом деле соответствие формы содержанию или его отсутствие в произведениях искусства обычно считается эстетическим достоинством или недостатком. Гаскин также оспаривает этот эстетический критерий своим примером. Он цитирует «восхитительную» музыку в душераздирающем финале «Диалоги кармелитов » Пуленка (316), очевидное несоответствие (почему, если он прав?), Которое он одобряет. Я тоже одобряю эту музыку, но назвал бы ее мучительной. И примеров правильной критики в этом направлении предостаточно: стиль Россини идеально подходит для его комических опер, менее успешен, хотя и модифицирован для его трагедий.Нет другого способа описать такие примеры, кроме как в терминах идеального или несовершенного соответствия между формой и содержанием.

Несмотря на эту критику, основной тезис Гаскина, на мой взгляд, полностью верен и почти полностью им описан им, хотя и не подкреплен наиболее актуальными и доступными примерами. Художественная литература может передавать важные истины, как он централизованно утверждает. Его буквальные явные истины обычно предваряются подразумеваемым оператором «Это вымышленная правда», который подтверждается перформативными высказываниями или надписями авторов.Иногда эти вымышленные истинные предложения относятся к реальным людям и часто к реальным местам, которые читатели должны уловить, чтобы полностью понять предложения. Кроме того, читатели заполняют вымышленные миры литературных произведений чертами реального мира, имплицитно содержащимися в вымышленных мирах. Но более важным с точки зрения познавательной ценности является тот факт, что авторы, создавая вымышленные миры, используют общие термины, которые относятся к свойствам, воплощенным также в реальном мире. Тем самым они передают истины общего характера.

Характеристики вымышленных персонажей похожи на черты реальных людей, и поэтому мы можем узнать, как реальные люди вели бы себя в обстоятельствах, аналогичных тем, которые есть в вымышленных рассказах. Когда истории разворачиваются с вероятностью, приближающейся к необходимости, как Аристотель описывал структуры хороших сюжетов, когда универсалии в художественной литературе сочетаются, как в реальном мире, истории подразумевают общие утверждения о реальном мире. Таким образом мы узнаем общие истины, которые стоит знать. Гаскин справедливо рассматривает полученные таким образом знания как своего рода знания, полученные из свидетельских показаний, проверенные доказательствами надежности автора и, что более важно, с точки зрения согласованности с тем, что мы уже знаем.Он также прав в том, что то, как литературное произведение говорит то, что оно говорит, его форма или смысл в его терминах, также может иметь познавательную ценность, даже если то, что в нем говорится, не ново, и даже если современные критики слишком много внимания уделяют форме и недостаточно по содержанию. Эта ценность заключается не только в изучении новых способов высказывания, но и в повторном изучении и углублении наших знаний таким образом, чтобы это могло повлиять на их практическую отдачу.

Любопытно, что Гаскин решительно отрицает то, что другие считают основным типом практических знаний, приобретаемых при чтении художественной литературы: изучение того, каково это переживать различные ситуации и отношения.Он утверждает, что чтение в помещении, чтобы испытать различные события в романе, очень отличается от подобных событий в реальной жизни. Верно, но то же самое и в кинотеатре, и все же в обоих случаях мы можем сопереживать персонажам и, следовательно, опосредованно испытывать то, что они делают. Далее он утверждает, что представление о том, что человек становится свидетелем событий в художественном произведении, может привести к тому, что человек упустит литературный характер или форму произведения. Опять же, это может быть правдой в данный момент, но можно и обычно действительно переключает внимание во время чтения, чтобы рассмотреть несколько аспектов художественных произведений.А в случае чтения романов мы можем опосредованно пережить те виды опыта, из которых мы многое узнаем в реальной жизни, например, о личных отношениях, чтобы эти идеи, даже если они снова и не были совершенно новыми, давили на нас более ярко. .

По словам Гаскина, референциальное содержание литературного произведения можно перефразировать. На самом деле понимание содержания литературного произведения зависит только от способности дать или распознать адекватный пересказ.Он нападает на банальные пересказы из одного предложения или утверждения тем и тезисов канонических романов скептиками, сомневающимися в их познавательной ценности. Но в этих случаях он предлагает немного более подробного и более содержательного, даже если то, что он заменяет, несколько менее банально. Более обстоятельный анализ тем и тезисов в романах покажет, сколько еще мы можем извлечь из них: как развиваются и ухудшаются личные отношения, как моральная свобода воли развивается и распадается под социальным давлением, как думать о сложных моральных проблемах.Ничто из этого не подлежит перефразированию одним или двумя предложениями. Когда он действительно предлагает более подробные анализы, например, шекспировский Отелло , он сосредотачивается, что типично для современной критики, на способе представления содержания, на форме или смысле, чтобы проиллюстрировать, как критики могут говорить о форме, не имея возможности перефразировать. Напротив, в каком-то смысле он придает большую ценность перефразированию содержания, чем я, в том смысле, что он думает, что сам перефраз, улавливая большую часть познавательной ценности произведения, сам по себе имеет эстетическую ценность, тогда как я бы сказал что, выделяя чисто познавательный элемент, пересказ не учитывает другие аспекты взаимодействия, необходимые для понимания эстетической ценности.

Настоящая сильная сторона Гаскина заключается не в том, чтобы подкрепить свой центральный тезис подробными пересказами тематического содержания романов, а в его впечатляющих знаниях как древней, так и современной поэзии. Его анализ отрывков из различных стихотворений кажется мне неизменно более правдоподобным, чем противоположные интерпретации, которые он цитирует. Он показывает во многих случаях, как литературный и исторический контекст отдает предпочтение одному значению по сравнению с другими, выдвигаемыми соперничающими критиками. Эти объяснения неясных значений приводят к его второму тезису о том, что у работ есть уникальные объективные значения, которые интерпретаторы или критики стремятся раскрыть.Я вижу здесь две проблемы. Первая, внешняя и, возможно, не относящаяся к делу критика, состоит в том, что философы могут не проявлять большого интереса к этим критическим аргументам или, по ту сторону Атлантики, к таким поэтам, как Эдвард Томас, что является основным объектом внимания примеров Гаскина.

Вторая и гораздо более важная проблема заключается в уравнивании экспликации смысла с интерпретацией и в переходе от утверждения объективного смысла в тексте к утверждению, что, за небольшими исключениями, существует единственная правильная интерпретация для каждого литературного произведения.На мой взгляд, Гаскин прав в том, что тексты или произведения существуют до того, как их интерпретируют, что они ограничивают правильные интерпретации и что значения их предложений или фраз определяются языком, используемым во время их создания. Но за исключением случая, когда поэзия довольно сложно расшифровать, интерпретация литературных произведений (например, романов) заключается не в объяснении значений слов или предложений, а в объяснении общей формы и содержания в форме неявных тем и тезисов.Гаскин не фокусируется на подобных объяснениях содержания: он использует «интерпретацию» для обозначения перефразирования, выяснения значений предложений и критического анализа смысла (формы). Объяснение текста, подразумевающего определенные темы, не является пересказом в обычном смысле, хотя анализ значений отрывков стихотворений — это так. Именно последний фокус и тот факт, что тексты должны иметь устоявшиеся значения, заставляют Гаскина слишком быстро переходить от объективных значений слов или текста к единственно правильным интерпретациям.

В некоторых местах Гаскин делает заявления, которые могут поставить этот шаг под сомнение. Он отмечает, что пересказ произведения не приравнивается к пересказу отдельных его предложений. Но он не делает из этого вывода, что объективные значения не приравниваются к единственной правильной или истинной интерпретации. Он также признает, что некоторые работы допускают множественные интерпретации или связи с лучшими из них, но считает это редкостью (но что тогда происходит с истиной в этих случаях?). Но если литературные произведения могут воплощать разные эстетические ценности при разных интерпретациях своих тем, то нам следует ожидать множественных интерпретаций и, конечно же, того, что мы получаем от разных критиков.Гаскин далее утверждает, что, когда критики не соглашаются, они предполагают, что существует правильная или истинная интерпретация, и что, если некоторые интерпретации неверны или ложны, некоторые другие должны быть верными.

Для него истинная интерпретация — это то, что одобрила бы идеальная аудитория. Он предполагает, что идеальная аудитория сошлась бы на единственной интерпретации, но это определенно неверно для настоящих критиков, независимо от того, насколько близко они приближаются к идеалу. Он упрекает критиков в том, что они думают, что только они напрямую противостоят текстам, в то время как все остальные ослеплены интерпретациями, но столь же наивно полагать, что одна интерпретация произведения однозначно правильна, в то время как все остальные ошибочны.Наконец, некоторые интерпретации могут быть неприемлемыми, если приемлемым не является только одно.

Конечно, эта критика не указывает на простые ошибки со стороны Гаскина. Они отражают мои взгляды, и другие философы литературы с ним согласятся. Я также до сих пор в основном игнорировал его убедительную критику своих оппонентов. Некоторые из них сидящие утки, и он аккуратно выстраивает их, прежде чем легко их сбить. Он указывает, например, что обращение Стэнли Фиша к сообществу критиков недостаточно реалистично, поскольку не признает, что сообщество критиков могло бы согласиться с диковинной интерпретацией.(Разве сообщество пользователей языка не могло так же не адекватно описать некоторую часть мира?) Из тех противоположных позиций, которые меняются и на которые труднее нацеливаться (хотя это делает Гаскин), я упомяну только интенционализм как теорию интерпретации. Можно было бы ожидать, что Гаскин сочувствует позиции, которая соглашается в постулате единственно правильных интерпретаций, но это не так. Он делает эту точку зрения излишней, приписывая авторам широкие намерения, согласно которым их работы означают то, что они действительно значат на языке того времени.В том же духе к ним можно отнести и стремление к максимальной оценке их работ. Гаскин также убедительно доказывает, что гипотетический интенционализм, теория, согласно которой интерпретации ограничены намерениями, которые идеальная аудитория приписывает авторам, либо рушится до фактического интенционализма, либо становится излишним в других отношениях. Его анти-интенциональность, возможно, более радикальна, чем у большинства критиков этой позиции, поскольку он считает, что намерения не имеют значения даже при приписывании литературных намеков: по его словам, авторы могут ссылаться на произведения, о которых они никогда не слышали.

Пространство мешает обсуждению многих других тем, затронутых в этом насыщенном и разнообразном произведении. К примеру, характеристика онтологии художественного дискурса, предложенная Гаскином, лаконична и правдоподобна, если не полностью оригинальна. В его предисловии даже содержится резкая критика текущих тенденций в управлении университетами, и оно заканчивается столь же убедительной критикой политизации литературной критики. Здесь определенно достаточно, чтобы обратиться ко всем, кто интересуется философией литературы.

Литературная правда в JSTOR

Информация журнала

Основанный в 1942 году Американским обществом эстетиков, The Journal of Aesthetics and Art Criticism публикует текущие исследовательские статьи, специальные выпуски и своевременные рецензии на книги по эстетике и искусству. Термин «эстетика» в этой связи понимается как включающий все исследования искусств и связанных с ними видов опыта с философской, научной или другой теоретической точки зрения.«Искусство» понимается в широком смысле и включает не только традиционные формы. таких как музыка, литература, театр, живопись, архитектура, скульптура и танцы, но также и более свежие дополнения, такие как фильмы, фотографии, земляные работы, исполнительское искусство, а также ремесла, декоративно-прикладное искусство, цифровое и электронное производство и различные аспекты массовой культуры.

Информация для издателя

Wiley — глобальный поставщик решений для рабочих процессов с поддержкой контента в областях научных, технических, медицинских и научных исследований; профессиональное развитие; и образование.Наши основные направления деятельности производят научные, технические, медицинские и научные журналы, справочники, книги, услуги баз данных и рекламу; профессиональные книги, продукты по подписке, услуги по сертификации и обучению и онлайн-приложения; образовательный контент и услуги, включая интегрированные онлайн-ресурсы для преподавания и обучения для студентов и аспирантов, а также для учащихся на протяжении всей жизни. Основанная в 1807 году компания John Wiley & Sons, Inc. уже более 200 лет является ценным источником информации и понимания, помогая людям во всем мире удовлетворять свои потребности и реализовывать их чаяния.Wiley опубликовал работы более 450 лауреатов Нобелевской премии во всех категориях: литература, экономика, физиология и медицина, физика, химия и мир. Wiley поддерживает партнерские отношения со многими ведущими мировыми обществами и ежегодно издает более 1500 рецензируемых журналов и более 1500 новых книг в печатном виде и в Интернете, а также базы данных, основные справочные материалы и лабораторные протоколы по предметам STMS. Благодаря расширению предложения открытого доступа, Wiley стремится к максимально широкому распространению и доступу к публикуемому контенту, а также поддерживает все устойчивые модели доступа.Наша онлайн-платформа, Wiley Online Library (wileyonlinelibrary.com), является одной из самых обширных в мире междисциплинарных коллекций онлайн-ресурсов, охватывающих жизнь, здоровье, социальные и физические науки и гуманитарные науки.

Теория высказываний литературной истины

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-СТИПЕНДИИ ОКСФОРДА (oxford.universitypressscholarship.com). (c) Авторские права Oxford University Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в формате PDF в OSO для личного использования.дата: 17 июня 2021 г.

Глава:: 13 Теория высказываний литературной истины
Источник:: Истина, художественная литература и литература
Автор (ы):: Питер Ламарк
Stein Haugom Olsen
Издательство: Оксфорд
University Press

DOI: 10.1093 / acprof: oso / 9780198236818.003.0013

В этой главе предлагается связная и строгая формулировка пропозициональной теории литературной истины.Теория высказываний литературной истины может быть сформулирована следующим образом: литературное произведение содержит или подразумевает общие тематические утверждения о мире, которые читатель в рамках оценки произведения должен оценить как истинный или ложный. Теория выдвигает два утверждения. Во-первых, литературное произведение подразумевает предложения, которые могут быть истолкованы как общие положения о мире. Во-вторых, эти утверждения следует истолковывать как связанные с истинными или ложными утверждениями о мире.

Ключевые слова: Пропозициональная теория литературной правды, художественная литература, литературное произведение

Для получения доступа к полному тексту книг в рамках службы для получения стипендии

Oxford Online требуется подписка или покупка.Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому заголовку, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок, пожалуйста, проверьте наш FAQs , и если вы не можете найти там ответ, пожалуйста свяжитесь с нами .

Что правда в художественной литературе?

Каков долг романиста перед истиной? Само слово фикция подразумевает неправду. Когда дети читают или слышат рассказ, который их пугает, им говорят не волноваться, потому что «это неправда». Но для того, чтобы многие истории сработали, нужно приостановить неверие. Таким образом, суть романа кажется нечестной. Сам процесс создания подразумевает изменение реальности.

И все же есть много романов — даже самых успешных, — которые оставляют у читателя ощущение, что писатель их действительно запечатлел.Что он или она сделал, так это сначала создал правдоподобных персонажей, чтобы все, что они делали или что бы с ними ни происходило, было правдоподобным. Теперь читатель в этом. Читатель выходит из своей реальности и входит в место, куда он или она обычно не пошел бы, не открыв обложку и не начав читать. Для меня это исходит из простого вопроса: а что, если?

Сценаристы вроде меня видят, что реально, что происходит, и задаются вопросом: «Да, но что, если это было изменено или эта часть не произошла?» Если читатель поверит в персонажа, он попадется на крючок и готов принять неправду.Это не обман в уничижительном смысле; здесь не предполагается ничего злого. Что предназначено, в зависимости от характера работы, — либо дать читателю некоторую передышку от реального беспокойного мира, в котором он или она находится, либо создать проблему с интересными вопросами и возможностями.

Когда писатель выбирает политический мотив, рассказ выходит в другое место и, возможно, выходит за рамки настоящего обмана. Писатель может создавать персонажей, которые настолько ясно похожи на политических деятелей, что никто не может принять их за того, кого они должны представлять, а затем заставить их преуспеть, потерпеть неудачу, помочь или причинить боль другим в соответствии с политическими мотивами писателя.

Некоторые великие романы сделали это и имели огромный успех. Рассмотрим Гекльберри Финн с его явной социальной критикой расизма, по иронии судьбы запрещенной и осужденной в политически корректном мире за то, что он так точно изображает своих отрицательных персонажей, что в их диалогах вставляются неприятные слова — те самые слова, которые они используют. Вымойте Huckleberry Finn , и, хотя это выдуманная история, она станет неправдой. Это звучит почти как оксюморон, но наглядно точен.

В чем же тогда проблема для авторов и редакторов, издателей и читателей? Можно ли сочинять рассказ с персонажами настолько политкорректными, что автора обвинят в предвзятости? Где был бы Диккенс, если бы он не замечательно запечатлел личности, которые существовали, — которым он позволял одеваться, говорить и действовать так, как они поступали в действительности?

Где линия? Когда кто-то решает: «Если я опубликую это, я буду поддерживать идеологию, которую презирают многие мои читатели»? Могу ли я написать роман с героическим Дональдом Трампом или Хиллари Клинтон? Кто-нибудь опубликовал бы это? Кто это прочитает? Я нарушил какое-то неписаное правило? Неужели художественная литература существует только для развлечения читателей?

Наверное, лучший совет любому писателю: не писать, когда злится.Пишите, когда вы путешествуете по чудесному миру своего воображения, а не когда погружаетесь в грязную политику. Тонко рискуйте, используйте немного юмора, думайте о красоте языка, уделяйте больше времени тому, чтобы помочь читателю визуализировать мир, который вы создаете, и, конечно же, лгите и обманывайте, но только в смысле магии.

Так или иначе, в конце концов, читатель отложит книгу и скажет: «Это была отличная поездка, и все же мне кажется, что я не тратил время только на воображение.Там что-то есть.

Конечно, есть — только умный автор позволяет читателям прийти к такому выводу самостоятельно. Какое чудо — это отличная, хорошо рассказанная история.

Эндрю Нейдерман опубликовал 46 триллеров и написанных призраком V.C. Эндрюс более 30 лет.

Версия этой статьи появилась в номере Publishers Weekly от 06.08.2018 под заголовком: Правда в художественной литературе

Зачем нам универсальные истины в литературе

Случайное открытие

Пока я рос, мне ни разу не довелось увидеть «Мой Прекрасная леди.«На самом деле, у меня, наверное, была тысяча шансов увидеть это, но никогда беспокоил, потому что я всегда был слишком занят или считал это неуместным или скучным. Моя мама смотрела его постоянно, что, вероятно, способствовало моему отклонив это как не имеющее отношения к делу. Наконец, спустя много лет я увидел это и был поражен что он изображает глубокую универсальную истину. Универсальной правдой был БРАК.

В фильме профессор Хиггинс приводит Элизу Дулиттл в живут в его доме, но прежде чем она сможет там остаться, ее отец требует «плату» от Хиггинса.Я понял, что эта «плата» была той платой, о которой говорится в Библии. в Исходе (21: 7-9), когда отец продает свою дочь, чтобы она работала в доме служанкой. богатого человека. Плата, которая впоследствии может быть конвертирована в выкуп за невесту, если мужчина решает на ней жениться.

Я был ошеломлен. «Моя прекрасная леди» — это чистый Голливуд, версия спектакля «Пигмалион» Джорджа Бернарда Шоу. Основа сюжетная линия следует за высокомерным профессором по имени Генри Хиггинс, который пытается сделать даму из цветочницы кокни.Тем не менее, в рассказ встроен универсальный истина настолько глубока, что она существует в сознании человечества на таком уровне глубоко это может быть распознано только подсознанием. Как будто эти универсальные истины, составляющие нашу вселенную, были загружены в наши души, чтобы существовать навсегда, даже если только в спящем состоянии, так что их можно искоренить, только если файлы повреждены или нейро-пути заблокированы. Это сила универсальной истины; мы признаем это даже когда мы не можем этого понять.Это поражает нас на уровне кишечника и кое-что раскрывает о нашей коллективной человеческой психике. Это позволяет нам пережить этих персонажей, хотя и косвенно. Это позволяет нам видеть себя через их зеркало. А если присмотреться, мы узнаем о себе больше. По определению универсальная истина — это истина, которая применима всему человечеству независимо от времени и места. Это неотъемлемая часть нашего коллективная человеческая душа. Без существования универсальных истин мы теряем неотъемлемая часть нашей человечности .Без этих истин жизнь начинает терять смысл. Мы входим в состояние анархии. Наступает хаос, и наши усилия становятся тщетными, как Атлас, который был обречен сдерживать небесные сферы на вечность. Атлас представляет всех, кто обременен ответственностью. это не имеет значения. Универсальные истины дают смысл. А что такое жизнь без смысла? По своей сути хорошая литература — это передача универсального истины через рассказ. Мы воспринимаем эти истины в мыслях персонажей, чувства и действия.Хорош ли персонаж или злой, мы вижу немного истины в его поведении. Мы узнаем о мире через его действия. Мы узнаем о природе человека. Узнаем о себе. А также соединяясь с этим персонажем, мы чувствуем себя менее одинокими. В конце концов, мы переживаем его борьбу косвенно, что позволяет нам освободить сдерживал разочарования, беспокойства и страхи во время своего путешествия по странице. В этом цель художественной литературы. В некотором смысле это то, что делает хорошая литература: связывает нас с этими универсальными истинами, пусть даже на подсознательном уровне.Мы узнаем это, когда читаем, и поэтому классическая литература продолжает продаваться миллионы копий каждый год. Правда никогда не выйдет из моды. У людей есть ненасытное стремление к истине У людей есть ненасытное стремление к истине. В 18 ^-е и 19 ^-е вв. писатели обычно помещали Универсальная истина или общее изложение принципа в начале повествования. Вспомните вступительное заявление Джейн Остин «Гордость и предубеждение»: «Это общепризнанная истина, что одинокий человек, обладающий удача, должно быть, нуждаюсь в жене.Или вступительное слово из «Анна Каренина »Льва Толстого:« Все счастливые семьи похожи; каждый несчастный семья несчастлива по-своему ». В наши дни универсальные истины заложены в текст в мыслях, чувствах и действиях персонажей. Это показано , а не показано . Чтобы дать вам пример, я дам вам универсальный правда из «Джонни Тремейн» Эстер Форбс: «Джонни чувствовал, что он многому научился на своем первом уроке. А еще несколько, и он бы не боялся Гоблина (лошади).Но не было больше уроков. Раб был слишком занят. Он учил Джонни ездить, как он делал все иначе — с минимальными затратами собственной энергии. Каждый день Джонни вел Гоблина к Общему, потому что прошло довольно много времени, прежде чем он осмелился прокатиться на нем через узкие, многолюдные улочки. И он сидел в своих яслях и разговаривал с ним. Мысль о том, что Гоблин напуган больше, чем он ему дал великое доверие, равно как и вера Раба в него и его способности учиться. Он имел всегда был быстрым, ритмичным и легким в движениях.Он понятия не имел что учится ездить один, с заведомо плохой лошадью для одного инструктор и мальчик, который никогда не бросал свой печатный станок для другого, он был делать почти невозможное. Но однажды он услышал, как дядя Лорн сказал: Раб: «Я не понимаю, как это удалось Джонни, но теперь он едет очень хорошо». ВСЕОБЩАЯ ИСТИНА: A Герой создается путем преодоления череды испытаний и испытаний.

Нет сомнений в том, что добавление универсальных истин к художественной литературе придает ей вневременную привлекательность.

РубрикаРазное

Что такое истина в литературе определение: Что такое истина?

Что такое истина?

Что такое истина?

истина — это… Что такое истина?

Понятие истины в теории познания Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Основные понятия публикационной активности — Документация ИСТИНА (руководство пользователя) RU.2067089.4041701-03 32 01

Структура ввода данных о публикациях

Регулярность изданий

Целевое назначение изданий, повторность выпуска и оригинальность содержания

Территориальный признак, целевая аудитория изданий

Грифы учебных изданий

Индексирование изданий

«Довлатов был готов пожертвовать истиной, но не чистотой стиля» – о прозе знаменитого писателя

Истина и Правда (Стихотворение в прозе) — Тургенев. Полный текст стихотворения — Истина и Правда (Стихотворение в прозе)

Истина в литературе | Сеть исторического образования

Правды, лжи и литературы | The New Yorker

Язык, правда и литература: защита литературного гуманизма | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама

Литературная правда в JSTOR

Теория высказываний литературной истины

Питер Ламарк

Stein Haugom Olsen

Что правда в художественной литературе?

Зачем нам универсальные истины в литературе

Добавить комментарий Отменить ответ