Автократия и авторитаризм: Автократия — Гуманитарный портал

Третий авторитарный откат и его опасности

Придя к власти вполне демократическим путём, Виктор Орбан постепенно начал, используя находящиеся в его распоряжении легальные инструменты, процесс демонтажа и свёртывания демократии. Copyright 2018 The Associated Press. All Rights Reserved.

Итак, что происходит? Демократия стала «устарелой» моделью государственного устройства? Диктатура и автократия с их простыми ответами на сложные вопросы являются предпочтительными формами управления?

Этот контент был опубликован 08 марта 2019 года — 11:37 08 марта 2019 года — 11:37

Ренат Кюнци

Изучал историю и политологию в Университете Берна. Работал в информагентстве Reuters, в газетах Der Bund, Berner Zeitung и на радиостанции Radio Förderband. Рассказывает о швейцарской современной прямой демократии во всем многообразии ее форм и проявлений, уделяя при этом основное внимание человеку с его гражданскими правами и свободами.

Больше материалов этого / этой автора | Немецкоязычная редакция

Ренат Кюнци (Ренат Кюнци), swissinfo.ch

Доступно на 4 других языках

И в самом деле, мир сейчас переживает очевидный авторитарный откат. «Ветер перемен» сменился «ветрами зимы», давно похороненные «ходоки-зомби» возвращаются со свалки истории в старом обличье, но с новой легитимацией, которую они получают за счет демократий. Долго и нудно голосовать и добиваться взвешенных решений? Нет, это скучно! И все равно, пока еще на свете больше половины стран живут при демократии. Таков результат нового аналитического исследования циклов демократизации и демократических откатов в период с 1900 года.

За последние чуть больше ста лет мир пережил три волны демократизации, за которыми неизбежно следовали фазы откатов в автократию и даже в чистые диктатуры: таков общий горизонт развития мировой демократии в период с 1900 по 2017 годы, в общих чертах обозначенныйВнешняя ссылка политологами Анной Люрманн (Anna Lührmann) родом из Германии и Штафаном Линдбергом (Staffan Lindberg) из Швеции. Один из этого дуэта экспертов, а именно Ш. Линдберг, является директором НИИ исследования проблем демократии V-Dem Institute при Университете города Гётеборг, Анна Люрманн работает его первым замом.

Сокращение V-Dem является аббревиатурой от Varieties of DemocracyВнешняя ссылка («Разнообразие форм демократии»). Это название носит самая крупная и значительная на данный момент исследовательская программа, целью которой является разработка и внедрение количественных методов оценки и анализа состояния той или иной демократической системы. В настоящее время к ней присоединились до 3 тыс. ученых и экспертов по всему миру. А первые итоги работы Анны Люрманн и Штафана Линдберга можно проанализировать самому при помощи расположенного ниже графика (на английском языке).

Прерывистая серая линия отражает динамику процесса демократизации в мире за последние 117 лет, черная толстая линия — процесса автократизации.

V-Dem Institute

Демократический откат

Нынешняя третья волна автократизации носит в себе как традиционные, старые черты, которые можно отыскать в предыдущих двух волнах, так и нечто совершенно новое, а именно: если раньше откат и демонтаж структур и институтов народовластия происходил в странах, в которых изначально имелись сильные традиции авторитарного правления, то сегодня такого рода процессы наблюдаются и в так называемых «старых», «зрелых» демократиях. Иными словами, если раньше авторитарные режимы приходили к власти в результате внешнего вторжения или военного переворота, то сегодня прощание с демократией происходит как раз в форматах демократического формата власти, под прикрытием вполне легальных способов и инструментов.

Что такое «автократизация»?

С точки зрения авторов этого определения, «автократизация» есть процесс, диаметрально противоположный процессу демократизации. Автократизация обычно проходит пошагово, поэтапно как в рамках уже укрепившихся авторитарных режимов, так и в странах с превалирующей демократической формой правления.

В ходе автократизации происходит концентрация власти в руках одного лидера, который свою власть легитимирует собственным статусом «проводника воли народа». Он один-де точно знает, чего хочет народ, ему нет необходимости прибегать к традиционным способам выяснения этой воли (выборам), а потому и правит он исключительно, якобы, от имени и по поручению народа.

При этом такие базовые демократические права, как свобода слова, собраний, печати и прочие, урезаются, а то и целиком упраздняются «за ненадобностью». Авторитарные лидеры склонны очень «легко» относиться к формальным ограничениям власти, например к предельным срокам непрерывного нахождения у власти. И если народ «зовёт», то такой лидер «готов» оставаться на «галерах» власти и после истечения всех сроков правления.

End of insertion

В рамках европейского сообщества наций персонифицированной авторитарной властью является «сильный правитель» Венгрии Виктор Орбан. Придя к власти вполне демократическим путём, он постепенно начал, используя находящиеся в его распоряжении легальные инструменты, процесс свёртывания демократии в лице либеральных свобод, политической оппозиции, свободы СМИ и гражданского общества.

И тем не менее, как и прежде, Виктор Орбан обязан будет выйти на очередные выборы, кроме того, в парламенте Венгрии представлены несколько конкурирующих за благосклонность избирателей партий. Именно поэтому в случае с Венгрией Анна Люрманн и Штафан Линдберг говорят о «процессе автократизации за фасадом формально-правовых норм».

Никакого военного путча в Венгрии не было, не было и военных вторжений, поэтому речи о каких-то санкциях в отношении режима Орбана пока быть не может: формально-демократический характер этого режима делает задачу противодействия авторитарным тенденциям особенно сложной. И недаром поэтому руководящие структуры и институты ЕС вынуждены сейчас просто разводить руками: для Евросоюза, сообщества изначально демократических стран, это совершенно новая ситуация, и они не знают, что им делать.

Не впадать в панику

«Третья волна автократизации — это реальный факт, который означает серьёзную опасность для демократии как таковой, ведь рано или поздно любой процесс автократизации приводит к переходу количества в качество, и страна, еще недавно демократическая, сегодня уже вдруг находится в совсем ином лагере. Остановить такой процесс и не дать стране превратиться в полноценную автократию удаётся в редких случаях», — таков вывод, к которому приходят в своём исследовании Анна Люрманн и Штафан Линдберг.

И тем не менее они призывают не впадать в панику. Несмотря на ползучий процесс мировой автократизации, позиции демократических, либеральных стран, остаются прочными. Этот вывод эксперты также сделали с опорой на конкретные цифры. По состоянию на 2017 проект V-Dem насчитал в мире только 33 страны, отвечающих критериям «изолированных автократий», среди которых они указывают на Северную Корею и Анголу. Для сравнения, в 1980 году, почти за десять лет до падения Железного занавеса и Берлинской стены, к настоящим, законченным автократиям относилась половина стран мира.

Европейские выборы

В мае 2019 года самое большое сообщество демократических стран, Европейский союз, переживёт свой момент истины: 26 мая граждане стран ЕС изберут новый состав Европейского парламента. Националистические и популистские партии собирают и концентрируют силы на решающего броска «через стену» и к последней битве с разрозненными силами блока партий левоцентристской ориентации. Исход этих выборов будет иметь воистину исторический характер.

Демократизация и автократизация в период с 1900 года до наших дней

Анна Люрманн и Штафан Линдберг изучают состояние дел с демократией в 182-х странах мира в период с 1900 по 2017 годы. Они отметили, что за прошедшие 117 лет в мире имели место 217 процессов автократизации на национальном уровне, затронутыми которыми оказались 109 стран. 

Две трети отмеченных случаев автократизации имели место в странах, в которых уже существовали сильные исторические и социальные предпосылки или традиции авторитарного правления. Одна треть пришлась на демократические страны. Нынешней третьей волной автократизации, по их мнению, затронуты 47 стран.

End of insertion

Автор в сети TwitterВнешняя ссылка.

Статья в этом материале

Ключевые слова:

Эта статья была автоматически перенесена со старого сайта на новый. Если вы увидели ошибки или искажения, не сочтите за труд, сообщите по адресу [email protected] Приносим извинения за доставленные неудобства.

Выборы в России ни разу не приводили к смене власти. Тогда зачем они нужны?

• Анастасия Голубева
• Би-би-си

28 сентября 2021

Автор фото, Mikhail Tereshchenko/TASS

В России прошли выборы в Госдуму, и их результаты не стали ни для кого неожиданностью. Партия власти получила конституционное большинство, а оппозиционные кандидаты не прошли в парламент или вовсе не были допущены до выборов. В XXI веке в России смена власти через выборы еще не происходила ни разу. Тогда зачем вообще нужны эти выборы?

Еще до выборов власти приняли несколько законопроектов, которые лишили оппозиционных кандидатов возможности выдвигаться. А сами три дня голосования запомнились многочисленными видео о вбросах и скандалом с электронным голосованием. От всех претензий о нарушениях ЦИК отмахивался и предпочитал говорить, что западные страны пытаются вмешиваться в выборы.

Несмотря на то, что российские власти называют свой режим свободным и демократическим, российские и западные исследователи классифицируют Россию именно как автократию. Однако именно тот факт, что в России проводятся прямые выборы разных уровней, позволяет российским властям говорить о демократии и даже сравнивать российскую демократию с западными странами.

Начиная с нулевых годов, исход всех выборов в России предрешен: организация Freedom House, например, максимально низко оценивает электоральные свободы в стране. Ведь если в одних странах регулярные выборы — это инструмент смены власти, то в других, включая Россию, выборы из раза в раз не приводят к такой смене.

Зачем тогда проводить выборы, если их результаты заранее предрешены? Зачем выборы проводят страны, в которых действует однопартийный режим и граждане просто отдают голоса в поддержку одной единственной партии? Зачем проводить выборы диктаторскому режиму, если после них есть большой риск массовых протестов недовольных граждан, которые хотят смены власти?

Русская служба Би-би-си рассказывает, как на эти вопросы отвечает политическая наука и какую роль все-таки играют выборы в России.

Зачем автократиям нужны выборы

Автократии — это политические режимы, которые держатся на неограниченной власти одного лидера или одного государственного органа (например, президиума партии).

Стран-автократий много, и их политические системы могут сильно отличаться. Это и исламские монархии, и африканские диктатуры, и азиатские однопартийные режимы.

Во многих из них проводятся выборы: в Саудовской Аравии граждане избирают совещательный орган при монархе, в Китае проходят выборы муниципальных служащих, и даже в КНДР люди выбирают парламент (правда, в бюллетене всегда только один предложенный партией кандидат).

Автор фото, Mikhail Metzel/TASS

Автократии стали широко изучаться после 90-х годов, когда многие страны, которые, казалось бы, имели возможность демократических преобразований, выбрали для себя иной политический путь.

Оказалось, что из всех автократий, которые существовали, наиболее устойчивыми оказались те, в которых проводятся выборы, а не те, где выборов нет, заметила американская исследовательница автократий Барбара Геддес.

Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Григорий Голосов в своей книге «Автократия» пишет, что несмотря на то, что выборы в автократиях ничего не решают, они, тем не менее, являются необходимым условием существования таких режимов. И этому есть несколько объяснений.

Дело в том, что все «несвободные» режимы так или иначе опасаются перспективы смены власти. Поэтому выборы, в которых автократ или правящая партия получают большинство голосов, оказывают сдерживающее влияние на оппозицию или потенциальных внутренних конкурентов, которые могут задумывать смещение лидера, отмечает Голосов.

Автократический лидер является главой государства, благодаря своим личным качествам и успехам, и именно они служат обоснованием его легитимности. Однако эти качества становятся еще более убедительными, когда автократ получает всенародную поддержку на выборах, что в глазах режима усиливает его собственную легитимность, продолжает политолог.

Выборы также играют важную роль в том, чтобы привлечь или сохранить сторонников режима среди политических элит. Эту функцию выборов в политической науке называют термином «кооптация».

Так, региональные или парламентские выборы воспринимаются элитами как способ распределения благ и руководящих постов, которые даются в качестве благодарности за поддержку режима.

Этим выборы помогают автократу поддерживать связи со своими элитами, сдерживая дезертирство среди членов правящей коалиции, пишут исследовательницы Дженифер Ганди и Эллен Луст-Окар.

Таким образом, кооптация в очередной раз показывает политикам и чиновникам, что оппозиция режиму не только бесполезна из-за сильной народной поддержки правящего лидера, но и материально невыгодна из-за того, что режим вознаграждает и продвигает своих сторонников.

По этой же причине автократиям нужны и партии, которые только номинально представляют конкуренцию, а на самом деле служат поддержкой режима. В очередной раз оказывается, что наличие сильной и «народной» партии только укрепляет позиции автократии, пишет Геддес.

Это происходит не потому, что партии обеспечивают режим поддержкой населения, а из-за того, что наличие партий усложняет организацию оппозиции.

Массовые партии точно так же завлекают своих сторонников всевозможными льготами и привилегиями, партийным лидерам легче организовывать различные масштабные мероприятия в поддержку режима и продвигать политические инициативы.

В итоге снова число людей, благосостояние и положение которых зависит от режима, возрастает, и для них сохранность режима становится залогом успеха.

«Фактически деловая игра»

Выборы несут в автократии и информационную функцию. Они помогают автократу узнать не только степень своей поддержки и компетентности среди элит, но и оценить возможности и уровень поддержки оппозиции в стране. И оппозиция в ходе выборов также получает информацию о политических способностях режима.

«Любые парламентские выборы важны, потому что у власти нет другого способа измерить возможность сохранения контроля над гражданами. Независимой социологии в стране почти нет. А выборы — это такой большой соцопрос и фактически деловая игра, генеральный тест, который показывает: «А что сегодня? Что власть может выжать даже в условиях массового недовольства?», — говорил российский политолог Александр Кынев.

Информационная функция выборов очень важна для автократии, поскольку они создают «видимость согласия» народа с режимом и, тем не менее, никогда полностью не раскрывают реальную степень поддержки автократического лидера.

Автор фото, Alexander Ryumin/TASS

«Общественность считает, что автократ, скорее всего, будет популярен, но ей не позволено узнать, так ли это на самом деле», — пишет в своей докторской диссертации исследователь Артурас Розенас.

Такая неопределенность играет на руку режиму, поскольку он имеет возможность контролировать информацию об уровне собственной поддержки и таким образом оказывать деморализующее влияние на оппозицию.

Розенас в своей диссертации анализирует статистику политических арестов в Советском Союзе и приходит к выводу, что после выборов в Верховный Совет политическая активность оппозиции всегда снижалась.

Поэтому автократы периодически допускают оппозицию до выборов и даже могут позволить ей выиграть несколько мандатов. Присутствие оппозиции на выборах делает победу режима более достоверной и также является «предохранительным клапаном» от недовольства критиков, пишет Геддес.

Более того, анализируя устойчивость автократических режимов, Розенас приходит к интересному выводу о том, что менее устойчивые автократии склонны проводить более свободные и честные выборы, а автократии, которые чувствуют себя уверенно, проводят выборы более репрессивно.

Все дело в том, что нестабильные автократии скорее предпочтут, чтобы их сменили конкуренты в ходе выборов, чем в ходе революции и государственного переворота.

А сильные автократы и так уверены в своей поддержке, поэтому им не имеет смысла показывать свои слабости оппозиции и проводить хоть сколько-нибудь конкурентные выборы, заключает Розенас.

Если доверять его логике, то можно сделать необычный вывод о том, что чем более несвободны выборы, тем сильнее и устойчивее позиции режима в стране.

Таким образом, если в демократических режимах выборы нужны для того, чтобы народ имел возможность сменять и контролировать своих лидеров, то в автократиях — наоборот, выборы помогают режиму оставаться у власти и контролировать способности оппозиции.

Какую роль выборы играют в России

В России выборы появились в результате краха СССР и не увенчавшихся особым успехом попыток перехода к демократии в 90-е годы.

Политолог Владимир Гельман в своей книге «Авторитарная Россия» пишет, что российские власти решили отказаться от свободных и конкурентных выборов еще в начале нулевых годов, поскольку Ельцин и его окружение поняли всю рискованность открытых выборов.

Свободные и конкурентные выборы начали восприниматься как угроза благосостоянию российской власти, отмечает политолог. Поэтому выборы в России (особенно первые президентские, в 2000 году) стали играть роль легитимации уже принятых элитами политических решений.

Еще Ельцин, который получил массовую поддержку на выборах, стал «интерпретировать результаты голосования как мандат избирателей на единоличное правление», отмечает Гельман.

Выборы в России не только наделяют российских лидеров политической легитимностью, но и позволяют им проводить любой политический курс, независимо от предпочтений граждан, добавляет Гельман. Они также служат механизмом смены политических элит — например, когда президент назначает губернатора еще до выборов, подразумевая, что тот на них обязательно победит.

Политолог отмечает, что такая конфигурация выборов может обслуживать политический режим настолько долго, насколько российские элиты будут поддерживать этот «навязанный консенсус» и соблюдать «правила игры», которые обеспечивают такое равновесие.

Автор фото, Boris Kavashkin/TASS

Подпись к фото,

Ельцин и его окружение довольно быстро поняли всю рискованность открытых выборов

Несмотря на то, что в России выборы являются несвободными, а политические свободы граждан не соблюдаются, сам институт выборов довольно развит, отмечает философ Григорий Юдин.

Выборы проводятся на различных уровнях и с высокой явкой, к тому же Россия активно развивает электоральные инструменты вроде электронного голосования, и «если выборы — ядро понимания демократии, то российскую систему можно назвать ультрадемократической», — пишет Юдин. Он находит, что электоральная традиция в России близка взглядам на демократию многих популярных политических философов XIX-XX веков.

Так, для Макса Вебера избиратели не выбирают себе лучшего кандидата, а «вовлекаются в процесс притязаний на власть» этого политика. Такое смысловое наполнение выборов называют «аккламацией» — то есть подтверждением уже принятого лидером решения и, как следствие, подтверждением власти самого лидера.

Компетентность избирателей ограничена, считал и Уолтер Липман, и единственное на что они способны — это ответить «да» или «нет» на поставленный вопрос.

«Единственный способ обеспечить координацию масс — это дать им объединяющий символ; без него они не составляют никакого «демоса». Именно за это ответственен лидер, который «производит» общую волю, получая от масс поддержку сформулированного им решения», — пишет Юдин.

Таким образом, в процессе выборов происходят одновременно и признание лидера народом и политическая манифестация самого народа.

Аккламация отличается от обычных выборов и тем, что является публичным коллективным действием, а не индивидуальным тайным голосованием, писал юрист и политический философ Карл Шмитт. Таким образом происходит сочетание демократического и монархического принципов, который также называют «цезаризмом» — диктатурой на демократических основаниях.

Такой подход к выборам Юдин называет «плебесцитарной демократией» и именно так описывает современное состояние российской политики.

Российский философ скептичен к термину «гибридный режим», которым многие исследователи описывают политическое состояние России. Этим термином называют страны, которые содержат в себе и демократические (главным образом, выборы), и авторитарные черты.

Некоторые исследователи считают, что такие режимы находятся в состоянии транзита — то есть перехода к демократии. Поэтому термин «гибридный режим» вводит в заблуждение, считает Юдин. Он содержит в себе не только обещание становления «настоящей» демократии в стране, но и сводит демократические ценности к наличию выборов.

Поэтому описание выборов в России как аккламации и плебесцитаризма кажутся Юдину наиболее убедительными: выборы в России любого уровня являются не процессом по назначению должностей, а символическими референдумами о поддержке государственной системы в целом.

Автор фото, Mikhail Metzel/TASS

Подпись к фото,

Владимир Путин на митинге в свою поддержку (2018 год)

Именно поэтому в России сложился интересный парадокс, когда «не результаты голосования определяют носителя власти, но носитель власти определяет результаты голосования».

Такая аккламация (российского) лидера народом подразумевает, что у него не может быть реальной конкуренции на выборах, так как тогда его способность представлять «общую волю народа» окажется подорвана.

Поэтому и номинальные оппоненты власти выступают на выборах не как конкуренты, а как участники этой символической демонстрации лидерства. Ни о какой реальной оппозиции не может быть и речи, поскольку лидер и народ представляются нерушимым единством.

Поэтому оппозиция видится не внутриполитической, а уже внешнеполитической проблемой, так как конкурентов режиму не может существовать внутри народа, приходит к выводу Юдин.

Наконец, выборы в России сейчас — чуть ли не единственная точка контакта власти с далекими от политики простыми гражданами.

«Восславляющий народ получает возможность приобщиться к славе и величию власти и от одного этого испытать ощущение собственной значимости и радость единения», — пишет про аккламацию политолог Евгений Рощин.

«Акт патриотизма»

Замечая эту радость единения и традиционно высокую явку на российских выборах, американский исследователь Ора Рейтер задается вопросом: почему вообще люди ходят на выборы в России, если результат всегда заранее известен?

Опираясь на собственные и уже проведенные социологические опросы, он находит, что большинство людей, которые идут на выборы, мотивированы чувством гражданского долга.

Вопреки распространенному мнению, что большинство голосующих на выборах в России делают это, потому что их заставляют или покупают власти, процент таких людей довольно маленький (около 5-6%, согласно исследованию).

Но вот именно чувство гражданского долга для россиян на выборах оказывается довольно массовым: «Избиратели знают, что они не могут повлиять на результат, но они получают психологическую выгоду от регистрации одобрения своей стороны».

Таким образом, выборы в России видятся не как элемент демократии, но элемент единства. И люди идут на выборы не потому, что верят в демократию; в то время как оппозиция как раз может участвовать в выборах из-за стремления соблюсти демократические традиции. Это позволяет Рейтеру сделать вывод о том, что те, кто поддерживает режим, с большей вероятностью пойдут на выборы, чем сторонники оппозиции.

Участие в выборах в России, таким образом, представляется актом патриотизма. И те, кто не поддерживает власть в стране, чувствуют себя отчужденными от государства и поэтому не считают, что у них есть моральная обязанность участвовать в электоральном процессе.

С этим согласен и политолог Григорий Голосов. Он отмечает, что на нынешних выборах оппозиционно настроенных избирателей не удалось привлечь к голосованию, несмотря на попытки соратников Алексея Навального, которые организовывали «Умное голосование».

Голосов полагает, что эти выборы в Госдуму существенно ничего не изменят в российской политике, несмотря на то, что в парламенте появилась еще одна партия, «Новые люди», а КПРФ завоевала больше мандатов, чем в предыдущем созыве.

«Единая Россия» все равно получила конституционное большинство, и «структура власти внутри Думы» остается прежней.

Следующая крупная кампания в России — это президентские выборы 2024 года, которые снова будут представлены как референдум доверия властям.

Это значит, что следующий шанс проводить крупномасштабную и технологическую кампанию оппозиция получит только через пять лет, на выборах в Госдуму девятого созыва, отмечает Голосов.

В этом материале сделаны ссылки на следующие научные публикации:

• Статья “Why parties and elections in authoritarian regimes?” Барбары Геддес, профессора Калифорнийского университета

• Книга “Автократия, или Одиночество власти” Григория Голосова, декана факультета политических наук Европейского университета

• Статья “Elections Under Authoritarianism” Дженифер Ганди, профессора университета Эмори, и Эллер Луст-Окар, профессора Йельского университета

• Статья “The three pillars of stability: legitimation, repression, and co-optation in autocratic regimes” Йоханесса Гершевски, исследователя Берлинского центра социальных наук

• Статья “Authoritarian Elections and Leadership Succession, 1975-2004” Гэри Кокса, профессора Стэндфордского университета

• Докторская диссертация “Elections, Information, and Political Survival in Autocracies” Артураса Розенаса, профессора Университета Нью-Йорка

• Статья “Россия как плебисцитарная демократия” Григория Юдина, профессора Московской высшей школы социальных и экономических наук

• Книга “Авторитарная Россия” Владимира Гельмана, профессора Европейского университета

• Статья “Civic Duty and Voting under Autocracy” Оры Джона Рейтера, профессора Университета Висконсина

Порочный круг «недостойного правления» — Ведомости

Почему качество государственного управления в России и некоторых других постсоветских странах гораздо хуже, чем можно было бы ожидать исходя из уровня их социально-экономического развития? По многочисленным международным оценкам качества управления, они порой находятся на одном уровне с бедными и слаборазвитыми странами третьего мира и намного отстают от тех же стран Восточной Европы. Для них характерно «недостойное правление» (bad governance), симптомами которого выступают извращение принципов верховенства права (unrule of law), повсеместная коррупция, низкое качество государственного регулирования и неэффективность политики правительства.

Постсоветское «недостойное правление» выглядит не как набор отдельных частных дефектов, но как следствие сложившегося в этих странах политико-экономического порядка. Его важнейшей чертой выступает тот факт, что извлечение ренты представляет собой главную цель и основное содержание управления государством на всех уровнях. Поэтому механизм власти и управления тяготеет к иерархии (вертикаль власти) с единым центром принятия решений, стремящимся к монопольному положению, а автономия экономических и политических акторов внутри страны по отношению к данному центру носит условный характер и может быть произвольно изменена и/или ограничена. В свою очередь формальные институты (конституции, законы и т. д.) представляют собой побочный продукт распределения ресурсов внутри вертикали власти: они имеют значение как правила игры лишь в той мере, в какой способствуют извлечению ренты. Сам же аппарат управления в рамках вертикали власти разделен на соперничающие за доступ к ренте организованные структуры и неформальные клики.

«Недостойное правление» служит важнейшим средством поддержания этого политико-экономического порядка. Поскольку государством как раз и управляют для того, чтобы извлекать ренту, то коррупция в ее различных формах и проявлениях служит важнейшим механизмом достижения этих целей, а низкое качество регулирования и извращение принципов верховенства права содействуют стабильности иерархии вертикали власти. «Недостойное правление» выступает как устойчивое, но неэффективное равновесие, которое восстанавливается даже в случаях глубоких внешних шоков, подобных сменам режимов (примерами чего могут служить Украина или Киргизия), а аппарат государственного управления все в меньшей мере оказывается способен к реализации структурных реформ, направленных на повышение эффективности правительства.

В чем причины такого положения дел? Общим для постсоветских стран оказался «захват государства» изнутри – со стороны соискателей ренты изнутри государственного аппарата и лично связанных с ними влиятельных представителей бизнеса. Стремясь к приватизации выгод и к обобществлению издержек в процессе государственного управления, эти игроки преднамеренно и целенаправленно создают и поддерживают социально неэффективные правила игры. Но поскольку их горизонт планирования носит краткосрочный характер из-за рисков свержения режима и в силу сомнительных перспектив преемственности власти, они ведут себя, в терминах Мансура Олсона, как «кочевые», а не как «стационарные» бандиты. Они расхищают ресурсы государств на всех уровнях управления, и термин «клептократия», ранее использованный для описания африканских государств, выглядит не только публицистическим приемом, но и вполне адекватным описанием господства ряда постсоветских лидеров (в этих категориях, в частности, Карен Давиша анализирует российский политический режим). В итоге результатом становится порочный круг: механизмы «недостойного правления» воспроизводятся при различных правителях, и попытки его преодоления (если таковые и предпринимаются) наталкиваются на сильное сопротивление и за редкими исключениями (такими, как Грузия в период президентства Михаила Саакашвили) дают скромные эффекты с точки зрения качества государственного управления.

В работах исследователей и в жаргоне экспертов и консультантов «недостойное правление» (не только в постсоветских странах) принято связывать с «низким качеством институтов» и «неблагоприятной институциональной средой». Но хотя низкое качество институтов действительно выступает атрибутом «недостойного правления», оно является лишь следствием низкого качества регулирования и отсутствия верховенства права, но никак не причиной данного явления. Институты сами по себе являются следствием баланса сил и интересов ключевых игроков. Подмена диагноза заболеваний описанием одного из его симптомов ведет к неверным рецептам лечения. Стремление изменить одни лишь формальные институты посредством заимствования передового зарубежного опыта или выращивания лучших образцов на отечественной почве без кардинального пересмотра политико-экономического порядка в целом либо не дает улучшения, либо даже меняет ситуацию от плохого к худшему.

Становление и укоренение авторитарных режимов в постсоветских странах создает ту среду, которая способствует «недостойному правлению». Редкие примеры высокого качества государственного управления в автократиях могут быть кратко суммированы высказыванием Дани Родрика: «На каждого Ли Кван Ю в Сингапуре приходится много Мобуту в Конго» (The Myth of Authoritarian Growth, Project Syndicate, 2010). Но электоральные авторитарные режимы (подобные российскому) в плане «недостойного правления» являются наихудшим вариантом: для них характерна политизация управления государством и экономикой – начиная от мобилизации избирателей на предприятиях и заканчивая превращением государственного аппарата в политическую машину по обеспечению голосования избирателей в пользу правящих групп. Следствием этого становится неспособность к выработке адекватных стимулов, направленных на повышение качества государственного управления, – в частности, регулярной ротации руководящих кадров и зависимости восходящей карьерной мобильности чиновников от достигнутых ими результатов управления. Напротив, в рамках вертикали власти стимулы для чиновников связаны с демонстрацией политической лояльности в ущерб эффективности управления.

Парадокс постсоветских стран заключается в том, что даже смена политических режимов сама по себе отнюдь не приводит к отказу от «недостойного правления», а, напротив, может усугублять его патологии. Так, падение режима Януковича на Украине в 2014 г., хотя и повлекло за собой становление конкурентной демократии, с точки зрения качества государственного управления не привело к заметному улучшению по сравнению с периодом правления Януковича. Зачастую сопровождающийся массовой мобилизацией конфликт элит даже если и ведет к смене правящих групп, то сохраняет и даже консервирует хищнический характер государственного управления, связанный с извлечением ренты. Политизация управления государством и экономикой и стимулы к лояльности в ущерб эффективности оказываются присущи конкурентным постсоветским демократиям почти в той же мере, что и электоральным авторитарным режимам. Демократизация, однако, может приоткрыть «окно возможностей» для кардинального обновления не только правящих групп, но и всего государственного аппарата за счет слома прежних иерархий и проведения серии структурных преобразований (при благоприятном сочетании иных политических условий), которые позволят если не победить «недостойное правление», то существенно снизить его пагубное воздействие. Лишь в этих случаях смена режимов не превращается в дурную бесконечность, которая всего лишь поддерживает статус-кво в государственном управлении. Напротив, окапывание правящих групп, ограничение вертикальной мобильности и сужение каналов рекрутирования элит оказываются средством поддержания «недостойного правления»: стимулы к эффективному управлению государством и экономикой оказываются подорванными всерьез и надолго.

Хотя ожидать быстрого отказа от «недостойного правления» нереалистично, ряд специалистов (например, Даниэл Трейсман) полагают, что в результате длительного и устойчивого экономического роста и смены поколений лидеров и спрос на верховенство права и повышение эффективности правительств будет расти, тем самым стимулируя ограничение «недостойного правления» в ходе демократизации через пару десятилетий. Но в какой мере оправданны эти ожидания применительно к постсоветским странам? Нет оснований исключить и иное развитие событий – правительства могут по-прежнему кое-как справляться с наиболее острыми вызовами, избегая катастрофических провалов, но при этом принципы «недостойного правления» могут сохраняться неизменными. Становление своего рода наследственной клептократии и череда коррумпированных и неэффективных правительств, ориентированных на извлечение ренты, способны поставить крест на любых попытках ограничить «недостойное правление». Продолжая параллели с медициной, стоит отметить, что если отягощенный тяжелым заболеванием пациент не только игнорирует рекомендации врачей, но и ведет нездоровый образ жизни, усугубляя свои проблемы со здоровьем, то скорее всего летальный исход неизбежен. Однако государства и общества, в отличие от индивидов, не умирают и не исчезают с карты мира, как бы плохо они ни управлялись. На фоне господства «недостойного правления» они продолжают свое существование, часто бессмысленное, бесполезное и бесперспективное, переживая длительный и глубокий упадок и разложение, осложняя и ухудшая жизнь своих граждан и увеличивая риски для других государств и обществ.

Автор – профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и Университета Хельсинки

Венесуэльские страхи Москвы — Ведомости

Как Уго Чавес и Николас Мадуро руководили Венесуэлой

Декабрь 1998 г. Уго Чавес побеждает на президентских выборах с 56,2% голосов.

Май 1999 г. Законодательно усилена роль государства в экономике

Декабрь 1999 г. Референдум по новой конституции, разработанной Чавесом

Июль 2000 г. Чавес переизбран на пост президента 60% голосов

Апрель 2002 г. Попытка госпереворота, через три дня заговорщики отпускают Чавеса

2003 г. Вводится контроль за ценами на продукты, жесткий валютный контроль

Декабрь 2006 г. Чавес переизбран на пост президента 63% голосов

Февраль 2007 г. Чавес подписал закон о национализации нефтяных месторождений

Февраль 2009 г. По итогам референдума отменены ограничения по числу президентских сроков

Сентябрь 2009 г. Венесуэла признает независимость Южной Осетии и Абхазии

Октябрь 2012 г. Чавес переизбран на пост президента 54% голосов

Декабрь 2012 г. Чавес провозгласил Мадуро своим преемником

Март 2013 г. После смерти Чавеса Мадуро становится врио президента

Апрель 2013 г. Мадуро побеждает на президентских выборах с 50,61% голосов

Декабрь 2015 г. На выборах в Национальную ассамблею побеждает оппозиция

Январь 2016 г. Мадуро вводит в стране чрезвычайное экономическое положение

Апрель 2016 г. Нацассамблея запускает подготовку к референдуму о досрочном отстранении Мадуро от власти

Август 2016 г. Верховный суд признает решения Нацассамблеи не имеющими силы

Ноябрь 2016 г. Верховный суд постановляет, что парламент должен остановить подготовку к импичменту

Март 2017 г. Верховный суд принимает полномочия Нацассамблеи, вскоре решение аннулируется

Апрель 2017 г. Начало массовых протестов

Июль 2017 г. По распоряжению Мадуро проходят выборы в Конституционную ассамблею, которая фактически заменяет Нацассамблею

Май 2018 г. Мадуро переизбран на пост президента с 67,8% голосов. Легитимность переизбрания не признают США, «Группа Лимы» и католическая церковь

Август 2018 г. Покушение на Мадуро

Август 2018 г. Деноминация боливара

Январь 2019 г. Инаугурация Мадуро

Январь 2019 г. Спикер Нацассамблеи Хуан Гуайдо объявил себя главой государства

Сергей Гуриев о том, как Россия притворяется демократией и почему ей это вредит

Наки: Здравствуйте, это второй сезон программы «Что же делать?» с Сергеем Гуриевым, и у меня к ней  была большая претензия: в ней было мало Сергея Гуриева, если честно. Собственно, сейчас, во втором сезоне мы попробуем это исправить, поэтому во всех передачах я, Майкл Наки, с Сергеем Гуриевым буду обсуждать всевозможные насущные проблемы, как и для нашей страны, так и для всего мира в целом. Ну и главное, мы попробуем ответить на вопрос: что же делать?

Сегодня мы поговорим об авторитаризме — это слово, которое все чаще используется и политологами, и слышно на кухнях, и где угодно еще, и особенно актуально в преддверии выборов, которые совсем скоро всем нам предстоят. Здравствуй, Сергей Маратович.

Гуриев: Здравствуйте, Майкл. Спасибо, что согласились со мной поговорить на эту важную тему.

Наки: Да, это большая честь. Собственно, сегодня мы с вами обсудим авторитаризм, и надо сказать, что авторитаризмом теперь называют буквально все: называют называют в разных странах, разные режимы управления в компаниях, и даже в семье уже говорят про авторитарные отношения. И термин немножко размылся, и не очень понятно, что такое авторитаризм, есть ли у него положительные, есть ли у него какие-то отрицательные черты. Ну и главное, применим ли он для нашей страны, для России, хотя, как это ни забавно, ни вы, ни я в России сейчас, к сожалению, не находимся, но не то чтобы это было наше желание. И вот, собственно, давайте вообще разбираться, что такое авторитаризм, и главное, почему нас вообще это должно волновать. То есть не только сам термин, но и причина, по которой нам должно быть не наплевать на то, что какой-то режим авторитарный, а какой-то нет, и какое влияние этот самый авторитаризм оказывает на жизнь простых граждан, простых россиян. Давайте для начала — что мы под этим понимаем, когда мы говорим, что что-то авторитарное или что-то демократическое, как вот это все определить? Ну особенно оглядываясь на то, что сейчас достаточно много различных видов авторитаризма, часть из которых вы ну не то чтобы ввели, но активно, так сказать, к ним апеллируете.

Гуриев: Майкл, на самом деле, вы правильно говорите: что мне с того, что нам, простым российским гражданам, с того, что в России недемократический режим? Ответ очень простой: именно потому, что в России нет демократии, мы с вами – вы, журналист, и я, ученый — находимся не в России. И это не совпадение. Дело в том, что многим гражданам некомфортно жить в стране, в которой нет демократии. Авторитаризм или диктатура, или недемократический режим — это режим, в котором нет честных, конкурентных выборов, или выборы есть, но они не влияют на то, кто и как принимает решения. Вообще, слово «режим» — это правила выбора руководства страны и правила принятия решений. В демократии этим правилом являются честные конкурентные выборы, где у всех взрослых людей есть активное и пассивное избирательное право. То есть любого человека можно допустить до выборов и любой человек может проголосовать, и его голос не будет украден. Кроме того, выборы являются честными и конкурентными, то есть у всех есть доступ к СМИ, у всех есть доступ к честному ведению кампании, и, конечно, с этой точки зрения Россия не является демократией, является автократией.

Наверное, вас это не удивит, но надо понимать, что когда мы смотрим на то, как ученые оценивают качество режима, классифицируют режимы, Россия уже давно перестала быть демократией. Россию сегодня считают автократией все классификаторы режимов. Что касается «что мне с того», с точки зрения масла, хлеба, морковки или просто цен на все это…

Наки: Морковка сейчас особенно людей волнует, да, она прямо как-то дороже, чем везде в Европе.

Гуриев: Мы с вами разговариваем в июле, поэтому нас волнует морковка. Если бы мы разговаривали с вами весной, нас бы волновало подсолнечное масло. И в каждый месяц в последние год или два мы можем найти какой-нибудь продукт — бензин ли, сахар ли, гречка ли, который волнует простой народ, потому что почему-то цены становятся не по карману. На самом деле это не случайно. Есть примеры того, как авторитарные режимы хорошо управляются с экономикой, но в среднем, конечно, все процветающие страны — это демократии, за исключением буквально двух примеров — это Сингапур и это ближневосточные нефтяные страны.

Все остальные процветающие страны — это демократии. Почему? Потому что в демократии есть возможности для самореализации, для конкуренции, для подотчетности власти, меньше коррупции, меньше воровства, больше возможностей для инвестиций, и защищенность этих инвестиций тоже есть. Дело в том, что демократия — это страны, в которых есть равенство перед законом, есть защита от коррупции, есть защита от доминирования государства, и в этом смысле есть больше возможностей для бизнеса и для экономического роста. Поэтому не нужно удивляться что большинство стран, где людей не заботит цена на морковку, потому что среднему человеку есть на что купить морковку, это те страны, в которых есть и честные конкурентные выборы.

Наки: Сергей, но смотрите, вот нас в последнее время, особенно в связи с вакцинацией, всем остальным многие учат, и правильно делают, как по мне, что корреляция не означает каузация, да, что в целом то, что есть какое-то вот одно явление, типа демократии, да, и есть какое-то при этом сопутствующее явление, типа там высокого уровня жизни и все остальное, если они идут рука об руку, это совершенно не означает, что одно порождает другое. И, собственно, мы видим и примеры демократических стран, в которых не всегда так все радужно, особенно там в процессе перехода к этой демократии. Мы видим, что в тех же Соединенных Штатах, которые многими считаются демократической страной, да, там есть и большое количество бедного населения, там отсутствует развитая медицинская инфраструктура для тех, кто там не вступает в капиталистические отношения в рамках того, что не покупает, да, страховой полис. При этом мы видим, что там есть много людей, которые не удовлетворены политикой государства, мы видим людей, которые жалуются на то что, там, значит, как-то не учитываются их интересы, они иногда даже с оружием пытаются захватывать местные какие-то отделения, более того, Капитолий штурмуют. В общем, видим мы эту демократию, да, и, собственно, не то чтобы там как-то все прямо заоблачно хорошо. Нет, понятно, что там много что производится, и вот там Skype, по которому мы с вами говорим, да, это вот все тоже оттуда. Но при этом вот этой вот какой-то такой картинки, когда у нас вот если есть демократия, то все отлично, значит, все радуются, все довольны, и при этом, если есть авторитарный режим, то все грустные, у всех все плохо, да, и все недоедают, ее не вырисовывается, когда мы начинаем вот как-то в приближении смотреть на страны. Или вырисовывается? То есть есть ли какая-то вот такая механика, заложенная в саму демократию, которая действительно бы не просто коррелировала с высоким уровнем жизни, но и становилась бы его причиной?

Гуриев: Здесь есть два ответа на ваш вопрос. Один: во-первых, действительно есть исследования, которые показывают, наличие причинно-следственной связи, и через секунду я о них расскажу. Но есть и другая очень простая метрика, простой способ доказать, что в демократических странах жизнь все-таки для простого человека лучше. Эта метрика — это то, куда едут люди. Когда человек выбирает, где ему жить, как правило,  человек едет из Китая в Америку, а не из Америки в Китай, из Северной Кореи люди пытаются сбежать в Южную, а не наоборот. И это лучше всего показывает то, что сколь бы много проблем ни было в развитых демократических странах, люди оттуда не переезжают в Северную Корею.

Вы знаете, сейчас происходят события на Кубе. Я был на Кубе, и когда я поехал посмотреть на любимый бар Хемингуэя, посмотреть на рыбацкий поселок, где, наверное, я ожидал увидеть очень много больших красивых рыбацких лодок — лодок не было. Почему? На некоторых лодках кубинцы сбежали в Майами, а некоторые лодки правительство конфисковало, чтобы остальные не сбежали. И это лучший показатель того, в какую сторону направлен поток человеческого капитала. Те люди, которые могут выбрать, бегут из Восточного Берлина на запад, Берлинскую стену построила ГДР, а не ФРГ, и это лучше всего показывает то, что в сумме, при всех проблемах в Соединенных Штатах, которые вы совершенно правильно перечислили, все-таки людям хочется жить там, где они защищены от произвола, и там, где у них есть возможность для самореализации. И да, есть исключения, есть Сингапур. Но много можно говорить о том, что в сегодняшнем Китае происходят какие-то интересные, нетипичные для автократии процессы, в том числе и очень быстрого технологического развития. Можно много говорить о том, что действительно в Дубае построен международный финансовый центр. Но, конечно, в среднем автократия отстает от демократии. И самое главное, людям демократии нравятся больше, потому что качество жизни все-таки лучше.

Но, говоря уже о причинно-следственной связи, скажу сразу, что, конечно, трудно сравнивать одну страну с другой. У них разные истории, разные культурные особенности, поэтому, конечно, столь важны примеры Восточной и Западной Германии, Северной и Южной Кореи. Но есть и примеры сравнений страны до демократизации и после демократизации, и есть целый ряд исследований, которые показывают, что когда вы проходите через демократизацию, темп экономического роста увеличивается примерно на один процентный пункт в год. Это не очень много, но тем не менее, это значимый результат, который за 10 или 20 лет превращается в 10 или 20 процентов повышения дохода. И в этих исследованиях, на самом деле, ученым удается выявить не только корреляцию, но и причинно-следственную связь. Если по внешним каким-то причинам в вашей стране диктаторский режим заменяется демократией, то со статистической точки зрения ваш темп роста увеличивается примерно на один процентный пункт в год. 

Наки: Слушайте, но вот примеры, которые вы привели, да, это все-таки радикальные, я бы даже сказал, карикатурные примеры, да. Когда мы говорим про авторитарные режимы, приводить в пример, значит, Северную Корею — это все равно, что говорить, что венцом демократии являлся гитлеровский режим, гитлеровской Германии. Там и выборы были, какое-никакое разделение властей, правда, не очень хорошо сформированное, но тем не менее, да, режим, который пришел вот от демократизации, от полудемократического хотя бы такого вида, да, вот он выбрал себе, собственно, партию соответствующую, она там, правда, потом, возможно, подожгла Рейхстаг и все места захватила, но не суть. Суть в том, что да, все равно вот есть такой радикальный пример, как люди через выборы выбирают себе малоприятных людей и потом все происходит весьма плохо. Но здесь же вопрос: чем таким характеризуется авторитарный режим? Мы вот с вами говорим — авторитарный, авторитарный. Помимо выборов, да, то есть для многих людей выборы не то чтобы большая ценность, они на них либо не ходят, либо они выбирают, что говорится. Ну, как говорится, не то чтобы рационально. Да, вот есть, например, в России, когда еще ну хотя бы существовало что-то похожее на выборы, да, многие такие: а пойду, проголосую за Жириновского. Ну, потому что он веселый, потому что он говорит, там, интересные вещи. И в целом мы видим, что в механизме выборов часто тот человек, который выбирает, приходит на участок, он не то чтобы максимально рационален. Да, мы видели этот феномен, там, и на примере Трампа, ну его тоже часто упоминают, что люди вот голосовали, условно говоря, не головой. И, собственно, как тогда вот этот механизм, когда ну выбирают не черти кого попало, конечно, да, но весьма специфических людей, как этот механизм может приводить к тому, что страна расцветает, что у нее повышается благосостояние и все остальное? И есть ли примеры обратного, об этом мы сейчас там с вами тоже чуть попозже поговорим, когда поговорим про Россию, потому что вот это направление, которое вы говорите, что всегда вследствие демократизации приходит там какое-то чудесное будущее, мне кажется, это ну не до конца честно. Потому что мы видели страны, на примере которых, которые начинали демократизацию, но потом превращалось не то чтобы в какой-то кромешный ад, но явно с этой полосы демократизации они уходили. Но это я забегаю вперед, пока все-таки вот про механизм, да, вот у нас есть человек, его выбирают другие люди, почему в результате этого должно становиться хорошо, если эти избиратели, как правило, ну нерациональны, или какая-то их часть, как минимум?

Гуриев: На самом деле, вы правы. Есть много стран, которые были демократическими и перешли назад к автократии. Вы упомянули Гитлера, к счастью, в Соединенных Штатах демократия, видимо, сохранилась, но в целом есть много стран, которые переключались между демократией и диктатурой много раз. Самая богатая из этих стран — это Аргентина в середине семидесятых годов, в которой была демократия, потом там возникла военная хунта, которая продержалась несколько лет. Но в целом такие ситуации бывают, и никто не застрахован от перехода от демократии к авторитарному режиму. И мы можем поговорить с вами, наверное, в следующих передачах о том, как устроен современный популизм, почему никто не застрахован от популизма, и что нужно делать, чтобы застраховаться от популизма. Но в целом действительно, к сожалению, есть много стран, в которых демократия не может устояться, есть единственный такой важный фактор, который говорит о том, что чем больше у вас жизни при демократии, тем более она устойчива. Чем больше демократических традиций, тем более она консолидирована. Но даже и это, естественно, не является никакой гарантией. То, о чем я говорю, это статистические закономерности, из которых могут быть исключения. Кроме того, есть важный фактор — есть много бедных демократических стран. Это демократические страны, в которых, так или иначе, процветает коррупция, страной руководят олигархи, и в этом смысле демократия есть, а процветания нет. Такое бывает. Но вот если вы зададите вопрос: а бывает ли так, что процветание есть, а демократии нет, то таких примеров, как я уже сказал, всего два — Сингапур и очень богатые нефтью ближневосточные монархии.

Вы задали еще очень важный вопрос: вроде бы выборы есть, а демократии нет. И это вопрос, который имеет прямое отношение к такой стране, как Россия. В современном мире, и Россия не исключение, а наоборот, скорее правило, автократиями являются режимы, которые делают вид, что они демократии. Например, в российской Конституции не написано, что у нас есть статья номер 6 и партия «Единая Россия» является руководящей партией, как это было в советской Конституции, где прямо в Конституции было написано, в статье номер 6, что КПСС — это руководящая и направляющая сила нашей страны. Нет, у России…

Наки: Но выборы формально там, выборы формально там тоже были.

Гуриев: Выборы были, но там не было оппозиционных партий, как вы знаете. Хотя…

Наки: Ну, у всего есть минусы.

Гуриев: Да, да. В ГДР были оппозиционные партии, даже люди мало об этом знают, но даже в сегодняшним Китае, кроме Коммунистической партии, есть еще партии, они все считаются союзниками Компартии, но тем не менее, там есть еще и другие партии.   На самом деле, дело в том, что современные автократии на полном серьезе выдают себя за демократии. Иногда они называют себя нелиберальными демократами, как это устроено в Венгрии.

В России нулевых годов был придуман термин «суверенная демократия», но, в принципе, если вы зададите Владимиру Путину вопрос, он не скажет, что мы страна коммунистического режима или мы какая-то народная демократия, или мы какая-то рабочая демократия, или мы демократия для пролетариата и крестьян. Нет, он скажет, мы полноценная нормальная демократия с выборами и независимыми СМИ. Вот, у нас есть «Эхо Москвы», телеканал «Дождь», «Новая газета», что вам еще нужно? И в Конституции России нет цензуры, в Конституции России есть разделение властей, есть верховенство права, есть федерализм, но на самом деле этого не происходит. И это, на самом деле, очень важная черта современных недемократических режимов — они притворяются демократиями. И они основаны на обмане, а не на страхе. И это большая разница. Столько политических заключенных, сколько сегодня есть в России, конечно, такого не было ни в сталинском, не в гитлеровском режиме — там репрессий было гораздо больше, и каждый человек боялся, что за ним придут. В сегодняшней России этот страх растет, но он по-прежнему не находится на том уровне, на котором он находился в диктатурах XX века. Сегодняшняя Россия — это то, что мы с моим соавтором Дэниелом Тризманом называем «информационная автократия» — автократии, основанные на манипуляции информацией, на цензуре и пропаганде, а не на страхе массовых репрессий. И в этом смысле не нужно удивляться, что выборы якобы есть, но на них все время побеждают те, кому выгодны власти. Независимые СМИ якобы есть, но у них нет доступа к широкой аудитории, оппозиционные партии якобы есть, но они не могут на самом деле участвовать в выборах. 

И поэтому вот ситуация, она вроде бы и с выборами, разделением властей, верховенством права, а с другой стороны, без настоящей конкуренции.

Наки: Смотрите, ну тут я с вами уже не совсем соглашусь по той оценке, которую вы даете России. Да, долгое время действительно, я с вами соглашусь, было именно так, что обходилось без массовых репрессий, обходилось без, знаете, как это, обхода закона, да. То есть раньше Путина называли легалистом и говорили, что в целом по бумажкам особо не придерешься. Когда его спрашивали, там: а вот что вы думаете по этому делу, а вот почему тот, тот сидит, и все такое, он говорил: это не я, это суд, я не при делах, да? То есть долгое время действительно с помощью пропаганды, с помощью контроля информационных потоков Российская Федерация оставалось вот такой автократией, которая еще и симулировала выборы, да, даже ставили камеры на участки, чего теперь не будет. И много чего еще происходило, там, гражданское общество в том или ином виде, по крайней мере, заявляло о своем существовании, власть говорила: да-да, вот гражданское общество, смотрите, оно у нас есть. В последний же год, на самом деле я веду отсчет, знаете, с какого момента? С момента, когда Владимир Путин объявил, что он становится императором, ну то есть когда он рассказал, что будут менять Конституцию. Да, когда он вышел, вот это вот уже прямо транслировалась по экранам в Москве, то есть такое раньше я наблюдал только в видеоиграх и в фильмах, тут вот действительно Владимир Путин выступал, говорил: нам нужно, значит, сделать Конституцию.  Правда, он не говорил, что это для того, чтобы он мог и дальше продолжать быть президентом, но тем не менее. И вот с того момента как будто что-то изменилось. И сам Владимир Путин стал откровеннее, да, теперь, когда его спрашивают: слушайте, а что там с журналистом Иваном Сафроновым, который сидит в следственном изоляторе, Путин не говорит: пусть суд разбирается. Путин говорит: так он шпион, все. Причем дважды, и после первого раза, когда Песков говорит: ну, возможно, Владимир Владимирович что-то там ошибся, после второго раза Песков говорит: слушайте, у Владимира Владимировича очень верные данные, верьте ему, неважно, что там не сходятся ни даты, ничего. Но это лишь единичный пример, там попытка политического убийства, причем без какого-то там хорошего заметания следов, да, даже уголовное дело не возбуждено до сих пор, я имею в виду, по факту отравление Алексея Навального. Суд над Навальным в Химкинском ОВД, это ну такого тоже раньше не бывало. И все не ограничивается одним Навальным, на законодательном уровне приравнивается Фонд борьбы с коррупцией* [Деятельность запрещена в России] к экстремистской организации и им запрещается избираться. Более того, к журналистам приходят с обысками, а когда были митинги, приходили даже с предостережениями и к журналистам вот тех самых изданий, которые вы упомянули, на одном из которых мы сейчас с вами общаемся, да, телеканал «Дождь». То есть это уже не очень похоже на вот, знаете, такую хитрую информационную манипуляцию, это уже похоже вот прямо на такое силовое воздействие. Да, понятно, масштабы пока действительно несравнимы там с… ни с какими из приведенных вами примеров, и я надеюсь, что они такими и не будут, но тем не менее, они существенно больше, чем были раньше, и, знаете, менее прикрыты. То есть вот эта атмосфера страха, о которой мы говорим, потому что репрессии, они же не для того, чтобы действительно вот каждого там человека убить и посадить, они для того, чтобы все боялись. И вот эта атмосфера страха, она как будто действительно есть. Ну, если раньше из страны уезжали только вы, когда в отношении вас идет проверка, то уезжают просто ну огромным количеством люди, не в поисках лучшей жизни, а для того, чтобы буквально не сесть в России, потому что теперь любое слово может быть основанием для уголовного дела, даже если закон не нарушен. Это я все к чему, что ну вот это уже, как мне кажется, не очень похоже на ту модель, которую вы описывали, Ну, есть у вас какие-то в ней изменения или вам кажется, что это такое… ну неверная оценка моя и многих там людей, которые действительно наблюдают какую-то трансформацию.

Гуриев: Майкл, действительно, режим видимо трансформируется, и вполне возможно, что точкой невозврата стало именно обнуление срока Владимира Путина. То, что вы говорите, очень интересно, потому что для вас точкой невозврата стали репрессии в отношении журналистов, вы уехали, для вас именно это событие стало очень важным. Я уехал — для меня то событие было очень важным. Но если говорить серьезно, именно атмосфера страха в обществе, а не среди политических активистов и журналистов, вот это то, что отличает режим, основанный на страхе, от режима, основанного на вранье.  И вот вы правы в том, что 21-й год — это, может быть, первый год, когда большинство российских граждан начали думать об этом. Есть опрос центра Левады*, в котором людей спрашивают: а чего вы боитесь больше всего? И 52% людей впервые за всю историю этих опросов говорят, что мы боимся возвращения массовых репрессий. И в этом смысле, может быть, мы сегодня находимся на этом самом водоразделе между режимом страха и режимом вранья. Такой путь режим может пройти. Лучший пример этого — это Венесуэла. 

Венесуэла Чавеса — это была Венесуэла, основанная на деньгах и вранье, Венесуэла Мадуро — это диктатура, основанная на насилии. Когда кончились деньги, кончилась харизма, харизму Чавеса и Мадуро невозможно сравнить, режим прошел этот путь и вернулся из XXI-го века в XX-й. Вполне возможно, что Россия пройдет тот же самый путь, причем, к сожалению, это может произойти достаточно быстро. Мы видим соседей в Белоруссии, где каждый человек знает, что репрессии есть и это может коснуться каждого. В России, как я уже сказал, примерно половина людей знает, половина людей не знает. Но это может измениться, и действительно подавляющее большинство может столкнуться с тем, что нужно бояться. По-прежнему Владимир Путин остается достаточно популярным. Насколько искренняя эта популярность или нет, мы не знаем, но симулякры продолжают генерироваться. Вот вы говорите, что ФБК преследуется новым законом, специально придумали ведь новый закон. Да, этот закон противоречит Конституции, да, этот закон является абсолютно незаконным, тем не менее, придумали новый закон, сделали какое-то судебное дело. Сделали «санитарное дело», чтобы преследовать сотрудников ФБК. Гражданское общество — вам кажется, что его больше нет, а Путин говорит: есть объединенный, общегражданский «Народный фронт», и его представители входят в первую пятерку партии «Единая Россия» на выборах. И в этом смысле симулякры продолжают производиться. Когда убивают Навального, по-прежнему власть говорит: это не мы. В тридцатые годы Сталин расстреливал своих врагов, заставляя их признаться на публичных процессах, и не травил их тайком, а убивал их, расстреливал их, давал им смертные приговоры. И в этом смысле такая симуляция продолжается. Но вы правы в том, что вполне возможно, что ровно сейчас, в 21 году мы можем наблюдать переход режима из одного качества в другое.

Наки: Скажите, пожалуйста, а вот этот переход.. потому что ну, я, на самом деле, встречал две позиции. Есть политические аналитики и ученые, которые ну, признают только режим, когда он уже совершил трансформацию, да, то есть они говорят: сейчас, там, не диктатура, потому что не соответствует вот этому, вот этому и вот этому пункту, да, там сейчас не демократия, потому что нет вот этих пунктов. При этом как будто бы упуская вот сам момент трансформации, да, мы же понимаем, что ничего не находится вот в… там, с одной точки перескакивает резко в другую, да, там представить, что завтра Путин так наклеивает усы, берет трубку и говорит: а теперь всех расстрелять — весьма проблематично, это всегда какие-то этапы. И вопрос такой: а как вам кажется, вот это вот условное скатывание или откат, как угодно можно это называть, это является следствием авторитарного режима любого или это скорее вот случайные вещи? Потому что, вы знаете, у меня такой вопрос возник. Я сейчас как раз слушаю «Узкий коридор» Аджемоглу и Робинсона, и они там описывают, что обуздать Левиафана, да, обуздать вот, собственно, власть можно, только балансируя ее обществом, балансируя ее гражданским обществом.

Но ведь авторитаризм, насколько я понимаю, да, он постепенно и все больше и больше делает так, что вот как раз вот этой балансировки не становилось, чтобы вот на этой второй чаше весов общества не было. И из-за этого кажется, что при таких условиях авторитаризм более-менее всегда, если его что-то резко не разрушает, он как раз и должен превращаться в такого вида диктатуры, потому что ну при авторитаризме, да, положение становится все хуже, так как нет конкуренции и нет устранения ошибок. И люди это постепенно начинают замечать. Когда они начинают это замечать, соответственно, с ними надо что-то делать. И мы видим пример Китая, который часто приводят как успех некоего авторитарного общества, да, но если мы заглянем в Китай поглубже, мы увидим, что до сих пор там существуют трудовые лагеря, куда буквально отправляют сотни тысяч людей, где их практически пытают, да, делают с ними там ужасные вещи и все остальное, да, то есть назвать это каким-то благополучным для китайца жизненным путем достаточно сложно.  И вот как вам представляется, действительно ли есть вот эта развилка, куда вы идете? То есть либо только вверх, да, там, условно, по Фукуяме, когда он говорил про либеральные демократии, либо вот только вниз, и нет никакой там точки балансов или полутонов. Или есть, значит, какая-то возможность не быть либеральной демократией, не быть демократией, может быть, и вовсе, и при этом сохранить какой-то высокий уровень благосостояния, науку, там, культуру и все остальное.

Гуриев: Вы знаете, это сложный вопрос. Вы говорили о трансформации режима, можно ли это легко измерить или нет. В этой науке действительно у каждого режима очень много характеристик и всегда очень трудно сказать: вот здесь проходит черта между жесткой диктатурой, мягкой диктатурой, между электоральной автократией, электоральной и либеральной демократией, все это относительно размытые границы. Но когда вы смотрите на слона, вы видите, что это слон, и когда вы смотрите на Россию, вы знаете, что это не демократия.  Правильно, мы не можем предсказать, что будет с российским режимом через 10 лет, но тем не менее, сегодня это, конечно, не демократия. Насколько каждая не-демократия превращается в жесткую тоталитарную диктатуру — это, на самом деле, как вы правильно говорите, можно прочитать книжку «Узкий коридор», там есть очень много примеров, когда этот Левиафан становится деспотическим Левиафаном, когда он становится отсутствующим Левиафаном, то есть возникает анархия, и когда он становится shackled Левиафаном, прикованным Левиафаном, Левиафаном, подконтрольным обществу. И это переход от не-демократии к демократии. Такой переход совершили многие страны. У нас есть соседи, к западу от России есть целый ряд стран Центральной и Восточной Европы, они были пост-коммунистическими странами, стали успешными членами Евросоюза, и у них есть и свобода, и процветание. Вопрос в том, можно ли остаться недемократической страной и при этом обеспечить себе процветание. Ну, мы видели, что Корея и Тайвань, так или иначе, сначала были не-демократиями, потом перешли и к процветанию, и к демократии. Сингапур — это очень интересный пример.

Перешел, как говорится, из третьего мира в первый, построил процветающую экономику, но потом основатель Сингапура Ли Куан Ю стал говорить о том, что эти модели уже не работают, нужно больше конкуренции. Конечно, он не говорил, что мы перейдем к демократии завтра, и сегодня Сингапур не является демократической страной, но он является более демократической страной, более свободной страной, чем, скажем, 30 лет назад. И об этом, как необходимости, говорил сам Ли Куан Ю, потому что он понимал, что жесткий контроль плохо подходит для современного мира. Вообще говоря, надо понимать, что современному диктатору непросто жить в современном мире — с открытыми границами, с интернетом, с инвестициями, которые должны, так или иначе, пересекать границы, с высоким уровнем образования, который необходим для экономического развития, а образование само по себе заставляет людей задавать вопросы, которые вы вот сейчас задаете. Поэтому Китай — это очень интересный эксперимент, который может, опять-таки, стать исключением типа Сингапура, в том числе и потому, что Китай построил огромную стену в цифровом пространстве, в том числе и потому, что Китай вложил огромные деньги в искусственный интеллект — это то, что может помочь усилить контроль над обществом.   Но в целом надо понимать, что, конечно, свободное общество гораздо лучше приспособлено для экономического роста и процветания, чем диктатура. Потому что, вот вы знаете, говоря о России лет 10 назад, российские власти говорили, что нам нужны инновации и мы будем принуждать госкомпании к инновациям. Вот принуждение к инновациям, инновации сверху вниз — такого не бывает.

И мы увидели, что российские госкомпании, несмотря на огромные ресурсы, потраченные на принуждение к инновациям, на огромные интеллектуальные ресурсы, привлеченные к разработкам программ инновационного развития, был такой зверь в российских госкомпаниях — российские госкомпании не стали лидерами инновационного развития. Почему? Во-первых, потому что инноваций по приказу не бывает, во-вторых, потому что с 14-го года Россия начала погружаться в изоляцию от остального мира, и, конечно, инновации в изолированной экономике тоже не бывает. И в этом смысле Китай прошел достаточно далеко, но по-прежнему, конечно, не является ведущей инновационной державой. Инновации происходят скорее на западном берегу Соединенных Штатов, чем в Китае, сколь бы денег ни тратил Китай на эту деятельность.

Наки: Слушайте, ну а как так тогда получается, вот весь наш с вами вот этот разговор, да, который у нас сейчас прошел, он вывел, там, несколько вещей. Первая: если, значит, идти по пути демократизации, да, желательно либеральной, то всем будет лучше — ну, стране будет лучше, будет лучше жителям ее, да, они будут жить лучше, будет больше конкуренции, будет больше инноваций, будет больше всего остального. Если идти по пути противоположному, то это скатывание в нищету, более того, и дополнительные риски для, там, условного правителя, да, потому что ну из тоталитарной диктатуры такого выхода без, так сказать, его внезапного исчезновения, диктатора, да, по разным причинам, весьма сложен. Так как получается, что люди, которые находятся во власти, в том числе которые находятся во власти в России, выбирают противоположный путь, да, является ли это исключительно личным желанием, там, я не знаю, власти и обогащения, или это что-то другое? Потому что ну что говорит Владимир Путин и Совет безопасности, да, я недавно читал без всякого удовольствия Стратегию национальной безопасности, и у меня есть большие опасения, что они искренне в это верят, да? У меня есть большие опасения, что вот все же там, анти-Россия, но это уже из статьи Путина, значит, Стратегия национальной безопасности — вестернизация, которая должна уничтожить культуру и все остальное. То есть в их глазах или, по крайней мере, образ, который они формируют, это как раз спасители, спасители от вот каких-то невероятных угроз, которые их окружают и окружают, как они считают, страну. И проблема-то в том, что люди это воспринимают, да, информационная автократия, о которой вы говорите, она возможна, если люди эту информацию потребляют, если люди не выстраиваются в некое общество, да, которое единственное, что может сдержать Левиафана. И как бы они такие: да, кругом действительно угрозы, кругом действительно опасность, солдаты НАТО будут в наших спальнях, если, значит, Путин вдруг решит честные выборы провести. Вот как это, как это происходит и в сознании автократа, и в сознании людей? Я, естественно, не прошу вас залезать к ним в голову, но вот объясняет ли это каким-либо образом тот массив данных, который у нас накопился по различным авторитарным режимам и по людям, которые в этих самых режимах живут?

Гуриев: Майкл, это отличный вопрос. Россия является существенным исключением, потому что Россия — это очень образованная страна. Да, в России есть много поддельных дипломов, много плохих вузов, но для своего уровня развития, для среднего дохода на душу населения Россия все-таки это страна, у которой слишком много грамотных людей, слишком много людей, которые умеют читать и считать, и в этом смысле многие люди задаются вопросом: как вот эта образованная страна может верить вот во всю эту ерунду?

И ответ здесь такой: в России очень плохо обстоят дела с общественными науками, с образованием в области общественных наук. Вот вы учились в хорошем вузе, учили свою современную политологию. А многие наши сограждане учили историю по советским учебникам истории, а политологию вообще не учили. Или экономику учили по плохим учебникам, учили обществоведение, обществознание по советским учебникам. И естественно, именно по этим учебникам учились все ведущие члены Совета безопасности, включая Владимира Путина. Именно поэтому история действия, вот это самое действие по присоединению Крыма в 2014 году так резко увеличило популярность режима, потому что людям кажется, что это восстанавливает какую-то историческую справедливость, защищает Россию от тех самых врагов, которые находятся снаружи. И я думаю, что даже сам Владимир Путин не ожидал, насколько сильно повысится его популярность после присоединения Крыма. Наверное, вот в этом можно искать объяснение того, почему так популярны все эти самые разговоры. Но правда в том, что, конечно же, для народа и для элиты расчеты могут быть совсем разными. Для народа экономический рост, процветание, свобода, конкуренция, верховенство права — это то, что обеспечивает долгосрочный рост доходов. Для элиты интересы могут быть другими, например, сидит сегодня какой-то недемократический лидер и думает: о’кей, мы дадим народу свободу, мы сделаем судебную реформу, у нас будет независимый справедливый суд, мы дадим бизнесу возможность занимать деньги за рубежом, привлекать иностранных партнеров. Мы защитим бизнесменов от олигархов, мы будем бороться с коррупцией, страна расцветет. А мне что с этого? Вот мы много раз сегодня употребляли с вами этот вопрос: «А что нам с этого»? Так вот, для элиты в недемократической стране вот все эти свободы, все эти институты, которые защищают бизнес и рост доходов, защищают граждан от произвола и коррупции, все эти институты могут привести как раз к смене режима, как раз к тому, что, хотя в сумме ВВП вырастет, но у этой элиты шансов удержаться у власти меньше, и для нее демократизация приведет к личным потерям. Именно и в этом заключается политический экономический анализ: нужно понять, почему эта страна принимает те самые решения, невыгодные всему народу. Да просто потому, что для ее элиты удержание власти является вопросом в том числе, как вы правильно сказали, физического выживания. Ну, или в крайнем случае, нахождения на свободе или материального благополучия. При этом это действительно опасный бизнес, вот мы с вами говорили о Китае, Китай остается недемократической страной. Приведу другой пример: Южная Корея. Южная Корея — это пример феноменальных экономических достижений. Но тот ,человек который был отцом «корейского экономического чуда», генерал Пак Чон Хи, он сначала в покушении на себя потерял свою жену, а потом был убит и сам, причем не каким-то там карбонарием, а начальником своей контрразведки. Это очень опасный бизнес — быть диктатором. Некоторые диктаторы понимают это и проводят постепенную либерализацию, некоторые настаивают до конца и это кончается очень плохо. И самое обидное заключается в том, что чем дольше диктатор находится у власти, чем больше он выжигает оппозицию и гражданское общество, тем более сложным будет переход после его смерти. Но тем не менее, это не означает, что демократизации не будет, это означает, что она просто будет более турбулентной. И вот тут история идет, как говорил Фукуяма, от большевиков и нацистов в сторону либеральных демократий.

Наки: И вот тут, знаете, хороший момент для того чтобы задать, на самом деле, главный вопрос, главный вопрос, который интересует, я думаю… ну вас вряд ли, возможно, у вас есть на него ответ, хотя, если ответа нет, то интересует, но меня очень интересует и наверняка многих наших зрителей: мы сегодня говорили о том, что Россия, скорее всего, проходит некую трансформацию, да, что она и так не была демократией. А сейчас мы наблюдаем процессы, которые, скорее всего, свидетельствуют о переходе к куда более жесткому режиму, построенному на страхе, куда менее благополучному, в котором цены на морковь становятся действительно обсуждением уровня президента и всей страны, куда более бесперспективному, потому что люди уезжают, потому что нет развития и потому что ну его нет и на горизонте, что отлично описано в работе, в которой вы принимали участие, «Застой 2», кто не смотрел — обязательно посмотрите. И вот здесь вопрос, можно ли эту трансформацию как-то остановить, можно ли на нее как-то повлиять? Мы видим, что она идет и мы явно не хотим оказаться в той точке, да, где у нас уже не будет сомнений, что это тоталитарная диктатура, где там будут по ночам приезжать черные воронки с надписью «СК» не только… хотел сказать — вообще будут приезжать, но нет, приезжают-то они иногда и сейчас, но сейчас там это единичные случаи. Да, если мы не хотим, чтобы они стали массовыми. Есть ли возможность вот как-то обратить все это вспять, есть ли возможность у человека, который за этим наблюдает, но не обладает, там, политической властью или чем-то таким, как-то на это повлиять, или Рубикон пройден и у нас нет возможности оказывать на это влияние, у нас нет возможности как-то остановить этот локомотив, несущийся в ад? Вот, в общем, какой из двух ответов правильный, есть ли вообще там правильный, или надо, там, сидеть и заниматься своими делами, там, значит, не знаю, в шахматы играть, уезжать без желания вернуться обратно и все такое прочее?

Гуриев: Майкл, у меня, естественно, нет хорошего ответа на этот вопрос, но это самый главный вопрос для любого человека, которому небезразлична судьба страны. Есть действительно ответ, который заключается в том, что нужно заниматься своими делами, учить иностранный язык, играть в шахматы, растить морковку. Я вот на первом курсе, когда учился на первом курсе Московского физико-технического института, нас отвезли собирать именно морковку, и я сих пор предпочитаю заниматься другими сельскохозяйственными работами. Но могу только сказать, что, конечно, растить морковку не должно быть слишком сложно. На самом деле, я думаю, что самое главное — это то, чем занимаетесь, например, вы, а именно — рассказываете людям, что на самом деле происходит. Потому что даже в репрессивном режиме, в таком как в России, до сих пор существует YouTube, до сих пор существуют средства донесения альтернативной точки зрения, и пока YouTube не закрыт, это очень важный фактор неустойчивости режима. Потому что, с одной стороны, конечно, режим основывается на силовиках, на олигархах, на той самой элите. Но эта элита ощущает свою устойчивость или неустойчивость в зависимости от того, что думает народ. И в этом смысле, конечно же, важно не только настроение элиты, но и настроение народа. Кроме того, отсутствие развития, о котором вы говорите, так или иначе, снижает популярность режима внутри самой этой самой элиты. И поэтому, так или иначе, долгосрочная устойчивость режима также не является предопределенной, поэтому если вы меня спрашиваете, что делать вам, я думаю, что вы делаете все правильно. Что делать коллегам с «Дождя» или зрителям «Дождя» — распространять информацию о том, что они прочитали в докладе «Застой 2», то, о чем вы говорите, и то, что другие страны на самом деле построили свободную конкурентную политическую систему и живут хорошо, что мы можем видеть своими глазами, если мы ездим в эти европейские или, я не знаю, восточноазиатские страны. На самом деле, слово «запад» означает не только Западную Европу, но и некоторые страны Южной Америки, некоторые страны Восточной Азии, некоторые страны на Ближнем Востоке, такие как Израиль. Поэтому демократия — это не то, что работает только в Греции или в Германии, демократия — это такая вещь, которая может работать везде, включая, я уверен, в том числе и на нашем веку, в России. Для ее приближения, мне кажется, важно рассказывать и представителям элиты, и аудитории вашего канала, телеканала «Дождь», моего канала, что есть альтернатива, что вот этот застой, в котором Россия живет сегодня, это не единственный путь, и главное, что он не навсегда. Но если вы меня спрашиваете, собирается ли режим сейчас либерализовываться, он ведет себя так, как будто он хочет закручивать, а не откручивать гайки. И в этом смысле у меня нет оптимистичного заключения. Вполне возможно, впрочем, что не все пойдет по плану Владимира Путина. Мы уже видели, что такое бывало.

Наки: В конце концов, мы видим, что в преддверии сентябрьских выборов власть очень нервничает, иначе чем можно объяснить то, что они даже те симуляционные вещи, о которых мы с вами говорили, всячески сворачивают и вообще зачищают поле максимально. Если бы у них все было настолько под контролем, вряд ли бы они все это делали. Но хорошо, что вы, так сказать, придали силы, что каждый может что-то сделать, каждый может что-то говорить. Мы с вами продолжим говорить и дальше, уже в следующих выпусках, а вы, уважаемые зрители, где бы вы ни смотрели это, на телеканале «Дождь» или на канале Сергея, ставьте лайки, распространяйте видео и пишите в комментариях ваше мнение, может быть, согласие, несогласие, а главное — вопросы, касающиеся экономических и политических тем, мы их обязательно разберем в следующих выпусках этой передачи. Это была программа «Что же делать?», ее для вас вел я, Майкл Наки, общался с Сергеем Гуриевым. Спасибо большое, Сергей.

Гуриев: Спасибо большое, Майкл. Спасибо всем!

*Деятельность ФБК признана экстремистской и запрещена на территории РФ

По решению Минюста России ФБК и «Левада-центр» включены в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента

Фото: @valentinachkoniya / Instagram

Как выживают автократы | Forbes.ru

Нефтяное богатство помогает автократиям выживать. Деньги позволяют им «покупать» жителей страны и/или кормить силовые структуры, защищающие режим репрессиями. Но надеяться, что снижение нефтяных доходов приведет к демократической трансформации, не стоит. Дефицит денег делает автократии менее устойчивыми к переворотам, но в этом случае смена режима чаще приводит лишь к замене одних автократических правителей на других.

Правящей группе в автократиях угрожает не только перерождение в демократию: Эрик Франц из Университета Мичигана и Джозеф Райт из Пенсильванского университета доказывают, что к этому ведет меньше половины случаев смены режима. Чаще автократию после переворота сменяет новая автократия (а то и диктатура), как было, например, на Кубе, когда Фульхенсио Батиста, правивший страной в 1933–1944 и 1952–1959 годах, после революции был смещен Фиделем Кастро. Иран не стал более демократичным после революции 1979 года, а Заир — после свержения диктатора Мобуту в 1997 году. Но все это — очевидная смена одного режима другим.

Смена власти такого типа не просто замена одного лидера на другого. Часто она сопровождается насилием, национализацией, репрессиями, радикальной сменой правил игры. Нефтяные деньги помогают автократиям защититься от обеих угроз — и от демократической, и от вызова со стороны конкурирующих групп, которые могли бы «скинуть» власть, не меняя при этом природы режима.

Реклама на Forbes

У авторитарных лидеров есть резоны бороться за выживание до последнего: лишь 53% из них после смены власти остаются в целости и сохранности. Чем выше концентрация власти, тем ниже шансы авторитарного лидера на благополучную старость: в персоналистских режимах после отставки «плохо заканчивают» 63–76% лидеров.

Но у них есть возможность уменьшить вероятность преследования после отставки, доказывают Майк Альбертус (Чикагский университет) и Виктор Менальдо (Вашингтонский университет). Надо лишь обеспечить «мягкий» выход из своего правления через демократизацию (Чили, Сальвадор, ЮАР), как правило, через новую конституцию. Однако трудно угадать оптимальное время для такой трансформации. Если начать ее слишком рано, правление может закончиться досрочно. Оттягивая демократизацию до последнего, автократы пропускают момент, когда все еще может закончиться мирно — без казней, суда, изгнания и т. д. Даже у Каддафи в 2011 году была возможность сложить полномочия и свободно покинуть страну, но только постфактум виден этот крайний момент. Позже вспышка насилия делает эту возможность лишь воспоминанием об упущенных возможностях.

Чтобы изучать не только процесс демократизации автократий, но и условия выживания автократических режимов, Барбара Геддес (Калифорнийский университет) и ее коллеги построили базу данных, учитывающую все случаи смены режима, а не только демократический переход. Они исследовали 114 стран в период 1947–2007 годов. За это время был 261 автократический режим, их них 93 сменились более демократическими, а 103 — другими автократиями. Нефтяное богатство измерялось как объем добычи нефти, умноженный на ее цену и разделенный на численность населения страны. Из этой величины специально удален ВВП: его динамика может сама по себе быть причиной смены режима.

Существует ли ресурсное проклятие в целом — вопрос дискуссионный, но мало сомнений в том, что рента позволяет правительствам оперировать автономно от общественных интересов, делает их менее подотчетными гражданам и дает режиму повышенный иммунитет от демократизации. Нефтяные деньги помогают «купить» оппонентов режима, включая лидеров оппозиции, перераспределив в их пользу часть ренты. Одним можно дать работу в госструктуре или бизнесе, другим — привлекательные госконтракты и субсидии, для третьих снизить налоги и т. д. Деньги помогают и в выстраивании эффективных силовых структур.

Нефтяное богатство снижает вероятность смены режима. Однако если это нежелательное для правящей группы событие произойдет, оно скорее окажется переходом к демократии, чем сменой одного правителя другим в рамках прежней формы правления. То есть богатство защищает автократов от им подобных, а вот группы, борющиеся за демократизацию, подкупить сложнее. Соответственно, если ресурсное богатство ниже, вероятность переворотов повышается, но это скорее замена одних диктаторов на других, чем качественное развитие. В относительно бедных странах группам, являющимся агентами развития, приходится бороться за жизнь, а не за демократические преобразования. Поэтому в странах типа Ирана, с давними авторитарными традициями, рост нефтяных цен продлевает жизнь автократии, а ее падение чревато политическими потрясениями и падением правящей элиты, но без смены способа правления.

Правящей элите в автократиях больше угрожают не сторонники демократии, а группы, желающие улучшить свое положение в иерархии. При этом инсайдеры — облагодетельствованные режимом элитные группы — опаснее, чем аутсайдеры, например беднота или оппозиционные лидеры. Инсайдеры, включая военных,  становятся причиной свержения правящих автократов в 2/3 случаев, указывает Милан Сволик из Университета Иллинойса. Проще осчастливить деньгами элиты, от настроений которых зависит вероятность насильственной смены власти, чем кооптировать сотни тысяч граждан. Поэтому с ростом ресурсных доходов траты на силовиков быстро увеличиваются. При снижении нефтяных доходов силовики скорее скинут автократический режим, чем гражданская оппозиция. Им проще объединиться, у них ниже издержки организации, для силового захвата власти бывает достаточно несколько десятков офицеров. А чтобы власть перехватили демократически настроенные граждане, на площадь должны выйти сотни тысяч.

Хотя перевороты в автократиях редко ведут к демократизации, косвенно они ей способствуют, пишут Клейтон Тайн (Университет Кентукки) и Джонатан Пауэлл (Университет Центральной Флориды). Дело в том, что получившие власть в результате нелегитимных действий правители заинтересованы в своей легитимации и экономическом росте, они понимают: отсутствие необходимых перемен сделает их власть недолговечной.

Чем выше вероятность трансформации авторитарных режимов в демократические, тем большими полномочиями автократы готовы наделить силовиков, которые дают им надежду на спасение перед лицом гражданской оппозиции. В результате милитаристская элита усиливается, получает в обмен на поддержку правящей элиты относительную автономию, становясь государством в государстве. Придя в политику по просьбе авторитарных лидеров, армия затем отказывается уходить из политики, начинает свою игру, пишет Милан Сволик. В Латинской Америке это обычное дело: в 1946–2002 годах военные там участвовали в 2/3 случаев смены режима. Военные интервенции в политику становятся для диктаторов платой за репрессивный механизм: они сами выпустили этого джинна из бутылки. Продемонстрированный Своликом механизм — одно из объяснений парадокса асимметрии угроз для диктатора. Авторитарное правление — это по определению угнетение большинства меньшинством, однако автократы куда реже бывают сметены взбунтовавшимися массами, чем вояками, которые вмешиваются как раз тогда, когда между правителями и населением «искрит», но действуют в своих интересах.

Как сочетают авторитарные лидеры две основные стратегии — кооптацию и репрессии, показывает другая работа Эрики Франц. Активное использование кооптации — мирного средства удержания власти — втягивает потенциальных противников режима в конструктивную, лояльную для него деятельность. Особенно если эта кооптация проводится через многопартийность, втягивание оппозиционеров в работу в законодательных органах власти. Но такая стратегия делает более вероятным консолидацию оппозиции, выявление ее узловых точек. Это, в свою очередь, оказывает влияние на вторую, репрессивную стратегию. Пока оппозиционные лидеры не могут влиять на политический процесс (эту возможность им дает именно стратегия кооптации), они не опасны и репрессивные меры имеют общий характер — ограничение свободы слова, других прав и гражданских свобод. Когда же основные оппозиционные силы обнаружены и «пересчитаны», автократии логичнее сделать упор на точечные физические репрессии, убирающие лидеров как фишки с поля.

В 2010-х годах эту картину несколько изменили «цветные революции» и «арабская весна». Если раньше персоналистские лидеры могли не бояться массовых движений и авторитарные правления чаще всего заканчивались переворотом, который организовали «инсайдеры», то теперь смена власти чаще происходит в результате массовой мобилизации — революций и гражданских войн. Похожее явление наблюдалось в 1989–1991 годах, когда распадался «социалистический лагерь». В 1960–1970-х годах революции были причиной ухода автократов в 5% случаев, а в последние годы — в 25%. Этот тренд может сломать модель, ставшую привычной во второй половине XX века. Возможно, ренессанс революций связан с тем, что в последние десятилетия стало меньше военных диктатур, подавляющих гражданскую оппозицию. Еще одна причина — распространение промежуточных по своему характеру режимов, сочетающих элементы авторитарного и демократического правления. При такой форме правления у населения больше политических и гражданских свобод, чем в традиционных автократиях, и протестным движениям легче организоваться и мобилизоваться. Дополнительную возможность для этого дают социальные сети.

Крайнее средство, к которому прибегают персоналистские лидеры перед угрозой поражения, — война. Это сценарий «пан или пропал», в патовой ситуации ему следовали такие лидеры, как Муаммар Каддафи в Ливии, Саддам Хусейн в Ираке, Омар аль-Башир в Судане, Блэз Компаоре в Буркина Фасо, Идрис Деби в Чаде и др. Особенно увеличивается вероятность войны, когда проблемы диктатора не в последнюю очередь вызваны экономическим кризисом, а элиты и граждане винят его в некомпетентности, плохом управлении страной и грабительском поведении, ввергнувшем страну в кризис.

Борьба за демократию в России будет долгой. Интервью политолога Григория Голосова

https://www.znak.com/2019-08-23/borba_za_demokratiyu_v_rossii_budet_dolgoy_intervyu_politologa_grigoriya_golosova

2019.08.23

Персоналистская электоральная автократия — так можно описать российский политический режим. К такому выводу приходишь по прочтении книги «Автократия. Одиночество власти», совсем недавно выпущенной издательством Европейского университета в Санкт-Петербурге. Автократия — потому что «власть сосредотачивается в руках одного человека и узкой группы определенных им лиц». Персоналистская — так как «правитель действует не по правилам, а по собственному произволу». Электоральная — поскольку «допускает существование демократических по форме институтов, таких как многопартийная система, выборы и парламенты, но при этом остается авторитарной с точки зрения основных характеристик государственного управления». Проще говоря, «это режим, который кажется демократией, но таковой не является», — говорится в «Автократии».

Владимир Путин на заседании Совета безопасностиKremlin.ru

Каковы истоки, особенности и перспективы политического режима в России? Наш собеседник — автор книги, декан факультета политических наук Европейского университета Григорий Голосов.

«Дела в России обстоят довольно плохо, для оппозиции ситуация небезнадежна» 

— Григорий Васильевич, в «Автократии» вы пишете, что электоральный авторитаризм обычно складывается в связи с провалом перехода к либеральной демократии. Почему у нас не получилось построить ее после распада Советского Союза?  

— Причины три. Во-первых, попытка перехода к демократии совпала с переходом от государственного социализма к капитализму. Такой переход всегда бывает болезненным. Многие восточноевропейские страны проделали тот же самый путь, где-то он был пройден мягче, как в Чешской Республике, где-то, как в Польше, тяжелее, но нигде в Восточной Европе он не был беспроблемным. Положение значительной части населения ухудшалось. Люди, сталкивающиеся с экономическими осложнениями, снижением уровня жизни, часто разочаровываются в реформах. Понятно, что в условиях трудного перехода к рыночной экономике связанные с нею идеи либеральной демократии могут быть легко дискредитированы. 

Закономерен вопрос: почему откат к автократии произошел именно в России? Сегодня мы наблюдаем подобные тенденции в восточноевропейских странах, но они слабы и до такой степени завершенности, как в России, не дошли. Ответ прост: у России не было внешних стимулов к тому, чтобы идти по демократическому пути. Все восточноевропейские страны (я говорю не только о правительствах, но и о гражданах, избирателях), когда они переходили от государственного социализма к капитализму, ставили перед собой очень важную для них цель — вступить в Европейский Союз и в НАТО. Сейчас некоторые восточноевропейские лидеры, например венгерский премьер-министр Виктор Орбан, критически отзываются о Евросоюзе, но никому и в голову не придет порвать с «общим европейским домом», выйти из него. А в девяностых стремление в ЕС и НАТО на востоке Европы было единодушным, как и ясное понимание того, что любое отступление от курса демократических реформ станет препятствием к достижению этой цели. У нас такой жизненно важной цели — присоединиться к Евросоюзу и НАТО — не было, да и не могло быть.  

И третье: в период перехода к демократии в России были совершены серьезные политические ошибки. Не были вовремя проведены парламентские выборы. Верховный Совет, избранный в 1990 году (и более чем на 85% состоявший из представителей КПСС — прим. ред.), уже не представлял реальных политических предпочтений населения. Не была проведена работа по созданию сильной демократической партии. Даже существовавшие осколки демократического движения не были использованы как опора режима (в первых выборах Государственной думы в декабре 1993 года участвовало сразу несколько разрозненных партий и движений демократического толка, причем без официальной поддержки президента Бориса Ельцина, в результате голосования по партийным спискам на первое место вышла ЛДПР, что демократы посчитали своим поражением — прим. ред.). Наконец, после событий октября 1993 года (разгрома оппозиционного Борису Ельцину и правительству Верховного Совета — прим. ред.) были приняты крайне неудачные институциональные решения, заложенные в Конституцию. Эти решения, в особенности сочетание полупрезидентской базовой модели с завышенными президентскими полномочиями, в дальнейшем способствовали авторитарной трансформации. Серьезные ошибки были допущены и во второй половине девяностых. 

Znak.com

— Расхожее мнение: три-четыре цикла свободных выборов — и российский народ научится демократии. Григорий Васильевич, вы согласны с таким мнением? Или, в силу «исторических корней и традиций», «национального характера» и т. п., мы обречены на воспроизводство и одобрение населением автократической власти? 

— Люди, которые так рассуждают, часто в действительности обосновывают мысль, что в России не может прижиться вообще никакая демократия. Когда они подчеркивают, что России придется очень долго идти к зрелой демократии, то подразумевают, что настолько долго, что и пытаться бессмысленно. Реальная картина, на мой взгляд, такова: чтобы отказаться от авторитаризма и перейти к демократии, вообще никакого тренинга не нужно. Демократия — это просто-напросто институциональный механизм, который позволяет осуществлять нормальную сменяемость власти, без кризисов и насилия. Масса стран в Азии, Африке, Латинской Америке, где не было никаких демократических традиций, испробовали этот механизм, нашли его удовлетворительным и не отказываются от него. Еще в 70-х годах демократия была исключением, но для современного мира она является нормой. 

— Среди культурных особенностей, способствующих демократизации, в «Автократии» упоминаются терпимость к разнообразию, традиции компромиссов, высокий уровень взаимного доверия в обществе. Как с этим у нас в России?  

— Для достижения устойчивой демократии, то есть в долгосрочной перспективе, действительно важно участие людей на низовом уровне в деятельности на общее благо. Это предполагает здоровое развитие местного самоуправления. Но начинать нужно все-таки с того, чтобы восстановить демократию на общенациональном уровне. Без этого люди никогда не поверят, что они — власть и способны принимать ключевые решения. 

Часто ставят вопрос иначе: дескать, давайте сначала разовьем местное самоуправление, гражданский активизм на местах, а потом за десятилетия из этого вырастет качественная демократия. Нет, так это не работает. Работает как раз наоборот: сначала нужно создать простые, наиболее очевидные механизмы народовластия, обеспечив электоральную демократию на общенациональном и региональном уровнях. Со временем низовые механизмы прямого политического участия станут массовыми. На то, чтобы такие условия сложились в России, и правда могут уйти годы, но это нормально.

— Вы говорите о выборах, а в «Автократии» пишете, что избиратели часто «голосуют сердцем», нерационально, неосмысленно, под влиянием семейных традиций, окружающих, СМИ, стереотипов. Как же до них достучаться?  

— Люди всегда голосуют не только «сердцем», но и умом. Они вполне осмысленно соотносят «бренды» партий со своими интересами, иногда — с интересами той социальной группы, к которой принадлежат. Это особенно характерно в отношении «партии власти»: если при действующем правительстве людям живется лучше, они обоснованно голосуют за правительство, если хуже — за оппозицию.  

Сегодня у людей достаточно оснований, чтобы не поддерживать действующую власть: их положение постоянно ухудшается, это ощущается все острее и переносится все тяжелее. Так что особых оснований для сердечной привязанности к властям у массы граждан нет. Первоначальная задача демократической оппозиции в том и состоит, чтобы помочь людям рационализировать их недовольство, то есть политизировать негативные эмоции по поводу ситуации в стране, которые ныне уже носят массовый характер.

Znak.com

— Но опыт февраля 1917 года и начала 1990-х говорит, что радикальные перемены происходят в России только на фоне «продуктовых карточек». А путинизму, особенно в Москве, где он сконцентрирован, это не грозит.  

— Продуктовые карточки — нормальное явление для страны, находившейся на третьем году тяжелейшей войны. В то время продуктовые карточки действовали и в Великобритании, но та обошлась без революций. В условиях коммунистического режима, где важнейшим сектором экономики был военно-промышленный комплекс, снабжение населения было вторичной задачей, а дефицит продуктов генерировался самой системой управления экономикой, карточки тоже были нормой. Если отвлечься от этих ситуационных внешних признаков, мы увидим, что в России есть другие, не менее угрожающие признаки обеднения населения. Значительная его часть покупает продукты питания в кредит — чем это, по большому счету, лучше карточек? 

Кроме того, возмущение людей поднимается в ситуации не привычных им лишений, какими бы глубокими они ни были, а при отрицательной динамике, заметном ухудшении положения, когда люди оценивают, чего они достойны, что имели раньше и что имеют в действительности. С этой точки зрения дела в России обстоят довольно плохо. Так что для оппозиции ситуация небезнадежна.  

— Что же должна предпринимать демократическая оппозиция, чтобы завоевать симпатии и доверие масс избирателей? 

— Ей нужно постараться, чтобы негативные эмоции по отношению к власти были соотнесены с позитивным образом оппозиции. Но прежде чем «полюбить» оппозицию, люди должны увидеть и разумом принять, что она представляет собой реальную альтернативу, что именно она способна и достойна руководить обществом. 

При этом авторитарный режим, конечно же, обладает политической инициативой. Это неизбежно и меняется лишь на этапе политической трансформации. В нормальных авторитарных условиях власти — ведущий игрок. Во-первых, именно власти назначают последовательность политических событий, определяют рамки электоральных циклов и делают это, постоянно переписывая «под себя» правила игры, вводя «законные» ограничения. Оппозиция вынуждена следовать политическому календарю и правилам, которые устанавливает власть. Во-вторых, автократия воздействует на избирателя всей мощью пропагандистской машины, а также административным и экономическим принуждением. В-третьих, авторитарная власть манипулирует избирательной системой и фальсифицирует результаты выборов. И наконец, не стесняясь, громит оппозицию — не только пропагандистскими средствами, обвиняя в «предательстве национальных интересов» и некомпетентности, но и в буквальном смысле слова. 

Сотрудники ФБКNavalny.com

Здесь я отмечу, что, с моей точки зрения, одно из самых важных последствий летних протестов в Москве — это не силовой разгон протестующих, который был вполне ожидаемым. Важнее другое: власти стали уделять повышенное внимание разгрому организационных структур оппозиции, основная из которых — Фонд борьбы с коррупцией Алексея Навального. Допускаю, что на этот раз власть приложит достаточные усилия, чтобы положить конец ФБК как организации. Удастся ли ему возродиться, возникнут ли другие подобные по эффективности структуры — принципиальный вопрос для демократического движения. Без организации борьба за демократию невозможна, а борьба, скорее всего, будет долгой. 

«Автократу опасно целиком полагаться на силовой аппарат»

— В связи с жестким подавлением оппозиции в Москве Виктор Шендерович заявил, что «в России произошел переворот», «группа силовиков получила наконец долгожданный карт-бланш на открытое полицейское насилие». Как вы думаете, Путин действительно находится под влиянием, если не сказать — контролем, силовиков? Следует ли ожидать дальнейшего ужесточения репрессий? 

— Я не согласен с мнением Шендеровича. В условиях электорального авторитаризма насилие применяется в той мере, в какой действия оппозиции рассматриваются как угроза монополии на власть. Жестокость разгона московских протестов обусловлена как раз тем, что, с точки зрения авторитарного режима, оппозиционеры перешли грань допустимого, проявив способность к мобилизации граждан и к эффективной координации протестной активности. Поэтому необходимо было поставить оппозицию на место, а населению ясно показать, что не стоит пополнять ряды «разгневанных горожан», рискуя личной безопасностью и даже свободой. Стабилизируется ситуация — репрессии вернутся к рутинному уровню. 

Автократу вообще опасно целиком полагаться на силовой аппарат, это не в его интересах: так действительно можно утратить самостоятельность, а то и власть. Если силовики становятся единственной опорой авторитарного режима, то опасность заговоров многократно возрастает. Вообще говоря, перевороты — основной способ прекращения автократий, который, правда, не предохраняет от возврата к авторитаризму. 

Сергей Шойгу на заседании СовбезаKremlin.ru

Это одна из причин того, почему электоральные автократии используют выборы и представительные институты.

Я думаю, что Путин в достаточной степени контролирует силовые структуры. Иногда он лишь предоставляет им возможность действовать автономно, в соответствии с общими инструкциями и их собственными ожиданиями о том, как поступить, чтобы их действия не вызвали недовольства у высшего политического руководства. Конечно, при необходимости руководство может переложить на них ответственность за любые эксцессы.  

— В «Автократии» вы пишете, что ключевой фактор демократизации — появление в составе правящего класса влиятельных групп, готовых принять демократические правила игры. Как в связи с этим трактовать удивившее многих заявление Сергея Чемезова о том, что «наличие здравой оппозиции идет во благо любому органу, представительному собранию и, в конечном счете, государству»? 

— Чемезов не сказал ничего такого, под чем не подписался бы сам Владимир Путин. Содержательно слова Чемезова не расходятся с сутью электорального авторитаризма: этот режим допускает в терпимых масштабах деятельность оппозиции и гражданских организаций и даже поощряет их в той мере, в какой невозможно разрушить монополию на власть. То есть высказывание Чемезова ничего не говорит о том, как бы он повел себя в случае смены режима. 

Вообще говоря, в условиях смены режима со стороны политиков возможны неожиданности. Напомню, что одну из наиболее успешных демократических трансформаций в XX веке, испанскую, после диктатуры Франко, возглавляли люди, которые были плотно интегрированы во франкистский режим. Некоторые из них даже не отметились в качестве «системных либералов». А законодательно процесс демократизации был обеспечен Кортесами, испанским парламентом, который полностью состоял из представителей  фалангистской партии (правящей при Франсиско Франко — прим. ред.). Однако исторический урок состоит не в том, чтобы рассматривать либеральные высказывания отдельных членов правящей группы в качестве признака «раскола элит», а как раз в том, чтобы не строить конкретных ожиданий в связи с такими высказываниями.   

Дополнительный фактор успешного перехода от авторитаризма к демократии — наличие сложившейся и влиятельной демократической оппозиции, поддержки которой (и, следовательно, расположения ее сторонников) в состоянии кризиса будут искать некоторые деятели авторитарного режима. Если такой силы не будет, то возрастает вероятность поворота обратно к авторитаризму. Это аргумент в пользу того, чтобы работа оппозиции, несмотря ни на что, велась постоянно и неустанно, вплоть до момента критического ослабления авторитарной власти. 

Разумеется, я бы не торопился с проводами режима, существующего в России. На верхушке властной вертикали, конечно, не могут не учитывать, что очередной период президентства Путина завершится меньше чем через пять лет. Но задача режима не в том, чтобы провести передачу власти из рук в руки, а в том, чтобы сохранить фактическую власть Путина после 2024 года. Выборы не отменят, потому что их отмена будет фундаментальным изменением характера режима, его дестабилизацией. К тому же отмена выборов нанесет дополнительный ущерб международной репутации Москвы, ее контактам с зарубежными политическими и деловыми кругами. Более того, я не исключаю, что если оппозицию надежно «зачистят», то режим, наоборот, пойдет на какую-то имитацию либеральных реформ. Мы помним, что Дмитрий Медведев в конце своего президентского срока облегчил правила регистрации партий, вернул губернаторские выборы и выборы депутатов Госдумы по мажоритарным округам. Но все это нисколько не ослабило и даже упрочило положение власти. 

Сергей Чемезов на встрече с Владимиром ПутинымKremlin.ru

В Кремле и администрации президента наверняка будут следить за опытом Казахстана, где бывший президент хоть и утратил полномочия формального главы государства, но сохранил контроль над правящей партией и парламентом, а также, через Совет Безопасности, над силовым аппаратом. Но пока еще рано говорить о конкретном сценарии. Думаю, его не выбрали и в Кремле, а я предпочел бы обойтись без подсказок. У них своих аналитиков хватает.

— В своей книге вы говорите: автократы принимают решения без оглядки на мнение окружающих, прислушиваются к тем, к кому хотят прислушиваться, поэтому решения часто ошибочны, но, поскольку автократ «всегда прав», ошибки не признаются, не исправляются и накапливаются. Многочисленны примеры, когда неадекватная реальному положению дел самоуверенность, попустительство коррупции настолько развращают систему, что она в конце концов загнивает и отходит в небытие. Как вы оцениваете степень изношенности/живучести путинской системы? Насколько она близка или далека от «естественной смерти»? 

— Степень изношенности системы довольно низкая, и, если не будет чрезвычайных событий, то она вполне способна сохраниться в нынешнем виде до 2024 года, да и после этого может измениться лишь незначительно. До самого последнего времени я вообще рассматривал этот режим как находящийся в процессе консолидации. Возможно, сейчас я охарактеризовал бы его как консолидированный. Так или иначе, вполне возможно, что его нисходящая фаза еще не началась.  

Но в какой бы фазе ни находился авторитарный режим, он всегда может столкнуться с серьезными перегрузками. В случае персоналистских диктатур такие перегрузки связаны не только с внешними шоками, но и с тем, в какой мере действующий лидер способен справляться со своими обязанностями, с его личными качествами и способностями. И тут могут быть совершенно неожиданные сюрпризы.

Znak.com

— А если говорить о внешнем давлении? Только что Макрон, а за ним и Трамп допустили восстановление формата «Большой восьмерки» с участием России. Внешнее давление ослабевает? 

— У меня предложения Макрона и Трампа не вызывают такого ощущения. Как и в Кремле: на это ясно указала реакция официальной Москвы в духе «зелен виноград». Макрон в ходе переговоров с Путиным еще раз указал ему на то, что для нормализации отношений между Россией и Западом (а возвращение России в «Большую восьмерку», по мысли Макрона, и будет говорить о нормализации) необходимо, чтобы наблюдался прогресс в переговорах по Украине в «нормандском формате». Путин эту мысль воспринял, но прогресса в этом вопросе не обещал. Что касается Трампа, то он действительно стремится к тому, чтобы выстраивать диалог с Владимиром Путиным, и считает «восьмерку» подходящим форматом. Но он постоянно говорит о готовности к диалогу с лидерами всех стран, которые в США рассматриваются как стратегические противники, — с Си Цзиньпином, Ким Чен Ыном и даже с иранским руководством, которому Трамп постоянно сигнализирует, что готов вступить с ним в переговоры. 

Однако возвращение России в этот клуб ведущих стран мира возможно только на основе консенсуса всех ее участников, и почти все они (кроме, собственно, Трампа) увязывают эту перспективу с украинским урегулированием. Но эта проблема — долгосрочная, и на приемлемых как для Путина, так и для Запада условиях решить ее невозможно.

Для Запада не особенно важен российский политический режим. В свое время Запад успешно взаимодействовал с Советским Союзом, не придавая особого значения тому, как он был устроен изнутри. Первым американским президентом, который хоть как-то задумался о проблеме прав человека в СССР и других странах коммунистического блока, был Джимми Картер. Но уже Рейгана, который пришел на смену Картеру, интересовало урегулирование отношений с Советским Союзом как с ядерной сверхдержавой, а вовсе не смена политического режима в СССР. Вряд ли он верил в такую возможность. 

Но это вовсе не означает, что Запад будет мириться с внешнеполитической активностью Кремля, которую он рассматривает как враждебную и нарушающую международные нормы. Здесь ничего не изменится, пока не изменится поведение России. И даже после этого отношение Запада к нашей стране будет улучшаться в течение длительного времени: то, что нынешнее политическое руководство России натворило на внешнеполитической арене, будет иметь очень долгосрочные последствия. Следующему российскому руководству придется долго работать над тем, чтобы вернуть России достойное положение в мире.

Что такое Самодержавие? — Тоталитаризм против авторитаризма — Видео и стенограмма урока

Автократия

В автократии политическая власть принадлежит одному человеку, который может контролировать большинство или все аспекты жизни людей. Так обстоит дело с обществом Бриджит, в котором люди практически не имеют права голоса в том, что происходит в политике. Автократов можно называть диктаторами, императорами и другими именами. В прошлом египетские фараоны были своего рода автократами для этого общества.

Другие могут играть роль в поддержании власти автократа, например, члены элиты общества, которым выгодно, чтобы лидер оставался у власти. Например, Бриджит слышала, что нынешний диктатор пообещал направить деньги в определенную мощную отрасль в обмен на поддержку этой отраслью ее правления. Это помогает лидеру прийти к власти и остаться у власти, даже если представители элиты сами не занимают официальных должностей в правительстве.

Бриджит замечает, что самодержец может принимать решения, которые иногда приносят пользу обществу, а иногда принимает решения, которые оказываются плохими.В любом случае решение не исходило от голосов общественности.

Авторитаризм

Для сохранения контроля автократическое правительство может применять силу и подавление прав личности. Таким образом, автократии являются авторитарными , что означает, что авторитет имеет большую часть контроля над жизнями людей. Авторитарные лидеры могут использовать различные средства для предотвращения потери власти, в том числе угрозы насилием в отношении тех, кто высказывается в оппозиции.

В некоторых случаях наличие одного сильного лидера может объединить группы, которые в прошлом конфликтовали или были разделены. Это может помочь создать одно функционирующее общество. Тем не менее компромисс включает в себя отсутствие свободы или возможности выразить недовольство. Авторитарные правительства часто непопулярны из-за этих репрессий, как Бриджит обнаружила в своем собственном обществе.

Как художник, Бриджит должна быть осторожна в том, как далеко она заходит, используя критику правительства в своих работах.Есть опасность быть воспринятым как угроза действующей власти.

Тоталитаризм

Однажды в обществе Бриджит происходят огромные изменения. Диктатор был насильственно отстранен от власти, и новый лидер взял власть в свои руки. Многие из ее друзей и соседей с энтузиазмом цитируют строки из речей этого нового лидера и отчитывают ее, когда она сомневается в его мотивах.

Бриджит знает, что это еще один автократ, один человек, взявший на себя политический контроль, но на этот раз все немного по-другому.У лидера есть определенная точка зрения, которая находит отклик у людей. Хотя он известен своей жестокостью в применении насилия, все же есть те, кто готов последовать его примеру.

Этот новый лидер внедрил политику полного контроля. Даже выступать против этого нового лидера в уединении собственного дома Бриджит — рискованное предприятие. Из-за новой идеологии правительства ей пришлось начать исповедовать свою религию в частном порядке из-за риска наказания со стороны этой новой политической силы.Если она создаст произведение искусства, противодействующее изменениям, она может оказаться в тюрьме или похуже.

Преобразованное общество Бриджит — это общество с тоталитарным правительством, в котором власть контролирует все аспекты жизни людей. Тоталитаризм, возглавляемый одним правящим лицом или партией, представляет собой крайне авторитарную версию автократии. Это авторитаризм, выходящий за рамки лидера, имеющего контроль над большинством аспектов общества, и вместо этого способ сказать, что лидер имеет почти полный контроль над повседневной жизнью.Нацистская Германия является примером тоталитарного режима, в котором практически не было места идеологическим различиям, даже в частной жизни.

Политологи иногда спорят, какие термины лучше всего подходят к тем или иным обществам. У них могут быть разногласия по поводу точных определений этих терминов. Тем не менее, эти общие категории могут дать вам представление о закономерностях, которые обычно описываются терминами автократия, авторитарный и тоталитарный режимы.

Краткий обзор урока

Автократия — это форма правления, при которой политическая власть принадлежит одному человеку, который может контролировать большинство или все аспекты жизни людей. Самодержцев можно называть такими именами, как диктаторов, императоров или фараонов . Автократ может получить поддержку, чтобы остаться у власти, от элиты общества.

Автократии обычно авторитарны по своей природе, что означает, что власть имеет большую часть контроля над жизнями людей . Автократ часто подавляет права личности и применяет силу для сохранения контроля.

Если лидер требует, чтобы народ приспособился к новой идеологии, то самодержавие можно считать тоталитарным .При тоталитарной форме правления власть контролирует все аспекты жизни людей, включая такие частные виды деятельности, как отправление религиозных обрядов и создание произведений искусства.

Результаты обучения

Цель данного видеоурока — подготовить вас к следующим действиям:

• Демонстрация знаний об автократии
• Интерпретация авторитаризма
• Понимать различные аспекты тоталитаризма

Что такое Самодержавие? | Авторитаризм против.

Тоталитаризм — Видео и стенограмма урока

Что такое самодержавие?

В этом уроке мы рассмотрим несколько тесно связанных форм политической организации. Хотя существуют противоречивые, изощренные определения каждого термина, мы сможем провести некоторые относительно непротиворечивые различия, подчеркнув, что:

• Каждый термин дает ключ к основному элементу рассматриваемой политической формы. Таким образом, наш анализ будет использовать этимологию.
• Эти различия не являются концептуально герметичными.Каждая политическая форма — автократия, авторитаризм и тоталитаризм — будут идеальными типами, к которым эмпирические режимы приближаются или походят в той или иной степени. Это допускает значительное совпадение, когда, например, один и тот же режим может быть несколько авторитарным, но в то же время очень авторитарным.
• Все режимы, которые мы рассмотрим, автократический, авторитарный и тоталитарный, недемократичны. Все они предполагают некоторую меру по предотвращению состязаний и споров о политических должностях.

Учитывая это, что такое самодержавие ? Это концентрация публичной власти в руках одного лица или группы, т.е.г., небольшая политическая партия. Этимологически оно происходит от греческих корневых слов auto-, что означает «я», и -cracy ( kratos ), что означает силу, силу или правило (основанное на силе, а не на принципе). Следовательно, ответ на вопрос, что значит автократический? заключается в том, что это форма политической организации, при которой один орган обладает властью над другими посредством применения силы.

Что означает автократический?

Автократические государства предполагают установление власти над другими одним лицом (или группой) и их вооруженными подчиненными.Фараоны, императоры и деспоты — автократы. Возможно, недавний режим Ким Чен Ына квалифицируется как автократия, поскольку это было унитарное государство, организованное одним человеком и поддерживаемое силой. Обратите внимание, что мы идентифицируем режим со ссылкой на человека, а не на должность, политическую партию или какой-то общий принцип. В той мере, в какой авторитарные и тоталитарные режимы централизуют свою власть вокруг одного человека, они автократичны.

Что такое самодержавное правительство?

Что такое автократическое правительство? Автократическое правительство — это система, в которой одна власть осуществляет контроль над многими аспектами жизни общества.Автократические правительства изолируют себя от участия в общественной борьбе за власть. Они требуют политической апатии от своих подданных и, что важно, требуют поддержки со стороны элитного класса граждан (например, военных и религиозных лидеров). Они видят очень мало спонтанности вне прихотей лидера. Более того, цель правовой системы состоит не в поддержании стабильного верховенства права (например, в законодательной системе статутов), а в том, чтобы издавать приказы и распоряжения. Все эти черты служат тому, чтобы сделать государство орудием воли лидера.

Самодержавие против монархии

Правитель, изображенный состоящим из его подданных. Монарх или самодержец?

Самодержавие внешне напоминает монархию. В конце концов, высший пост обычно отводится только одному человеку. Однако корневые слова подразумевают принципиальное различие между этими двумя типами режимов. Там, где автократия предполагает применение силы лидером над другими, монархия происходит от греческого слова arche , что означает принцип или начало.По крайней мере, теоретически монарх — это государственный служащий, который действует в интересах общества. Монархии также имеют тенденцию сосредотачиваться на политической должности, а не на личности, в то время как автократии сосредотачиваются на личных желаниях и прихотях того, кто правит. Более того, монархия позволяет другим лицам также совершать публичные действия. Она более плюралистична и более «открыта», чем автократия, даже если она иерархична. В Англии монархия, а не самодержавие, потому что, хотя монарх может быть «высшим» политическим постом в государстве, значительная часть деятельности правительства осуществляется через другие институты. Таким образом, в случае самодержавия и монархии самодержавие подчиняет каждый институт воле вождя; ни одно другое лицо или учреждение не имеет права инициировать свои собственные публичные действия. Монархии допускают различные степени власти и общественного участия при монархии, например, герцогов, графов, членов парламента и т. д.

Автор «Сумерек демократии» говорит, что автократы побеждают: NPR

ТЕРРИ ГРОСС, ХОЗЯИН:

Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.Я Терри Гросс. Моя гостья, журналист Энн Эпплбаум, много лет писала об авторитаризме и в последние несколько лет предупреждала о его росте в Европе и США. The Atlantic, где она штатный писатель. Одним из основных направлений этой статьи является Беларусь, которая, по ее мнению, представляет собой новую форму авторитаризма и иллюстрирует новые способы, которыми авторитарные страны помогают друг другу таким образом, чтобы помочь каждому из этих авторитарных правителей сохранить свою личную власть и богатство.

Она только что вернулась с полярной стороны границы с Беларусью, где, по ее словам, Беларусь вооружила человеческое отчаяние. Беларусь переманивала людей из Ирака, Афганистана и Сирии, ищущих убежища. Но после того, как они потратили небольшое состояние и выдержали долгий, изнурительный путь, служба безопасности Беларуси вынудила их, часто под дулом пистолета, к польской границе и заставила попытаться пересечь границу. Последняя книга Энн Эпплбаум называется «Сумерки демократии: соблазнительный соблазн авторитаризма».

Энн Эпплбаум, добро пожаловать обратно на FRESH AIR.Почему Беларусь заманивала мигрантов в эту страну, а потом пыталась насильно переправить их через границу в Литву, в Польшу? В чем смысл?

ЭНН ЭППЛБАУМ: Прошлым летом диктатор Беларуси Александр Лукашенко проиграл выборы. Но вместо того, чтобы проиграть — вместо того, чтобы отказаться от власти, он арестовал свою оппозицию. Он вынудил главного лидера оппозиции покинуть страну. Он заключал людей в тюрьму. Он бил их. Он пытал их. В ответ на это соседи Лукашенко в Европе, а также в США ввели против него санкции — экономические санкции, персональные санкции, другие виды санкций.

Это его ответ — или один из его ответов. Его цель — вызвать нестабильность вдоль его границы. Его цель – заставить лидеров Евросоюза вести с ним переговоры. Его цель — расстроить Польшу и Литву, две страны, принявшие немало белорусских диссидентов. Как я уже сказал, лидер белорусской оппозиции сейчас живет в Вильнюсе. Его цель — показать, что демократия не работает, что права человека — это всего лишь лозунг. Его цель — вызвать нестабильность и одновременно напугать собственную оппозицию и соседей.Помните, что его оппозиция хочет демократии. Они хотят верховенства закона. Они хотят справедливости. Они хотят соблюдения прав человека. И то, что он делает, играя в эту игру, показывает, что он не заботится об этих вещах. И он будет игнорировать их, насколько это возможно.

ГРОСС: То есть вы как раз были на границе Беларуси и Польши, чтобы увидеть, что там происходит. И я думаю, что вскоре после вашего отъезда Беларусь решила начать предлагать убежище мигрантам на границе, пытаясь выглядеть так: «Эй, Беларусь — хорошие парни».Но когда вы там были — расскажите, чему вы были свидетелями, что переживали семьи, оказавшиеся в ловушке на границе.

ЭППЛБАУМ: У меня была возможность поговорить с курдской семьей, которая пересекла границу, проволоку границы. Пограничный забор для них разрезал белорусский пограничник. И они пошли на запад. Когда я увидел их вместе с некоторыми другими журналистами, они стояли лагерем на земле леса. Я думаю, может быть, слушателям важно знать, насколько странным является этот сайт.Это очень пустая, мирная и красивая часть Польши. Это очень старый лес. Часть леса в этом районе представляет собой первобытный лес. Это один из старейших в Европе. И видеть курдскую семью, людей, действительно, из другой культуры и из другого места, это как-то странно и сюрреалистично. В этой семье было семеро детей и один пожилой родственник.

Важно понять, как они туда попали? И что, по их мнению, они собирались там делать? Эта семья, как и многие другие люди, купила путевки в туристических агентствах.Им сказали, что они получат визу в Минск. Они получат авиаперелет. И тогда они смогут без проблем войти в Евросоюз. Им не сказали, что их собираются незаконно заставить пересечь границу. Им не сказали, что они собираются нарушить закон, что они, конечно, и сделали. Им не сказали, как обстоят дела. Некоторые из них даже запутались, а где Польша? Где находится Германия? И где именно они себя нашли? Так что это часто очень дезориентированные люди.

Белорусское правительство им врало, манипулировало ими, говорило, что будет какой-то свободный проход в ЕС, а это не так. Некоторые из них являются политическими беженцами, которые получат или могут получить убежище. Некоторые из них не являются. Есть экономические мигранты, которые не имеют автоматического права на проживание в Европейском Союзе. Таким образом, они были введены в заблуждение по ряду причин. Они перелезали через забор с помощью кусачек. Или, в некоторых случаях, бронированные грузовики и автомобили использовались, чтобы попытаться сломать забор.Некоторые прошли. Некоторые даже добрались через Польшу до Германии.

Однако фотографии, которые мы видели за последние пару дней, показывают людей, которые не прошли, которые застряли на границе. Кажется, белорусские пограничники как бы собрали их в группу, создали из них лагерь — в какой-то момент использовали их для попытки силой — знаете, групповой попытки взломать границу. Теперь их увезли в какое-то убежище, чтобы они не были на улице на морозе.В той части Польши уже минусовая температура. Опять же, это люди, которыми манипулировали, которым лгали, и которых теперь Беларусь использует для создания этих сцен хаоса на краю Европейского Союза.

ГРОСС: Так что же сделала Беларусь, чтобы передать эту посылку турагентам, чтобы попытаться убедить мигрантов приехать в Беларусь?

ЭППЛБАУМ: Итак, как я уже сказал, это превращение отчаяния в оружие. Я имею в виду, это люди из Иракского Курдистана. Они из лагерей сирийских беженцев.Я видел очень хорошее интервью группы польских журналистов с сирийцем, который жил в ливанском лагере беженцев. И описал свою жизнь. Он сказал: смотри; Я не могу учиться. Я не могу работать. Я готов на все, чтобы поехать в Европу. И он собрал деньги у своих друзей и семьи, я думаю, семьи в Европе тоже. И он пошел к турагенту, который продавал ему этот пакет. И пакеты были — по мере того, как начали распространяться истории о такой возможности — я сказал, что это продолжается с прошлого лета — они стали более доступными.Похоже, что турагенты в Бейруте, турагенты в Дамаске, турагенты в Дубае и Стамбуле продавали эти пакеты. И, конечно же, они включают в себя визу в Беларусь, которая очень дорогая. Один турагент назвал моему коллеге 1300 долларов, что очень много для Visa.

Билеты очень дорогие. Иногда они летают на чартерных рейсах, зафрахтованных белорусским правительством. Это еще один способ, которым они делают деньги на этой истории. Потом, когда люди приземляются в Минске, им часто приходится платить за проезд до границы.Их часто забирают туда солдаты, а потом, как я уже сказал, велят переходить нелегально. Некоторые пытались вернуться. Некоторые говорят, вы знаете, мы не хотим этого делать. Мы хотели бы вернуться в Ирак. Мы хотели бы вернуться туда, откуда пришли. Сначала им запретили возвращаться. Похоже, теперь, после некоторого давления со стороны Европейского Союза, некоторым может быть позволено вернуться. Но это новая разработка. До этого людей гнали через границу. Их заставляли разбивать лагерь вдоль границы, ложно внушая им, что это какой-то свободный доступ в Европу.

ГРОСС: Одно из действительно странных событий, о которых вы сообщаете, происходит с полярной стороны. Министр внутренних дел Польши и министр обороны вместе появились в новостях государственного телеканала, финансируемого налогоплательщиками, и показали клип, в котором мужчина занимается сексом с лошадью. Что они рассказали зрителям об этом клипе? И что это было на самом деле?

ЭПЛЕБАУМ: Итак, это часть контекста другой половины истории, то есть того, как нынешнее польское правительство, которое является популистским, потенциальным авторитарным правительством, пыталось использовать эту ситуацию в своих целях. .Мы говорили о том, как белорусское правительство пыталось это использовать. А вот сделали поляки — это другое, но такая же политизация ситуации. Поэтому они представили это нации как вторжение. Это террористы. Это извращенцы. Это люди, которые приходят, чтобы навредить нам и навредить нам. Мы отправляем солдат и полицию на границу. Мы помешаем им пройти. И пока здесь много нюансов — я имею в виду, конечно, что Польше разрешено защищать свою границу.Конечно, есть правила о том, кому разрешено пересекать границу. Это европейская граница, кроме границы с Польшей. Лукашенко их не шантажирует.

Но, тем не менее, было ненужным и, знаете ли, очень огорчило поляков, особенно тех, кто живет в приграничной зоне, слышать такой язык в отношении людей, многие из которых, как я уже сказал, являются людьми. кем манипулировали. Это люди, которые ищут лучшей жизни. Это люди, отчаянно нуждающиеся в чем-то, в мире и стабильности.И то, что их называют извращенцами, террористами, садистами, насильниками, не спасает ситуацию. Поляки также не помогли ситуации, пытаясь закрыть границу. Создали своеобразную зону — ЧП вдоль границы. Журналистов не пускали. Одна из причин, по которой вы видели больше фотографий с белорусской стороны, заключается в том, что поляки ограничивают доступ к камерам в этом районе, хотя, как я уже сказал, иммигранты или мигранты, тем не менее, проходят. И журналисты и другие лица смогли встретиться с ними.

И один из странных аспектов этого заключается в том, что, поскольку официальная линия гласит, что мы удерживаем границу, мы защищаем вас от вторжения, польское правительство не признает, что люди проходят. А это значит, что людям, живущим вдоль границы, пришлось столкнуться с необычайным явлением. Поэтому они находят людей в своих огородах, на близлежащих полях, которые голодают, которые ходят по лесу три дня, у которых нет ни еды, ни воды, которые дезориентированы.Вдоль границы даже образовалась своего рода специальная спасательная служба, куда приезжают как местные жители, так и добровольцы из остальной части страны, которые приносят еду и воду, создают своего рода серию импровизированных складов для хранения припасов, принести одежду, обувь. Опять же, это люди с Ближнего Востока, прибывающие в Европу в начале зимы. И они разработали эту специальную службу спасения.

Людям психологически очень тяжело. Это встречи с людьми, которые не говорят по-польски.Они не говорят по-английски. Они из другой культуры. Трудно понять, где они. Но попытка польского правительства создать из них образ врага, опасности и, как я описал в статье, даже сексуальных извращенцев, не помогла ситуации. На самом деле, это сделало его значительно хуже.

ГРОСС: Я хочу вернуться к этому видео, где мужчина занимается сексом с лошадью, потому что я думаю, что оно показывает, на что готово пойти польское правительство в плане дезинформации, чтобы запугать общественность.

ЭППЛБАУМ: Они утверждали, что видео было найдено на телефоне, найденном в лесу. А потом они изменили это, чтобы сказать, что это было найдено на SIM-карте, вы знаете, информационная карта на телефоне в лесу. На самом деле, это видео широко доступно в Интернете, на сайтах, посвященных зоофилии. Но смысл — и причина, по которой это показали в вечерних новостях, заключалась в том, что там был показан один из настоящих мигрантов. То есть они не говорили, что этот инцидент произошел на границе, а подразумевали, что это был человек на границе.На самом деле клип был сделан, вероятно, в 1970-х годах. Так что это точно был не кто-то на границе. И то, действительно ли оно было найдено в чьем-то телефоне, кажется довольно сомнительным. Но это показывает, на что готово пойти польское правительство, чтобы заручиться поддержкой своей политики милитаризации ситуации, создания образа злого и извращенного захватчика, которого нужно оттеснить.

ГРОСС: Позвольте представить вас здесь. Если вы только присоединились к нам, моя гостья Энн Эпплбаум.А ее новая статья в The Atlantic называется «Автократы побеждают». Мы скоро вернемся после небольшого перерыва. Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

(ЗВУК ИЗ «ОСИ» ЖОАН ЖАНРЕНО)

ГРОСС: Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ. Вернемся к интервью, которое я записал вчера с Энн Эпплбаум. Она штатный обозреватель The Atlantic и много пишет об авторитаризме. Ее новая статья, ставшая обложкой нового номера The Atlantic, называется «Автократы побеждают» и частично посвящена Беларуси.

Итак, вы знаете, вы сказали, что Беларусь хочет дестабилизировать Европейский Союз, и именно из-за этого весь иммигрантский кризис. Почему Беларусь хочет дестабилизировать Евросоюз?

ЯБЛОКО: Беларусь хочет дестабилизировать Европейский Союз, потому что Европейский Союз представляет собой набор альтернативных ценностей. Он представляет верховенство права. Он представляет уважение к правам человека. Он представляет собой возможность международной интеграции и торговли. Лукашенко выступает за противоположное этим вещам, не за верховенство закона, а за верховенство одного человека.Законы и правила создаются в его стране по его прихоти — не соблюдение прав человека в его стране, а скорее, опять же, диктатор обращается с людьми так, как диктатор хочет с ними обращаться. Но этот набор ценностей, этот набор европейских ценностей, очень привлекателен для большинства белорусов, большинство из которых считают себя европейцами и большинство из которых восхищаются Европейским Союзом. Таковы ценности его собственной оппозиции. Таким образом, размазывая, подрывая и дестабилизируя Европейский Союз, он надеется также послать сигнал своей собственной оппозиции, говоря: что это за штука, к которой вы хотите присоединиться, это никуда не годится, но также и говоря: смотрите, как я презираю для этих значений.

Должен добавить, что у него может быть и другой мотив. Вы знаете, такое производство пограничных кризисов случалось и раньше. Это происходит не в первый раз. Диктатор Турции — или, я бы сказал, самодержавный лидер, президент Турции. Он… Турция в некотором смысле остается демократией. Лидер Турции также использовал миграционный кризис как оружие, также отправлял мигрантов к греческой границе, что, похоже, похоже на действия подобного рода. И Эрдоган в прошлом получал помощь от Европейского Союза, чтобы помочь с тем, что является настоящим миграционным кризисом в его собственной стране.Есть — сейчас в Турции живут многие миллионы сирийцев. Разница здесь в том, что Лукашенко сфабриковал этот кризис, поэтому он может захотеть какую-то сделку. Он может хотеть какой-то откуп от Европейского Союза. Но его ситуация совершенно иная. Нет, вы знаете, нет естественного пула сирийцев, которые случайно оказались в Беларуси. Есть люди, которых, как мы уже обсуждали, завезли туда намеренно. Так что, возможно, он ищет какой-то уступки, какой-то откуп, немного денег.Но я думаю, что настоящим мотивом, действительно важным мотивом является его желание показать свое презрение к ценностям Европы.

ГРОСС: Итак, вы знаете, у Лукашенко, авторитарного правителя Беларуси, есть свои мотивы для создания миграционного кризиса и принуждения мигрантов в Польшу. Но вы думаете, что это имеет неприятные последствия? Я имею в виду, что это привлекает большое внимание средств массовой информации. И сейчас Беларусь видит санкции против страны? Нанесет ли это… как вы думаете, это может в конечном счете навредить Лукашенко?

ЭППЛБАУМ: Мне очень трудно предсказать, как это обернется.Вы знаете, Лукашенко пытается использовать этот кризис, чтобы заручиться поддержкой дома. И, конечно же, у нас нет доказательств, успешно это или нет. И это действительно реальные критерии здесь. Я действительно думаю, что это, вероятно, вызовет больше санкций и больше гнева. Буквально за последние несколько дней с Лукашенко разговаривали несколько европейских лидеров. Они говорили и с Путиным. Российский лидер является сторонником Беларуси. Я не думаю, что Лукашенко остался бы у власти, если бы не поддержка России.

Возможны новые санкции, а также возможность газовой войны. Через Беларусь проходят газопроводы из России в Европу. И ему намекают, знаете ли, что им может понадобиться — они могут закрыться или он может использовать это как оружие и в этом конфликте. Так что есть разные способы, которыми это все еще может обостриться. И я думаю, что еще слишком рано говорить, знаете ли, кто выиграл, а кто проиграл.

ГРОСС: Ваша статья о новой форме авторитарного правления, примером которой частично является Беларусь.Сравните образ авторитарного лидера, который, по вашему мнению, сложился у людей, с новым авторитарным лидером, о котором вы пишете.

ЭППЛБАУМ: Думаю, у всех нас в голове есть своего рода стереотип того, что такое автократия. Знаешь, наверху какой-то плохой парень. У него есть полиция, которая работает на него. Есть система наблюдения. Может быть, есть коллаборационисты, а может быть, есть диссиденты, которые сопротивляются. Но на самом деле в современном мире все эти автократы связаны друг с другом новыми способами.На самом деле Беларусью руководит не один человек. Это сеть людей, которые помогают удерживать диктатора у власти.

Так, например, чтобы остаться у власти, Беларусь — лидер Беларуси имеет поддержку России, экономическую поддержку, чтобы помочь ему преодолеть санкции со стороны Запада. Ему помогает российская полиция, которая давала ему советы и, вероятно, также давала ему подкрепление, чтобы помочь ему подавить собственный народ. У него есть крупная инвестиция из Китая, одна из крупнейших в Европе, в его стране.Он ведет переговоры, экономические переговоры с Ираном, который тоже хочет инвестировать в Беларусь и, я думаю, наоборот. Его поддержали кубинцы, которые защищали его действия в ООН и других международных организациях.

И если вы посмотрите на природу этой коалиции, то она совсем не похожа на коалиции 20-го века. Это не основано на общей идеологии. Мы говорим о коммунистической Кубе, теократическом Иране и националистической России. Это все государства, чьи элиты имеют очень похожие цели, несмотря на язык и пропаганду, которые они используют.И их цели — остаться у власти и очень часто лично зарабатывать деньги на своем правлении и на своих странах.

ГРОСС: Так как же поддержка Лукашенко, правителя Беларуси, поможет России, Ирану, Китаю или Кубе?

APPLEBAUM: Все эти страны имеют одинаковый набор интересов. Все они борются против одной и той же оппозиции. Так что все они борются против людей, которые хотели бы верховенства закона, хотели бы демократии, хотели бы другой справедливости.И все они видят пользу в том, чтобы помогать друг другу побеждать подобные движения. Я имею в виду, что все они помнят 1989 год, когда одна демократическая революция спровоцировала другую. Некоторые из них помнят Арабскую весну, когда произошло очень похожее явление. И они очень верят и так говорят — некоторые из них так громко говорят, что, знаете ли, демократическая революция в одной стране может вдохновить другую. Поэтому они считают, что в их интересах убедиться, что они нигде не происходят.

Так что для Путина очень важно, чтобы в Беларуси не было демократической революции. В 2014 году на Украине была такая, и это очень беспокоило Путина, потому что, понимаете, если у украинцев может быть демократия, то почему у русских нет? Это очень похоже культурно. У них долгая история. И вид молодых украинцев, несущих флаги, говорящих, что мы хотим борьбы с коррупцией и хотим быть частью Европейского Союза, понимаете, размахивающих флагом Европейского Союза, очень беспокоил Путина.

ГРОСС: Позвольте представить вас здесь. Если вы только присоединились к нам, моя гостья — Энн Эпплбаум, которая много писала об авторитаризме. Ее новая статья для обложки The Atlantic, штатным автором которой она является, называется «Автократы побеждают». Мы вернемся сразу после небольшого перерыва. Я Терри Гросс, а это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

(ЗВУКОВОЙ МЕХАНИЗМ ВЫПОЛНЕНИЯ ГРУППЫ КОЛИНА КЕРРИ ИЗ «MALLET QUARTET III. FAST» РАЙХА)

ГРОСС: Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ. Я Терри Гросс.Вернемся к интервью, которое я записал вчера с журналисткой Энн Эпплбаум. Она много лет писала об авторитаризме и в последние несколько лет предупреждала о его росте в Европе и США. Ее последняя статья, ставшая обложкой нового номера The Atlantic, называется «Автократы побеждают». Ее последняя книга называется «Сумерки демократии: соблазнительный соблазн авторитаризма».

В Беларуси были выборы в августе 2020 года. Лукашенко утверждал, что набрал 80% голосов, во что вы говорите никто не верил.И вы думаете, и я думаю, что большинство людей в Беларуси думают, что победил кандидат от оппозиции. Ее муж — политический диссидент, который находится в тюрьме. Она бежала из страны. Так что после выборов Лукашенко отключил интернет, жестоко отнесся к массовым выступлениям против своего режима. Затем, вы говорите, Россия вмешалась с более изощренным подходом к репрессиям против населения. Так в чем же разница между подавлением диссидентов и оппозиции после вмешательства России?

АППЛБАУМ: Русские привлекли более изощренную полицию.Они внедрили более сложную технологию наблюдения. Они также поделились с белорусами собственным опытом, что лучше арестовывать небольшую группу людей, а не заниматься массовыми арестами. Если вы арестовываете, заключаете в тюрьму и угрожаете меньшему количеству людей, вы можете отпугнуть большее число людей, в то время как массовые аресты часто вызывают другие реакции. Они также привлекли российских тележурналистов вместо журналистов белорусского государственного телевидения, многие из которых ушли в отставку после того, как выборы были украдены или казались украденными.Так они же усилили и помогли воссоздать новый вид белорусской пропаганды. Поэтому они предлагали поддержку полиции. Они предлагали пропагандистскую поддержку. И в дополнение к этому они предложили экономическую поддержку, чтобы помочь Беларуси обойти западные санкции.

ГРОСС: Да. Думаю, Россия предлагала покупать товары у Белоруссии, чтобы обойти санкции. Ага.

APPLEBAUM: Есть — так что есть истории, что русские теперь экспортируют сигареты. Это одна из вещей, которые они делают.Они экспортируют их в Россию, где их переупаковывают и продают как российские, а не белорусские. И есть ряд других подобных продуктов, которые сейчас утекают через Россию.

ГРОСС: Так это еще одна причина, по которой авторитарные правительства заключают союзы друг с другом, чтобы они могли иметь всю свою собственную экономическую сеть и поддерживать друг друга экономически, когда против них действуют санкции со стороны Европы и США?

ЭППЛБАУМ: Да.Помощь друг другу в обходе санкций — одно из основных направлений деятельности, я бы сказал, новой авторитарной сети. Еще один очень хороший пример того, как это работает, — Венесуэла. Венесуэла — еще одна страна, где у вас есть автократическое правительство, где у вас есть большая, красноречивая и изощренная демократическая оппозиция, но где Венесуэла действительно получает исключительную поддержку со всего мира. Итак, у вас есть российские и китайские инвестиции в нефтегазовый сектор Венесуэлы. У вас — турки покупают венесуэльское золото.Иранцы инвестируют в Венесуэлу. Кубинцы предлагают венесуэльцам помощь в слежке и полицейских технологиях уже много лет. Таким образом, несмотря на некоторую поддержку Запада, например, венесуэльской оппозиции, она абсолютно затмевается авторитарной мировой поддержкой со стороны венесуэльского правительства. Так что Венесуэла действительно существует благодаря этой сети. Это крайне слабое государство. И очень сомнительно, что правительство могло бы выжить, если бы не помощь извне.Все больше и больше во всем мире вы можете видеть это как своего рода закономерность.

ГРОСС: Итак, что вы думаете об этом новом авторитаризме, когда авторитарные правительства сотрудничают друг с другом, формируя свои собственные финансовые сети — каковы последствия этого для демократий, таких как Европейский Союз, таких как США?

ЭППЛБАУМ: Одним из последствий этой новой авторитарной сети является то, что многие из старых инструментов, которые мы использовали для противодействия автократии, больше не работают.Санкции влияют. Они очень важны. Но работают они не так хорошо, как раньше. И слишком часто мы применяем их как своего рода рефлекторную реакцию, когда происходит какое-то другое удивление или возмущение. На самом деле у нас нет плана, как их подразумевать. Или — и нам не ясно, что именно их вызовет. Знаете, это одна проблема. Наш язык о правах человека и наши выражения возмущения сейчас очень часто звучат слабо, учитывая, как часто их игнорируют и даже высмеивают, будь то Лукашенко, Путин или Мадуро в Венесуэле.

Нам нужно найти лучшие способы говорить об этой проблеме. И нам нужны более надежные способы противостоять этому. Однако, возможно, более важным моментом является то, что эта авторитарная сеть также обладает властью и влиянием внутри демократий. Вы знаете, одна из причин, по которой действует международная клептократия, заключается в том, что западная финансовая система позволила ей это сделать. Нам нужно расширять знания о том, как деньги диктатур текут внутри наших собственных стран, и о том, как эти деньги могут также покупать влияние внутри наших собственных стран.Вы знаете, то ли это влияние России на политику Германии, то ли это — знаете ли, то ли это влияние грязных денег на бизнес в Соединенных Штатах, мы должны относиться к этому более серьезно как к проблеме национальной безопасности. Вы знаете, это не просто то, чем должно интересоваться министерство финансов. Это действительно проблема, которая сейчас занимает центральное место в американской внешней политике.

ГРОСС: Да. Вы пишете, что многие американские корпорации уличены в личных, финансовых и деловых связях с Китаем, Россией и другими автократиями.О каких ссылках вы говорите?

ЭППЛБАУМ: Ну, некоторые из них очевидны. Я имею в виду, вы знаете, что большинство крупных американских компаний ведут бизнес в Китае. И поэтому, когда возникает проблема — например, другая тема, о которой я писал в статье, когда — китайские репрессии против уйгурского меньшинства. Это в основном мусульманское меньшинство, которое очень часто содержится в концентрационных лагерях, и с ним обращаются не просто как с гражданами второго сорта, а на самом деле вообще не как с гражданами. Вы знаете, репрессии против этого меньшинства — это то, что американский бизнес заинтересован в игнорировании, будь то нарушение Китаем прав человека, будь то похищение китайцами некоторых из своих граждан или преследование своих граждан за пределами их собственных границ, что не имеет значения. случается — это происходит даже в Соединенных Штатах — у нас нет корпоративных возражений против этого.У нас нет людей, говорящих об этом просто потому, что у людей есть интересы в Китае. Или у них есть финансовые — личные или корпоративные финансовые интересы в Китае. Но это верно, действительно, во всем самодержавном мире.

ГРОСС: Если старые санкции больше не работают, отчасти потому, что существует целая альтернативная авторитарная финансовая сеть, в которой они поддерживают друг друга, существуют ли модели новых способов борьбы с авторитарными правительствами?

ЭППЛБАУМ: Я думаю, нам нужно переосмыслить природу демократических институтов.Вы знаете, те, что у нас есть – международные институты, которые у нас есть, были построены давным-давно для совсем другого мира, будь то институты ООН или существующие правозащитные институты. Я имею в виду наличие форума, на котором демократии обсуждают, как действовать вместе, как реагировать, например, на эти случаи транснациональных репрессий. Когда автократии пересекают свои границы, иногда убивая или похищая своих или даже наших граждан, нам нужен форум, на котором мы можем это обсудить.И это были бы — я имею в виду демократии в Европе, демократии в Америке, в Америке, я бы сказал, в Африке и Азии.

Нам нужен общий набор протоколов, способ совместного реагирования, форум, на котором мы регулярно встречаемся, чтобы обсуждать эти вещи. Потому что, как я уже сказал, сейчас это очень специально. Это очень неорганизованно. Мы не, вы знаете, мы всегда, кажется, в задней ноге. Вы знаете, подобные вещи сейчас происходят регулярно, будь то издевательства над мигрантами на белорусской границе, будь то угон самолета, организованный белорусским правительством, как это произошло несколько месяцев назад.У нас нет плана, как справляться с этими вещами. Мы просто реактивны.

ГРОСС: Давайте сделаем здесь еще один небольшой перерыв, а потом еще поговорим. Если вы только присоединились к нам, моя гостья Энн Эпплбаум. А ее последняя статья в The Atlantic называется «Автократы побеждают». Это обложка нового выпуска. Она штатный писатель там. Мы скоро вернемся после небольшого перерыва. Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

(ЗВУК МУЗЫКИ)

ГРОСС: Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.Вернемся к интервью, которое я записал вчера с Анной Аппельбаум. Она штатный обозреватель The Atlantic и много пишет об авторитаризме. Ее последняя книга называется «Сумерки демократии: соблазнительный соблазн авторитаризма». Ваша новая статья называется «Автократы побеждают». Что вы имеете в виду под этим, что они выигрывают?

ЭППЛБАУМ: Я имею в виду, что они успешно работают вместе, что они помогают друг другу оставаться у власти и что они успешно подрывают наши правила и наши идеалы.Вы знаете, они не просто игнорируют язык о правах человека. Над этим издеваются и смеются. Они не просто игнорируют, знаете ли, возможность демократии. Они атакуют его. Они используют инструменты, предназначенные для подрыва существующих демократий, и делают это внутри наших стран.

Я имею в виду, что самым известным примером этого по-прежнему является то, что произошло в 2016 году, когда российское правительство взломало Национальный комитет Демократической партии, опубликовало записи, а затем запустило масштабную кампанию по дезинформации, направленную на их огласку.Это было признаком вмешательства автократической страны в американские выборы с целью манипулирования ими и издевательства над всей системой. Но есть и многое другое.

Русские поддерживают крайне правые, а иногда и крайне левые политические партии в Европе и других странах. У китайцев есть огромный проект инвестиций в инфраструктуру по всему миру, который называется политикой «Один пояс, один путь». Это очень часто включает откаты местным диктатурам или авторитарным лидерам. Это один из способов, который работает.И поэтому они стремятся укрепить и укрепить автократический мир, подрывая при этом демократический мир. И у нас действительно нет политики, адекватно реагирующей на эту новую ситуацию.

ГРОСС: Во время президентства Трампа казалось, что Трамп благосклонен к некоторым авторитарным правителям — саудовцам, Ким Чен Ыну, Владимиру Путину. Как вы думаете, какое продолжительное влияние сейчас оказывает президентство Трампа, которое многие люди считали движущимся к авторитаризму?

ЭППЛБАУМ: Президентство Трампа подорвало, может быть, навсегда, но определенно на данный момент, подорвало имидж Соединенных Штатов как страны, которая отстаивает демократические идеалы и демократические практики во всем мире.Действительно последовательно, независимо от того, были ли у нас республиканские правительства или демократические правительства или, вы знаете, разные администрации после Второй мировой войны, Соединенные Штаты выступали за набор ценностей. Мы не всегда жили в соответствии с этими ценностями, и мы не всегда проводили эту политику разумно или разумно, но тем не менее мы оставались этим символом.

Трамп нанес колоссальный ущерб этому имиджу Соединенных Штатов именно потому, что сам вышел из мира авторитарного и клептократического бизнеса и много лет вел бизнес в авторитарном мире.Многие инвестиции в его проекты в сфере недвижимости в Соединенных Штатах поступали из России или из других автократий. И он действительно привнес эти ценности в Белый дом. Пока он проводил американскую внешнюю политику, никогда не было ясно, проводил ли он ее на благо Соединенных Штатов и их интересов или же он проводил ее в своих личных деловых и финансовых интересах.

Итак, вы знаете, есть ряд очень странных связей, которые он установил в своей глубокой связи с саудовцами и, вы знаете, с автократами в арабском мире.Имело ли это какое-то значение для бизнеса его семьи? Есть некоторые признаки того, что это произошло. Конечно, ничего из этого еще не доказано. У него были странные отношения с Эрдоганом, лидером Турции. Возможно, это также имело деловые причины. И, возможно, были, вы знаете, отели, которые он хотел построить, или другие проекты, которые он хотел бы реализовать в этой части мира. Он не вел себя как демократ или как американский президент, преследующий интересы Америки и интересы демократического альянса, возглавляемого Соединенными Штатами.Вместо этого он действовал очень похоже на одного из кумовских, эгоистичных автократов, против которых исторически выступали Соединенные Штаты.

ГРОСС: Мне интересно, считаете ли вы, что движение за прекращение воровства в США связано с более широкой моделью авторитаризма, которую вы наблюдаете.

APPLEBAUM: Безусловно, создание политического движения в Соединенных Штатах, которое стремится подорвать избирательную систему США, которое отвергает доказательства победы Джо Байдена на выборах, которое стремится незаконно вернуть Трампа к власти, которое поддерживает незаконные усилия Трампа вернуть себе власть, те, которые мы видели в январе прошлого года и которые могут снова разыграться когда-нибудь в будущем, — это автократический феномен.Это связано с другим автократическим феноменом в других местах, поскольку следует схожим схемам. Я не уверен, что ему нужно российское финансирование (смех) или китайское финансирование, чтобы заставить его работать. Кажется, у него достаточно американского финансирования. Но вы можете видеть это как часть закономерности во всем мире, где внутри многих демократий — включая очень стабильные демократии, исторические демократии — развились группы и движения людей, которые больше не верят в систему, которые стремятся подорвать ее любыми средствами. кстати, кто подрывает его институты — будь то суды, или пресса, или избирательная система.

Отголоски движения Stop the Steal уже появились в других странах. Президент Бразилии Болсонару заявил, что он никак не мог проиграть выборы; и если он действительно проиграет свои следующие выборы, то это должно быть фальшивка. Другими словами, он планирует очень похожий ход. Мы говорили немного ранее о Польше. Польша и Венгрия — две страны, лидеры которых заявили, что если они проиграют выборы, возможно, это произойдет из-за того, что они были фальшивыми или сфальсифицированными.Итак, вы знаете, движение «Остановите воровство» создало своего рода модель подрыва демократии, которая вполне может сработать в Соединенных Штатах и, возможно, будет скопирована где-либо еще.

ГРОСС: Вы говорите с нами из Лондона. Но вы делите свое время между Лондоном и Польшей. Ваш муж является представителем в Европейском парламенте от польской оппозиционной партии. Мы говорим об авторитаризме. Но какое прямое влияние это оказало на вашу жизнь, как из-за роли вашего мужа в оппозиционной партии Польши, так и из-за вашей журналистской деятельности?

ЭПЛЕБАУМ: Чтобы было ясно, Польша все еще является демократией.У нас еще есть независимые СМИ. Но мы живем в обществе, где мы — есть правящая партия, которая отталкивает институты демократии, стремится подорвать верховенство права, стремится политизировать судебную систему и пытается подорвать прессу. , вплоть до, знаете ли, попытки скупить прессу и попытки подорвать бизнес-модель существующей свободной прессы. И я думаю, что пережить это и наблюдать, как это начинается, и наблюдать, как такая вечеринка начинает убеждать людей, начинает использовать теорию заговора, начинает подрывать доверие и веру в систему — наблюдение за тем, как это работает, заставило меня сверхосознать, как такого рода движения могут завладеть и понравиться людям.И именно с этим опытом в Польше я очень встревожился в Соединенных Штатах в 2015 и 2016 годах и, конечно, остаюсь встревоженным сейчас, поскольку я вижу очень похожий процесс, происходящий в части Республиканской партии — не вся Республиканская партия — сейчас.

До этого я много лет писал о советском коммунизме, а это, конечно, совсем другая система. И это тоталитарная система. Это… вы знаете, это относится к другой эпохе и к другим технологиям.И все же некоторые приемы пропаганды, о которых я писал в прошлом, в частности, демонизация меньшинств и попытка разделить общество и направить людей против их врагов и разделить общество между, знаете ли, патриотами и предателями — я Я имею в виду, что такого рода язык — который вы сейчас слышите в политике США и вы, безусловно, слышите в политике Польши, а также вы можете слышать в других местах гораздо громче, чем раньше, — это то, что я узнаю из более далекого прошлого.И я нахожу это тревожным. Таким образом, сочетание моей прошлой работы историка и моего нынешнего опыта, вероятно, сделало меня более сосредоточенным, чем большинство других людей, на этой конкретной проблеме.

ГРОСС: Я рад, что вы сосредоточились на этом, потому что вы делаете такие хорошие отчеты и анализ. Большое спасибо, что вернулись на наше шоу. Всегда приятно видеть вас на нашем шоу.

ЭППЛБАУМ: О, большое спасибо, что пригласили меня.

ГРОСС: Статья Энн Эпплбаум «Автократы побеждают» — это статья на обложке нового номера The Atlantic.Ее последняя книга называется «Сумерки демократии: соблазнительный соблазн авторитаризма». После небольшого перерыва Джон Пауэрс расскажет о новом комедийном сериале «Вроде» о гендерквир-миллениале пакистанского происхождения из Торонто. Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

(ЗВУК МУЗЫКИ)

Copyright © 2021 NPR. Все права защищены. Посетите страницы условий использования и разрешений нашего веб-сайта по адресу www.npr.org для получения дополнительной информации.

Стенограммы

NPR созданы Verb8tm, Inc. в сжатые сроки., подрядчик NPR, и производится с использованием запатентованного процесса транскрипции, разработанного совместно с NPR. Этот текст может быть не в своей окончательной форме и может быть обновлен или пересмотрен в будущем. Точность и доступность могут отличаться. Официальной записью программ NPR является аудиозапись.

Автократия побеждает — Атлантика

Будущее демократии вполне может решиться в унылом офисном здании на окраине Вильнюса, рядом с шоссе, забитым нетерпеливыми водителями, направляющимися из города.

Со Светланой Тихановской я познакомился там этой весной, в комнате, где стоял стол для переговоров, доска и больше ничего. Ее команда — более десятка молодых журналистов, блогеров, видеоблогеров и активистов — находилась в процессе смены офиса. Но это была не единственная причина, по которой пространство казалось несвежим и небрежным. Никому из них, тем более Тихановской, очень не хотелось оказаться ни в этом уродливом здании, ни вообще в литовской столице. Она там, потому что она, вероятно, выиграла президентские выборы 2020 года в Беларуси, и потому, что белорусский диктатор, которого она, вероятно, победила, Александр Лукашенко, сразу после этого вынудил ее покинуть страну.Литва предложила ей убежище. Ее муж Сергей Тихановский остается в заключении в Беларуси.

Из нашего выпуска за декабрь 2021 года

Ознакомьтесь с полным содержанием и найдите свою следующую историю для чтения.

Подробнее

Вот первое, что она сказала мне: «Моя история немного отличается от истории других людей». Вот что она всем говорит: ее жизнь не была типичной диссиденткой или подающим надежды политиком. До весны 2020 года у нее не было времени ни на телевидение, ни на газеты.У нее двое детей, один из которых родился глухим. В обычный день она водила их в детский сад, к врачу, в парк.

Потом муж купил дом и уперся в бетонную стену белорусской бюрократии и коррупции. Раздраженный, он начал снимать видео о своем опыте и опыте других. Эти видео создали канал на YouTube; канал привлек тысячи подписчиков. Он ездил по стране, записывая недовольство своих сограждан, управляя автомобилем с наклеенной на боку фразой «Настоящие новости».Сергей Тихановский подставил зеркало своему обществу. Люди увидели себя в этом зеркале и отреагировали с тем энтузиазмом, который оппозиционным политикам было трудно создать в Беларуси.

«Вначале было очень тяжело, потому что люди боялись, — рассказала мне Светлана Тихановская. «Но шаг за шагом, медленно, они поняли, что Сергей не боится». Он не боялся говорить правду, когда видел ее; его отсутствие страха вдохновляло других. Он решил баллотироваться в президенты.Режим, признавая силу зеркала Сергея, не позволил ему зарегистрировать свою кандидатуру, как не позволил зарегистрировать право собственности на свой дом. Это положило конец его кампании и арестовало его.

Тихановская бежала вместо него, не имея другого мотива, кроме как «показать свою любовь к нему». Полиция и бюрократы позволили ей. Ибо что она могла сделать плохого, эта простая домохозяйка, эта женщина без политического опыта? И вот, в июле 2020 года она зарегистрировалась кандидатом. В отличие от мужа, она боялась.По ее словам, каждое утро она просыпалась «такой испуганной», а иногда боялась весь день. Но она продолжала идти. Что было, хотя она об этом не говорит, невероятно храбрым. «Вы чувствуете эту ответственность, вы просыпаетесь с этой болью за тех людей, которые находятся в тюрьме, вы ложитесь спать с тем же чувством».

Читайте: Когда женщины возглавляют протестные движения

Неожиданно Тихановская добилась успеха — не вопреки неопытности, а благодаря ей. Ее кампания стала кампанией о простых людях, противостоящих режиму.Два других видных оппозиционных политика поддержали ее после того, как их собственные кампании были заблокированы, и когда жена одного из них и женщина-руководитель кампании другого были сфотографированы рядом с Тихановской, ее кампания стала чем-то большим: кампанией об обычных женщинах — женщинах, которые были забыты, женщины, у которых не было голоса, даже просто женщины, которые любили своих мужей. В ответ режим нацелился на всех трех этих женщин. Тихановской поступила анонимная угроза: ее детей «отправят в детский дом».Она отправляла их с матерью за границу, в Вильнюс, и вела агитацию.

Демократические революции заразительны. Если вы можете искоренить их в одной стране, вы можете предотвратить их появление в других.

9 августа организаторы выборов объявили, что Лукашенко набрал 80 процентов голосов, в это число никто не поверил. Интернет был отключен, а Тихановская была задержана полицией, а затем выдворена из страны. Массовые демонстрации прокатились по Беларуси. Это были и спонтанные вспышки чувств — народный ответ на украденные выборы, — и тщательно скоординированный проект, которым руководили молодые люди, некоторые из которых жили в Варшаве, которые в течение нескольких лет экспериментировали с социальными сетями и новыми формами общения.На короткий, мучительный момент казалось, что это демократическое восстание может победить. Белорусов разделяло чувство национального единства, которого они никогда раньше не испытывали. Режим немедленно дал отпор с настоящей жестокостью. Но настроение на протестах в целом было радостным, оптимистичным; люди буквально танцевали на улицах. В стране с населением менее 10 миллионов за один день выходило до 1,5 миллиона человек, среди них пенсионеры, сельские жители, фабричные рабочие и даже, в некоторых местах, сотрудники полиции и служб безопасности, некоторые из которые сняли знаки различия со своей формы или выбросили их в мусор.

Тихановская говорит, что она и многие другие наивно полагали, что под таким давлением диктатор просто сдастся. «Мы думали, он поймет, что мы против него», — сказала она мне. «Что люди не хотят жить под его диктатурой, что он проиграл выборы». У них не было другого плана.

Поначалу казалось, что у Лукашенко тоже нет никаких планов. Но это сделали его соседи. 18 августа из Москвы в Минск вылетел самолет ФСБ. Вскоре после этого тактика Лукашенко резко изменилась.Стивен Биган, который в то время был заместителем госсекретаря США, описывает это изменение как переход к «более изощренным, более контролируемым способам подавления населения». Беларусь стала хрестоматийным примером того, что журналист Уильям Дж. Добсон назвал «кривой обучения диктатора». их. На смену забастовавшим белорусским журналистам прибыли российские тележурналисты, которые сразу же активизировали кампанию по представлению демонстраций как работы американцев и других иностранных «врагов».Российские полицейские, похоже, дополнили своих белорусских коллег или, по крайней мере, дали им совет, и началась политика выборочных арестов. Как давно понял Владимир Путин, массовые аресты не нужны, если можно сажать в тюрьму, пытать или, возможно, убить всего несколько ключевых фигур. Остальные будут напуганы и останутся дома. В конце концов они станут апатичными, потому что верят, что ничего нельзя изменить.

Спасательный пакет Лукашенко, напоминающий тот, который Путин разработал для Башара Асада в Сирии шестью годами ранее, содержал и экономические элементы.Российские компании предлагали рынки сбыта белорусской продукции, запрещенной демократическим Западом — например, контрабанду белорусских сигарет в Евросоюз. Отчасти это стало возможным благодаря тому, что две страны говорят на одном языке. (Хотя примерно от трети до половины населения страны говорит по-белорусски, большая часть государственных дел в Беларуси ведется на русском языке.) Но такое тесное сотрудничество стало возможным еще и потому, что Лукашенко и Путин, хотя они, как известно, недолюбливают друг друга, разделяют общий взгляд на Мир.Оба считают, что их личное выживание важнее, чем благополучие их народа. Оба считают, что смена режима приведет к их смерти, тюремному заключению или изгнанию.

Оба также извлекли уроки из «арабской весны», а также из более отдаленного воспоминаний 1989 года, когда коммунистические диктатуры падали, как домино: демократические революции заразительны. Если вы можете искоренить их в одной стране, вы можете предотвратить их появление в других. Антикоррупционные и продемократические демонстрации 2014 года на Украине, приведшие к свержению правительства президента Виктора Януковича, усилили этот страх демократической заразы.Эти протесты привели Путина в ярость, не в последнюю очередь из-за созданного ими прецедента. В конце концов, если украинцы смогли избавиться от своего коррумпированного диктатора, почему русские не захотят сделать то же самое?

Лукашенко с радостью принял российскую помощь, повернулся против своего народа и превратился из самодержавного, патриархального деда — этакого национального колхозного начальника — в тирана, упивающегося жестокостью. Успокоенный поддержкой Путина, он начал открывать новые горизонты. Не только выборочные аресты — год спустя правозащитники говорят, что в тюрьмах остаются более 800 политзаключенных, — но и пытки.Не только пытки, но и изнасилования. Не только пытки и изнасилования, но и похищения и, вполне возможно, убийства.

Насмешливое пренебрежение Лукашенко верховенством закона — он с каменным лицом отрицает существование политических репрессий в своей стране — и всего, что похоже на приличия, распространилось за пределы его границ. В мае 2021 года белорусская авиадиспетчерская служба вынудила пассажирский самолет Ryanair, принадлежащий ирландцам, приземлиться в Минске, чтобы можно было арестовать одного из пассажиров, Романа Протасевича, молодого диссидента, живущего в изгнании; Позже он сделал публичные признания по телевидению, которые, похоже, были сделаны под принуждением.В августе в киевском парке был найден повешенным еще один молодой диссидент, живущий в ссылке, Виталий Шишов. Примерно в то же время режим Лукашенко начал дестабилизировать своих соседей по ЕС, форсируя потоки беженцев через их границы: Беларусь заманивала афганских и иракских беженцев в Минск предложением туристических виз, затем сопровождала их до границ Литвы, Латвии, и Польшу и под дулом пистолета заставили их пересечь границу незаконно.

Энн Эпплбаум: Диктатор эксплуатирует этих людей

Лукашенко начал действовать, то есть как неприкасаемый, как дома, так и за границей.Он начал нарушать не только законы и обычаи своей страны, но и законы и обычаи других стран и международного сообщества — законы, касающиеся управления воздушным движением, убийств, границ. Изгнанники хлынули из страны; Команда Тихановской вовсю бронировала номера в отелях или на Airbnbs в Вильнюсе, искала средства поддержки, изучала новые языки. Самой Тихановской пришлось пройти еще один, еще более сложный переход — от народного избранника до искушенного дипломата. На этот раз ее неопытность поначалу работала против нее.Сначала она думала, что если бы она могла просто поговорить с Ангелой Меркель или Эммануэлем Макроном, один из них мог бы решить проблему. «Я был уверен, что они настолько сильны, что могут позвонить Лукашенко и сказать: «Стой! Как ты смеешь?», — сказала она мне. Но они не могли.

Итак, она пыталась говорить, как иностранные лидеры, говорить изощренным политическим языком. Это тоже не сработало. Опыт деморализовал: «Очень тяжело иногда говорить о своем народе, об его страданиях и видеть пустоту в глазах тех, с кем разговариваешь.Она начала использовать простой английский, который выучила в школе, чтобы передавать простые вещи. «Я начал рассказывать истории, которые тронули бы их сердца. Я пытался заставить их почувствовать хоть немного той боли, которую испытывают белорусы». Теперь она рассказывает любому, кто будет слушать, именно то, что она сказала мне: Я обычный человек, домохозяйка, мать двоих детей, и я в политике, потому что других простых людей голыми избивают в тюремных камерах . Чего она хочет, так это санкций, демократического единства, давления на режим — всего, что повысит цену Лукашенко, чтобы остаться у власти, и России, чтобы сохранить его у власти.Все, что может заставить бизнес-элиту и элиту силовых структур Беларуси отказаться от него. Все, что может убедить Китай и Иран держаться подальше.

К ее удивлению, Тихановская во второй раз добилась ошеломительного успеха. Она очаровала Меркель и Макрона, а также дипломатов многих стран. В июле она встретилась с президентом Джо Байденом, который впоследствии расширил американские санкции против Беларуси, включив в них крупные компании в нескольких отраслях (табачная, калийная, строительная) и их руководителей.ЕС уже запретил ряду людей, компаний и технологий въезд в Беларусь; после похищения Ryanair ЕС и Великобритания запретили и белорусскую национальную авиакомпанию. То, что когда-то было быстро развивающейся торговлей между Беларусью и Европой, сократилось до минимума. Тихановская вдохновляет людей на самопожертвование. Министр иностранных дел Литвы Габриэлюс Ландсбергис сказал мне, что его страна гордится тем, что принимает ее, даже если это означает проблемы на границе. «Если мы не можем приглашать других свободных людей в нашу страну, потому что это как-то небезопасно, то вопрос в том, можем ли мы считать себя свободными?»

Тихановская приобрела много других сторонников и почитателей.У нее есть не только талантливые молодые активисты в Вильнюсе, но и коллеги в Польше и Украине. Она пропагандирует ценности, которые объединяют миллионы ее соотечественников, в том числе пенсионеров, таких как Нина Багинская, прабабушка, которую засняли кричащей на полицию, и простых трудящихся, таких как Сергей Хардзиевич, 50-летний журналист из провинциального городка Дрогичин. , которого осудили за «оскорбление президента». На ее стороне также друзья и родственники сотен политзаключенных, которые, как и ее собственный муж, платят высокую цену только за то, что хотят жить в стране со свободными выборами.

Но больше всего на стороне Тихановской объединенная повествовательная сила того, что мы привыкли называть свободным миром. У нее есть язык прав человека, демократии и справедливости. У нее есть НПО и правозащитные организации, которые работают в ООН и других международных организациях, чтобы оказывать давление на авторитарные режимы. У нее есть поддержка людей во всем мире, которые все еще горячо верят, что политику можно сделать более цивилизованной, более рациональной, более гуманной, которые видят в ней подлинного представителя этого дела.

Но будет ли этого достаточно? Многое зависит от ответа.

Michael Houtz

У каждого из нас в голове есть мультяшный образ того, как выглядит самодержавное государство. Наверху сидит плохой человек. Он контролирует полицию. Полиция угрожает людям расправой. Есть злые коллаборационисты, а может быть, и храбрые диссиденты.

Но в 21 веке этот мультфильм мало похож на реальность. В наши дни автократиями управляет не один плохой парень, а сложные сети, состоящие из клептократических финансовых структур, служб безопасности (военных, полиции, военизированных групп, слежки) и профессиональных пропагандистов.Члены этих сетей связаны не только внутри данной страны, но и между многими странами. Коррумпированные, контролируемые государством компании в одной диктатуре ведут дела с коррумпированными, контролируемыми государством компаниями в другой. Полиция одной страны может вооружать, экипировать и обучать полицию другой. Пропагандисты делятся ресурсами — фермы троллей, которые продвигают пропаганду одного диктатора, могут также использоваться для продвижения пропаганды другого — и темами, донося до дома одни и те же сообщения о слабости демократии и зле Америки.

Нельзя сказать, что есть какая-то сверхсекретная комната, где встречаются плохие парни, как в фильме о Джеймсе Бонде. У нового автократического альянса нет и объединяющей идеологии. Среди современных автократов есть люди, называющие себя коммунистами, националистами и теократами. Ни одна страна не возглавляет эту группу. Вашингтон любит говорить о китайском влиянии, но что действительно связывает членов этого клуба, так это общее желание сохранить и приумножить свою личную власть и богатство. В отличие от военных или политических союзов из других времен и мест, члены этой группы действуют не как блок, а скорее как агломерация компаний — назовем это Autocracy Inc.Их связи скрепляются не идеалами, а сделками — сделками, призванными ослабить западные экономические бойкоты или сделать их лично богатыми, — вот почему они могут действовать вне географических и исторических границ.

Таким образом, теоретически Беларусь является международным изгоем — белорусские самолеты не могут приземляться в Европе, многие белорусские товары не могут быть проданы в США, шокирующая жестокость Беларуси подвергается критике со стороны многих международных институтов. Но на практике страна остается уважаемым членом Autocracy Inc.Несмотря на вопиющее пренебрежение Лукашенко международными нормами, несмотря на то, что он выходит за границы, чтобы нарушить законы, Беларусь остается местом реализации одного из крупнейших зарубежных проектов развития Китая. Иран расширил свои отношения с Беларусью за последний год. Кубинские официальные лица выразили свою солидарность с Лукашенко в ООН, призвав положить конец «иностранному вмешательству» в дела страны.

Теоретически Венесуэла тоже является международным изгоем. С 2008 года США неоднократно добавляли в списки персональных санкций новых венесуэльцев; с 2019 года У.Гражданам и компаниям С. было запрещено вести там какой-либо бизнес. Канада, ЕС и многие южноамериканские соседи Венесуэлы сохраняют санкции в отношении страны. И все же режим Николаса Мадуро получает кредиты, а также нефтяные инвестиции из России и Китая. Турция способствует незаконной торговле венесуэльским золотом. Куба уже давно предоставляет правителям страны советников по безопасности, а также технологии безопасности. Международная торговля наркотиками снабжает отдельных членов режима дизайнерской обувью и сумочками.Леопольдо Лопес, бывшая звезда оппозиции, ныне живущий в изгнании в Испании, заметил, что, хотя противники Мадуро и получили некоторую помощь из-за рубежа, это «ничто не сравнимо с тем, что получил Мадуро».

Как и у белорусской оппозиции, у венесуэльской оппозиции есть харизматичные лидеры и преданные делу активисты, которые убедили миллионы людей выйти на улицы и протестовать. Если бы их единственным врагом был коррумпированный, обанкротившийся венесуэльский режим, они могли бы победить.Но Лопес и его коллеги-диссиденты на самом деле борются с несколькими автократами в разных странах. Как и многие другие простые люди, попавшие в политику на опыте несправедливости, — как Светлана и Сергей Тихановские в Беларуси, как лидеры необычайного гонконгского протестного движения, как кубинцы, иранцы и бирманцы, борющиеся за демократию в своих странах — они борются против людей, которые контролируют государственные компании и могут принимать инвестиционные решения на миллиарды долларов по чисто политическим мотивам.Они борются с людьми, которые могут купить сложную технику наблюдения из Китая или ботов из Санкт-Петербурга. Прежде всего, они борются против людей, которые привыкли к чувствам и мнениям своих соотечественников, а также к чувствам и мнениям всех остальных. Потому что Autocracy Inc. предоставляет своим членам не только деньги и безопасность, но и нечто менее осязаемое, но столь же важное: безнаказанность.

Как современные самодержцы добились такой безнаказанности? Отчасти за счет того, что убедили так много людей в столь многих других странах подыграть.

Лидеров Советского Союза, самой могущественной самодержавной державы второй половины ХХ века, глубоко заботило, как их воспринимают в мире. Они энергично продвигали превосходство своей политической системы и возражали, когда ее критиковали. Когда советский лидер Никита Хрущев, как известно, размахивал своим ботинком на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в 1960 году, это произошло потому, что филиппинский делегат выразил сочувствие «народам Восточной Европы и других мест, которые были лишены возможности свободно осуществлять свою гражданскую жизнь». и политические права.

Сегодня самым жестоким членам Autocracy Corporation все равно, критикуют ли их страны и кто. У лидеров Мьянмы на самом деле нет никакой идеологии, кроме национализма, самообогащения и желания остаться у власти. Лидеры Ирана уверенно игнорируют взгляды западных неверных. Лидеры Кубы и Венесуэлы отвергают заявления иностранцев на том основании, что они «империалисты». Лидеры Китая потратили десятилетие на споры о языке прав человека, давно используемом международными институтами, и успешно убедили многих людей во всем мире, что эти «западные» концепции к ним неприменимы.Россия перешла от простого игнорирования иностранной критики к прямому издевательству над ней. После ареста российского диссидента Алексея Навального ранее в этом году Amnesty International присвоила ему статус «узника совести» — почтенный термин, который правозащитная организация использует с 1960-х годов. Российские тролли в социальных сетях немедленно развернули кампанию, призванную привлечь внимание Amnesty к заявлениям Навального 15-летней давности, которые, казалось, нарушали правила группы в отношении оскорбительных выражений. Amnesty клюнула на удочку и удалила заголовок.Затем, когда сотрудники Amnesty поняли, что ими манипулируют тролли, они восстановили его. Российские государственные СМИ насмешливо захихикали. Это был не лучший момент для движения за права человека.

Невосприимчивые к международной критике, современные автократы используют агрессивную тактику, чтобы дать отпор массовым протестам и повсеместному недовольству. Путин не постеснялся устроить «выборы» в начале этого года, на которых около 9 миллионов человек были лишены права быть кандидатами, проправительственная партия получила в пять раз больше телевизионного освещения, чем все остальные партии вместе взятые, телевизионные ролики, в которых чиновники воруют голоса, распространялись в Интернете, а подсчет голосов был таинственным образом изменен.Бирманская хунта не стыдится убийства сотен протестующих, в том числе молодых подростков, на улицах Янгона. Китайское правительство хвастается уничтожением движения народной демократии в Гонконге.

В крайних случаях такое презрение может перерасти в то, что международный активист-демократ Срджа Попович называет «моделью Мадуро» управления, к которой Лукашенко готовится в Беларуси. Автократы, принявшие его, «готовы заплатить цену за то, чтобы стать полностью несостоявшейся страной, увидеть, как их страна войдет в категорию несостоявшихся государств», смирившись с экономическим коллапсом, изоляцией и массовой нищетой, если это необходимо для того, чтобы остаться у власти.Асад применил модель Мадуро в Сирии. И похоже, именно это руководство Талибана имело в виду этим летом, когда оно оккупировало Кабул и немедленно начало арестовывать и убивать афганских чиновников и мирных жителей. Надвигался финансовый крах, но их это не волновало. Как сказал Financial Times один западный чиновник, работающий в регионе, «они предполагают, что любые деньги, которые Запад им не даст, будут заменены Китаем, Пакистаном, Россией и Саудовской Аравией». А если деньги не приходят, то что? Их цель — не процветающий, процветающий Афганистан, а Афганистан, где они руководят.

Широкое распространение модели Мадуро помогает объяснить, почему заявления Запада во время падения Кабула звучали так жалко. Глава внешнеполитического ведомства ЕС выразил «глубокую обеспокоенность сообщениями о серьезных нарушениях прав человека» и призвал к «содержательным переговорам, основанным на демократии, верховенстве закона и конституционном правлении», как будто талибы были заинтересованы во всем этом. Была ли это «глубокая озабоченность», «искренняя озабоченность» или «глубокая озабоченность», была ли она выражена от имени Европы или Святого Престола, все это не имело значения: подобные заявления ничего не значат для талибов, кубинских служб безопасности. или ФСБ России.Их цели — деньги и личная власть. Они не озабочены — глубоко, искренне, основательно или как-то иначе — счастьем или благополучием своих сограждан, не говоря уже о взглядах кого-либо еще.

Как современные автократы добились такой безнаказанности? Отчасти за счет того, что убедили так много людей в столь многих других странах подыграть. Некоторые из этих людей и некоторые из этих стран могут вас удивить.

Michael Houtz

Если вас злят истории, рассказанные молодыми диссидентами в Вильнюсе, истории, рассказанные уйгурами Стамбула, будут преследовать вас во сне.

Несколько месяцев назад в жаркой душной квартире над магазином одежды я встретила Калбинура Турсуна. Она была одета в темно-зеленое платье с рюшами на рукавах. Ее лицо, обрамленное туго натянутым платком, напоминало лицо святой из средневекового триптиха. Пока мы разговаривали, ее маленькая дочь в леггинсах Микки Мауса играла в электронный планшет.

Турсун — уйгур, представитель преимущественно мусульманского китайского меньшинства Китая, родившийся на территории, которую китайцы называют Синьцзян и которую многие уйгуры знают как Восточный Туркестан.У Турсун было шестеро детей — слишком много для страны, где существуют строгие правила, ограничивающие рождаемость. Кроме того, она хотела воспитать их мусульманами; это тоже было проблемой в Китае. Когда она снова забеременела, она боялась преследования со стороны полиции, как это часто бывает с женщинами, имеющими более двух детей. Она и ее муж решили переехать в Турцию. Они получили паспорта для себя и для своего младшего ребенка, но им сказали, что другие паспорта займут больше времени. Из-за ее беременности они все равно приехали в Стамбул втроем; после того, как она и ее дочь поселились, ее муж вернулся за остальной семьей.Затем он исчез.

Читать: Одного за другим моих друзей отправили в лагеря

Это было пять лет назад. С тех пор Турсун не разговаривала с мужем. В июле 2017 года она поговорила с сестрой, которая пообещала позаботиться об оставшихся детях. Потом потеряли связь. Через год после этого Турсун наткнулась на видео, распространяемое по WhatsApp. Снятый в том, что казалось китайским детским домом, он показал уйгурских детей, с бритыми головами и одетых одинаково, которые учатся говорить по-китайски.Одним из детей была ее дочь Айше.

Турсун показала мне видео дочери. Она также показала мне фотографию своего мужа, стоящего в мечети Стамбула. Она не может говорить ни с одним из них, ни с кем-либо из остальных своих детей в Китае. У нее нет возможности узнать, о чем они думают. Они могут не знать, что она искала их. Они могут подумать, что она бросила их намеренно. Они могли забыть, что она существует. Между тем время идет. Ребенок в леггинсах Микки Мауса, который напевал себе под нос, пока мы разговаривали, родился в Турции.Она никогда не встречала своего отца или своих братьев и сестер в Китае. Но она знает, что что-то очень не так; когда Турсун на мгновение замолчала, охваченная волнением, девочка отложила планшет и обвила руками шею матери.

Как бы зловеще это ни звучало, история Турсун не уникальна. Переводчиком моего разговора с Турсун был Нурсиман Абдурешид. Она тоже уйгурка, тоже из Синьцзяна, тоже замужем, тоже с дочерью, тоже сейчас живет в Стамбуле. Абдурешид приехала в Турцию еще студенткой, убежденная, что ее поддерживает китайское государство.Выпускница Шанхайского университета финансов и экономики, она изучала бизнес-администрирование, отлично выучила турецкий и английский языки, завела друзей этнических китайцев. Она никогда не считала себя бунтаркой или диссиденткой. Зачем ей это? Она была китайской историей успеха.

Разрыв Абдурешид со своей прежней жизнью произошел в июне 2017 года, когда после обычного разговора с ее семьей в Китае они перестали отвечать на ее звонки. Она написала смс и не получила ответа. Прошли недели. Через много месяцев она связалась с консульством в Стамбуле — она попросила турецкого друга вызвать ее — и чиновники там, наконец, сказали ей правду: ее отец, мать и младший брат находились в лагерях для военнопленных, каждый за «подготовку к совершению террористических актов». виды деятельности.

Аналогичное обвинение было брошено на Джевлана Ширмемета, другого уйгурского студента в Стамбуле. Как и Абдурешид, он понял, что что-то не так, когда его мать и другие родственники перестали отвечать на сообщения. Затем они заблокировали его в WeChat, китайском приложении для обмена сообщениями. Почти два года спустя он узнал, что они находятся в лагерях для военнопленных. Китайские дипломаты обвинили его и в «антикитайских» контактах в Египте. Ширмемет сказал им, что никогда не был в Египте. Докажи , ответили они, потом добавили: Сотрудничайте с нами, расскажите, кто все ваши друзья, перечислите все места, где вы когда-либо были, станьте осведомителем .Он отказался и, хотя по темпераменту и не был склонен к диссидентству, вместо этого решил высказаться в социальных сетях. «Я хранил молчание, но мое молчание не защитило мою семью», — сказал он мне.

В Турции проживает около 50 000 изгнанных уйгуров, и таких историй там десятки, сотни, а может быть, и тысячи. Ильяс Доган, турецкий юрист, который представлял интересы некоторых уйгуров, сказал мне, что до 2017 года очень немногие из них были политически активными. Но после того, как друзья и родственники начали исчезать в «лагерях перевоспитания» — фактически концентрационных лагерях, — созданных китайским государством, ситуация изменилась.

Турсун и группа других женщин, потерявших детей, устроили марш протеста из Стамбула в Анкару, расстояние более 270 миль, а затем встали перед зданием ООН, требуя, чтобы их услышали. Абдурешид выступил на конференции одной из турецких оппозиционных партий. «Я не слышала мамин голос четыре года», — сказала она аудитории. Видео выступления стало вирусным; когда мы обедали в ресторане в уйгурском районе, официант узнал ее и поблагодарил за это.

В другую эпоху — в мире с другой геополитической конфигурацией, во времена, когда язык прав человека не был так всесторонне подорван — эти диссиденты пользовались большим сочувствием в Турции, стране, которая исключительно связана с Уйгурская община по религиозным, этническим и языковым связям. В 2009 году, еще до открытия концлагерей, Реджеп Тайип Эрдоган, занимавший тогда пост премьер-министра Турции, назвал китайские репрессии против уйгуров «геноцидом».В 2012 году он привез с собой бизнесменов в Синьцзян и пообещал инвестировать там в уйгурский бизнес. Он сделал это, потому что это было популярно. В той мере, в какой простые турки знают, что происходит с их кузенами-уйгурами, они сочувствуют.

Тем не менее, с тех пор Эрдоган, ставший президентом в 2014 году, сам выступил против верховенства закона, независимых СМИ и независимых судов дома. Поскольку он стал открыто враждебно относиться к бывшим европейским союзникам и союзникам по НАТО, а также арестовывал и заключал в тюрьму своих собственных диссидентов, интерес Эрдогана к китайской дружбе, инвестициям и технологиям возрос, наряду с его готовностью вторить китайской пропаганде.К 100-летию Коммунистической партии Китая главная газета его партии опубликовала длинную торжественную статью, которая на самом деле была спонсируемой, под заголовком «100 лет славной истории Коммунистической партии Китая и секреты ее успеха». Наряду с этими изменениями изменилась и политика правительства в отношении уйгуров.

В последние годы турецкое правительство отслеживало и задерживало уйгуров по сфабрикованным обвинениям в терроризме, а некоторых депортировало, в том числе четверых, которые были отправлены в Таджикистан, а затем немедленно переданы Китаю в 2019 году.В Стамбуле я встретил одного уйгура — он предпочел остаться неизвестным, — который провел некоторое время в турецком центре содержания под стражей вместе с некоторыми членами своей семьи, после того, как он назвал ложные обвинения в «терроризме». Присутствие прокитайских сил в турецких СМИ, политике и бизнесе растет, и в последнее время они стремятся принизить уйгуров. Любопытно, что речь Абдурешид была вырезана из трансляции по общественному телевидению конференции оппозиции, на которой она присутствовала. После того, как это начало распространяться в социальных сетях, она подверглась публичным нападкам со стороны турецкого политика Догу Перинчека, бывшего маоиста, который является прокитайским, антизападным и весьма влиятельным.После того, как Перинчек назвал ее «террористкой» по телевидению, последовала волна онлайн-атак.

Атмосфера ухудшилась в конце 2020 года, когда задержка поставки вакцины против COVID-19 из Китая совпала с давлением Пекина на Турцию с целью подписать договор об экстрадиции, который сделал бы депортацию уйгуров еще проще. После возражений оппозиции правительства Турции и Китая отрицали, что доставка партии вакцины каким-либо образом была обусловлена ​​депортацией уйгуров, но сроки остаются подозрительными.Несколько уйгуров в Стамбуле сказали мне, что коррумпированные элементы в турецкой полиции уже работают напрямую с китайцами. У них нет доказательств, и Доган, турецкий адвокат, сказал мне, что он сомневается в этом; тем не менее, он считает, что, несмотря на все старые культурные связи, турецкое правительство может не возражать, если уйгуры перестанут протестовать или тихо переберутся куда-нибудь еще.

На данный момент уйгуры в Турции все еще защищены тем, что там осталось от демократии: оппозиционными партиями, некоторыми СМИ, общественным мнением.Правительство, которому предстоят демократические выборы, даже неравноправные, все равно должно учитывать эти вещи. В странах, где оппозиция, СМИ и общественное мнение имеют меньшее значение, баланс иной. Вы можете видеть это даже в мусульманских странах, которые, как можно ожидать, будут возражать против угнетения других мусульман. Премьер-министр Пакистана Имран Хан открыто заявил, что «мы принимаем китайскую версию» китайско-уйгурского спора. Саудовцы, Эмираты и египтяне якобы арестовывали, задерживали и депортировали уйгуров без особого обсуждения.Не случайно все эти страны стремятся к хорошим экономическим отношениям с Китаем и приобрели китайские технологии наблюдения. Для автократов и потенциальных автократов по всему миру китайцы предлагают пакет, который выглядит примерно так: соглашаются следовать примеру Китая в отношении Гонконга, Тибета, уйгуров и прав человека в более широком смысле. Купить китайское оборудование для наблюдения. Принимайте крупные китайские инвестиции (предпочтительно в компании, которые вы лично контролируете, или которые, по крайней мере, платят вам откаты).Затем расслабьтесь и расслабьтесь, зная, что каким бы плохим ни был ваш имидж в глазах международного правозащитного сообщества, вы и ваши друзья останетесь у власти.

Майкл Хаутц

И насколько мы разные? Мы американцы? Мы европейцы? Неужели мы так уверены, что нашими институтами, нашими политическими партиями, нашими средствами массовой информации никогда нельзя будет манипулировать подобным образом? Весной 2016 года я помог опубликовать отчет о том, как Россия использует дезинформацию в Центральной и Восточной Европе — уже знакомые попытки России манипулировать политическими разговорами в других странах с помощью социальных сетей, поддельных веб-сайтов, финансирования экстремистских партий, взлома частных сообщений. , и больше.Мы с моим коллегой Эдвардом Лукасом, старшим научным сотрудником Центра анализа европейской политики, доставили его на Капитолийский холм, в Государственный департамент и всем в Вашингтоне, кто готов был слушать. В ответ был вежливый интерес, не более того. Нам очень жаль, что в Словакии и Словении возникли эти проблемы, но здесь этого быть не может.

Несколько месяцев спустя это случилось здесь. Российские тролли, действовавшие из Санкт-Петербурга, стремились изменить исход американских выборов почти так же, как они делали это в Центральной Европе, используя поддельные страницы в Facebook (иногда выдавая себя за антииммиграционные группы, иногда выдавая себя за чернокожих активистов), поддельные аккаунты в Twitter, и попытки проникнуть в такие группы, как Национальная стрелковая ассоциация, а также использовать в качестве оружия взломанные материалы Национального комитета Демократической партии.Некоторые американцы активно приветствовали это вмешательство и даже стремились воспользоваться тем, что, по их мнению, могло быть более широкими техническими возможностями России. «Если это то, что вы говорите, мне это нравится», — написал Дональд Трамп-младший посреднику российского юриста, который, по его мнению, имел доступ к компрометирующей информации о Хиллари Клинтон. В 2008 году Трамп-младший заявил на бизнес-конференции, что «русские составляют довольно непропорционально большую долю многих наших активов», а в 2016 году долгосрочные инвестиции России в бизнес-империю Трампа окупились.В семье Трампа у Кремля было кое-что получше, чем шпионы: циничные, нигилистические, задолжавшие, давние союзники.

Список крупных американских корпораций, запутавшихся в паутине личных, финансовых и деловых связей с авторитарными режимами, очень длинный.

Несмотря на бурные общенациональные дебаты о вмешательстве России в выборы, похоже, мы мало что из этого извлекли, если судить по нашим размышлениям об операциях влияния Китая. «Единый фронт» — это проект влияния Коммунистической партии Китая, более изощренный и стратегический, чем российская версия, предназначенный не для того, чтобы перевернуть демократическую политику, а для того, чтобы изменить характер разговоров о Китае во всем мире.Помимо прочего, Объединенный фронт создает образовательные программы и программы обмена, пытается изменить атмосферу в китайских общинах в изгнании и привлекает всех, кто готов стать фактическим представителем Китая. Но в 2019 году, когда Питер Мэттис, эксперт по Китаю и сторонник демократии, попытался обсудить программу Объединенного фронта с аналитиком ЦРУ, он получил такой же вежливый отказ, какой мы с Лукасом слышали несколькими годами ранее. «Это не Австралия», — сказал ему аналитик ЦРУ, согласно показаниям, которые Мэттис дал Конгрессу, имея в виду серию скандалов с участием китайских и австралийских бизнесменов, которые якобы пытались купить политическое влияние в Канберре. Нам очень жаль, что в Австралии возникли эти проблемы, но здесь этого быть не может.

Не может? Разногласия уже охватили многие из финансируемых Китаем Институтов Конфуция, созданных в американских университетах, некоторые из преподавателей которых, под предлогом проведения полезных курсов китайского языка и каллиграфии, участвовали в усилиях по формированию академических дебатов в пользу Китая — классическая практика. Объединенный фронт. Длинная рука китайского государства достигла китайских диссидентов в США.С. также. За последние два десятилетия офисы Wei Jingsheng Foundation в Вашингтоне, округ Колумбия, и Мэриленде, названной в честь одного из самых известных демократических активистов Китая, взламывались более десятка раз. Ципинг Хуан, исполнительный директор фонда, рассказал мне, что старые компьютеры исчезли, телефонные линии были отключены, а почта выброшена в унитаз. Основная цель, похоже, состоит в том, чтобы сообщить активистам, что там кто-то есть. Китайские демократические активисты, живущие в США.С., как и уйгуров в Стамбуле, посещали китайские агенты, которые пытались убедить их или шантажировать вернуться домой. Третьи попадали в странные автомобильные аварии — несчастные случаи регулярно случаются, когда люди едут на ежегодную церемонию, проводимую в Нью-Йорке в годовщину резни на площади Тяньаньмэнь.

Китайское влияние, как и авторитарное влияние в более широком смысле, может принимать еще более тонкие формы, используя скорее пряник, чем кнут. Если вы будете придерживаться официальной линии, если вы не будете критиковать ситуацию с правами человека в Китае, перед вами откроются возможности.В 2018 году McKinsey провела глухой корпоратив в Кашгаре, всего в нескольких милях от лагеря для интернированных уйгуров — такого же лагеря, где были заключены мужья, родители, братья и сестры Турсун, Ширмемет и Абдурешид. У McKinsey были веские причины не говорить о правах человека на встрече: согласно The New York Times , консалтинговый гигант на момент этого мероприятия консультировал 22 из 100 крупнейших китайских государственных компаний, в том числе одну, которая помогала строить искусственные острова в Южно-Китайском море, которые так встревожили США.С. военный.

Но, возможно, несправедливо придираться к McKinsey. Список крупных американских корпораций, запутавшихся в паутине личных, финансовых и деловых связей с Китаем, Россией и другими автократиями, очень длинный. Во время жестко манипулируемых и преднамеренно запутанных выборов в России в сентябре 2021 года и Apple, и Google удалили приложения, которые были разработаны, чтобы помочь российским избирателям решить, каких кандидатов от оппозиции выбрать, после того как российские власти пригрозили привлечь к ответственности местных сотрудников компаний.Приложения были созданы антикоррупционным движением Алексея Навального, самым дееспособным оппозиционным движением в стране, которое само не было допущено к участию в избирательной кампании. Навальный, который остается в тюрьме по смехотворным обвинениям, сделал заявление в Твиттере, в котором подверг самых известных корпоративных магнатов американской демократии:

Одно дело, когда интернет-монополистами правят милые свободолюбивые задроты с твердыми жизненными принципами. Совсем другое дело, когда ответственные за них люди одновременно и трусливы, и жадны… Стоя перед огромными экранами, они рассказывают нам о том, как «сделать мир лучше», а внутри они лжецы и лицемеры.

Список других отраслей, которые можно назвать «трусливыми и жадными», тоже очень длинный, включая Голливуд, поп-музыку и спорт. Когда дистрибьюторы занервничали из-за возможной негативной реакции Китая на римейк MGM 2012 года фильма времен холодной войны, в котором советские захватчики изображаются китайцами, студия изменила фильм в цифровом виде, чтобы вместо плохих парней были северокорейскими. В 2019 году комиссар НБА Адам Сильвер вместе с рядом звезд баскетбола выразили раскаяние Китаю после того, как генеральный менеджер Houston Rockets написал в Твиттере о поддержке демократов Гонконга.Еще более отвратительным был Qazaq: History of the Golden Man — раболепный восьмичасовой документальный фильм о жизни Нурсултана Назарбаева, жестокого давнего правителя Казахстана, снятый в 2021 году голливудским режиссером Оливером Стоуном. Или вспомните, что сделала рэперша Ники Минаж в 2015 году, когда ее раскритиковали за концерт в Анголе, организованный компанией, совладельцем которой является дочь диктатора этой страны Жозе Эдуарду душ Сантуша. Минаж разместила в Instagram две свои фотографии, на одной из которых она задрапирована ангольским флагом, а на другой рядом с дочерью диктатора, подписав эти бессмертные слова: «О, ничего страшного… она всего лишь восьмая самая богатая женщина в мире.(По крайней мере, так мне сказал кто-то, b4 мы сделали это фото) Лол. Ой!!!!! ДЕВУШКА СИЛА!!!!! Это меня оооооооочень сильно мотивирует!!!!»

Если автократы и клептократы не стыдятся, почему американские знаменитости, которые наживаются на их щедрости? Зачем их фанатам? Зачем их спонсорам?

Если 20-й век был историей медленной, неравной борьбы, закончившейся победой либеральной демократии над другими идеологиями — коммунизмом, фашизмом, злобным национализмом, то 21-й век — это пока история наоборот.Freedom House, который уже почти 50 лет публикует ежегодный отчет «Свобода в мире», назвал свой выпуск 2021 года «Демократия в осаде». Стэнфордский ученый Ларри Даймонд называет это эпохой «демократического регресса». Не все одинаково мрачны — Срджа Попович, активист демократии, утверждает, что противостояние между автократами и их населением становится все более жестким именно потому, что демократические движения становятся более четкими и лучше организованными. Но почти каждый, кто серьезно задумывается над этой темой, соглашается с тем, что старый дипломатический инструментарий, когда-то использовавшийся для поддержки демократов во всем мире, заржавел и устарел.

Тактика, которая раньше работала, больше не работает. Безусловно, санкции, особенно поспешно применяемые после какого-либо возмущения, уже не оказывают того воздействия, которое они имели раньше. Иногда они могут казаться, как выразился Стивен Биган, бывший заместитель госсекретаря, «упражнением в самоудовлетворении» наравне с «сурово сформулированным осуждением последних фарсовых выборов». Это не значит, что они вообще не влияют. Но хотя персональные санкции в отношении коррумпированных российских чиновников могут сделать невозможным для некоторых россиян посещение их домов, скажем, в Кап-Ферра, или их детей в Лондонской школе экономики, они не убедили Путина прекратить вторжение в другие страны, вмешиваясь в европейские дела. и американской политики, или отравление собственных диссидентов.Десятилетия санкций США не изменили поведения иранского режима или венесуэльского режима, несмотря на их неоспоримое экономическое влияние. Слишком часто санкции со временем ослабевают; столь же часто теперь автократии помогают друг другу их обойти.

Центральное место демократии в американской внешней политике уже много лет снижается.

Америка по-прежнему тратит деньги на проекты, которые условно можно было бы назвать «помощью демократии», но суммы очень малы по сравнению с тем, что авторитарный мир готов выделить.Национальный фонд за демократию, уникальное учреждение с независимым советом (членом которого я являюсь), в 2020 году получил от Конгресса финансирование в размере 300 миллионов долларов на поддержку гражданских организаций, негосударственных СМИ и образовательных проектов примерно в 100 автократиях и слабых государствах. демократии по всему миру. Американские иноязычные вещатели, пережившие до сих пор необъяснимую попытку администрации Трампа уничтожить их, также продолжают служить независимыми источниками информации в некоторых закрытых обществах.Но в то время как Радио Свободная Европа/Радио Свобода ежегодно тратит чуть более 22 миллионов долларов на русскоязычное вещание (для примера), а «Голос Америки» — чуть более 8 миллионов долларов, российское правительство тратит миллиарды на русскоязычные государственные СМИ, которые можно увидеть и услышать по всей Восточной Европе, от Германии до Молдовы и Казахстана. 33 миллиона долларов, которые Радио «Свободная Азия» тратит на вещание на бирманском, кантонском, кхмерском, корейском, лаосском, китайском, тибетском, уйгурском и вьетнамском языках, меркнут по сравнению с миллиардами, которые Китай тратит на средства массовой информации и коммуникации как внутри своих границ, так и по всему миру.

Наши усилия даже меньше, чем кажутся, потому что традиционные СМИ — это лишь часть того, как современные автократии продвигают себя. У нас пока нет реального ответа на китайскую инициативу «Один пояс, один путь», которая предлагает инфраструктурные сделки странам по всему миру, часто позволяя местным лидерам получать откаты и получая взамен положительное освещение в СМИ, субсидируемых Китаем. У нас нет аналога Объединенного фронта или какой-либо другой стратегии формирования дебатов внутри Китая и о нем.Мы не проводим онлайн-кампании влияния внутри России. У нас нет ответа на дезинформацию, распространяемую зарубежными фермами троллей, которая распространяется на Facebook в США, не говоря уже о плане противодействия дезинформации, циркулирующей внутри автократий.

Президент Байден хорошо знает об этом дисбалансе и говорит, что хочет оживить демократический альянс и ведущую роль Америки в нем. С этой целью президент созывает онлайн-саммит 9 и 10 декабря, чтобы «активизировать обязательства и инициативы» по трем темам: «защита от авторитаризма, борьба с коррупцией и продвижение уважения к правам человека».”

Звучит красиво, но если это не предвещает глубоких изменений в нашем собственном поведении, это мало что значит. В конце концов, «борьба с коррупцией» — это не только внешнеполитический вопрос. Если мы в демократическом мире серьезно относимся к этому, то мы больше не можем позволять казахстанцам и венесуэльцам анонимно покупать недвижимость в Лондоне или Майами, а правителям Анголы и Мьянмы прятать деньги в Делавэре или Неваде. Другими словами, нам необходимо внести изменения в нашу собственную систему, а для этого может потребоваться преодоление ожесточенного внутреннего сопротивления со стороны бизнес-групп, которые получают от этого выгоду.Нам нужно закрыть налоговые убежища, обеспечить соблюдение законов об отмывании денег, прекратить продавать технологии безопасности и наблюдения автократиям и полностью избавиться от самых порочных режимов. «Нам» здесь нужно будет включить Европу, особенно Великобританию, а также партнеров в других местах, а это потребует активной дипломатии.

То же самое и с борьбой за права человека. Заявления, сделанные на дипломатическом саммите, не принесут многого, если политики, граждане и бизнес не будут вести себя так, как будто они имеют значение.Чтобы добиться реальных изменений, администрации Байдена придется задавать трудные вопросы и принимать важные решения. Как заставить Apple и Google уважать права российских демократов? Как мы можем гарантировать, что западные производители исключили из своих цепочек поставок все, что произведено в уйгурском концентрационном лагере? Нам нужны крупные инвестиции в независимые СМИ по всему миру, стратегия охвата людей внутри автократий, новые международные институты, которые заменят несуществующие органы по правам человека в ООН.Нам нужен способ координировать реакцию демократических стран, когда автократии совершают преступления за пределами своих границ — будь то российское государство, убивающее людей в Берлине или Солсбери, Англия; белорусский диктатор угнал коммерческий рейс; или китайские оперативники, преследующие изгнанников в Вашингтоне, округ Колумбия. На данный момент у нас нет транснациональной стратегии, предназначенной для решения этой транснациональной проблемы.

Отсутствие стратегии свидетельствует не только о небрежности. Центральное место демократии в американской внешней политике снижалось в течение многих лет — примерно с той же скоростью, возможно, не случайно, что и снижение уважения к демократии в самой Америке.Президентство Трампа было четырехлетним проявлением неуважения не только к американскому политическому процессу, но и к историческим демократическим союзникам Америки, которых он обвинил в оскорблениях. Президент назвал британских и немецких лидеров «неудачниками», премьер-министра Канады — «нечестным» и «слабым», в то время как он заигрывал с автократами — президентом Турции, президентом России, правящей семьей Саудовской Аравии и северокорейской диктатора, с которым он чувствовал себя более комфортно, и неудивительно: он разделял их идеал инвестиций без вопросов на протяжении многих лет.В 2008 году российский олигарх Дмитрий Рыболовлев заплатил Трампу 95 миллионов долларов — более чем в два раза больше, чем Трамп заплатил всего четырьмя годами ранее — за дом в Палм-Бич, который, казалось, больше никому не был нужен; в 2012 году Трамп поставил свое имя на здании в Баку, Азербайджан, принадлежащем компании, очевидно связанной с Корпусом стражей исламской революции Ирана. Трамп прекрасно себя чувствует в Autocracy Inc., и он ускорил эрозию правил и норм, которые позволили ей укорениться в Америке.

В то же время часть американских левых отказалась от идеи, что «демократия» принадлежит сердцевине США.С. внешней политики — не по жадности и цинизму, а по утрате веры в демократию дома. Убежденные в том, что история Америки — это история геноцида, рабства, эксплуатации и не более того, они не видят смысла в объединении со Светланой Тихановской, Нурсиманом Абдурешидом или любым другим простым человеком во всем мире, вынужденным в политику из-за своего опыта глубокой несправедливости. Сосредоточенные на собственных горьких проблемах Америки, они больше не верят, что Америка может что-то предложить остальному миру: хотя протестующие за демократию в Гонконге, размахивающие американскими флагами, верят во многие из тех же вещей, что и мы, их просьбы об американской поддержке в 2019 году не вызвали значительная волна молодежного активизма в Соединенных Штатах, даже не сравнимая с движением против апартеида 1980-х годов.

Неправильно отождествляя продвижение демократии во всем мире с «вечными войнами», они не понимают жестокости развернувшейся сейчас перед нами конкуренции с нулевой суммой. Природа не терпит пустоты, как и геополитика. Если Америка уберет продвижение демократии из своей внешней политики, если Америка перестанет интересоваться судьбой других демократий и демократических движений, тогда автократии быстро займут наше место в качестве источников влияния, финансирования и идей.Если американцы вместе с нашими союзниками не смогут бороться с привычками и практикой самодержавия за границей, мы столкнемся с ними дома; на самом деле, они уже здесь. Если американцы не помогут привлечь к ответственности кровавые режимы, эти режимы сохранят чувство безнаказанности. Они будут продолжать воровать, шантажировать, пытать и запугивать как внутри своих стран, так и внутри наших.

---

*Исходные изображения ( слева направо ): Свен Кройцманн / Mambo Photo / Getty; Андреа Верделли / Гетти; Михаил Светлов/Getty; ТПГ/Гетти; Михаил Светлов / Getty

Эта статья появилась в декабрьском печатном издании 2021 года под заголовком «Автократы побеждают.

Защита демократии и сдерживание самодержавия

Демократия подвергалась нападкам в США в течение этого столетия. Шестьдесят процентов белых американцев из рабочего класса согласились с заявлением о том, что «поскольку в этой стране дела идут далеко не так, нам нужен лидер, который готов нарушить некоторые правила, если это необходимо, чтобы все исправить». Хотя в 2017 году так считали только 40% всех американцев, в 2020 году почти 47% из них проголосовали за кандидата в президенты, который демонстрировал вопиющее авторитарное поведение.Впервые с 1930-х годов конкуренция между демократией и автократией за определение того, как нами будут управлять в будущем, вызывает сомнения.

Мнение о том, что эту авторитарную угрозу можно обезвредить, обратив тех, кто откажется от Конституции, «чтобы добиться цели» с помощью убеждения и сочувствия, противоречит как социальным наукам, так и фактам выборов. Исследование за исследованием документально подтверждают, что попытки изменить политические взгляды с помощью рациональной аргументации и использования фактов лишь немногие меняют взгляды и вместо этого часто укрепляют мнения.Почти сотня судебных решений и подтверждение результатов выборов 2020 года всеми 50 штатами по-прежнему заставляют 77% республиканцев сомневаться в легитимности избрания президента Байдена на основании предполагаемого мошенничества на выборах. Если есть слова, факты или сочувствие, которые могут изменить эти взгляды, то никаких достоверных доказательств в поддержку стратегии представлено не было.

Более обнадеживающую стратегию можно найти в противостоянии между США и Советским Союзом после Второй мировой войны. В своей ныне известной «статье X» в июльском выпуске Foreign Affairs за 1947 год U.Дипломат С. Джордж Кеннан публично предложил защищать демократию, используя стратегию «сдерживания». Вместо того, чтобы агрессивно настаивать на свержении Советского Союза или верить в то, что сталинский режим можно «очаровать или заговорить с лица земли», Кеннан утверждал, что авторитарный Советский Союз «можно сдержать за счет искусного и бдительного применения силы противодействия в ряде случаев». постоянно меняющиеся географические и политические точки». В основе его предложения лежало убеждение, что противоречия, присущие советской партийной власти, в конечном счете приведут к краху системы или, по крайней мере, к ее значительному смягчению , если будут лишены возможности для экспансии .

Использование сдерживания, а не конверсии в качестве стратегии предотвращения развития авторитарного управления здесь, дома, предлагает ряд мощных преимуществ:

• Те, кто предлагает автократию вместо демократии, остаются в меньшинстве. Более шестидесяти процентов американцев считают президентские выборы 2020 года честными. Сдерживание не основано на изменении политических взглядов миллионов американцев, что должно быть реализовано, но для которого не существует надежного плана действий.Для защиты демократии не нужны новообращенные, нужно только удерживать линию.
• В наши дни основа, поддерживающая внутреннюю стратегию сдерживания, более конкретна, чем спекулятивное утверждение Кеннана о том, что Советский Союз неизбежно рухнет из-за собственных противоречий. Он опирается на существующие политические и культурные взгляды подрастающих электоральных поколений миллениалов (поколение Y), родившихся в последние два десятилетия 20 ^-го века, и представителей множественного числа (поколение Z), родившихся в первые два десятилетия этого века. .

Демография — не «невидимая рука», обеспечивающая победу либеральной демократии над самодержавием. Тем не менее, исходя из основанного на исследованиях предположения о том, что нынешние культурные и гражданские взгляды поколений обычно являются индикатором взглядов поколения на будущее, опросы двух наших новейших поколений вселяют некоторый долгосрочный оптимизм.

Мы исходим из того, что страх перед белым перемещением и новыми культурными ценностями, которые подрывают воспринимаемую сущность «американизма», а не экономики, являются основными движущими силами тех, кто больше всего хочет работать вне унаследованных конституционных правил и норм.Тревога и гнев по поводу грядущей потери белого большинства отражаются во мнениях о расовом разнообразии, которые сильно различаются в зависимости от поколения. 62% представителей множественного числа и 61% миллениалов считают, что растущее расовое и этническое разнообразие идет на пользу Америке, по сравнению с 48% представителей бумеров и 41% даже более старшего молчаливого поколения. Многочисленные республиканцы также гораздо чаще, чем их старшие коллеги из Республиканской партии, согласны с этим утверждением.

Подобные разрывы между поколениями существуют и в вопросе о том, являются ли иммигранты благом или бременем для страны: 75% миллениалов говорят, что они приносят пользу, по сравнению с 52% бумеров и 44% молчунов.Большинство (53%) обоих молодых поколений считают, что «жениться друг на друге людьми разных рас» — это хорошо, в отличие от 30% бумеров и 20% молчаливых — еще одно свидетельство того, что восходящий электорат вряд ли боится загрязнения. белой культуры и крови «другими».

Хотя не всегда верно то, что, поскольку «ветка согнута, дерево наклонено», отношение к расе двух самых молодых поколений Америки дает надежду на то, что время может быть на нашей стороне в реализации стратегии сдерживания.

План мероприятий по сдерживанию

Стратегия внутреннего сдерживания предлагает ряд действий, которые те, кто хочет защитить демократию, могут предпринять сейчас, не дожидаясь, пока демографические факторы победят внутренний авторитаризм.

В обороне:

1. Уважая конституционные права каждого, нельзя позволять меньшинству подавлять выраженную волю большинства. Обеспечение управления большинством и блокирование авторитарных меньшинств от захвата федеральной власти требует сведения к минимуму махинаций; устранение подавления избирателей; реформирование, если не устранение, правила Сената о флибустьерстве; и сделать финансирование кампании максимально прозрачным.

2. Алгоритмы социальных сетей должны быть изменены или, по крайней мере, дополнены «промежуточным программным обеспечением» в рамках реформы раздела 230 Закона о пристойности в коммуникациях от 1996 года. Это поможет потребителям социальных сетей оценить надежность источника того, что они видят. и поощрять знакомство с различными точками зрения. Также следует поощрять дальнейшие эксперименты с независимыми структурами управления для определения приемлемости политического контента на платформах социальных сетей, подобных той, которую развернула Facebook.
3. Необходимо провести четкую грань между насилием и мирными протестами. Правоохранительные органы должны энергично и открыто бороться с угрозой насилия со стороны той части авторитарного меньшинства, которая готова применить силу для достижения своих политических целей. Как показывают профили некоторых из обвиняемых в мятеже 6 января, почти девяносто процентов не были связаны с экстремистскими группировками, и их было трудно отличить от вашего ближайшего соседа. Судебное преследование и тюремное заключение тех, кто прибегнет к насилию, будь то гордый мальчик или фармацевт с улицы, будут иметь решающее значение для сдерживания попыток политических изменений вне правил демократического правления.

Сдерживание также требует устойчивого и непрерывного противодействия авторитарным взглядам, как утверждал Кеннан в своем меморандуме о сдерживании коммунизма. В ожидании, когда более демократически настроенные поколения выйдут на избирательную сцену:

1. На ложь и искажение реальности нужно реагировать решительно и настойчиво. Выборы не были украдены, защитники иммиграции не мотивированы заменой белых, белые не подвергаются большей дискриминации, чем черные.Все те, кто находится в поле зрения общественности, включая комментаторов, а также выборных должностных лиц, должны нести ответственность всякий раз, когда они распространяют такую ​​ложь.
2. Необходимо создать институты, столь же эффективные, как Национальный демократический институт, в распространении идеи демократии во всем мире, чтобы укрепить веру молодых американцев в демократию здесь, дома. Хотя большинство молодых людей не симпатизируют авторитарным взглядам, они далеко не убеждены в том, что конституционная демократия является наилучшей формой правления для осуществления социальных изменений, к которым они стремятся, исходя из того, что они испытали в своей жизни.Прежде всего, мы должны продемонстрировать, что демократия работает, поскольку тупиковое управление подорвет веру в нашу демократическую систему, что бы мы ни делали.

Сдерживание предлагает реалистичную стратегию предотвращения захвата власти авторитарным меньшинством на выборах или вне закона. Это позволит выиграть время, пока те поколения, которые сильнее привязаны к демократическим ценностям, не возьмут власть в свои руки и не защитят нашу демократию до тех пор, пока они этого не сделают. Наконец, это позволяет борцам за демократию — консерваторам и либералам, демократам и республиканцам — действовать сообща, не полагаясь на изменение взглядов других.То, что эта стратегия сработала для победы в холодной войне, не является гарантией того, что она сработает в нашей внутренней борьбе с авторитаризмом. Но он предлагает нам самый реальный вариант победы в этой войне.

Автократия — обзор | ScienceDirect Topics

7.4.4 Роль государства

Поскольку в Китае авторитарное государство, очень легко поверить, что авторитаризм является ключом к пониманию экономического успеха Китая. Предыдущий обзор в этой главе доказал, что это убеждение, если не полностью ошибочное, является грубым упрощением того, что произошло в Китае.Это не означает, что государство не играло роли в экономическом росте Китая; на самом деле, это сыграло важную роль. Однако ученым необходимо изучить, какова эта роль и почему она способствовала экономическому росту.

Наиболее распространено мнение, что китайское государство является государством развития. Например, Lee (2008) резюмирует три общие черты правительств Китая, Японии и Кореи: инвестиции в потенциал, включая человеческий капитал и технологический прогресс; постепенность; и вмешательство правительства.Подобно классическим аргументам в пользу государства развития, в этом резюме предполагается, что три правительства предпринимают сознательные действия для обеспечения экономического роста. Лин (2009) привносит в анализ стратегию развития. По его формулировке, экономический успех Китая в эпоху реформ является результатом сознательного изменения правительством своей стратегии развития. До 1978 года китайское правительство приняло HIDS, что не соответствовало сравнительным преимуществам Китая в трудоемкой отрасли; после 1978 г. была принята стратегия сравнительного преимущества, с помощью которой Китай встал на путь роста, предполагающий модернизацию промышленности, которая последовала за улучшением обеспеченности Китая факторами производства.Теоретически стратегия сравнительного преимущества по сути эквивалентна предоставлению рынку возможности выбора. Лин утверждает, однако, что на самом деле существует множество рыночных сбоев, поэтому требуется сознательный выбор со стороны правительства.

То, что школа развития штата не объяснила полностью, так это то, почему и как правительство может проводить политику стимулирования роста. В частности, это не объясняет, почему одни авторитарные правительства могут проводить такую ​​политику, а другие нет. В последние годы появляется небольшая, но растущая литература, пытающаяся ответить на этот вопрос.Две статьи в этой области имеют прямое отношение к Китаю; оба они подчеркивают институционализацию правящей партии как движущей силы для улучшения экономических показателей в автократиях.

Besley and Kudamatsu (2008) строят модель «принципал-агент», чтобы показать, что селекторат с большей вероятностью избавится от плохих лидеров, если у него будет более прочная власть в разделенном обществе. Они предоставляют пять тематических исследований (в том числе одно по Китаю), чтобы проиллюстрировать свое теоретическое предсказание. Институционализация встроена в условия, которые они определили для улучшения экономических показателей.Во-первых, институционализация помогает селекторату — правящей партии — закрепить свою власть. Что еще более важно, у селектората должен быть набор заранее согласованных правил — форма институционализации — чтобы избавиться от плохих лидеров. Если вождь — абсолютный деспот, избавиться от него почти невозможно, кроме как прибегнуть к насилию. Gehlbach и Keefer (2008) предоставляют более прямые доказательства роли партийной институционализации. Они обнаружили в межстрановой регрессии, что автократии показали лучшие результаты с точки зрения экономического роста, когда их правящие партии имели более длительную историю.Они интерпретируют этот вывод как свидетельство положительной роли партийной институционализации. В частности, их теоретическая модель рассматривает обмен информацией внутри партии как наиболее отличительную черту партийной институционализации. Члены партии уведомляются о поведении лидера и могут наказать последнего отказом. В результате лидер становится менее агрессивным по отношению к членам группы, которые затем с большей вероятностью будут вкладывать средства. Gehlbach и Keefer (2008) также используют Китай в качестве примера для иллюстрации своей теории.

Хотя их конкретные механизмы можно обсуждать, эти два исследования справедливо указали на то, что институционализация является одним из механизмов, отделяющих успешные автократии от несостоявшихся, тема, которая часто всплывает в трудах политологов, изучающих сравнительную политику. В случае с Китаем, институционализация КПК определенно была одним из ключевых факторов политики китайского правительства по стимулированию экономического роста. В эпоху Мао правительственные решения были случайными, в значительной степени зависевшими от личных предпочтений Мао, которые часто менялись.Когда началась реформа, одним из важных изменений, внесенных Дэн Сяопином в партию, была институционализация. Принятие правительственных решений было упорядочено, а права принятия решений были разграничены. Постоянный комитет политбюро ЦК был создан как главный орган принятия решений. Культ личности был ликвидирован, и укоренилось коллективное лидерство. Была введена обязательная пенсионная схема, а для высших руководителей было введено неявное ограничение срока полномочий.Было установлено правило преемственности, позволяющее лидерам следующего поколения выбираться нынешними лидерами и бывшими лидерами вместе. Кроме того, сформировалась триединая власть, в соответствии с которой три высших поста — партийный секретарь, президент и председатель военного комитета — принадлежат одному человеку, так что власть консолидируется, и раздоры, пережитые в эпоху Мао, могут быть устранены. избегали. ³⁴ Идеологически КПК распрощалась со своим революционным прошлым и превратилась во всенародную партию. ³⁵

В процессе трансформации КПК стала более элитарной. Этому способствовали факторы как со стороны предложения, так и со стороны спроса. Что касается предложения, КПК намеренно нацелилась на молодых людей из элитных университетов (Ли и Уолдер, 2001; Хань, 2007; Бишоп и Лю, 2008) и приложила больше организационных усилий к секторам с потенциально высокой рентой (Ху и Яо, 2012). . Что касается спроса, то люди по-прежнему хотят вступить в партию, потому что членство дает значительные премии в виде доходов и карьерного роста, особенно в секторах с высокой арендной платой (Hu and Yao, 2012). ³⁶ В результате КПК бросила вызов предсказанию теории перехода к рынку (Nee, 1989) и за последние 30 лет удвоила число своих членов до 68 миллионов.

По сути, тезис об институционализации повторяет ту роль, которую система сдержек и противовесов играла в более конституционализированных системах. Тем не менее, демократии по своей природе имеют систему сдержек и противовесов в качестве неотъемлемых институциональных элементов, однако их экономические показатели столь же разнообразны, как и среди автократий. Чтобы ответить на вопрос, почему одни автократии добились большего успеха, чем другие, нужно сделать еще один шаг и изучить социальные и экономические условия, которые сформировали автократии в разных местах.

В этом отношении отчет политолога Мередит Ву-Камингс о тайваньском и южнокорейском опыте дает проясняющие идеи. Она отмечает, что правительства Тайваня и Южной Кореи могли быть относительно свободны в принятии экономической политики, которая улучшала долгосрочные перспективы роста двух экономик на раннем этапе их экономического развития, потому что японские колонисты между 1895 и 1895 годами сделали два общества относительно равными. и 1945 г. (Ву-Камингс, 1997 г.). С одной стороны, Тайвань и Корея были назначены поставщиками сельскохозяйственных товаров в имперской японской версии Великого Восточно-Азиатского Содружества, поэтому городские промышленники в этих двух местах подавлялись.С другой стороны, японские колонисты в обоих местах намеренно ограничивали рост класса землевладельцев, опасаясь, что этот класс станет рассадником националистических настроений, и устраивали восстания против своего колониального господства. «Этот разрыв имел мощный уравнительный эффект, выравнивая доходы в большей степени, чем в большинстве развивающихся стран, и обеспечивая благодатную почву для создания эффективных интервенционистских государств, которым была предоставлена ​​относительно полная свобода действий для создания коалиции развития по своему усмотрению.(Ву-Камингс, 1997; стр. 331).

Хе и Яо (2011) используют идею Ву-Камингса для изучения Китая. Они создают повторяющуюся игру Штакельберга с участием трех действующих лиц, правительства и двух противоборствующих групп граждан, чтобы изучить, как социальное равенство побудило китайское правительство принять политику стимулирования роста. В модели две группы граждан соревнуются друг с другом за создание правительства, и как только правительство создано, другая группа может совершить революцию, чтобы свергнуть его, если ее политика не желательна для группы.Он и Яо показывают, что в идеальном марковском стационарном равновесии равная политическая власть двух групп побуждает правительство относиться к ним одинаково в социальном распределении, что, в свою очередь, гарантирует максимальный общественный выпуск. Они называют правительство в этот момент незаинтересованным правительством, то есть правительством, которое закрывает глаза на политическую идентичность, но вместо этого максимизирует общественный результат.

Как показано в разделе 7.2, Китай стал равноправным обществом, когда в конце 1970-х годов его экономика взлетела.Это благоприятное условие позволило КПК довольно долгое время игнорировать вопрос о перераспределении. Между тем, ни одна социальная группа не стала достаточно сильной, чтобы бросить вызов правящей позиции КПК, поэтому ей не нужно тратить ресурсы на защиту своего правления. Затем, чтобы максимизировать свои собственные выгоды, для КПК рационально проводить политику стимулирования роста, потому что экономический рост обеспечивает легитимность ее правления и ощутимые материальные выгоды для ее основных членов. Однако бесплатных обедов в мире не бывает.Подход КПК, ориентированный на рост, способствовал увеличению неравенства доходов в стране, что потенциально может подорвать ее незаинтересованность в обществе. В разделе 7.7 этот вопрос будет обсуждаться более подробно.

Подводя итог, можно сказать, что китайское правительство приняло политику стимулирования роста как потому, что в Китае изначально были благоприятные социальные и политические условия, так и потому, что его политическая система ввела институты, которые согласовывают личные интересы чиновников с интересами общества.Стоит отметить, что эти учреждения не следовали никаким планам; вместо этого они представляют собой условные меры, направленные на решение наиболее неотложных вопросов, стоящих перед лицами, принимающими решения. На философском уровне это результат веры китайских лидеров в прагматизм: истины в последней инстанции не существует; то, что происходит сегодня, является разумным результатом, если оно улучшает мир (Bromley, 2009). У этого убеждения есть недостатки, но оно помогло Китаю пройти через бурную фазу экономических реформ.

НОВЫЙ ОТЧЕТ: Атаки на демократию усиливаются по мере распространения автократии в Европе и Евразии

Избранные лидеры в Европе и Евразии подрывают те самые институты, которые привели их к власти, отвергая демократические нормы и продвигая альтернативные системы авторитарного управления, согласно Nations in Transit , ежегодный отчет Freedom House о состоянии демократии в регионе.

Выпуск этого года, Страны в переходном периоде 2021: антидемократический поворот , подчеркивает, в какой степени такие страны, как Венгрия и Польша, которые способствовали более широкому переходу к демократии в 1990-х годах, демонстрируют признаки углубления автократизации.Это не аномалии, а часть системного сдвига к авторитаризму в Европе и Евразии, который может иметь глобальные последствия. Антидемократические лидеры учатся друг у друга тому, как консолидировать власть и подавлять политическое инакомыслие, избегая наказания со стороны международных организаций.

Общая сила демократии в регионе снижалась 17 лет подряд, согласно данным Nations in Transit , , а количество стран, классифицируемых как демократии, упало до самого низкого уровня с момента первого выпуска отчета в 1995 году.Лидеры, которые обратились к антидемократическим формам правления, придерживаются схожих стратегий: премьер-министр Виктор Орбан в Венгрии впервые применил модель подавления независимых СМИ, которая с тех пор распространилась на Польшу и Сербию, правящие партии Венгрии и Польши усиливают атаки на ЛГБТ+. сообщества, а также группы этнических и религиозных меньшинств, и все они пытаются ослабить верховенство закона, нападая на независимость судебной системы.

Польша и Венгрия выделяются своим беспрецедентным демократическим ухудшением за последнее десятилетие, но большинство стран, включенных в список стран транзита , в настоящее время находятся в худшем положении, чем 10 лет назад.

«Распространение автократии в Европе и Евразии имеет далеко идущие последствия не только для региона, но и для всего мира», — сказал Майкл Дж. Абрамовиц, президент Freedom House. «Демократически избранные лидеры отворачиваются от демократии и создают свои собственные искаженные реальности, чтобы консолидировать и сохранить власть. Своими успехами эти антидемократические режимы подают пример и подпитывают рост авторитаризма в соседних странах. Если их не остановить, они могут подорвать демократию и узаконить злоупотребление властью в Европе и за ее пределами.

В России и Беларуси, которые в докладе отнесены к консолидированным авторитарным режимам, за последний год значительно усилились репрессии. Жестокое подавление продемократических демонстрантов в Беларуси, попытка Кремля убить антикоррупционного активиста и лидера оппозиции Алексея Навального, а также недавняя демонстрация силы российскими военными вдоль границ Украины демонстрируют, на что готовы пойти эти режимы, чтобы остаться у власти. .

Страны в пути задокументировал не только распространение авторитаризма в Европе и Евразии, но и десятилетнюю борьбу за демократические реформы.Армения, которая ранее фиксировала самое большое улучшение, когда-либо отмеченное в отчете, впервые со времен Бархатной революции регрессировала, а Кыргызстан, который ранее добился прогресса в направлении демократического правления, вернулся к силовому правлению в 2020 году.

«Упадок демократии в Европе и Евразии вызывает глубокую тревогу, особенно в контексте 15 лет подряд ухудшения демократии на глобальном уровне», — сказала Зелике Чаки, директор по исследованиям Европы и Евразии в Freedom House.«Авторитаризм — это не чисто национальная проблема, а проблема, которая может распространиться и заразить целые регионы и даже континенты. Европейские демократии и группы гражданского общества должны координировать свои действия в поддержку продемократических движений в странах, где авторитаризм набирает силу. Изменения должны исходить изнутри, но чтобы дать шанс этим усилиям и остановить антидемократическую волну, европейские демократии и их партнеры должны выйти на поле, подать пример и преодолеть ложь о том, что автократия является жизнеспособной альтернативой демократии.

Nations in Transit 2021 оценивает состояние демократического управления в 29 странах от Центральной Европы до Центральной Азии. Рейтинг страны относится к условиям и событиям в период с января по декабрь 2020 года.

Основные выводы:

• Демократий в Европе и Евразии меньше, чем когда-либо за всю 26-летнюю историю стран транзита . Из 29 оцененных стран 10 были оценены как демократические, 10 — как гибридные режимы и девять — как авторитарные режимы. Ни одна страна не изменила категории в этом году.
• С 2005 года средний показатель демократии в регионе снижается каждый год — 17 лет подряд . В этом году показатели демократии в восемнадцати странах снизились, только в шести странах они улучшились, а в пяти странах не произошло чистых изменений. Распространение авторитаризма продолжает значительно опережать демократический прогресс.

• Наибольшее снижение произошло в Польше (-0.36), где произошло второе по величине падение за один год, когда-либо зарегистрированное, и в Венгрии (-0,25). Показатели демократии в обеих странах являются самыми низкими за все 17 лет общего упадка.
• Наиболее распространенным типом режима в Евразии остается «консолидированный авторитарный». Армения — единственный полуконсолидированный авторитарный режим в Евразии, а Грузия, Молдова и Украина — единственные гибридные/переходные режимы в этом субрегионе. В Евразии нет демократий.
• Наиболее распространенным типом режима на Балканах по-прежнему остается «гибридный/переходный». Единственным исключением является Хорватия, которая считается полуконсолидированной демократией.
• Несмотря на самый резкий спад за последнее десятилетие, Центральная Европа остается субрегионом с самыми высокими показателями; наиболее распространенным типом режима является «консолидированная демократия». Болгария, Польша и Румыния являются единственными полуконсолидированными демократиями в Центральной и Восточной Европе; Венгрия является единственным гибридным/переходным режимом.

Неудачи в демократических реформах:

• Достигнув в 2019 году прогресса в направлении статуса гибридного/переходного режима, Армения регрессировала за последний год. Это первый случай, когда ее демократия потеряла позиции после Бархатной революции 2018 года.
• Несмотря на некоторые улучшения за прошедшие годы, Грузия демократия вернулась к своим показателям 2011 года, последнего года перед тем, как нынешняя правящая партия сменила непопулярное и все более репрессивное правительство.
• Кыргызстан Резкое возвращение к правлению сильного оставило его рейтинг немного ниже, чем в 2010 году, в год его последней революции.
• В Украине усилия правительства по проведению реформ продолжали встречать сильное сопротивление со стороны укоренившихся интересов в течение 2020 года, в результате чего оценка демократии оставалась относительно неизменной после восстания сторонников демократии и российского вторжения в 2014 году.

Основания для надежды:

• Узбекистан (+0.11) и Северная Македония (+0,07) пережили наибольший демократический прогресс в 2020 году.
• Показатель демократии в Боснии и Герцеговине улучшился впервые с 2006 г. благодаря крупному шагу вперед в области местного демократического управления: первым муниципальным выборам в городе Мостар с 2008 г.
• Латвия и Литва , исторически высокие показатели в рейтинге Страны транзита , улучшили свои показатели демократии после трех лет спада.
• Словакия остановила двухлетний упадок демократии после того, как избиратели в 2020 году свергли правящую партию Смер-СД.
• Показатель отчета Гражданское общество оставался относительно высоким во многих странах, отражая важный вклад гражданского общества в демократическую устойчивость во всем регионе.