Акмеисты это кто: «Акмеи́зм» — происхождение и значение слова
Акмеизм в литературе — основные черты и представители
Русский акмеизм как литературное направление возник тогда, когда политический подъем в России соседствовал с усталостью общества от бурных исканий предыдущих годов.
В настоящее время принято называть это течение акмеизмом
Акмеизм — история определения
( от греческого «Акме» — цветение, вершина, острие).
Однако у этого литературного направления существовало еще два названия – адамизм (От первого человека – Адама) и кларизм (от французского «Кларе» — ясность).
Черты акмеизма как литературного направления
Ими считаются:
- декларация разрыва с символизмом
- преемственность с предшественниками
- отказ от символа как единственного способа поэтического воздействия
- «самоценность каждого явления» в творчестве
- отрицание мистического
- краеугольный камень акмеизма – имена Шекспира.
Рабле, Ф.Вийона, Т.Готье, а также поэзию И.Анненского - соединение в творчестве внутреннего мира человека с «мудрой физиологичностью»
- «одежда безупречных форм» (Н.Гумилев).
Рабле, Ф.Вийона, Т.Готье, а также поэзию И.АнненскогоРусские акмеисты в большей степени, чем символисты, уходили в круг чисто литературных задач. В отечественной классике и в мировой литературе они выбирали то, что в философии творчества было связано со стихией непосредственной жизненности, в круг «неполитизированной» культуры, в поиски поэтического слова.
Основные представители акмеизмаН.Гумилев С.Городецкий, О.Мандельштам, А.Ахматова, В.Нарбут. В какой-то степени Г.Адамович, И.Одоевцева, Г.Иванов, Н.Оцуп.
Акмеисты издавали журналы «Аполлон» и «Гиперборей».
О.Мандельштам
Так, О.Мандельштам в статье «О природе слова» восхищался «Номинализмом » русского языка.
«У футуристов, — пишет Мандельштам, — слово как таковое еще ползает на четвереньках, в акмеизме оно впервые принимает более достойное вертикальное положение и вступает в каменный век своего существования».
«Для акмеистов сознательный смысл слова, Логос, такая же прекрасная форма, как музыка для символистов».В отличие от символистов поэты-акмеисты в России не мыслили циклами, мифами, всевозможными сцеплениями. Они стремились к освобождению поэзии от общих мест, дезинтеграции поэзии.
Общим для них было и освобождение от избыточной исповедальности.
Формула акмеизма по Гумилеву
Созданье тем прекрасней,
Чем взятый материал
Бесстрастней –
Стих, мрамор иль металл.
Или у Мандельштама:
Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа,
Среди немолчного напева
Печальной тишины лесной.
Такое единство в теории не исключало особенностей творческого развития каждого, кто причислял себя к этому литературному направлению в культуре Серебряного века— русскому акмеизму.
Так, в поэзии О.Мандельштама нет концентрации на образе лирического героя.
Лирическое Я поэта скрывается в подтексте, в смысловой атмосфере поэтических текстов. Мандельштам выдвинул тезис о поэтическом зодчестве. Слово как некий камень, который положен в основу здания поэзии.
Первый сборник стихов поэта так и назывался — «Камень». Предметность стихов Мандельштама всегда связана с настроением персонажа. Наряду с камнем поэтизируются музыка, мир идей, архитектура. Мир поэта чужд мистике или символу. Предельная ясность и вещность – вот характеристики этого мира («Прекрасен храм, купающийся в мире…», «Notre Dame»).
А.Ахматова и акмеизм
Стихи ранней Ахматовой — это мир звучаний и красок, запахов и веса («Смуглый отрок бродил по аллеям…»). Стихи предельно ясные: простота видения, мир предметов, который окружает лирическую героиню, разговорный характер поэтической речи, монологичность, тяготение к сценичности стиха, при этом главным становится лаконизм сюжета («Проводила друга до передней…»).
В то же время Ахматова чужда в поэзии гедонизма и «божественной физиологии».
Для самого Н.Гумилева акмеизм – это пафос героического, культ мужского риска, мужества, отвага, утверждение высокого пафоса жизни. Гумилев всегда точен в деталях. В то же время он, как и многие акмеисты обращен к предыдущим векам мировой культуры («Падуанский собор», «Пиза»). При этом в отличие от Блока, который, например, в Италии увидел закат былого величия, у Гумилева – это жизнеутверждающие, яркие и чистые краски.
Наша презентация
Значение русского акмеизма
Судьба русского акмеизма, как и многих литературных направлений, характеризующих Серебряный век русской культуры, во многом трагична.
Акмеизм при всей декларации ясности, жизнеутверждения должен был отстаивать себя в борьбе. Долгие годы советской истории об этих поэтах практически не говорили.
Судьба многих акмеистов в России трагична. Н.Гумилев расстрелян, В.Нарбут и О.Мандельштам уничтожены. Трагическая судьба выпала на долю А.Ахматовой.
В то же время, по выражению американского профессора-русиста О.Ронена, вместе с акмеизмом был похоронен «платиновый век» русской поэзии.
Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость — поделитесь
Акмеизм в литературе Серебрянного века и его особенности
Акмеизм в литературе Серебряного века
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Ярким примером может послужить стихотворение Анны Ахматовой «Песня последней встречи» (1911).
Казалось бы, чёткое и ясное предметное изображение, но сколько ассоциаций вызывает эта краткость, как много не выражено словесно, но угадывается, додумывается. Это – акмеизм.
Особенности акмеизма
- возврат к первичному значению слова, к ясности и точности образов;
- изображение реального предметного мира, отказ от мистичности и туманности символизма;
- увлечение предметностью, внимание к деталям;
- стилистическое равновесие, отточенность композиции;
- обращение к прошлым культурным эпохам, восприятие мировой культуры как общей памяти человечества;
- проповедь «земного» мироощущения, поэтизация мира первозданной природы.
Акмеизм как литературное направление
Акмеизм возник в противовес символизму и, можно сказать, в недрах символизма, потому что молодые будущие поэты-акмеисты учились у символистов стихотворной технике. Они читали свои стихи в «башне» Вяч. Иванова, выслушивали критические замечания старших коллег и поначалу не думали о том, что образуют новое литературное направление. Но неприятие символистских теорий сначала объединило их в «кружок молодых», а затем они вообще отделились от символистов и организовали «Цех поэтов», начали издавать свой журнал «Гиперборей». Именно там они печатали свои статьи о новом литературном течении, свои стихи. На одном из заседаний «Цеха поэтов» в 1912 году и было решено объявить о создании нового поэтического течения. Из двух предложенных названий – акмеизм и адамизм – прижилось первое. В его основе лежит древнегреческое слово, означающее «вершина, высшая степень чего-либо». Такой вершиной акмеисты считали своё творчество.
Акмеистами были такие поэты, как Николай Гумилёв, Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Сергей Городецкий, Михаил Зенкевич, Михаил Лозинский, Владимир Нарбут и др.
Это литературное течение просуществовало недолго, так как детально разработанной философско-эстетической программы не было создано, да и рамки единого поэтического направления оказались тесны для таких талантливых поэтов, какими были Гумилёв, Ахматова, Мандельштам. К началу Первой мировой войны произошёл раскол акмеизма, и хотя затем предпринимались попытки возродить объединение (в 1916 году второй «Цех поэтов», в 1920 – третий), акмеизм так и не стал ведущим поэтическим направлением.
Акмеизм в русской литературе
Акмеизм – литературное течение, характерное только для русской литературы. Этой уникальностью акмеизм ещё более интересен. В настоящее время интерес к акмеизму, возможно, тем и обусловлен, что с ним связаны судьбы и творчество поэтов-акмеистов, оказавших огромное влияние на поэзию ХХ века.
Заслуга акмеистов в том, что они нашли особенные, тонкие способы передачи внутреннего мира лирического героя.
Часто состояние души героя передавалось движением, жестом, перечислением вещей, которые порождали множество ассоциаций. Такая «материализация» переживаний характерна для многих стихов Анны Ахматовой.
Поэтический гений Ахматовой проявляется в выборе и размещении деталей, которые рождают смысловую глубину текста. Соседство деталей часто бывает неожиданным. Сообщениям о действиях и чувствах лирических героев сопутствуют описания природы или пространства города с его архитектурой, образы мировой литературы, упоминания о событиях истории, об исторических героях. По силе воздействия стихи Ахматовой являются действительно вершиной поэзии, и в них смысл названия «акмеизм» становится справедливым.
Урок 9. акмеизм в русской литературе начала хх века — Литература — 11 класс
Литература
11 класс
Урок № 9
Акмеизм в русской литературе в начале ХХ века
Перечень вопросов, рассматриваемых в теме:
- Творчество представителей течения;
- Художественные особенности и способы лирического самовыражения акмеистов
Глоссарий
Акмеизм – это одно из модернистских направлений русской поэзии, которое сформировалось в начале ХХ века как искусство совершенно точных и взвешенных слов.
Метафора – оборот речи, состоящий в употреблении слов и выражений в переносном смысле на основе аналогии, сходства, сравнения.
Неореализм – «традиционная проза», ориентированная на традиции классики (возвращение к реалистической эстетике XIX века) и обращённая к историческим, социальным, нравственным, философским и эстетическим проблемам современности.
Сравнение – слово или выражение, содержащее уподобление одного предмета другому.
Эпитет – в поэтике: определение, прибавляемое к названию предмета для большей изобразительности.
Эпоха – это общность мировоззрения, образа жизни, идей, представления о мире.
Список литературы
Основная литература по теме урока
1. Журавлёв В. П. Русский язык и литература. Литература. 11 класс. Учебник для общеобразовательных организаций. Базовый уровень. В 2 ч. Ч 1. М.: Просвещение, 2015. — 415 с.
Дополнительная литература по теме урока
1. Е. А. Маханова, А. Ю.
Госсман. Краткий пересказ. Русская литература. 9-11 классы. Р.-на-Д. Феникс. 2017. — 95 с.
Теоретический материал для самостоятельного изучения:
Основоположниками акмеизма были Николай Гумилёв и Сергей Городецкий, которые в 1912 году с Осипом Мандельштамом, Владимиром Нарбутом, Анной Ахматовой, Михаилом Зенкевичем и некоторыми другими поэтами объединились в кружок «Цех поэтов».
Слово «akme», в переводе с греческого, означает высшую степень, расцвет и зрелость. Акмеисты провозглашают свою автономию от символизма, отказываются от художественной образности и выступают за реалистичный взгляд в поэзии.
В 1913 году Гумилёв в качестве начальника экспедиции от Академии Наук уезжает на полгода в этнографическую экспедицию в Африку. Под впечатлением от этого путешествия поэт пишет серию стихов, вошедших в сборник «Шатёр». Среди них ставшие знаменитыми «Жираф», «Носорог», «Абиссинские песни». Следуя акмеистической традиции, поэт даёт реальную картину, в которой отсутствуют символистские ноты.
Вот отрывок из стихотворения «Носорог»
Видишь, мчатся обезьяны
С диким криком на лианы,
Что свисают низко, низко,
Слышишь шорох многих ног?
Это значит — близко, близко
От твоей лесной поляны
Разъярённый носорог…
Точность в деталях и четкость образов, как поэтическая концепция акмеизма особенно характерны для творчества Анны Ахматовой. Ранняя лирика поэтессы («Вечер», «Чётки», «Белая стая») – о любви. При этом она прекрасно укладывается в канон акмеизма: в стихах присутствует предметность и чёткость. В поэтике Ахматовой большое значение имеют детали. К примеру, одно из её стихотворений, посвящённое Николаю Гумелёву:
В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашей встречи, мальчик мой весёлый.
Только ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебедёнок.
А на жизнь мою лучом нетленным
Грусть легла, и голос мой незвонок.
Перед читателем раскрывается история знакомства двух поэтов в Царском Селе в годы их юности.
Собственное внутреннее состояние автор передаёт чётко, но ёмко: «грусть легла» и «голос незвонок».
Ещё один яркий представитель акмеизма, Осип Мандельштам, начинает свой творческий путь как ученик символистов. Первая книга молодого поэта «Камень» выходит в 1913 году под маркой издательства «Акмэ» и представляет читателю Мандельштама-акмеиста. Литературоведы указывают на то, что свою приверженность к концепции акмеизма автор обозначил уже в названии сборника. В качестве первоначальной материи для возникновения настоящего искусства автор выводит образ тишины. Этому посвящено стихотворение «Silentium». В нём молчание предстает как синоним той «первоначальной немоты», которая предшествует рождению поэтического слова. Мандельштам высказывает свою поэтическую позицию и в другом стихотворении:
Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне, — и чем я виноват,
Что слабых звёзд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь:
Который час, его спросили здесь,
А он ответил любопытным: вечность!
Противопоставляя луну и циферблат, Мандельштам обозначает переход от символизма к акмеизму.
В стихотворении присутствует антитеза: поэт принимает конкретные «циферблат», «час» и противопоставляет их абстрактным «недосягаемая луна», «вечность».
Подобное деление мы видим в ещё одном стихотворении:
Я ненавижу свет
Однообразных звёзд.
Здравствуй, мой давний бред –
Башни стрельчатой рост!
Кружевом, камень, будь,
И паутиной стань:
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань.
Будет и мой черёд –
Чую размах крыла.
Так – но куда уйдёт
Мысли живой стрела?
Или свой путь и срок
Я, исчерпав, вернусь:
Там – я любить не мог,
Здесь я любить боюсь.
Автор не принимает недосягаемые далёкие звёзды. Но, напротив, ему понятна высота башен – творение рук человека. Однажды Мандельштам объяснил эту мысль, сказав: «Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, которые сами умеем построить».
Следуя натуралистическому стилю и предметному реализму, поэты-акмеисты стремились вернуть литературу к жизни, к вещам, к человеку, к природе.
По сути, они развернули поэзию к реальному миру. Как литературное направление акмеизм просуществовал всего несколько лет, но оказал значительное влияние на судьбу русской поэзии XX века.
Примеры и разбор решения заданий тренировочного модуля
Единичный выбор.
Что акмеисты называли высшей точкой достижения художественной правды?
Творчество;
Окружение;
Любовь.
Правильный вариант: творчество.
Слово «akme», в переводе с греческого, означает высшую степень, расцвет и зрелость. Акмеисты провозглашают свою автономию от символизма, отказываются от художественной образности и выступают за реалистичный взгляд в поэзии.
Ребус-соответствие.
Соедините между собой термины и их определения.
Правильный вариант:
Акмеизм – это одно из модернистских направлений русской поэзии, которое сформировалось в начале ХХ века как искусство совершенно точных и взвешенных слов.
Критический реализм – это правдивое, достоверное изображение действительности.
Модернизм – это литературное направление, эстетическая концепция, формировавшаяся в 1910-е годы и сложившаяся в художественное направление в литературе военных и послевоенных лет.
Подсказка: акмеизм – модернистское течение в русской поэзии начала XX в., провозглашавшее, в отличие от символизма, материальность, предметность тематики и образов с позиции «искусства для искусства».
Акмеизм. Неоакмеизм и старшие акмеисты
Поэтов второй половины 20 века, в чьем творчестве явно прослеживаются связи с наследием акмеизма, объединяют определением «неоакмеизм». Давайте поговорим о главных именах движения и его характерных чертах.
❇️ Неоакмеизм — это уже не реальная литературная группа, а условный термин. О том, кого причислять к неоакмеистам, можно поспорить, но в каждом поколении есть ряд авторов, для которых связь достаточно очевидна. В самом обширном исследовании неоакмеизма Е. Э. Фетисова называет следующие имена.
1️⃣ «Старшие неоакмеисты», вошедшие в литературу в середине века. Это Арсений Тарковский, Мария Петровых, Георгий Оболдуев и часть «фронтового поколения» — Давид Самойлов, Юрий Левитанский, Семен Липкин. К ним близка и Инна Лиснянская, хотя по возрасту она ближе к следующему поколению.
2️⃣ «Шестидесятники»: Белла Ахмадулина, Лев Лосев, Юнна Мориц, Александр Кушнер. В их понимании акмеистского наследия важна линия ранней Ахматовой — камерная «дневниковая» лирика, эффект разговорного стиха, а также возвращение «петербургского текста». Для «ахматовских сирот» — Иосифа Бродского, Дмитрия Бобышева, Анатолия Наймана и Евгения Рейна — естественно, тоже значима связь с Серебряным веком вообще и с Мандельштамом и Ахматовой, но Бродский вырос в слишком сложную фигуру, чтобы его можно было вписать в одну тенденцию.
3️⃣ Поколение «задержанной литературы» 1970-1980-х. Большая часть русской литературы 20 века в советскую эпоху не доходила до читателя вовремя.
Последнее «задержанное поколение» заведомо не рассчитывало на нормальную литературную карьеру и до конца 80-х строило свою литературную жизнь в андеграунде. К неоакмеистам из них можно отнести Виктора Кривулина, Сергея Стратановского, Ларису Миллер, Галину Умывакину, Ольгу Седакову.
❓ Как и в самом акмеизме, мы видим совершенно разных поэтов — что у них общего?
📚 Прежде всего — «тоска по мировой культуре». М. Липовецкий, М. Эпштейн и другие специалисты по позднесоветской поэзии противопоставляют в ней две тенденции.
🔸 Первая, неоакмеистическая — восстановление связей, реконструкция истории и обязательно поиск конкретных партнеров по диалогу в литературе прошлого, прародителей и учителей. Прибегая к цитатам и аллюзиям, неоакмеисты склонны прямо называть имена важных для них поэтов, а цитатность их текстов читается как попытка вписать себя в общий культурный контекст.
🔸 Вторая тенденция лучше всего воплотилась в концептуализме, но ее можно определить и как постмодернистскую: вместо наследования, продолжения — игра, ироническое переворачивание, обнажение иллюзорности истории.
Поэтому неоакмеистов относят иногда и к неотрадиционалистам, хотя их тексты не имеет отношения к культурному консерватизму. Сохранение живой, личностной традиции как залог выживания поэзии — общий пафос всех трех поколений. Есть и конкретное общее для акмеистов и неоакмеистов сверхзначимое имя — Данте.
⚡️ Неоакмеизм находился в сложных отношениях с официальной культурой. Акмеистская эстетика могла развиваться и в советской подцензурной, разрешенной литературе, и в запрещенной. Как мы помним, из первой акмеистской шестерки двое — Городецкий и Зенкевич — сумели более или менее найти себе место в советской литературе.
⭐️ Среди молодых советских поэтов 1920–30-х годов немало учеников Гумилева или Нарбута: Николай Тихонов, Илья Сельвинский, Эдуард Багрицкий. Но для неоакмеистов, принимала их система или отвергала, была принципиальна идея единой мировой поэзии и приоритет слова и культуры.
📍 Еще одно свойство неоакмеизма — тяга к мифу. Поэт создаетсвоего рода авторскую мифологию, в которой всегда центральное место занимает мифологизированный образ творчества — поэзия должна отвечать на вопрос, в чем ее исток, сила, судьба.
Акмеизм: история, теория, практика
«К земному источнику поэтических ценностей»
Лидия Гинзбург
В 1906 году Валерий Брюсов заявил, что «круг развития той литературной школы, которая известна под названием “новой поэзии”, можно считать замкнувшимся».
Из символизма выделилось новое литературное течение – акмеизм, – которое противопоставило себя первому, в пору его кризиса. Он отразил новые эстетические тенденции в искусстве «серебряного века», хотя полностью с символизмом не порывал. В начале своего творческого пути молодые поэты, будущие акмеисты, были близки символизму, посещали «ивановские среды» – литературные собрания на петербургской квартире Вячеслава Иванова, получившей название «башня». В «башне» Иванова велись занятия с молодыми поэтами, где они обучались стихосложению.
Возникновение нового течения относится к началу 1910-х годов.
Оно получило три неидентичных названия: «акмеизм» (от греч. «акме» – цветение, вершина, высшая степень чего-либо, острие), «адамизм» (от имени первого человека Адама, мужественный, ясный, непосредственный взгляд на мир) и «кларизм» (прекрасная ясность). Каждое из них отражало особую грань устремлений поэтов данного круга.
Итак, акмеизм – это модернистское течение, декларировавшее конкретно-чувственное восприятие внешнего мира, возврат слову его изначального, не символического смысла.
Формирование платформы участников нового движения протекает сначала в «Обществе ревнителей художественного слова» («Поэтической академии»), а затем в созданном в 1911 году «Цехе поэтов», где художественную оппозицию возглавили Николай Гумилев и Сергей Городецкий.
«Цех поэтов» – это содружество стихотворцев, объединенных ощущением, что символизм уже прошел свой высший пик. Название это относило ко времени средневековых ремесленных объединений и показывало отношение участников «цеха» к поэзии как к чисто профессиональной сфере деятельности.
«Цех» был школой профессионального мастерства. Костяк «Цеха» образовали молодые, только недавно начавшие печататься поэты. Среди них были те, чьи имена в последующие десятилетия составили славу русской литературы.
К наиболее видным представителям нового течения относились Николай Гумилев, Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Сергей Городецкий, Николай Клюев.
Собирались на квартире у одного из членов «Цеха». Расположившись по кругу, один за другим читали свои новые стихи, которые затем подробнейшим образом обсуждали. Обязанность вести собрание вменялась одному из синдиков – руководителей «Цеха».
Синдик обладал правом с помощью специального звонка прервать речь очередного оратора, если она носила слишком общий характер.
Среди участников «Цеха» почиталась «домашняя филология». Они внимательно изучали мировую поэзию. Не случайно в их собственных произведениях зачастую слышатся чужие строки, много скрытых цитат.
В ряду своих литературных учителей акмеисты выделяли Франсуа Вийона (с его жизнеприятием), Франсуа Рабле (с присущей ему «мудрой физиологичностью»), Вильяма Шекспира (с его даром проникновения во внутренний мир человека), Теофиля Готье (поборника «безупречных форм»). Следует прибавить сюда поэтов Баратынского, Тютчева и русскую классическую прозу. К числу непосредственных предшественников акмеизма надо отнести Иннокентия Анненского, Михаила Кузмина, и Валерия Брюсова.
Во второй половине 1912 года шесть наиболее активных участников «Цеха» – Гумилев, Городецкий, Ахматова, Мандельштам, Нарбут и Зенкевич – провели целый ряд поэтических вечеров, где заявили о своих претензиях вести русскую словесность в новом направлении.
Владимир Нарбут и Михаил Зенкевич в своих стихах не просто выступили в защиту «всего конкретного, действительного и жизненного» (как писал в одной из заметок Нарбут), но и шокировали читателя обилием натуралистических, порой весьма неаппетитных подробностей:
И мудр слизняк, в спираль согнутый,
Остры без век глаза гадюк,
И в круг серебряный замкнутый,
Как много тайн плетет паук!
М.
Зенкевич. «Человек» 1909–1911
Подобно футуристам Зенкевич и Нарбут любили эпатировать читателя. Поэтому их часто называли «левыми акмеистами». Напротив, «справа» в списке акмеистов оказались имена Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама – двух поэтов, которых иногда записывали в «неоклассицисты», имея в виду их приверженность к строгому и четкому (как у русских классиков) построению стихотворений. И, наконец, «центр» в этой группе занимали два стихотворца старшего поколения – синдики «Цеха поэтов» Сергей Городецкий и Николай Гумилев (первый был близок к Нарбуту и Зенкевичу, второй – к Мандельштаму и Ахматовой).
Шесть этих поэтов не были абсолютными единомышленниками, но как бы воплощали идею равновесия между двумя крайними полюсами современной им поэзии – символизмом и натурализмом.
Программа акмеизма была провозглашена в таких его манифестах, как «Наследие символизма и акмеизм» Гумилева (1913), «Некоторые течения в современной русской поэзии» Городецкого, «Утро акмеизма» Мандельштама.
В этих статьях целью поэзии объявлялось достижение равновесия. «Искусство есть состояние равновесия прежде всего», – писал Городецкий. Однако между чем и чем в первую очередь пытались удержать «живое равновесие» акмеисты? Между «земным» и «небесным», между бытом и бытием.
Протертый коврик под иконой
В прохладной комнате темно, –
писала Анна Ахматова в 1912 году.
Это не означает «возврат к материальному миру, предмету», а стремление уравновесить» в пределах одной строки примелькавшееся, бытовое («Протертый коврик») и высокое, Божественное («Протертый коврик под иконой»).
Акмеистов интересует реальный, а не потусторонний мир, красота жизни в ее конкретно-чувственных проявлениях. Туманности и намекам символизма было противопоставлено мажорное восприятие действительности, достоверность образа, четкость композиции. В чем-то поэзия акмеизма – возрождение «золотого века», времени Пушкина и Баратынского.
С.Городецкий в своей декларации «Некоторые течения в современной русской поэзии» выступал против «размытости» символизма, его установки на непознаваемость мира: «Борьба между акмеизмом и символизмом… есть прежде всего борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время…», «мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий».
Образу поэта-пророка акмеисты противопоставили образ поэта-ремесленника, старательно и без лишнего пафоса соединяющего «земное» с «небесно-духовным».
И думал я: витийствовать не стану
Мы не пророки, даже не предтечи…
О.Мандельштам. Лютеранин, 1912
Органами нового течения стали журналы «Аполлон» (1909–1917), созданный писателем, поэтом и историком Сергеем Маковским и «Гиперборей», основанный в 1912 году и возглавленный Михаилом Лозинским.
Философской основой нового эстетического явления были прагматизм (философия действия) и идеи феноменологической школы (отстаивавшей «переживание предметности», «вопрошание вещей», «приятие мира»).
Едва ли не главной отличительной чертой «Цеха» стал вкус к изображению земной, обыденной жизни. Символисты порой жертвовали внешним миром ради мира внутреннего, сокровенного. «Цеховики» решительно сделали выбор в пользу тщательного и любовного описания реальных «степей, скал и вод».
Художественные принципы акмеизма закрепились в его поэтической практике:
1. Активное приятие многокрасочной и яркой земной жизни;
2. Реабилитация простого предметного мира, имеющего «Формы, вес и время»;
3. Отрицание запредельности и мистики;
4. Первобытно-звериный, мужественно-твердый взгляд на мир;
5. Установка на живописность образа;
6. Передача психологических состояний человека при внимании к телесному началу;
7. Выражение «тоски по мировой культуре»;
8. Внимание к конкретному смыслу слова;
9. Совершенство форм.
Судьба литературного акмеизма трагична.
Ему пришлось утверждать себя в напряженной и неравной борьбе. Он не раз подвергался гонениям и шельмованию. Виднейшие его творцы были уничтожены (Нарбут, Мандельштам). Первая мировая война, октябрьские события 1917 года, расстрел в 1921 году Гумилева положили конец дальнейшему развитию акмеизма как литературного движения. Однако гуманистический смысл этого течения был значителен – возродить у человека жажду жизни, вернуть ощущение ее красоты.
Литература
Олег Лекманов. Акмеизм // Энциклопедии для детей «Аванта+». Том 9. Русская литература. Часть вторая. XX век. М., 1999
Н.Ю. Грякалова. Акмеизм. Мир, творчество, культура. // Русские поэты «Серебряного века». Том второй: Акмеисты. Ленинград: Издательство Ленинградского университета, 1991
Акмеизм за 5 минут — «Читай-город»
Начало XX века в России – это время активной литературной жизни.
Каждый год возникали новые направления, а на поэтическом небосклоне загорались яркие звёзды. Одним из главных течений серебряного века был акмеизм, благодаря которому появились стихи Анны Ахматовой, Николая Гумилёва, Осипа Мандельштама и других великих авторов.
Как всё начиналось
История акмеизма началась с личной обиды. С 1905 по 1912 год поэт Вячеслав Иванов собирал кружок единомышленников в своей «Башне» – так друзья называли его квартиру в доходном доме Дернова в Санкт-Петербурге. На один из таких вечеров заглянул Николай Гумилёв, один из его любимых учеников. Там Гумилёв прочитал поэму «Блудный сын», которую его учитель неожиданно разгромил. К тому времени между ними уже накопились взаимные упрёки и обиды, поэтому Гумилёв вместе с друзьями просто покинул кружок Иванова и основал собственный «Цех поэтов».
Культ Диониса. Религия страдающего бога
Иванов В.
Вячеслав Иванов – одна из ключевых фигур серебряного века. Именно из его кружка вышла знаменитые акмеисты Николай Гумилёв, Сергей Городецкий и Анна Ахматова. Сам же Иванов был скорее символистом, а потому интересовался мистикой и религией. В этой книге он подробно рассказывает о своей главной страсти – культе греческого бога Диониса.Цех поэтов
Николай Гумилёв и Сергей Городецкий не просто организовали свой кружок, чтобы продолжать развивать идеи Иванова. Они стали резкими противниками символизма и разработали собственную творческую концепцию. Кружок неслучайно стал называться именно «Цехом»: в понимании Гумилёва и Городецкого поэзия была скорее ремеслом, чем религиозным откровением.
Во главу угла они поставили не пророческий дар, а труд по соединению земного и небесного.
Стихотворения
Гумилёв Н.
Гумилёв был не только идейным лидером «Цеха поэтов», но и автором, который наиболее ярко воплотил задумку в собственных стихах. Совмещение высокого и земного, предельная ясность слова и стремление к первозданной чистоте языка – всё это чувствуется в его поэзии. Советуем начать знакомство с программного для акмеизма стихотворения «Фра Беато Анджелико».Откуда взялся «акмеизм»
Как только участники «Цеха поэтов» поняли, что с символистами им не по пути, они решили выбрать для своего направления название.
Как вспоминает секретарь кружка Анна Ахматова, имя было найдено самым простым способом: участники собрания просто достали с полки словарь и стали искать подходящее слово. Им оказалось греческое «акме», означавшее «вершину», «высшую степень» или «цветение».
Стихотворения
Ахматова А.
Один из главных поэтов XX века – Анна Ахматова – стояла у истоков акмеизма. Её поэзия часто покоряет читателя именно ясностью слога, простотой и вместе с тем глубиной. В этом сборнике вы найдёте стихи, которые сама Ахматова считала своими лучшими – настоящие «акме» её творчества.Мандельштам и конец акмеизма
В 1912 году на собрание «Цеха поэтов» впервые пришёл молодой поэт со смешными ушами – Осип Мандельштам.
Годом ранее он познакомился с Анной Ахматовой и её мужем Николаем Гумилёвым. С 1912 по 1921 год Мандельштам стал одним из самых ярких последователей акмеизма и развивал характерный для этого течения подход к слову.
В 1921 году был арестован и расстрелян Николай Гумилёв – главный идеолог акмеизма, – а само поэтическое движение зашло в тупик, лишившись лидера. Но самые яркие акмеисты, среди которых был и Мандельштам, продолжили творческое развитие и стали главными поэтами эпохи.
Нежнее нежного лицо твоё…
Мандельштам О.
Начинавший с акмеизма Осип Мандельштам сохранил в своих стихах простоту и внимание к мелочам, которые так любили участники «Цеха поэтов». Вместе с тем, трудно назвать автора более загадочного, чем Осип Эмильевич – за видимой простотой скрываются глубины, в которые можно погружаться бесконечно.
МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М.В. ЛОМОНОСОВА ФАКУЛЬТЕТ ЖУРНАЛИСТИКИ Выполнила: Преподаватель: Москва, 2007 На рубеже XIX и XX веков в русской литературе возникает интереснейшее явление, названное затем «поэзией серебряного века». Это было время новых идей и новых направлений. Если XIX век все-таки в большей части прошел под знаком стремления к реализму, то новый всплеск поэтического творчества на рубеже веков шел уже по иному пути. Этот период был со стремлением современников к обновлению страны, обновлению литературы и с разнообразными модернистскими течениями, как следствие, появившимися в это время. Они были очень разнообразными как по форме, так и по содержанию: символизм, акмеизм, футуризм, имажинизм… Благодаря таким разным направлениям и течениям в русской поэзии появились новые имена, многим из которых довелось остаться в ней навечно. Условно началом «серебряного века» принято считать 1892 год, когда идеолог и старейший участник движения символистов Дмитрий Мережковский прочитал доклад «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Так впервые символисты заявили о себе. Начало 1900-х было расцветом символизма, но к 1910-м годы начался кризис этого литературного направления. Попытка символистов возгласить литературное движение и овладеть художественным сознанием эпохи потерпела неудачу. Вновь остро поднят вопрос об отношениях искусства к действительности, о значении и месте искусства в развитии русской национальной истории и культуры. Должно было появиться некое новое направление, иначе ставящее вопрос о соотношении поэзии и действительности. В 1911 году в среде поэтов, стремившихся создать новое направление в литературе, возникает кружок “Цех поэтов”, во главе которого становятся Николай Гумилёв и Сергей Городецкий. Членами “Цеха” были в основном начинающие поэты: А. Ахматова, Н. Бурлюк, Вас. Гиппиус, М. Зенкевич, Георгий Иванов, Е. Кузьмина-Караваева, М. Лозинский, О. Мандельштам, Вл. Нарбут, П. Радимов. В разное время к «Цеху поэтов» и акмеизму были близки Е. Кузьмина-Караваева, Н. Недоброво, В. Комаровский, В. Рождественский, С. Нельдихен. Наиболее яркими из «младших» акмеистов были Георгий Иванов и Георгий Адамович. Всего вышло четыре альманаха «Цех поэтов» (1921 — 1923, первый под названием «Дракон», последний издан уже в Берлине эмигрировавшей частью «Цеха поэтов»). О создании же литературного направления под названием «акмеизм» было официально заявлено 11 февраля 1912 года на заседании «Академии стиха», а в № 1 журнала «Аполлон» за 1913 год появились статьи Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» и Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии», которые считались манифестами новой школы. В своей знаменитой статье «Наследие символизма и акмеизм» Н. Гумилёв писал: «На смену символизма идет новое направление, как бы оно ни называлось, акмеизм ли (от слова acmh (“акме”) высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора), или адамизм (мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь), во всяком случае, требующее большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом, чем то было в символизме» . В выбранном названии этого направления утвердилось стремление самих акмеистов постигать вершины литературного мастерства. Символизм очень тесно был связан с акмеизмом, что его идеологи постоянно и подчеркивали, в своих идеях отталкиваясь от символизма. В статье «Наследие символизма и акмеизм» Гумилев, признавая, что «символизм был достойным отцом», заявил, что он «закончил свой круг развития и теперь падает». Проанализировав как отечественный, так и французский и германский символизм, он сделал вывод: «Мы не согласны приносить ему (символу) в жертву прочие способы воздействия и ищем их полной согласованности», «Акмеистом труднее быть, чем символистом, как труднее построить собор, чем башню. Рассуждая об отношениях мира и человеческого сознания, Гумилёв требовал «всегда помнить о непознаваемом», но при этом «не оскорблять своей мысли о нём более или менее вероятными догадками». Отрицательно относясь к устремлённости символизма познать тайный смысл бытия (он оставался тайным и для акмеизма), Гумилёв декларировал «нецеломудренность» познания «непознаваемого», «детски мудрое, до боли сладкое ощущение собственного незнания», самоценность «мудрой и ясной» окружающей поэта действительности. Таким образом, акмеисты в области теории оставались на почве философского идеализма. Программа акмеистического принятия мира была выражена также в статье Сергея Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии»: «После всяких “неприятий” мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий» . Прости, пленительная влага И первоздания туман! В прозрачном ветре больше блага Для сотворенных к жизни стран. Просторен мир и многозвучен, И многоцветней радуг он, И вот Адаму он поручен, Изобретателю имен. Назвать, узнать, сорвать покровы И праздных тайн и ветхой мглы. Вот первый подвиг. Подвиг новый Живой земле пропеть хвалы. Основное внимание акмеистов было сосредоточено на поэзии. Конечно, была у них и проза, но именно стихи сложили это направление. Как правило, это были небольшие по объему произведения, иногда в жанре сонета, элегии. Самым главным критерием стало внимание к слову, к красоте звучащего стиха. Складывалась некая общая ориентация на другие, чем у символистов, традиции русского и мирового искусства. Говоря об этом, В.М. Жирмунский в 1916 г. писал: «Внимание к художественному строению слов подчёркивает теперь не столько значение напевности лирических строк, их музыкальную действенность, сколько живописную, графическую чёткость образов; поэзия намёков и настроений заменяется искусством точно вымеренных и взвешенных слов. Говорить об общей тематике и стилистических особенностях довольно сложно, так как у каждого выдающегося поэта, чьи, как правило, ранние, стихи можно отнести к акмеизму, были свои характерные черты. В поэзии Н. Гумилева акмеизм реализуется в тяге к открытию новых миров, экзотическим образам и сюжетам. Путь поэта в лирике Гумилева – путь воина, конквистадора, первооткрывателя. Муза, вдохновляющая стихотворца – Муза Дальних Странствий. Обновление поэтической образности, уважение к «явлению как таковому» осуществлялось в творчестве Гумилева посредством путешествий к неведомым, но вполне реальным землям. Путешествия в стихах Н. Гумилева несли впечатления от конкретных экспедиций поэта в Африку и, в то же время, перекликались с символическими странствиями в «мирах иных». Иной характер носил акмеизм А. Ахматовой, лишенный тяготения к экзотическим сюжетам и пестрой образности. Своеобразие творческой манеры Ахматовой как поэта акмеистического направления составляет запечатление одухотворенной предметности. Посредством поразительной точности вещного мира Ахматова отображает целый душевный строй. В изящно обрисованных деталях Ахматова, по замечанию Мандельштама, давала «всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа 19 века Здешний мир О. Мандельштама был отмечен ощущением смертной хрупкости перед безликой вечностью. Акмеизм Мандельштама – «сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия». Преодоление пустоты и небытия совершается в культуре, в вечных созданьях искусства: стрела готической колокольни попрекает небо тем, что оно пусто. Среди акмеистов Мандельштама выделяло необыкновенно остро развитое чувство историзма. От акмеизма Гумилева, Ахматовой и Мандельштама существенно отличался адамизм С. Городецкого, М. Зенкевича, В. Нарбута, которые составили натуралистическое крыло движения. Несходство адамистов с триадой Гумилев – Ахматова – Мандельштам неоднократно отмечалось в критике. В 1913 Нарбут предлагал Зенкевичу основать самостоятельную группу или перейти «от Гумилева» к кубофутуристам. Полнее всего адамистическое мироощущение выразилось в творчестве С. Городецкого. Роман Городецкого Адам описывал жизнь героя и героини – «двух умных зверей» – в земном раю. Городецкий пытался восстановить в поэзии языческое, полуживотное мироощущение наших пращуров: многие его стихи имели форму заклинаний, причитаний, содержали всплески эмоциональной образности, извлеченные из далекого прошлого сцены быта. И все же, можно попробовать проанализировать основные черты акмеизма на примере отдельных произведений. Таким примером может выступить стихотворение Теофиля Готье «Искусство», переведенное Гумилевым. Теофиль Готье вообще был знаковой фигурой в формировании русского акмеизма. «Видимо, в эстетической программе Готье, — пишет И.А. Панкеев, — Гумилеву наиболее импонировали декларации, близкие ему самому: «Жизнь — вот наиглавнейшее качество в искусстве; за него можно все простить»; «… поменьше медитаций, празднословия, синтетических суждений; нужна только вещь, вещь и еще раз вещь»» . Итак, обратимся к стихотворению.
В целом, перед нами классический стих: везде соблюдена рифма, ритм и стихотворный размер. Предложения, как правило, простые, без сложных многоступенчатых оборотов. Лексика по преимуществу нейтральная, в акмеизме практически не использовались устаревшие слова, высокая лексика. Впрочем, разговорная лексика также отсутствует. Нет и примеров «словотворчества», неологизмов, оригинальных фразеологизма. Стих ясен и понятен, но при этом необычайно красив. Если посмотреть на части речи, то преобладают существительные и глаголы. Личных местоимений практически нет, так как акмеизм в большей степени обращен к внешнему миру, а не к внутренним переживаниям человека. Различные выразительные средства присутствуют, однако не играют определяющей роли. Таким образом, акмеисты создавали свои стихи не за счет многоступенчатых конструкций и сложных образов – их образы ясны, а предложения довольно просты. Но их отличает стремление к красоте, возвышенности этой самой простоты. И именно акмеисты смогли заставить обычные слова заиграть совершенно по-новому. Несмотря на многочисленные манифесты, акмеизм все же остался слабо выраженным как целостное направление. Основная его заслуга в том, что он смог объединить многих талантливых поэтов. Со временем все они, начиная с основоположника школы Николая Гумилева, «переросли» акмеизм, создали свой особенный, уникальный стиль. Однако это литературное направление так или иначе помогло их таланту развиться. И уже по этому можно отвести акмеизму почетное место в истории русской литературы начала XX века. Но тем не менее можно выделить основные черты поэзии акмеизма. Во-первых, внимание к красоте окружающего мира, к мельчайшим деталям, к далеким и непознанным местам. 1. Акмеизм // Литературные манифесты от символизма до наших дней. Сост.С. Джимбинов. – М.: Согласие, 2000. 2. Акмеизм, или адамизм // Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929-1939. Т.1 3. Гумилев Н. Наследие символизма и акмеизм // Гумилев Н. Избранное. – М.: Вече, 2001. – 512 с. – С.367-370. 4. Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм.: статья [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http: // gumilev. ru/main. phtml? aid=5000895 5. Панкеев И.А. Посредине странствия земного (лит. -биогр. хроника) // Гумилев Н., Избранное. – М.: Просвещение, 1991. 6. Скрябина Т. Акмеизм // Энциклопедия «Кругосвет»: энциклопедия [Электронный ресурс]. Цит. по Акмеизм // Литературные манифесты от символизма до наших дней. Сост. С. Джимбинов. – М.: Согласие, 2000. Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм.: статья [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://gumilev.ru/main.phtml?aid=5000895 Панкеев И. А. Посредине странствия земного (лит.-биогр. хроника) // Гумилев Н., Избранное. – М.: Просвещение, 1991. — С. 11. |
Оно получило три неидентичных названия: «акмеизм» (от греч. «акме» – цветение, вершина, высшая степень чего-либо, острие), «адамизм» (от имени первого человека Адама, мужественный, ясный, непосредственный взгляд на мир) и «кларизм» (прекрасная ясность). Каждое из них отражало особую грань устремлений поэтов данного круга.
«Цех » был школой профессионального мастерства. Костяк «Цеха » образовали молодые, только недавно начавшие печататься поэты. Среди них были те, чьи имена в последующие десятилетия составили славу русской литературы.
Следует прибавить сюда поэтов Баратынского, Тютчева и русскую классическую прозу. К числу непосредственных предшественников акмеизма надо отнести Иннокентия Анненского, Михаила Кузмина, и Валерия Брюсова.
Напротив, «справа» в списке акмеистов оказались имена Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама – двух поэтов, которых иногда записывали в «неоклассицисты», имея в виду их приверженность к строгому и четкому (как у русских классиков) построению стихотворений. И, наконец, «центр» в этой группе занимали два стихотворца старшего поколения – синдики «Цеха поэтов» Сергей Городецкий и Николай Гумилев (первый был близок к Нарбуту и Зенкевичу, второй – к Мандельштаму и Ахматовой).
Однако между чем и чем в первую очередь пытались удержать «живое равновесие» акмеисты? Между «земным» и «небесным», между бытом и бытием.
Активное приятие многокрасочной и яркой земной жизни; 
Акмеизм // Энциклопедии для детей «Аванта+». Том 9. Русская литература. Часть вторая. XX век. М., 1999
Великие поэты той эпохи, начиная в недрах модернистского течения, очень быстро вырастали из него, поражая талантом и многогранностью творчества. Так произошло с Блоком, Есениным, Маяковским, Гумилевым, Ахматовой, Цветаевой, Волошиным и многими другими.
Именно таким и стал акмеизм.
А один из принципов нового направления – всегда идти по линии наибольшего сопротивления».
.. есть возможность сближения молодой поэзии уже не с музыкальной лирикой романтиков, а с чётким и сознательным искусством французского классицизма и с французским XVIII веком, эмоционально бедным, всегда рассудочно владеющим собой, но графичным богатым многообразием и изысканностью зрительных впечатлений, линий, красок и форм»
.
Заоблачным мирам символистов Гумилев противопоставил первооткрытые им для русской поэзии континенты.
Вещь вписана в его поэзии в культурный контекст, в мир, согретый «тайным телеологическим теплом»: человек окружался не безличными предметами, а «утварью», все упомянутые предметы обретали библейский подтекст. Вместе с тем Мандельштаму претило злоупотребление сакральной лексикой, «инфляция священных слов» у символистов.
Наивный адамизм Городецкого, его попытки вернуть человека в косматые объятья природы не могли не вызывать иронии у искушенных и хорошо изучивших душу современника модернистов. Блок в предисловии к поэме Возмездие отмечал, что лозунгом Городецкого и адамистов «был человек, но какой-то уже другой человек, вовсе без человечности, какой-то первозданный Адам».
Из всех тропов преобладает сравнение.
При этом акмеизм не стремиться познать иррациональное. Он помнит о нем, но предпочитает оставлять нетронутым. Что же касается непосредственно стилистических особенностей, то это стремление к простым предложениям, нейтральной лексике, отсутствию сложных оборотов и нагромождения метафор. Однако при этом поэзия акмеизма остается необычайно яркой, звучной и красивой.
– Режим доступа: http: // www. krugosvet. ru/articles/102/1010275/1010275a1. htm
Акмеизм не
сумел закрепиться в роли ведущего
поэтического направления. Причиной
столь быстрого его угасания называют,
в том числе, «идеологическую
неприспособленность направления к
условиям круто изменившейся
действительности». Пытались возродить,
но без толку.
Рабле, Ф.Вийона, Т.Готье, а также поэзию И.Анненского
В то же время Ахматова чужда в поэзии гедонизма и «божественной физиологии».
Нарбут и О.Мандельштам уничтожены. Трагическая судьба выпала на долю А.Ахматовой.
Великие поэты той эпохи, начиная в недрах модернистского течения, очень быстро вырастали из него, поражая талантом и многогранностью творчества. Так произошло с Блоком, Есениным, Маяковским, Гумилевым, Ахматовой, Цветаевой, Волошиным и многими другими.
Именно таким и стал акмеизм.
А один из принципов нового направления – всегда идти по линии наибольшего сопротивления».
.. есть возможность сближения молодой поэзии уже не с музыкальной лирикой романтиков, а с чётким и сознательным искусством французского классицизма и с французским XVIII веком, эмоционально бедным, всегда рассудочно владеющим собой, но графичным богатым многообразием и изысканностью зрительных впечатлений, линий, красок и форм» .
Заоблачным мирам символистов Гумилев противопоставил первооткрытые им для русской поэзии континенты.
Вещь вписана в его поэзии в культурный контекст, в мир, согретый «тайным телеологическим теплом»: человек окружался не безличными предметами, а «утварью», все упомянутые предметы обретали библейский подтекст. Вместе с тем Мандельштаму претило злоупотребление сакральной лексикой, «инфляция священных слов» у символистов.
Наивный адамизм Городецкого, его попытки вернуть человека в косматые объятья природы не могли не вызывать иронии у искушенных и хорошо изучивших душу современника модернистов. Блок в предисловии к поэме Возмездие отмечал, что лозунгом Городецкого и адамистов «был человек, но какой-то уже другой человек, вовсе без человечности, какой-то первозданный Адам».Русская акмеистическая поэзия: лирические воины действительности
Эволюция
В 1912 году группа русских поэтов решила изменить поэзию как реакцию против символизма; они сформировали тот, который был бы ближе к реальности.
Красота не прихоть полубога,
Это неутомимый взгляд простого плотника.
Осип Мандельштам
Осень 1912 года. Словно позаимствовано из одного из романов Федора Достоевского, в строжайшей тайне собирается группа людей, чтобы заговорить о будущем поэзии.Это шесть молодых страстных поэтов: Гумилев, Городецкий, Ахматова, Мандельштам, Нарбур и Зенкевич, кожа которых истончилась от петербургской ледниковой погоды.
Устав от символистской риторики и мистицизма, эти шестеро молодых парней решают открыть новую поэзию. Это будет ясный, точеный стих, подкрепленный трезвостью и плотницкой точностью. Они взяли бы свое имя от греческого слова акме, что означает максимальную степень чего-то или его расцвета — они получат имя акмеизм, чтобы окрестить свое новое творение.
Мастера глагола, акмеисты свое вдохновение посвящали поэзии предметов и фактов, возвращаясь к пушкинской чистоте языка и реализму. Их цель состояла бы в том, чтобы сделать поэзию очевидным объектом знания. Там, где поэт-символист теряется, дезориентируясь в тумане своих метафорических излишеств и замысловатых словесных приемов, акмеист останавливается, чтобы поговорить о том, что его окружает, и ясно и просто излагает свои творческие порывы.
Простые деревянные качели;
темный, высокой ели,
в дальнем саду, качающийся;
запомнился лихорадочной кровью.
«Только для чтения детских книг»
Стихи Мандельштама отражают то, что акмеизм значил для его создателей.
Они называли свои собрания «Мастерской поэтов», тем самым вновь заявляя о себе как о поэзии, по существу, ремесленной.
Акмеистам пришлось развивать свою поэзию в безрадостную эпоху. Советский режим не терпел поэзии, которая не соответствовала целям его политической кампании. В свою очередь, акмеизм был самостоятельным жанром, который осмелился возвысить свой голос против такого жестокого режима, как сталинский.Жизни тех молодых людей, которые с огнем новой надежды выковали одно из важнейших поэтических течений 20-го века, будет сокрушена адской машиной режима.
стихи Ахматовой были запрещены. Ее обвинили в измене и тут же выслали, а ее первого мужа Гумилева, поэта и основателя движения, расстреляли. Ее второй муж умрет от истощения в ГУЛАГе, и Мандельштама постигнет та же участь. Он был осужден и арестован в 1934 году из-за написанного им стихотворения, направленного против Сталина; сначала он был приговорен к трем годам ссылки на Урал, а затем выслан на Колыму, где и умер в поле 27 декабря 1938 года.
Нежелание акмеистов быть слепыми поэтами, с метафизическим усердием отступающим от непосредственности мира, а тем самым и от страшных вещей, слишком часто в нем происходящих, привело их к остракизму и казни.
Их поэзия использовала надежду, чтобы растопить моральный иней печально известной диктатуры. Они размахивали своими стихами, словно полированными зеркалами, пытаясь расчистить себе дорогу в реальности, которой управляли узкие умы фанатичных правителей. Несмотря ни на что, они никогда не отказывались от своего импульса критиковать действительность через поэзию.Их стихи, словно только что вышедшие из столярной мастерской, до сих пор сохраняют свою волнующую силу и бесспорную актуальность.
Любить существование предмета больше, чем сам предмет, и существование больше, чем самого себя: вот высшая заповедь акмеизма.
Осип Мандельштам.
Экспансивная поэтика — (Акмеизм) — Проект Аллена Гинзберга
Аллен, 30 июля 1981 г.
Продолжается расширенный урок поэтики (с особым акцентом на русскую литературу).
Г.Г.: Я подумал, что нам следует сделать так, что я сейчас прочитаю вам всего несколько абзацев об акмеизме, а потом мы сразу приступим к стихам (Осипа) Мандельштама, вокруг которых я потихоньку кружусь.
Есть описание акмеизма, или несколько абзацев, у (Николая) Гумилева, который был теоретиком. Я не буду долго останавливаться на этом, просто чтобы вы получили некоторое представление об их подходе, который не так уж отличается от той революции в стиле, через которую прошла американская поэзия примерно в то же время, попытки перестать говорить о том, о чем вы не мог говорить, перестаньте говорить о неосязаемом и начните говорить о том, что было ощутимо, говорите о том, о чем можно было бы говорить, вместо того, чтобы говорить: «О, я не могу описать те мистические чувства, которые я испытываю».Вместо этого на самом деле говорить о том, что вы можете описать.
Это Гумилев, очерк «Наследие символизма и акмеизм».
(также известный как «Акмеизм и заветы символизма»). Напечатано в большом журнале русского авангарда, Аполлон , в 1913:
«Русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. В качестве альтернативы оно браталось с мистицизмом, теософией и оккультизмом. Отдельные его поиски в этом направлении почти приблизились к созданию мифа.И оно вправе спросить у пришедшего на смену течения, может ли оно похвастаться только анималистическими ценностями и каково его отношение к непознаваемому. Первым ответом, который акмеизм может дать на вопрос, будет указание на то, что непознаваемое по самому смыслу слова не может быть постигнуто. Во-вторых, все усилия в этом направлении нескромны. Все сакральное значение звезд заключается в том, что они бесконечно далеки от земли и никакими чередами авиации не сблизятся.Тот демонстрирует скудость воображения, кто воображает эволюцию индивидуума всегда в терминах времени и пространства». – (в такой огромной эволюционной безбрежности) – «Как мы можем вспомнить наши прежние существования, если это не явно литературный прием, когда мы были в бездне, где были мириады других экзистенциальных возможностей, о которых мы ничего не знаем кроме того, что они существуют? Ведь каждый из них отрицается нашими…» — (Ну и так далее.
Собственно, он просто говорит, просто живи там, где ты есть, и смотри, где ты, и обращай внимание на то, что у тебя перед глазами). вы) – «Все это дает нам более мощное ощущение потустороннего, чем целые тома рассуждений.». – (О) – «Франсуа Вийон, на вопрос, где сейчас находятся самые прекрасные дамы древности, отвечает себе скорбным объяснением – « Mais ou sont les neiges d’antan » – и это дает нам более сильное ощущение потустороннее, чем целые тома рассуждений о том, на какой стороне Луны находятся души усопших. Всегда имейте в виду непознаваемое, но не оскорбляйте мысли о нем более или менее вероятными предположениями. Это принцип акмеизма.
Всегда имейте в виду непознаваемое, но не оскорбляйте мысли о нем более или менее вероятными предположениями. Это принцип акмеизма. Это не значит, что он отказывается от права изображать душу в те моменты, когда она трепещет при приближении к другой. Но в этот момент он должен только вздрогнуть. Конечно, богопостижение, прекрасная дама, Теология останется на ее троне, но акмеисты не хотят ни опустить ее до уровня литературы, ни возвысить литературу до ее алмазоподобной хрупкости.
Что касается демонов, ангелов, элементалей и других духов, то они являются частью материала художника и не должны перевешивать большей земной серьезностью другие изображения, взятые им – (Это довольно ясное изложение реалистических принципов. Редактор эта книга (Антология русской литературы здесь) дает небольшую предысторию):
«25 августа исполняется 50 лет со дня гибели Гумилева в возрасте 35 лет перед расстрелом. Хотя его монархическая политика была в первые годы советской власти не менее анахронична, чем его поэтика…» — что было.. Видите ли, такого рода реалистические поэтические принципы были на самом деле анафемой по сравнению с более жесткими и доктринерскими идеями так называемого соцреализма (социалистического реализма) и теоретического контроля над идеей поэта со стороны ЦК КПСС), который это то, что развивалось позже и на что (Владимир) Маяковский соглашался в качестве своего критерия, что он должен быть подвергнут критике со стороны партии, потому что они знали, что такое реальность, и никто другой (или они подтверждали, что такое реальность, потому что они были комитетом людей, которые решили, что было реальностью, следовательно, реальность должна быть тем, что они считали реальностью, иначе вся система не работала.
И поэтому, если какой-нибудь поэт подошел и сказал, что «я предпочитаю петь о рюмках или о своей левой ноге», а ЦК решил, что это антисоциально (потому что это не соответствовало бесэгоистической реальности как определено партией), тогда будет большой эстетический спор, и вас могут расстрелять!)
Хотя его монархическая политика в первые годы советской власти была не менее анахроничной, чем его поэтика, Гумилев тем не менее сумел найти, направить и способствовать развитию движения, которое до сих пор представляет собой вершину русского поэтического мастерства.Аристократическое, элитарное и неоклассическое по наклонности, повторное введение движения в поэзию, ставшую застойной в своем созерцании мистического символизма, восстановление мужского начала, где для стольких лет доминировало туманное, женское, лимоновское начало. длинная. Вместе с ( Анной) Ахматовой, (Осипом) Мандельштамом и рядом других поэтов Гумилев создал культ слова как такового, восприятие не столько его мистических качеств, сколько его функции как сложного единства конкретно-ассоциативного значения.
Акмеизм бросил вызов трансцендентным видениям символизма, скрупулезно настаивая на конечном восприятии». –
Вот ключ! Акмеизм бросил вызов трансцендентным видениям символизма, скрупулезно настаивая на конечном восприятии» — настаивая на фактическом восприятии…» (что под «конечным» означает ограниченное тем, что вы действительно можете видеть (вместо неограниченного того, чего вы не можете видеть). – потому что у меня здесь были студенты, которые настаивают на том, что их восприятие включает в себя то, что они не могут увидеть, что их непосредственное восприятие, воображение и сны – включая сны, которые они видели, когда проснулись).. – на самом деле это своего рода семантический аргумент (у студента Наропы) у Стива(н) Хирша есть такая теория)
Студент: О чем ты говоришь? Мистика?
АГ: Ну, я говорю о трансцендентных видениях Символизма, практике символистов (которые, наконец, немного вышли из-под контроля, просто говоря об общих символах, а символы, о которых они говорили, уже не имели отношения к актуальные восприятия, как он называет их здесь, «конечные», непосредственные восприятия.
Студент: Это э… Стив?
г.в.: Стив Хирш
Студент: ….Да, эта небольшая история о конфронтации может проиллюстрировать суть…
ПМ: Это довольно сложно распутать, но здесь есть студент, с которым я работал в прошлом семестре, и у него была теория, что сны продолжаются после того, как мы прекращаем мечтать, и что он был в контакте с этим миром и мог писать о нем. этот мир так же легко, как он мог написать о мире () снов, которые он видел. Но, после долгого разговора, оказалось, что у него была теория, что сны продолжались – и, следовательно, поскольку, по теории, сны продолжались и после того, как мы проснулись, то, если бы мы были в полном сознании, мы должны были бы быть в контакте ( с ними), и поэтому он сказал, что он был в контакте — имея в виду, что он должен быть в контакте, а не (что) он был на самом деле в контакте.Но у нас было это недоразумение примерно за три недели до того, как мы действительно обсудили его условия.
И это очень распространенная проблема людей, утверждающих факт как теорию, которую, по их мнению, следует исследовать, но утверждающую его как факт просто потому, что они думают, что остальной мир настолько глуп, что, если они не утверждают его как факт, теория никогда не будет исследована.
Помню, когда я учился в Психиатрическом институте штата Нью-Йорк в 1949 году, я долго спорил со своим психиатром..потому что..поскольку моя общая теория заключалась в том, что все сущее разумно, бодрствует и живо, я сказал ему, что телефон жив. Он сказал. «Телефон не живой». И я сказал: «Да, он разговаривает». И он сказал: «Но он не живой». А я сказал: «Это — это живое!». И мы ввязались в это длинное дело, не спрашивая друг друга, что мы подразумеваем под словом «живой», не давая определения слову «живой», и так мы попали в то, что было по сути семантическим спором. И я помню, что моей мотивацией было некоторое раздражение на него, и гнев, и презрение, и высокомерная настойчивость в том, чтобы он использовал мои слова, а не мои слова, или моя настойчивость в том, чтобы он использовал слова так, как я хотел, чтобы они использовались, а не чем то, что обычно используется между нами или может быть найдено в словаре.Потому что я пытался указать (или) настоять (на) на этом восприятии, которое он, вероятно, иначе не понял бы, подумал я.
Но в ходе принуждения его принять мой язык, на самом деле, это просто довело его до , и он не знал, о чем я говорил, он просто думал, что я сошел с ума.
И это распространенная проблема — я имею в виду среди влюбленных — «Ты не верен» (они никогда не обсуждали, что означает слово «верный», даже), «Ты просто не верен» (а потом идет большая битва с носками дерьма о том, верный ты или нет!)
«Акмеист Сергей Городецкий утверждал: «Мы хотим восхищаться розой, потому что она прекрасна, а не потому, что она символ мистической чистоты.Другими словами, они хотели прямого, а не символического контакта с реальностью. Это была идея акмеизма.
Николай Гумилев и Сергей Городецкий
[Аудио для вышеупомянутого можно услышать здесь, начиная примерно через двадцать с половиной минут и заканчивая примерно через тридцать две минуты]
Статья об акмеистах в The Free Dictionary
Таким образом, как утверждает Мандельштам, «для акмеистов сознательный смысл (сознательный смысл) слова, Логоса, такая же величественная форма (прекрасная форма), как музыка для символистов.
(27) За эти несколько лет там собрались все — символисты, акмеисты, экспрессионисты, дадаисты, заурнские поэты, футуристы, кубисты, кубофутуристы. Вместе с Михаилом Зенкевичем (одним из первых акмеистов (2)), Кашкин Русскому читателю лучшие произведения Т. Наследие Пушкина, на которое ранее претендовали символисты и акмеисты, явно востребовано Набоковым: его творчество своими мотивами, темами и стилем сопричастно пушкинскому наследию. См. также Клэр Кавана, «Смерть книги по-русски: акмеисты при Сталине», «Славянское обозрение», 55 (1996), 125–35 (с.Однако, следуя этим немногим указаниям и собственной интуиции, Стединг не только правильно предположил, что Вийрлайд обязан постсимволистской группе Арбуджадов (Логомантов) 1930-х годов, но и пошел дальше, связывая арбуджадских писателей с русскими неопарнасскими поэтами-символистами. (Гумилев, Ахматова, Мандельштам и др.), которые уже в 1913 г. стали называться «акмеистами» (от греч. akme, высшая точка, совершенство). или посмотрите, как футуризм переходит в конструктивизм.
Замечательная, богатая панорама личностей и идей, включающая поздних символистов, акмеистов, братьев Серапионов, прекрасные портреты Каверина и Зощенко, Олеши и Бабеля, необыкновенную Марину Цветаеву и необыкновенно смелого и стойкого Евгения Замятина, а также формалистов и футуристов. Нельзя без разбора ставить в одну группу символистов и акмеистов, у которых были очень разные, даже противоречивые программы реформирования русской поэзии.Последующие главы посвящены предполагаемому влиянию Китса прежде всего на Пушкина, символистов и акмеистов. Во всем есть серьезные недостатки. Его первые стихи были подражанием акмеистам, русской литературной группе, которая выступала за конкретный, индивидуалистический реализм, подчеркивая визуальную яркость, эмоциональную напряженность и словесную свежесть. Он принадлежал к нескольким группам поэтов, в том числе к акмеистам. , Островитяне (Островитяне) и Товарищество Реального Искусства, обычно известное под русской аббревиатурой ОБЭРИУ.. Аполлонизм и христианское искусство: влияние Ницше на акмеизм
В неоконченной повести Николая Гумилева около 1917 года «Веселое братство» ( «Веселые братья ») центральная фигура — городской интеллигент, погружающийся в жизнь и религию провинциальной России.
Движимый любознательностью и тягой к приключениям, уверенный, что высшее образование поможет ему сделать важные этнографические открытия, он отправляется в путь, взяв с собой в дорогу припасы — зубную щетку, сигареты и томик Ницше. 1
Для Гумилева и других акмеистов Ницше был таким же основным интеллектуальным товаром, как и для символического героя этой любопытной истории. Они впитали идеи Ницше, наряду с философией Бергсона и другими модными идеологиями, из интеллектуальной атмосферы периода символизма. Однако, в отличие от русского символизма, акмеизм внес оригинальную интерпретацию Ницше, которая подчеркивала аполлонический принцип над дионисийским в стиле и философии.Развивая ницшеанскую концепцию аполлонического, акмеизм смог примирить эллинизм и православное христианство в поэтической оценке реальности.
Акмеизм был постсимволистским поэтическим течением. Его приверженцы отвергали теургию и мистицизм; их эстетика подчеркивала мастерство и земную реальность.
Теоретиком и лидером акмеистов был Николай Гумилев (1886—1921), выдающимися поэтами движения — Осип Мандельштам (1891—1938) и Анна Ахматова (1888—1966).Были также три второстепенных поэта, называвших себя акмеистами: Сергей Городецкий (1884–1967), соучредитель движения и автор манифеста акмеизма, Владимир Нарбут (1888–1944) и Михаил Зенкевич (1891–1969). Хотя активная общественная жизнь движения была недолгой (его манифест датирован 1912 годом, а группа просуществовала лишь до начала Первой мировой войны), Мандельштам и Ахматова продолжали развивать основные элементы акмеистической эстетики на протяжении всего советского периода. Поскольку их акцент на эстетике, индивидуализме и примате слова противоречил тенденциям советской политики и культуры, движение было запрещено при Сталине.Гумилев был расстрелян большевиками, Мандельштам умер в сталинском лагере, а Ахматова была осуждена в 1946 году и запрещена к публикации в течение длительного времени. Творчество крупных акмеистов стало появляться в Советском Союзе только с ослаблением политико-культурных репрессий в 1960-е годы, а реабилитация Гумилева началась только в 1986 году.
Однако на протяжении всего советского периода поэты-акмеисты были известны и почитаемы. любителями русской словесности за бескомпромиссную нравственную решимость и «мужскую волю», которые привнес в поэзию акмеизм.
Основное учение движения было изложено в акмеистических манифестах Гумилева и Городецкого, опубликованных в первом номере журнала Аполлон ( Аполлон , 1909-17) за 1913 год. Мандельштам разъяснил и переопределил акмеизм в своих очерках «Утро акмеизма» (написано в 1913 г., но не публиковалось до 1919 г.) и «О природе слова» (1922 г.). Акмеистическая поэзия, отличающаяся ясностью языка и визуальной направленностью, изображает конкретные объекты природы и искусства, в отличие от акцента символистов на абстрактных и потусторонних предметах.Акмеизм опирался на традиционную мировую культуру и защищал основные христианские этические ценности: любовь к Богу и ближнему и нравственное мужество отстаивать заповеди Божии. Хотя в первоначальных заявлениях подчеркивались поэтические идеалы (форма, равновесие и конкретные образы), Мандельштам определил акмеизм в более широком смысле как «нравственную силу», «социальное явление» и «стремление к мировой культуре».
2 Из акмеистов, пожалуй, Ахматова меньше всего была затронута философией Ницше. Тем не менее, ее поэзию хвалили за то, что она «показала человека в героическом свете», 3 и, безусловно, ее преданность искусству и памяти в сталинский период отражает такие ценности, как «мужество, стойкость и решимость» ( мужественность ). что акмеизм заимствовал у Ницше.Как показывает это краткое изложение теории движения, акмеизм подчеркивал аполлонический принцип, разработанный Ницше в Рождение трагедии , адаптируя его и комбинируя с другими элементами ницшеанской жизнеутверждающей философии, отвергая при этом дионисийскую сущность.
В этом эссе будет рассмотрена адаптация Ницше в развитии акмеистической теории, и поэтому основное внимание будет уделено работе теоретиков движения. Гумилев и Городецкий пережили интенсивный период ницшеанства в первые годы своей карьеры. 4 В поисках мировоззрения Городецкий обратился к мистическому анархизму, испытавшему сильное влияние Ницше.
5 Его первый сборник стихов « лар’ » (1906 г.), названный в честь созданного поэтом языческого божества, имел центральной темой поэтизацию стихийной силы первобытного человека. Черпая вдохновение в древнеславянском фольклоре, Городецкий создавал оригинальные мифические образы, которые перекликались с языческими верованиями, традициями и обычаями и в духе ницшеанского индивидуализма прославляли самоутверждение и самоопределение.Его герои демонстрируют сверхчеловеческую силу и врожденную нравственность, бодро сражаясь с силами природы в мире, свободном от ограничений правительства, закона и социальных условностей. Написанная в свежем и игривом стиле, похожем на стиль народной поэзии, первая книга Городецкого стала отражением ницшеанского импульса, стоявшего за мистическим анархизмом, который стремился примирить индивидуальную свободу и социальную гармонию. Вячеслав Иванов назвал это «литературным событием». 6 Хотя связь Городецкого с акмеизмом была недолгой и имела сомнительное влияние (впоследствии он приспособился к советскому режиму и отказался от привязанности к акмеизму), его раннее увлечение Ницше, несомненно, было одним из источников примитивистского элемента акмеизма.
который стал известен под названием адамизма.
В отличие от интереса Городецкого к мистическому анархизму влияние Ницше на раннего Гумилева проявилось не как связное учение, а как смесь идей и установок. Обращение Ницше к вождю акмеистов кажется личным и эстетическим, и Гумилев использует ницшеанские темы и образы во всем своем творчестве. Солнце, стрелы, огонь, орлы, львы и герои, похожие на сверхчеловека, преобладают в ранних стихах, но они сохраняются и в его зрелой поэзии.Акцент Ницше на творческом индивидуализме и личной свободе находит свое отражение в образе конкистадора Гумилева и в его излюбленных темах доблести и приключений. Более того, поза Супермена, которую Гумилев любил изображать в своей жизни, приписывалась влиянию ницшеанских идеалов. По словам Ирины Одоевцевой, знавшей его в послереволюционном Петрограде, Гумилев усвоил многие заветы Ницше. Она цитирует его слова: «Возможно, если бы я позволила себе, я была бы доброй, но я не позволяю себе этого… Доброта не мужское качество.
Его надо стыдиться, как слабости». 7 Сравните комментарий Заратустры в разделе «О войне и воинах»: «Называют тебя бессердечным: но сердце твое истинно, и я люблю скромность твоего добросердечия. Ты стыдишься своего прилива, а другие стыдятся своего отлива» (З, с. 74).
Помимо обилия ницшеанских образов, прямые отголоски Ницше есть в поэзии первого сборника Гумилева «Путь конкистадоров» («Путь конквистадоров», 1905): «Песнь о Заратустре» («Песнь Заратустры», СС I, с.5), «Людиям настоящего» («Людиам настоящего») и «Людям будущего» («Людиам будущим», СС I, стр. 35). Обратите внимание, например, на следующие строфы из безымянного стихотворения, где образ поэта, «забытый, покинутый бог», советуется смутным голосом свыше:
Мой усталый и бледный брат, к делу!
Принесите себя в жертву земле,
Если хочешь горных высот
Гореть в полуночном мраке.
Если хочешь ярких далей
Развернуться перед больными людьми,
Возьми дни тихой и жгучей печали
В твою могучую душу.
Будь голубым предрассветным жертвоприношением…
В темной бездне беззвучно горят…
И ты будешь Звездой Обетованной,
Возвещая грядущий рассвет.
(SSI, стр. 40)
Сравните Заратустру: «Я люблю тех, кто прежде всего не ищет за звездами причин спускаться вниз и быть жертвоприношением: но которые приносят себя в жертву земле, чтобы земля однажды принадлежат Сверхчеловеку» (Z, стр. 44).
Хотя позже Гумилев назвал свой первый сборник детским и решил не публиковать его вместе с остальными работами, поза воина и образ конкистадора, которыми он прославился, сохранились в его последнем сборнике, опубликованном посмертно в 1921 году.Ницшеанская концепция аморфати особенно очевидна в образе мужественного романтизма, которым наполнены такие стихотворения, как «Мои читатели» («Мои читатели»). Здесь поэт характеризует своих читателей как «сильных, порочных, веселых», выбирая примеры из своего реального опыта — экзотического племенного вождя, морского лейтенанта, убийцу, тех, кто «верен нашей планете».
Я их не оскорбляю неврастенией,
Или смутить их сердечным теплом.
Я не утомляю их многозначительными намеками
О том, что остается в яйце, когда оно съедено;
Но когда вокруг свистят пули,
Когда волны разбиваются о корабли,
Я учу их не бояться,
Не бояться, а делать то, что должны.
И в последний час
Когда красный туман застилает их взгляд,
Я научу их сразу вспоминать
Вся жестокая, прекрасная жизнь,
Наша любимая, чужая земля,
И, стоя перед Богом
Мудрыми и простыми словами,
Спокойно ожидать Его суда.
(СС II, с. 60)
Приверженность Гумилева аполлоническому принципу проявляется здесь в его принципиальном согласии с Ницше в том, что именно этот элемент в искусстве позволяет человеку смотреть в лицо ужасам существования, не становясь «жестким от страха» (БТ , стр.22, 104). Много дополнительных примеров влечения Гумилева к идее amor fati можно найти в его стихах и рассказах, а также в его биографии.
Наиболее известны те, в которых он как бы пророчит собственную насильственную смерть (СС II, с. 10, 14, 48; IV, с. 141-52), принимая ее («Это ни с чем не сравнимое право выбирать собственную смерть », SS I, стр. 55), как увещевал Ницше:
Человек погибает ни от кого, кроме самого себя. Только «естественная» смерть есть по самым презренным причинам несвободная смерть, смерть не вовремя, смерть труса.Из любви к жизни следует желать умереть иначе, чем это: свободно, сознательно, не случайно, не внезапно настигнутой. (ТИ, стр. 88)
Однако для развития художественной философии акмеизма наиболее важным является настойчивое требование Ницше верности земле. Стихотворение, непосредственно следующее за «Моими читателями», заключительным стихотворением последнего сборника Гумилева, повторяет те мысли, которые выражены в ницшеанских поэмах «Пути конкистадоров». «Звездный ужас» («Звездный ужас», СС II, с.62) изображает упадок суеверия первобытного племени против прямого взгляда на ночное небо из страха перед демонами, которые, как полагают, населяют его.
Просветление приходит через опыт ребенка, которого приносят в жертву небесному жителю, но который уходит невредимым, не видя ничего более угрожающего, чем звезды. Наконец все племя взглянуло на небо: «И все племя / Легло и запело, запело, запело». Однако сочувствие поэта, по-видимому, принадлежит старому патриарху, для которого конец суеверия есть потеря осмысленной иллюзии, а для которого увлечение народа небом означает предательство собственного царства человека, земли.Он скорбит о том времени, когда люди смотрели
На равнину, где паслись их стада,
К воде, где скользил их парус, 90 174
На траву, где играли их дети,
Но не к темному небу, где искрятся
Недоступные, чужие звезды.
Это напоминает гумилевское обоснование акмеистического отказа от мистики: «Вся красота, весь сакральный смысл звезд заключается в том, что они бесконечно далеки от земли и что никакие успехи в авиации не приблизит их» (СС IV , п.174). Еще ближе он напоминает призыв Заратустры «остаться верным земле» (Z, с.
42). Именно это учение Ницше находится в соответствии с основными постулатами акмеистической программы. Акмеизм, говорил Городецкий, есть «борьба за этот мир».
Этот мир состоит из времени, объема и формы, эта планета — земля. Наполняя мир «соответствиями», символизм, по существу, превращал его в фантом, важность которого определяется лишь степенью видимости других миров через его полупрозрачности.Символизм обесценил свою великую внутреннюю ценность. 8
Поскольку акмеисты разрабатывали это мировоззрение как отпор дионисийскому символизму, они инстинктивно отождествляли его с аполлоническим. Их связь с журналом «Аполлон», который какое-то время считался органом акмеизма, сделала оппозицию явной. Симпатии Гумилева раскрываются уже 26 февраля 1909 года в письме своему наставнику Валерию Брюсову (1873-1924): «Трижды был у Вячеслава Иванова, но не впал в дионисийскую ересь. 9
Отношение акмеизма к Вячеславу Иванову — сложная тема, требующая дальнейшего изучения, но комментарий здесь уместен ввиду известного увлечения Иванова Ницше.
Отношения между Ивановым и большинством будущих акмеистов восходят к основанию журнала «Аполлон» в 1909 году. О составе редакции основатель журнала Сергей Маковский говорит просто: «Любопытно, что оба моих Старшие соратники по созданию журнала Вячеслав Иванов и Иннокентий Федорович [Анненский] были в душе ревностными приверженцами не Аполлона, а его антипода Диониса. 10 Их участие в новом журнале вполне могло быть скорее прагматичным, чем принципиальным. Маковский нуждался в их репутации и профессиональном опыте, а Анненский и Иванов нуждались в форуме для выражения своих идей и расширения своего влияния, поскольку более старые журналы символистов «Весы» ( Весы ) и «Золотое руно» ( Золотое руно ) перестали выходить в 1909 году. Иванов, например, вскоре перенес свои привычные поэтические «вечера» из «башни», с которой они давно отождествлялись, в редакции «Аполлона», придав им более профессиональный характер, как собрания «Общества ревнителей художественного творчества».
Слово» (Общество ревнителей художественного слова), известного у «аполлонистов» как «Поэтическая академия».С присоединением к редакции Блока и Кузьмина Аполлон произвел замечательное объединение петербургских поэтов, которое, однако, оказалось недолгим. Не прошло и года, как Аполлон стал ареной того, что стало известно как «кризис символизма». По мотивам известного очерка Иванова «Заветы символизма», представленного в марте в Поэтической академии и опубликованного в майско-июньском номере «Аполлона» 1910 г. вместе с сопровождающей его статьей Блока «О современном состоянии Русский символизм» («О современном состоянии русского символизма»), последовавшие за этим открытые дебаты о целях символизма ознаменовали роспуск движения.Когда полемический ответ Брюсова «О «холопской речи» в защиту поэзии» (« О речи рабской, в защиту поэзии » 1910 г.) был опубликован в следующем номере, он завоевал расположение Гумилева и остальных коллектив редакции. На этом активная роль Иванова в «Аполлоне» закончилась.
По словам Маковского, он никогда не пользовался большим влиянием, так как молодое поколение сдержанно относилось к его поэзии и более благосклонно относилось к Анненскому ( Портреты , с. 276). Дальнейшая ссора с Ивановым в 1911 году из-за поэмы Гумилева «Блудный сын» и ее связи с «мифотворчеством» побудила Гумилева и Городецкого создать Цех поэтов в противовес ивановской «Поэтической академии». 11 Провозглашение акмеизма учением и школой было оглашено в декабре 1912 года в кафе «Бродячий пёс» и опубликовано в «Аполлоне» в 1913 году. личная привязанность и взаимное профессиональное восхищение. Иванов был близок к путешествию в Африку с Гумилевым в 1909 году, и, по словам Ольги Дешарт, Иванов «всю жизнь простодушно и неизменно любил трех представителей [акмеизма]. 12 В центре спора между ними стояло принятие Ивановым (и неприятие акмеистами) ницшеанской концепции дионисийской самотрансценденции. В этом смысле суть акмеистического бунта против символизма можно понять как спор против Ницше.
Безусловно, Ницше занимает видное место в акмеистическом манифесте Гумилева «Акмеизм и наследие символизма» («Наследие символизма и акмеизма», 1913, СС IV, с. 171—176). Поскольку это был основной манифест движения, я проанализирую его более подробно, включив, по мере необходимости, комментарии других теоретиков акмеизма.
Сама терминология Гумилева наводит читателя на ницшеанский подтекст. Во вступлении к манифесту он представляет проблему как «переоценку ценностей и репутаций, еще не так давно бывших бесспорными» (СС IV, с. 171). Фраза в употреблении Гумилёва нарочито иронична, поскольку переоцениваемые здесь ценности во многом ницшеанские, популяризированные русскими символистами. 13 Признавая долг акмеизма русскому символизму, Гумилев признает их общего предка во французском символизме, но усматривает в последнем то, что он называет «нероманской, вненациональной, чуждой основой.
Романский дух слишком любит стихию света, разделяющую предметы, четко и точно проводящую линии; но это символистское слияние всех образов и предметов и изменчивость их облика могли возникнуть только в туманных тенях германских лесов.
(SS IV, стр. 172)
Вторя Ницше, он продолжает предполагать, что символизм во Франции является прямым результатом битвы при Седане. Однако в то время как Ницше националистически видел в победе Германии во франко-прусской войне освобождение, «устранение всего романского» и возвращение немецкого духа к самому себе (БТ, с.138, 121), Гумилев выражает точку зрения побежденного романского духа, сожалея о навязывании германских идеалов французской культуре.
Прочно согласовывая акмеизм с французским или романским духом, он объявляет, хотя и довольно туманно, некоторые из формальных принципов акмеизма: новый, более свободный стих, новый словарь с устойчивым содержанием, основанный на живой народной речи (как против «подражания музыке», БТ, с. 54), и «светлой иронии, не подрывающей корней нашей веры» взамен «той безнадежной немецкой серьезности, которую так лелеяли наши символисты» (СС IV, с. .173). (Здесь Гумилев также намекает на антихристианский характер идей Ницше как на несовместимый с философией акмеизма, понятие, которое он развивает в идеологическом ядре манифеста.
) символ в пользу аполлонического баланса, «полной согласованности» поэтических приемов благодаря тщательному мастерству. Так, он заявляет: «Труднее быть акмеистом, чем символистом, как труднее построить собор, чем башню» (СС IV, стр.173). Так как ивановская «башня» характеризует символистский этап русской поэзии, то равновесие сил в единстве архитектонически сложного готического собора должно было стать эмблемой акмеистического поэтического стиля.
Помимо довольно расплывчатых отсылок к поэтической форме, манифест Гумилева считался (современниками и последующими учеными) несовершенным как выражение философии нового движения. Несмотря на то, что он изложен авторитетным тоном, его бессвязные изречения не сразу образуют связный аргумент.Однако признание ницшеанского подтекста заполняет некоторые кажущиеся пробелы в изложении философского ядра манифеста. На самом деле, в какой-то степени манифест может быть прочитан как одна сторона спора, а Иванов и Ницше Рождение Трагедии — как молчаливые собеседники.
Гумилев упоминает Ницше как одного из «родоначальников» немецкого символизма, постулировавшего «объективную цель или догму» человека во вселенной. По Гумилеву,
Это показало, что немецкий символизм не чувствовал внутренней ценности каждого явления, не нуждающегося в обосновании извне.Для нас же иерархия явлений в мире есть только удельный вес каждого из них, причем вес самого ничтожного существа еще неизмеримо больше, чем отсутствие веса, небытие, и потому перед лицом небытия, все явления — братья. (СС IV, с. 173)
Гумилев явно возражает здесь против дионисийского акцента на «слиянии с первобытием» (БТ, с. 65). Возникающий в результате коллапс индивидуации является, по Гумилеву, следствием знаменитого изречения Ницше о том, что «только как эстетическое явление существование и мир вечно оправданы» (БТ, с.52). На это Гумилев отвечает, что в оправдании нет нужды. Существование — достаточное оправдание, и как аполлонический художник он находит удовольствие в самом существовании явления, в principium individuationis , «славным божественным образом» которого является сам Аполлон (БТ, с.
36). По выражению Мандельштама, поэт-акмеист благоговеет перед законом тождества, А = А. «Возлюби существование вещи больше, чем саму вещь, и свое существование больше, чем самого себя: вот высшая заповедь акмеизма». Утро акмеизма», CCPL, с.64).
Эта настойчивая вера в существование и достоинство отдельных вещей находится в прямом противоречии с упором символистов на мистицизм, их теургическим пониманием искусства и их (особенно Ивановым) отказом «принимать мир». Учения Ницше об эстетике сыграли огромную роль в развитии центральной идеи русского модернизма — роли искусства в приближении к сознанию тайн, лежащих за пределами телесного мира. 14 Конечно, позиция символистов представляет собой некоторую транспозицию мыслей Ницше, смешанных с идеями Соловьева, Мережковского и различных оккультных философий.Вместо того, чтобы распутывать различные направления влияния, лежащие в основе принципа, против которого он возражал, Гумилев счел удобным упростить свою аргументацию, полностью отождествив теургический символизм с Ницше.
Концентрация символистов на дионисийском элементе в Ницше при фактическом пренебрежении аполлоническим позволила Гумилеву легко отвергнуть символизм и Ницше вместе, хотя акмеизм отождествлялся со многими жизнеутверждающими принципами Ницше.
Таким образом, акмеисты настаивали на внутренней ценности каждого явления и, подобно Заратустре, принимали опыт в его тотальности. 15 Не принимая никакой навязанной извне системы ценностей, акмеисты, как аполлонийцы, говорят еще об иерархии явлений, но иерархии, основанной не более чем на «удельном весе» каждого явления. То есть акмеизм подчеркивает вес и телесность явлений и принимает аполлоновскую сдержанность, представленную силой тяжести. Стремление Заратустры к бегству от гравитации посредством танца и полета Гумилев как бы отождествляет с аллегорическим полетом символизма в абстракцию и в иной мир.В песне Заратустры о Духе Тяготения он говорит: «Тот, кто однажды научит людей летать, сдвинет все межевые камни; все пограничные камни сами полетят к нему на воздух, он окрестит землю заново «невесомой»» (З, с.
210). Словно в ответ акмеизм взял межевой камень в основание своего здания, а Мандельштам утверждает: «Акмеизм для тех, кто, одухотворенный духом строительства, не отрекается, как трусы, от собственной тяжести, но радостно принимает это для того, чтобы пробудить и использовать силы, архитектурно спящие внутри.,. Мы не можем летать, мы можем подниматься только на те башни, которые строим сами» («Утро акмеизма», CCPL, стр. 62). Таким образом, роль человека в мире состоит в том, чтобы бороться с небытием, создавая структуры зданий и стихов, и в этом сознательном, кропотливом усилии человечество объединяется не в спонтанном, превосходящем себя мистическом единстве, а во всемирном братстве явлений. . По словам Мандельштама, «Нет равенства, нет конкуренции, есть только соучастие всех, кто замышляет против пустоты и небытия» («Утро акмеизма», CCPL, с.64).
Следующий, центральный, абзац манифеста Гумилева интересен своим аргументативным содержанием и воинственным стилем утверждений, которые как бы бросаются в молчаливого собеседника.
Мы не осмелились бы заставить атом поклониться Богу, если бы это не было в его природе. Но, чувствуя себя явлением среди явлений, мы становимся частью мирового ритма, мы принимаем все силы, действующие на нас, и, в свою очередь, сами создаем силы. Наш долг, наша воля, наше счастье и наша трагедия — каждый час угадывать, каким может быть следующий час для нас, для нашего дела, для всего мира, и торопить его наступление.И как высшую награду, которая ни на мгновение не ускользает от нашего внимания, мы мечтаем о последнем часе, который никогда не наступит. Однако бунтовать во имя других условий существования здесь, где есть смерть, так же странно, как для заключенного ломать стену, когда перед ним открытая дверь. Здесь этика становится эстетикой, расширяясь в сферу последней. Здесь индивидуализм в своем наивысшем напряжении создает общность. Здесь Бог становится Живым Богом, потому что человек почувствовал себя достойным такого Бога.Здесь смерть — занавес, отделяющий нас, актеров, от зрителей, и в вдохновении пьесы мы брезгуем трусливым заглядыванием в будущее, «а что будет дальше?» Мы, как адамисты, отчасти лесные звери, и в любом случае не откажемся от животного в нас в обмен на неврастению.
Но теперь пришло время говорить русскому символизму. (СС IV, с. 173-74)
Как бы с великим вздохом заканчивает Гумилев свою тираду, направленную на дионисийский акцент Ницше, и переходит к рассуждениям о его наследии в русском символизме, употребление национального прилагательного, служащего подчеркните тематический переход.Однако, прежде чем проследить ход его мыслей, представленные здесь аргументы требуют разъяснения. Опять же, распознавание подтекста полезно.
Гумилев начинает с принятия природного мира как «данности» и места человека в нем как «части мирового ритма». Если дионисийское восприятие действительности сопровождается «стремлением к бесконечному» (БТ, с. 141), то аполлонический отклик на природный мир состоит в том, чтобы принять его пределы и действовать, стать силой среди других, жить дальше, чтобы увидеть, что жизнь приготовила.Здесь есть отголоски заключительного раздела Рождение трагедии . «В имени [Аполлона] мы постигаем все те бесчисленные иллюзии красоты простой видимости, которые в каждое мгновение делают жизнь вообще стоящей жизни и вызывают желание жить дальше, чтобы пережить следующее мгновение» (БТ, стр.
143) . Однако «ближайшее мгновение» для Гумилева — это всего лишь мгновение в последовательности, ведущей к «последнему часу, который никогда не наступит». Такое понимание времени похоже на ницшеанское понятие «вечного возвращения», поскольку оно мотивирует чрезвычайное повышение важности каждого момента существования.Однако в опровержение обращения Ницше к эстетике гумилевское «оправдание» мира предполагает христианское понимание времени, в котором каждый момент таит в себе потенциал для эсхатологического исполнения. Хотя на первый взгляд повышенная чувствительность акмеизма к фактуре существования похожа на ницшеанскую, она возникает из противоположного источника. 16
Гумилев переходит от «эстетического» обоснования мира к этическому, так как в его мире, «здесь, где смерть», этика разрослась в область эстетики, т. е. искусство должно быть оправдано этически так и эстетически.Он изложил эту тему в более раннем очерке «Жизнь стиха» («Жизнь стиха», 1910), который был отчасти ответом на «Заповеди символизма» Вячеслава Иванова.
В этом своем первом опубликованном эссе Гумилев отстаивает крайний аполлонический взгляд на искусство, принимая положение, возможно, Ницше, что «чистота есть подавленная чувственность, и она прекрасна». Но он настаивает на том, что любое отношение к искусству должно быть «целомудренным». Понятие целомудрия ( целомудренность ) он определяет идиосинкразически как «право каждого явления быть ценным само по себе, не требовать оправдания своего существования, и другое, высшее право — служить другим» (СС IV с.158-59). Таким образом, явления мира, в том числе искусство и литература, оправдываются по существу, но также и по этическому принципу, сформулированному здесь несколько расплывчато, — служению другим. Что эти два «права» — одно и то же, объясняет Мандельштам.
В Средние века человек считал себя столь же необходимым и столь же привязанным к зданию своего мира, как камень в готическом сооружении, с достоинством переносящим давление своих соседей и вступающим в общую игру сил как неизбежную ставку.
Служить означало не только действовать на общее благо. В средние века человек бессознательно осознавал простой факт своего существования как служение, как своего рода героический поступок. («Франсуа Вийон», CCPL, стр. 59)
Это согласуется с аполлоническим мировоззрением, в том смысле, что Аполлон является «этическим божеством» (БТ, стр. 46), а акмеисты не раз упрекали символизм за его «аморализм». 17 Однако в манифесте, в котором он провозглашает движение на смену символизму, Гумилев лишь мимоходом упоминает об этическом оправдании искусства и бытия.Здесь больший интерес представляет эсхатологическое обоснование, и это его окончательное опровержение потустороннего символизма. Он утверждает, что нет необходимости «бунтовать во имя других условий существования здесь, где есть смерть». То есть сосредоточение и оправдание жизни в этом мире возможно не как бегство от смерти, а потому, что «здесь смерть». Этим, казалось бы, парадоксальным заявлением Гумилев намеренно провокационен.
В своем манифесте он не разъясняет какого-либо конкретного акмеистического понимания смерти, но в других акмеистических сочинениях, в частности в эссе Мандельштама «Пушкин и Скрябин» (1915), есть уместные намеки на такую философию.
Этот очерк, который Мандельштам в свое время считал самой важной своей статьей, 18 , был охарактеризован Надеждой Мандельштам как «некоторая полемика с Вячеславом Ивановым-Ницше и его ( sic ) дионисийским пониманием искусства». 19 Джейн Гэри Харрис описывает его как «более мистико-религиозно-философское изложение его основных эстетических принципов, более того, его акмеистических взглядов, противопоставленных эстетическим принципам символизма… Мандельштам сосредотачивается на опыте «иллюзии» или эстетического сознание и поэтическое ремесло в противовес религиозному опыту и «чистой музыке»» (Джейн Гэри Харрис, комментарий к Мандельштаму, «Пушкин и Скрябин», CCPL, с.на обсуждение музыки Скрябина, что допускает очевидную, хотя и не установленную корреляцию с Ницше.
Отмечая боязнь и недоверие к музыке у древних, Мандельштам акцентирует внимание на признании Ницше практической невозможности чисто дионисийской музыки. Такая чистая музыка была бы сокрушительной в своем воскрешении изначальной универсальности и невыносимом изображении страдания и боли, которые являются дионисийской истиной о мире. Следовательно, главная функция аполлонического элемента трагедии состоит в том, чтобы ограждать зрителя от полного воздействия музыки (БТ, стр.125—26). Мандельштам признал, что музыка Скрябина близка к дионисийской, особенно в «бессловесном, странно немом» хоре Прометея (CCPL, стр. 91). Биограф Скрябина Э.А. Халл так описывает стремления музыканта в своей знаменитой оркестровой тональной поэме «Прометей: Поэма огня»: быть достигнуто, когда совершенный союз с божественным был достигнут. 20 По аналогии, это стремление к дионисийской трансцендентности у Скрябина лежит в основе мандельштамовского акмеистического осуждения дионисийства Ницше и теургического символизма Вячеслава Иванова.
Хотя Мандельштам симпатизирует явно аполлоническому, а не дионисийскому началу, он, подобно Гумилеву, соглашается с Ницше в том, что оно не дает достаточного оправдания мира и искусства. Что действительно оправдывает Мандельштама, как и Гумилева, так это существование смерти, но Мандельштам идет дальше Гумилева, чтобы дать объяснение, пусть и неясное, того, как смерть изменяет аполлонийско-дионисийскую двойственность.
Христианский мир есть организм, живое тело. Ткань нашего мира обновляется через смерть. Мы должны бороться против варварства нашей новой жизни, ибо в новой, цветущей жизни смерть непобедима! Пока в мире существует смерть, будет существовать и эллинизм, ибо христианство эллинизирует смерть … Эллинизм, пропитанный смертью, есть христианство. (Курсив Мандельштама, « Пушкин и Скрябин », CCPL, стр. 94).
Внедрить концепцию смерти в эллинский мир — значит наполнить его пониманием благодати, искупления и спасения, которое является частью христианского мировоззрения.
Как пишет Григорий Фрейдин, «греки, осознавшие идеал красоты, не знали о красоте и особом значении смерти, известной христианам». В своем определении христианства как «эллинизма, пропитанного смертью», Мандельштам «пытался соединить лучшее из обоих миров». 21 Христианский мир не боится дионисийского духа, потому что уверен в его спасении, как еще раз объяснил Мандельштам через аналогию с музыкой.
Чистая музыка была неведома эллинам; он полностью принадлежит христианству… Христианство не боялось музыки. Христианский мир улыбался, обращаясь к Дионису: «Хорошо, попробуй, только закажи свой
».
Менады, чтобы растерзать меня: я целостность, я индивидуальность, я неделимое единство!» (« Пушкин и Скрябин », CCPL, стр. 94).
Даже в этой полемике с ним неизбежное влияние Ницше проявляется в том, что «христианский мир» здесь противостоит Дионису с отчетливо аполлоническими чертами цельности и индивидуальности.
В конечном счете и Мандельштам, и Гумилев уловили невысказанную враждебность Ницше к христианству в Рождении трагедии и ответили на этот и последующие его антихристианские аргументы защитой христианства в искусстве.
Гумилев делает это молчаливо, описывая христианский мир как «здесь, где смерть». Здесь мы видим слияние этики и эстетики и создание гражданского общества ( общественность , а не соборность , т. , а не в мире Заратустры, где Бог мертв. В силу существования смерти «игра жизни» в понимании Гумилева — это игра, в которой есть определенное разделение актеров и зрителей, а не «великий возвышенный хор пляшущих и поющих сатиров», который Ницше видел в греческом языке. трагедия (БТ, с.62). Реакция Ницше на греческую драму — «мы чувствовали себя так, как будто мимо нас прошла лишь притча, чей самый глубокий смысл, как нам казалось, мы почти догадывались, и что нам хотелось отодвинуться, как завесу, чтобы узреть за ней первообраз» (Б. , стр. 139) — отвечает отказ Гумилева «заглянуть в будущее».
Акмеизм категорически отказывается заглянуть за завесу, ибо это, в сущности, не мир диссонанса и уродства, требующий для выносимости завесы аполлонической иллюзии, и не аполлоновское преображение «просто видимость», как сказал бы Ницше.
иметь это.Акмеизм пересматривает предложенное Ницше аполлоническое мировосприятие, «пропитывая» его смертью или благодатью. Для акмеистов красота феноменального мира есть метафизическая истина, потому что в нем присутствует живой Бог, а не за ним или над ним. Как писала Надежда Мандельштам, «для христианина связь между эмпирическим миром и высшим обеспечивается не посредством символов, а через откровение, таинства, благодать и — главное — через пришествие Христа.Христос — это не «Символ». 22 Таким образом, у акмеистов был сакраментальный взгляд на землю как на «Богоданный чертог» («Утро акмеизма», CCPL, с. 63), поскольку Христос жил на ней и освятил ее. То есть акмеизм противопоставляет Ницше и теургическому символизму основную православную веру в то, что Бог является автором сотворенного мира, который прекрасен и значителен своим присутствием. И Гумилев заканчивает свою полемику с Ивановым/Ницше ссылкой на альтернативное название, под которым были известны акмеисты, адамисты, библейское происхождение которого противоречит греческому akme .
Мандельштам в «Пушкине и Скрябине» прямо описывает черты «христианского искусства», неявно отсылая к ницшевскому взгляду на трагедию как на искупление (БТ, с. 125).
Христианское искусство — это действие, всегда основанное на великой идее искупления. Это бесконечно разнообразное во всех своих проявлениях «подражание Христу», вечное возвращение к единому творческому акту, с которого началась наша историческая эпоха. Христианское искусство бесплатно. Это «искусство ради искусства» в самом полном смысле этого слова. Никакая необходимость, даже самая высшая, не омрачает ее светлой внутренней свободы, ибо ее прообраз, то, чему она подражает, есть само искупление мира Христом.Таким образом, не жертва и не искупление в искусстве, а свободное и радостное подражание Христу есть краеугольный камень христианской эстетики. Искусство не может быть жертвой, потому что жертва уже принесена; это не может быть искуплением, потому что мир вместе с художником уже искуплен. (CCPL, стр. 91)
Использование Мандельштамом фразы «вечное возвращение» здесь провокационно, поскольку этот отрывок из «Пушкина и Скрябина» радикально переосмысливает концепцию Ницше.
«Искупление» прошлого, которое Ницше находит в вечном возвращении, в мире христианского искусства лишнее, как и оправдание настоящего.Искупление и жертва были совершены Сыном Божиим во время его пребывания на земле, и роль человека и художника состоит в том, чтобы подражать ему, принимая пределы мира и радуясь его красоте как божьему дару. Как отмечает Грегори Фрейдин, с этой точки зрения поэзия также является формой подражания Христу. «В символическом и анагогическом смысле это поэзия воскресения. В этом виде искусства… такой непререкаемый факт, как смерть, наделяет искусство высшим смыслом и санкцией. 23
То, что это «христианское» отношение к искусству и миру имеет более чем легкое сходство с аполлоновским принципом, не случайно. Если Вячеслав Иванов хотел примирить христианство с дионисизмом, видя в Дионисе предшественника Христа, то акмеисты такого синтеза не искали. Они понимали Христа как истинного человека, который разделял их собственную человечность и их собственный мир.
Тем не менее его отношение и принятие этого состояния (как они его понимали) были по существу аполлоническими, и их роль заключалась в подражании Христу. видел в православии осуществление аполлонизма.
Баланс акмеистического манифеста Гумилева направлен на потусторонние устремления теургического символизма, на что Гумилев отвечает знаменитым утверждением, что «непознаваемое по самому своему определению не может быть познано» (ССIV, с. 174). В отличие от западного богословия, стремящегося обосновать существование Бога, Гумилев апеллирует к православному апофатическому богословию, запрещающему позитивные или рационалистические объяснения божества и требующему, чтобы Он определялся только отрицанием.Таким образом, настаивание на невозможности описания абсолютной трансцендентности Бога сохраняет элемент невыразимости в отношении Бога к человеку. Это полностью согласуется с аполлонической ориентацией, которую Ницше представляет как более упорядоченную, чем ее дионисийский антипод, но, строго говоря, не более рациональную.
24 В контексте «Рождения трагедии» Ницше акцент Гумилева на принятии неизвестного и наслаждении «чувством незнания себя» может также представлять собой защиту от обвинений в сократизме.
Есть много других аспектов, в которых акмеизм противостоит дионисийскому принципу Ницше и его проявлению в теургическом символизме. Возвышает мужественность. Он принимает на себя социальную, этическую и политическую ответственность, подобно девам Аполлона, которые «остаются тем, что они есть, и сохраняют свои гражданские имена, в отличие от дифирамбического хора, «вечных рабов своего бога, живущих вне сфер общества» (БТ, стр. 64). (Мандельштам рассматривал акмеизм как социальное явление, противостоящее космическим устремлениям символизма.) Акмеизм ставит «домашнее» выше тайны, оценивая Еврипида как «домашнего писателя» («О природе слова», CCPL, с. 127), а не упрекая его в вырождении трагедии (БТ, с. 79-86). ). Наконец, акмеисты настаивают на адекватности языка, противопоставляя первенству музыки силу слова.
Все эти темы заслуживают рассмотрения в более подробном обсуждении отношений между акмеизмом и Ницше, с дальнейшей проработкой отдельных эффектов, которые идеи Ницше оказали на отдельных поэтов-акмеистов.Однако самое большое влияние Ницше на акмеизм заключалось в том, что он дал толчок к формированию мировоззрения и эстетической философии, противостоящей теургическому символизму. Другие элементы влияния, легко заметные в образах и тематике их поэзии, являются логическим следствием этой позиции.
Потрепанный том Ницше, упакованный в дорожную сумку авантюрного героя гумилевского «Веселого братства», вскоре пропал вместе с его зубной щеткой и его интеллектуальной спесью (СС IV, с.124). Акмеисты выставили напоказ свое мнимое неприятие Ницше из-за его отождествления с дионисийским мировоззрением и символизмом Вячеслава Иванова, а также из-за его враждебности к христианству. И все же, подчеркивая аполлоническое, акмеисты присвоили и переработали нравившиеся им элементы философии Ницше и, как это ни парадоксально, подходят ближе к сути жизнеутверждающей философии Ницше, чем символисты, чья односторонняя приверженность дионисийскому подпитывало их неприятие материального мира.
Гумилев комментирует отношения влияния в позднем стихотворении «Молитва мастеров-художников» («Молитва мастеров», СС II, с. 56), где он соглашается с Ницше в том, что единственные достойные последователи — это те, кто сопротивляется их мастера.
Приветствуем тех, кто оскорбляет и оскорбляет,
А льстецам мы говорим: «Нет!»
Подхалимские отзывы и признание публики
Бесполезны для создания священных вещей.
Акмеисты действительно были стойкими последователями, но критическая позиция, которую они заняли по отношению к учению Ницше, оказалась высокопродуктивной для их искусства и значительным шагом в развитии русской литературы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Гумилев Н., Собрание сочинений, изд. Г. П. Струве, Б. А. Филиппов, 4 т. (Вашингтон, 1962-68), IV, с. 103. Далее в тексте в скобках цитируется как СС.
2. Осип Эмильевич Мандельштам, «О природе слова» (« О природе слова »), Полная критическая проза и письма, изд.
Джейн Гэри Харрис, пер. Джейн Гэри Харрис и Констанс Линк (Анн-Арбор, 1979), с. 131. Далее в тексте цитируется в скобках как CCPL.
3. Недоброво Н. В., «Анна Ахматова», Русская мысль 7 (1915), репр. Анна Ахматова, Сочинения, изд. Г. П. Струве и Б, А. Филиппов, 3 тт. (Париж, 1983), III, стр. 473-95.
4. Крайне не хватает исследования влияния Ницше на поэзию Гумилева. О влиянии Ницше на драму Гумилева см. две статьи Элейн Русинко: «Акмеист в театре: Трагедия Гумилева. Отравленная туника» Русская литература 31 (1992), стр. 393-414, и «Переписывая Ибсена в России: Драматическая поэма Гумилева». «Гонда», «Европейские основы русского модернизма», изд.Питер Барта (Льюистон, Нью-Йорк, 1991), стр. 189-218. Влияние Ницше на Мандельштама сложное; см. главу Глэра Гавана о взглядах Мандельштама на историю в этом томе.
5. См. Б. Г. Розенталь, «Трансмутация символистского этоса: мистический анархизм и революция 1905 г.», «Славянское обозрение», 36 (декабрь 1977 г.), стр. 608–27.
6. Цит. по С.И. Машинский, Сергей Городецкий, Сергей Городецкий, Стиккотворения ипоэмы, Л., 1974, с. 2.
7. На берегах Невы (Вашингтон, 1968), с.114. Одоевцева утверждает, что с Ницше ее познакомил Гумилев, который дал ей собственные тома сочинений философа. Она вспоминает: «Ницше оказал огромное влияние на Гумилева. Его напускная жестокость, его презрение к слабым и трагический героизм его мировоззрения были заимствованы у Ницше» (с. 72). О влечении Гумилева к Ницше свидетельствуют и биографические заметки Павла Лухницкого, опубликованные в Вере Лухницкой, Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лухницких (Ленинград, 1990), с.9, 37, 66, 80.
8. Городецкий С. М., Некоторые теории в современной русской поэзии, Аполлон 1 (январь 1913), -?. 48-
9. Н.С. Гумилев, Неизданные, изд. Глеб Струве (Париж, 1980), с. 60.
10. Сергей Маковский, Портреты современников. Нью-Йорк, 1955, с. 128.
11. Надежда Мандельштам, Покинутая надежда, пер.
Макс Хейворд
(Нью-Йорк, 1974), с. 38-39
12. О. А. Дешарт, комментарий к Вячеславу Иванову, Собрание сочинений (Брюссель, 1971), I, с.848. Об отношениях между Ивановым и акмеистами см. Sheelagh Graham and Michael Basker, comment to Николай Гумилев, Неизданное и несобранное, изд. М. Баскер и С. Грэм (Париж, 1986 г.), стр. 253–56.
13. В том же духе, для поддержки акмеистической приверженности традициям мировой культуры, Мандельштам предложил, что «Утверждение и оправдание реальных ценностей прошлого является таким же революционным актом, как и создание новых ценностей», « Буря и стресс», в CCPL, с.176.
14. Энн М. Лейн, «Ницше приезжает в Россию: популяризация и протест в 1890-е годы», Ницше в России, изд. Б. Г. Розенталь (Принстон, 1986), с. 63.
15. Этот аспект акмеизма лучше всего представлен двумя менее известными поэтами, Владимиром Нарбутом и Михаилом Зенкевичем. Сборник Зенкевича 1912 года «Дикая порфира» получил высокую оценку Гумилева за «довольство землей» поэта (СС IV, с.
290). Оба поэта демонстрируют «подлинное увлечение уродством» и неутомимо прославляют гротеск (СС IV, с.300). Тем не менее Гумилев настаивает на том, что они выражают в такой поэзии «энергичное жизнеутверждение, прославляя, как это делал Ницше, по словам Джона Берта Фостера, «полноту бытия, которая может возникнуть в результате любого откровенного признания отрицательных сторон жизни, Наследников». к Дионису: ницшеанское течение в литературном модернизме (Принстон, 1981), с. 8и. Обсуждение этого «примитивистского» аспекта акмеизма можно найти в книге Элейн Русинко, «Адамизм и акмеистический примитивизм», «Славянский и восточноевропейский журнал», № 1 (1988), стр.84-97.
16. Вечное возвращение Ницше было характерно для художественного использования Ахматовой и Мандельштамом поэтической памяти и синхронического понимания истории (ср. Мандельштамовская радость возвращения, CCPL, стр. 114). Но акмеистическая концепция есть христианская транспозиция идеи Ницше. См. обсуждение Грегори Фрейдином мандельштамовской Мнемозины как «христианского кузена вечного возвращения Ницше» в «Разноцветном пальто: Осип Мандельштам и его мифологии самопрезентации» (Беркли, 1987), с.
80.
17. Надежда Мандельштам, Надежда против Хопея пер. Макс Хейворд (Нью-Йорк, 1970), стр. 278; О. Э., Мандельштам, «О природе мира», CCPL, с. 131; Гумилев, И.В., с. 321.
18. Мандельштам Н. Надежда против надежды, с. 175.
19. Мандельштам Н. Оставленные надежды, с. 126.
20. Э. А. Халл, Великий русский тон-поэт: Скрябин (Лондон, 1921), цитируется в CCPL, с. 601. См. также Энн М., Лейн, «Бальмонт и Скрябин; Художник как сверхчеловек», Ницше в России, изд.Розенталь, стр. 195–218.
21. Фрейдин, Разноцветное пальто, с. 72.
22. Мандельштам Н. Оставленные надежды, с. 44.
23. Фрейдин, Пальто многих цветов, с. 80.
24. М. С. Силк и Дж. П. Стерн, Ницше о трагедии (Лондон, 1981), с. 162.
Акмеизм в «Реквиеме» Анны Ахматовой — Полифонический мир
В скорбной и несправедливой жизни Анны Ахматовой было много прекрасного, вытекающего из ее стихов и литературы.Вскоре после своего 21 st дня рождения и замужества с Николаем Гумилевым Ахматова помогла создать довольно радикальное движение в 1910-х годах: акмеизм.
По данным (Американской ассоциации поэтов), «акмеисты восстали против расплывчатости символизма и попыток отдать предпочтение эмоциональному внушению перед ясностью и яркими чувственными образами». В это время многие русские писатели все еще были сосредоточены и в основном писали в соответствии со стандартами романтизма. Однако Ахматова и ее группа под названием «Гильдия поэтов» хотели чего-то более революционного.Акмеизм ориентировался на «ценность ясности, конкретности и близости к вещам на земле», но каждый из поэтов в своем направлении находил это. В « Реквиеме » Анны Ахматовой она использует яркие образы и выражает суровую и горькую действительность, чтобы показать, как сильно мать любит своего сына.
Прекрасные образы природы Ахматовой мы впервые встречаем в Посвящении . «Горы склоняются перед этим горем, / могучие реки перестают течь, / но врата темницы держатся крепко…» Когда дочитаешь стихотворение до конца, то поймешь, насколько сильна и ярка ахматовская образность на самом деле.
Это всего лишь третье стихотворение в подборке. На протяжении всей остальной части Реквием многие могут утверждать, что сильная сторона Ахматовой — ее смелая образность. В VI: «Так и глядят опять,/ горящими яслиными очами,/ думая о твоем высоком кресте,/ и о смерти». Еще раз в IX «теперь безумие полутенит/ душу мою крылом своим,/ и огненным вином опьяняет/ и к черному оврагу манит». Наконец, в Эпилоге I «я узнала, как лица падают,/ как из-под век метет ужас,/ как страдание чертит линии/ клиновидной клинописи на щеках,/ как локоны пепельно-белокурых или черных/ вдруг серебрятся…» Сквозь образы Ахматовой мы можем физически увидеть гнев и боль матери, которая тоскует по своему сыну.Одни образы полны злобы и ненависти, другие утонченны и прекрасны на контрасте с ахматовским посылом.
Помимо образов, есть горькая и неприятная история, которую Ахматова проливает на свет через свою поэзию. В отличие от писателей-романтиков, для Ахматовой не было правды. Все, с чем сталкивалась она (и многие женщины, мужчины и дети), было жесткой и разрушительной рукой российского правительства, не говоря уже о двух мировых войнах.
Это была суровая реальность Ахматовой.Она сосредотачивается на ясности момента, конкретном характере их жизни. Для Ахматовой дело было не только в природе и Возвышенном, но и в борьбе за правое дело и в оплакивании тех, кто погиб от несправедливого правительства и войны. Мы видим ахматовскую ясность, намазанную на Реквием . Ахматова использует резкие и контрастные слова, особенно с включением ее красивых образов. Мало того, она включает в свою поэзию множество различных аллюзий. В I Ахматова наносит удар Стрельцам и Кремлю в сторону, позже за ней следуют синие шапки и енисейские завитки в VIII.Для Ахматовой разоблачение было жизненно необходимо. Хотя ее стихи были опубликованы без ее разрешения, очевидно, что в ее поэзии была чистая ненависть к российскому правительству. Но она также использует намеки, чтобы внести ясность в прошлое и настоящее. Она включает в себя русских друзей и поэтов, библейские отсылки и мифологические истории на протяжении всего Реквиема .
Применяя эти смелые и громкие приемы к своей поэзии, Ахматова показывает, что она не хочет иметь ничего общего с романтиками или символизмом.
Все, что происходило в ее жизни, было правдой. Для Ахматовой не существовало символа, который мог бы объяснить, через что пришлось пройти ей и тысячам россиян. Единственный способ, которым она могла донести свое сообщение, — это опубликовать его там; сырой и открытый для публики. Своими ужасающими, но красивыми образами она разрывает рану, чтобы показать своим читателям, насколько хаотичной была ее жизнь. И своими словами и намеками она ничего не оставляет воображению. Ее слова резали, как ножи, ее голос был громким и ясным, чтобы его слышали все.
Нравится:
Нравится Загрузка…
|
,
Одноминутный менеджер,
Оценка эффективности,
Управление проектом,
Надзор,
Общее качество,
Менеджмент TQM
Вашингтон,
К. Райт Миллс,
Фредрик Догласс,
Генри Форд,
Никколо Макиавелли,
Маркс,
Тао,
Вильям Шекспир,
Адольф Гитлер
collegetermpapers.com/images/subject_162.jpg»> О методологии и методе в акмеистической психологии
Методолого-методическое мышление Выготского не заканчивается объективно-аналитическим методом.Метод двойной стимуляции, использованный им в исследованиях по формированию понятий, которые он проводил с Львом С. Сахаровым, а также в исследовании памяти Леонтьева, был вдохновлен психологом Вюрцбургской школы Нарцисом Ахом (Выготский, 2018, с. 113–128; Выготский, 1987, стр. 121–241). В конце концов, однако, этот метод мог быть вдохновлен не только Ахом, но и авангардными литературными экспериментами в надрациональной поэзии русского футуризма, как предположил Метро (2006).
Напомним сначала исследования по образованию понятий.Методика эксперимента методом двойного раздражения заключалась в том, что испытуемому показывали несколько различных предметов, различающихся по цвету, форме и размерам. После этого испытуемому снова показывали нижнюю часть одного из объектов, теперь уже с одним из набора бессмысленных трехсимвольных слов — «летучая мышь», «дек», «рок» или «муп» — которые были заданы. в соответствии со специфическими характеристиками соответствующего объекта и попросили собрать все объекты, которые, по его или ее мнению, должны иметь одно и то же слово.После каждой попытки экспериментатор исправлял испытуемого и выявлял правильное название предмета. Используя этот метод, Выготский пришел к выводу, что развитие понятия состоит из трех основных этапов: синкретизма, комплексного мышления и понятийного мышления. Эти этапы сами по себе подразделяются на отдельные фазы. На первом этапе (синкретизм) объекты подводятся под понятие в силу, например, принципа проб и ошибок, идиосинкразических критериев классификации или пространственного распределения объектов.
На втором этапе (комплексное мышление) процесс классификации становится более систематическим. Теперь некоторые объективные признаки фигур становятся критериями различения предметов. Комплексное мышление подразделяется на четыре фазы. Для наших целей особенно важен один из них, тот, при котором классификации основываются на псевдопонятиях. Затем цифры упорядочиваются в соответствии с объективными критериями, которые также будут иметь решающее значение для классификаций, основанных на реальных понятиях.Причина, по которой Выготский говорит о псевдопонятии, состоит в том, что ребенок еще классифицирует фигуры по видимым и конкретным признакам, а не по определенным принципам абстрактного мышления, как это было бы характерно для реальных понятий. Эти различия становятся видимыми только тогда, когда анализируется процесс мышления, который привел к классификации. Однако на «фенотипическом уровне» результаты классификации, основанной на псевдопонятии, нельзя отличить от классификации, основанной на реальном понятии.
Они составляют, если хотите, функциональные эквиваленты и, по Выготскому, значительно облегчают общение со взрослыми. Только в самом конце процесса ребенок или подросток способен проводить классификации, основанные на реальных понятиях. Или, другими словами, «[…] исследования подтвердили мысль […] о том, что дети, подростки и взрослые могут подразумевать под одними и теми же словами разные вещи. Он показал, что изучение детьми слов знаменует собой лишь начало семантического развития, на достижение кульминации которого могут уйти годы.В каком-то смысле дети и взрослые живут в различных семантических универсумах и слова, которые они используют, совпадают только в том, что они относятся к одним и тем же объектам». (van der Veer & Valsiner, 1991, стр. 267; курсив мой). в частности, см., например, Выготский, 1987, стр. 282;244, 260, 261, 274, 285, 301). Одним из творений русских футуристов был «заум-язык». Z aum буквально означает «за пределами ума», но чаще переводится как «надразумный».
Метро (2006, с. 179–181) напоминает заумниковскую деконструкцию речи и слов вплоть до радикального разложения повседневных форм понимания на буквы и слоги. Он предполагает, что Выготский мог иметь в виду эти и другие российские/советские эстетические эксперименты при разработке психологических исследований, таких как вышеупомянутые эксперименты по формированию понятий.Он не предоставляет «жестких доказательств» своей гипотезы, но идея о том, что метод двойной стимуляции мог (также) быть порожден трансрациональной поэзией, привлекательна и имеет некоторое правдоподобие. В отличие от футуристов, но, может быть, вдохновленный ими, Выготский пошел бы как бы наоборот: предлагая детям «летучая мышь», «дек», «рок» или «муп», он взяли бы «заум-слова» и могли бы наблюдать их «зарядку» смыслом и значением.При этом он поступил бы подобно поэту и самозваному «инженеру языка» (цит. по Выготскому, 2018, с. 261) Хлебникову, утверждавшему, что «науки словообразования» не хватает (цит. редакторы «Записных книжек» см.