Либеральная модель рыночной экономики – Либеральная модель рыночной экономики

Содержание

Либерально-рыночная экономическая модель в её существе


В либерально-рыночной экономической модели государство, собирая налоги, вправе формировать госбюджет, из которого оно финансирует разного рода программы в обеспечение потребностей своей политики (внутренней, внешней, оборонной[1]), заказывает и покупает соответствующую продукцию на рынке. Но государственный сектор в экономике должен быть сведён к минимуму, поскольку частно-предпринимательская инициатива носит заинтересованный характер, вследствие чего якобы обеспечивает более эффективное управление предприятиями, нежели государственное администрирование наёмными чиновниками, которые не имеют личных интересов, тождественных с интересами развития предприятий, вследствие чего их управление обречено быть менее эффективным.

Всё остальное, что касается принципов организации либерально-рыночной экономики ныне сведено в «десять заповедей» так называемого «Вашингтонского консенсуса». Термин «Вашингтонский консенсус» был введён в 1989 г. американским экономистом Джоном Уильямсоном. Однозначных формулировок «Вашингтонского консенсуса» нет, поскольку в произведениях самого Уильямсона, его последователей и комментаторов формулировки видоизменялись с течением времени [3, с. 18].

Тем не менее, вне зависимости от конкретики тех или иных его формулировок, именно дух «Вашингтонского консенсуса» на протяжении почти четверти века определял принципы вовлечения в процесс глобализации экономических систем «проблемных» для Запада (главным образом развивающихся и постсоциалистических) государств.

И к числу его жертв ныне можно отнести и РФ, а не только страны Латинской Америки, по отношению к которым «Вашингтонский консенсус» был впервые сформулирован в последние годы существования СССР. По сути он и был той идейной основой, опираясь на которую, МВФ и США оказывали «консалтинговые услуги» и предоставляли финансово-экономическую «помощь» своим подопечным, которые в результате этого утрачивали экономический суверенитет и сталкивались со множеством бедствий, из этого факта проистекающих.

Не греша против духа «Вашингтонского консенсуса», его принципы можно изложить так:

1. Бюджетная дисциплина. Государства должны если не ликвидировать бюджетный дефицит, то свести его к такому минимуму, который был бы приемлем для частного капитала.

2. Особая направленность расходов госбюджета. Субсидии потребителям и дотации производителям должны быть сведены до минимума. Правительство должно расходовать деньги лишь на первоочередную медицинскую помощь, на начальное образование и на развитие инфраструктуры.[2]

3. Налоговая политика. База налогообложения должна быть как можно более широкой, но ставки налогов — умеренными.

4. Процентные ставки. Процентные ставки по кредиту должны складываться на внутренних финансовых рынках, и государство не должно вмешиваться в этот процесс. Предлагаемый вкладчикам процент должен стимулировать их вклады в банки и сдерживать бегство капиталов.

5. Обменный курс. Страны должны ввести такой обменный курс своей валюты, который способствовал бы их экспорту, делая экспортные цены их продукции более конкурентоспособными.

6. Торговый либерализм. Квоты на импорт должны быть отменены и заменены таможенными тарифами. Таможенные тарифы на импорт должны быть минимальными и не должны вводиться на те товары, импорт которых необходим для производства товаров в стране для последующего экспорта
из неё \

7. Прямые иностранные капиталовложения. Должна быть принята политика поощрения и привлечения капитала и технологических знаний из-за рубежа. Условия конкуренции для иностранных и местных фирм должны быть одинаковыми.

8. Приватизация. Должна всячески поощряться приватизация государственных предприятий, поскольку частные предприятия считаются более эффективными, чем государственные.[3] [4]

9. Дерегуляция. Излишнее государственное регулирование порождает лишь коррупцию и дискриминацию в отношении участников рынка, не имеющих возможности пробиться к высшим слоям бюрократии. Следует стремиться к тому, чтобы в перспективе покончить с государственным регулированием экономики и с государственным сектором.

10. Права частной собственности. Эти права должны быть гарантированы при постоянном усилении их защиты. Этому должна быть подчинена и законодательная база, и правоприменительная практика.

Исходные формулировки «Вашингтонского консенсуса» взяты из публикации «Вашингтонский консенсус как “мыслеобразующий механизм нового этапа глобализации”» [18]. Они уточнены с учётом политической практики и формулировок в таблице, приведённой в упомянутой выше статье Ананьева и др. [3, с. 24, 25].

В политической практике применение «Вашингтонского консенсуса» часто сопровождается наличием ещё одного пункта, формально не относимого к «консенсусу» по оглашению, но сопутствующего его признанию по умолчанию:

«МВФ, который является главным «штабом» Бреттон-Вудской системы, активно выступает за запрет альтернативных доллару валют. В странах, потерявших свою экономическую независимость, это выражается в системе currency board, которая прямо требует привязки эмиссии национальной валюты исключительно к размерам долларовых резервов. Фактически это означает, что в таких странах все активы уже котируются в долларах, а внутренний инвестиционный ресурс отсутствует» [135].

Принцип currency board со всеми вытекающими из него последствиями действует и в постсоветской России[5], что означает фактический отказ от связи эмиссионной политики с масштабами и потребностями реального сектора народного хозяйства, что порождает дефицит оборотных средств предприятий и тем самым не только гарантированно блокирует развитие производства, но и влечёт за собой его деградацию.

Принципы «Вашингтонского консенсуса» лежали в основе политики МВФ и экономических отношений США с «проблемными государствами» и со странами «третьего мира» и до того, как Уильямсон впервые их сформулировал.

Но после этого «Вашингтонский консенсус» стал подаваться обществу, политикам и экономистам как научно обоснованный свод гарантий успеха экономического развития государства, которые якобы столь же безальтернативны, как и законы природы. Уильямсон был убеждён, что экономические проблемы могут иметь столь же несомненные решения, как проблемы естественнонаучные.

На этом основании он по сути ставил вопрос о признании положений «Вашингтонского консенсуса» в качестве аксиом и об их выведении за рамки «политической повестки дня», аргументируя это тем, что «никто не чувствует себя ущемлённым из-за того, что в политических дебатах не представлена партия, настаивающая на том, что земля плоская» [3, с. 23].

В действительности принципы «Вашингтонского консенсуса» это — не законы природы, и не законы экономического развития, а свод правил так или иначе навязываемых странам-колониям, соблюдение которых обеспечивает успешное решение глобально-политических задач метрополии, представленной странами Запада и, прежде всего, — США. По всем основным положениям эти правила согласованно противоположны действующей финансово-экономической практике самих развитых в научно-техническом отношении стран Запада.

1.2. Либерально-рыночный блеф и реальность

Либерально-рыночный блеф проистекает из воззрений Адама Смита (1723 — 1790), высказанных им во второй главе четвёртой книги работы «Исследование о природе и причинах богатства народов» (англ.: «An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations», 1776 г.):

«… всякий человек употребляет капитал на поддержку промышленности только ради прибыли, поэтому он всегда будет стараться употреблять его на поддержку той отрасли промышленности, продукт которой будет обладать наибольшей стоимостью и обмениваться на наибольшее количество денег или других товаров.

Но годовой доход любого общества всегда в точности равен меновой стоимости всего годового продукта его труда или, вернее, именно и представляет собой эту меновую стоимость.

И поскольку каждый отдельный человек старается по возможности употреблять свой капитал на поддержку отечественной промышленности и так направлять эту промышленность, чтобы продукт её обладал наибольшей стоимостью, постольку он обязательно содействует тому, чтобы годовой доход общества был максимально велик.

Разумеется, обычно он не имеет в виду содействовать общественной пользе и не сознает, насколько он содействует ей. Предпочитая оказывать поддержку отечественному производству, а не иностранному, он имеет в виду лишь свой собственный интерес, и осуществляя это производство таким образом, чтобы его продукт обладал максимальной стоимостью, он преследует лишь свою собственную выгоду, причём в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения.

Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это» [114].

Однако вопреки такого рода декларациям о благости рыночного либерализма на практике либерально-рыночная экономическая модель работает качественно иначе.

Деятельность всего множества предпринимателей на всех специализированных рынках подчинена максимизации их ЧАСТНЫХ доходов и сокращению издержек каждого из них любыми путями. Это действительно так, но это вовсе не означает, что не регулируемый — так называемый «свободный» — рынок работает на удовлетворение общественных интересов.

Он этого в принципе делать не может потому, что:

• Если прибыль, которую можно извлечь за пределами своего государства, ожидается выше, чем в своём государстве, то производство будет перенесено в другие страны в ущерб интересам своего общества и государства.

• Максимизация доходов и сокращение издержек достигается сплошь и рядом путём нарушения нравственно-этических норм общества, переносом инвестиций в производство губительной для общества продукции, развивающей его пороки. Бизнес на пороках оказывается самым высокорентабельным. Для многих предпринимателей ориентация на него становится их личностной нормой поведения («Ничего личного: это просто бизнес» — Альфонсо Капоне, американский гангстер). Один из идеологов либерализма Айн Рэнд (1905 — 1982)[6] провозгласила правомочность такой позиции недвусмысленно:

«Вы спросите, какие у меня моральные обязанности перед человеч

ss69100.livejournal.com

Либеральная модель экономики|Оценка экономиста

Современная Россия громко заявляет о своём суверенитете, но при этом продолжает придерживаться «прогрессивной либеральной модели экономики». Насколько эта модель совместима с суверенитетом страны и можно ли вообще это называть моделью экономики?

Сегодня я хочу предложить вашему вниманию отрывок из книги «Экономика инновационного развития» авторского коллектива: Величко М.В., Ефимова В.А., Зазнобина В.М.

Авторы этого труда анализируют предлагаемую обществу «модель» и предлагают в срочном порядке отказаться от преподавания в учебных заведениях либеральной лженауки, которая заводит страну и экономику страны в тупик. Т.е. работа написана не для широкой публики, а для экономистов, которые могут разобраться в тонкостях экономики и имеют достаточно серьёзные знания по предмету.

Предлагаемая вашему вниманию глава не потребует глубоких знаний экономики, написана доступным языком и требует исключительно внимания, и неэмоционального рассуждения, т.е. рассуждения логического, незамутнённого идеологическими штампами.

 

Либерально-рыночная экономическая модель в её существе

 

  1. Жизненная несостоятельность либерально-рыночной экономической модели
    1.1. Либерально-рыночная экономическая модель в её существе

Либерально-рыночная экономическая модель, представляемая многими как идеал функционирования экономики общества, предполагает невмешательство государства в экономическую деятельность под тем предлогом, что «невидимая рука рынка» якобы отрегулирует общественное производство и распределение продукции наилучшим образом.
В этой модели государство всего лишь — один из многих участников рынка, который от миллионов прочих участников отличается только тем, что ему монопольно принадлежат:

  • право издавать законы и принуждать к их соблюдению всех физических и юридических лиц на его территории;
  • право налогообложения в отношении физических и юридических лиц на его территории.

Даже право эмиссии платёжной единицы в либерально-рыночной экономической модели вовсе не обязательно является исключительным правом государства.
Навязывается мнение о том, что обществу предпочтительнее, если это право передано государством независимому от него эмиссионному центру, который якобы руководствуется исключительно финансово-экономическими соображениями, а не политическими.

Независимость от государства деятельности такого центра в вопросах финансовой политики, эмиссии и кредитования органов государственной власти, прочих юридических и физических лиц обеспечивается законодательно. Дескать, это служит защитой экономической деятельности от политического авантюризма.

В либерально-рыночной экономической модели государство, собирая налоги, вправе формировать госбюджет, из которого оно финансирует разного рода программы в обеспечение потребностей своей политики (внутренней, внешней, оборонной), заказывает и покупает соответствующую продукцию на рынке. Но государственный сектор в экономике должен быть сведён к минимуму, поскольку частно-предпринимательская инициатива носит заинтересованный характер, вследствие чего якобы обеспечивает более эффективное управление предприятиями, нежели государственное администрирование наёмными чиновниками, которые не имеют личных интересов, тождественных с интересами развития предприятий, вследствие чего их управление обречено быть менее эффективным.

Всё остальное, что касается принципов организации либерально-рыночной экономики ныне сведено в «десять заповедей» так называемого «Вашингтонского консенсуса». Термин «Вашингтонский консенсус» был введён в 1989 г. американским экономистом Джоном Уильямсоном. Однозначных формулировок «Вашингтонского консенсуса» нет, поскольку в произведениях самого Уильямсона, его последователей и комментаторов формулировки видоизменялись с течением времени.

Тем не менее, вне зависимости от конкретики тех или иных его формулировок, именно дух «Вашингтонского консенсуса» на протяжении почти четверти века определял принципы вовлечения в процесс глобализации экономических систем «проблемных» для Запада (главным образом развивающихся и постсоциалистических) государств.

И к числу его жертв ныне можно отнести и РФ, а не только страны Латинской Америки, по отношению к которым «Вашингтонский консенсус» был впервые сформулирован в последние годы существования СССР. По сути он и был той идейной основой, опираясь на которую, МВФ и США оказывали «консалтинговые услуги» и предоставляли финансово-экономическую «помощь» своим подопечным, которые в результате этого утрачивали экономический суверенитет и сталкивались со множеством бедствий, из этого факта проистекающих.

Не греша против духа «Вашингтонского консенсуса», его принципы можно изложить так:

  1. Бюджетная дисциплина. Государства должны если не ликвидировать бюджетный дефицит, то свести его к такому минимуму, который был бы приемлем для частного капитала.
  2. Особая направленность расходов госбюджета. Субсидии потребителям и дотации производителям должны быть сведены до минимума. Правительство должно расходовать деньги лишь на первоочередную медицинскую помощь, на начальное образование и на развитие инфраструктуры.
  3. Налоговая политика. База налогообложения должна быть как можно более широкой, но ставки налогов — умеренными.
  4. Процентные ставки. Процентные ставки по кредиту должны складываться на внутренних финансовых рынках, и государство не должно вмешиваться в этот процесс. Предлагаемый вкладчикам процент должен стимулировать их вклады в банки и сдерживать бегство капиталов.
  5. Обменный курс. Страны должны ввести такой обменный курс своей валюты, который способствовал бы их экспорту, делая экспортные цены их продукции более конкурентоспособными.
  6. Торговый либерализм.
    Квоты на импорт должны быть отменены и заменены таможенными тарифами. Таможенные тарифы на импорт должны быть минимальными и не должны вводиться на те товары, импорт которых необходим для производства товаров в стране для последующего экспорта
    из неё.
  7. Прямые иностранные капиталовложения. Должна быть принята политика поощрения и привлечения капитала и технологических знаний из-за рубежа. Условия конкуренции для иностранных и местных фирм должны быть одинаковыми.
  8. Приватизация. Должна всячески поощряться приватизация государственных предприятий, поскольку частные предприятия считаются более эффективными, чем государственные.
  9. Дерегуляция. Излишнее государственное регулирование порождает лишь коррупцию и дискриминацию в отношении участников рынка, не имеющих возможности пробиться к высшим слоям бюрократии. Следует стремиться к тому, чтобы в перспективе покончить с государственным регулированием экономики и с государственным сектором.
  10. Права частной собственности. Эти права должны быть гарантированы при постоянном усилении их защиты. Этому должна быть подчинена и законодательная база, и правоприменительная практика.

Исходные формулировки «Вашингтонского консенсуса» взяты из публикации «Вашингтонский консенсус как “мыслеобразующий механизм нового этапа глобализации”». Они уточнены с учётом политической практики и формулировок в таблице, приведённой в упомянутой выше статье Ананьева и др.

В политической практике применение «Вашингтонского консенсуса» часто сопровождается наличием ещё одного пункта, формально не относимого к «консенсусу» по оглашению, но сопутствующего его признанию по умолчанию:
«МВФ, который является главным «штабом» Бреттон-Вудской системы, активно выступает за запрет альтернативных доллару валют. В странах, потерявших свою экономическую независимость, это выражается в системе currency board, которая прямо требует привязки эмиссии национальной валюты исключительно к размерам долларовых резервов. Фактически это означает, что в таких странах все активы уже котируются в долларах, а внутренний инвестиционный ресурс отсутствует».

Принцип currency board со всеми вытекающими из него последствиями действует и в постсоветской России, что означает фактический отказ от связи эмиссионной политики с масштабами и потребностями реального сектора народного хозяйства, что порождает дефицит оборотных средств предприятий и тем самым не только гарантированно блокирует развитие производства, но и влечёт за собой его деградацию.

Принципы «Вашингтонского консенсуса» лежали в основе политики МВФ и экономических отношений США с «проблемными государствами» и со странами «третьего мира» и до того, как Уильямсон впервые их сформулировал.

Но после этого «Вашингтонский консенсус» стал подаваться обществу, политикам и экономистам как научно обоснованный свод гарантий успеха экономического развития государства, которые якобы столь же безальтернативны, как и законы природы. Уильямсон был убеждён, что экономические проблемы могут иметь столь же несомненные решения, как проблемы естественнонаучные.

На этом основании он по сути ставил вопрос о признании положений «Вашингтонского консенсуса» в качестве аксиом и об их выведении за рамки «политической повестки дня», аргументируя это тем, что «никто не чувствует себя ущемлённым из-за того, что в политических дебатах не представлена партия, настаивающая на том, что земля плоская».

В действительности принципы «Вашингтонского консенсуса» это — не законы природы, и не законы экономического развития, а свод правил так или иначе навязываемых странам-колониям, соблюдение которых обеспечивает успешное решение глобально-политических задач метрополии, представленной странами Запада и, прежде всего, — США. По всем основным положениям эти правила согласованно противоположны действующей финансово-экономической практике самих развитых в научно-техническом отношении стран Запада.

1.2. Либерально-рыночный блеф и реальность

Либерально-рыночный блеф проистекает из воззрений Адама Смита (1723 — 1790), высказанных им во второй главе четвёртой книги работы «Исследование о природе и причинах богатства народов»:

всякий человек употребляет капитал на поддержку промышленности только ради прибыли, поэтому он всегда будет стараться употреблять его на поддержку той отрасли промышленности, продукт которой будет обладать наибольшей стоимостью и обмениваться на наибольшее количество денег или других товаров.

Но годовой доход любого общества всегда в точности равен меновой стоимости всего годового продукта его труда или, вернее, именно и представляет собой эту меновую стоимость.

И поскольку каждый отдельный человек старается по возможности употреблять свой капитал на поддержку отечественной промышленности и так направлять эту промышленность, чтобы продукт её обладал наибольшей стоимостью, постольку он обязательно содействует тому, чтобы годовой доход общества был максимально велик.

Разумеется, обычно он не имеет в виду содействовать общественной пользе и не сознает, насколько он содействует ей. Предпочитая оказывать поддержку отечественному производству, а не иностранному, он имеет в виду лишь свой собственный интерес, и осуществляя это производство таким образом, чтобы его продукт обладал максимальной стоимостью, он преследует лишь свою собственную выгоду, причём в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения.
Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это
».
Однако вопреки такого рода декларациям о благости рыночного либерализма на практике либерально-рыночная экономическая модель работает качественно иначе.
Деятельность всего множества предпринимателей на всех специализированных рынках подчинена максимизации их ЧАСТНЫХ доходов и сокращению издержек каждого из них любыми путями. Это действительно так, но это вовсе не означает, что не регулируемый — так называемый «свободный» — рынок работает на удовлетворение общественных интересов.

Он этого в принципе делать не может потому, что:

  • Если прибыль, которую можно извлечь за пределами своего государства, ожидается выше, чем в своём государстве, то производство будет перенесено в другие страны в ущерб интересам своего общества и государства.
  • Максимизация доходов и сокращение издержек достигается сплошь и рядом путём нарушения нравственно-этических норм общества, переносом инвестиций в производство губительной для общества продукции, развивающей его пороки. Бизнес на пороках оказывается самым высокорентабельным.

Для многих предпринимателей ориентация на него становится их личностной нормой поведения («Ничего личного: это просто бизнес» — Альфонсо Капоне, американский гангстер). Один из идеологов либерализма Айн Рэнд (1905 — 1982) провозгласила правомочность такой позиции недвусмысленно:
Вы спросите, какие у меня моральные обязанности перед человечеством?

  • Никаких, только обязанности перед самой собой». «Единственная моральная цель человека — его собственное счастье».
  • Выражение “делать деньги” является основой человеческой морали.
  • Пока вы не поймёте, что деньги — корень добра, вы будете идти к самоуничтожению. Если деньги перестают быть посредником между людьми, люди превращаются в объект произвола.
  • Кровь, кнут, дуло пулемёта — или доллар.
  • Делай выбор! Другого не дано! Время пошло!.

Соответственно, большинство общества, не являющееся собственниками капитала, доходы от которого позволяют жить, не работая по найму, представляет собой всего лишь один их многих «экономических ресурсов», эксплуатируемых капиталистами на тех или иных законных либо незаконных основаниях.

  • Кроме реального сектора в либерально-рыночной экономике есть и спекулятивный сектор, который вообще ничего не производит, предприятия которого извлекают доходы из перепродажи всего, что можно легально или нелегально купить и перепродать с прибылью, эксплуатируя колебания цен либо генерируя такого рода колебания цен по своей инициативе. Фактически спекулятивный сектор — системный паразит на обществе.
  • Рынок не способен к целеполаганию в отношении образа жизни страны и развития её экономики (а мировой рынок не способен к этому, но уже на глобальном уровне).
  • Рынок не содержит в себе механизма самонастройки экономики государства на достижение поставленных политиками целей или жизненных идеалов народа.
  • Есть виды деятельности, общественно необходимые, но не осуществимые на принципах коммерческой самоокупаемости вообще или в объёме, необходимом для устойчивого и безопасного развития общества. В частности, это касается фундаментальной науки, опытно-конструкторских разработок, образования, здравоохранения, многих видов художественного творчества.
  • Есть множество коммерчески эффективных видов деятельности, которые наносят вред обществу прямо или опосредованно, препятствуя общественному развитию вплоть до того, что способны вызвать катастрофу культуры или медико-биологическую катастрофу общества.
  • Научно-технический прогресс в либерально-рыночной экономике сопровождается тем, что часть населения становится «экономическим избыточным». При исторически сложившейся организационно-технологической структуре востребованности профессий и конъюнктуре попавшие в эту категорию люди становятся лишними и как трудовые ресурсы, и как неимущие, лишённые заработка потребители, вследствие чего социальная система их уничтожает тем или иным способом. В разные эпохи и в разных странах это делалось по- разному: смертная казнь «за бродяжничество» в Великобритании в эпоху первой промышленной революции; алкоголизм и наркотики в наши дни — повсеместно.

В силу выше изложенного, либерально-рыночная экономическая модель античеловечна. Вопреки либерально-рыночному блефу, реально действующее законы либерально-рыночного ценообразования таковы, что по факту они из поколения в поколение воспроизводят массовую нищету и бескультурье, запустение и биологическое опустошение территорий, на фоне чего сверхбогатое меньшинство «бесится с жиру» и сетует на лень, тупость и озлобленность простонародья, не желающего честно работать на эту систему.

И этот вывод подтверждается исторической практикой множества государств, в число которых попала и постсоветская Россия.

Возражения против сказанного со ссылками на пример США, Японии, развитых стран Европы безосновательны, поскольку, во-первых, ни в одной из экономически успешных стран к настоящему времени нет либеральнорыночной экономики, а во вторых, в действительности они преуспели в организации жизни за счёт других государств.
В каждой из них, главным образом под воздействием Великой октябрьской социалистической революции и «великой депрессии» конца 1920-х — 1930-х гг., сложилась своя система государственного регулирования рынков, дополняемая системой государственного планирования социально-экономического развития. Вследствие этого со второй половины ХХ века их экономики не имеют ничего общего с представленной выше либерально-рыночной экономической моделью, кроме названия их экономик — «рыночная».

Во всех них системы государственного регулирования рынков и государственного планирования социально-экономического развития профи- лактируют и компенсируют негативные явления, порождаемые либеральнорыночной экономической моделью в её чистом виде, которые получили в экономической теории название «провалы рынка».
Рыночная экономика, полностью соответствующая либерально-рыночной экономической модели и «десяти заповедям» «Вашингтонского консенсуса» — удел бывших колоний, которые после обретения суверенитета де-юре, по- прежнему остаются колониями де-факто, если анализировать структуру их валового внутреннего продукта (ВВП) и экспортно-импортные балансы.

Т.е. бывшие колонии стали криптоколониями, не обладающими экономическим суверенитетом, вследствие чего их экономики работают не на интересы собственного развития, а на интересы иностранного капитала, бывших метрополий и транснациональных корпораций, а культ рыночного либерализма в их обществах служит для поддержания их криптоколониального статуса.

О несоответствии реальной экономики развитых в научно-техническом отношении государств либерально-рыночной экономической модели и культовым в них экономическим теориям писал Дж. К. Гэлбрейт ещё в 1973 г., а также в 2004 г.

В реальном секторе экономик развитых в научно-техническом отношении стран с так называемой «рыночной экономикой», Дж. К. Гэлбрейт на примере США выделил две подсистемы, взаимодействующие друг с другом, которые он называет «рыночной системой» и «планирующей системой.

В «рыночной системе» множество фирм действительно функционируют в условиях конкуренции на рынках товарной продукции, соответствующей их профилю. «Рыночная система» включает в себя большей частью мелкий и средний бизнес (главным образом семейный), который в силу своей отраслевой принадлежности и специфики рынков, на которые работает, не имеет перспектив когда-либо стать крупным.

Но то, что писал А. Смит в приведённой выше выдержке из его трактата, в современных условиях отчасти соответствует тому, что происходит в «рыночной системе».
Но кроме неё есть ещё «планирующая система», и то, что в ней происходит, не имеет ничего общего с тем, что писал А. Смит. «Планирующая система» включает в себя большей частью крупные корпорации, которые малочисленны в сопоставлении с количеством фирм, принадлежащих «рыночной системе».

Фирмы «планирующей системы» подчинили себе цены на рынке своей продукции и производственные издержки, работают на основе внутрифирменного долгосрочного планирования и внутриотраслевого и межотраслевого сговора о ценах, объёмах производства, политике зарплаты и т.п.

Это практически полностью устраняет какую бы то ни было конкуренцию между ними (в общепринятом понимании этого явления) за рынки и покупателей. Сговор основан на принципах «само собой разумения», носит неформальный характер и потому не подпадает под действие антимонопольных законов и законов о нечестной конкуренции.
Целью деятельности фирм в «планирующей системе» является не максимум прибыли в краткосрочной перспективе, как это свойственно большинству фирм в «рыночной системе», а приемлемый уровень гарантированных доходов на долгосрочных интервалах времени. В удовлетворении потребностей общества и в разрешении его проблем они участвуют только в тех пределах, которые не мешают решению их главной задачи — получению гарантированных приемлемых доходов на продолжительных интервалах времени.

Если же интересы общества и его проблемы становятся помехой при осуществлении этой цели, то они предпринимают усилия к тому, чтобы подчинить государство своим корпоративным интересам и навязать свои интересы обществу в качестве его смысла жизни. Это нашло своё выражение в широко известном афоризме «то, что хорошо для Дженерал Моторс, — хорошо и для Америки». И это же породило общество потребления ради потребления, двигателем которого является стремление собственников капиталов к получению прибылей и сверхприбылей.

Кроме того, рынок даже без государственного планирования и регулирования не является действительно свободным. Дело в том, что он реально подвластен трансгосударственному сообществу, контролирующему институту кредита со ссудным процентом в глобальных масштабах и биржи. Распределение кредитов и ставок по ним является средством управления «финансовым климатом».

В результате такого управления распределением кредитов (прежде всего долгосрочных, инвестиционных), возможностей расплатиться по кредитам и заведомой невозможности расплатиться по ним одни государства могут быть экономически успешными, а другие обречены на нищету, бескультурье, бегство населения и экономический геноцид.

Изложенное выше это — то о чём в либеральном мире публично говорить не дозволяется, прежде всего, не дозволяется говорить высоко поставленным публичным деятелям. Так бывший директор-распорядитель МВФ Доминик Стросс-Кан в апреле 2011 г., выступая перед студентами Университета им. Дж. Вашингтона в Нью-Йорке, заявил: «Кризис разрушил интеллектуальные основы мировой экономики, которыми мы руководствовались на протяжении четверти века.

Теперь нам нужна глобализация нового рода, более справедливая глобализация, глобализация с человеческим лицом». — По сути Д. Стросс- Кан выразил порицание «Вашингтонскому консенсусу», лежащему в основе деятельности МВФ. И менее чем через два месяца после этого заявления Д. Стросс-Кан был свергнут с поста директора-распорядителя МВФ под предлогом, по внешней видимости никак не связанным с его публичным порицанием глобализации, осуществляемой на принципах рыночного либерализма.

Этот эпизод из недавней истории подтвердил правоту Дж. К. Гэлбрейта в его мнении о роли экономической теории в политике:

Насаждение полезных (для проведения той или иной политики: наше пояснение по контексту) верований особенно важно ввиду способа, которым осуществляется власть в современной экономической системе. Он состоит, как отмечалось, в том, чтобы побуждать человека отказаться от целей, к которым он обычно стремится, и осуществлять цели другого лица или организации.

Имеется несколько способов добиться этого. Угрозы физических страданий — тюрьмы, кнута, пытки электрическим током — относятся к древней традиции. Так же обстоит дело и с экономическими лишениями — голодом, позором нищеты, если человек не хочет работать по найму и тем самым принять цели работодателя. Все большее значение приобретает убеждение, которое состоит в изменении мнения человека таким образом, чтобы он согласился, что интересы другого лица или организации выше его собственных.

Дело обстоит именно так, поскольку в современном обществе физическое насилие, хотя и одобряется до сих пор многими в принципе, на практике наталкивается на неодобрение. Кроме того, с ростом доходов люди становятся менее уязвимы в отношении угрозы экономических лишений.

Соответственно убеждение (в формах, которые будут рассмотрены в дальнейшем) превращается в основной инструмент осуществления власти. Для этого жизненно важное значение имеет существование представлений об экономической жизни, которые были бы близки представлениям организаций, осуществляющих власть.
То же самое относится и к процессу обучения, посредством которого насаждаются такие взгляды. Он или просто направлен па убеждение людей, что цели организации фактически полностью совпадают с их собственными целями, или подготавливает почву для такого убеждения.

Представление об экономической жизни, при котором люди рассматриваются в качестве инструментов для осуществления целей организации, было бы гораздо менее полезно и удобно.

Содействие, которое экономическая теория оказывает осуществлению власти, можно назвать ее инструментальной функцией в том смысле, что она служит не пониманию или улучшению экономической системы, а целям тех, кто обладает властью в этой системе.
Частично такое содействие состоит в обучении ежегодно нескольких сот тысяч студентов. При всей его неэффективности такое обучение насаждает неточный, но все же действенный комплекс идей среди многих, а может быть большинства, из тех, кто подвергается его воздействию. Их побуждают соглашаться с вещами, которые они в ином случае стали бы критиковать; критические настроения, которые могли бы оказать воздействие на экономическую жизнь, переключаются на другие, более безопасные области.
Это оказывает огромное влияние непосредственно на тех, кто берется давать указания и выступать по экономическим вопросам. Хотя принятое представление об экономике общества не совпадает с реальностью, оно существует.

В таком виде оно используется как заменитель реальности для законодателей, государственных служащих, журналистов, телевизионных комментаторов, профессиональных пророков — фактически всех, кто выступает, пишет и принимает меры по экономическим вопросам. Такое представление помогает определить их реакцию на экономическую систему; помогает установить нормы поведения и деятельности — в работе, потреблении, сбережении, налогообложении, регулировании, которое они считают либо хорошим, либо плохим. Для всех, чьи интересы таким образом защищаются, это весьма полезно.

По сути это мнение Дж. К. Гэлбрейта — развёрнутое пояснение закономерности, представленной нами на рис. В-1 во Введении.

Дж. К. Гэлбрейт высказался по вопросу о расхождении либерально-экономических теорий и экономической реальности развитых в научно-техническом отношении государств политкорректно. М.Л. Хазин высказался по этому же вопросу прямолинейно: он отнёс авангард современного рыночного либерализма — монетаристов — к числу тоталитарных сект:

Вопросы о том, что такое экономическая теория, как она соотносится с реальностью, границы и возможности её применения, способы верификации и т.д., и т.п. являлись важной частью философии с самых давних времен. Концепций на эту тему разработано множество, и все они направлены на то, чтобы дать возможность более или менее стороннему наблюдателю понять, насколько та или иная теория объективно отражает мир. К сожалению, как только речь заходит об общественных науках, все умные теории заканчиваются и начинается голая пропаганда. (…)

И сегодня мы видим, что либерально-монетаристская «мафия» навязывает, используя все свои возможности по контролю над СМИ, экспертным сообществом, международными финансовыми организациями и т.д., и т.п., свою теорию народам и правительствам. А те бы и рады что-то сделать, но находятся в ловушке, поскольку любое отклонение от «линии партии» приводит к жуткой критике в СМИ (что для современных политиков смерти подобно) в части «ориентации на маргиналов», «отсутствия команды и опыта» и прочее.

… поскольку монетаристы связаны своими идеологическими штампами, то и реальные механизмы они оценивают достаточно «криво» и модели применяют на сегодняшний день совершенно неадекватные.